Несбывшиеся надежды. Каждому своё. Книги третья и четвёртая

Каждому своё – 3

Шестьдесят третий день после всемирной катастрофы, радиоактивные пустоши, 110 километров до точки входа в склады Росрезерва, 17.05, время московское

Медленно ползущий через грязно-бурую мешанину урагана вездеход вновь ударился о невидимое в бурлящем месиве препятствие и остановился, подрагивая под порывами мощного ветра. Сидящий в своем углу Овечкин скривился, сверяясь с хронометром скафандра, и бросил взгляд в ближайший иллюминатор. Не видно ни черта, все вокруг утонуло в беснующемся океане черного снега, хоть смотри, хоть не смотри – результат одинаков. И еще одно столкновение наглядно демонстрирует, что сидящему за штурвалом Порфирьеву из кабины видно ничуть не лучше. Хотя нет, сейчас вездеходом управляет Александр, бывший пожарный, а ныне старший техник Экспедиционного Корпуса – структуры, являющейся воплощением надежды на выживание их подземного отеля, в котором ни хрена нет. Экспедиционный Корпус! Антон невольно закатил глаза. Звучит настолько же громко, насколько жалко выглядит. Шестеро вояк плюс пара гражданских мужчин, не имеющих сколь бы то ни было полезной специальности, зато имеющих угрожающий уровень облучения, вот и вся рабочая сила. Толка от которой, помимо примитивных действий в стиле «подай-принеси-погрузи», ждать не приходится. Состав специалистов ЭК тоже не блещет: Владимир, совсем молодой пацан, проработавший техником на станции метрополитена то ли два, то ли три года; Александр, пожарный из ныне почившего МЧС; да сам Порфирьев. Впрочем, Порфирьев не специалист, он командир ЭК, и это правильно, потому что специалист из него никакой! Настоящий специалист здесь только один – это Антон Овечкин, дипломированный инженер-механик с почти десятилетним опытом работы. Попавший в рабство к военной хунте, по-другому и не сказать. Впрочем, Дилара права, все могло обернуться гораздо хуже.

– Двадцать пять минут до интоксикации, – в ближнем эфире раздался рык Порфирьева. – Дальше тянуть опасно. Нужно разворачивать базу.

– Нас ураганом не снесет? – Лейтенант выразил общую мысль, с тревогой вглядываясь в ревущую за иллюминатором грязную круговерть. – Там на ногах не устоять! Может, подождем немного? Минут десять в запасе есть, у нас ни у кого интоксикация минута в минуту не наступает, у всех есть запас. Вдруг ураган утихнет?

– А если нет? – парировал Порфирьев. – Если не утихнет, ты успеешь развернуть базу под таким ветром, в снегу и за десять минут? Все, кто в экзокорсетах, на выход! Остальным ждать указаний. Тех – Варягу!

– Тех на связи! – голос молодого техника пробился через шипение помех.

– Подводи грузовик вплотную ко мне! – велел капитан. – Хам, заякоривай прицеп и отцепляй от грузовика! Сомкнем грузовик с прицепом под острым углом, пусть хоть как-то рассекает воздушный поток. Так базу разворачивать будет легче.

– Я под таким ветром не развернусь! – запаниковал молодой техник. – Машину водит из стороны в сторону!

– Я сам развернусь, – успокоил его Порфирьев, – держи машину на месте, сейчас приду!

Военные распахнули грузовой люк, и рев урагана усилился втрое. Четверка облаченных в экзокорсеты солдат неуклюже выбралась наружу, люк захлопнулся, и Овечкин остался один, если не считать упирающегося в ноги контейнера с базой. Почему военные не забрали контейнер с собой, было понятно: сперва им предстоит надежно закрепить вездеход на воздушной подушке и грузовик с прицепом, которым сейчас управляет молодой техник, после чего составить все это в некое подобие барьера на пути урагана. Непонятно другое: насколько успешно они смогут сделать это под порывами ветра, играючи раскачивающего многотонный транспорт. Лишь бы из-за этих действий ничего не перевернуло ураганом. За недели мытарств по превратившимся в радиоактивную пустошь просторам необъятной Родины Антон четко уяснил простое правило: если начинается по-настоящему сильный ураган, нужно бросать все и разворачивать технику мордой точно навстречу воздушному потоку. И поддерживать минимальную скорость, если есть возможность. Только так можно гарантированно избежать опрокидывания. Сейчас же Порфирьев собрался смыкать грузовик и прицеп друг с другом под острым углом. Антон, как инженер, понимал его замысел, но кто сказал, что ветер не сменится и не ударит внутрь этого рассекателя?

Вообще эта экспедиция началась и до этого момента проходила гораздо лучше его предыдущих злоключений. Инженеры и техники Брилёва сумели собрать из двух обычных грузовиков одни аэросани с прицепом. И то, и другое получилось здоровенное, каждое грузоподъемностью в двадцать тонн, и Овечкин испытывал сильные сомнения в том, что с таким грузом аэросани смогут идти по бесконечной радиоактивной свалке. Но умники Миронова заявили, что все рассчитано безошибочно, и если экспедиция будет беречь полозья аэросаней и прицепа, то они гарантируют работоспособность конструкции. Спорить с ними Антон не стал, лишь скептически ухмыльнулся про себя. Беречь полозья! Это как? На руках их через опасные места перетаскивать? Или третий глаз должен подсказывать водителю, где из-под черного снега, утопающего в черноте ядерной ночи, торчит какой-нибудь обугленный до черноты обломок пня или расплавленной бетонной балки? Это вам не за путепрокладчиком по комфортной пробитой дороге ехать, пока на улице еще тепло, нет снега и достаточно светло! Сейчас на поверхности в полдень так же темно, как в полночь! Он, Антон, это хорошо знает! Потому что сам каждую смену ползал по горному склону, пока монтировал кожух для ретранслятора и налаживал связь с внешним миром! Которую оказалось невозможно установить как раз по причине наглухо забитой радиоактивной пылью атмосферы!

Но уникумы Миронова были уверены в своей правоте, и доводы Антона посчитали неубедительными. Мол, в голове колонны будет идти вездеход на воздушной подушке, он более маневренный и лучше управляется, ему обнаруживать и объезжать препятствия не впервой, так что грузовику с прицепом остается лишь двигаться по следам вездехода – «и все будет норм». Поначалу так и было. Порфирьев с пожарным вели вездеход, сменяя друг друга по мере усталости, когда глаза уставали вглядываться в висящую всюду бесконечную пылевую стену. За вездеходом двигался грузовик-аэросани с поставленным на полозья прицепом. Грузовиком управлял молодой техник, его менял бывший спортсмен-армянин, которому от Абрека достался радиопозывной «Весло». Почему «Весло»? Элементарно – потому что армянин в прошлом КМС по спортивной гребле. Овечкин в который раз мысленно закрыл лицо рукой. Вот что значит, когда власть попадает в руки дебилам в военной форме. Упивающийся своей всесильностью Абрек не пожалел даже своего, и лейтенант получил позывной «Хам» всего лишь потому, что имел неосторожность иметь имя Хамиль. В том, что кровожадный головорез Абрек был уникально психически болен даже для вояки, Антон не сомневался.

К слову, второй гражданский активист из их команды получил от головореза позывной «Дно». За то, что посмел не иметь полезных навыков, ибо в прошлом был видеоблогером и специалистом по маркетингу в сети. Причем не самым плохим. Как выяснилось, Антон даже смотрел некоторые его подкасты и находил их достаточно интересными. Но из-за осунувшегося внешнего вида вкупе с недельной щетиной, да еще в респираторе, узнать его не смог, что неудивительно. Теперь Дно пытается в буквальном смысле на ходу осваивать навыки управления грузовиком. До войны он предпочитал использовать автомобили с автопилотом и сам водил слабо. Но винить его за это Антон бы не стал, потому что так поступало большинство людей, работающих в сети. Умнее заниматься делами в интернете, пока автопилот твоего автомобиля ползет через очередную московскую пробку, чем бездарно тратить это время на протирание руля ладонями. Он сам-то водил машину самостоятельно лишь потому, что жил недалеко от работы, и оплачивать подписку на автопилот было невыгодно. Ехать было недалеко даже через пробку, которая всегда образовывалась на выезде из офиса в одно и то же время. Поэтому на углубленные навыки управления автотранспортом Антон не претендовал и наотрез отказался вести грузовик, когда Порфирьев предложил ему сделать это. Еще не хватало врезаться во что-нибудь в этом бесконечном океане пыли и стать козлом отпущения. Вояки и так делают его крайним по поводу и без такового. Его дело – разбираться с высокотехнологичной техникой. Для этого Экспедиционному Корпусу и понадобился Инженер, не так ли?

К счастью, Порфирьев это понимал и заставлять Антона не стал. После того как Овечкин воплотил в чертежи и расчеты его план по созданию возле входа в «Подземстрой-1» внешнего ангара, отношение амбала к Овечкину улучшилось, и Антону стало доставаться меньше неприятностей. Капитан даже снял с него обязанности мусорщика, которые Абрек, услышав об этом, немедленно переложил на беднягу Дно. Но Антон заявил, что добровольно берется быть мусорщиком и дальше, при условии, что мусор он выносит только на марше. Абрек заржал и согласился, Порфирьев ничего не сказал, лишь бросил на Овечкина одобрительный взгляд и велел Дно выносить мусор тогда, когда Антон занят работой по специальности. Остальные вояки ЭК тоже оценили его решение и стали относиться к нему заметно лучше. Антон скрыл усмешку. Примитивные головорезы с примитивным мышлением. Просчитываются на раз! Стоило выразить готовность разделить с ними их низкоинтеллектуальный труд, потому что на высокоинтеллектуальный они не способны, и примитивным это понравилось. Что ж, если им от этого легче, он не против. Лишь бы не кидались на него, как на чужака. А вытащить мешок с пустыми консервными банками и рваными обертками раз в сутки Антону не сложно. Наоборот, это намного легче, чем надрываться на разворачивании базы, когда счет идет на минуты, а каждый ее элемент весит десятки килограмм.

Тем более что сейчас с этим стало гораздо проще. Брилёв выдал Порфирьеву в дополнение к имеющейся паре экзокорсетов еще четыре штурмовых комплекта. Все это обеспечили необходимым запасом элементов питания, и теперь возиться с базой будут солдаты, оснащенные усилителями конечностей. Надрываться никому не придется. Правда, закованные в экзокорсеты солдаты занимают слишком много места, поэтому половина экспедиции вынуждена ехать в кузове грузовика, и это будет проблемой на обратном пути, когда грузовик и прицеп будут забиты продуктами под завязку. Но самого Антона это не коснулось, его из вездехода выгонять не стали, потому что Инженер – это уникальный ресурс, а остальное – заботы Порфирьева. Он что-то там организовал еще на стадии переделки грузовиков на тему радиационной защиты кабин, вот пусть сам и разбирается, раз такой начальник.

– Варяг – Хаму! – затрещал помехами эфир. – Прицеп заякорили! Оцепляю!

– Принял, – раздался в ответ знакомый рык. – Отведи людей, сейчас буду разворачиваться!

Лейтенант что-то ответил, но его слова утонули в громких помехах, видимо, он вышел из зоны уверенного приема. Антон выглянул в иллюминатор, но ничего не увидел в кромешной тьме бушующего черного снега. Он принялся двигаться от одного иллюминатора к другому и все же сумел заметить несколько мутных световых пятен. Похоже, подвести грузовик вплотную к вездеходу не удалось, и солдаты заякорили его где-то там, метрах в пятнадцати отсюда. Портативные рации скафандров в условиях сильной ионизации атмосферы цепляют плохо, а в таком урагане связь становится еще хуже, падая до двух-трех десятков шагов. Последнее время интенсивность ураганов сильно возросла, их продолжительность увеличилась, и это оказалось большей угрозой, чем ожидалось.

После технического обслуживания их вездеход на воздушной подушке, к тому же избавившийся от перманентного перегруза, оказался способен развивать неплохую скорость. По крайней мере, шестьдесят километров в час он выдавал без проблем, и Порфирьев говорил, что ехать быстрее не получается из-за опасности столкновения. Видимость в условиях пропитавшей вечную ночь сплошной пылевой завесы слишком плохая, постоянно существует угроза столкновения, и чем выше скорость, тем выше опасность. Спорить с этим не стал никто, но Антон рискнул задать встречный вопрос:

– Олег, что мешает проложить безопасный курс? Твое снаряжение оборудовано навигационными средствами, ты же сам говорил, что прокладываешь маршрут по гирокомпасу! Мы уже трижды проходили этот маршрут, разве нельзя в четвертый раз двигаться по заранее заложенной в память безопасной траектории?

В ответ на это Порфирьев молча затащил Антона в кабину вездехода, посадил за штурвал и ткнул пальцем в сенсорную панель навигатора.

– Вот безопасная траектория, – прорычал он. – Проложена в обход пробок. Езжай!

– Я не водитель вездехода! – Овечкин попытался оправдаться, переводя взгляд с пыльной темноты за лобовым стеклом на отметку местоположения вездехода, светящуюся на тонкой черте проложенного курса. Кривой маршрут, спроецированный на лобовое стекло усилиями команды Миронова, ни о чем не говорил Антону. – У меня нет навыков вождения такого уровня!

– Их ни у кого нет, – флегматично заявил Порфирьев. – Никто не проходил обучение вождению в радиоактивной ночной пыли на глазок. Езжай! Заодно посмотрим, вдруг у тебя талант.

Пришлось подчиниться. Антон тронулся с места, осторожно набирая скорость километров десять в час, но уже через десяток секунд врезался во что-то невидимое в пылевом мраке. Оказалось, что двигаться по гирокомпасу можно очень приблизительно, ибо о смещении с траектории ты узнаешь лишь в тот момент, когда с нее уже сместился, а в условиях наглухо запыленной ночи ехать быстро попросту страшно, потому что ничего не видно, и с маршрута выскакиваешь чуть ли не постоянно. Вместо езды по прямой получается движение рваными зигзагами, и хорошо, если обходится без столкновений. Антон был вынужден признать свою ошибку и попросить остановить эксперимент под предлогом сохранения вездехода. Порфирьев гробить машину не стал, и издевательство над Овечкиным прекратил, но на всякий случай Антон решил действовать так, как действовал во время экспедиции за водной скважиной, то есть не спорить с оголтелыми вояками и терпеть все молча. Это обидно, зато упрощает жизнь.

В общем, вездеход на воздушной подушке мог ехать быстро, и аэросани с прицепом вроде как тоже. Но из-за никакой видимости Порфирьев не разгонял машину больше, чем до шестидесяти, да и то делал это только в условиях штиля и только там, где был уверен, что может ехать по прямой без угрозы столкновения, то есть фактически он вел вездеход по памяти. Сидящие за рулем аэросаней люди помнили маршрут значительно хуже капитана, у армянина с позывным Весло к тому же отсутствовал опыт вождения в условиях донельзя запыленной ночи, и стоило ему сменить за рулем молодого техника, как аэросани начинали отставать от вездехода, и колонна была вынуждена сбрасывать скорость. Но самой серьезной проблемой стали ураганы. Их возросшая интенсивность и увеличившаяся частота заставляли колонну двигаться медленно, а во время шквальных порывов ветра и вовсе едва ползти, надрывно завывая двигателями. Результатом всего этого явилось то, что к исходу цикла антирада из четырехсот семидесяти километров расстояния от Центра до Росрезерва удалось пройти только триста пятьдесят или около того и стало ясно, что добраться туда на одном цикле антирада на практике совершенно не реально, хотя теоретически это возможно.

– Олег! Сани сносит ветром! – эфир зашипел встревоженным голосом пожарного. – Я не могу удержать вездеход на месте! Меня закручивает!

Вглядывающийся в ночную пылевую муть Антон почувствовал, что вездеход действительно пятится под натиском бушующей стихии, и плохо виднеющиеся в иллюминаторах световые пятна прожекторов аэросаней медленно уплывают куда-то вбок.

– Держи курс! – рычание Порфирьева вынырнуло из треска помех. – Не позволяй урагану развернуть машину! Сбавь мощность, пусть тебя немного стащит назад, за грузовик! Потом заведешь вездеход за прицеп, укроешься за ним!

– Варяг, ты уткнулся в прицеп! – вклинился в разговор лейтенант. – Не дави! Якоря не выдержат! Из-под снега обломки уже выкорчевывает!

– Заякоривайте грузовик! – велел капитан. – Быстрее! Если сейчас сбросить газ, меня утащит хрен знает куда, я на полозьях под углом к ветру стою!

Несколько минут в эфире стояла плохо различимая возня, сказывались сильные помехи, потом прием улучшился, и Антон понял, что солдатам в экзокорсетах удалось задуманное. Грузовик и прицеп сомкнули друг с другом под острым углом и поставили на два якоря каждый. Благо команда Миронова изначально предусмотрела такую возможность. Овечкин поморщился. Эти вундеркинды сразу дали ему понять, что они птицы высокого полета, а он – нет. Заносчивые снобы! Да, он не является элитным специалистом-медалистом-прошедшим-всякие-отборы-силовых-структур. Но это еще не значит, что он хуже! В своей области он готов соревноваться с любым из людей Миронова! Он еще докажет, что его незаслуженно недооценивают! Представился бы только шанс!

Вздрагивающий под шквальными порывами вездеход отполз куда-то в радиоактивную тьму и натужно взвыл двигателями. Содрогающаяся машина пошла вперед, и Антон прильнул к окошку в перегородке между десантным отделением и кабиной, стремясь разглядеть, что происходит впереди. Отсюда увидеть что-либо конкретное не получалось, и с минуту он видел лишь приближающиеся пятна работающих впереди прожекторов. Чтобы ураганы не разнесли ходовую оптику вдребезги, на и без того бронированные стекла и прожекторы надели стальную сетку, спаянную техниками Брилёва из чего придется. Сейчас, под градом несущихся в ураганном потоке мелких камней и черных ледышек, это решение доказало свою здравость. Особенно в случае с вездеходом, лобовому стеклу которого досталось несколько пулевых попаданий во время прошлого похода на склады Росрезерва. А ведь это он, Инженер Овечкин, предложил это решение! Кое-кто из команды Брилёва был против, мотивируя это тем, что в Центре острая нехватка материалов, особенно металла. Но Порфирьев настоял, и план Антона воплотили в жизнь. Теперь каждый может убедиться в том, кто был прав!

Мутные пятна прожекторов приблизились, и Овечкин смог разглядеть сомкнутые в подобие рассекателя грузовик с прицепом. Канаты сдерживающих их якорей были натянуты, словно струны, в местах заякоривания из-под грязной снежной толщи вывернуло какие-то бетонные обломки, но в целом конструкция держалась. Для большей устойчивости солдаты в штурмовых комплектах придавливали полозья какими-то не то камнями, не то кусками раздробленных кирпичных стен, таская их из образовавшихся в результате выкорчевывания ям. Вездеход подполз к прицепу, частично скрываясь от урагана, и тряска прекратилась. Потеряв лобовое сопротивление, машина резко рванулась вперед и чуть не врезалась в прицеп. Пожарный успел остановить вездеход в метре от борта прицепа, и появившийся в лобовом стекле лейтенант жестами и командами в эфире принялся указывать ему место для остановки. Вездеход медленно выполз к точке сочленения грузовика с прицепом и уперся в их борта.

– Глуши мотор! – зарычал Порфирьев. – Сдувай подушку и ложись на брюхо, усилишь конструкцию! Хам, разворачивай базу, десять минут осталось!

Грузовой люк распахнулся, и появившиеся солдаты в экзокорсетах выволокли наружу ящик с базой. Антон с тревогой посмотрел на хронометр. Они слишком долго возились со всем этим! Базу за десять минут не развернуть, кто-нибудь может заработать интоксикацию прямо на улице, посреди урагана!

К счастью, в экзокорсетах разворачивать базу гораздо легче, чем вручную, а опыт – вещь великая. Солдаты развернули базу за шестнадцать минут, несмотря на сильный ветер, к тому моменту интоксикация началась только у бывшего гражданского активиста с радиопозывным «Дно», но его успели втащить в спецпалатку достаточно быстро. Пока запускали фильтровентиляционную установку и затапливали печь, интоксикация свалила еще четверых, но в целом Антон посчитал все прошедшим довольно удачно. Главное, что он успел вовремя оказаться в безопасности, и никто не умер. Осталось пережить самое ужасное – интоксикацию. Если только за это время ураганом не снесет заякоренные машины, которые раздавят собой базу со всеми, кто в ней находится. Овечкин улегся на свое место и с обреченной тоской уставился на хронометр, отсчитывающий последние десять секунд перед интоксикацией. Неужели его мучения никогда не закончатся? Надо что-то делать, он не может вечно ползать по этим чертовым пустошам, корчась от жестоких мучений! Его организм не выдержит такого запредельного износа, ему не место в этом убогом Экспедиционном Корпусе, он должен заниматься тем, для чего предназначен: интеллектуальным трудом в безопасности! Ему необходимо во что бы то ни стало получить должность внутри Центра, а не снаружи!

Цифры на хронометре закончили отсчет, оповещая о начале интоксикации, но сжавшийся в ожидании мучений Антон не почувствовал ничего. Он замер, со страхом вслушиваясь в собственный организм, но прошла еще минута, а страдания не наступали. Может, его организм сумел полностью адаптироваться к антираду и теперь мучений не будет? Такого вроде бы ни с кем не случалось, но кто сказал, что Антон не может быть первым? Он всегда знал, что особенный, с детства чувствовал, что не чета многим, и его успехи на ниве сетевого хэдлайнера убедительно доказывали этот постулат! Овечкин оглянулся, собираясь увидеть, кто еще на ногах, но кроме расплывчатого силуэта Порфирьева, склонившегося над корчащимся лейтенантом, не увидел никого.

– Олег! – Антон с воодушевлением вскочил с замызганной лежанки. – У меня интоксикация не начинается! – И тут же осекся, в ужасе понимая, что сообщать об этом кому-либо равносильно собственноручной подписи под обязательством вечно ходить в экспедиции ЭК. Надо срочно исправлять ситуацию! – Но мне очень плохо…

Удар жестокой боли, врезавшийся в мозг откуда-то изнутри черепной коробки, перебил дыхание, заставляя Овечкина задохнуться словами, и тело скрутило рвущими мышцы судорогами. Антона скрючило прямо на ногах, и он неуклюже рухнул на освинцованный резинополимер спецпалатки. Горло стиснуло кислотным удушьем, саднящий резью желудок вытолкнул в пищевод едкие рвотные массы, и Антон забился в тошнотных конвульсиях.

– Всем плохо, не ты один, – пылающие жаром высокой температуры воспаленные глаза не могли разглядеть сливающийся с окружающим фоном фотохромный комбинезон, лишь раскаленная кожа лба ощутила, как ее протирает что-то холодное и мокрое, источающее сильный запах медицинской химии. – Пора бы уже привыкнуть.

Порфирьев ушел, оставив несчастного Антона страдать от жестоких мучений, и погруженное в изуверскую боль сознание потеряло счет времени. Казалось, что еще немного, и он умрет, не выдержав бесконечной боли, но боль словно специально издевалась над Антоном, не усиливаясь сверх некоего предела. Отмучившись часов десять, Овечкин потерял сознание и рухнул в безликую бездну беспамятства.

Очнулся он от ощущения химической горечи в горле, провоцирующей редкий сухой кашель. Антон попытался прокашляться, но горечь не проходила, и он с трудом поднял голову, ища взглядом флягу с водой. Заранее оставлять рядом с собой фляги было бесполезно, люди во время конвульсий расшвыривали их по всей палатке так, что потом приходилось искать, а встроенной питьевой емкости в старых скафандрах МЧС не имелось. Овечкин мучительно скривился. Проклятый Брилёв, чертов людоед, мог бы выдать нормальный скафандр хотя бы ему! Если единственный Инженер в ЭК погибнет, кто тогда будет корячиться в экспедициях?! Отправишь кого-нибудь из своих драгоценных уникумов?! Не жалко, нет? Хоть бы об этом подумал, дуболом военный…

Мутное зрение никак не обретало резкость, и Антон попытался потереть глаза руками. Оказалось, что он уже в гермошлеме, а муть перед глазами – это запачканный лицевой щиток. Овечкин распахнул гермошлем, облегчая задачу воспаленным от интоксикации глазам, и попытался обнаружить Порфирьева. В противоположной части палатки шевельнулся расплывчатый силуэт, перемещаясь от одного лежащего без сознания человека к другому, и Антон судорожно сглотнул, облизывая сухим языком пересохшие губы:

– Олег… дай воды… пожалуйста…

– Фляга рядом с тобой, – Порфирьев склонился над кем-то из солдат и принялся укреплять у него на шее какой-то медицинский прибор. – С другой стороны лежит. Рядом с капельницей.

Овечкин с трудом обернулся и нащупал непослушной рукой флягу. Плохо отвечающие на команды мозга пальцы сначала схватили блок опустошенной капельницы, пришлось разжимать кулак, выпускать коробку капельницы и тянуться к фляге. Антон дрожащими руками влил в себя половину емкости, и ему стало легче. В голове посветлело, зрение сфокусировалось, и он ощутил острую необходимость посетить санузел. Кое-как поднявшись на ноги, Овечкин побрел к ширме биотуалета, оглядывая погруженную в полумрак спецпалатку. Порфирьев, как всегда, вычистил рвотные массы и навел порядок, но кислый запах рвоты, ставший уже привычным, сильно давил на носовые пазухи. Видимо, уборка закончилась совсем недавно, на полу во многих местах были хорошо видны мокрые пятна на замытых участках освинцованного резинополимера, и фильтровентиляционная установка не успела очистить воздух. Кроме капитана и его самого, в сознании не было никого, и Антон вяло подумал, что адаптация к антираду имеет ощутимый плюс: ему больше не придется вычищать за всеми биотуалет, потому как этим традиционно занимается кто-нибудь из тех, кто очухивается позже всех… Если только мизантроп Порфирьев не заставит Антона чистить сортир за какое-нибудь надуманное прегрешение. Потому что это является любимым развлечением в среде вояк, если им срочно захотелось унизить кого-нибудь. Особенно гражданского.

Чувство жажды не отпускало, и, вернувшись на свою лежанку, Овечкин вновь потянулся за флягой. Чтобы не оказаться виноватым, он нашел глазами Порфирьева и спросил, на всякий случай прибегнув к замученным страданиями интонациям:

– Олег… можно, я допью флягу… тут только половина осталась… жажда мучит ужасно…

– Пей, – капитан укрепил блок капельницы на шее у очередного солдата. – Воды хватает.

Антон с жадностью опустошил флягу и отдышался.

– Это не опасно? – обеспокоенным тоном поинтересовался он. – Ставить капельницу на шею? Ты ему ничего не повредишь?

– Опасно. – Порфирьев проверил надежность крепления медицинской коробочки на коже лежащего без сознания человека и осторожно надел на него шлем. – Но снимать скафандр еще опаснее. Снегирёва обещала, что никто не пострадает, если пациент не будет двигаться.

– А если будет? – настороженно уточнил Овечкин. – Игла не порвет ему сосуды?

– Тебе же не порвала, – флегматично ответил капитан. – Судороги сильно выматывают. Когда люди после них засыпают, никто не двигается. Все лежат бревном несколько часов кряду. А эта капельница всего на полчаса ставится. Зато облегчает мучения. У тебя как самочувствие?

– Легче, чем обычно. – Антон прислушался к себе. – Я думал, это из-за адаптации…

– Адаптация сокращает продолжительность интоксикации и немного снижает ее болевые эффекты, – объяснил Порфирьев, с капельницей в руках направляясь к лейтенанту, спящему с болезненной гримасой на лице. – На полученные от интоксикации повреждения адаптация не влияет. Накопившие радиацию клетки все равно разрушатся и отравят тебя продуктами распада. Эта капельница должна облегчить их выведение.

– Это специальный препарат для противодействия интоксикации? – предположил Антон. – Вроде антидота? Это из противорадиационных запасов «Подземстроя»?

– Нет никакого антидота для антирада, – капитан принялся устанавливать капельницу на шее лейтенанта, – я же тебе говорил. Я не знаю, что в этих капельницах. Снегирёва намешала что-то специально для нашей экспедиции и перезарядила использованные реанимационные блоки.

– Они же вроде одноразовые? – забеспокоился Овечкин. – Это не вызовет проблем?

– Одноразовые, – согласился Порфирьев. – Зато их можно поставить на шею, не снимая скафандра, да еще шлем сверху надеть. Обычная капельница через скафандр до вены не достанет, даже если проколет. А перезаряженный реанимационный блок работает. Насчет проблем – скоро увидим. Если у тебя не начнется заражение крови, значит, Снегирёва не ошиблась.

– Почему именно у меня? – насупился Антон, напоминая себе не злить Порфирьева.

– Потому что я тебе первому ставил такую капельницу.

– Почему именно мне? – Антон насупился еще сильней. Этот отмороженный мизантроп ставит эксперименты на единственном Инженере. Наверное, с точки зрения контуженного вояки, это гениальное решение.

– Потому что самому себе ее на шею не поставишь, – ответил капитан. – А ты первый, кто перестал дергаться после судорог.

– Я первый? – удивился Овечкин. – Мне казалось, меня часов десять ломало!

– Три с половиной часа, – поправил Порфирьев. – У тебя хорошая адаптация. Только хронометр на скафандре отрегулируй, часы спешат. Видать, сбилось что-то в настройках.

Он продолжил возиться с капельницами, и Антон улегся на свою лежанку. Заниматься калибровкой электронных систем скафандра придется по возвращении в бункер, для этого нужно оборудование и соответствующее программное обеспечение. Пока придется просто учесть, что хронометр спешит минуты на две, а еще стоит выяснить, не сбоит ли в скафандре еще что-нибудь. Но этим можно будет заняться позже, впереди почти сутки сидения в спецпалатке. Оказавшись в лежачем положении, Овечкин ощутил, как на измученный интоксикацией организм наваливается усталость, и закрыл глаза, стараясь не обращать внимание на завывания бушующего снаружи урагана.

Проснулся он от ощущения вздрагивающего под лежанкой пола. Антон испуганно подскочил, принимая сидячее положение, и едва не потерял равновесие от новой вибрации. Ближайшая к нему стена спецпалатки ходила ходуном, словно простыня, вывешенная сушиться на бельевую веревку на ветреной улице. Колеблющаяся стена была жестко соединена с полом, из-за чего ее вибрации передавались напольному покрытию, и размещенная на нем лежанка вздрагивала вместе с Овечкиным. В первую секунду Антон подумал, что спецпалатка сейчас развалится, и ринулся искать Порфирьева, но оказалось, что никто уже не спит, и все молча лежат или сидят на своих местах, напряженно прислушиваясь к завываниям беснующейся стихии.

– Что происходит? – Овечкин постарался говорить спокойно. – Почему нас так трясет?

– Ураган пришел с противоположной стороны, – ответил лейтенант, безразлично косясь на трепыхающуюся стену утомленным взглядом.

– Палатка выдержит? – Антон наспех пытался рассчитать предел прочности базы, учитывая ее немалый вес и усиленный свинцовыми нитями каркас. – Нас не опрокинет?

– Не знаю, – пожал плечами лейтенант. – Не должно вроде. Лишь бы якоря на технике не оборвало, а то останемся здесь посреди пустоши…

В этот момент Овечкин понял, что если ураган пришел с противоположной стороны, то сейчас двигающиеся на огромной скорости воздушные массы бьют не в собранный из транспорта рассекатель, а, наоборот, давят ему в тыл, упираясь во внутреннюю поверхность образованного машинами острого угла, грозя разметать держащуюся на примитивных якорях конструкцию.

– Крепления могут не выдержать! – Антон вскочил на ноги и устремился к лежащему у стены Порфирьеву. – Олег! Надо что-то делать! Пока не поздно!

– Что ты предлагаешь? – хмуро посмотрел на него капитан. – Нам еще двенадцать часов нельзя принимать антирад. Без него наружу не выйти.

– Что будет, если принять его раньше срока?

– Отравление, – Порфирьев недовольно скривился, словно вспоминая что-то очень неприятное и болезненное. – По ощущениям такое же, как интоксикация от передозировки. Только наступает сразу. И десяти минут не пройдет, как всех скрутит. Выживут не все.

Полученная информация резко охладила пыл Овечкина, и несколько секунд Антон беспомощно глядел на трепыхающиеся стены базы, каждая из которых весила почти четыре десятка килограмм. Бьющие в них снаружи камни врезались во вздувающийся пузырем резинополимер с такой скоростью, что на секунду их неровная поверхность проступала через толстую фактуру стен.

– Можно как-нибудь усилить базу изнутри? – вопрос Порфирьева вывел его из ступора.

– А? Что… да, наверное… то есть можно! – спохватился Антон. – Солдаты в экзокорсетах весят достаточно много, они могут создать собой дополнительные ребра жесткости, я покажу, где надо встать! Они смогут выдержать удары летящих камней?

– Небольших – смогут, – Порфирьев посмотрел на лейтенанта: – Хам?

– Ну… – Лейтенант настороженно глядел на вздувающиеся стены, на резиновой поверхности которых отпечатывались попадания разогнанных ураганом камней. – Такие камни штурмовой комплект выдержит, это так… Главное, лицевой щиток под удары не подставлять… И чтобы ничего побольше не прилетело… Надо полубоком стоять, так надежнее всего…

– Расставляй людей! – велел Порфирьев, поднимаясь на ноги. – У нас шесть штурмовых комплектов, можешь обойтись четырьмя? Двоих бы оставить на подмену, мало ли что.

– Попробую! – Антон торопливо проводил в уме расчеты, вычисляя точки, в которых импровизированные ребра жесткости будут эффективнее всего.

Через пару минут он расставил закованных в экзокорсеты солдат в нужные места, и палатка стала трястись ощутимо меньше. Зато теперь прилетающие снаружи камни врезались в металл экзокорсетов, издавая зловещий грохот, и Антон вздрагивал от каждого удара, словно он сам был живым ребром жесткости. Получающие удары солдаты непроизвольно сжимались внутри своего снаряжения, но не отступали и терпеливо принимали удары, морщась не столько от боли, сколько от натянутых нервов. Полчаса оборону против стихии удавалось удерживать, и Овечкин даже решил, что опасность миновала, потому что ураганы сейчас не длятся долго, и наверняка с минуты на минуту буйство стихии прекратится по обыкновению столь же внезапно, как началось.

Внезапно натиск стихии резко усилился, и через завывания урагана донесся громкий вибрирующий хлопок, словно где-то неподалеку лопнула натянутая струна. Почти сразу же раздался глухой звук удара металла о металл, словно что-то большое и тяжелое врезалось во что-то подобное.

– Якорь лопнул! – Молодой техник вскочил и бросился к входному пологу. – Машины срывает!

– Стой! – ринулся к нему Порфирьев, на ходу выдергивая из подсумка пенал с антирадом. – Антирад прими! Всем оставаться здесь! Выходим вдвоем, если не справимся – крикнем по рации! Кто будет выходить – помнить, что отравление начнется через десять минут!

Он добежал до техника и собрался открыть пенал с антирадом, как вдруг взбесившаяся стихия принесла с собой что-то тяжелое, и снаружи во входной полог ударило нечто большое. Удар пришелся точно по усиливающему собой входной полог солдату в экзокорсете, его отбросило внутрь палатки, и он снес собой Порфирьева с Владимиром. Треск мощных липучек, удерживающих входной полог по всему периметру входа, потонул в завываниях урагана, вход в базу распахнулся и внутрь ввалилась здоровенная глыба грязно-бурого льда не меньше метра в поперечнике. Глыба вкатилась в палатку, но зацепилась за вбитый внутрь входной полог и остановилась. Придавленный ею полог сильно натянулся, деформируя стену базы, спецпалатку перекосило, и вся конструкция начала опасно крениться.

– Палатка сейчас сложится! – заорал лейтенант, бросаясь к полураспахнутому входу, из которого внутрь базы порывами урагана вбивало потоки черного снега вперемешку с мелкими камнями.

Он уперся руками в глыбу и попытался вытолкнуть ее наружу, попутно освободив зажатый ею входной полог, но глыба была неровной и уперлась во что-то, находящееся под полом спецпалатки.

– Помогите ему! – Порфирьев подскочил на ноги и захромал к лейтенанту. – Быстрее!

Он попытался приподнять глыбу, чтобы та перестала упираться в невидимое под полом препятствие, но грязно-бурая ледяная поверхность крошилась под его руками, и подхватить ее удалось не сразу. Ближайшие солдаты опомнились и ринулись на помощь Порфирьеву с лейтенантом, и Антон запоздало закричал:

– Нет! Держите ребра жесткости!

Он тоже ринулся к глыбе, но было уже поздно. Лишившись усиления, потерявшая герметичность, перекошенная спецпалатка не выдержала давления урагана и начала заваливаться набок. Овечкин понял, что сейчас база сложится и накроет их всех, а потом ее просто раздует ураганным ветром, или разорвет изнутри, или унесет в пустоши. Все, кто не переломается при этом насмерть, погибнут от радиации или отравления через несколько минут после. От страха он сжался и закрыл глаза, закрывая руками голову, но обрушения все не происходило.

– Ветер стих! – закричал лейтенант.

– Ни хрена он не стих! – прорычал Порфирьев. – Направление сменилось! Выталкиваем эту хрень, пока не поздно! Навались!!!

Овечкин открыл глаза и увидел, как лейтенант и капитан с молодым техником упираются в ледяную глыбу, и облаченный в экзокорсет солдат, которого ею сбило, вновь на ногах и пытается помогать им при помощи усилителей конечностей. Пару секунд им не удавалось надежно упереться в грязно-бурую ледяную поверхность, потом солдат все-таки изловчился подхватить ее где-то снизу, и глыбу перевернули, сдвигая с места и высвобождая прищемленный входной полог. Сразу стало понятно, почему метровый ледяной ком оказался таким тяжелым: теперь было хорошо видно, что в базу врезался обломок размозженного железобетона, облепленный слоем грязного льда.

– Осторожно! Там арматура торчит! – Антон бросился на помощь. – Не порвите пол!

– Выдержит! – Порфирьев навалился на обломок всем телом. – Полог придержи! Быстро! Надо вытолкать ее наружу и закрыться, мы без антирада!

Оказаться перед распахнутым входом, из которого бьет незримая смерть, было очень страшно, и Овечкин подбежал к самому обрезу сильно накренившегося дверного проема, чтобы находиться максимально сбоку от выхода. Он подхватил тяжелую полу и изо всех сил потянул на себя, открывая выход. Тяжелая освинцованная резина вырвалась из не привычных к таким нагрузкам пальцев, и пришлось рисковать жизнью, сдвигая полог всем телом.

– Быстрее! – панически воскликнул Овечкин, изо всех сил придавливая телом полог к покосившемуся полотну палаточной стенки. – Я получаю облучение!

Но в следующую секунду волна ужаса выбила мысли об облучении из его головы. Через открывшийся вход Антон увидел, почему прекратился едва не снесший базу ураган. Ураган не прекратился, и его бешеный натиск не менял своего направления. В десятке шагов от входа в базу, посреди забитого радиоактивной пылью мрака, стояла зловещая человекообразная фигура трехметрового роста. Пятисоткилограммовый силуэт, облаченный в подобие мешковины, замер между базой и ураганом, и потоки ревущей стихии беспомощно били ему в спину, отражаясь куда-то в радиоактивную тьму, словно ужасающий силуэт имел ширину раз в тридцать больше видимой. Кроваво-красные глаза гиганта источали пронзающую душу ненависть, и Овечкин ощутил, как от вспыхнувшего животного ужаса холодеет внутри. Робот видит его насквозь и жаждет его смерти!

– Роботы! – сдавленно выдохнул он, чувствуя, как от страха отказываются шевелиться конечности.

– Навались! – полупрошептал, полупрорычал Порфирьев. – Всем залечь! Рассредоточиться!

– Он нас не видит! – испуганный шепот лейтенанта то тонул в помехах, то звучал чище. – Иначе бы уже давно атаковал! У них тяжелое вооружение, сразу по площадям бьют! Он нас еще не заметил! Он видит базу!

– Выталкиваем эту хрень на хрен! – тяжело выдохнул капитан. – Быстро!

В трещащем эфире послышалось сипение смешавшегося друг с другом человеческого дыхания.

– Закрываемся! – одно из сипений превратилось в рык Порфирьева. – Овечкин! Отпусти полог! Да твою же мать, отпусти! Хам! Тащи его внутрь!

Что-то оторвало окаменевшего от ужаса Антона от земли и потащило внутрь базы. Опомнившийся Овечкин увидел, что обледеневшего железобетонного обломка уже нет в палатке, Порфирьев судорожными рывками задергивает входной полог, солдаты бросаются на пол подальше друг от друга, хватая оружие, а самого Антона волочет лейтенант в дальний угол базы.

– Вырубай фильтровентиляционную установку и печь! – рычащим шепотом велел Порфирьев. – Свет погасить! Обогрев скафандров отключить! Никому не двигаться!

Его силуэт отпрыгнул от задернутого входа, прижался к полу и слился с грязной резиновой поверхностью. Хам бросил Овечкина в угол и ринулся подальше, выискивая наиболее свободное место среди рассредоточившихся на полу людей. Монотонный гул фильтровентиляционной установки оборвался, и база погрузилась в кромешный мрак. Антон вжался в пол, замирая, и голову заполонил гулкий стук заходящегося от страха сердечного ритма.

Минут двадцать ничего не происходило, потом пальцы рук и ног начали мерзнуть, но пошевелиться Овечкин не рискнул. Потом завывания урагана резко прекратились, и наступил штиль, погружая все вокруг в звенящую тишину. Треск липучек, заменяющих дверные замки входному пологу, в наступившей тиши прозвучал словно хруст лопающихся от перенапряжения нервов, и Антон подпрыгнул от страха. Роботы входят в палатку!!! Сейчас его убьют!!! Но куда бежать?!!

– Что там? – едва слышно прошептал в эфире лейтенант. – Видишь их?

– Перед входом пусто, – так же тихо откликнулся капитан. – Снегопад идет, не видно ни хрена…

Панически мечущийся на месте Антон заметил вдали маленький клочок тусклого света и понял, что Порфирьев подполз к выходу и приподнял входной полог настолько минимально, насколько мог.

– Не заметили! – в голосе лейтенанта звучало облегчение вперемешку с неподдельным счастьем. – Они нас не заметили!

– Точно? – недоверчиво прорычал Порфирьев. – Мне казалось, что он мне прям в душу смотрит…

– Это так кажется, – все еще шепотом возразил Хам. – Роботы используют инфразвук или что-то типа того, генерал говорил, что такие наработки у нас тоже были. Но зрение у них лазерное! На самом деле он нас не засек! Пыль помешала, как тогда, когда ты с ним столкнулся! Иначе бы мы все уже на том свете были! Они обнаружили базу, просканировали и решили, что тут живых нет! Но на всякий случай печку лучше не врубать!

– Странно как-то… – задумчиво изрек Порфирьев, приоткрывая входной полог чуть шире. – Два месяца прошло, а они до сих пор работают. Они что, на ядерных двигателях?

– Наверное, – неуверенно согласился Хам. – А может, их вместе с грузом запасных аккумуляторов сбросили! Закрой вход, облучаешься! Сейчас нельзя высовываться, они какое-то время бродят по району, который посчитали подозрительным! Потом уйдут прочесывать соседний, это часа через два, раньше они так действовали! Пока лучше не шевелиться!

– Пальцы мерзнут, – вышел в эфир Весло. – Можно обогрев включить?

– У вас нет защиты от тепловизора! – предостерегающе воскликнул лейтенант. – Они могут вас засечь! Надо потерпеть два часа! Все лежим так, как лежали!

Час все провели неподвижно, тщательно имитируя трупы, потом вгрызающийся в ступни и кисти рук холод стал нестерпимым, и измученный холодной резью Антон сообщил о надвигающемся обморожении. Военным обогрев выключать не приходилось, они, возможно, могут и сутки так пролежать, а вот у него уже зубы стучат и пальцы одеревенели так, что их не чувствуется… Порфирьев выслушал его измученную тираду, и царящую внутри спецпалатки тишину вновь нарушил треск открывающейся липучки. На этот раз обнаружить пятно света Овечкину удалось не сразу, оно оказалось значительно выше, чем на уровне пола.

– Нас снегом засыпало примерно на полметра, – сообщил Порфирьев. – Всем гражданским включить обогрев и сместиться ко мне! – В темноте вспыхнул фонарь, заставляя Антона зажмурить отвыкшие от света глаза. – На ноги не вставать, лежать по обе стороны от входа!

Пришлось добираться до капитана ползком, упираясь в пол одеревеневшими конечностями. Несколько минут Овечкин лежал, стуча зубами, потом потеплевший скафандр отогрел перемерзшие ноги, и в них вгрызлась сильная режущая боль. Подвывающий от мучений Антон катался по полу, остальные гражданские чувствовали себя примерно так же, и страдающее сознание рисовало мрачные картины надвигающейся смерти.

– Помогите! – хрипел он. – Олег! Поставь мне капельницу! Я облучился у выхода!

– Не нужна тебе капельница, – безразлично прорычал капитан. – Ты перемерз, это нервные окончания отходят после обморожения, чувствительность возвращается. Терпи, скоро пройдет. Хам, запускай фильтровентиляционную установку, дышать становится тяжело, получим отравление углекислотой и не заметим. Печку пока включать не будем, потерпим еще час.

Освещение включили, и капитан распределил солдат собирать нанесенный ветром внутрь базы черный снег вперемешку с радиоактивной пылью. Промерзшую спецпалатку вычистили, как смогли, снег выбросили наружу, еще через полчаса вновь растопили печку. К тому моменту боль прошла, все вернулись в норму, и Порфирьев велел приступить к раздаче сухих пайков для приема пищи. После многочасового голодания есть хотелось ужасно, но взвинченная нервная система часто принимала стук ложек по металлу консервных банок за лязг приближающихся роботов, и Антон постоянно вздрагивал, испуганно замирая и прислушиваясь. Судя по дерганому поведению остальных, все испытывали такие же ощущения, и до самого начала следующего цикла антирада никто не решался повышать голос. После обеда Порфирьев велел всем спать, но из-за непрекращающегося страха Антон так и не смог сомкнуть глаз. Во всей спецпалатке, кроме самого Порфирьева, уснуть не сумел никто, и Овечкин в очередной раз пришел к выводу, что должен любой ценой покинуть Экспедиционный Корпус прежде, чем все они умрут жестокой смертью в очередной экспедиции. Если Порфирьеву до такой степени наплевать на собственную жизнь, что он запросто спит чуть ли не под ногами у смертельно опасных роботов, то это его проблемы. Своей жизнью Антон рисковать не намерен.

Оставшаяся часть суток прошла в напряженном ожидании, и к моменту начала следующего цикла антирада никто выходить наружу желанием не горел.

– Лейтенант! – Порфирьев достал из литерного пенала красно-белую капсулу антирада и принялся жевать горькую гадость с недовольной гримасой на злобной физиономии. – Я выйду, посмотрю, что снаружи. Всем принять антирад и быть в полной боевой готовности! Если услышишь стрельбу или взрыв, попытайся быстро вывести людей к машинам. Может, повезет, сумеете завестись и оторваться. Фиксируй маршрут по гирокомпасу, на обратном пути заберете базу, вряд ли роботы станут уничтожать пустую палатку, раз не уничтожили ее сразу. Вопросы?

Вопросов у Хама, естественно, не было, хотя на его месте у Антона возникло бы вопросов двадцать. Порфирьев проверил герметичность снаряжения и принялся открывать входной полог. Вход распахнулся, и внутрь базы немедленно высыпалось килограмм пять грязно-бурого снега. За минувшие сутки палатку сильно занесло снегопадом, и выход оказался закрыт метровым сугробом. Капитан не стал возиться с расчисткой и вылез наружу напролом, обрушив внутрь спецпалатки еще одну порцию радиоактивной дряни, раза в три большую, чем в первый раз. Базу придется чистить снова, но в данный момент такие мелочи никого не волновали. Все залегли подальше друг от друга, все, что можно, обесточили, и база вновь погрузилась в ледяную темноту.

Порфирьева не было двадцать три минуты, и Антон почувствовал неладное. И словно в воду глядел. Не прошло и тридцати секунд, как вход в палатку приоткрылся едва-едва, и в образовавшуюся щель пролез мутный расплывчатый силуэт с автоматом в руке.

– Ничего не включать! – рычащим шепотом произнес в эфире Порфирьев. – Роботы рядом!

– Где они? – нервно прошептал лейтенант. – Что делают? Прочесывают район?

– Ходят вокруг нашей техники, – ответил Порфирьев. – Но на прочесывание не похоже, они не расширяют зону поисков. Скорее, патрулируют.

– Они ждут нас! – в голосе Хама несложно было уловить нотки страха. – Найти не смогли, теперь ждут, когда мы сами придем за транспортом!

– Что же делать? – Молодой техник своим вопросом выразил мысль, возникшую в этот момент у каждого. – Вдруг они могут ждать нас месяцами!

– До Росрезерва ехать три часа, – капитанский рык не повысил тона, будто Порфирьев боялся, что роботы услышат его рычание. – То есть у нас в запасе есть четыре часа. Подождем. Если они не уйдут за два часа, дождемся снегопада и попытаемся незаметно пробраться к технике. Если они действительно плохо видят в пыли, то во время снегопада шансы есть.

– За два часа те, у кого нет защиты от тепловизора, – Антон осторожно намекнул на очевидное, которое военных конечно же интересует мало, – получат обморожение.

– Включайте обогрев, – разрешил капитан. – И ложитесь вдоль стен, палатку сильно засыпало, снег послужит помехой в какой-то степени… раз у них так плохо с системами обнаружения… – в голосе Порфирьева мелькнули странные нотки, что-то вроде смеси скепсиса, сомнения и недоверия. – Будем надеяться…

Он умолк, и два часа все лежали молча, не произнося ни слова и почти не шевелясь. Потом капитан снова ушел на разведку, и напряженное ожидание возросло. Но на этот раз вернулся он быстро.

– Сворачиваем базу! – Входной полог распахнулся, но заметить расплывающийся в пыльной тьме силуэт Порфирьева Антон не смог. – Быстро! Кто их знает, сколько у нас времени!

– Они ушли? – уточнил лейтенант, зажигая фонарь.

– При мне уходили, шесть минут назад, – подтвердил капитан. – Я проверил, возле техники никого не осталось. Но вернутся они или нет, я не знаю.

– Они периодически патрулируют местность, которую считают подозрительной! – заявил Хам, устремляясь за походным контейнером, в который укладывались элементы разобранной базы. – Если они не собрались уйти из района насовсем, то обязательно вернутся! Сколько их?

– Я видел четыре пары глаз, – ответил Порфирьев. – Но если по следам смотреть, то их, кажется, больше. Там снег снова пошел, трудно разобрать точно. Зато наши следы засыплет быстро, если поторопимся.

Уговаривать никого не пришлось. Люди поторопились так, что базу собрали не просто за рекордный срок, а чуть ли не вдвое быстрее обычного. Позже повторить этот рекорд никогда не получалось, но в тот момент было не до рекордов. Навьюченные люди ринулись к технике, утопая в глубоком снегу, и Антон с ужасом разглядывал цепочки здоровенных следов, испещрившие пространство вокруг транспорта. Это просто супервезение, что роботы не стали уничтожать показавшуюся им безжизненной палатку, а обходили ее стороной. Вопрос: насколько хватит этого везения?!

Быстро запустить засыпанную грязным снегом технику не удалось, и полчаса ушло на откапывание транспорта и реанимацию двигателей. Аэросани запустились первыми, вездеход на воздушной подушке пришлось приподнимать силами всех облаченных в экзокорсеты солдат, потому что он застрял в скрытых под снежным покровом обломках не то леса, не то здания. К счастью, никаких поломок не произошло, и в конце концов его винты взвыли, нагнетая воздушную подушку. Все очень быстро полезли в кузова, занимая свои места, и колонна двинулась в путь, стараясь держать как можно более высокую скорость. Первый час все безотрывно смотрели в иллюминаторы, каждую секунду ожидая увидеть в грязной пылевой мути кроваво-красные точки лазерных систем обнаружения, потом Порфирьев заявил, что колонна отошла от места столкновения с роботами на полсотни километров, и охватившее людей напряжение начало спадать. Люди стали улыбаться, поздравляя друг друга с редкостным везением, и только у Антона хватило интеллекта задать самый очевидный вопрос:

– Как они оказались там, где оказались? В ста десяти километрах от Росрезерва? Вдруг они пришли именно оттуда? Или еще хуже – направились туда? Нам предстоит провести там больше суток, вдруг они явятся на склады в это время?

– Предлагаешь все бросить и повернуть обратно? – безразличным тоном поинтересовался Порфирьев. – За шестьдесят километров до цели? А в итоге нас все равно сюда отправят.

Овечкин хотел было возразить, что жизнь дороже, но понял, что, во-первых, Порфирьеву плевать на его жизнь, а, во-вторых, на его жизнь, как и на жизни всех остальных, плевать Брилёву, который действительно отправит их сюда снова. И не исключено, что полковник-людоед не станет даже впускать их в бункер, как это произошло в самый первый раз.

– Хочу сказать, – Антон осторожно уточнил свою мысль, – что опасность еще не миновала.

– Согласен, – буркнул капитан. – Доберемся до складов – примем меры. Базу развернем где-нибудь в хранилищах, подальше от входа. Если роботы доберутся дотуда, осторожно запремся в складе и попытаемся сымитировать, что он засыпан изнутри. Если они запрограммированы на поиск живых людей и не стали уничтожать пустую палатку и технику, то обойдут склады и рано или поздно уйдут. Если у кого-нибудь есть дельные предложения – излагайте.

Следующий час все обдумывали, каким образом разместиться на складах так, чтобы обезопасить себя в случае появления роботов, и Антон очень надеялся, что не случится самого страшного: к моменту их прибытия на склады Росрезерва роботы уже будут там. И из-за все усиливающегося снегопада не получится даже определить это по следам, потому что их засыплет. Черный радиоактивный снег валил с неба сплошным потоком, и через замызганное бронестекло иллюминатора казалось, будто вездеход двигается по дну моря, состоящего из отходов какого-нибудь супергрязного и ядовитого промышленного производства. Хронометр показывал без четверти десять вечера, пылевая темнота за бортом слилась с темнотой ночной, и вне световых пятен прожекторов видимость абсолютно отсутствовала. Что там было видно управляющим транспортом людям, из салона было не понять, но и так ясно, что видели они не много. Скорость движения упала до тридцати километров в час, и несложно было догадаться, что заметить появление смертельно опасных роботов заблаговременно водители не смогут. Снова приходится надеяться на удачу, а удача, как известно, не бывает вечной.

– Подъезжаем! – рык Порфирьева прервал размышления Овечкина. – Всем боевая готовность! По моей команде десант спешивается и рассредоточивается вокруг транспорта!

Склады уже рядом! Антон почувствовал нарастающий страх. Ему казалось, что ехать еще минут двадцать, а уже все! Или Порфирьев заметил роботов?!

– Ты их видишь? – нервным шепотом вышел в эфир Антон.

– Голых баб? – устало уточнил амбал. – Или въездные ворота?

– Роботов! – Антон скрыл возмущение. Он стерпит насмешки, это увеличивает шансы на выживание, а выживание сейчас приоритет номер один. – Если они будут стрелять по машинам, может, пока не поздно, лучше выйти всем?

– Противника пока не наблюдаю, – прорычал капитан. – Гражданским сидеть внутри и ждать команды! В эфир не выходить! Десанту перейти на армейскую частоту, канал номер девять! Колонне – стой! Десанту – к машине!

Вездеход остановился, находившиеся в нем солдаты, гремя экзокорсетами, выскочили наружу, люк захлопнулся, и через имеющееся в нем окно стало видно, как замирает световое пятно ходовых прожекторов, двигающихся следом аэросаней. Оставшемуся в одиночестве Антону стало не по себе, и он прильнул к окошку в перегородке между кузовом и кабиной. В кабине оказалось пусто, и в первую секунду Овечкина охватил страх. Неужели водитель увидел нечто такое, что заставило его покинуть вездеход?!! Антон вжался в перегородку, лихорадочно размышляя, не стоит ли ему как можно быстрее выбраться наружу. Вездеход для роботов отличная мишень, а он внутри этой мишени обречен на стопроцентную гибель! В следующую секунду водительская дверь внезапно распахнулась, и Овечкин едва не заорал от страха.

– Что случилось?! – он едва не задохнулся, задавая вопрос влезающему на водительское сиденье пожарному. – Почему ты выходил?

– Чтобы за руль пересесть, – тихо ответил Александр, – Олег вездеход вел…

– Гражданским сохранять радиомолчание! – вышел в эфир Порфирьев. – Фонари не включать! Водителям погасить все огни!

Пожарный торопливо потыкал в сенсоры бортового компьютера, позади также вырубили свет, и все вокруг погрузилось в непроглядный мрак. С минуту Овечкин не видел даже собственных рук, потом глаза начали привыкать к темноте, и он начал различать иллюминаторы и лобовое стекло, виднеющееся через окно в кабинной перегородке. За бортом все еще шел чёрный радиоактивный снег, где-то вверху угадывалось небо, остального не было видно из-за нависающих справа и слева стен прорытого к воротам складов каньона.

– Александр, ты видел ворота? – шепотом спросил Овечкин. – Возле них есть следы роботов?

– Не видел, – еще тише прошептал пожарный. – До ворот метров пятьсот, Олег остановил колонну заранее. Тихо! Он велел соблюдать радиомолчание!

Спорить Антон не стал, но от полученной информации ему стало еще тревожнее. Какое еще радиомолчание?! Порфирьев увел всех военных за полкилометра, бросив остальных тут, посреди каньона, из которого в случае чего вездеход не сможет выйти даже задом, потому что его подперли аэросани! Овечкин тут в ловушке, как приманка для роботов, да и остальные гражданские люди тоже! Мог бы хотя бы объяснить, что происходит, чтобы люди не пребывали в неведении! Но объяснять, понятное дело, нацик-мизантроп никому ничего не собирался, потому что он всех ненавидит, а гражданских еще и презирает. Овечкин ни капли не удивится, если окажется, что Порфирьев не обращает внимания на бегающую за ним на задних лапках Снегирёву именно потому, что она забывает в его присутствии нацепить на медицинский халат армейские погоны. Может, подать дельную мысль Брилёву? Пусть властью диктатора, то есть начальника Центра, присвоит Снегирёвой какое-нибудь звание потолще! Глядишь, и личная жизнь наладится!

Антон попытался криво улыбнуться шутке, но смешно было от слова «никак». Попытка отвлечься от давящего на сознание страха только усугубила панические ощущения, и Овечкин окончательно удостоверился в том, что веселиться в условиях смертельной опасности могут только психически нездоровые люди. Что абсолютно логично, во-первых, и было ясно и так, во-вторых. Черный юмор военных – деревянный, как Буратино. Потому что им пользуются исключительно обладатели больной психики. Нормальные полноценные люди в условиях смертельной опасности испытывают страх за свою жизнь – это естественная реакция здоровой психики! Инстинкт самосохранения, заложенный природой!

Затягивающаяся неизвестность пугала все сильней, и Антон с трудом удерживал себя от попытки выйти в эфир и потребовать от Порфирьева объяснений. Удерживало только то, что, если опасности нет, то амбал-мизантроп обязательно расквитается с Овечкиным за то, что тот посмел нарушить его великий-превеликий приказ. А если роботы близко, то они могут отсканировать Антона, найти и убить. Двадцать минут прошли в наполненном страхом томительном ожидании, потом за стеклом иллюминаторов зашевелились какие-то массивные тени, и Овечкин от ужаса едва не заорал и не умер одновременно. Он понял, что роботы все-таки нашли колонну и сейчас взорвут вездеход прямо вместе с ним. Они же атакуют живых людей, как только засекут, а сейчас в кабинах сидят водители! Бежать!!! Надо вырваться из этого стального гроба, пока не поздно! Роботы плохо видят, снаружи идет снег, у него есть шанс! Антон ринулся к заднему люку, распахнул его и бросился куда-то в грязную снежную тьму, утопая в глубоком снегу.

И тут же налетел на что-то твердое, плывущее через радиоактивный снегопад. Нога врезалась в бетонную поверхность, колено обожгло болью, и Овечкин упал в черный снег, подвывая от боли.

– Антон, это ты? – голос кого-то из солдат глухо донесся из гермошлема, и боец переключился на гражданскую частоту: – Овен, ты как, живой?

– Живой… – просипел Овечкин, корчась от боли. – Нога…

– Жаль! – вклинился в эфир злобный рык Порфирьева. – Какого хрена ты делаешь на улице? Залез в машину и заткнулся! Бегом марш! Не то вторую ногу отобью!

Встать на ногу было нереально больно, пришлось добираться до вездехода на карачках. Пока Антон полз назад, скользя перчатками скафандра по скрытому под снегом обледеневшему грунту, боль начала стихать, и он сумел осмотреться. Оказалось, что военные в экзокорсетах, объединившись попарно, тащат какие-то здоровенные бетонные обломки. В темноте грязного снегопада их сливающиеся силуэты выглядят одним угрожающим целым, и Антон принял их за боевых роботов. Кое-как вскарабкавшись в кузов вездехода, Овечкин закрыл люк и принялся растирать плещущее болью колено. Минут через пять солдаты потянулись обратно, потом в эфир вышел Порфирьев и приказал водителям на малом ходу двигаться к воротам. Колонна пришла в движение и поползла к воротам. Как только вездеход вошел внутрь, капитан велел аэросаням останавливаться перед въездом и глушить двигатель.

– Всем зайти внутрь! – прорычал он в эфире. – Грузовик с прицепом остается снаружи!

– Не лучше ли завести внутрь всю технику? – поинтересовался Антон, вылезая из вездехода. – Это позволит нам укрыть ее от роботов… – Он осекся, замечая изменения, произошедшие со складами с момента последней экспедиции: – Что здесь происходило?

Пустой ангар был заполнен следами человеческих ног и обрывками упаковочных материалов, кое-где лучи нашлемных фонарей выхватывали из мрака валяющиеся на полу разбитые транспортировочные ящики. На устилающей бетонную поверхность возле выезда грязно-бурой снежной грязи отчетливо виднелись отпечатки гусениц.

– Кто-то побывал здесь совсем недавно, – ответил Порфирьев. – Они погрузили что-то на тяжелую технику и ушли. Но не просто так. Ворота подперли баррикадой из бетонных обломков и заминировали ее. Хорошо, что было это совсем недавно, баррикаду не успело засыпать снегом слишком сильно. Удалось снять мины без летального исхода. Наш грузовик и прицеп на полозьях, по асфальту они будут заходить сюда слишком проблемно, а гружеными потом вообще не выйдем. Пусть остаются снаружи. Заодно послужат препятствием, если эти вернутся. Их больше, чем нас, единственный шанс удержать оборону – подавить огнем в узком месте и не позволить пройти каньон. До интоксикации еще есть время, поэтому пока запираемся внутри и приступаем к обследованию складов. Гражданским от вездехода не отходить! Тут могут быть еще мины. Базу пока разворачивать не будем.

Капитан оставил четверых бойцов охранять вход, велев одной паре патрулировать каньон, второй ждать внутри и менять первую, чтобы снизить общую дозу полученного облучения. Остальных военных Порфирьев забрал с собой и ушел проверять склады на предмет мин. Пожарный завел вездеход на обычное место, сдул воздушную подушку, и все влезли в кузов, чтобы не мерзнуть. Минут двадцать все обсуждали произошедшее, не имея никакой информации, потом к ним присоединилась только что вернувшаяся из каньона пара солдат. Люди потеснились, освобождая места для бойцов в экзокорсетах, и отогревающиеся солдаты внесли немного ясности в произошедшее.

– Этих, – один из военных неопределенно кивнул в иллюминатор, – было человек пятьдесят, не меньше. У них был танк или что-то подобное, а еще бульдозер и вездеход с навесной землеройкой. Так Варяг сказал. Они пришли сюда пару суток назад и ушли совсем недавно, двух часов не прошло. Если бы мы не столкнулись с роботами, то столкнулись бы с этими прямо здесь. Ничего хорошего из этого бы не вышло.

– Почему вы так уверены? – поинтересовался Антон больше по привычке дискутировать, нежели из-за несогласия. И так ясно, что если сюда приходили военные, то конструктивного диалога от них ожидать бесполезно.

– Потому что те, кто минирует продовольственные склады, вряд ли намерены делиться продуктами, – криво ухмыльнулся солдат, полностью подтверждая правоту Антона. – У них явно проблемы с техникой. Ее меньше, чем имеющихся ртов, поэтому они загрузили весь доступный транспортный объем и запечатали тут все, чтобы вернуться. Судя по следам на полу возле ворот, половина десанта уходила отсюда пешком. Видимо, мест в кузовах не хватило, все забили продовольствием, поэтому оставшиеся поедут обратно, сидя на броне. Но у них скафандры высшей защиты. Видимо, уверены, что продержатся, иначе попытались бы оставить лишних здесь. Вообще странно, что не оставили. Не понимаю почему. Раз им все равно сюда возвращаться. Может, их бункер очень далеко, как наш… Короче, ситуация опасная. Чтобы нас не застали врасплох, мы их баррикаду разобрали, перетащили вглубь каньона, и Варяг установил на нее их же мины, которые он снял. Если эти вернутся, то по-любому подорвутся. Мы услышим и успеем занять оборону.

– Почему вы уверены, что они не снимут мины так же, как это сделал Порфирьев? – Антон позволил себе скепсис. – То, что сумел закрыть один, сможет открыть другой, это закон сети!

– Не знаю, как в сети, – солдат усмехнулся, – а ловушки на водяной скважине, которые Варяг ставил, никто снять не смог. Ни хваленые спецы Абрека, ни даже мегамозги Миронова. Если бы не это, кто знает, пустили бы нас в Центр вообще! В чем-то ты, конечно, прав, на каждый хитрый зад всегда найдется болт с резьбой, но лично я бы не пошел снимать ловушки Варяга ни за какую цену. Мертвому блага не нужны. Так что пока Варяг с нами, я расцениваю свои шансы выше, чем у тех, у кого Варяга нет.

Все конечно же с ним согласились, и Антон не стал спорить. В текущей обстановке профессия головореза стала одной из наиболее востребованных, изменить это, к сожалению, не в его силах. Но он может показать людям, что выживание зависит от убийц как минимум не всегда. Поэтому Овечкин перевел разговор в другое русло, предложив обсудить тему предстоящей погрузки. Например, можно попытаться поискать на складах что-нибудь, имеющее скользкое покрытие, выложить этим пространство перед входом и пересыпать снегом. Что позволит загнать внутрь складов аэросани с прицепом или хотя бы что-то одно из них поочередно. И можно будет грузить их в более-менее безопасной обстановке, а не на смертельно опасной поверхности под радиоактивным снегопадом. Народ ухватился за его мысль, и некоторое время люди развивали предложение, вспоминая, насколько скользкой является та или иная упаковка, потому что, если на складах и есть что-то ненужное в таких количествах, то это всевозможная упаковка, которую можно снять с коробок и ящиков.

Еще через двадцать минут отогревшиеся солдаты ушли патрулировать каньон, а на их места уселась вернувшаяся оттуда пара. Вновь прибывшие сообщили, что снаружи все спокойно, грязный снегопад продолжается, ни странных визитеров, ни роботов не видно. Даже их собственных следов уже не осталось, радиоактивная грязища с неба сыплет как из ведра. Вскоре вернулся Порфирьев, и ситуация прояснилась.

– У наших жадных незнакомцев много людей и мало техники, – повторил он слова солдата. – Они загрузились под завязку и ушли, рассчитывая вернуться. Брали только продовольствие, даже воду не тронули. Они поняли, что сюда кто-то регулярно наведывается, и заминировали двери во все продуктовые склады. Я снял несколько мин, остальные ворота мы пометили. Потом как-нибудь разминируем, когда времени будет больше и обстановка попроще. Заодно взрыватели перемерзнут плюс обольем азотом – меньше риска. Так что ходите осторожнее, до помеченных ворот не дотрагиваться! Продуктов нам хватит. И это странно.

– Почему? – не понял Антон. – Что странного? Это же склады Росрезерва, здесь должно быть много продуктов, нет?

– Странно то, что даже ты это понимаешь, – глаза капитана иронично сверкнули, – а наши жадные незнакомцы – нет. Они не могли не заметить, что тех, кто приходил сюда до них, было немного. Брилёв привел сюда чуть больше трех десятков человек… ну, здесь еще нашел десятка полтора… Нас и вовсе было мало, а во второй раз стало еще меньше… Они не могли этого не понять.

– Хочешь сказать, – Овечкин благоразумно пропустил издевку мимо ушей, – что продуктов здесь хватит на всех с лихвой? Зачем они все заминировали?

– Угу, – хмуро поморщился капитан. – Ты видел, какие тут склады? Даже с учетом того, что половину раздавило взрывом и обрушением, нам надо раз пятнадцать сюда приехать со своими санями и прицепом, чтобы полностью вывезти отсюда только продовольствие. А ведь тут еще полсклада с материальными ценностями, которые в сложившейся ситуации может бросить только полный идиот. Что бы тут ни лежало, все можно смело грузить не глядя.

– Производства больше не существует, – согласился Антон. – Пригодится все что угодно, вплоть до обрывков упаковочной обертки. То есть ты считаешь, что эти люди опасаются, что некто вывезет все продукты до их возвращения?

– Не знаю, – пожал плечищами амбал. – Но выходит так. Другого объяснения я пока найти не могу. Зачем еще им минировать склады? Они не оставили здесь вооруженную охрану только потому, что у них на всех была одна база. Они, кстати, разворачивали ее там же, где мы обычно. И даже не стали минировать это место наверняка потому, что не хотели повредить палатку. А если мы подорвемся на минах при въезде, упакованная база, скорее всего, не пострадает.

– Они могли оставить здесь солдат без базы, если у них есть специальные противорадиационные скафандры высшей защиты, – Антон непонимающе нахмурился. – Почему они не сделали это?

– Потому что здесь радиационный фон вырос настолько, что даже в противорадиационных скафандрах все умрут спустя сутки, – ответ Порфирьева заставил Овечкина вздрогнуть.

Он невольно скосил глаза на индикаторы лицевого щитка. Счетчик Гейгера показывал четыреста рентген в час. Учитывая, что это внутри вездехода, который находится не на поверхности, а внутри складов. Значит, радиация на складах за прошедшие недели выросла до угрожающих значений! Привыкший к относительной безопасности складов Антон только сейчас понял, что не знает истинного значения радиационного фона вокруг.

– Насколько здесь опасно? – Он непроизвольно съежился, убеждаясь, что люки вездехода герметично закрыты. – В смысле, там, снаружи, внутри складов?

– Без антирада и в скафандрах можно находиться только внутри спецпалатки, – ответил капитан. – Так что грузить придется под антирадом. Иначе никак.

– То есть мы здесь задержимся надолго? – Антон вновь почувствовал страх. – За это время сюда могут явиться эти головорезы или вражеские роботы!

– Ты Инженер, вот и займись составлением максимально эффективной логистики, или как там это называется, – заявил Порфирьев. – Через час начинается интоксикация, времени у тебя будет достаточно. В наших интересах погрузиться за один цикл антирада, чтобы с началом следующего отправиться обратно без лишних промедлений. Тогда мы сможем обогнуть место встречи с роботами на доступной скорости и успеем отойти от него чем дальше, тем лучше. За сутки жадные незнакомцы сюда однозначно не вернутся, им до дома путь неблизкий, за один цикл антирада они точно не добираются, иначе не стали бы минировать склады. Если только… – амбал замолчал, нахмурившись.

– Если только что? – Антон напрягся еще больше.

– Если только они не планировали уничтожить именно нас, – закончил Порфирьев. – В смысле, экспедицию от «Подземстроя-1».

– То есть? – не выдержал кто-то из доселе молчавших активистов. – Почему это мы угроза?

– Ну а кто может вывезти отсюда крупные объемы ценностей быстро? Например, все продовольствие разом? – вновь пожал плечищами капитан. – Только те, у кого много людей и много транспорта. Раз наши жадные незнакомцы из силовиков, значит, знают, что из многолюдных бункеров в округе шанс выжить был только у «Подземстроя-1». Людей в нем полно, а ангары для законсервированной техники здесь пусты. Они могли сделать вывод, что «Подземстрой-1» уцелел, и оттуда сюда ездят экспедиции, которые намерены вывезти склады подчистую. Что, собственно, мы и запланировали. Только они не в курсе наших возможностей, поэтому постарались принять меры.

– Почему вместо мин просто не оставить нам сообщение? – вскинулся Антон. – Здесь полно продуктов, мы можем договориться!

– Договориться о чем? – уточнил Порфирьев.

– О разделе продовольствия!

– А зачем кому-то делить с нами продовольствие? – Направленный на Овечкина взгляд амбала был невозмутим. – Чтобы умереть от голода раньше, чем можно было бы?

– Но они могли бы хотя бы попытаться! – не сдавался Антон. – Они же не знают, что у нас перенаселение, могли бы попросить, чтобы их пустили жить в «Подземстрой»!

– Попросить впустить в «Подземстрой» можно по-разному, если помнишь, – капитан сделал неопределенный жест. – Можно, как мы. А можно, как Брилёв. Если они наставили тут столько мин, то вывод сделать нетрудно.

– Хочешь сказать, что они планируют нападение на Центр? – вступил в разговор лейтенант.

– Не знаю, – Порфирьев покачал головой. – Но исключать такое я бы не стал. Скорее всего, их смутил сам факт того, что мы вывозим отсюда продовольствие. Они знают, что «Подземстрой» автономен, всякие теплицы, биофермы, гидропоника… С их стороны логично возникновение вопроса: зачем нам с риском для жизни возить за полтысячи километров продукты в радиоактивной упаковке через радиоактивные пустоши, если у нас имеются абсолютно безопасные и самые современные системы автономного продовольственного обеспечения?

– Может, тогда ты ошибаешься? – предположил Овечкин. – И они опасаются не нас? То есть не «Подземстроя»? А кого-то другого?

– Может, и так, – не стал спорить капитан. – Но только тогда кого? Уцелевших крупных бункеров поблизости нет, они не могут об этом не знать, если уж в Раменках к моменту атаки роботов все были в курсе, что шансы выжить имел только «Подземстрой» и подземный город под уральскими горами. Если кому-то еще и повезло, как им самим, то это не крупные убежища, народа там спаслось немного, и двести тонн продовольствия они за пару ходок не вывезут. Угрозу для них представляет только очень большое скопление ртов, а это «Подземстрой-1», больше некому.

– Как-то противоречиво звучит, – Антон постарался высказать свое несогласие с амбалом как можно более корректно. – Они опасаются «Подземстроя» из-за того, что мы планируем вывезти отсюда продукты, и одновременно знают, что рисковое продовольствие нам не нужно, потому что у нас есть собственное самое современное продовольственное обеспечение. Не понимаю!

– Они сидели где-то под землей два месяца, – возразил Хам. – И только сейчас вылезли наружу. Это означает, что их бункер был рассчитан по стандартам силовых структур: на срок от двух до шести месяцев автономного существования. И это, сто процентов, был не самый важный стратегический объект, иначе бы по ним отстрелялись, как по всем остальным. Наверняка это ФСБ, у них было достаточно старых бункеров, не несущих иных функций, кроме эвакуационной. Поэтому и выжили. Никаких биоферм там нет, так что выбора было немного. У них начали заканчиваться продукты, и они рискнули добраться до складов Росрезерва. Организовали экспедицию, добрались, а тут выясняется, что кто-то здесь уже побывал и вывозит куда-то к себе все что хочет. Причем этот кто-то с самого начала имел тяжелую технику, которой прорылся сюда, внутрь складов, а потом еще забрал всю технику отсюда и куда-то увез. И с тех пор регулярно возвращается, несмотря на непроходимое бездорожье. А кто мог, с их точки зрения, уцелеть в такой мясорубке и при этом сохранить технику? Особенно если учесть, что у «Подземстроя-1» какая-то техника была, и никто не знает о том, что ее раздавило в лепешку вместе с горой и всем, что под ней находилось? А продукты могут понадобиться «Подземстрою» по каким угодно причинам. Например, свиней кормить на биофермах. Или из-за перенаселения. Из-за поломок на биофермах, вызванных землетрясениями, их самих наверняка тоже трясет, они не могут это не учитывать. Да мало ли причин! Ты бы стал минировать склады от тех, кто тебе не угроза?

– Я бы не стал прибегать к насилию в любом случае! – с достоинством ответил Овечкин. – Но вот какой-нибудь Брилёв точно заминировал бы весь мир, даже если бы знал, что за продуктами сюда приходит всего один-единственный человек!

– Если столкнемся с ними, то у тебя будет возможность выяснить детали. Отправим тебя переговорщиком, – флегматично пообещал Порфирьев. – А пока предлагаю исходить из того, что они настроены враждебно. Их бункер утратил автономность, значит, рано или поздно они все равно погибнут. Единственный выход для них – это перебраться в «Подземстрой». Но транспорта у них меньше, чем личного состава, поэтому сразу к «Подземстрою» они не пошли. Сначала добрались досюда, в надежде найти продовольствие и технику. Не удивлюсь, если в их первоначальных планах было найти здесь технику, чтобы на ней отправиться в «Подземстрой» в полном составе. Но оказалось, что техники тут нет, зато «Подземстрой» с высокой вероятностью жив и здоров, и даже вывозит отсюда продукты и какое-то оборудование, а хранилище противорадиационных средств вообще опустошено подчистую. Это навело их на размышления. Поэтому они загрузились продовольствием настолько, насколько смогли, и вернулись к себе думать. Лично я уверен, что они не просто вернутся сюда еще раз, но обязательно попытаются найти способ оставить здесь гарнизон, чтобы выловить нас при случае. Они бы вообще остались здесь сразу же, если бы имели такую возможность.

– Но они же не знают, когда мы вернемся сюда вновь! – заявил Антон. – Может, вообще не вернемся! Зачем им так рисковать?

– Зависит от того, какие условия сложились в их бункере, – капитан на мгновение умолк, прислушиваясь к шипению эфира, но все же продолжил: – Если им грозит голодная смерть, то что они теряют? Ничего. А так у них хотя бы есть шанс захватить нашу технику и на ней добраться до «Подземстроя». Они поставили тут мины не только ради спасения продовольствия, но и наудачу: вдруг мы подорвемся все или почти все. Тогда к моменту их возвращения здесь будет стоять наша техника, недалеко от наших трупов. Не гарантия, конечно, но чем не способ попытаться?

– Почему просто не поговорить? – философски вздохнул Овечкин.

Приходилось признать, что подобный разговор имел бы слишком неопределенные пути развития. Что скажет незнакомцам Брилёв? Учитывая перенаселение? А особенно учитывая узурпацию власти и поистине людоедские преступления своей хунты? А тут еще, если лейтенант прав, в бункер просятся силовики из ФСБ! Не угодить бы за решетку на всю оставшуюся жизнь! А ведь еще, что едва ли не важнее прочего, нужно учитывать, что ФСБ вряд ли чем-то отличается от вояк! Если судить по политической жизни в погибшем гражданском обществе, они даже хуже! У них там мания величия вообще у каждого! Мнят себя сильными мира сего, а остальные для них чуть ли не рабы, чьи гражданские права заключаются в беспрекословном подчинении. Мафия на государственном уровне, любой коза ностре фору даст! Антон ни капли не удивится, если у этих незнакомцев в голове нет иного варианта попасть в «Подземнстрой-1», кроме силового захвата власти. Просто потому, что по-другому они не умеют! Итог наверняка будет плачевен: Брилёв пожелает удержать власть, ФСБ пожелает ее захватить, уступать не в правилах военных – короче, все идет к перспективе кровавой бойни, любимому занятию дуболомов в форме. По сути, эти странные незнакомцы ее уже начали! Хорошо, что Порфирьев оказался специалистом по ловушкам, и все обошлось. А если бы нет? Если бы в том бункере нашелся маньяк покруче? Но цивилизованные люди должны хотя бы попытаться воззвать к разуму себе подобных. Можно же для начала обменяться дипломатическими письмами с изложением своих позиций, не вступая в личный контакт.

– Предлагаю оставить им послание… – начал Антон, но Порфирьев жестом перебил его.

– Тихо! – Амбал вслушивался в эфир. – Что-то не так!

Неровный треск в шипящем помехами эфире нарастал и спустя пару секунд превратился в плохо различимый голос одного из солдат, патрулирующих каньон.

– Роботы! – исполненный страха голос зазвучал сильнее, похоже, патруль бегом приближался к воротам. – Роботы возле баррикады! Двигаются по каньону в нашу сторону!

– Глуши мотор! – рявкнул капитан. – Всем к машине! – Он распахнул люк и выпрыгнул наружу. – Уходим вглубь складов! Двигаться в колонну по одному, прятаться там, где покажу, в остальных местах могут быть мины! Соблюдать радиомолчание! Освещение выключить! Гражданским отключить обогрев скафандров!

Из вездехода Антон вылетел, словно пуля, не чувствуя боли в ушибленной ноге. Спустя несколько секунд все бежали сквозь погрузившиеся во мрак склады следом за Порфирьевым, и позади глухо скрежетали запоры внешних ворот, вручную запираемые запыхавшимися патрульными. Порфирьев завел людей на технический склад и принялся наскоро распределять всех по щелям среди заполненных ящиками и контейнерами стеллажей. Гражданским было велено забиться поглубже чуть ли не между дном и полом, солдат в штурмовых комплектах капитан отправил влезать на самый верх стеллажей и распластаться там. Овечкин сначала заполз под стеллаж, оказываясь под скоплениями каких-то ящиков, но это убежище казалось слишком ненадежным, и он рискнул добраться до секции, в которой прежде хранился ретранслятор. Антон дополз до места обрушения склада и забился прямо в нагромождение рухнувших перекрытий, вывороченных валунов и расплющенных стеллажей. Только бы не повредить скафандр о торчащие обломки!

Минут пятнадцать, дрожа от страха и подступающего озноба, он неподвижно сидел в неудобной позе, вжавшись в заледеневшую земляную глыбу, подернутую слоем черного снега, потом в чернильном непроглядном мраке кроваво-красными точками зловеще вспыхнули глаза робота. От обуявшего сознание ужаса Антон буквально заледенел, как тогда, во время бурана, стоя у выхода из базы. Скованное животной паникой тело не могло пошевелиться, дыхание прекратилось само собой, казалось, что даже сердце перестало биться, боясь быть услышанным. Позже, когда смертельная угроза миновала, Овечкин понял, что на самом деле робот находился от него довольно далеко, в другом конце склада, но в тот момент казалось, что ужасающая машина рядом и смотрит на тебя в упор, пронзая жаждущим крови взглядом каждую клетку тела…

В следующую секунду где-то в противоположной стороне скрытого во тьме огромного помещения раздался глухой панический крик, спустя секунду коротко сверкнуло нечто, и глаза обожгло вспышкой взрыва. На короткий миг Антон увидел очертания выхода и возвышающуюся рядом с ним мощную полутонную человекообразную фигуру, облаченную в подобие балахона из грубой белой мешковины. Сквозь толстые стенки гермошлема вяло пробился неожиданно слабый хлопок, и все стихло, вновь погружаясь во мрак. Несколько секунд Овечкин вглядывался в темноту, не решаясь шевелить веками, и ждал, когда растворится засветившее сетчатку глаза пятно света. Потом зрение восстановилось, и первое, что увидел Антон, была кроваво-красная пара глаз, медленно двигающаяся через кромешную тьму где-то вдалеке. В тот миг он был готов поклясться, что, судя по траектории, робот двигается прямо сквозь ряды стеллажей, пронзая их собою насквозь. Но грохота падающих конструкций не было, и позже, когда все успокоилось, все стеллажи оказались целыми. Стало ясно, что едва не лопнувшие от запредельного перенапряжения нервы выдали Антону искаженную картину, но удивляться этому точно не приходилось. В тот момент всем, кто видел зловещие кроваво-красные точки, казалось, что они плывут сквозь пространство склада напролом.

Сколько времени он просидел неподвижно, Антон не помнил. Опомнился он лишь тогда, когда стал задыхаться от нестерпимого удушья. Оказалось, что он до сих пор боится сделать вдох и не дышит. Овечкин сделал судорожный вдох, опасаясь быть услышанным, и еще полчаса сидел, словно каменная статуя, дыша ртом как можно более бесшумно. Потом прямо перед ним из темноты материализовалось невидимое нечто и схватило за руку. Антон заорал, едва не умерев от ужаса, и бросился бежать, не разбирая дороги, но нечто держало его слишком крепко и не позволило ему скрыться.

– Не ори! Услышат еще! – рычание Порфирьева глухо донеслось через гермошлем. – Я не знаю, как далеко они ушли!

– Я думал, что это они! – Овечкин понял, что за руку его держит Порфирьев, и лихорадочно дышал, пытаясь успокоить ходящие ходуном сердце и легкие.

– Выключи рацию! – перебил его капитан. – Если отсканируют – вернутся! У нас пятнадцать минут до интоксикации! Надо разворачивать базу!

Порфирьев собрал всех довольно быстро, видимо, запомнил, кого куда уложил, и сразу же вывел людей в ангар. На выходе из технического склада глазам спасшихся предстала удручающая картина: возле сильно замятых и обожженных массивных дверей, ведущих в противоположный склад, в луже крови лежало сильно поврежденное тело бывшего спортсмена-армянина. Чуть дальше, в паре метров, обнаружились его оторванные рука и нога.

– Они… – Антон судорожно сглотнул, – убили его?

– Робот подошел к нему слишком близко, – угрюмо ответил Порфирьев. – Нервы у него не выдержали, и он попытался убежать из склада. На выходе столкнулся с еще одним. Закричал, ударил его какой-то железкой и рванул в склад напротив, наверное, надеялся спрятаться. Двери были заминированы, но в темноте он не увидел предупредительную вешку.

Выходить в ангар было не просто страшно, а до жути ужасно, но быстро выяснилось, что роботов на складах уже нет. Лишь запоры на закрытых входных воротах оказались выломанными с корнем, и возле них обрывались цепочки следов полуметровых, вряд ли человеческих ступней. Лейтенант совсем неуверенным тоном заявил, что если роботы ушли, то сразу сюда не вернутся. Будут бродить по окрестностям, проверяя это место время от времени. Сколько это конкретно – «время от времени», никто точно не знал, но выбора не было, и Порфирьев приказал разворачивать базу. До интоксикации оставалось девять минут, и все бросились устанавливать спецпалатку, надеясь на то, что в случае возвращения роботов удастся обмануть их, прикинувшись мертвыми, как это произошло там, на поверхности. О том, что внутри складов нет ни снегопада, ни пылевой взвеси, затрудняющих роботам работу систем обнаружения, лучше было не думать. Пока закончили разворачивать базу, интоксикацией скрутило последнего уцелевшего гражданского активиста из метро «Смоленская». Корчащегося в мучительных судорогах Дно втащили в полуразвернутую спецпалатку и уложили в только что собранный угол. Остальные успели закончить развертывание базы за какие-то секунды до начала повальных судорог, и фильтровентиляционную установку с печкой Овечкин с Порфирьевым запускали уже вдвоем. Потом интоксикация вгрызлась в Антона со всей своей жестокостью, привыкнуть к которой он так и не смог, и окружающий мир превратился в наполненный жуткой болью ад.

– Очнулся? – Мутное облако перед глазами трансформировалось в расплывающийся силуэт Порфирьева, и Антон ощутил, как на воспаленный лоб вместе с влажной тряпицей нисходит блаженная прохлада. – Пей! – Амбал сунул ему в руку флягу. – Потом в санузел и поможешь возиться с остальными!

После связавшего ротовую полость рвотного привкуса вода из бутылей Росрезерва казалась изумительно вкусной, и Антон с жадностью принялся пить, вливая в себя воду огромными глотками. В этот момент до него запоздало дошло, почему вода кажется такой вкусной, и Овечкин едва не подавился очередным глотком.

– Ты не добавлял в воду препараты для обеззараживания? – Антон в ужасе смотрел на опустевшую флягу, полминуты назад бывшую наполненной под крышку. – Это радиоактивная вода?

– Повезло найти контейнер с минимальным фоном, – склонившийся над содрогающимся в судорогах лейтенантом Порфирьев бросил на Овечкина мимолетный взгляд. – Если тебя не устраивает – не пей. Я сам выпью. Времени вчера не было, я успел схватить только один баллон. Там всего три литра осталось, остальные баллоны фонят, их придется обеззараживать, так что на вкус вода будет полное дерьмо, как обычно. Можешь пить ее.

– Меня устраивает, – немедленно согласился Антон. – Просто я не знал, что она не опасна. Олег… это… можно мне еще воды? А то трясет от жажды, словно не пил вовсе…

– Побочный эффект адаптации, – капитан болезненно скривился. – Очухиваешься раньше всех, но пить хочется ужасно… – Он кивнул на стоящий возле фильтровентиляционной установки початый баллон с питьевой водой, заботливо завернутый в обрывок старого скафандра МЧС: – Вон вода. И мне налей, там рядом пустая фляга лежит. Не успеваю ходить туда-сюда.

– У тебя же спецназовское снаряжение, там есть встроенная фляга, – вспомнил Антон. – Ты как-то упоминал, что она объемная. Почему ты не используешь ее? Чтобы не бегать к бутыли каждый раз.

– Если ее наполнить, то весь баллон туда и уйдет. – Порфирьев закончил стирать с лица лейтенанта остатки рвотных масс, уложил ему на лоб мокрую тряпицу и перешел к следующему солдату. – Тогда нормальной воды больше никому не достанется, только горькая. А так хоть кому-то не придется давиться химией. – Он увидел, как Овечкин тщетно ищет свой гермошлем и кивнул ему за спину: – Сзади, в углу. За ящиком.

– Спасибо, – вяло поблагодарил Антон, нашаривая укатившийся во время судорог гермошлем.

Перед началом интоксикации шлемы нужно снимать, чтобы не захлебнуться и не вымазаться рвотными массами. Но потом, когда судороги прекратятся, его лучше надеть. Радиационная безопасность внутри базы относительная, фон все равно высокий, гарантированно уберечься можно только в скафандре, поэтому чем меньше времени проведешь без гермошлема, тем дольше проживешь в итоге. Овечкин нацепил на голову шлем и побрел к баллону с водой. Пока он наполнял пустые фляги, воздух внутри гермошлема немного очистился, и стоило открыть лицевой щиток, чтобы попить, в нос снова ударила кислая вонь рвотных масс. Судя по свежим мокрым пятнам, усеивающим спецпалатку, Порфирьев отмыл рвотную грязь совсем недавно. Наверное, это правильно – в первую очередь начать с вычищения источающей зловоние грязи. Меньше пачкаться и легче дышать, это должно способствовать нормализации состояния страдающих людей. Антон приник к фляге и вновь принялся жадно пить. Противостоять невыносимой жажде он оказался не в силах и опять опустошил флягу целиком. В этом нет ничего предосудительного, он – Инженер, уникальный специалист, имеет право! Здесь все понимают, что его необходимо беречь, так что лишние пол-литра качественной воды он заслужил! Все равно ее мало и хватит только тем, кто очнется первыми. Но пить дальше лучше не рисковать, не то наш нацик-мизантроп узрит в этом очередное преступление гражданского перед военными, поэтому сначала Антон сделает, как было велено, а позже утолит жажду еще раз.

– Олег, – Овечкин добрел до Порфирьева и протянул ему вторую флягу: – Вот вода!

Капитан кивнул, отстранился от подергивающегося в лихорадке солдата, которому только что надел на голову шлем, забрал флягу и принялся отвинчивать крышку.

– Он не захлебнется в шлеме рвотой? – Антон посмотрел на едва подрагивающую голову солдата. Фильтры только что надетого шлема не успели очистить воздух, и слабое дыхание бойца оставляло легкую испарину на внутренней поверхности лицевого щитка.

– Нет, – амбал приложился к фляге и не отрывался от нее секунд десять. – Интоксикация у него уже закончилась. – Капитан перевел дух. – Он только что заснул. Первый час сон всегда тяжелый, потом дыхание выравнивается. – Порфирьев вновь приложился к фляге.

– Только что заснул? – Антон ощутил, что не чувствует характерного дискомфорта в области шеи: – То есть ты не ставил нам укрепляющие капельницы?

– Их всего на два раза осталось, – ответил амбал. – Мы сейчас не на поверхности, здесь условия не такие опасные, как там. Лучше поберечь. Кто знает, как все дальше сложится. Как из сортира вернешься, начинай воду обеззараживать. Химия на ящике с продовольствием разложена. Баллоны с водой возле печки. По пять таблеток на баллон. Через две минуты баллон тщательно протрясти и оставить еще на три. Потом разливай по флягам. Наполняй все, которые есть.

– О’кей, – Овечкин поковылял к ширме санузла, косясь на в третий раз прикладывающегося к фляге Порфирьева. Как он так долго пьет? Фляги же стандартные, и Антон осушил свою за один присест! А он третий раз пьет, и каждый раз подолгу. Кто-то из военных, кажется лейтенант, уже как-то спрашивал Порфирьева об этом. Амбал ответил, мол, при сильной жажде надо пить медленно и маленькими глотками. Чтобы психика успела ощутить, что страдающий от дегидратации организм получает влагу. Для этого во время питья необходимо максимально пропускать воду через язык и обильно смачивать слизистые рта, а не просто судорожно глотать. Именно через слизистые вода всасывается в организм в первые секунды, и нервная система это ощущает. Усвоение воды из желудка происходит значительно позже.

Конечно, Антон не физиолог, может, в теории все действительно так. Но сдается ему, что на практике все гораздо проще. Просто у Порфирьева интоксикация заканчивается за два часа. А у остальных – за шесть. Даже у самого Антона, развившего лучшую из всех адаптацию к антираду, интоксикация длится три с половиной часа. Короче, Порфирьев через два часа уже на ногах, и никто в это время его не контролирует. Он просто пьет, сколько хочет, вот и весь секрет. А к тому моменту, когда все оклемались, жажда его уже не мучит, и можно сколько угодно пить медленно и маленькими глотками, публике напоказ! Потому что, когда тебя мучит истинная жажда, тебе не до изысков и супергеройских кривляний! Будешь хватать ртом воду так, что вернувшийся из каравана верблюд позавидует! И не надо тут рассказывать армейские байки про силу воли и прочее суперменство.

Вернувшись из туалета, Овечкин принялся за исполнение полученного от амбала приказа, попутно наполнив себе флягу качественной водой. Возящийся с людьми Порфирьев вроде не заметил этого или заметил, но против не был. Это вселило в Антона некий заряд оптимизма. Все-таки иметь адаптацию – это не всегда плохо. Да, тебя будут пытаться посылать в смертельно опасные экспедиции, но ведь его и без всякой адаптации в них посылали. Зато мучения не длятся долго, и лучшая вода в твоем распоряжении. Конечно, приходится быть на побегушках у Порфирьева, но это временно и тоже имеет свой плюс: в случае чего никто не сможет отрицать, что Антон заботился об остальных, пока они бились в судорогах или лежали в лихорадке. Но программа-минимум все равно не меняется: он должен найти способ навсегда покинуть этот чертов Экспедиционный Корпус! Особенно сейчас, когда выяснилось, что вражеские роботы не собираются разваливаться от износа или опустошения аккумуляторов! Мысль о зловещих роботах выбила Овечкина из колеи, и он невольно замер, прислушиваясь.

– В чем дело? – Порфирьев мгновенно уловил его переход в тревожное состояние и тоже замер.

– Опасаюсь роботов, – признался Антон. – Хотел послушать, что там, снаружи.

– Бесполезно, – капитан заметно расслабился. – Их не услышать. Я думал, наши жадные незнакомцы возвращаются.

– Не услышать? Почему? – удивился Овечкин. – Роботы массивные, по моим подсчетам, каждый должен весить не меньше пятисот килограмм. Даже если они выполнены не из металла, а из сверхпрочных композитных пластмасс, такая масса должна издавать звук при ходьбе! Даже если они оснащены резиновыми подошвами!

– Я тоже так думал, – согласился Порфирьев. – Но они передвигаются абсолютно бесшумно. Я, когда в самый первый раз с роботом столкнулся, вообще никак не засек его появления. Ни шума моторов, ни звука шагов, ни скрипа снега, ни шуршания материалов, которыми он укутан… Ничего. Он просто появился передо мной в ночной пылище из ниоткуда. Я тогда подумал, что просто не услышал ничего этого из-за высокой ионизации атмосферы. Вообще шлем фотохромного комбинезона снабжен системой динамического усиления-уменьшения звуков. Когда вокруг тихо, чувствительность микрофонов растет, если идет обстрел или бомбардировка – уменьшается. Но пока мы на техскладе прятались, роботы мимо меня дважды проходили. Один раз метрах в пяти, второй – почти вплотную. Мне даже показалось, что он заметил меня издалека и специально идет прямо ко мне. Он прошел мимо, не останавливаясь, значит, не заметил… Хотя в тот миг я был уверен, что он не просто меня видит, а тщательно разглядывает. Видать, нервишки шалят… Нам повезло, что они так плохо видят. Хотя это очень странно для боевых механизмов.

– Думаю, их системы обнаружения испортились в условиях агрессивной внешней среды, – предположил Антон. – Ты прав, современная техника не может видеть так плохо, возможности электроники намного превосходят способности людей. Но если радиация повредила им оборудование, то они вполне могут видеть недостаточно хорошо. Или испытывать проблемы с идентификацией обнаруженных объектов.

– Или мы от страха просто очень хорошо спрятались, – подытожил амбал, и его взгляд на мгновение стал задумчивым. – Все равно странно. Если у них все испортилось, как они нас находят и почему до сих пор не заблудились на хрен в этом аду… Ладно, не до этого сейчас! Ты воду разлил?

– Еще две фляги – и водой будет обеспечен каждый! – сообщил Овечкин. – Олег, можно мне поспать? Тело словно ватное, едва шевелюсь!

– Закончишь с водой – ложись, – разрешил капитан.

Заполнив последнюю емкость, Антон сложил все фляги на ящике с продуктами, и одну из них на всякий случай положил рядом с Порфирьевым. Пусть будет у него под рукой, когда придет время поить кого-нибудь или смачивать тряпки. Так у амбала будет меньше поводов гнобить Овечкина. Антон улегся на свое место и тщательно убедился в том, что гермошлем надежно загерметизирован и не откроется во время сна. Ослабленный интоксикацией организм едва шевелился от изнеможения, и только Овечкин закрыл глаза, как тут же провалился в вязкий, словно засасывающее болото, сон.

Он проспал почти десять часов, и все это время ему снились зловещие роботы-убийцы. Громадных машин не было видно в пропитанной радиоактивной пылью ночи, но кроваво-красное свечение систем лазерного наведения выдавало их местоположение, а приближающийся лязг металла свидетельствовал о том, что механические убийцы знают, где прячется Овечкин, и стремятся убить его самым изуверским способом. Антон бежал прочь через пронизанную смертельной радиацией бесконечную свалку мусора, заваленную метровым слоем черного снега, спотыкался и падал, вставал, снова бежал по пояс в ледяной грязи, снова спотыкался и падал… В голове отчаянно билась единственная мысль: нужно успеть добежать до базы прежде, чем начнется интоксикация, потому что цикл антирада на исходе. Главное, вбежать в спецпалатку, там они его не найдут, потому что они пришли сюда за Порфирьевым, и пока они будут ходить мимо амбала, Антон сможет спрятаться.

Проснувшись, он обнаружил себя единственным бодрствующим. Порфирьев спал на своей лежанке, и его фотохромный комбинезон практически полностью сливался с грязной прорезиненной поверхностью, свидетельствуя о неподвижности владельца. Интоксикации уже ни у кого не было, все спали спокойно и в загерметизированных шлемах, судя по внешним датчикам снаряжения, погибших не было. В спецпалатке царила полнейшая тишина, и Антон напомнил себе, что как единственный Инженер имеет право утолить жажду качественной водой. Он добрался до ящика с продовольствием, но сложенных им фляг там не оказалось. Вместо этого все они валялись на полу, кое-как собранные в кучу и, естественно, пустые. Баллон с качественной водой конечно же был давно опорожнен, Овечкин даже не смог узнать его в куче других таких же опустошенных емкостей. Давиться химией не было ни малейшего желания, и Антон похвалил себя за предусмотрительность, снимая с пояса загодя припасенную флягу, заранее наполненную еще перед сном.

Пару часов пришлось пролежать на лежанке, чтобы не провоцировать усиливающийся голод. Ящик с продовольствием не заперт, но в одиночестве лучше не есть. Вояки реагируют на это, словно на преступление перед человечеством, один раз Антон уже вычищал за всеми биотуалет в наказание за это. Он устало скривился. Ну что за тупость! Что такого-то?! Человек страдал от голода и не стал ждать, когда проснутся остальные. В чем проблема?! Хорошо еще, что никто не набросился на него с кровавой расправой. Хотя зыркали так, что он всерьез опасался за свою безопасность. Поэтому проще потерпеть. Спасибо и на том, что на обед по базе строем не ходят и его не заставляют. Овечкин закрыл глаза, но сон не шел, ощущение голода нарастало, и время тянулось бесконечно медленно.

Наконец, люди стали просыпаться, и началась утренняя суета, если можно считать утром пять часов вечера шестьдесят пятых суток после сожравшей мир ядерной катастрофы. Порфирьев сразу же приказал устроить обед, чтобы в полночь, когда до начала следующего цикла антирада останется полчаса, успеть покормить людей еще раз. Антон по сложившемуся негласному обычаю получил свою порцию первым и после еды почувствовал себя значительно лучше. Сославшись на необходимость заниматься логистикой предстоящей погрузки, он засел за расчеты, но сам не заметил, как расслабившийся после приема пищи организм вновь погрузился в сон.

– Вставай, логист! – Здоровая ручища Порфирьева бесцеремонно трясла Антона за плечо, заставляя голову беспорядочно дергаться и биться гермошлемом о лежанку. – Два часа осталось! Просыпайся и думай, как грузить будем! Мы должны закончить погрузку до окончания цикла антирада, иначе зависнем здесь еще на сутки! Мало ли кто наведается сюда за это время!

В памяти всплыли события минувших суток, и спать мгновенно расхотелось. Он принялся ломать голову над тем, как бы так загнать на бетонный пол ангара аэросани с прицепом, чтобы они потом смогли на своих полозьях выйти обратно полностью груженными. Народ принялся помогать ему советами, в основном совершенно прожектерскими, и Антон авторитетно громил в пух и прах их нелепые варианты. В итоге сошлись на том, с чего начали, – под полозья нужно постелить что-то более-менее скользкое. Но авторитет Овечкина, как грамотного специалиста, несколько возрос. Как только отведенные на восстановление организма сутки истекли, все приняли антирад, и началась изнурительная возня.

Базу сворачивать не стали, потому что никто не знал, удастся закончить погрузку вовремя или нет. Овечкин с лейтенантом и солдатами сразу направились на склады искать скользкий материал, Порфирьев с техником и пожарным выдвинулись на улицу осматривать транспорт. Маломощные рации скафандров на таком удалении, да еще из-под земли, не цепляли совершенно, и все чувствовали себя очень неуверенно и совсем небезопасно. Может, агрессивные незнакомцы и не вернутся сюда так быстро, а вот что взбредет в электронные мозги роботам – неизвестно. Жить хотелось каждому, и все вкалывали как проклятые.

Транспорт оказался в порядке, роботы, по своему обыкновению, его не тронули, просто обойдя стороной. А вот со скользкими материалами возникла проблема. Ничего такого в открытом доступе не нашлось, а если сдирать скользкий упаковочный материал с хранящихся грузов, то это нарушит их герметичность и займет непонятно сколько времени. Лейтенант предложил распахнуть входные ворота и натаскать снега внутрь ангара, тем самым выложив саням путь, но в две лопаты это тоже займет несколько часов, а время дорого. На вопрос Порфирьева, почему он не обдумал такие элементарные вещи заранее, еще в Центре, Овечкин ответил, что был уверен, что этим занимаются мегаумники Миронова. Недовольный амбал велел ему впредь не перекладывать на чужие плечи то, с чем наверняка придется столкнуться самому, вручил лопату и заставил таскать снег с улицы внутрь ангара, делать это долбаное снежное покрытие. В помощь ему отрядили беднягу Дно, остальные принялись таскать ящики с продовольствием вручную.

Прицеп от аэросаней вытянули из каньона, развернули задом к складам и вездеходом дотолкали вплотную к распахнутым входным воротам. Солдаты в экзокорсетах, используя усилители конечностей, носили ящики из ближайшего продовольственного хранилища, загружали в прицеп и возвращались обратно. Вшестером такая погрузка шла долго, и к середине цикла антирада прицеп был загружен чуть более чем наполовину. К тому моменту Антон пришел к выводу, что устройство снежной насыпи на полу ангара ничего не даст, потому что снег сильно перемешан с золой, грязью и земляным крошевом. Получившаяся смесь имеет слишком высокий коэффициент трения, и для требующегося результата придется насыпать слишком толстый слой. И все, к чему это приведет, – мы сможем загнать транспорт внутрь, то есть на десяток метров вглубь ангара, и закрыть ворота. Радиации меньше не станет, потому что она попадает в ангар со снегом. Разве что не придется грузить под снегопадом, но это сомнительное преимущество, потому что все равно этих снегопадов будет предостаточно, пока будем добираться до Центра. Тогда уж проще вообще не запирать входные ворота, и ураганы сами затащат сюда столько снега, что сани смогут заходить внутрь складов гораздо глубже, чем в результате потуг Инженера с лопатой, чью квалификацию можно было использовать с большей пользой.

– С большей пользой? – Порфирьев смерил Овечкина недобрым взглядом. – Хорошо, ты меня убедил. Учту. Когда вернемся, будешь делать телегу или погрузчик, а лучше три, по одному на каждую пару грузчиков в экзокорсетах. И чтобы места в машинах много не занимали при полной загрузке, их здесь нельзя оставлять, не то наши жадные незнакомцы переломают нам назло.

– Я сделаю это! – заверил его Антон, откладывая ставшую ненавистной лопату.

– Отлично! – Амбал скопировал его интонацию. – А теперь бери лопату и выноси снег обратно.

– Что? – Антон опешил. – Выносить все обратно?! Зачем?!

– Ты же сам сказал, что лишняя радиация нам тут ни к чему. – Порфирьев внимательно буравил его взглядом. – Я прислушался к профессиональным рекомендациям Инженера. Все, что вы тут насыпали, вынести обратно!

– Олег, это несправедливо! – Овечкин попытался воззвать к разуму военного. – Я понимаю, что, как Инженер, отвечаю за техническую сторону экспедиции, но никто не знал, что здесь так сильно вырастет радиоактивный фон! Я думал, что у нас будут сутки на погрузку! Этого времени хватило бы, чтобы загрузить сорок тонн, используя усилители конечностей, я же показывал тебе расчеты! И мы взяли с собой достаточно батарей для экзокорсетов! Почему нельзя оставить этот снег здесь просто так?!

– Потому что его в любом случае пришлось бы убирать за собой, – устало вздохнул капитан. – Если ты не хочешь в следующий раз обнаружить его, нашпигованным минами.

– А что мешает им нашпиговать его там, за воротами?!

– Ураганы, холод и необходимость самим въезжать сюда и выезжать обратно, – терпеливо объяснил Порфирьев. – Там гораздо холоднее, чем здесь. Если ты обратил внимание, днем уже минус сорок, и с каждой неделей морозец зашкаливает все сильнее. Как поведут себя взрыватели и электроника на холодах, которые очень скоро будут выше расчетных, не знает никто. На таком морозе снимать даже свои собственные мины, тем более ловушки, совсем не хочется. А под ураганом и вовсе чревато. Поэтому минировать снаружи они не стали. Знали, что самим придется сюда возвращаться. Зато внутри условия вполне заманчивые. Урагана нет, холод поменьше, и освещение можно расставить как хочешь. Я даю тебе гарантию, что, если тут останется хотя бы пятисантиметровый слой этой грязной дряни, которую мы по привычке называем снегом, они напихают под него столько мин, сколько у них вообще есть. И в следующий раз попасть внутрь без потерь нам будет очень непросто. Учитывая, что миноискателей у нас нет, а если будут, то кустарные, освещения толком тоже нет плюс наша склонность добираться досюда в самый крайний момент, когда до начала интоксикации остаются минуты, – выводы делай сам.

В общем, пришлось подчиниться диктату силы, и еще два часа Антон и Дно выносили снег обратно, обмениваясь красноречивыми взглядами. Какой урон организму был нанесен радиацией за это время, можно было только гадать, что лишний раз доказывало незыблемость аксиомы: Экспедиционный Корпус не место для интеллектуалов, таких как Овечкин. Но и после того, как радиоактивная черная грязь переместилась за ворота, Порфирьев не оставил его в покое. Пришлось то помогать грузчикам, вскрывая крупногабаритные контейнеры с продовольствием, чтобы солдаты не теряли на это время, то мастерить из подручных средств лебедку, чтобы снимать с верхних уровней складских стеллажей малогабаритные грузы, то таскать со складов внутрь базы заледеневшие баллоны с той самой водой, каким-то чудом не подвергнувшейся воздействию радиации.

О том, что Антон вообще-то Инженер, Порфирьев вспомнил за час до интоксикации, когда стало окончательно ясно, что к ее началу не удастся не то что загрузиться полностью, но даже не хватит времени закончить погрузку одних только аэросаней.

– Ступай на технический склад, – капитан жестом велел Овечкину слезать с верхнего яруса стеллажей, на котором он помогал пожарному возиться с лебедкой, и терпеливо дождался, пока Антон осторожно спустится вниз по не внушающей доверия лестнице. – Походи там, посмотри. Может, найдешь что-нибудь, что подойдет в качестве перекрытий для строительства крыши ангара.

– Разве нельзя было спросить у Брилёва? У него же есть полный перечень находящихся здесь материальных средств… – начал было Антон, но тут же осекся. Лучше ходить по складу, чем крутить тяжелую лебедку, от которой у него уже суставы выламывает! – В смысле, Брилёв далеко, а мы здесь! Я готов!

– Брилёв послал нас за продовольствием. – Порфирьев, к счастью, не стал на него кидаться за попытку возразить и не стал отправлять его обратно на тяжелые работы. – Сейчас для него это главное. Наверное, сейчас это главное для всех, но конкретно нам от этого не легче. За одну ходку мы не вывезем отсюда всего. Придется ездить сюда многократно. И ездить будем мы. Чем больше поездок – тем больше шансов в один прекрасный раз не вернуться. Или сломаемся на полпути, или с жадными незнакомцами схлестнемся. А их больше раз в пять. Если мы хотим уцелеть, нам нужно больше бойцов, да и грузчики бы не помешали. Чтобы их перевезти, требуется больше транспорта. Транспорт без ангара не подготовить. Ангар без крыши бесполезен.

– Я услышал! – немедленно отреагировал Антон. – Немедленно этим займусь!

Он постарался покинуть продовольственный склад как можно быстрее, пока Порфирьеву не взбрело в голову озадачить его чем-нибудь более утомительным. Осматривать погруженный во мрак, наполовину засыпанный обрушением технический склад приходилось в кромешной тьме, и света от нашлемного фонаря не хватало для возникновения ощущения полной безопасности. Громадные трещины, перечеркнувшие потолок, и дальняя часть склада, раздавленная обрушением, красноречиво говорили сами за себя. Ходить здесь было опасно, кто знает, не рухнет ли через секунду оставшийся потолок прямо тебе на голову… А тут еще многострадальная психика воспроизводит в памяти картины нашествия роботов – горящие во мраке кроваво-красные лазерные глаза их систем наведения… Несколько раз Антону чудились за спиной мощные трехметровые человекообразные тела, и он в ужасе забивался в какие-то щели между ящиками и контейнерами. Но всякий раз оказывалось, что все это плод воспаленного воображения и никакой опасности нет. В конце концов Овечкину удалось взять себя в руки, и дальнейший осмотр прошел относительно спокойно.

К спецпалатке Антон вернулся за пять минут до окончания общего цикла антирада. Вся экспедиция была уже внутри, лишь пара солдат в экзокорсетах под руководством Порфирьева закрывали въездные ворота. Выломанные роботами дверные запоры восстановлению не подлежали, и створы ворот просто сомкнули до упора, подперев их бетонными обломками. Уверенности в собственной безопасности это, естественно, не добавляло.

– Олег, ты уверен, что агрессивные незнакомцы не успеют вернуться сюда, пока мы будем дожидаться следующего цикла антирада? – Овечкин не сомневался, что своим вопросом выразил мысль каждого.

– Уверен. – Порфирьев убедился, что весь личный состав находится в спецпалатке и принялся закрывать входной полог. – Можешь ложиться и спокойно корчиться от боли.

– Почему ты уверен? – не отставал Антон. – Ты знаешь, где находится их бункер? Ты сделал расчет пути?

– Я не знаю, где их бункер. – Амбал устало улегся на свою лежанку, видимо, хотел отдохнуть пару минут прежде, чем ему придется возиться со скрученными интоксикацией людьми. – Но посчитать несложно. Мы разминулись с ними часа на два-три. Они вышли, мы зашли. Стало быть, их цикл антирада начинается позже нашего где-то на это время, соответственно на эти же два-три часа позже нашего он и заканчивается. Раз они наставили здесь столько мин, то наверняка с самого начала не рассчитывали добраться до дома за один цикл антирада, я уже говорил.

– А если ты ошибаешься и они появятся здесь через эти самые три часа, когда мы будем при смерти из-за интоксикации? – Не то чтобы Антон не верил в расчеты амбала, но изо всех сил борющееся за выживание сознание требовало дополнительных гарантий безопасности.

– Все может быть, – флегматично ответил капитан. – Но, думаю, не в этот раз. Нет смысла минировать склады, если ты точно знаешь, что успеешь вернуться сюда во время следующего же цикла антирада. Кто бы сюда ни пришел после тебя, он проведет тут цикл и будет вынужден отсиживаться внутри базы. Тем более что мы так всегда делаем, и они видели наши старые следы. Пока конкуренты выжидают сутки, ты возвращаешься и берешь их голыми руками прямо в палатке. Вот тебе и новый транспорт, и еще одна база, и минус отряд противника, и все это запросто, и без всяких мин. Минировали они именно потому, что точно знали, что через сутки сюда не вернутся никак, и боялись, что к моменту возвращения здесь может оказаться слишком мало продовольствия или не оказаться вообще.

– И как это нам поможет? – Овечкин торопливо посчитал в уме длительность двух циклов антирада плюс сутки неизбежного восстановления между ними. – Допустим, они попадают к себе за два цикла! Если это так, то сейчас они у себя дома, получают медицинскую помощь! Завтра они выдвинутся сюда и на втором цикле будут здесь! Мы за завтрашний день загрузиться не успеем, значит, придется оставаться тут еще на сутки, и во время второго цикла они могут на нас напасть!

– Вряд ли у них есть биорегенераторы на такую толпу, – с безразличием произнес Порфирьев, не поворачивая головы, – видимо, лежал с закрытыми глазами. – Скорее всего, сейчас они корчатся в судорогах, как предстоит нам через несколько минут. Если они решили оказать всем медпомощь, то нам это только на пользу. Потому что для лечения им нужно примерно пятьдесят человеко-часов, и их возвращение сюда отложится. Но даже если у них все настолько плохо, что они без всякого лечения разгрузятся и рванут обратно, как только истекут минимальные сутки между циклами, то идти им минимум два перехода. Их цикл начинается позже нашего, поэтому, если будем действовать быстро, успеем догрузиться в начале второго цикла и уйти раньше, чем они вернутся. Если повезет и они все-таки займутся оказанием себе медицинской помощи, то вообще не доберутся досюда на втором цикле.

– Может, разумнее уехать отсюда завтра? – Овечкин окинул тревожным взглядом остальных, ища поддержки. – Зачем рисковать?

– Мы даже аэросани целиком не загрузили. – Порфирьев бросил взгляд куда-то внутрь своего шлема, видимо, смотрел на хронометр лицевого щитка, и поморщился: – Была бы еще хотя бы пара часов… Или пара грузчиков… а еще лучше – и то, и другое, и пара телег на автоматическом ходу.

– Давайте привезем Брилёву то, что успели загрузить! – Антон почувствовал, как при мысли о возможном столкновении с полусотней кровожадных убийц в глубине души начинает расти паника. – Если нас убьют, Центр вообще ничего не получит! Лучше привезти хоть что-нибудь!

– Не факт, что эти жадные товарищи явятся сюда обязательно на втором цикле, – без особых эмоций произнес капитан. – А мы точно останемся виноватыми в том, что Центр не получил продовольствие в том объеме, на который рассчитывал. Вот это однозначно факт. И нас все равно сюда пошлют. И все равно в таком же составе, потому что на большее не хватает транспорта. Везти сюда бойцов на аэросанях, чтобы устроить тут постоянный гарнизон, Брилёв не станет. У него нет столько людей, чтобы одновременно держать в руках и Центр, и Росрезерв. Да и кто захочет здесь оставаться? Желающих не будет. Так не проще ли загрузиться целиком сейчас? Так хоть в следующую экспедицию поедем не сразу. Хотя бы телеги успеем собрать. Было бы только из чего.

– Но нас ведь все равно сюда пошлют! – Овечкин пытался не сдаваться. – Так какая разница?!

– Разница в том, что мы не знаем, успеет вероятный противник вернуться сюда за два цикла или нет. – Судя по тону, Порфирьеву было плевать и на вполне логичные доводы Антона, и на жизни людей, и даже на свою собственную. – Зато, когда нас отправят сюда как можно скорее в следующий раз, шансы встретить противника прямо здесь будут гораздо выше. Так не лучше ли рискнуть сейчас, чтобы лучше подготовиться потом?

– Но что изменится за это время?! – Антон едва не сорвался на крик. – Ты же сам сказал, что Брилёв не станет посылать сюда солдат!

– Не станет размещать здесь гарнизон, – флегматично поправил его амбал. – Может, и солдат тоже не даст. Но грузчиков в достаточном количестве найти можно. Было бы, на чем их сюда везти. Ты нашел, из чего сделать крышу?

– Здесь нет стройматериалов! – Овечкин почувствовал, что имеет все шансы остаться виноватым в этом. Просто потому, что военные всегда сделают крайним гражданского. – Я все обыскал! Видел два биорегенератора, роботизированный токарно-фрезерный комплекс в разобранном состоянии, бытовое оборудование, различные запчасти, но стройматериалов тут нет! Может, они погибли в разрушенной части складов, а может, их вообще в Росрезерв не завозят, я не знаю! Но тут их нет! Я в этом не виноват!

– Стеллажи могут подойти? – Порфирьев никак не отреагировал на его крик души.

– Какие стеллажи?! – Антон посмотрел на него как на идиота, но в следующую секунду замер, озаренный догадкой: – Стеллажи складского комплекса! На которых тут все хранится! Это не потолочные балки, они не предусмотрены для такого, но если сварить их в более толстый пучок и технически грамотно соединить между собой конструктивно… Это может сработать! А в качестве кровли мы можем использовать стенки контейнеров и ящиков, их можно разрезать на листы! Подойдет все, включая пластик, если правильно предусмотреть ребра жесткости. Что-то можно использовать в два слоя, здесь же полно поддонов и складских контейнеров! Мне нужно сделать расчет!

Гражданский активист с унизительным позывным «Дно» дернулся и упал, хрипя от охватившей его боли. Кто-то из солдат, находившийся к бедняге ближе всех, помог ему распахнуть лицевой щиток гермошлема, и активист забился в судорожной рвоте. Всем стало не до разговоров, и Порфирьев лишь коротко махнул Овечкину рукой, мол, вот и сделай свой расчет, раз нужно. Антон заторопился в санузел, чтобы успеть до начала интоксикации, но оказался последним в очереди. Все, у кого судороги начинались раньше, бесцеремонно влезали в очередь вперед него, и с этим приходилось мириться, потому что все решили, что так будет справедливо. Логика подсказывала, что справедливо как раз будет использовать очередь, потому что она как бы для этого и была изобретена. Но спорить с кучей военных одному гражданскому бесполезно. Антон понял это уже давно. Они что хочешь признают справедливым, даже самую одиозную нелепость, лишь бы не сделать так, как предлагает гражданский. Что поделать – так уж устроена зависть. Глупые завидуют умным. Это объяснимо, ведь были бы умными – стали б инженерами или другими востребованными гражданскими специалистами. Но для этого нужны мозги. А куда деваться, если их нет? Вывод напрашивается сам собой: туда, где особо напрягать голову не придется, потому что за тебя все решает какой-нибудь генерал или полковник. Ну или капитан, если генералы с полковниками поубивали друг друга в грызне за власть и их теперь остро не хватает.

Терпеливо отстояв очередь, Овечкин посетил санузел самым последним, вернулся в свой угол и молча лег на замызганную лежанку. Взгляд невольно уперся в дисплей хронометра на внутренней поверхности лицевого щитка гермошлема, и Антон в который раз подумал, что оставшиеся до начала мучений секунды истекают с ужасной скоростью. Лучше бы с такой скоростью истекало время страданий. Но нет, как раз оно ползет бесконечно долго, словно его течением управляет какой-нибудь изощренный садист-мизантроп в погонах вроде Порфирьева или Брилёва.

На этот раз интоксикация протекала так же жестоко, как обычно, но закончилась через три с половиной часа, и Антон даже успел ощутить, как страдания переходят в горячий полубредовый сон. Во сне он лазал по стеллажам почему-то с портновским сантиметром в руках и пытался измерять все, что попадалось на глаза: контейнеры, ящики, поддоны, стальные стойки самих стеллажей и что-то еще, уже непонятно что. При этом где-то рядом постоянно маячил здоровенный расплывчатый силуэт Порфирьева, пристально наблюдавший за его работой, и стоило только Антону опустить руки, чтобы перевести дух, как злобная физиономия амбала становилась агрессивной, и его глаза вспыхивали кроваво-красным огнем, словно системы наведения вражеских роботов.

Проснулся Овечкин с тяжелой головной болью, но полтора литра качественной воды, лишенной привкуса химии, вернули его в колею. Возящийся с мучающимися солдатами Порфирьев вновь никак не отреагировал на то, что Антон позволяет себе пить дефицитную воду больше, чем достанется другим, и это окончательно убедило Овечкина в том, что капитан поступает так же. Да и плевать, лишь бы не рычал на него лично. Антон терпеливо потратил полчаса на помощь Порфирьеву, потом усталость взяла верх, и он отпросился спать.

Когда пришло время принимать антирад, хронометр показывал ровно восемь утра шестьдесят седьмых суток после катастрофы, и Антон поймал себя на мысли, что не может сразу и без ошибки сказать, какой же сегодня день по старому календарю.

– Варяг, что ты решил? – Хам с недовольной гримасой жевал капсулу антирада. – Когда уезжаем?

– Догружаем прицеп. – Порфирьев остановился перед выходом, и его снаряжение немедленно слилось с грязной резиной палаточных стен. – Под завязку, чтобы к нам было меньше претензий. Потом подгоняем аэросани и грузим их всем, на что укажет Овечкин. Если в результате сможем привезти в Центр крышу для внешнего ангара, то цель достигнута. Иначе ничего не изменится. За полтора часа до интоксикации выезжаем. За час отойдем подальше и развернем базу. Миронов предупреждал, что полностью загруженные аэросани с прицепом быстро не поедут, так что за один цикл все равно не вернемся. Поэтому сейчас будем грузить столько, сколько хватит времени. Начинаем сворачивать базу!

Как только спецпалатку упаковали, амбал со своими безропотными блондинами ушел проверять транспорт, и лейтенант повел остальных в частично опустошенный продовольственный склад. Где выделил Антону пару солдат и удалился с остальными догружать аэросани продовольствием. Выданные солдаты потребовали от Антона распоряжений. Почувствовав себя хозяином положения, Овечкин сразу принялся за дело. Он указывал, как разбирать стеллажи, где именно разрезать стенки контейнеров и борта ящиков, посылал Дно в соседние складские помещения, со входов в которые вчера были сняты вражеские мины. Дно составлял список незанятых товарами конструкций и опустошенных незнакомцами контейнеров, и если б не нехватка оборудования для демонтажа, дело двигалось бы еще быстрее. Потом с улицы вернулся Порфирьев и отобрал единственный резак. Оказалось, что ночью температура опустилась сильно за минус сорок, в каньон врывались ураганы, и техника отказывалась заводиться. Поэтому единственный доступный способ ее реанимировать – это нагреть резаком соответствующие элементы масляной системы. Услышав это, Антон искренне понадеялся, что амбал знает, что делает, и ничего не взорвет или не прожжет насквозь. Но злобный нацик посоветовал ему пошевеливаться, потому что погрузка идет слишком медленно, и ушел.

Технику троица Порфирьева завела. К счастью, обошлось без эксцессов. Но самому Антону это вышло боком, потому что вернувшийся Порфирьев заявил, что экспедиция не укладывается в сроки, и заставил работать всех. Пришлось вместе с солдатами таскать нарезанные листами борта контейнеров и штанги разобранных стеллажей. Без усилителей конечностей много Овечкин унести не мог, но это не остановило амбала. Он объединил Антона в пару с Дном и все равно отправил заниматься неквалифицированным трудом. Овечкин пробовал возразить, что без него процесс подбора материалов забуксует еще сильнее, но контуженый мизантроп изрек, что с подбором материалов все и так понятно, а рабочих рук не хватает. Пришлось надрываться на погрузке до тех пор, пока лейтенант со своими бойцами не закончил грузить аэросани. Только после этого мизантроп в погонах отстал от Антона, приказав ему заниматься демонтажом конструкций.

За полтора часа до окончания цикла антирада Порфирьев наконец-то приказал закончить сбор материалов для крыши и разрешил грузиться на транспорт. Пока все, навьюченные поклажей, в последний раз брели по длинным, погруженным во мрак, грязным коридорам Росрезерва, Овечкин улучил минуту, выключил фонарь и отстал от остальных, укрывшись за дверью продовольственного склада. Убедившись, что его отсутствия никто не заметил, он достал заранее приготовленный острый кусок какой-то железки и торопливо нацарапал на металлической дверной створе послание кровожадным незнакомцам. Уложившись в несколько строк, он убедительно попросил их не минировать складов, воздержаться от агрессии и проявить спокойствие, свойственное цивилизованным людям. Антон указал, что его команда немногочисленна, неагрессивна и не представляет ни для кого угрозы. После чего призвал незнакомцев к мирному диалогу и попросил изложить свои намерения здесь же, под его постом.

– Овен! – рычание Порфирьева на фоне шипения помех прозвучало слишком чисто, и Антон понял, что нацик-человекофоб пошел его искать и находится где-то совсем близко. – Чем ты занят, твою мать?! Ты вроде как больше всех хотел уехать!

– Я здесь! – Антон отбросил железку и подхватил с пола заранее оставленный неподалеку лист разрезанной надвое боковой стенки складского контейнера. – Решил взять с собой это! Лист гофрированный, прочный, он подходит нам для крыши!

Не дожидаясь, пока амбал приблизится к воротам склада, Овечкин взвалил на себя тяжелую ношу и поковылял по мрачному коридору, светя под ноги нашлемным фонарем. Растворившийся в темноте силуэт Порфирьева появился рядом неожиданно и незаметно, Антон даже не понял, в какую именно секунду это произошло. Но дойти до складской воротины капитан не успел и нацарапанного послания не заметил. Амбал подхватил металлическую гофру с дальней стороны, облегчая Овечкину ношу, ничего не сказал, и они без эксцессов дотащили лист до грузового прицепа. Ворота в Росрезерв затворили и придавили каким-то крупным обломком, и Порфирьев даже не стал их минировать, чем сильно удивил Овечкина. Колонна медленно выползла из окутанного пыльной радиоактивной темнотой каньона на поверхность окутанной пыльной радиоактивной темнотой пустоши и двинулась куда-то сквозь завывающую ледяным ветром грязную ночь, которая на самом деле являлась днем.

Груженные под самую крышу кузовного тента аэросани, натужно завывая пропеллерами, двигались еще медленнее, чем ожидалось, и за последующие семьдесят минут экспедиции удалось отойти от складов Росрезерва едва на тридцать километров. До интоксикации оставалось меньше двадцати минут, и Порфирьев отдал приказ разворачивать базу. Все полезли наружу и приступили к ставшей привычной изнурительно-лихорадочной процедуре установки спецпалатки на время. Антон надрывался вместе со всеми и искренне надеялся, что в этом месте забытой богом и раскаленной от холода пустоши, за сутки ожидания на них не натолкнутся ни вражеские роботы, ни спешащие на склады кровожадные головорезы, которые с подачи капитана получили название «вероятный противник».

– Граждане Центра! Не покидайте жилых помещений! Не открывайте двери людям, в которых вы не уверены! Не поддавайтесь на провокации террористов! – Глухое звучание динамиков системы оповещения тихо пробивалось сквозь задраенный входной люк медицинского отсека. – Не оказывайте помощь преступникам! Террористы не остановятся ни перед чем, чтобы реализовать свои кровавые планы! Если вас под страхом смерти принудили к работе на террористов, не оказывайте сопротивление, саботируйте их требования неявно!

Судя по монотонным ударам, слабо доносившимся из-за люка, кто-то пытался разбить защитные панели, под которыми в потолке коридора были скрыты динамики системы оповещения. Добраться до них было непросто, но в силу небольшой высоты потолков эта задача не являлась неразрешимой. Тот, кто хотел уничтожить динамики, долбил защитную панель чем-то тяжелым вот уже полчаса, и сейчас, похоже, все-таки добился успеха. Что-то громыхнуло, как будто с потолка на пол рухнуло нечто твердое, затем один за другим раздались хлопки выстрелов, и сообщение женщины-диктора оборвалось на полуслове. Данное обстоятельство было встречено довольным хором нестройных голосов, тоже женских, но совсем не столь уравновешенных. Одержавшие победу над громкоговорителем издали победный вопль, и в коридоре раздались их возбужденные крики:

– Не слушайте их! Это вранье! Мы никого не убиваем! Мы хотим свергнуть Брилёва и его хунту палачей! – Судя по тому, что один из голосов звучал громче и отчетливее остальных, говорящая женщина пользовалась мегафоном. – Присоединяйтесь к нам! Положим конец диктатуре!

Два или три женских голоса приблизились, и по задраенному люку медотсека забарабанило что-то металлическое.

– Эй вы! Открывайте! – нервно закричала одна из террористок. – У нас раненые истекают кровью! Доктор Снегирёва! Ты же давала клятву Гиппократа! Если они умрут, их смерть будет на твоей совести!

– Не обращайте внимания, док, – одна из охранниц, занявших позиции за баррикадой, жестом остановила выглядывающую из дверей диагностического кабинета Ингеборгу. – Это провокация. Они хотят получить в свои руки медотсек и единственного врача, чтобы диктовать условия администрации. Мы этого не допустим.

Охранница повысила голос и крикнула, обращаясь к находящимся снаружи:

– Она тебя не слышит! Мы заперли ее в стационаре, дотуда даже выстрелы не доносятся, можешь не надрываться зря!

– Открой люк, брилёвская подстилка! – За люковой плитой взъярились сразу несколько женщин. – Где твое женское достоинство, шлюха?!! Думаешь, легла под брилёвских кобелей и стала выше всех?!! Тебе самой не противно?!! Открывай, мы ничего тебе не сделаем, валяйся, под кем хочешь, нам нужен медотсек для раненых!!! Если кто-нибудь из них умрет, ты за это ответишь!!!

– Вот видите, док, – охранница грустно вздохнула. – Все то же самое, что сутки назад: оскорбления, угрозы, требования подчинения. Обычные действия террористов.

– Если у них умирают раненые, – осторожно произнесла Ингеборга, – можно понять их гнев…

– У нас тоже есть раненые, – солдат-весельчак, за сутки не улыбнувшийся ни разу, хмуро указал пальцем на надетую на ухо гарнитуру рации. – Наши сообщают о серьезных потерях среди работников биоферм. При этом никто из террористов не спешит требовать от вас оказать помощь раненным там людям. Орут только за своих! Так что без медпомощи сейчас и мы, и они. Все в равных условиях!

Он потянулся к пульту рабочего места дежурной медсестры и ткнул в один из сенсоров. Размещенная в полочной панели система оповещения ожила, и в приемной громко зазвучал голос женщины-диктора:

– …не верьте террористам, они обманом вовлекают вас в свои ряды! Пока вы погибаете ради их жажды власти, сами они грабят биофермы! Технический уровень захвачен террористами! От их рук погибли и пострадали более ста сотрудников биоферм! Террористов не останавливает даже то, что разграбленные биофермы могут погибнуть, и вместе с ними погибнем все мы! Администрация предпринимает самые отчаянные меры, чтобы взять ситуацию под контроль, но нас меньше в двадцать раз! Мы несем потери, но сделаем все, чтобы вернуть в Центр мир и спокойствие! Но террористы захватили реактор и распределительную подстанцию! У нас нет электричества, отключено водоснабжение, работает только аварийное питание, но мы не сдаемся и продолжаем предпринимать попытки отбить у террористов реактор! Они угрожают обесточить системы воздухоснабжения, если мы не сдадимся! Клянемся, что будем стоять до последнего глотка воздуха! Администрация настоятельно рекомендует гражданам не поддаваться на ложь террористов…

Из коридора донесся целый взрыв возмущенных криков и яростных воплей:

– Вранье!!! Брилёвская хрень! Пропаганда палачей! Женщины! Не верьте этому кобелиному вертепу и их подстилкам! Мы не грабили биофермы, там заправляет военная хунта! Присоединяйтесь к нам, вместе мы возьмем власть в свои руки! Не слушайте ложь и пропаганду!

Какая-то из возмущающихся, видимо, имеющая власть среди террористов, громко приказала:

– Надо заставить заткнуться все громкоговорители и прекратить поток лжи! Гаяне, Сафият, возьмите активисток и еще раз проверьте все коридоры! Аня, Маша, берите своих и обходите жилые номера! Стучите в двери, убеждайте людей не слушать лживую пропаганду! – Она сильно повысила голос: – Люди! Женщины! Не верьте диктатору и его кобелям! Вступайте в наши ряды! Мужчины! Докажите наконец, что вы мужчины! Помогите нам добиться справедливости! Помните, что гибель каждой активистки, отдавшей жизнь за наши права, будет на вашей совести!

Солдат лишь хмуро покачал головой и перевел на Снегирёву невеселый взгляд:

– Комментарии излишни, док. – Он выключил трансляцию диктора, чтобы не мешала слушать происходящее за люком. – Если не вступишь в террористы – то что-нибудь обязательно будет на твоей совести и так далее. Возвращайтесь к себе. Если террористы захватили технический уровень, значит, у них есть строительное оборудование. Рано или поздно они пойдут на штурм медотсека, и нам придется туго. У нас всего два ствола и четыре электрошокера. Если они взломают люк, вечно сдерживать их мы не сможем. Будем отступать вглубь медотсека, последовательно обороняя двери.

– Медицинское оборудование не рассчитано на сражения. – Ингеборга беспомощно переводила взгляд с охранниц на засевшего в дебрях самодельной огневой точки солдата. – Если здесь начнется стрельба, оно все погибнет!

– Будем надеяться, что у них хватит мозгов это понять, – весельчак лишь вздохнул. – Может, нашим удастся прорваться сюда. Сверху сообщают о готовящейся контратаке. Идите к себе, док, – повторил он. – Мы будем держать вас в курсе.

Крики за люком вновь усилились, и террористы принялись долбиться в люк с удвоенной силой, выкрикивая требования открыть медотсек вперемешку то с уговорами, то с угрозами в адрес Снегирёвой, солдат и охранниц. Ингеборга вернулась в свое жилище-кабинет и машинально бросила взгляд на наручный коммуникатор. Устройство, соединенное с искусственным интеллектом медотсека, сообщало о нахождении большинства оборудования в режиме гибернации. После того как террористы вырубили электричество, с Ингеборгой лично связался Брилёв и попросил экономить резервную энергию, насколько это возможно. С того момента осаждаемый террористами вход в медотсек не открывался и медицинское оборудование не использовалось, поэтому Ингеборга отключила освещение в пустом стационаре и операционной.

Охрана медотсека разделилась на две смены, по одному солдату и две охранницы в каждой, и задраенный входной люк находился под постоянным наблюдением. Пока одна смена держала оборону, другая отдыхала или спала там же, в приемной, на сдвинутых по углам сиденьях. В санузел стационара можно было пройти через диагностический кабинет и лабораторию, поэтому Ингеборгу особо никто не беспокоил. В другой обстановке она бы наконец-то выспалась, но от известий о террористах в сознании всплыли тщательно утопленные страхи. Стоило ей закрыть глаза, как начинались кошмары. Черноволосые черноглазые люди с криками «Аллах акбар!» взрывали что-то прямо на себе, и заполненный людьми пассажирский самолет падал с огромной высоты, окутанный огнем и разваливаясь на части. Ингеборга вскакивала, просыпаясь, и уснуть вновь подолгу не удавалось. В щемящем болью подсознании роились тревожные тени, учитывая, что девяносто процентов населения бункера были темноволосы и темноглазы, включая ее собственную охрану, и каждую секунду Ингеборга ждала какой-нибудь беды.

Она даже хотела переложить пистолет из-под корсета в карман медицинского халата, но сразу же оказалось, что носить его там незаметно не получится, и от этой мысли пришлось отказаться. В случае смертельной опасности мгновенно извлечь оружие не удастся, поэтому Ингеборга старалась не выходить дальше дверей операционной. Если террористы все-таки вскроют люк и смогут ворваться в медотсек, она успеет запереться в операционной или в своем кабинетике, и этого времени ей хватит, чтобы достать капитанский подарок. Девушка с тревогой посмотрела на хронометр коммуникатора. До возвращения экспедиции осталось несколько часов. Если в дороге их ничего не задержит, то через час-два после полудня текущих суток Порфирьев и его люди должны быть в бункере. Им потребуется медицинская помощь, но медотсек отрезан террористами от первого уровня, оставшегося под контролем администрации. Если в ближайшее время люди Брилёва не восстановят контроль над бункером, то рассчитывать остается лишь на то, что организмы участников экспедиции выдержат еще одну интоксикацию без летальных и катастрофических последствий. Солдат-весельчак говорил, что готовится контратака. Наверное, Брилёв тоже понимает, что экспедиции необходимо срочное лечение, поэтому пытается принять экстренные меры.

Вообще, понять, что происходит в бункере, было сложно. Вчера днем, когда вспыхнул мятеж, террористы едва не захватили весь «Подземстрой». Администрация посредством системы оповещения сообщила, что потеряла второй и третий уровни, и сотни оголтелых убийц штурмуют первый. Террористы захватили реактор, биофермы, центральную распределительную станцию и отключили подачу энергии. Последние оставшиеся в живых охранники третьего уровня заблокированы на каких-то складах и отчаянно отбиваются, пытаясь выжить, но предотвратить разграбление биоферм они не в силах. На третьем и первом уровнях идет отчаянное сражение, льется кровь, гибнут люди, и администрация просит добропорядочных граждан Центра надежно запереться и не покидать свои номера. А тем, чьи жилые зоны были выстроены согласно Положению об Особом Положении по программе увеличения жилых площадей и не имеют возможности герметичного запирания, рекомендовано объединиться друг с другом, добраться до ближайшей разграничивающей подуровни гермопереборки и запереть ее. И не открывать до особого указания администрации.

Динамики системы оповещения без устали передавали призывы не присоединяться к террористам, не открывать им и не поддаваться на провокации. Так как система оповещения имелась в каждом помещении Центра, обращение администрации гарантированно услышал каждый. Поначалу вроде как многие последовали ее советам. Центр мог провисеть на резервном питании несколько суток, вентиляция работала, вода в номерах была, обед закончился пару часов назад. Но без биоферм и складов продовольствие наверх не поступало, и к ужину ресторанам оказалось нечем кормить людей. Это вызвало всплеск разнонаправленной агрессии. Одни жители обвиняли во всем террористов, другие – администрацию. Население разделилось, кто-то поспешил запереться понадежнее, кто-то, наоборот, вступил в ряды мятежников, чтобы попасть на биофермы. Но на третьем уровне шел постоянный бой, и вернуться оттуда с продуктами было не так просто. Администрация утверждала, что террористы разрушают биофермы и набивают животы прямо там, потому что не могут выносить награбленное под огнем уцелевшей охраны. Террористы заявляли, что они не трогали биофермы, потому что не могут к ним пробиться.

Попутно они клялись, что реактор не захватывали, но в это уже верилось с трудом, потому что отключение основного питания бункера было на руку как раз им, а не администрации. Без основного питания централизованная система видеонаблюдения была бесполезна, и администрация не имела возможности использовать видеокамеры для получения информации о действиях террористов. Помимо этого, без центрального питания администрация не могла дистанционно блокировать двери, люки и прочие переборки, что не позволяло ей противодействовать распространению террористов по бункеру. Поэтому администрация и обращалась к гражданам с убедительной просьбой запереться самим и не впускать к себе террористов. Террористы тоже агитировали, обвиняя администрацию во лжи и призывая вступать в свои ряды, заявления сторон противоречили друг другу, и Ингеборге, запертой в медотсеке, фактически отрезанном от остального бункера, разобраться в истинном положении дел было невозможно.

Но выстрелы, время от времени гремящие в центральном коридоре, слышались хоть и глухо, но вполне отчетливо, и это не добавляло Ингеборге желания открыть люк. Может быть, там, снаружи, действительно есть раненые, они даже наверняка там есть, но попасть в руки чернявых черноглазых людей с оружием ей не хотелось совершенно. Вроде бы каждый должен понимать, что без врача и медотсека бункер долго не проживет, но… Но те, кто взорвал заполненный людьми пассажирский самолет тоже понимали, что обречены. И это им не помешало. В памяти невольно всплыла надпись, сделанная краской на стене мединститута кем-то неизвестным пару лет назад: «Ты можешь сколько угодно дружить с черными, а потом они тебя убьют, потому что решат, что ты не Ришат». Надпись тогда закрасили, виновного нашли, отчислили и посадили по какой-то там статье, полагающейся за это преступление. Помнится, в тот день Ингеборга не одобрила эту надпись. После гибели родителей она боялась любого чернявого человека, обращавшего на нее взгляд, но в конце концов страх удалось загнать глубоко внутрь. В конце концов, глупо бояться темных, особенно если ты единственная натуральная блондинка на весь универ и на весь фитнес-центр.

Но страх и воспоминания вернулись вчера, вместе с грохотом выстрелов. Из-за задраенного люка звуки доносятся плохо, но вроде никто там не кричит «Аллах акбар». Хотя это успокаивает мало, потому что и среди жителей бункера, и среди администрации мусульман процентов семьдесят, если не восемьдесят. Им попросту нет смысла доказывать друг другу очевидное, обе стороны и так знают, что он акбар. А вот что придет в их разгоряченные перестрелками чернявые головы при виде светлоглазой блондинки, не имеющей к религии никакого отношения, проверять не хочется. Поэтому сама она отпирать медотсек точно не станет. Ей выделили охрану, вот пусть охрана и принимает решение, когда безопасно, а когда нет.

Ингеборга затрясла головой и болезненно скривилась. Что за мысли?! Это ненормально, это признак надвигающегося нервного срыва. Сейчас ей бы не помешала пара процедур, стабилизирующих перенапряженную нервную систему. Она не сильна в психиатрии, это никогда не было ее специализацией, но в перечень стандартных программ, заложенных в память биорегенератора, входит курс лечения несложных психологических сбоев. Вот только запуск биорегенератора требует много энергии, а бункер сейчас висит на резервном питании. Можно попросить разрешения у Брилёва, но администрации сейчас не до такой ерунды. Лучше подождать. А со страхами она справится сама, не привыкать.

Наручный коммуникатор тихо завибрировал, и девушка коснулась вставленной в ухо гарнитуры, увеличивая громкость. Система оповещения передавала экстренное сообщение администрации.

– Внимание! Граждане Центра! – голос женщины-диктора звучал неровно, было заметно, что она изо всех сил старается спрятать испуг. – Передаем экстренное предупреждение! Террористы не смогли сломить наше сопротивление и поняли, что силой захватить власть им не удастся! Две минуты назад они обесточили систему воздухоснабжения! У нас и так нет воды и света, теперь они решили нас задушить! Мы обращаемся ко всем террористам: одумайтесь! Вы подвергаете опасности жизни всего населения бункера! Инженерная команда предупреждает, что систему воздухоснабжения невозможно отключить адресно! Отключив административные площади от подачи воздуха, вы заблокировали подачу кислорода во всех административных и служебных площадях, включая центральные и боковые коридоры! Администрация предупреждает всех граждан Центра: не покидайте своих номеров! Не нарушайте их герметичность! Если вы силой нарушите аварийную блокировку, восстановить ее вы уже не сможете, и ваш номер начнет терять кислород! Не выходите в коридоры, там может скапливаться углекислый газ! Не верьте террористам! Они попытаются выманить из номеров как можно больше людей, чтобы не позволить нам восстановить порядок! Они вышвырнут вас в коридоры и займут ваши номера, в жилые помещения воздух все еще подается! Повторяем: не поддавайтесь на провокации и не покидайте свои номера! Сейчас мы соберемся с силами и попытаемся отбить у них распределительную станцию! Не попадите под пули! Если в вашем номере ощущается спертость дыхания, лягте на кровать, дышите ровно, старайтесь не делать лишних…

В этот момент динамики сильно зашипели, забивая голос диктора, и стало слышно, как на заднем плане кто-то из мужчин торопливо кричит кому-то еще:

– Нас блокируют! Они добрались до цепей энергообеспечения узла связи! Сейчас система вырубится!

– Переводи на другую линию! – также невнятно кричал ему в ответ другой мужской голос. – Переключай на тре…

Что-то громко щелкнуло, и система оповещения умолкла. Ингеборга покинула свой кабинет и поспешила в приемный покой. Занявшая оборону охрана встретила ее вопросительными взглядами.

– Вы слышали экстренное сообщение? – Ингеборга старалась сохранять спокойствие.

– Про отключение воздухоснабжения в административной части? – уточнил солдат-весельчак.

– Медотсек тоже является административной площадью, – неуверенно произнесла девушка.

– Пока работает, – солдат кивнул на вентиляционную решетку, за которой неслышно вращался вентилятор. – Думаю, медотсек находится на отдельном воздухопроводе. Это было бы логично, больница все-таки.

Из-за задраенного люка раздался глухой шум, и где-то в глубине центрального коридора зазвучал усиленный мегафоном женский голос:

– Люди! Не верьте кобелиной хунте! Это ложь! Мы ничего не отключали! Мы не захватывали реактор! Мы не грабим биофермы, там идет бой! Женщины! Вступайте в наши ряды! Если у вас есть мужчина, отправьте его сражаться за вашу же свободу!

К ее словам присоединился плохо различимый многоголосый шум, видимо, сторонницы поддерживали свою начальницу, и солдат-весельчак устало скривился:

– Опять та же песня. У меня от их визга уже уши болят. Аллах свидетель – не вру! Док, если что, я первый в очереди на лечение, когда все это закончится!

– Хотела бы я представлять, когда наступит это самое «закончится», – Ингеборга с тревогой посмотрела на вентиляционную решетку. Вентилятор по-прежнему работал.

– Скоро, док! – ободрил ее весельчак. – Если они перекрыли нашим кислород, то долго это продолжаться не может. Наши пойдут в контратаку, у них просто нет другого выбора.

Но все оказалось иначе. Прошло три часа, но никакой контратаки не произошло. Из центрального коридора продолжали доноситься призывы террористов и прочий шум, но стрельбы не было. Зато оказалось, что инженеры Брилёва не ошиблись, и воздуха в нем стало не хватать. Крики и шум в коридоре становились все тревожнее и в какой-то момент превратились в разъяренный визг. Зазвучали беспорядочные выстрелы, и выскочившая на шум Ингеборга решила, что началась та самая контратака. Оба солдата заняли позиции за баррикадой, охранницы разделились попарно и замерли по бокам от входного люка с шокерами в руках, приготовившись бить в спину врывающихся в люк террористов.

– Док, если люк начнет открываться, спрячьтесь где-нибудь в операционной, – велел ей солдат-весельчак. – Не оставайтесь тут. Помочь нам не сможете, только под пули попадете зря!

Однако вскоре стало ясно, что ни штурма, ни контратаки не происходит. Доносящиеся из центрального коридора выстрелы перемежались с разъяренными возгласами и частыми многочисленными ударами металла о металл, словно толпа ломала двери где-то дальше. Из-за этого далекого и глухого шума Ингеборга не сразу услышала тихий гул, доносящийся откуда-то из толщи стен как раз там, где находились вентиляционные решетки.

– Что-то шумит! – Она с тревогой прислушалась и торопливо направилась к вентиляционной решетке. Воздухопровод располагался под самым потолком, достать до него Ингеборга не смогла, поэтому поднялась на носочки и прижалась ухом к стене: – Это где-то в вентиляции!

Одна из охранниц отделилась от стены и подошла к ней. Дородная женщина посмотрела на работающий вентилятор, на всякий случай послюнявила палец, тоже встала на носочки и вытянула руку, поднося палец к решетке.

– Работает, – сообщила она. – Воздух поступает. – Охранница повторила движение Ингеборги, секунду вслушивалась в низкое гудение и резюмировала: – Это не у нас! Наверное, воздухоснабжение запустили, и система нагнетает воздух в коридоры.

Тем временем шум в коридоре начал стихать, выстрелы прекратились, и на какое-то время все стихло. Минут пять ничего не происходило, и весельчак велел Ингеборге возвращаться к себе. Она подумала, что делать ей здесь действительно нечего, тем более все успокоилось, и направилась к двери в диагностический кабинет. Девушка проходила мимо держащих на прицеле входной люк солдат, как вдруг гарнитура одного из них, того, что почти всегда молчал, ожила и неожиданно зазвучала болезненным женским голосом:

– Гордая вызывает Независимых, Гордая вызывает Независимых! Положение критическое, мы умираем от удушья, открывайте медотсек! Больше скрываться нет смысла!

В глазах весельчака мелькнуло недоумение, и он все понял. Его лицо исказилось гримасой ненависти, солдат вскинул автомат и направил его на непонимающе переглядывающихся охранниц:

– Ну, давайте! – зло процедил он. – Открывайте, сучки! Попробуйте!

Его напарник тоже взял охранниц на прицел и попятился, отходя от весельчака на пару шагов. Внезапно он резким движением развернул автомат в сторону весельчака и дал короткую очередь. Голова весельчака брызнула кровавыми ошметками, заляпывая размозженной мозговой тканью пробитую пулями стену, и солдат вторым рывком направил оружие на охранниц. Одна из них, самая молодая, с коротким каре рыжих волос, бросилась на него, сверкая стеклянным взглядом. Следом за ней в самоубийственную атаку ринулась другая, та самая, что проверяла вентиляцию, потом третья, и ошеломленная Ингеборга застыла от ужаса. Солдат коротким движением перенаправил ствол с ближайшей охранницы на вторую и выстрелил. Пули пробили женщине грудь, она споткнулась и рухнула на собранные в баррикаду стулья. Ее дородное тело забилось в агонии, и солдат, не останавливаясь, перенес огонь на третью охранницу. Очередь сбила ее с ног, несколько пуль прошли мимо, вонзаясь в пол, но солдат изменил прицел, и следующая пуля вонзилась ей в щеку, выходя из затылка кровавым фонтаном. В эту секунду рыжая охранница достигла баррикады. Но вместо того чтобы накинуться на солдата, она быстрым движением метнулась к убитому весельчаку, схватила его автомат и длинной очередью расстреляла последнюю из сослуживиц, так и не двинувшуюся с места.

– Хватит! – одернул ее солдат. – Хватит, твою мать!!! – рявкнул он, и охранница прекратила стрелять. – Она уже мертва! – Он нервно прицелился в содрогающуюся голову толстухи и одиночным выстрелом добил ее. – Открывай!

Рыжая охранница, сжимая в руках автомат и сверкая полубезумным взглядом, бросилась к люку. Видимо, для нее это было первое убийство, потому что, перешагивая через трупы, она изо всех сил старалась не наступить на окровавленные тела, словно боялась быть не то проклятой, не то схваченной мертвецами.

– А ты! – Тяжело дышащий солдат схватил Ингеборгу за шею, отволок в угол и толкнул в ближайшее неперевернутое кресло. – Сиди здесь и не рыпайся! Не вынуждай меня!

Ингеборга потеряла равновесие и едва не полетела лицом в подлокотник. Пришлось подставлять под удар неуклюже согнутую в колене ногу, и в пластиковый подлокотник врезалась голень. Кость обожгло сильной болью, и девушка упала на сиденье, невольно хватаясь ладонями за разбитое место. Перед глазами, сменяя друг друга, словно ужасающий калейдоскоп, одна за другой мелькали жуткие картины: взрыв и объятый пламенем разваливающийся самолет из сна; кровавые брызги вперемешку с осколками размозженных пулями черепов и падающие тела охранниц; испуганно-истеричный и одновременно бешеный взгляд солдата, в упор расстреливающего своего сослуживца-весельчака… Сознание отказывалось понимать, что происходит, и боль в разбитой ноге была единственным по-настоящему реальным ощущением.

Тем временем рыжая охранница отперла входной люк и принялась отодвигать его тяжелую стальную пластину. В первую секунду она с трудом сдвигала толстый люк, потом ей пришли на помощь снаружи, и усиленная люковая створа быстро распахнулась. Из полутемного коридора в медотсек прямо по трупам охранниц беспорядочно хлынула толпа задыхающихся растрепанных женщин, и приемный покой за пару секунд оказался забит измученными людьми.

– Не закрывайте! – Одна из них, на вид самая полная и возрастная, лет пятидесяти, нетвердым жестом остановила нескольких спутниц помоложе, вяло попытавшихся запереть входной люк.

– Там воздуха нет! – возразила ей одна из них, отирая рукой покрытое потом лицо и одновременно пытаясь отдышаться. – Надо запереться, не то здесь тоже не будет! Они откачивают кислород!

– Не откачают! Мы заткнули вентиляцию! – Судя по голосу, эта пятидесятилетняя женщина и была той самой Гордой, которая вызывала по рации «Независимых». – Вдруг наши сумеют взломать переборку и добраться сюда! Если запремся, кто-нибудь может погибнуть, пока будем открывать! – Она обернулась к рыжей охраннице: – Азиза! Вам отключили воздух?

– Нет, – охранница невольно пятилась подальше от входа, ощущая, как вблизи него становится трудно дышать. – У нас все работает!

– Они не станут рисковать медотсеком, я же говорила! – На лице старой женщины возникла смесь злобы и удовлетворения. – Брилёв струсит остаться без врача и медицинского оборудования! Особенно после того, как Снегирёва выяснила, что он все еще облучен! Азиза! Где эта моль?

– Да вон она! – раздался знакомый и полный ненависти голос. Вместо рыжей охранницы из толпы вылезла Зарема и бросилась к Ингеборге, сотрясаясь жирным телом в такт неровным шагам. – В углу прячется, сучка белобрысая! – Зарема подскочила к Ингеборге и вцепилась ей в волосы толстыми сардельками пальцев: – Убью, дочь шайтана!

Толстуха рванула ручищами, стремясь вырвать клок волос, но в эту же секунду Ингеборга вскочила на ноги, врезаясь в тушу медсестры всем телом, и Зарема потеряла равновесие. Чтобы не упасть, она инстинктивно разжала пальцы и неуклюже взмахнула руками, отступая. Удержавшись на ногах, Зарема вспыхнула яростью, злобно взвыла и скрючила пальцы, словно собиралась выцарапать Ингеборге глаза. Она бросилась на прикрывающуюся руками девушку, но тут же натолкнулась на автоматный ствол.

– Отвали от нее! – Солдат грубо толкнул Зарему стволом, и та отпрянула, с громким оханьем хватаясь за грудь. – Она заложница! Это наш козырь в торгах с Брилёвым! Без нее он не станет нас слушать!

– Да как ты смеешь, кобель! – взвыла медсестра, но драться с солдатом не полезла. Вместо этого она запричитала еще сильнее: – Женщины! Он сломал мне ребра! Да что же это делается?! За что боремся?!

– Успокойтесь, Зарема Викторовна! – властно заявила главная мятежница. – Валентин прав! Снегирёва – наш самый сильный козырь, мы используем это! А вы, Валентин, немедленно извинитесь! Как вы могли поднять руку на старую женщину?! Вы же не такой, как все эти убийцы!

– Если она все испортит – мы все тут подохнем! – окрысился солдат. – Брилёву на вас плевать, пусть хоть весь второй уровень вымрет – ему так даже лучше! Эта высокомерная стерва, – он вновь схватил Ингеборгу за шею и швырнул на стул со злобным шипением: «Сидеть, я сказал!», после чего обернулся к старухе и закончил: – единственное, ради чего он станет торговаться!

– Не единственное! – Зарема поняла, что ее жалобы о полученных травмах не возымели действия, и снова взвилась: – Это медотсек! Здесь медицинское оборудование и биорегенераторы! Без них эта бледная моль ничего не сделает! Зато я могу лечить людей без нее!

– Так, как она, ты лечить не можешь, – солдат глядел на медсестру, не скрывая враждебности и презрения. – Мы это уже проходили! Пока есть она, – он, не глядя, кивнул куда-то в сторону Ингеборги, – никто за тебя торговаться не станет! А медотсек – это еще не все! На складах Росрезерва есть два биорегенератора, Брилёв уже говорил, что планирует привезти их сюда!

– Пусть сначала привезет! – Жирная медсестра едва не лопалась от злобы. – Это когда еще будет! Если будет! – Она выхватила из складок одежды обломок какой-то железки: – Я выбью этой обнаглевшей стерве глаза, и без нее Брилёв сам встанет передо мной на задние лапки!

Она снова ринулась к Ингеборге, размахивая дубинкой, но солдат встретил ее ударом ствола в грудь и с красноречивым щелчком снял автомат с предохранителя.

– Шакал! – Зарему согнуло от боли, и она натужно засипела: – Неверный выродок! Шайтан!

Рассевшиеся на полу едва отдышавшиеся женщины, наблюдавшие за происходящим, повскакивали и нервно заголосили, возмущенно вопя обвинения в адрес непонятно кого. Судя по тому, что почти сразу между ними вспыхнули словесные ссоры, не все из них встали на сторону Заремы.

– Валя! – истерично взвизгнула рыжая охранница, бросаясь к солдату. – Перестань сейчас же! Что ты себе позволяешь?!

Она добралась до солдата, испуганно перешагивая через трупы и спотыкаясь о рассевшихся на полу женщин, и набросилась на него с упреками. Под градом истеричных фраз солдат съежился, опустил глаза и тщетно пытался оправдываться, но было видно, что перечить девушке он боится.

– Дамы! – главная мятежница перекричала общий гвалт. – Прошу всех сохранять спокойствие! Мы боремся за общее дело, должны сохранять единство! Используем любое преимущество, которое позволит нам взять за горло диктатора!

Она принялась пробираться через ругающихся женщин в угол, где развернулся конфликт солдата с медсестрой, на ходу убеждая всех прекратить ругань. Так или иначе, ее послушались, и женский гвалт с визгливых криков снизился до возмущенного шепота. Добравшись до Заремы, жалующейся окружившим ее женщинам на шайтана-солдата и одновременно бросающей полные ненависти взгляды на Ингеборгу, главная мятежница принялась успокаивать медсестру.

– Мы заставим их заплатить за все, – убедительно вещала она, заботливо держа Зарему за руки, – за унижения и преступления! Но делать это нужно с умом! Если Брилёв считает Снегирёву настолько важным товаром, используем это! Мы все это обсуждали, Зарема Викторовна! Сначала мы должны увидеть его реакцию! Кроме того, мы могли бы использовать Порфирьева, кто-то должен возить продукты из Росрезерва!

– Порфирьеву на нее наплевать! – Черные глаза Заремы сверкали злобой. – Он фашист и нацик, вы же слышали рассказы Инженера Овечкина! Ему даже на русских плевать, он ненавидит всех, кто не светлоглазый натуральный блондин! А эту шайтанову моль он даже в постель к себе не пускает! Почему?! Да потому что он стал импотентом от многократного облучения! Ему женщины не нужны! Или потому, что она лечит небелых, и он ненавидит ее за это! На него нельзя рассчитывать!

– И не будем! – немедленно согласилась с ней старая мятежница. – Но это потом, сейчас нужно победить! Не знаю, как для Порфирьева, а для Брилёва Снегирёва ценна – используем это! Давайте поговорим с ней! Она же женщина, наверняка она на нашей стороне!

Главная мятежница обернулась к Ингеборге и сделала шаг, разглядывая девушку, забившуюся в кресло с ногами. Блондинка словно отгородилась от внешнего мира коленями и угрюмо смотрела исподлобья на темноволосую толпу, будто каждую секунду ожидала удара.

– Доктор Снегирёва… – начала было предводительница, но ее тут же перебила Зарема.

– Какая она «доктор»! – истерично взвизгнула толстуха. – Сопливая малолетка, бессовестно подделавшая пару сертификатов! Я требую прекратить называть ее доктором! Это оскорбление для всей медицины!

– Зарема Викторовна, – мягко произнесла старая мятежница, на секунду оборачиваясь к толстухе: – Прошу не перебивать и сохранять спокойствие. – Она вновь посмотрела на блондинку: – Ингеборга Игоревна, уверена, как медицинский работник вы не можете спокойно смотреть на злодеяния, которые совершает хунта диктатора, захватившего власть в результате кровавой бойни! От того, что происходит сейчас, зависит судьба всего бункера! Помогите нам восстановить закон, порядок и справедливость! Давайте вместе возьмем за горло диктатора и его похотливых убийц!

Несколько секунд она безрезультатно ждала ответа, потом поняла, что Снегирёва не собирается отвечать, и ее лицо из доброжелательного сделалось жестким:

– Отмолчаться не получится! Тебе придется сообщить общественности, на чьей ты стороне, или мы решим, что Зарема Викторовна права!

Мрачный взгляд Ингеборги сфокусировался на предводительнице, и девушка произнесла негромко, но достаточно твердо, чтобы быть услышанной:

– Я ни на чьей стороне. С того дня, как я попала сюда, я покидаю медотсек только ради того, чтобы поесть и побегать. Иначе, наверное, уже сошла бы с ума. Я не хочу и не буду принимать чью-либо сторону. Я все это время лечила людей и предпочту заниматься этим и дальше. Вы говорили, что у вас много раненых. Их можно прооперировать прямо сейчас. Где они?

– Не увиливай от ответа! – Зарема бросилась на Ингеборгу, но ее удержали женщины. – Дамы! Вы видели?! Эта высокомерная стерва считает всех нас ниже себя! Ей не до наших проблем!

– Где раненые? – упрямо повторила Ингеборга. – Если им нужна помощь, чего вы ждете?

– Раненых здесь нет, – нервно заявила старая мятежница. – Их невозможно вытащить в безопасное место! Убийцы Брилёва стреляют в каждого, кто пытается ползти за истекающим кровью человеком!

– Но вы же кричали из коридора, что смерть раненых будет на моей совести, – Ингеборга посмотрела мятежнице в глаза и указала на трупы охраны: – Зачем тогда погибли эти люди?

– Заткнись, сука! – взвизгнула рыжая охранница. Она попыталась ударить блондинку прикладом, но не дотянулась и пнула по сжимающей больную ногу руке.

На этот раз солдат не стал вмешиваться, и Ингеборга прижала ушибленную ударом кисть к животу. Ладонь легла на корсет, но из-за вспыхнувшей боли девушка даже не почувствовала спрятанный под ним пистолет.

– Спокойно, Азиза! – главная мятежница властным окриком осадила охранницу. – Сейчас нельзя совершать ошибок! Сначала посмотрим, на что готов Брилёв ради своего доктора Снегирёвой! – Она подошла к Ингеборге вплотную и зло продолжила: – Сейчас расскажу тебе, зачем они умерли! Затем, чтобы не умерли все мы! Брилёв перекрыл все подуровни и откачал воздух из коридоров! Мы начали умирать от удушья! А запуганные его пропагандой люди боятся открывать нам двери своих номеров!

– Вы же захватили реактор и распределительную станцию, – недоверчиво произнесла Ингеборга. – Разве оттуда нельзя включить систему воздухоснабжения? Вы же как-то перекрыли воздух на первом уровне…

– Это ложь! – взъярилась главная мятежница. – Фейк, которым Брилёв пичкает общественность! Все не так! Вчера, когда мы начали восстание, сначала все пошло хорошо! Наши мужчины ворвались в оружейную комнату Службы Безопасности, добыли оружие и вырубили основное электропитание, чтобы Брилёв не смог заблокировать лифты! Одновременно с этим наши боевые команды, вооруженные тем, что собрала общественность, начали захватывать третий уровень! Но потом что-то пошло не так! С первого уровня стали сообщать о тяжелой перестрелке и множестве убитых и раненых! У них пулей повредило рацию, они могут только передавать, но ничего не слышат! Они просят подкрепления, мы отправляли туда отряды активистов, но каждый раз лифт приходит оттуда пустым, на вызовы по рации никто не отвечает! На третьем уровне происходит что-то непонятное, наш человек из Службы Безопасности, возглавивший захват биоферм, сообщает, что его команда заняла биофермы, но не может ни продвинуться дальше, ни вернуться назад с продуктами! Они тоже сообщают о множестве убитых и раненых и просят подкрепления! Мы отправляем туда отряды, но обратно лифт опять возвращается пустым! Связь с командами пропадает, а с биоферм сообщают, что нужны еще люди! Мы сутки сидим без пищи! Мы ничего не перекрывали и не отключали, мы даже не видели ни реактора, ни распределительной станции! Это Брилёв отключил электричество! Хочет настроить против нас общественность!

– Вы можете отправить разведчика на биофермы? – дрогнувшим голосом спросил солдат, и его глаза испуганно забегали, словно он понял нечто такое, чего больше всего опасался. – Не боевой отряд, а разведчика! Чтобы прошел незаметно! Нужно понять, кто контролирует биофермы!

– Мы пробовали! – нервно скривилась старая мятежница. – Лифт всегда возвращается пустым, а у нас осталась всего одна рация, по которой я вас вызвала!

– Используйте лестницу! – заявил солдат. – Нужно послать туда больше людей, пусть захватят ее! А потом отправят на третий уровень разведчика, тихо и без шума!

– Двери на лестницу оказались изнутри заварены металлом в несколько слоев, – предводительница скорбно покачала головой. – Мы пытались взломать их, но это бесполезно. Инструмента у нас нет, боевого оружия тоже, а то, что имеется, не пробивает металл, только вмятины оставляет!

– Мы можем попытаться пробить их! – воскликнула рыжая охранница, потрясая автоматом. – У нас есть боевое оружие! Валя! Идем!

– Сейчас туда не пройти, – остановила ее главная мятежница. – Когда Брилёв отключил подачу воздуха в нежилые площади, мы попытались распределиться по центральному коридору, чтобы держать его под контролем. Двери в наши собственные номера были открыты, и воздуха оттуда должно было хватить для дыхания! А потом, внезапно, все люки в подуровнях захлопнулись! Никто не ожидал, что их можно закрыть дистанционно, без основного питания!

– Это Миронов и его люди, – упавшим голосом произнес солдат. – Они все подготовили заранее… Я не знал… Нам сообщали, что идет подготовка к подавлению бунта, но каждое подразделение готовилось отдельно от других… Абрек следил за этим лично… Я чувствовал, что что-то не так, поэтому добился, чтобы меня направили охранять медотсек…

– Ты все сделал правильно! – Рыжая охранница обхватила его лицо ладонями и принялась успокаивать: – Если бы ты не перевелся сюда, я была бы уже мертва, а этот подонок Брилёв добился бы своего! Зато теперь мы вместе навсегда! Теперь мы возьмем его за горло и…

– Нужно выбраться отсюда, пока нас не заблокировали снаружи… – солдат перебил рыжую охранницу полным страха голосом. – И объединиться с отрядами на третьем уровне! А пока нужно держать оборону здесь, как мы делали это, когда захватывали бункер! Здесь медики и биорегенераторы, это наш шанс! Но нужны еще люди! С оружием! – Он обернулся к предводительнице: – Сколько у вас людей?

– Все тут, – она болезненно скривилась. – Остальных отрезало, когда люки в переборках между подуровнями заблокировались! Одновременно заблокировались все двери в номерах, и Брилёв начал откачивать воздух из коридоров! Его дикторы запугали людей, сказали, что если открыть дверь номера, то герметично закрыть ее будет невозможно, и воздух оттуда уйдет в коридоры. Но это ложь! На самом деле тем, кто открыл нам двери, тут же отключают систему воздухоснабжения! Люди это поняли и боятся открывать! В наших номерах воздуховоды больше не работают! Я не знаю, что случилось с теми, кто остался в других подуровнях! У нас были мегафоны, но я не слышу голосов! Мы сами чуть не задохнулись, поэтому я вас рассекретила!

– Все было приготовлено заранее… – теперь в глазах солдата царил ужас. Похоже, он только что осознал, что примкнул к обреченной стороне. – Нас предали… Абрек знал обо всем…

– Он не знал о тебе! – воинственно воскликнула старая мятежница. – И благодаря тебе у нас в руках медотсек и все медики! Те две малолетние шлюшки – ни о чем, так что теперь Брилёву придется идти на уступки!

Она демонстративно взглянула на наручный коммуникатор и обратилась к Ингеборге:

– Ты можешь продолжать быть ни за кого, если хочешь, мы не будем тебя заставлять! Но скоро с поверхности вернется экспедиция! В пятнадцать тридцать у них начнется интоксикация, осталось меньше трех часов! Им потребуется медицинская помощь, особенно Порфирьеву, он ведь облучен больше всех, не так ли? Вход в бункер в руках Брилёва, а медотсек – в наших! Подумай об этом!

– Что я должна сделать? – угрюмо спросила Ингеборга, пытаясь разминать опухшие от удара пальцы. – Я не хочу ничьих смертей.

– Сейчас мы свяжемся с Брилёвым и выдвинем ему ультиматум! – угрожающе заявила предводительница мятежников, будто Ингеборга и есть Брилёв. – Подтвердишь наши слова, если он не поверит! – Она обернулась к солдату: – Валентин! Вызывай эту сволочь!

Мгновение солдат медлил, было видно, что ему страшно настолько, что его пугает уже сам факт того, что ему придется вызывать своего бывшего начальника. Рыжая охранница заметила его колебания и взяла его за руку.

– Сделай это! – проникновенно-требовательным тоном воскликнула она, заглядывая ему в глаза.

– Первый, ответь Тридцать третьему, – выдавил из себя в эфир солдат, переходя с частоты мятежников на частоту команды Брилёва. – Первый – Тридцать Третьему!

В эфире стояла полнейшая тишина, и минуты три никакого ответа не было. Солдат продолжал повторять вызов, и за это время побледнел настолько, что его густо конопатое лицо стало напоминать лист бумаги, случайно завалившийся куда-нибудь под шкаф и загаженный там тараканами. В ожидании ответа женские пересуды стихли, и даже Зарема прекратила возмущаться неслыханной наглостью и высокомерием Снегирёвой. Возрастающая нервозность солдата передалась рыжей охраннице, и она вновь взяла его за руку.

– Проверь рацию! – нервно велела она. – Может, сломалась! Или они перешли на другую частоту!

– Рация исправна! – недалеким от истерики тоном ответил он. – А на другую частоту они перешли, как только поняли, что я с вами! Но они все равно меня слышат, у начальства всегда активен режим радиосканера! Он не хочет отвечать!

– Сейчас захочет! – окрысилась старая мятежница и исполненным возмущения движением сорвала гарнитуру с уха солдата, цепляя ее на свое. – Эй, ты! Первый! – гневно воззвала она в эфир. – Брилёв! Мы захватили медотсек! У нас в руках Снегирёва и биорегенераторы! Если ты не ответишь, останешься без всего этого! Нам терять нечего! Тебе эта ситуация ничего не напоминает?! Мы пойдем до конца! Даю десять секунд или, клянусь Всевышним, я убью Снегирёву! И дальнейшие переговоры ты будешь вести с Заремой! Осталось девять секунд! Восемь! Семь!

Она продолжила отсчет, но Брилёв не откликался. Когда до истечения ультиматума оставалось четыре секунды, шарящий истеричным взглядом по потолку солдат нервно дернулся и ринулся к Ингеборге. Он сделал два шага, на ходу вскидывая автомат, и прицелился ей в лоб. Увидев направленное в лицо оружие, сжавшаяся на стуле в комок блондинка невольно втянула голову в плечи и неуклюже спрятала руки где-то на животе, словно пыталась укрыть их за согнутыми в коленях ногами. В голове мелькнула мысль, что солдат наверняка блефует, иначе бы позволил Зареме убить ее сразу, но страх за собственную жизнь давил логику требованием спасаться. Надо стрелять, пока не поздно! Ингеборга сглотнула подступивший к горлу ком и попыталась заставить себя не показывать окружающим, что ей страшно. Даже сидя в позе эмбриона пистолет из-под корсета незаметно не вытащить, враг поймет, что она полезла за оружием, или заметит его прежде, чем она успеет выстрелить. Сейчас нельзя хвататься за пистолет! Но бьющий кровяным набатом в виски инстинкт самосохранения вопил, что потом будет поздно, мертвым пистолеты не нужны, и Ингеборге едва удалось сдержаться. От страха глаза чуть не зажмурились сами собой, и она с огромным трудом смогла преодолеть это желание. Глаза прищурились, но не закрылись, и девушка замерла, ощущая, как от резкого выброса адреналина стремительно холодеет внутри.

Предводительница мятежников досчитала до двух, и в напряженной тишине из укрепленной на ее ухе гарнитуры Валентина раздался голос Брилёва:

– Первый на связи! – Начальник Центра был подчеркнуто спокоен.

– Он нас видит! – истеричным шепотом воскликнул солдат. – Камеры работают, несмотря на отключение электричества! Он с самого начала видел, что здесь происходит!

– Отлично! – Главная мятежница демонстративно уперла руки в бока. – Пусть смотрит! И убедится, что мы не блефуем! Брилёв! Твоей диктатуре пришел конец! Немедленно включи подачу воздуха в наши подуровни – или Снегирёва умрет! Учти, мы не остановимся ни перед чем! Я лично разобью тут все, что есть, если потребуется! Нам терять нечего!

– Вы получаете удовольствие от садизма? – Брилёв сохранил ровный тон, но в его голосе без труда угадывалась удручающая безысходность. – Издеваясь над обреченными на мучительную смерть людьми?

– Прекрати паясничать! – гневно оборвала его старая мятежница. – Даю тебе полминуты! Женщины! Проверьте коридор! Если через полминуты туда не начнет поступать воздух, мы убьем Снегирёву!

Перспектива остаться без врача, практикой доказавшего свою компетентность, понравилась не всем. Было несложно заметить, что не менее половины восставших бросали на свою начальницу недоуменные взгляды и негромко, но активно высказывали несогласие. Главная мятежница окинула толпу многозначительным взглядом и с нажимом заявила:

– Поддержите меня! Он следит за нами, пусть видит, что мы не отступим!

Часть женщин поняла скрытый намек и возмущенно заголосила, угрожающе надвигаясь на Снегирёву, потрясая кулаками и немногочисленным оружием гражданского назначения. Другие остались стоять, где стояли, частично портя общий эффект, но Брилёва, похоже, происходящее в медотсеке не интересовало.

– Можете издеваться, сколько хотите, если ловите от этого свой извращенный кайф, – вяло заявил он. – У нас заканчивается воздух, дышать уже нечем. Через несколько часов мы умрем, мертвым медицина не нужна. Прошу лишь одного: не лишайте ни в чем не повинных людей медотсека и единственного компетентного врача. Не будьте зверьми.

– Что?!! – Главная мятежница буквально взорвалась от яростного возмущения. – Ты назвал зверьми нас?!! Ты, палач и убийца!!! Включи подачу воздуха сейчас же!!! Иначе…

– Я не могу включить подачу воздуха, – подчеркнуто устало перебил ее Брилёв. – Распределительная станция в ваших руках. Она захвачена отрядом террористов под командованием теперь уже бывшего офицера Службы Безопасности Беспалова. Вам об этом прекрасно известно, Анна Ахматовна. Это же ваш муж. Не стану скрывать, я не ангел, но таких изощренных садистов, как ваша парочка, не видел никогда. Но нас вам не сломить! Мы задохнемся заживо, но не сдадимся!

Брилёв умолк, но в первую секунду изрядно ошарашенная главная мятежница этого не поняла.

– Что он говорит?! – воскликнула одна женщина, вооруженная гладкоствольным карабином. – Анна Ахматовна! Это правда?! Подачу воздуха отключили наши?!

– Он лжет! – опомнилась главная мятежница. – Это фейк! Кирилл не мог так поступить, я полностью его контролирую, мы женаты уже двадцать лет!

Она пошарила рукой по джинсам, обтягивающим необъятный от обильных жировых отложений зад, нашла задний карман и выдернула оттуда рацию Службы Безопасности.

– Пион! Ответь Гордой! – громко произнесла она в эфир. – Пион! Ответь Гордой! – Главная мятежница скользнула нетвердым взглядом по смотрящим на нее со всех сторон женщинам: – Вы же знаете, их рацию повредило пулей, они могут не ответить! – И тут же повторила вызов.

В ответ мужской голос произнес нараспев с игривыми интонациями:

– Пион на свя-аа-зии!

– Кирилл! – набросилась на него главная мятежница. – Что происходит?! Вы захватили распределительную станцию? Брилёв утверждает, что это вы отключили подачу воздуха!

– Он еще не подох? – голос мужчины звучал так, словно он был ребенком, читающим стишок на детском утреннике. – Ничего, скоро сдохнет! Скоро они все сдохнут! Я сделал это! Победа! Свобода!

– Кирилл, немедленно включи подачу воздуха на второй уровень! – Старая женщина явно поняла, что с ее мужем что-то не так, но привычка безраздельно властвовать над супругом оказалась сильнее здравого смысла: – Немедленно! Ты понял?! Ты оставил нас без воздуха! Мы задыхаемся!

– Не могу, дорогая! – Мужчина продолжал говорить нараспев с нездоровым весельем. – Я не инженер! Я не знаю, как подавать воздух избирательно! Если включить подачу везде, то люди Брилёва оклемаются, ворвутся сюда и убьют меня. Я же теперь предатель и террорист!

– Кирилл, ты что, не понял?!! – Женщина мгновенно перешла на стервозно-истеричные интонации: – Я сказала, включи подачу воздуха немедленно!!! У нас люди умирают от удушья!!!

Но вопреки ожидаемому эффекту тон мужчины стал еще игривее.

– А вот и нет! – фальшиво пропел он. – У вас умирают не люди! У вас умирают бабы! Стервозное, истеричное, охреневшее от безнаказанности и вседозволенности бабье! – Игриво-ласковый тон мужчины никак не сочетался с его жуткими фразами: – Кровопийцы, испортившие жизнь таким, как я! Ля-ля-ля! Но теперь все будет по-другому! Свобода! Победа! Свобода! Больше никакого бабья, пьющего из меня кровь двадцать лет!

Внезапно его голос стал грубым, жестоким и ненавидящим. Фразы зазвучали тише, словно он обращался не к жене, а к кому-то другому, кто был рядом:

– Ты слышала, сучка?! Больше никакого бабья! Только свобода!

В эфире донеслось клацанье автоматного затвора, и испуганный женский голос слабо закричал:

– Не надо! Пожалуйста, больше не надо! Я не виновата! Я сделаю все, что хотите, только не стре…

Грохот автоматной очереди оборвал ее на полуслове, и полный ненависти мужской голос процедил сквозь зубы:

– Ты только что сделала, что я хотел, – ты подохла! – В эту же секунду голос вновь сделался игривым и зазвучал громче: – Дорогая! Ты меня слышишь? Дыши глубже и наслаждайся моментом!

– Кирилл, что ты делаешь?!! – Главная мятежница задохнулась от ужаса и неожиданности.

– Что я делаю? – ласково пропел в ответ мужчина. – Жду, когда ты подохнешь вместе со всем бабьем! Мужики! Если кто дохнет сейчас вместе с бабьем, то без обид! Вы умираете за свободу! Анечка, желаю тебе перед смертью вспомнить все девятнадцать лет истеричного рабства, в которое ты превратила мою жизнь! Подохни в мучениях! Ля-ля-ля!

– Он свихнулся! – воскликнула Зарема. Было видно, как ее жирные щеки подрагивают от нервного перевозбуждения. – Я работала в психиатрической лечебнице, я видела таких, как он! Он псих! У него съехала крыша! Анна Ахматовна, сделайте что-нибудь, пока не поздно!

Главная мятежница вцепилась в рацию и торопливой скороговоркой произнесла:

– Женщины! Участницы отряда под командованием офицера Беспалова! Говорит Гордая! Приказываю немедленно арестовать Беспалова! Повторяю! Немедленно арестовать Беспалова!

– Ничего не выйдет, дорогая! – снова запел мужчина. – Бабья больше не осталось, я тут один! Ты дала нам слишком мало людей, отправив с одними лишь шокерами на автоматы Брилёва! Все погибли! И подкрепление тоже, потому что их ты отправляла на убой вообще без оружия! Но это о’кей, потому что там было бабье, а бабье и свобода несовместимы! Победа! Свобода! Ля-ля-ля! – Он запел фальшиво, но очень громко: – Я свободен!!! Словно птица в небесах!!! Я свободен!!! Я забыл, что значит СТРАХ!!! Да!!! Именно!!! Я забыл, что значит СТРАХ!!! Свобода!!! Победа!!!

Его заглушающие эфир вопли прервались на полуслове.

– Он выключил рацию, – полумертвым голосом констатировал Валентин.

К всеобщему нескрываемому счастью, сутки в палатке прошли спокойно. На базу никто не напал, и даже серьезных ураганов не случилось, хотя сильные ветра били в стены спецпалатки стабильно каждые два часа, всякий раз приходя с разных сторон. На этот раз Порфирьев даже ставил людям капельницы с укрепляющими препаратами Снегирёвой, и послеинтоксикационный период дался Антону заметно легче. По уму, необходимо потребовать от Снегирёвой больше таких вот капельниц, но чем все это может обернуться, требуется обдумать. Снегирёва, конечно, ледышка, недаром получила прозвище ИИ – Искусственный Интеллект, но она врач, а не людоед, и за пациентов горой. В этом весь состав ЭК, включая Антона, имел возможность убедиться. Вряд ли она сознательно приготовила для экспедиции слишком мало капельниц. Скорее всего, на большее у нее не хватило средств. Или компоненты препаратов дефицитные, или использованных реанимационных блоков нету в нужном количестве. А еще Брилёв с нее пылинки сдувает. Особенно после того, как оказалось, что Зарема не смогла полностью вылечить его от облучения. Правда, это все слухи, которые, как говорит Дилара, пошли со слов самой Заремы, которая считает, что Снегирёва специально оклеветала ее перед Брилёвым, потому что хочет избавиться от сильной конкурентки. Что из этого правда – не поймешь, Антон не врач и медицинского образования не имеет. Но его тут никто не имеет, при этом все, кто нуждается в медицинской помощи, стремятся попасть на прием именно к Снегирёвой. Хунта Брилёва и вовсе лечится только у нее, ради чего Снегирёва выходит на работу, даже если в текущую смену должна была спать.

Сейчас предъявишь ей претензию – и окажешься сам виноват. Какой-нибудь Абрек, Брилёв или Порфирьев тут же заявят, что ты-де, Инженер Экспедиционного Корпуса, не изготовил какой-нибудь очередной девайс вроде автопогрузчика, тележки или волшебной палочки. И это из-за тебя мы не нашли тыщу пицот тонн фармакологических компонентов и реанимационных блоков. И ты тут же заработаешь в лучшем случае какое-нибудь словесное унижение, а в худшем – штраф. И твоя семья вновь будет страдать. Нет, пожалуй, с требованиями к Снегирёвой Антон обращаться не будет. Но как-нибудь между делом, якобы невзначай, тонко, он этот вопрос задаст. В конце концов, можно предложить ей обеспечить восстанавливающими капельницами хотя бы командный состав экспедиций: капитана, лейтенанта и Инженера. Хотя тут есть проблема: реанимационный блок сам себе на шею не поставишь. Из-за этого Порфирьев получает лекарственный препарат слишком поздно, лишь тогда, когда кто-нибудь из солдат очнется и поставит ему реанимационный блок. А это происходит спустя несколько часов после тех минут, когда организм нуждается в медикаментозной поддержке наиболее остро. Но дело не в этом, а в том, что Порфирьеву на Овечкина плевать, и он запросто способен отобрать у него персональный реанимационный блок и поставить его кому-нибудь из военных. Потому что военные для него свои, а Антон – гражданский. Так что, если реанимационный блок невозможно поставить себе самостоятельно, то иметь его в персональном снаряжении еще не панацея.

В пятнадцать тридцать шестьдесят восьмых суток начался следующий цикл антирада, и вместе с ним начался цикл просто фантастического невезения. Не успела колонна отойти от места ночевки на пятьдесят километров, как лопнула металлическая сцепка, соединяющая аэросани с прицепом. Произошло это во время поворота, когда колонна огибала какую-то обугленную возвышенность, склоны которой утопали под слоем грязного снега. Лишившись сцепки, прицеп вместо поворота продолжил движение прямо, врезался в склон и застрял в каких-то обломках, невидимых под радиоактивным снежным месивом. На то, чтобы освободить сани, починить сцепку и вернуться на маршрут, ушло почти полчаса.

Колонна продолжила путь, но почти сразу аэросани налетели на невидимое в океане пыли препятствие. Массивный кусок обугленного пня, торчащий из черного снега, целиком сливался с окружающим мраком, и водитель аэросаней заметил его слишком поздно. Грузовик налетел на обломок лыжей и пробил ее. Технику, Порфирьеву и Антону пришлось, стоя по пояс в радиоактивном снегу, сначала разрезать сам заклинивший в пробоине обломок, чтобы извлечь его оттуда по частям, а потом заваривать образовавшуюся пробоину. С целью облегчения конструкции умники Миронова изготовили лыжу из пластика, на сорокаградусном морозе резак плавил пластмассу плохо, расплавленное вещество застывало под порывами ветра преждевременно, и на возню с лыжей ушло еще полчаса.

Но это оказалось только началом. Еще через час у прицепа лопнуло крепление одной из лыж, и он едва не перевернулся. Спасло чудо – уже накренившийся прицеп полулег бортом на здоровенный сугроб, оказавшийся наполовину расколотым, наполовину оплавленным обломком железобетона, в котором Антон опознал фрагмент опоры мостового быка. Порфирьев сказал, что, судя по карте, рек в этом районе нет, автомобильных развязок тоже, но сам же признал, что, учитывая то, что произошло с планетой, обломок могло притащить откуда угодно хоть за сотню километров. Как бы то ни было, падающий на бок прицеп лег бортом на обломок и замер в таком состоянии. На то, чтобы поставить его на полозья, загрузить то, что выпало, и починить вновь оборвавшуюся сцепку, ушло еще восемьдесят минут. И десять минут заваривали ту же самую сцепку, лопнувшую минутой позже, как только колонна пришла в движение.

Самое же опасное произошло к исходу пятого часа пути. У аэросаней лопнул подшипник пропеллера, и один из двух движителей вышел из строя. Поначалу Овечкин испытал некое подобие триумфа, потому что данный инцидент как бы намекал на то, что кто-то из мегамозгов Миронова допустил ошибку в расчетах. Но в ходе попытки ремонта выяснилось, что подшипник был далеко не новым и имел скрытый дефект, обнаружить который инженеры Брилёва возможности не имели. Потому что подобного диагностического оборудования в нашем подземном отеле ни хрена нет. Реанимировать пропеллер не представлялось возможным, мощности оставшегося пропеллера хватало едва-едва, чтобы аэросани с прицепом развивали скорость десять километров в час. И Антон очень хорошо понимал, что долго в таком режиме пропеллер не продержится.

Ситуация становилась угрожающей, и Порфирьев приказал всем, кто ехал в вездеходе, пересесть в аэросани. Люди набились в утепленную кабину, но из-за солдат в экзокорсетах все там не поместились, и снова пришлось сидеть друг на друге. Давка была ужасная, не было возможности даже повернуться, но иного варианта найти не удалось. Опустевший вездеход соединили с прицепом и попытались продолжить движение. Без прицепа аэросани сумели развить постоянную скорость двадцать пять километров в час, но надрывающийся вездеход не шел быстрее двадцати, и сидящий за его штурвалом Порфирьев тихо матерился, каждую минуту ожидая отказа заходящегося в надрывном реве двигателя. Двигатель выдержал, но к моменту окончания цикла антирада суммарно было пройдено всего сто тридцать километров, и до «Подземстроя-1» оставалось еще триста. Все понимали, что, учитывая доступную скорость, на покрытие этого расстояния потребуется десять часов, и это при условии, что больше поломок не будет. Чтобы выиграть хоть немного дистанции, колонна ползла через ледяную ядерную ночь до последнего, и разворачивать базу начали за пятнадцать минут до интоксикации. Все вкалывали молча, и Антона впервые не посетила мысль, что подобная игра наперегонки со смертью стала для экспедиции традицией.

Спецпалатку развернули до интоксикации, даже бедняга Дно успел зайти внутрь на своих двоих, и лейтенант устало пробубнил, что для их отряда можно менять нормативы. На этом все хорошее закончилось. Всех скрутило интоксикацией, и страдающий от безумных мучений Антон, хрипя и отплевываясь от забивших рот остатков рвотных масс, в горячечном бреду тянул руку куда-то во тьму спецпалатки, умоляя Порфирьева поставить ему капельницу. Но капельницы не было, потому что сам Порфирьев катался по полу где-то среди остальных, и рвущееся на куски от боли сознание Овечкина страдало еще сильней.

Очнувшись, он первым делом убедился, что шея испытывает характерный дискомфорт. Значит, Порфирьев не забыл поставить ему капельницу, а не просто протер лицо и надел на голову гермошлем. Все тело жестоко ломило от последствий судорог, и Антон, еле ковыляя за водой, пожаловался на это амбалу.

– Мы много времени провели на улице, – негромко откликнулся капитан, защелкивая лицевой щиток шлема на только что забывшемся лихорадочным сном солдате. – Это не одно и то же, что внутри вездехода сидеть. Дозу радиации получили больше. От этого зависит степень болевых ощущений.

– Откуда ты знаешь? – вяло поинтересовался Овечкин, трясущимися руками поднося к губам флягу, воняющую армейской химией. – Снегирёва сказала?

– Военврач рассказывал. – Порфирьев переместился к бедняге Дно и принялся смачивать водой очередную тряпицу. – Когда я в госпитале после Гвинеи лежал с отравлением антирадом.

Антон осушил стандартную флягу, но жажда не уменьшилась ни на грамм, и он попросил у Порфирьева разрешения выпить еще воды.

– Пей, – равнодушно ответил амбал, расправляя мокрую тряпку на лбу у Дно. – Воды хватает. Как напьешься – приступай к обеззараживанию бутылей.

– Точно хватает? – Овечкин невольно вцепился во вторую флягу и принялся жадно пить. Осушив и ее, он перевел дух и уточнил свою мысль: – Нам еще одну интоксикацию пережидать, за один цикл триста километров не пройдем! А здесь не так много баллонов осталось!

– В аэросанях еще есть, – капитан поискал взглядом гермошлем от скафандра Дно, отброшенный куда-то бившимся в конвульсиях человеком. – Я взял про запас со склада. На всякий случай. Воды и продовольствия хватит. – Его вечно злобный взгляд стал еще более мрачным: – Хватило бы движков. Вездеход еле живой, датчики двигателей постоянно в красной зоне. Сгорят, чует мое сердце.

– Может, оставим прицеп здесь? – предложил Антон. – Вернемся за ним позже!

– Еще одна экспедиция за триста километров, которую придется устраивать вне графика, потому что продовольствия она не принесет, – капитан на мгновение умолк и болезненно поморщился. – Наверное, так и придется поступить. Не выдержат двигатели. Будем надеяться, что люди выдержат дополнительную экспедицию.

– Неужели Брилёв настолько нелюдь, что пошлет нас сюда вне графика? – Овечкин со страхом понял, что диктатор в погонах их сюда, конечно же, пошлет, причем даже не задумавшись. И ему, Овечкину, придется облучаться вновь. А он и без этого предельно рискует своим здоровьем! Снегирёва не просто так испытывает беспокойство за его легкие! Он не может рисковать вечно, везение вечным не бывает! – Это из-за того, что мы привезли с собой мало продовольствия? Думаешь, нам надо было остаться на складах и с риском для жизни грузить прицеп продуктами?

– Мы все сделали правильно, – похоже, приступ боли у Порфирьева прошел, и он вяло отмахнулся: – Мы везем продуктов двадцать тонн вместо сорока ожидаемых, это лучше, чем ничего. Я вообще не знаю, как на них отразится транспортировка через такую радиацию. Если их можно будет есть – отлично. Если нет, их переработают, проведут обеззараживание и скормят живности на биофермах. Свиньи точно сожрут, они всеядны. В любом случае, даром они не пропадут. Не людей накормим, так биофермы от вымирания отодвинем. Но для того, чтобы накормить именно людей, необходимо опустошить Росрезерв целиком и быстро. Причем быстро – это главное условие. В идеале мы должны грузить продовольствие там, внутри складов, в условиях полной радиационной безопасности, потом тщательно изолировать груз, а не просто складывать его под тентом грузовиков, как сейчас, и довозить до Центра за один переход. Чтобы груз не проводил почти двое суток посреди радиационного фона в две тысячи рентген в час минимум.

Судя по повторившейся гримасе, Порфирьеву вновь стало больно. Он секунду помолчал и продолжил свое негромкое рычание:

– Чтобы все это стало возможным, нам требуется техника, способная держать среднюю скорость хотя бы семьдесят километров в час, потому что от Центра до Росрезерва по прямой четыреста семьдесят. Сам видишь, аэросани на такое не способны. Они двигаются быстро, но часто налетают на скрытые под этим черным дерьмом обломки. На такой скорости и при такой видимости ни черта ты не успеешь объехать все буераки, которые есть на пути. Нужна воздушная подушка, других вариантов у нас нет.

– Но воздушной подушки у нас тоже нет! – Антон пытался найти выход из сложившегося тупика. – Только этот маломощный вездеход! Если бы у нас было производственное оборудование, мы могли бы попытаться переделать его в грузовик на воздушной подушке, но у нас нет такого оборудования!

– Оно есть на складах Росрезерва. – Порфирьев открыл лицевой щиток шлема, болезненно потер бровь и вновь закрылся. – По крайней мере, какие-то станки ты там видел. Может, что-то удастся найти в развалинах, Брилёв обещал провести работу с населением по сбору информации о местонахождении промышленных объектов… Но все это нам ничем не поможет до тех пор, пока у нас не появится место, где оборудование можно будет развернуть и запустить. В Центре нет места, где можно собрать грузовик. И нет такого лифта, на котором его можно было бы поднять на поверхность. Нам нужен внешний ангар. А он не может существовать без крыши. Если ты нигде не ошибся, то именно эту самую крышу мы сейчас везем в прицепе, который придется оставить тут.

– Мы загрузили двадцатитонный прицеп почти полностью, – машинально ответил Овечкин, со всевозрастающим унынием осознавая, что внеплановая экспедиция за этим самым прицепом неизбежна. Внеплановая – это означает, что, скорее всего, их отправят сюда сразу же, как только починят пропеллер на аэросанях. То есть приблизительно на следующий же цикл антирада после выхода из биорегенераторов. – Там, конечно, не двадцать тонн металла получилось, вездеход такое бы не утащил. Мы грузились второпях, забросали все, как смогли, но покрыть существенную часть ангара, думаю, материала хватит или почти хватит… Каньон останется открытым, но можно же организовать временные ворота… Олег! – выпалил он. – Нам нельзя участвовать во внеплановой экспедиции! Мы можем погибнуть! Здоровье не выдержит! Эта интоксикация прошла у меня с неописуемо жестокими болями! Даже тебе плохо, я же вижу! Брилёв должен послать сюда других!

– А они найдут прицеп? – В усталом рычании капитана послышались скептические нотки: – В этой пыли, без опыта? Его занесет снегом, будут мимо проезжать и не заметят. Лишь бы ураганом не унесло, он же на лыжах… Вдруг якоря выкорчует или канаты порвет… Надежнее самим за ним вернуться.

Овечкин хотел было возразить, но понял, что, скорее всего, именно так все и произойдет: даже если Брилёв окажется столь добр, что пошлет за прицепом другую команду, та, другая команда может попросту не найти прицеп в этом аду. Или, что видится ему гораздо более вероятным, она даже не станет ничего искать. Доедет до выданных координат, ничего не увидит и тут же рванет обратно, чтобы не рисковать своими жизнями. Потому что будет прекрасно понимать, что если даже ничего не найдет, то никто их за это не убьет. Просто соберут ЭК, объявят что-нибудь в лучших традициях армейских дуболомов, типа, «никто, кроме вас» и все такое, и все равно отправят облучаться! И Антон, естественно, будет отправлен вместе со всеми, потому что он штатный Инженер ЭК! В том, что другая команда наверняка прицеп не найдет, он не сомневался. Во-первых, он сам пробовал вести вездеход по проложенному маршруту, используя гирокомпас. Без опыта и навыка прямая дорога практически сразу превращается в движение зигзагом. Во-вторых, никто не станет губить собственное здоровье и искать прицеп до посинения, а точнее, до посерения кожных покровов. Потому что своя жизнь дороже. Доберутся до нужной точки с ошибками, оглянутся, не увидят и сразу же бросятся назад!

– Надо что-то делать… – потрясенно прошептал Антон. – Может, ты поговоришь с Ингеборгой? Пусть она убедит Брилёва, он же прислушивается к ее требованиям…

– Я хочу соединить колонну в одно целое, – перебил его амбал. Похоже, он даже не слушал Овечкина. – Как считаешь, Инженер, если мы приварим прицеп к аэросаням сзади, а позади прицепа приварим вездеход, сможем получить подобие сцепки железнодорожных локомотивов? Они же, когда попарно соединены, разгоняют друг друга. Мы можем добиться такого же эффекта? Поворачивать будет тяжело, зато прицеп бросать не придется. Главное, чтобы движки работали синхронно, иначе точно сожжем что-нибудь.

– Синхронно… – Антон с трудом заставил себя переключиться с панических мыслей на смысл сказанного капитаном. – Можно попробовать… Я проброшу провод между кабинами и синхронизирую управляющие сигналы. Но у нас нет провода…

– Провод есть, – возразил Порфирьев. – Я нашел бухту, пока мины снимал. Правда, это провод подрывника, его наш жадный вероятный противник почему-то бросил. Наверное, просто в темноте потеряли. Там метров пятьдесят точно осталось, жаль было не взять. Ты уверен, что справишься с электронными потрохами машин?

– Насчет аэросаней – уверен, – твердо заявил Антон. – Я изучал их устройство, когда оно было предложено инженерной командой Миронова. Хотел ознакомиться с техническим решением. – Не признаваться же Порфирьеву, что на самом деле Антон пытался найти в расчетах умников Миронова ошибки, чтобы указать на них Брилёву. Это могло бы послужить серьезным основанием для принятия Овечкина в инженерную команду мироновских уникумов. Но ошибок в расчетах найти не удалось, и план рухнул. – Думаю, что с вездеходом тоже справлюсь.

– Владимир тебе поможет, ему Петрович что-то объяснял относительно основных узлов вездехода, – пообещал амбал, возвращаясь к возне с очередным содрогающимся в лихорадке человеком. – Если сможете сделать все правильно, доплетемся до Центра за пару переходов. Зато не придется ничего бросать и потом возвращаться за брошенным.

– Я сделаю это! – решительно заявил Овечкин, клятвенно обещая себе во что бы то ни стало уберечь свое многострадальное здоровье от внеочередного смертельно опасного испытания.

Он направился к составленным возле печки размораживающимся баллонам с водой, выбрал один из тех, что успели разморозиться полностью, и поискал глазами пенал с армейскими препаратами для химической очистки. Пластиковая коробка защитного цвета обнаружилась недалеко от Порфирьева, и Антон заметил, как амбал в очередной раз кривится от боли.

– Олег? Тебе сильно плохо? – Состояние здоровья нацика-мизантропа внушало опасения хотя бы уже потому, что без него шансы Антона вернуться в Центр живым и, главное, здоровым сильно уменьшаются. Скорее всего, молодой техник Владимир или пожарный Александр сумеют найти дорогу к «Подземстрою-1» и без Порфирьева, опыт вождения техники в условиях наступивших реалий у них теперь есть. Но если Порфирьев умрет, командиром ЭК назначат кого-нибудь другого. Скорее всего, лейтенанта, потому что он военный. Это главный критерий, остальное Брилёва и его хунту интересует мало. И можно не сомневаться, что Хам, став командиром, сделает все, чтобы никогда и никуда не отпустить Овечкина. Потому что молодой лейтенант еще тупее капитана и без помощи технических специалистов шагу ступить не сможет.

– Справлюсь, – негромко прорычал амбал, умолкая. Видимо, пьет чистую воду из своей фляги, встроенной в фотохромный комбинезон. Питьевой патрубок от нее выведен куда-то внутрь шлема, недалеко ото рта, но снаружи таких подробностей не разглядеть. Наверняка человекофоб в погонах заранее наполнил свою флягу самой чистой водой, поэтому остальным ее не хватило, но сейчас Антон был готов стерпеть эту несправедливость. Пусть пьет, лишь бы не умер. Иначе перспективы Антона станут угрожающими. Вот после того как Овечкин найдет способ покинуть ЭК и займет подобающую своему интеллекту и квалификации должность в безопасном бункере – вот тогда Порфирьев пусть добивает свое здоровье как хочет.

– Олег, тебе нельзя рисковать, – с настойчивым нажимом продолжил Антон. – От тебя зависит слишком многое. В том числе все мы. Ты получил слишком сильную дозу облучения? Может, тебе имеет смысл отдохнуть? Поставить себе дополнительную капельницу? Пить больше воды? Я приготовлю для тебя отдельную бутыль, скажи только, какую именно?

– Они все одинаковые, – вяло отмахнулся амбал, явно переводя дух после питья. – Чистой воды оказалось слишком мало, ее всю уже выпили. Капельниц больше нет, только что закончились. Они были рассчитаны на каждого.

– От погибшего Весло должна была остаться одна! – вспомнил Овечкин.

– Две, – устало поправил его Порфирьев. – Я их поставил Дну. Одну в прошлый раз, вторую сейчас. Он совсем хреново стал из интоксикации выходить, и адаптация у него так и не наступила. Надо бы исключить его из состава экспедиции, пока не поздно.

Антон с трудом удержался, чтобы не воскликнуть в сердцах, что это не бесполезного Дно нужно исключать из состава экспедиций, пока не поздно, а Овечкина! Высококвалифицированного и дипломированного инженера-механика, который может принести «Подземстрою» массу пользы! Пришлось заставить себя выглядеть спокойно и даже возразить амбалу:

– Я понимаю твою заботу о людях как руководителя. Но ты не должен забывать о себе! Повторюсь, мы все от тебя зависим!

– Ни хрена со мной не случится, – далеко не самые здоровые интонации в рычании Порфирьева плохо коррелировали с его самонадеянным заявлением. – Просто слишком много антирада сожрал за крайний месяц. Последствия отравления сказываются. Вернемся в Центр – пройдет.

– У тебя же было отравление антирадом! – Овечкин вспомнил недавнюю фразу капитана. – Как ты выжил, это же смертельно опасно, убивает человека в считаные минуты!

– Мне в тот день повезло дважды, – амбал отдышался, и его рык зазвучал более уверенно. – Сначала эвакуировали быстро, а потом военврач хороший попался. Старикан был грамотный, полковник из Военно-Медицинской имени Кирова, профессор, начальник какой-то там кафедры. Чудеса творил. Всех, кто к нему попал в виде почти трупа, на ноги поставил. При мне никто не умер. Давай пошевеливайся с обеззараживанием, вода заканчивается!

Полчаса Антон возился с водой, потом усталость взяла свое, и он провалился в душный тяжелый сон, к великому счастью, лишенный болезненных ощущений. После обеда Порфирьев отдал ему в распоряжение молодого техника, и до истечения суток отдыха они провозились с теоретической частью синхронизации работы двигателей аэросаней и вездехода. В двадцать три часа шестьдесят девятых суток начался следующий цикл антирада, базу свернули, и в кромешной пылевой тьме, пронизанной смертельной радиацией и сорокапятиградусным морозом, принялись сваривать колонну в подобие железнодорожного локомотива.

Проблемы начались сразу же. Под сильными ветрами температура падала до минус непонятно сколько, и насквозь промерзший транспорт не сдвигался с места. Аккумуляторы питания, накануне снятые с машин и занесенные внутрь базы, запускали двигатели, но на этом все заканчивалось. Моторы надрывно ревели, грозя сгореть от перенапряжения, но движения не было. Чтобы реанимировать транспорт, его перемерзшие узлы пришлось отогревать при помощи резаков, рискуя вызвать взрыв или прожечь что-нибудь важное в такой темноте. Порфирьев долго ползал то под аэросанями, то под вездеходом, но за полчаса все-таки заставил обе машины двигаться. Еще час ушел на реализацию остального плана. Аэросани, прицеп и вездеход сварили друг за другом воедино, управляющие набором мощности цепи объединили в одну, и получившееся подобие локомотива наконец сдвинулось с места.

Поначалу все шло неплохо, и получившаяся конструкция уверенно держала скорость сорок километров в час, но при первом же изменении курса сварочный шов не выдержал, и аэросани отломились от остальной группы. Спасло то, что кабель, соединяющий аэросани с вездеходом, оборвался практически сразу, и лишившаяся синхронизации автоматика вездехода перевела двигатель на холостые обороты. Мотор сгореть не успел, но еще полчаса было потрачено на восстановление общей целостности недо-локомотива. Порфирьев хмуро заявил, что держать вменяемую скорость можно только по прямой, для выполнения поворотов, неизбежных для коррекции курса, придется переходить на движение со скоростью пешехода. Но это оказалось не самой последней проблемой. В течение последующих четырех часов сани трижды налетали на скрытые под черным снегом обломки и пробивали либо заминали полозья лыж. Лыжи выравнивали кувалдой и заваривали вручную, как обычно, в непроглядной пылевой тьме, по пояс в радиоактивном снегу и под сильным ветром, который понижал текущие минус сорок восемь до минус пятидесяти трех. От такого не спасал даже обогрев скафандров, и в ходе работ пожарный Александр получил сильное переохлаждение и потерял сознание.

Исправить повреждения все-таки удалось, но общим итогом стало то, что из семи часов цикла недо-локомотив двигался лишь четыре с половиной, за которые было пройдена ровно половина расстояния, отделяющая их от «Подземстроя». За двадцать пять минут до интоксикации Порфирьев остановил недо-локомотив и обратился ко всем в ближнем эфире:

– Через пять минут пора разворачивать базу. До Центра полторы сотни километров. Если будем пережидать интоксикацию, то через сутки получим то же самое, что было сегодня. Придется размораживать транспорт и терять на этом время. И непонятно, что будет на подходе к бункеру. Там полно всякого хлама под снегом. Оттуда аэросани с прицепом шли пустые и вроде нормально. Если груженые они будут натыкаться на скрытые обломки, мы рискуем провозиться с ремонтом полозьев еще больше, чем сегодня. Можем не пройти эти полторы сотни километров и остаться на ночевку в десятке-другом километров от Центра.

– Что ты хочешь сказать? – Антон, которого уже мутило от радиации, с ужасом представил себе еще две интоксикации. – Что завтра нам надо быть готовыми к передозировке?

– Скорее всего, да, – подтвердил капитан. – Есть другой вариант: пойти на передозировку сейчас. Мы на ходу, тратить время на возню с базой и отогревание транспорта не нужно. У нас будет восемь часов, чтобы пройти эти сто пятьдесят километров. Должны успеть с запасом.

– Но вдруг у нас возникнут более серьезные проблемы?! – при мысли о передозировке Овечкин испытал самую настоящую панику, опасаясь за свою жизнь. – Если что-то не позволит нам добраться до бункера за этот срок, передозировка нас убьет!

– Решать надо всем, – вместо ответа прорычал Порфирьев. – Я за передозировку сейчас. Как по мне, это лучше, чем еще одни сутки посреди радиации, и все равно передозировка.

– Но ее может и не быть! – возразил Антон.

– Может и не быть, – согласился амбал. – Я считаю, что сейчас у нас больше шансов, чем завтра. При любом раскладе мы экономим полтора часа на возню с развертыванием-свертыванием базы и реанимацию техники. Следующий цикл антирада начнется в шесть тридцать утра, утром холоднее, а если еще будет буран, то все замерзнет гарантированно. Поэтому сейчас каждый выскажет, что думает.

Спустя две минуты выяснилось, что все за немедленную передозировку. Оказалось, что прошедшая интоксикация далась хуже предыдущей не только Антону. Абсолютно все опасались, что организм может не выдержать, и справедливо полагали, что и без того ходят по грани. Бедняга Дно вообще заявил, что лучше передозировка и биорегенератор под наблюдением врача, чем одна лишняя интоксикация. Потому что во время интоксикации он разрывается на кровавые куски от умопомрачительной боли, а внутри биорегенератора болевых ощущений нет. И вообще, он доверяет доктору Снегирёвой, несмотря на ее молодость. Хотя бы потому, что однажды она уже спасла его от передозировки. Все с ним согласились, и Овечкин был вынужден признать, что сам пришел к выводам, которые привел Дно. Но страх за собственную жизнь загнал его в замкнутый круг, внутри которого оказалось слишком тяжело сделать выбор: передозировка сейчас и без твердых гарантий – или сутки посреди радиации в спецпалатке, затем еще один цикл – и тоже без гарантий.

– Продолжаем движение! – подытожил Порфирьев, треща помехами в эфире.

Недо-локомотив прошел дальше, трясясь на заснеженных ухабах, и через двадцать минут ближняя связь принесла рычащий приказ:

– Всем, у кого интоксикация начинается менее чем через десять минут антирад принять! Остальным принимать самостоятельно! Хам, проследи, чтобы у каждого на индикаторной панели было выставлено точное время передозировки!

Дверь в кабинет открылась, и в помещение быстрым шагом вошел помощник в полном боевом:

– Вызывали, товарищ полковник?

– Есть новости с поверхности? – Брилёв размял начавшую затекать спину.

– Тишина, Дмитрий Адамович! – Карен невесело покачал головой. – Узел связи вызывает экспедицию каждые пятнадцать минут, инженерная команда подняла мощность радиопередатчика вдвое от номинальной, но пока ничего не слышно!

– Держи меня в курсе каждый час, – приказал полковник. – Абрека и Миронова ко мне!

– Есть! – Помощник козырнул и вышел, закрывая за собой дверь.

Запорный механизм негромко щелкнул, и на компьютерной панели рабочего стола вспыхнула пиктограмма герметично запертых дверей. Об этом Брилёв позаботился за сутки до начала мятежа. Теперь стараниями его инженеров дверь в кабинет Начальника Центра невозможно отпереть снаружи, если внутри находится сам полковник. Система считывает биометрию и не позволит постороннему разблокировать запорное устройство. Чтобы взломать двери, террористам потребуются профессиональные инструменты, которых у них нет. Пока они будут возиться со взломом, к запершемуся в кабинете полковнику подоспеет помощь. Необходимость вести бои с террористами вынудила Брилёва временно сократить количество телохранителей до минимума, и хотя вероятность прорыва восставших в административный подуровень оценивалась как ничтожная, не принять правильные меры заранее было бы глупо. Правда, существовала теоретическая опасность того, что полковнику станет плохо, например с сердцем или еще как, и ему не смогут оперативно оказать помощь из-за блокированных дверей. Но на деле такое вряд ли случится, и на этот риск можно пойти ради решения более реальных проблем с личной безопасностью. Позже команда Миронова откалибрует систему так, чтобы она реагировала на критические изменения в состоянии здоровья владельца. Для такой калибровки Инженеры запросили целый перечень данных, предоставить которые может только врач. И это проблема, по своим масштабам сопоставимая с термином «катастрофический».

Поначалу с восстанием террористов все шло очень хорошо. План, разработанный Брилёвым, срабатывал, как по нотам. Террористы дождались, когда до возвращения экспедиции из Росрезерва останутся сутки, и начали свое восстание. Отряды их боевиков, вооруженные всем, что было принесено толпой в «Подземстрой-1» во время эвакуации и не было изъято Службой Безопасности, бросились захватывать третий уровень. Одновременно с ними пятая колонна в рядах СБ объединилась в отряд и напала на оружейную комнату охраны. И те, и другие корректировали по радиосвязи свои действия с верхушкой террористов, которая срочно формировала новые отряды боевиков из торопливо собирающихся в толпу заговорщиков и присоединяющихся к ним враждебных элементов.

К тому моменту у Брилёва все было готово к противодействию. Для того чтобы гарантированно закончить всю подготовку, пришлось отложить на сутки выезд экспедиции в Росрезерв, из-за чего ночь накануне выезда стала авральной для половины имеющихся у него людей. Которые в срочном порядке устраняли недочеты в подготовке экспедиции, возникшие из-за того, что до того момента все силы и средства были брошены на реализацию мер по подавлению восстания. Тогда не вызывало сомнений, что приоритеты расставлены правильно. Но в назначенное время экспедиция не вернулась, и это было не единственной проблемой, возникшей в тот день.

Меры противодействия мятежу сработали отлично и с лихвой оправдали все затраты. Состав отряда террористов, действовавших на третьем уровне, был известен поименно еще за двое суток до восстания. Предателя в своих рядах Брилёв вычислил старым, надежным способом, отлично зарекомендовавшим себя в деятельности спецслужб всего мира сотни раз: все подозрительные лица в обстановке строжайшей секретности, тет-а-тет, получают информацию первостепенной важности, под видом которой на самом деле скрывается деза. Причем дезу каждый из подозреваемых получает свою, уникальную и неповторяющуюся. А дальше дело техники – через агентурную сеть в стане врага выяснить, чья именно информация стала известна противнику. Для реализации этого плана Брилёв лично побеседовал с каждым из своих людей наедине и каждому в обстановке строжайшей секретности выдал ту или иную сверхважную информацию. Остальное доделал Абрек со своими людьми. Его информаторы принесли компромат на предателя уже на следующий день.

Предателем оказался бывший охранник со складов Росрезерва, ныне входящий в команду Брилёва в должности начальника охраны биоферм. Старые стервы-заговорщицы развели его довольно красиво: сначала подсунули ему в любовницы четверых не очень молодых, но очень сговорчивых и сообразительных баб, которые без особого труда убедили его в том, что он султан, жеребец, гений и вообще несказанно велик, едва ли не так же, как сам Аллах. И еще целая куча баб периодически и ненавязчиво высказывала полное согласие с их признанием его исключительности. Естественно, в его присутствии. Бывший охранник настолько проникся своим величием, что предложение заговорщиц занять место Брилёва воспринял как само собой разумеющееся. Как именно старые продуманные стервы планировали избавиться от него после того, как у них все получится, выяснить не удалось, да кому оно было надо… Важно, что предателя удалось вычислить оперативно, до того, как он смог нанести удар в спину.

Все контакты предателя взяли под жесткий контроль, и вскоре состав его боевиков был выявлен и поставлен под наблюдение. Для большей гарантии туда же определили всех, с кем предатель общался более одного раза. Это дало плоды. В день начала мятежа предатель и его люди под предлогом проведения занятий по оказанию первой доврачебной помощи были выведены на первый уровень. Пока Соколянская с Яковлевой что-то там мямлили им с суперумным видом, половина Взвода Быстрого Реагирования вместе со спецназовцами Абрека спустилась на лифтах на третий уровень и заняла ключевые позиции. По окончании лекций изменнику вручили якобы для усиления отряд из десятка женщин-охранниц из Службы Безопасности. Все охранницы в свое время декларировали лояльность администрации и в компрометирующих связях замечены не были. Им было приказано потакать предателю, держать рот на замке и ждать особых указаний, после чего предателя со всеми его людьми вернули обратно на третий уровень. Где все они не смогли пройти дальше лифтового подуровня.

Предатель заподозрил неладное и срочно связался с верхушкой заговорщиц. Те решили, что медлить нельзя, и объявили начало мятежа. Предатель использовал служебный допуск, разблокировал люк, перекрывающий гермопереборку подуровня, и повел своих людей на захват биоферм. И сразу напоролся на прицельный огонь Взвода Быстрого Реагирования. Террористов проредили, прижали к земле, и началась длительная перестрелка. В то же самое время пятая колонна в рядах Службы Безопасности попыталась захватить оружейную комнату охраны. Но возглавлял их офицер Беспалов, муж одной из лидеров мятежа, тот самый охранник, которого спецназ расколол во время тренировки в ныне почившем спортзале. Оказавшись в кабинете Брилёва, Беспалов разве что на колени не встал, умоляя о прощении и обещая сделать что угодно ради искупления своей вины и, внимание, избавления от удушливого ярма стервозной супруги-истерички. Взгляд затравленного ушлой бабой мужика Брилёв узнал сразу. Такой же взгляд он имел возможность видеть в зеркале десяток лет подряд, ошибиться тут было невозможно. Беспалова официально повысили до начальника Третьей смены СБ и отправили к жене, снабдив необходимыми указаниями.

Беспалов сработал беспрекословно. Более того, с ожидаемым энтузиазмом и неожиданным креативом. Оставшаяся половина Взвода Быстрого Реагирования встретила атаку его боевиков кинжальным огнем, но была вынуждена отступить якобы из-за численного превосходства террористов и самоотверженности их командира. Беспалов красиво положил при штурме едва ли не всех своих людей, но оружейную комнату захватил. На месте выяснилось, что ни боевого, ни даже служебного огнестрельного оружия там нет, но мятежникам досталось в общей сложности порядка сотни единиц травматического оружия: шокеры, дубинки и стреляющие перцовой струей пистолеты. Беспалов доложил об успехе жене и потребовал подкреплений, как можно больше, чтобы развивать наступление на административный подуровень. Пока старые стервы собирали на убой свое стадо тупого, но потерявшего всякий страх бабья, инженерная команда Миронова вырубила основное электропитание, и дикторы Брилёва обвинили в этом террористов. Старые стервы попытались обвинить администрацию в клевете, но им никто особо не поверил, потому что без основного электропитания заблокировать жилые номера и подуровни бункера было невозможно, а это совсем не в интересах Брилёва. О том, что команда Миронова тайно внесла необходимые изменения в управляющие цепи «Подземстроя-1», никто, понятное дело, не знал.

Дальше события развивались стремительно и четко по плану. Бункер погрузился в полумрак аварийного освещения, а там, где было возможно, инженерная команда погасила и его. Охваченный перестрелкой лифтовой подуровень третьего уровня окутал мрак, и в дело вступили спецназовцы Абрека. В темноте, прорезаемой вспышками выстрелов и лучами фонарей, фотохромный комбинезон растворялся идеально, и за полчаса спецназ ликвидировал предателя вместе со всеми его ближайшими подручными. Остальных боевиков перебили при помощи прицелов ночного видения, которых на гражданском оружии террористов не имелось. Немедленно была воплощена в жизнь следующая стадия плана: женщины-охранницы, приданные отряду предателя, перешли на сторону мятежников не все. Пять или шесть охранниц отказались принимать участие в бунте. Мятежники отобрали у них оружие и велели сидеть в углу возле лифтовых кабин. Там их и нашли спецназовцы Абрека. Охранниц вновь вооружили и назначили командовать силами мятежников на третьем уровне. Охранницы связались по рации с руководством мятежников, сообщили о захвате лифтового подуровня и биоферм, но посетовали на сильный огонь противника и большие потери, не позволяющие им организовать вынос продовольствия. И попросили подкреплений. В ожидании их прибытия на выходе из лифтового подуровня была устроена засада. Появляющимся террористам позволяли выгрузиться из лифта и перейти в следующий подуровень. И в этот момент подуровень блокировался со всех сторон, рации глушились и из помещений откачивался воздух. Террористы быстро умирали от удушья, и охранницы требовали от верхушки мятежников новых людей, попутно сообщая об успехах в ведении боевых действий.

Еще до запуска этого конвейера по уничтожению проникающих на третий уровень террористов спецназовцы Абрека по лестнице переместились на первый этаж и неожиданно атаковали спешащий к оружейной комнате отряд боевиков, только что вывалившийся из пришедшего со второго уровня лифта. Внезапность, темнота и бесшумное оружие сделали свое дело: основная часть отряда мятежников умерла до того, как поняла, что происходит. Остальных перебили подтянувшиеся к месту боя бойцы ВБР, и на выходе из лифтового подуровня на первом уровне реализовали ту же схему, что на третьем. Террористам позволяли использовать лифты, давали возможность втянуться в ловушку, после чего западня захлопывалась, и откачка воздуха быстро решала проблему. Попутно Абрек со своими людьми перемещался по лестнице между первым и третьим уровнями и зачищал отдельные проблемные очаги.

Брилёв позволил себе победную ухмылку. Первые сутки мятежа не только обеспечили ему победу над террористами, но и позволили отделить зерна от плевел гораздо быстрее, чем это было бы проделано в мирное время без экстремальных эксцессов. Он специально позаботился о том, чтобы о первоначальных успехах мятежников стало известно каждому гражданину Центра. Дикторы системы оповещения прилежно и не без доли актерского мастерства объявляли жителям о злодеяниях террористов и потерях администрации. Попутно призывая сохранять благоразумие, лояльность и законопослушность. В первые часы мятежа к террористам присоединилось довольно много людей. Самое неприятное было в том, что помимо стервозного и просто тупого бабья в лагере мятежников оказалось в общей сложности порядка трехсот мужчин. И не только женатых. Кто-то хотел власти, кого-то заставила собственная баба, кто-то был недоволен тем, что не прошел тесты на профпригодность и не попал во вторую категорию сотрудников Центра. И как только у общественности сложилось мнение, что мятежникам удается задуманное, все неблагонадежные бросились в их ряды.

К тому моменту все видеокамеры и датчики системы наблюдения были переведены на отдельное питание, не зависящее от отключения основного, и якобы вырубившиеся камеры отлично показывали наблюдателям все, что происходит в поле их зрения. И царящий в бункере полумрак аварийного освещения только увеличивал незаметность их функционирования. Сразу выяснилось, кто есть кто и среди сотрудников Службы Безопасности, и среди прочих работников Центра. Абреку со своими пришлось изрядно попотеть, вычищая гниль, но зато после уничтожения мятежа у Брилёва будет гораздо больше проверенных людей, на которых в той или иной степени можно положиться. Инженерная команда наблюдала за каждым клочком бункера при помощи какого-то хитроумного программного обеспечения, специально подготовленного для этих целей, и к середине следующего дня у Брилёва имелась точная карта лояльности населения Центра.

За это время террористы понесли серьезные потери, оставшись без боевиков, отправленных на первый и третий уровни, и успехи забуксовавшего мятежа уже не выглядели столь однозначно, как поначалу. Продовольствие не поступает, второй уровень сутки без пищи, дети голодают и так далее. Все это отрезвило некоторое количество женщин, в основном молодых, примкнувших к террористам на волне эйфории и бабской солидарности. Теперь они прячутся в своих номерах и жалеют об этом. Это ненадежные элементы, но все они зафиксированы, и с ними стоит разбираться потом, когда все закончится. Сейчас главное, что за сутки боев удалось уничтожить всех террористов-мужчин и вскрыть внедрившихся в состав работников Центра врагов. Оставалось реализовать финальную часть плана – уничтожить остальных мятежников и раздавить верхушку этого серпентария.

К реализации этого Брилёв решил приступить на вторые сутки мятежа, в полдень. К этому времени все, кто хотел участвовать в мятеже, уже так или иначе обозначили себя, и ждать дальше не имело смысла. Голодающие люди могут примкнуть к террористам от отчаяния, поверив в их обещания захватить биофермы и устроить справедливый раздел то ли пищи, то ли прав на ее регулярное получение. Абрек докладывал, что к тому полудню мятежники потеряли порядка четырехсот боевиков, отправляя их на убой в качестве подкреплений, которых требовали их командиры, якобы с отчаянными боями продвигающиеся вглубь первого и третьего уровней. В действительности же оба этих уровня безраздельно принадлежали Брилёву и находились под полным контролем его людей. Которые сообщали о том, что трупов уничтоженных удушьем террористов в подуровнях-ловушках скопилось слишком много, и загнать туда новых мятежников может не получиться. Потому что последний раз половина боевиков-женщин испугалась идти мимо груд мертвецов, обезображенных предсмертными муками, и в ужасе бросилась назад. Их успели заблокировать в последнюю секунду, десятка полтора террористок сумели выскочить из ловушки прежде, чем закрылся запечатывающий гермопереборку люк, и их пришлось уничтожать автоматным огнем. Абрек особо указывал на необходимость свести подобные варианты к минимуму, потому что запасы боеприпасов совсем невелики и пополнять их неоткуда.

С учетом всего этого было решено дать зеленый свет финальной стадии уничтожения мятежа. Администрация объявила жителям Центра об очередном зверстве боевиков: кровавые изуверы, отключившие административным площадям доступ к воде и электропитанию, теперь отключили подачу воздуха. Администрация Центра медленно умирает, но не сдается и заодно предупреждает всех жителей об опасности нахождения в коридорах и так далее. Одновременно с этим инженерная команда активировала экстренный Протокол Борьбы за Живучесть, и заранее переведенная на отдельное питание автоматика заблокировала все подуровни и жилые помещения, переводя их в герметичный режим. Подача воздуха в коридоры была отключена, и подвергшаяся небольшим модификациям система отвода продуктов горения начала откачивать оттуда воздух. А так как весь мятеж происходил в центральном и прочих коридорах второго уровня, попадание в десятку обещало быть стопроцентным.

Так и оказалось. Те, кто не спешил или вовсе не собирался примыкать к мятежу, остались сидеть в своих номерах, запертые автоматикой, зато с подачей воды и воздуха. Террористы, заполонившие коридоры, оказались отрезаны от жилых площадей и кислорода. По достаточно точным подсчетам автоматики, мятежников там скопилось порядка восьмисот штук, все старые стервы и около сотни прочих. В первые минуты они устроили истерику на весь второй уровень, пытались взламывать люки, переборки и решетки воздухопроводов. Но без воздуха террористы падали пачками, и дело обещало закончиться быстро. Нужно было закрыть этот вопрос если не до возвращения экспедиции, то хотя бы к моменту начала у них интоксикации. В основном потому, что разгружать привезенное продовольствие некому, пока не закончены боевые действия и сохраняется осадное положение. К тому же имело смысл избежать лишней головной боли со Снегирёвой, которая устроит панику, если поймет, что экспедиция, и Порфирьев в том числе, не может попасть в заблокированный террористами медотсек. Ей, конечно, никто не позволит его открыть, но осложнять и без того напряженную ситуацию Брилёв не хотел. Кто знает, какие инструкции заложены в ее блондинистую голову кукловодами из ГРУ? Что она устроит ради спасения командира своей шпионской ячейки, которому предана лично? И будут ли эти действия явными? Умереть в биорегенераторе во время очередного сеанса лечения Брилёв не собирается. Тем более что лечение ему помогает, он реально это чувствует.

Поэтому все что надо, было заблокировано, и началась откачка воздуха. Кто-то из задыхающихся террористок, какого-то черта по своей бабской тупости вытащивших в коридоры собственных детей, умолял лояльных жителей впустить их в номера. Кто-то ломился в свои собственные, в которых в момент блокировки остался кто-то еще. Изнутри заблокированный номер можно открыть вручную, и в конечном итоге порядка сотни номеров так или иначе оказались распахнутыми. Инженерной команде пришлось оперативно отключать их от системы воздухоснабжения, что заняло какое-то время, но в целом это лишь отсрочило неизбежное. Шансов у террористов не было, и вскоре все они должны были покинуть этот мир. Брилёв уже продумывал, как именно и какими силами будет проводиться операция по очистке Центра от такого количества трупов, как вдруг случилось страшное. Может, и не катастрофа, но ситуация в любую минуту может ею стать.

Предателей оказалось двое. Этого не ожидал никто. Помимо начальника охраны биоферм, старые стервы завербовали одного из солдат Взвода Быстрого Реагирования, контрактника, который был с Брилёвым с первого дня ядерной катастрофы и на полном основании считался одним из своих, доверенным человеком. Причем он тоже проходил испытание дезинформацией, и по какой причине не сообщил ее мятежницам, являлось загадкой. Либо сообщил, но старые стервы держали его роль в такой тайне даже среди своих, что информаторы Абрека не смогли узнать ничего не только о нем самом, но и о принесенной им дезе.

Вся операция от начала и до конца не рухнула исключительно потому, что Брилёв заранее предусмотрел страховку на случай утечки информации. Все его люди, даже те, что считались надежными и проверенными, были разделены на группы согласно выполняемым задачам, и с каждой группой поддерживалась отдельная связь на отдельной частоте, защищенной всеми доступными людям Миронова средствами. Полная картина событий была известна лишь спецназовцам Абрека, инженерам Миронова и самому Брилёву. Остальные выполняли приказы и были осведомлены о ситуации строго в рамках своей ответственности. Только это спасло Брилёва от поражения, потому что предатель из ВБР, как любой другой боец ВБР, не был в курсе общего плана подавления мятежа.

Как теперь известно, предатель из ВБР добровольно напросился в охрану медотсека. Арарат не стал ему отказывать, потому что второй боец, назначенный туда, тоже был добровольцем. Вроде как хотел заинтересовать собой Снегирёву, планировал, что в условиях террористической угрозы обстановка в закупоренном медотсеке будет более благоприятной – суровая романтика экстремальных ситуаций и все такое прочее. Короче, обоих отправили в медотсек беспрепятственно. Там же оказалась та самая баба, ради которой предатель пошел на предательство. Кто ее туда назначил и как вообще она оказалась в рядах Службы Безопасности – уже разбираются, но факт остается фактом: предатель из ВБР подло убил своего сослуживца и вместе с любовницей расстрелял остальную охрану. Все это произошло на глазах у инженерной команды, ведущей наблюдение через скрытые и не скрытые камеры, но помешать предателю люди Миронова оказались бессильны. Люк в медотсек был разблокирован изнутри, эта возможность заложена в запорные устройства жилых помещений конструктивно, и спустя минуту в медотсек набились все террористки, которых блокада застала в том подуровне.

Все медицинское оборудование бункера и Снегирёва в придачу оказались в руках старых стерв, среди которых обнаружилась Зарема. О том, что толстуха собирается принять участие в мятеже, никакой информации не поступало, но ее появление в рядах террористов никого не удивило. Однако тот факт, что она не подохла где-нибудь в другом подуровне от удушья, еще более осложнил возникшую проблему. Теперь в случае гибели Снегирёвой в бункере все равно остается какой-никакой медработник, что развязывает террористкам руки. При других обстоятельствах наверняка за Снегирёву встала бы горой куча народа, особенно те, кто проходил лечение и у нее, и у Заремы и имеет возможность сравнить. Но сейчас это никак не поможет, потому что в медотсек набились отъявленные террористки, стержень всего мятежа, которым терять нечего, и ради сохранения собственных жизней они убьют кого угодно. Тем более что у них есть Зарема и биорегенераторы.

Террористки сразу же попытались взять Брилёва за горло, но тут уже их ждала неприятная неожиданность. Муж одной из лидеров мятежа, тот самый офицер Беспалов, идеально разыграл свою партию, сценарий которой был написан Брилёвым лично. Вообще весь этот спектакль со свихнувшимся на почве нескончаемой бабской стервозности женоненавистником Брилёв задумал для того, чтобы потом, после подавления мятежа, у стада было меньше поводов ненавидеть администрацию. Если просто перебить восставших, то кто-нибудь обязательно посчитает их героями, павшими за правое дело, а администрацию шепотком и за спиной в очередной раз объявят кровавыми палачами. Зачем культивировать это, когда можно обставить все более тонко! Кровожадные террористы в погоне за властью и материальными благами устроили резню, в результате которой все увидели истинные лица так называемых повстанцев: психически больные субъекты, погубившие сотни жизней в угоду междоусобной грызне и личной мести друг другу.

В общем, Беспалову выдали в напарницы молодую заместительницу начальника Первой смены Службы Безопасности Центра, ту самую, которая проживала в одном номере с Соколянской, и она достаточно похоже изобразила в эфире пару-другую женщин, гибнущих от рук свихнувшегося психа. Террористки никак не ожидали такого расклада и были поставлены в тупик. Для усиления эффекта инженерная команда транслировала весь эфир мятежников в систему оповещения, чтобы жители Центра знали, кто на самом деле лишил их электричества, пищи и воздуха. Старые стервы, особенно жена Беспалова, несколько раз пытались образумить сумасшедшего соратника, но тот лишь отшучивался с совершенно безумными интонациями. Требовать чего-либо от Брилёва террористки не могли, контроль над Беспаловым они утратили, и с тех пор в противостоянии сторон возникла патовая ситуация.

Решить которую не удавалось вот уже вторые сутки. Просто взять и выпустить всех жителей из номеров Брилёв не мог, стадо сразу же поймет, что все подстроено, раз администрация в состоянии сделать это. Согласно официальной версии разблокировать подуровни, вернуть подачу воздуха и так далее может только тот, кто контролирует распределительную станцию, а для всех это – свихнувшийся террорист Беспалов. За прошедшие сутки все террористы, заблокированные в коридорах, давно и гарантированно умерли от удушья, и данные видеонаблюдения это подтверждали. Инженерная команда даже настаивала на сохранении блокады воздухоподачи, чтобы отсрочить массовое разложение трупов, которых на всех этажах в общей сложности накопилось порядка одиннадцати сотен. Но долго так продолжаться не может, запертые в номерах люди третьи сутки сидят без пищи, среди них растет паника. Отдельные жители уже пытались изнутри разблокировать свои номера и выйти в коридоры. Там их ждало ужасающее зрелище лежащих повсюду трупов, обезображенных удушьем, вкупе с самим удушьем, и вышедшие в страхе запирались обратно. Брилёв даже приказал на время сделать бесплатным доступ в сеть Центра, чтобы очевидцы делились там впечатлениями от зверств террористов. Это дало положительные результаты, которые могли быть еще большими, если подать питание на видеокамеры дверных замков в номерах, чтобы затворники увидели заполненные мертвыми телами коридоры, но при аварийном питании все вторичные функции бункера отключаются, и видеокамеры замков деактивируются.

Иными словами, сделать большего, при этом не разрушив стройную легенду о вине мятежников во всех злодеяниях, он не может. Администрации и так пришлось объяснять населению, почему команда Брилёва все еще жива, несмотря на отключение подачи воздуха. Дикторы, тщательно изображая переутомление на почве кислородного голодания, сообщили о том, что администрации удалось заблокироваться в нескольких герметичных помещениях и наладить искусственную регенерацию воздуха. Но химических реагентов очень мало, их приходится экономить, и кислорода едва хватает, чтобы не терять сознание. Сколько это будет продолжаться – никто не знает.

Конечно, можно разыграть штурм распределительной станции. Якобы спецназ и ВБР ценой человеческих потерь сумели добраться до скафандров с замкнутым циклом и в самоотверженной атаке, под огнем, взломали стальные двери в распределительную станцию, уничтожили Беспалова и восстановили подачу воздуха. Но тогда Брилёву автоматически придется иметь дело с террористками, потому что он вновь контролирует бункер. Старые стервы засыплют его требованиями, и риск потерять медицинское оборудование и единственного компетентного врача вновь резко возрастает. Сейчас все претензии к Беспалову, а сошедшему с ума человеку плевать на всех – и на медицину, и на врачей, и на самого себя. Он просто ради мстительного удовольствия выходит в эфир, когда вздумается, вызывает жену и несет ей какую-то безумную и циничную женоненавистническую чушь – словом, вошел в образ так, что сразу чувствуется ярмо двадцати лет семейной жизни. Но что делать дальше, Брилёв не понимал.

Устроить штурм медотсека? Но предатель из ВБР хорошо понимает, что это возможно. Он подготовился к такому варианту в первый же день после захвата медотсека: террористы устроили свои оборонительные позиции прямо в операционной, разместив огневые точки за биорегенераторами. Снегирёву держат в стационаре, в ее кабинете разместилась Зарема, которую мятежники назначили главврачом. Толстуха потребовала от своих подельниц не подпускать Снегирёву к медицинскому оборудованию без ее личного присутствия, и попыталась что-то там поменять в программе ИИ медотсека. Но не смогла отменить введенные Снегирёвой ограничения, а блондинка отказалась предоставлять ей доступ, прямо заявив о ее недостаточной для этого компетентности. Зарема, красная от злости, набросилась на нее с кулаками, но в тот момент рядом находилось много террористок, и они не допустили драки. Но толстуха смотрит на блондинку с нескрываемой ненавистью, это хорошо заметно даже через скрытые камеры. Что из этого выйдет дальше – актуальный вопрос.

Что делать?! Штурм невозможен, террористки убьют Снегирёву, как только поймут, что им конец. Отключить воду и ждать, когда медотсек вымрет от жажды? Это слишком долго и ничего не гарантирует. Во-первых, Снегирёва может умереть вместе со всеми, во-вторых, террористы опять-таки могут перед смертью ее убить, а медоборудование расстрелять. Снять блокаду с населения и обратиться к нему с воззванием образумить террористов? Пусть толпа сама расправится с ними или отберет у них медотсек? Слишком рискованно и неопределенно. Никто не знает, как толпа поведет себя на самом деле. И будут ли вообще террористки прислушиваться к мнению толпы теперь, когда стали в глазах населения виновницами всех бед. Более вероятно, что они попытаются выставить Брилёву кровавый ультиматум немедленно, как только поймут, что полковник снова контролирует бункер. Так как же предотвратить катастрофу?!

Абрек предлагал провести штурм внезапно, использовав для этого возвращение экспедиции со складов Росрезерва. Экспедиции нужна срочная медицинская помощь, под этим предлогом весь ее состав идет в медотсек, а еще лучше – его несут туда на носилках. В роли носильщиков будут выступать охранницы из СБ, террористкам будет спокойнее увидеть женщин. Весь спецназ под видом членов экспедиции уляжется на эти носилки, Порфирьеву можно просто обрисовать ситуацию и поставить задачу спасать Снегирёву, если откажется стрелять в остальных. Главное, застать террористов врасплох, успеть вывести из-под удара врача и ликвидировать предателя и его бабу, вооруженных боевым оружием. Дальше нужно лишь продержаться до прибытия основных сил. Если ВБР начнет штурм сразу же и будет действовать решительно, то шансы на успех есть.

Но в назначенный срок экспедиция в бункер не вернулась, и это явилось еще одной серьезной проблемой. С каждыми сутками шансов на их возвращение становилось все меньше. И это именно сейчас, когда в случае гибели медицинского оборудования вся надежда на те два биорегенератора, которые находятся на складах Росрезерва! Кого и на чем отправлять туда, если экспедиция погибла? В его распоряжении нет даже транспорта, способного добраться до складов. Транспорт, возможно, удастся подготовить, но все работы нужно проводить на поверхности, а кто захочет многократно выходить в радиоактивный ад даже под антирадом, если бункер останется без врача и биорегенераторов? Вот и выходит, что сама по себе гибель экспедиции не является для Брилёва необратимой катастрофой, но в совокупности с потерей медотсека и врача это становится катастрофой самой настоящей…

– Мы здесь, – вставленная в ухо гарнитура ожила голосом Абрека, и полковник коснулся пиктограммы запертых изнутри дверей на дисплее компьютера.

Запорный механизм щелкнул, и в кабинет вошли Абрек с Мироновым. Брилёв указал им на кресла напротив себя и хмуро поинтересовался:

– Есть новости?

– Ничего, – Абрек вернул ему хмурый взгляд. – На вызовы они не отвечают, но радиопередатчик один хрен не достанет дальше четырех-пяти километров, как его ни усиливай. Там ионизация, как у шайтана в заднице. Если предположить, что они живы, но задерживаются из-за поломки или еще чего, то сегодня уже не вернутся. У них интоксикация должна была начаться ночью в ноль тридцать, а уже десять.

– Они должны были вернуться к исходу четвертых суток, – Брилёв с досадой поморщился и перевел взгляд на Миронова – Уже середина шестых. Какова вероятность, что они вообще вернутся?

– Сложно сказать, – ответил тот. – Теоретически они опаздывают на два цикла, то есть, с учетом возни с базой, на четырнадцать часов. Сутки, требующиеся на восстановление между приемами антирада не в счет, в это время они не двигаются. Если предположить, что у них что-то сломалось в пути и они пытаются это починить, то четырнадцати часов могло не хватить. Поломка сложная или после ремонта времени на дорогу осталось мало… Думаю, шансы еще есть. Тут больше по медицинским показателям ориентироваться надо. Сколько интоксикаций они смогут выдержать. А это вопрос к Снегирёвой. Но мы не стали задавать ей вопросы, чтобы не провоцировать террористок.

– Какова обстановка в Центре? – Брилёв запустил трансляцию с камер медотсека и вывел ее на настенный экран.

С тех пор как мятежники с подачи предателя разбили все не скрытые камеры, наблюдение за происходящим внутри осложнилось. Скрытые камеры имели мертвые зоны и показывали не все, но одна из них показывала Снегирёву, работающую с биорегенератором. Судя по активным экранам, внутри него находился пациент. Возле блондинки стояла террористка Беспалова и еще пара мятежниц. Беспалова что-то выясняла у Снегирёвой, та хмуро отвечала. Возле другого биорегенератора, тоже задействованного, виднелась недовольная и набычившаяся Зарема. Вид у всех был потрепанный, сильно утомленный и нервозный, но конфликта вроде не наблюдалось.

– Ночь прошла относительно спокойно. – Миронов сверился со своими девайсами и принялся излагать зафиксированные события: – Несколько женщин, имеющие детей, пытались покидать номера и обыскивать трупы в поисках съестного, но ничего не нашли и вернулись обратно. Мы устроили им утечку воздуха, чтобы не нарушать легенду. Теперь они жалуются в сети, что им трудно дышать, и советуют людям не использовать возможность вручную разблокировать двери в номера. Мы следим, чтобы им хватило воздуха… не стали отключать полностью, они же вроде не террористы и открывали двери не с целью оказания помощи мятежникам…

Он бросил на Брилёва вопросительный взгляд.

– Не отключайте, – одобрил полковник. – Пусть живут, мы не звери. К тому же их рассказы нам на руку. Что происходит в нестандартных номерах? Изготовленных по программе расселения?

– Там было сложнее. – Миронов открыл какую-то сводку. – Заблокировать нестандартные номера невозможно, поэтому пришлось блокировать целиком подуровни, в которых они расположены. Везде, где имелись террористы, воздух был откачан согласно вашему плану. Там выживших нет. В остальных толпа перевернула все вверх дном в поисках пищи, но сейчас все лежат на кроватях, экономят силы и постят в сеть свои мысли. Одни считают, что скоро начнутся голодные смерти, и призывают взломать переборки, но не знают, чем и как это сделать. Другие пишут призывы уцелевшим работникам биоферм и складов отыскать инструмент и всех спасти, но никто на это не отвечает. Третьи пишут, что это потому, что на третьем и первом уровнях никто не выжил, потому что террористы вырубили им подачу воздуха, и все умерли, включая растения и животных. Четвертые объясняют их молчание тем, что там доступ в сеть заблокирован террористами, эту мысль мы аккуратно внедрили в сеть и теперь развиваем. Ну и, как вы приказали, официально через дикторов успокаиваем людей, обещая, что вскоре аварийное питание иссякнет, электричество вырубится, и люки разблокируются сами собой. Мы доберемся до распределительной станции, выбьем оттуда террористов и все включим прежде, чем начнут гибнуть люди и биофермы. Собственно, сейчас на это надеются все, даже террористы в медотсеке.

Он сделал небольшую паузу и закончил:

– Не знаем, кто из оставшихся жителей и насколько хорошо разбирается в характеристиках «Подземстроя-1»… вообще на втором уровне мужчин не осталось, только женщины, и среди них, по нашим данным, нет местных специалистов. Все, что были, либо присоединились к террористам и уничтожены, либо работают на нас и находятся сейчас на первом и третьем уровнях. Но если строго придерживаться разработанной легенды, то завтра к полудню аварийное питание должно полностью вырубиться.

– В медотсеке знают о точных сроках? – Брилёв раздраженно скривился. Этого еще не хватало.

– Вроде нет, – пожал плечами Миронов. – Но там Зарема всем рассказывает, что аварийное питание рассчитано на несколько дней, и оно точно закончится гораздо раньше, чем человеческий организм обессилит от голода. Поэтому террористы готовятся к решительным действиям. Мы прослушиваем их разговоры посредством всего, что может воспринимать аудио, включая микрофоны на рациях предателя и Беспаловой. Они обсуждают варианты, готовятся противодействовать возможному штурму и планируют отправить вооруженную команду на биофермы, за продовольствием и выяснением обстановки.

– Каковы наши шансы успешно провести штурм в полной темноте? – Этот вопрос предназначался Абреку. – Если позволить террористам отправить часть боевиков на третий уровень?

– Какие-то шансы есть, – уклончиво ответил спецназовец. – Но что из этого выйдет… В смысле, медотсек мы захватим, но вряд ли получится сделать это чисто. Тут главное – внезапность, а они займут позиции сразу, как только свет вырубится. И как только мы начнем действовать, кто-нибудь из них может успеть выстрелить в Снегирёву или в биорегенераторы. У предателя даже гранаты есть, целых четыре: две своих и две от убитого бойца. С ними сейчас его баба ходит.

– Вы уверены, что мы не можем отключить им аварийное питание извне? – уточнил полковник.

– Исключено, – подтвердил Миронов. – Аварийная аккумуляторная группа установлена прямо там, в техническом помещении медотсека. Мы выяснили, это еще когда сами сидели в нем, отбиваясь от Службы Безопасности. Благодаря этому они так и не смогли нас взять. Сейчас ситуация обратная. На медотсек мы никак повлиять не можем. Подобная схема автономности применена не только там. В реакторе так же, в выходном шлюзе, в лифтовых шахтах, и здесь, в административном отсеке тоже. Отключение питания – не вариант, нужно искать другой способ.

– Легко сказать… – поморщился Брилёв, вновь бросая взгляд на изображение установленных в медотсеке скрытых камер. – Известно, что там происходит? Откуда люди в биорегенераторах?

– Двоим террористкам утром стало плохо, – объяснил Миронов. – То ли от голода, то ли от старых болячек, то ли от всего сразу – слышно было неважно. Одна из них за минуту дважды теряла сознание, другая жаловалась на сильные боли. Зарема собралась их осмотреть, но та, первая тетка, потребовала, чтобы ее осматривала Снегирёва. Там целый скандал разразился из-за того, что не всем это понравилось. Но за тетку заступилось не меньше десяти террористок, и Беспалова приказала привести Снегирёву из стационара. Ее привели, она осматривала первую, а Зарема – вторую. По результатам осмотра Снегирёва положила свою тетку в биорегенератор, и снова возник скандал. Зарема заявила, что никто точно не знает, когда именно иссякнет аварийное питание, и если это произойдет во время сеанса лечения, пациентка захлебнется биораствором. Снегирёва ответила, что обесточенный биорегенератор можно открыть вручную, а пациента она откачает, если придется. Зато без биорегенератора тетка может впасть в кому из-за каких-то там проблем с сердцем. Больная, как это услышала, так чуть ли не сама полезла в БР. Короче, террористки разрешили Снегирёвой работать. Зарема сделала своей тетке пару уколов и уложила спать. Снегирёва что-то говорила на тему того, что ту, вторую тетку, тоже нужно в биорегенератор, но Зарема устроила скандал, и ее сторонницы велели Снегирёвой заткнуться. А через пять минут та баба стала задыхаться, ее притащили в операционную, и Снегирёва заявила, что у больной развивается шок. Зарема положила тетку в биорегенератор и сама занимается лечением. Но закусило ее конкретно, это видно. Остальные террористки на Снегирёву больше не рычат, Беспалова периодически спрашивает у нее что-то на тему лечения, потому что ей самой хреново и она тоже хочет в биорегенератор. В общих чертах как-то так. Может, для надежности незаметно подать в медотсек основное напряжение? Пусть Снегирёва лечит Беспалову, тогда у террористок будет меньше желания ее убить.

– Не поможет, – отверг предложение Брилёв. – Как только они поймут, что им конец, желание убить врача нам назло снова вырастет. – Полковник перевел взгляд с изображения Снегирёвой на Абрека: – А если разыграть спектакль? Допустим, сумасшедший Беспалов сам разблокировал распределительную станцию и вышел то ли погулять, то ли пострелять. Мы его ликвидировали и захватили станцию. А пока это происходило, с поверхности вернулась экспедиция. У них передозировка, время истекает, срочно требуется медицинская помощь… Даже не так! Раз шлюз и лифтовая шахта автономны, значит, сумасшедший Беспалов не смог помешать экспедиции попасть в бункер! Его это возмутило, и свихнувшийся террорист вышел из распределительной станции, чтобы их всех убить, а заодно разжиться продуктами, которые они привезли. Он же голодает четвертые сутки, как все! Возникла перестрелка, в результате которой террорист был убит, а несколько членов экспедиции получили ранения! А еще у них передозировка! Сыграем на этом! Группа захвата выдает себя за экспедицию, и террористы впускают их внутрь. Рассчитаем, чтобы все это происходило в тот момент, когда лидер террористов Беспалова будет в биорегенераторе, лишним не будет. Застанем их врасплох!

– Может не сработать, – Абрек с сомнением покачал головой. – Людей Порфирьева все знают, не говоря о самом Порфирьеве. У нас такого жлоба нет, кем заменить? Да еще в фотохромном комбинезоне! Террористы могут просечь тему до того, как группа захвата окажется внутри медотсека. Хрен его знает, что тогда начнется. Если полетят гранаты, без потерь не обойдется. И биорегенераторы осколками побьет.

– Какие есть предложения? – Эту фразу Брилёв за прошедшие трое суток произнес уже в пятый раз. – Ждать отключения аварийного питания и идти на штурм вообще без всякой внезапности? Даже без такой?

– Мы прорабатываем возможность пустить в медотсек слезоточивый газ, – ответил Абрек, вопросительно глядя на Миронова. – Через систему воздухоснабжения.

– Да? – оживился Брилёв. – Когда будете готовы?

– Пока непонятно, – начальник инженерной команды не демонстрировал оптимизма. – Газа у нас мало, хватит его или нет – сейчас считаем. Тут нужен нервнопаралитический, чтобы гарантированно сработало. Своего газа у нас не было вообще никакого, а слезоточивый стоит на вооружении Службы Безопасности, только они почти все потратили еще тогда, когда пытались нас из медотсека выкурить. Того, что осталось, хватило бы на закрытый медотсек, но террористы держат входной люк открытым, и это сделает газовую атаку неэффективной.

– Так закройте люк удаленно! – заявил Брилёв.

– Не получится. – Миронов поморщился. – Люк был заблокирован, когда предатели открывали его изнутри. Они сняли блокировку вручную. Это автоматически отключает возможность удаленного запирания. Чтобы она заработала, нужно так же вручную заново включить возможность блокировки. Поставить переключатель аварийного отпирания в прежнее положение.

– Это всего одно движение, – подтвердил Абрек. – Но, чтобы сделать это, надо попасть внутрь медотсека. И нейтрализовать тех, кто может взорвать гранаты. Как быстро газ начнет действовать?

– Постараемся подать его под максимальным давлением, – инженер вновь сверился с какими-то своими файлами. – Думаю, нам потребуется секунд пять-шесть. После этого там уже никто не сможет глаза открыть.

– Проблема в том, – продолжил за него Абрек, – что в медотсеке наших осведомителей нет. Там только террористы. Некого отправить выключатель поюзать! Врываться туда с боем ради этого бесполезно – террористы начнут стрелять в Снегирёву или взрывать оборудование, как только начнется кипиш. А тут весь смысл во внезапности: люк неожиданно закрылся, пока все удивлялись, пялились на люк и друг на друга, – пять секунд и прошло. Прицельно стрелять уже некому, разве только гранаты с закрытыми глазами бросать куда угодно, если решили умереть громко.

– То есть это тупик? – Брилёв с досадой скривился.

– Ну… – Абрек неуверенно замялся. – Можно попробовать убедить кого-то из осведомителей… или какую-нибудь бабу из охраны переодеть… может, не узнают… тут лишь бы успела войти в медотсек и нажать на переключатель… Только для этого все равно придется снимать аварийную блокировку люков и переборок. Иначе в подуровень медотсека не попасть.

– То есть террористы поймут, что мы контролируем бункер, – закончил за него Брилёв. – И начнут готовиться к возможному штурму и сыпать ультиматумами. А если сделать вид, что это Беспалов снял блокировку? Типа, взбрело сумасшедшему в голову поразвлечься? Пусть включает-выключает раз двадцать подряд, для правдоподобности? Наш агент успеет проскочить, пусть что-нибудь слезливое причитает, про больных детей, например!

– Про детей лучше не надо, – возразил Абрек. – Эти старые шалавы всех детей в бункере уже выучили, могут сразу заподозрить! Сама по себе идея нормальная, только исполнителя нужно еще найти.

– Пообещай солидную награду! – заявил полковник. – Реально солидную, тут не до торга!

– Тут дело не в награде, – Абрек вновь покачал головой. – Я не знаю, кто из баб потянет это. Надо же не просто на выключатель нажать, надо еще очень быстро засечь противников с гранатами и успеть их уничтожить до того, как они схватятся за эти гранаты. И не позволить никому снова все выключить, а ведь там полно вооруженных террористок. Мы, конечно, будем следить по видео и подсказывать по рации, но я фиг знаю, что из этого выйдет. Короче, пока прорабатываем этот вариант… – Он скосил глаза на настенную видеопанель и недовольно скривился: – Старая сморщенная ишачиха… Не мог кто-нибудь помоложе заболеть!

Брилёв проследил его взгляд. Видеопанель по-прежнему демонстрировала трансляцию с пары скрытых камер, установленных в операционной. Биорегенератор, с которым работала Снегирёва, только что закончил процедуру и выпустил пациента. Несколько террористок во главе с Беспаловой помогали подняться с ложа своей подельнице, полной женщине лет пятидесяти с рыхлым телом и дряблой кожей. Обнаженное женское тело в таком состоянии ничего, кроме брезгливости, не вызывало, и Брилёв с отвращением вспомнил, что его ныне покойная женушка последние лет десять совместной жизни выглядела именно так. Полковник мысленным взглядом окинул своих нынешних любовниц плюс тех девушек, которые таковыми не являлись, но стояли в очереди, и поймал себя на мысли, что все-таки народ, в основной своей массе ныне покойный, в общем-то прав: нет худа без добра. Может, пока ситуация настолько напряженная, вызвать к себе Соколянскую под каким-нибудь медицинским предлогом и позволить ей затащить себя в постель? Интересно, Соколянская, когда поймет, что сейчас ей выдался шанс, начнет действовать сразу или попытается набить себе цену? Если второе, то это даже увлекательно – можно достаточно прозрачно намекнуть ей, что истинная преданность доказывается не в обстановке благоденствия, а как раз в такие вот тяжелые времена. Очень любопытно посмотреть, как она поведет себя дальше…

– Да ну на хрен!!! – Абрек вскочил, меняясь в лице.

Брилёв дернулся, не сразу понимая, что происходит, и сосредоточился на изображении с камер медотсека. Несколько секунд назад террористки накинули на свою вылеченную подельницу какие-то тряпки и вывели из операционной. Пациентка выглядела достаточно бодро, заметно лучше, чем до биорегенератора, слабо улыбалась и шла самостоятельно. Результаты лечения, судя по всему, удовлетворили Беспалову, и она обменялась со Снегирёвой несколькими фразами. Старые стервы с подачи предателя говорили тихо, страховались от прослушки, и задумавшийся Брилёв уловил только общий смысл сказанного. Беспалова выразила Снегирёвой свое одобрение вместе с желанием пройти лечение прямо сейчас, пока в медотсеке еще есть аварийное питание. Блондинка сказала, что ей нужно несколько минут, чтобы подготовить процедуру, потом Беспалову позвали в стационар, и она вышла. В операционной кроме Снегирёвой и Заремы никого не осталось, и блондинка склонилась над ложем биорегенератора, что-то там проверяя.

В этот момент стоящая возле другого БР Зарема схватила со стола диагност и бросилась к Снегирёвой. Абрек среагировал именно на это, но сделать ничего не мог. Толстуха подбежала к блондинке и с размаха ударила ее диагностом по голове. Снегирёва упала грудью на ложе, хватаясь за голову, и Зарема принялась осыпать ее ударами, явно стремясь забить насмерть. Брилёв вскочил и застыл, не зная, что делать. Сейчас толстуха убьет Снегирёву и останется единственным медиком в бункере. Его жизнь будет в ее руках. Со всеми вытекающими отсюда вариантами последствий. Если ее убить, то облучение медленно прикончит самого Брилёва. И даже если не убить, то, скорее всего, его ждет то же самое, потому что Зарема не сможет излечить облучение, которое даже не смогла обнаружить. Брилёв, остолбенев от шока, панически расширенными глазами смотрел, как Зарема наносит Снегирёвой удар за ударом.

Блондинка пыталась закрывать быстро намокающую кровью голову руками, ее запястья и тыльные стороны ладоней были покрыты рваными ранами, но смогла лишь неуклюже сползти с забрызганного кровью ложа. Она упала на пол и сжалась в комок, стараясь защитить голову и прижиматься к станине биорегенератора. Разъяренная Зарема, багровая от отдышки и психованной ненависти, принялась бить ее ногами, чередуя размашистые пинки с ударами покрывшимся трещинами диагностом.

– Мозг! – Абрек в бессильной злобе обернулся к Миронову. – Сделай что-нибудь, шайтан тебя!!!

– Что я сделаю?!! – Взгляд Миронова панически метался с экрана на собственное оборудование.

– Прикажи дикторам на максимальной громкости объявить, что в операционной террористка Зарема пытается забить насмерть доктора Снегирёву! Может, они услышат!

– Они вырубили звук в системе оповещения! – панически взвыл Миронов. – Ты же знаешь!!!

– Объявляй!!! – рявкнул Абрек, и по его нервному воплю Брилёв понял, что все пропало.

Сжавшаяся под градом ударов, покрытая кровью Снегирёва уже не сопротивлялась, лишь закрывала голову одной рукой, как могла. Вторую руку она прижала к животу, засунув под запачканный кровью халат, видимо, получила тяжелую травму от ударов ногами. Окровавленная блондинка судорожно дернулась, то ли пытаясь вытащить из-под халата руку, то ли у нее началась предсмертная агония. Зарема это поняла и начала наносить удары с удвоенной яростью, сверкая белками налитых кровью черных глаз. Снегирёва дернулась второй раз, ее рука выпала из-под халата, и микрофоны отчетливо донесли до Брилёва беспорядочный грохот выстрелов.

– У нее ствол! – изумленно выдохнул Миронов.

В руке у Снегирёвой был боевой пистолет, и залитая кровью блондинка стреляла из него в Зарему скорее наугад, нежели прицельно. Первые две пули прошли мимо, ударяя в пол и заставляя толстуху в ужасе отпрыгнуть от своей жертвы. Третья пуля разбила Зареме голень, толстуха с воплем упала и получила четвертую пулю в необъятный от жировых складок живот. Медсестра задергалась, хватаясь за рану мясистыми ладонями, и отчаянно заголосила. Покрытая кровью Снегирёва неуклюже поднялась на четвереньки и поползла куда-то, опираясь на пистолет. На выстрелы из ведущей в стационар двери выскочили террористки, и блондинка, не глядя, дважды выстрелила в их сторону. Пули прошли мимо, но перепуганные террористки бросились обратно, и Снегирёва выстрелила в другую сторону, туда, где из двери, ведущей в диагностический кабинет, выскочил предатель с автоматом наизготовку. В предателя Снегирёва тоже не попала, и солдат успел выскочить за дверь, занимая позицию за обрезом дверного проема. Блондинка, оставляя за собой кровавый след, доползла на четвереньках до двери в свой кабинет-жилище и вползла внутрь. Предатель, изготовившийся для ведения огня, высунулся из дверного проема, беря Снегирёву на мушку, но та уже захлопнула дверь, скрываясь из вида. Предатель не стал стрелять, то ли не решился терять свой главный козырь, то ли не был уверен в том, как поступить.

– Видео! – Брилёв вышел из ступора. – Дайте видео из ее комнаты!

Миронов проделал короткую манипуляцию со своим оборудованием, и настенная панель изменила картинку. Снегирёва заперла изнутри дверь, ведущую в операционную, и ползла к противоположной двери, ведущей в стационар. В этот момент дверь распахнулась, но врывающиеся в нее террористки увидели направленный на них пистолет и рванули назад. Снегирёва выстрелила и попала в стену. Она доползла до двери, заперла ее изнутри и поползла куда-то прочь из поля зрения камеры.

– Где она? – нервно выпалил Брилёв. – Разверните камеру!

– Там нет камеры, только видеодатчик, он не разворачивается! – Миронов ошарашенно смотрел на оставшиеся в кадре ноги стоящей на четвереньках Снегирёвой. Блондинка то ли дергалась, то ли упиралась во что-то. – Мы поставили под наблюдение только двери, чтобы видеть, кто к ней приходит. Больше не стали ничего ставить, оборудования не хватает, и скандалов не хотелось. Какой-нибудь дежурный дебил сольет в сеть ее голые видео, она узнает – единственного врача во враги лучше не записывать! Вы же сами приказали ее не провоцировать… Что она делает?!

– Там у нее диван, – ответил Абрек. – На котором она спит. Она пытается отодвинуть диван, хочет за ним спрятаться. Какая-никакая, но позиция, автоматную пулю не удержит, но обзор скрывает, и самому вести огонь можно… Откуда у нее пистолет?!

– Что? – Брилёв смотрел, как вымазанные в крови штанины легинсов Снегирёвой скрываются за пределами видимости камеры. Он перевел взгляд на Абрека: – То есть это не ты выдал ей оружие перед мятежом?

– Нет, – Абрек был ошарашен не меньше остальных. – Я отправил туда усиленную охрану… Зачем ей пистолет… У нас таких даже нету, это полицейский ствол…

– Может, террористы выдали… – неуверенно произнес Миронов.

– Чтобы она отстреливалась от них, когда они захотят ее убить? – Абрек с недовольной гримасой пытался разглядеть, что происходит со Снегирёвой, но видеодатчик цеплял лишь кусок отодвинутого дивана и заляпанный кровавыми разводами пол возле него. – Кто-то принес ей ствол до мятежа!

– Кто?! – возразил Миронов. – Она всегда на виду, за ней следит отдельная программа! Пока она работает в медотсеке, ей точно никто ничего не передавал! К ней в комнату никто не заходит, один раз Зарема прокралась, украла у Снегирёвой резинку для волос, потом продала кому-то… С тех пор Снегирёва комнату запирает, когда выходит. Уборку проводит сама. Если кто-то и передал ей ствол, то не в медотсеке! В ресторане или в спортзале!

– Исключено! – Абрек решительно отмахнулся. – Там за ней постоянно наблюдают! За ней всегда кто-нибудь следит, даже когда она к Порфирьеву в номер пытается пролезть!

– Значит, Порфирьев ей ствол и выдал! – сделал вывод Миронов. – Она же была у него, типа, на беговой дорожке! Из поля зрения камер выпадала несколько раз на несколько секунд! Там много времени не нужно!

– А у Порфирьева он откуда?! – немедленно парировал Абрек. – Когда Варяг попал в бункер, его раз двадцать с головы до ног обшарили! И вещи его перетряхнули сто раз! Не было у него оружия! И пронести он его не мог! Ни тогда, ни потом, даже если где-то на поверхности спрятал! Все, кто на поверхность выходит, по возвращении проходят через досмотровую систему, она автоматическая, встроена в лифтовые кабины, ты же сам ее запускал! Мы ее никогда не отключаем, чтобы видеть, кто что с собой с поверхности тащит, чтобы ничего не сперли!

– Значит, Варяг пронес ствол до того, как мы запустили систему! – настаивал инженер. – Мы же не сразу ее запустили!

– Сразу! – Абрек начал злиться. – Она не работала только в тот день, когда команда Менделеева впервые попала в бункер! Но тогда их обшмонали тщательно в несколько раз: сначала при входе, а потом пока их от интоксикации корчило!

– Потом выясним, – пресек перебранку Брилёв. – Сейчас нужно понять, как использовать это! Она выживет? Мы можем это узнать?

– Можно залезть в ее коммуникатор, – ответил Миронов. – Мы его взломали в первый же день, но там нет ничего интересного. Но есть встроенный производителем комплект датчиков биомониторинга. Датчики дешманские, коммуникатор у нее бюджетный, но понять, жива она или нет, их хватит.

– Сделайте это! – Брилёв не сводил взгляда с изображения.

Двери там надежные, пинками не выломать, но предатель может расстрелять запоры из автомата. Если террористы захотят устроить штурм комнаты, то до Снегирёвой они доберутся. Вопрос, сколько у него есть времени, чтобы использовать ситуацию. И как именно сделать это.

Лицо полковника исказила гримаса бессильной злобы. Фактически он победил, террористок осталось три десятка с небольшим, даже Снегирёва теперь не в их руках, но как додавить оставшихся – никто не знает. Может, рискнуть медотсеком, пока мятежники вновь не добрались до блондинки? Устроить штурм? Теперь уже неважно, как это будет выглядеть потом, основная цель достигнута, штурм можно будет списать на безвыходную ситуацию – террористки пытались убить единственного врача и уничтожить медицинское оборудование. Все поверят, недоверчивых к тому моменту больше не останется. Итак, что имеется на данный момент…

На первом уровне заперто почти пятьсот человек – все лояльные сотрудники Центра, которых он заранее под разными предлогами собрал тут перед началом мятежа. Теперь, после отделения зерен от плевел, их стало меньше человек на пятьдесят. Для поддержания полноценного функционирования Центра это ощутимая потеря, но ее можно восполнить со временем посредством обучения новых кадров. Пока же лояльные работники сидят, запертые в комфортных номерах, их регулярно поят и кормят, и все их беды заключаются в отсутствии основного электропитания. Они уверены, что террористы заблокировали их подуровни и вырубили почти всю электронику, кроме той, что имеет доступ к аварийному питанию. Почти ничего не функционирует, но на этом их проблемы заканчиваются. Доказавшие меткими выстрелами свою лояльность сотрудники СБ взяли под охрану все межподуровневые люки и гермопереборки, чтобы никто по глупости или случайности не захотел нарушить герметизацию и устроить утечку кислорода в лишенные воздуха коридоры бункера. Позже, когда террористы будут полностью уничтожены, людям будут показаны их зверства в виде этих самых коридоров, заполненных трупами задохнувшихся людей. Пока же они особо не испуганы и могут сидеть взаперти достаточно долго.

На третьем уровне ситуация аналогичная, там после чистки осталось всего полсотни работников, и они уже продолжили обслуживание биоферм и прочих технических систем бункера. За ними надзирает столь же лояльная охрана, она же временно помогает им в работе, потому что людей не хватает. Все пашут в авральном режиме в две смены, но несколько дней вполне вытерпят.

Второй уровень завален трупами террористов, их там штук шестьсот, но без воздуха разложение трупов удается предотвратить, а основная масса бесполезного населения выжила. По данным людей Миронова, там уцелело порядка трех с половиной тысяч человек. Детей погибло не так уж много, их было больше трехсот, сейчас осталось меньше трехсот, но в общем-то статистика все та же – детей, грубо, триста. Остальные выжившие – женщины до тридцати пяти, половина – вообще до тридцати. Брилёв подавил вздох. Его бы воля – так лучше б он избавился от этих, а оставил старых, которым за сорок. Они хотя б не плодились бы. Но именно старые стервы устроили весь этот бунт, за что и поплатились. Количество бесполезных проедателей биоферм удалось сократить почти на двенадцать сотен штук, это позволит ему достичь первостепенных целей. Хотя в перспективе проблемы остались прежними – вся эта толпа молодого бабья рано или поздно пожелает родить, и в Центре снова произойдет демографическая катастрофа.

Может, отключить от воздухоснабжения пару-другую жилых подуровней и свалить все на террористов? Это позволит избавиться еще от полутысячи ртов, способ оказался настолько эффективным, что Брилёв сам не ожидал такого результата. Но устраивать такое в спешке, тщательно не продумав последствия, нельзя. Одно дело отдать своим людям приказ уничтожить террористов, которые стремятся уничтожить их самих. Другое дело – приказать уничтожить полтысячи человек, которые к террористам присоединяться не стали. Среди них наверняка окажутся чьи-нибудь любовницы или даже родственники. Такое может вызвать скрытое недовольство, озлобление и желание отомстить когда-нибудь потом, когда все уляжется. Как ни жаль, но от этой идеи придется отказаться. По крайней мере, сейчас. Тем более что сейчас нужно бросить все силы на решение проблемы с последними террористами.

– Готово! – сообщил Миронов, считывая что-то со своих хитроумных девайсов. – Мы подключились к датчикам биомониторинга на коммуникаторе Снегирёвой! Вот данные!

Он создал в углу настенной видеопанели небольшой экран и вывел туда несколько цифр.

– Что это значит? – Брилёв всмотрелся в показатели. – Самый верхний – это пульс?

– Так точно! – подтвердил начальник инженерной команды. – Пульс, потом давление, ниже частота дыхания, самая нижняя строка – количество потраченных калорий. Больше ее коммуникатор ничего не умеет. Только я не очень понимаю, что с ней происходит, я не медик. Пульс слишком большой вроде…

– У нее кровотечение и травма головы, – перебил его Абрек. – Скорее всего, сотрясение мозга. Наверняка есть переломы. Пульс учащенный, дыхание нестабильное, давление, похоже, падает. Она на адреналине сейчас, как только надпочечники успокоятся – потеряет сознание.

– Она выживет? – Брилёв напрягся еще сильнее.

– Не знаю. Какое-то время она проживет, раз сразу не умерла. А вот сколько конкретно… – попадающий в поле зрения видеодатчика диванчик Снегирёвой шевельнулся, и Абрек насторожился: – Она двигает диван! Зачем, блин?! Такая хорошая позиция была!

На экране диван медленно сместился к двери, ведущей в стационар, и стало видно руки Снегирёвой. Некогда белые рукава медицинского халата были изорваны и густо выпачканы кровью.

– Она подперла диваном дверь! – констатировал Миронов. – У нее двери вовнутрь открываются, она хочет использовать это. Но диван легкий совсем, если несколько человек навалятся на дверь – отодвинут все равно!

– Она поняла, что скоро отключится, – Абрек мрачно наблюдал за неуклюжими потугами ползающей по полу блондинки. – Хочет перегородить входы хоть как-нибудь. Надеется услышать звуки взламываемой двери и успеть открыть огонь, пока террористы будут диван отодвигать. Бесполезно. Если сознание потеряет – хоть отбойным молотком двери вскрывай, не услышит.

Тем временем Снегирёва оттолкала диван вплотную к двери в стационар и, пошатываясь, поползла на четвереньках к столу. Ее рука все еще сжимала пистолет, и блондинка неуклюже опиралась на предплечье. Вторую руку она поджала к животу и старалась не пользоваться ею вообще, видимо, сдвигание дивана вызвало сильную боль. Добравшись до стола, Снегирёва неловко завалилась на бок, переворачиваясь на спину, уперлась в стол ногами и попыталась столкнуть его к другой двери, ведущей в операционную.

– Абрек! – Брилёв едва сумел подавить истеричные интонации. – Думай, как использовать ситуацию! Сейчас террористы не могут ее убить! Можно провести штурм, пока они не добрались до нее опять?!

– Мозг, включи картинку из операционной! – вместо ответа произнес Абрек.

Миронов потыкал пальцами в монитор Брилёва, и настенная панель разделилась на два экрана. Первый, поменьше, продолжал показывать видимую часть комнаты Снегирёвой, второй, более крупный, дал изображение с обеих скрытых камер в операционной. Помещение оказалось набито террористками. Беспалова что-то обсуждала с предателями, для надежности укрывшись за дальним биорегенератором. За станиной среднего биорегенератора, еще не выпустившего пациентку, собрались с десяток мятежниц. Те из них, что были вооружены, занимали позиции в сторону выхода из медотсека, несколько невооруженных ждали, пока закончится сеанс лечения. Возле самого ближнего БР, на замызганном кровавыми разводами и каплями полу, возвышалась жирная туша Заремы, над которой возились четыре тетки с перевязочным материалом в руках.

– Она мертва? – Брилёв вгляделся в бледное лицо медсестры. – Мозг, можешь увеличить?

Изображение с одной из камер взяло Зарему более крупным планом, и Абрек разочарованно произнес:

– Живая она, дочь шайтана! Без сознания. Пуля прошла навылет через куски сала, была бы стройной – вообще бы мимо пролетело! У нее даже кровотечения нет. Это с ноги натекло, там, похоже, кость раздробило. Она от болевого шока вырубилась. Но от перелома ноги она не подохнет.

– Плохо, – оценил Брилёв. – Значит, у террористов по-прежнему есть свой медик. Нужен штурм! И чтобы во время штурма какая-нибудь шальная пуля террористов попала ей в голову!

– Надо обдумать детали, – Абрек хмуро разглядывал изображения с камер. – Они заняли позиции за биорегенераторами. Особенно предатель со своей сучкой. У них боевое оружие и гранаты. Через стерв, которые засели за баррикадой возле входного люка, мы пройдем. Но основной бой придется вести в операционной. Помещение маленькое, там одной гранаты хватит, чтобы были потери, а у них – четыре. Как минимум будут раненые. Биорегенераторы выйдут из строя. Экспедиция не вернулась, новые бээры взять неоткуда, что со Снегирёвой – непонятно. В таких условиях убедить людей пойти на штурм будет тяжело.

– Пока Снегирёва жива, шансов на успех больше, чем если протянем время и дадим ей умереть! – возразил Брилёв, но судя по мрачному блеску черных глаз Абрека, этот аргумент его не убедил.

– Что она может сделать без биорегенераторов? – возразил спецназовец. – Излечить пулевое подручными средствами? Пинцетом достать осколки из легких?

Он посмотрел на изображение Снегирёвой. Та дотолкала стол до двери и неуклюже, одной рукой, снимала с себя окровавленный медицинский халат. Это удалось ей не сразу, и блондинка принялась нетвердыми движениями делать из халата повязку на кровоточащую голову. Дважды халат соскользнул с пропитанных кровью волос, и Снегирёвой пришлось воспользоваться второй рукой. Судя по исказившей залитое кровью лицо гримасе, это далось ей очень болезненно, но в итоге блондинка соорудила на голове подобие повязки и замерла, положив руку с пистолетом на живот.

– Все. – Абрек перевел взгляд на данные датчиков биомониторинга. – Она в отключке. Мозг, подключи все эти камеры к экрану в моем кабинете. Мы с мужиками будем думать, что делать. Разрешите идти, Дмитрий Адамович? Тут без тщательного планирования работать нельзя. Только хуже будет.

– Иди. – Брилёв с трудом заставил себя не давить на Абрека. – Я на вас надеюсь.

Спецназовец с инженером ушли, и полковник заперся в кабинете, скользя по экранам нервным взглядом. Абрек не хочет рисковать, это видно. Ему не нужно лечиться от облучения, в момент того рокового взрыва в КП-дублере он и его головорезы были в полном боевом, и хоть фотохромный комбинезон и хуже скафандра высшей защиты, облучения костей они не получили. Им не понять того, что ощущает сейчас Брилёв! Они просто не хотят получить пулю, которую некому или нечем будет из них вытащить. И он, Брилёв, хорошо их понимает, но от этого ему не легче. Без квалифицированного врача он умрет через какое-то время, пусть даже небыстро, но какая разница?!! Он не собирается умирать!

Полковник уселся в кресло и замер, задумчиво глядя то на неподвижную Снегирёву, халат на голове которой медленно набухал кровью, то на террористов, торопливо усиливающих оборону операционной. Итак, его подозрения подтвердились: Снегирёва – из инкубатора ГРУ, теперь это очевидно. Все это время она была вооружена, и никто даже не догадывался об этом. Порфирьев не приносил ей оружия, его досматривали, и досматривали ответственно. Он – профессионал, причем – и теперь это уже наверняка – профессионал гораздо более высокого уровня, чем кажется на первый взгляд. Поэтому так успешно действует на поверхности. Скорее всего, кукловоды из ГРУ натаскали его и его группу именно на случай ядерной войны – использовались всевозможные имитационные программы, приближенные к реальности закрытые полигоны, передовые секретные разработки, основанные на научных расчетах и прочее. У ГРУ хватало секретов. Вот почему покойный Менделеев ему доверял. Он, будучи старшим офицером Генштаба, метившим на самые высокие позиции, был в курсе этой секретной программы. Не исключено, что сам ее и курировал, все возможно. Поэтому и выжил в обстановке, выжить в которой было нереально. Подземный город в Раменках уничтожило термоядерными ударами, но Менделеев не просто знал, что надо делать, он был уверен в том, что делает все правильно. Иначе как еще можно было решиться на подъем из расплющенного ядерными взрывами подземелья на поверхность прямо по стене кратера от ядерного взрыва?!

Но Менделеев не просто решился и выбрался, он выбрался вместе с «Базой». То есть заранее имел под рукой физически крепких бойцов, имевших альпинистскую подготовку, и заранее позаботился о том, чтобы иметь под рукой все необходимое для действий в условиях мощнейшего радиационного заражения. Выбравшись, он не просто бросился подальше от радиоактивной Москвы, а вышел в условную точку и несколько дней, рискуя жизнью, ждал в условленном месте. Потому что знал, что кто-нибудь из заранее подготовленных к выживанию в наступивших условиях уцелеет и придет туда, таков план! И Порфирьев пришел. Дальнейшее было делом техники. Мощно обработанный гэрэушными кукловодами профессионал не терял хладнокровия и использовал свою особую подготовку. Он довел команду Менделеева до Росрезерва, где вместе со своими людьми реанимировал вездеход на воздушной подушке. А ведь инженеры Миронова не смогли сделать это! Отсюда как минимум следует, что в команде Порфирьева был высококлассный спец по такого рода технике. Как максимум – что вездеход в Росрезерве стоял именно на этот случай, и завести его мог только узкий круг специалистов, чья биометрия была прописана в каком-нибудь секретном блоке электронных мозгов машины. И рассказ Овечкина подтверждает подобную версию – Порфирьев взял с собой со станции трех человек, сразу заявив, что они идут с ним в любом случае. Овечкин списал это на нацизм Порфирьева. Но Овечкин глупец, ему не тягаться интеллектом с учеными из ГРУ.

Старик-механик стопроцентно был такой же спящий агент, как Порфирьев и Снегирёва, только старшего поколения. Его готовили несколько десятков лет назад, и наверняка таких спецов ГРУ готовило регулярно с тех самых пор, как возникло само понятие ядерной войны. Как только была объявлена эвакуация, сработала программа НЛП, и все спящие агенты срочно направились в точки сбора. Поэтому старик-механик работал в метро. Поэтому Порфирьев оказался заранее собран, и поэтому он, не задумываясь, был готов вступить в конфронтацию с полицией, лишь бы выполнить заложенные в промытые мозги инструкции и явиться туда, куда положено. Пожарного из МЧС и молодого внука престарелого агента Порфирьев взял с собой из чистой прагматики: старик без внука не пойдет, с внуком им легче управлять. Пожарный имел опыт работы в скафандре МЧС и в условиях плохой видимости, то есть подходил если не идеально, то уж точно лучше всех прочих. Четвертым попутчиком Порфирьев взял Овечкина, так как знал, что тот является инженером-механиком, это полезная специальность, чего Варяг и не скрывал. На остальных ему было наплевать, что, собственно, тоже заметно.

Поэтому и националистической деятельности, о которой были наслышаны Мангуст с Овечкиным, Порфирьев в бункере не проводил. Ядерная война пробудила спящего агента, и активировавшаяся в его промытых мозгах программа НЛП заставила Варяга действовать так, как запланировано кукловодами из ГРУ. Его прежняя личность отошла на второй план вместе со всеми своими националистическими и прочими замашками.

Итак, Порфирьев, обладая серьезной теоретической и условно-практической подготовкой, помноженной на промытые мозги, не знающие страха и сомнений, выводит свою команду к заранее заданному месту встречи, где соединяется с Менделеевым. Агент секретной программы и ее куратор узнают друг друга, и для этого им совершенно необязательно быть знакомыми ранее. Поэтому Менделеев сразу же, без каких-либо сомнений и опасений, передает Варягу командование всем отрядом на время марша. Он не вмешивается в решения Порфирьева и предоставляет ему полную свободу действий. В результате Порфирьев выводит отряд к Росрезерву, где старый агент ставит на ход специально предназначенную для такого случая технику, которую все считают вышедшей из строя. И перегруженный сверх нормы вездеход уверенно проходит полтысячи километров.

В ходе марша Порфирьев безошибочно и фактически без приборов находит не только «Подземстрой-1», но и бункер Снегирёвой, агента, подготовленного кукловодами ГРУ в качестве медицинского специалиста на случай ядерной войны. Именно поэтому у Снегирёвой столь нужный набор знаний, идеально подходящий для наступившей ситуации. Менделеев не препятствует этому, потому что отлично знает, за кем едет. Он рисковал, выползая из превратившихся в радиоактивный пепел подземных Раменок, именно потому, что рассчитывал на Снегирёву. Знал, что в «Подземстрое-1» она получит доступ к биорегенераторам и если не вылечит его полностью, то уж точно не позволит умереть в течение какого-то количества лет. И эти годы Менделеев планировал прожить в статусе хозяина «Подземстроя-1».

Но для того чтобы им стать, ему предстояло захватить власть. И не факт, что для этого под рукой будет достаточно солдат, что, в сущности, и случилось. На подобный случай Менделееву требовался инструмент для более тонких действий. И этот инструмент у него был. Соколянская, каноническая красотка с молодым телом, тренированным интеллектом и отшлифованной сексуальностью, натасканная на утонченную обработку жертв из высших слоев общества. Там, где Менделеев не смог бы применить грубую силу, он использовал бы Соколянскую. Скорее всего, при необходимости Соколянская с одинаковой эффективностью способна обработать и объект-женщину, если поступит приказ от командира группы.

Стройный план Менделеева разбился об интеллект и дальновидность Брилёва, но его секретная группа специалистов по выживанию в постъядерных реалиях никуда не делась. Командование перешло к Порфирьеву, и группа продолжила выполнение заложенной в промытые мозги программы: выживать. Поэтому Варяг сумел вернуться из Росрезерва с водной скважиной и ретранслятором, поэтому он застал врасплох и обыграл Брилёва, поэтому Снегирёва оказалась вооружена. Она сама пронесла пистолет в бункер. Возможно, по частям, вместе с Соколянской. Порфирьев в этом не участвовал, они отлично знали, что его будут досматривать тщательно, а вот их, молодых безобидных студенток, в столь экстремальной обстановке обшаривать до нитки никто не станет. Не исключено, что у Соколянской тоже есть оружие, хотя вряд ли она носит его с собой, как Снегирёва. У Соколянской есть соседка по номеру, которая не спускает с нее глаз и регулярно обыскивает ее вещи, но ничего подозрительного она не заметила. Кроме того, Соколянская активно пытается обольстить Брилёва, и в ее платье спрятать пистолет можно только в паховой области, чего она делать не станет, потому что это риск быть раскрытой, если, допустим, он решит распустить руки. Снегирёва же, наоборот, все время ходит в спортивном костюме и халате, застегнутом под горло. И в медицинском корсете, якобы из-за того, что от многочасовой работы затекает спина. Теперь понятно, для чего это делалось.

Значит, либо оружие только у Снегирёвой, либо Соколянская свой пистолет где-то прячет. Впрочем, как раз ей оружие не требуется, она натренирована действовать другими методами. Брилёв с досадой потер лицо рукой. Твою же мать, а ведь он почти поддался на ее чары! За несколько секунд до нападения на Снегирёву, он хотел вызвать к себе Соколянскую и сделать ее своей фавориткой! Что бы из этого вышло, можно только гадать! В чьих интересах будет действовать агент влияния в условиях отсутствия Менделеева? В интересах Порфирьева или в своих собственных? Порфирьев, судя по поведению, бороться за власть не настроен. Но кто сказал, что это не всего лишь видимость? Пауза, которую Варяг взял, чтобы усыпить бдительность Брилёва? Но, если предположить, что в его программу входит именно силовая поддержка и локальное командование группой в экстремальных условиях, власть же он должен обеспечить более крупной фигуре, то кто тогда остается? Никого, кроме самой Соколянской. То есть она будет добывать власть себе! Выходит, что он, Брилёв, все это время был в огромной опасности! А даже если и не был, то теперь, когда Варяг не вернулся, Соколянской точно больше не на кого работать, кроме себя! Не на Снегирёву же. С программой блондинки все понятно – лечить пациентов двадцать четыре на семь и без ума бегать за командиром группы.

Кстати, о Варяге. Если все выкладки Брилёва верны, а они верны, это уже ясно, то непонятно, как поведет себя Снегирёва после его смерти. С тех пор как экспедиция не вернулась в назначенное время, она почти не разговаривала и с каждым истекшим циклом антирада становилась все мрачнее. Что будет, когда она поймет, что Порфирьев погиб? Кто станет командиром группы в ее сознании? Что на этот счет запрограммировали ей кукловоды из инкубатора ГРУ? Соколянскую? Или самостоятельность? Скорее всего, вариант номер один. То есть без Порфирьева Снегирёва становится потенциально опасной, потому что Соколянская может попытаться убрать Брилёва ее руками. Умер в биорегенераторе – результат облучения и тому подобное. Но убирать его сейчас Соколянской нет смысла, она не получила от Брилёва ничего, что может сделать ее единоличной госпожой Центра… Стоп! А если ее план иной?! Если Брилёв – не аксиома?! Брилёв не поддается ее чарам, она приказывает Снегирёвой убрать его, он погибает, его место занимает Абрек или Миронов, и тут же достается Соколянской. Любой из них попадет в ее ловушку за несколько дней, все люди Брилёва смотрят на Соколянскую с плотоядным блеском в глазах, и любому из них очень далеко до его интеллекта. Кто бы ни занял место Брилёва, она поработит его легко!

Несколько минут полковник тщательно прокручивал в голове всю логическую цепочку, обдумывая все с разных сторон, но вывод напрашивался только один: от Соколянской необходимо избавиться. Если Варяг погиб, то теперь она начнет работать сама на себя, и тянуть с этим опасно. Без Порфирьева и Соколянской Снегирёва будет безобидна. Если повезет, то ее промытые мозги выберут Брилёва в качестве нового командира. Или, лишившись Порфирьева, она начнет интересоваться другими мужчинами, и в конечном итоге ею можно будет управлять через кого-то. Прямо сейчас убрать Соколянскую проще всего, обстановка позволяет избавиться от кого угодно, но как раз теперь торопиться нельзя. Если Снегирёва не выживет, ситуация с медиками вновь станет угрожающей. Но как захватить медотсек, гарантированно не потеряв биорегенераторы?

Брилёв испустил полный досады тяжелый вздох и пару секунд смотрел на лежащую без сознания блондинку. Намотанная на ее голове повязка из халата пропиталась кровью, лицо покрыто кровавыми брызгами, одежда в крови, пол вокруг густо измазан кровавыми потеками. Если бы не данные с датчиков биомониторинга, он был бы уверен, что она обезображенный труп с зажатым в руке пистолетом. В конце концов, Абрек прав, без биорегенераторов Снегирёва мало что сделает. Если бы экспедиция вернулась, то можно было бы рискнуть медотсеком. Но сейчас биорегенераторы бесценны. Саму Снегирёву нужно лечить, и даже если она не умрет и сумеет вылечить сама себя, то сделать это она сможет только при наличии биорегенератора. При наличии биорегенератора он, Брилёв, может проходить хоть какое-то лечение даже без Снегирёвой. Соколянская с Яковлевой под ее руководством освоили несколько стандартных программ. Он даст им хоть тысячу пациентов, пусть отрабатывают на них свои навыки, если по-другому будет нельзя. Сейчас биорегенераторы – это главное. Как это ни прискорбно, в случае необходимости Снегирёвой придется пожертвовать.

Если это произойдет, то лечением будут заниматься Соколянская с Яковлевой. Яковлева тупая пустышка, но он найдет массу способов заставить ее совершенствоваться в профессии. Пока она будет набираться опыта и обучать других хотя бы использованию стандартных программ, оставлять ее без Соколянской опасно. Один медик на весь бункер – это то, что мы уже проходили с Заремой. Придется ждать и какое-то время делать так, чтобы Соколянская не имела потребности убрать его лично. Нужно создать видимость, что он поддался ее чарам, и она получила, что планировала. Это позволит выиграть время, агент такого уровня не будет торопить события, чтобы не выдать себя спешкой. Как только она начнет предпринимать попытки управлять им, он ее уберет. Брилёв коснулся пальцем гарнитуры и вышел в эфир:

– Абрек, зайдите ко мне все четверо. И захватите Миронова.

Он дождался, когда все придут и рассядутся по креслам, после чего ровным голосом заявил:

– Терять биорегенераторы нельзя. Без них мы обречены. Терять единственного врача тоже нельзя, но без нее у нас есть хоть какие-то шансы при наличии биорегенераторов. Поэтому пойдем ва-банк! Разыграйте спектакль с уничтожением террориста Беспалова и возвращением администрацией контроля над бункером. Нужно показать людям леденящие душу зверства террористов. Организуйте сбор и вынос трупов. Выбрать подуровень, где больше всего жильцов, трупы сложить туда, в коридор, воздух откачать и объявить это место временным моргом. Жильцов оттуда пока расселить по другим подуровням, можно прямо в коридорах, так эффект будет больше. Особо объясните людям, что мы даже вынести трупы из бункера не можем, потому что врач при смерти, медотсек захвачен террористами, и санитарной команде негде проходить лечение от интоксикации. Покажите толпе кадры избиения Снегирёвой, подключите скрытые камеры из медотсека к сети, пусть толпа видит, как она борется за жизнь или умирает. Общественное мнение должно быть на нашей стороне максимально, примените для этого все, что только можно. Толпа должна правильно отреагировать на наши дальнейшие действия!

Полковник посмотрел на Миронова:

– Выделите отдельную частоту для переговоров с террористами и обеспечьте ее защищенность. Я выйду на связь с преступниками и предложу им сдаться на их условиях, если они гарантируют неприкосновенность медицинского отсека и Снегирёвой. Соглашусь обсудить любые ультиматумы на данных условиях. Предложу встречу их лидерам в формате «Я один, их сколько угодно». Встреча должна проходить за пределами медотсека, как мы сделали это, когда захватывали бункер. Буду настаивать, чтобы среди лидеров обязательно оказались предатели. Абрек, я не знаю, как вы это сделаете, но никто из террористов не должен уйти с этой встречи живым! Без лидеров остальные стервы окажутся более сговорчивыми. Если повезет, то вообще сможем ворваться в медотсек и захватить его прежде, чем они успеют опомниться. Если не захватим, то объявим, что верхушка террористов уничтожена, оставшиеся же были вовлечены в мятеж обманом или принуждением, их невиновность не вызывает сомнений. Поэтому они прощены, реабилитированы и администрация официально заявляет об отказе от какого бы то ни было преследования бывших террористов.

Брилёв вернул взгляд на Абрека:

– Предоставим им что угодно, лишь бы покинули медотсек! После этого всех уничтожить! Немедленно и одновременно! Чтобы никто не думал, что можно устроить нам восстание и после этого остаться в живых! Но сначала, повторяю, нужно получить назад медотсек в нетронутом состоянии! Главный приоритет – биорегенераторы! На обдумывание деталей даю три часа, после этого жду всех здесь для дальнейшего планирования. Вопросы?

– Беспалова убирать по-настоящему? – уточнил Абрек.

– Конечно, – удивился Брилёв. – Хочешь, чтобы он как-нибудь при случае разболтал о том, что это мы, а не террористы, откачали воздух и отправили на тот свет тысячу двести человек?

– Узнают – да и по хрен! – Абрек злобно ухмыльнулся. – Будут дрожать еще сильнее! Стадо понимает только язык силы, а бабы – особенно! Они смело хрюкают только на своих подкаблучников, потому что заранее знают, что им за это ничего не будет! На меня ни одна шалава ни разу не оскалилась, потому что знают – прирежу на месте! Вот и пусть боятся!

– Оставим это на крайний случай. – Брилёв невольно вспомнил собственную семейную жизнь и с недовольством был вынужден признать правоту Абрека. Эта старая обрюзгшая стерва, его жена, настолько подавила его личность своими бесконечными истериками, придирками и претензиями на безоговорочное лидерство, что он, глядя сейчас на все это со стороны, не узнает самого себя. Но, как известно, рожденный ползать – летать не может. Он, Брилёв, был создан, чтобы руководить массами и решать их судьбы. В конечном итоге так и случилось. А где сейчас эта жирная стерва? Гниет в дебрях радиоактивной свалки вместе с миллионами таких же «никто».

– Пока мы не будем полностью уверены, что в бункере не осталось скрытых врагов, готовых взяться за оружие, – продолжил полковник, – толпа должна считать, что во всем виноваты террористы. Так эффективнее. Нам удары в спину не нужны. Убирайте Беспалова.

– Будут недовольные, – поморщился Абрек. – Особенно среди новичков. Никто не признается, но доверять новичкам станет проблематично. Они все стреляли в своих вчерашних знакомых и соседей и уверены, что доказали свою лояльность. Типа, сожгли мосты. Если увидят, что за рвение Беспалова наградили пулей, будут бояться, что мы можем подставить их, когда захотим.

– Что значит, «наградили пулей за рвение»?! – Брилёв насторожился. – Кто еще знает о том, что он действовал по нашему приказу? Ты же сказал, что в курсе только самые доверенные люди, на которых можно положиться!

– Так и есть, – подтвердил спецназовец. – Но многие догадываются. Например, те, кто получал приказ не стрелять в Беспалова ни при каких обстоятельствах. И некоторые из тех, кто знал, что он получил повышение незадолго до мятежа, а об этом была в курсе вся СБ на тот момент. Об этом никто не говорит, но многие следят за тем, что с ним станет. Он, типа, показатель нашего отношения к новичкам, которые ради нас отказались от толпы.

– Вот как? – Брилёв задумался. – Тогда разыграйте спектакль в эфире или как угодно. Объявим его убитым. Настоящему Беспалову дадим другую фамилию, выдадим новые документы и скажем, что у террориста был родственник, тоже сотрудник охраны, только адекватный человек и ценный специалист. Сбреет бороду и баки, покрасит волосы – этого хватит. Все, кому надо, поймут и останутся довольны. И промой им мозги как следует: объясни, что любая клевета и домыслы будут караться самыми жестокими способами, потому что преданность вознаграждается и за своих мы будем стоять горой. Это подходит?

– Вполне! – Абрек осклабился. – Это будет сильный ход! Об остальном мы позаботимся!

– О’кей, – оценил Брилёв. – Тогда жду всех здесь через три часа!

Присутствующие потянулись к выходу, косясь на изображение окровавленной Снегирёвой, неподвижно лежащей на узком пятачке своего кабинета между торцами стола и дивана. Брилёв поймал взгляд Абрека, брошенный на данные ее биомониторинга. Нетрудно догадаться, что в профессиональные качества Соколянской и Яковлевой он и его люди не верят. Они рискуют получить пулю в боях и шли на этот риск потому, что надеялись на Снегирёву в случае чего. Сейчас для них все усложняется. Отчасти потому, что раненым, пострадавшим в результате подавления мятежа, становится хуже. Особых потерь нет, преимущество боевого оружия и экзокорсетов над гражданскими стволами подавляющее, но суммарно на первом и третьем уровнях имеется с десяток легко раненных и трое пострадавших более серьезно. Соколянская с Яковлевой оказали всем первую помощь, но тем троим требуется медицинское вмешательство посущественней. И все понимают, что справиться с серьезным пулевым ранением студентки не смогут даже при наличии биорегенератора. Для солдат ситуация сложилась катастрофическая: без биорегенераторов им не поможет никто, без квалифицированного врача биорегенераторы окажут им минимум помощи.

Остается радоваться, что террористы не решились вовлечь медотсек в конфликт в самые первые минуты мятежа. Совершенно непонятно, с каким настроем его люди шли бы в бой, зная, что медицинской помощи им ждать неоткуда, и чем бы все это закончилось. Теперь, когда предстоит штурм медотсека, у Абрека и его людей совсем не столько решительности, как раньше. А ведь они даже не в курсе, кто такие Соколянская и Снегирёва на самом деле. Пожалуй, пока об этом лучше не знать никому, так надежнее и меньше панических настроений среди личного состава. Пусть найдут способ, как спасти все сразу, это в их интересах!

Но в действительности все сложилось абсолютно иначе. Полдня ушло на планирование операции, потом Абрек со своими людьми сымитировал успешный штурм распределительной станции и уничтожение Беспалова. Бункеру вернули энергоснабжение и толпу выпустили из заблокированных номеров. Половина баб попадала в обморок при виде коридоров, заваленных обезображенными мучительной агонией трупами, другая пребывала в шоке. Пришлось загнать всех обратно в номера, впрочем, заставлять никого не пришлось, толпа заперлась очень быстро и самостоятельно. Никто даже не возмутился тем, что после трех суток голода администрация планирует открыть рестораны только после того, как коридоры будут очищены от трупов.

Но все это мало волновало Брилёва, потому что к тому моменту террористам было предложено провести переговоры, и они от переговоров отказались. Не помогли ни уговоры, ни обещания всего подряд, ни нытье толпы, которая ринулась в сеть гнобить террористов упреками и обвинениями. Прослушка показала, что предатель в первую же секунду заявил Беспаловой и остальным террористкам, что в день захвата «Подземстроя-1» Брилёв тоже вызвал местную администрацию на переговоры и расстрелял всех, как только они появились. Поэтому соглашаться с предложениями Брилёва нельзя категорически. Террористки предателю поверили, и план операции развалился.

Несколько часов они вообще никак не реагировали на все попытки администрации наладить диалог. За это время террористы дважды пытались проникнуть в кабинет Снегирёвой, но к тому времени блондинка очнулась и каждый раз стреляла в двери. Попасть в кого-либо у нее не получилось, но пули пробивали офисные двери кабинета насквозь, и террористки прекращали попытки проникновения. К тому моменту Зарема тоже очнулась и потребовала, чтобы ее уложили в биорегенератор. Толстуха выставила какую-то из стандартных программ и провела в БР часа три, после чего ее отнесли на кровать в стационаре. К тому моменту инженеры Миронова уже разместили в сети видео нападения Заремы на Снегирёву, и террористки его увидели. Но на все их вопросы Зарема ответила, что ничего не помнит, и жаловалась на боли и сильную слабость. Сначала Брилёв был уверен, что толстуха симулирует, но вскоре оказалось, что стандартная процедура в биорегенераторе не смогла решить проблему серьезно поврежденной кости, и медсестре начало становиться хуже. Еще раз запустить БР ей не хватило сил, и Зарема потеряла сознание.

Террористки попытались открыть дверь в кабинет Снегирёвой со стороны стационара и даже убеждали блондинку в своей дружелюбности, предлагая выйти и оказать помощь самой себе. Но в ответ та вновь выстрелила в дверь и заползла под стол, где ее стало почти не видно. Наблюдавший за этим Абрек сказал, что Снегирёва из-за травм и кровопотери вряд ли отчетливо понимает, что происходит, и наверняка даже не разбирает доносящихся из-за дверей криков террористок. Она просто слышит резкие звуки, считает их враждебными и стреляет наугад. Посовещавшись, террористки не пришли к единому выводу, что предпринять относительно Снегирёвой, и на время оставили ее в покое, сосредоточившись на противодействии Брилёву.

И выдвинули ему ультиматум, сразу же поставивший перед полковником массу проблем. Старые стервы поняли, что терять им больше нечего, и степень реальности озвученных ими требований их вообще не интересовала. Террористки заявили, что основывают в Центре собственное государство по примеру ныне сгоревшего Ватикана в ныне сгоревшем Риме. Данный Вуменкан объявляет медотсек своей государственной собственностью и будет продавать Центру медицинские услуги по тарифам, которые объявят позже. К жестокому убийству тысячи человек Вуменкан вообще не причастен, потому что это дело рук сошедшего с ума офицера Беспалова, и никто из лидеров восстания такого приказа ему не давал. Все переговоры с Центром Вуменкан будет вести только дистанционно, на своей странице в сети, там же будут приниматься заявки на лечение. Государственной границей Вуменкана является гермопереборка, отделяющая подуровень, в котором находится медотсек, от остального бункера, поэтому все номера, находящиеся внутри подуровня, автоматически являются собственностью нового государства, а их жители – его населением. В заключение террористки посоветовали всем, кто с этим не согласен, покинуть территорию Вуменкана, а тем, кто согласен, наоборот, присоединиться к ним и получить гражданство. Свои вооруженные силы новое государство разбило на две части, меньшая из которых устроила нечто вроде блокпоста возле люка в подуровень, большая так и осталась в медотсеке, переместившись из операционной в приемный покой.

В итоге успешный штурм стал вообще невозможен, потому что стоит только на блокпосту вспыхнуть перестрелке, как об этом узнают в медотсеке и уничтожат биорегенераторы. Беспалова прямо заявила об этом, обращаясь к Брилёву на срочно созданной специально для этого странице Министерства иностранных дел Вуменкана. И потребовала организовать доставку в новоиспеченное государство горячей пищи в счет оказанных в будущем медицинских услуг. Наглость террористок вызвала в сети бурю негодования, но террористок это не волновало. Из-за того, что второй уровень голодал четверо суток, начались жалобы на необходимость получения медицинской помощи, особенно для детей, и террористки заявили, что Вуменкан готов лечить детей в кредит. Однако Снегирёва реагирует на попытки контакта предельно агрессивно, и вообще непонятно, что с ней будет дальше, а Зарема находится без сознания. Поэтому администрация Центра должна направить в Вуменкан Соколянскую и Яковлеву для обеспечения функционирования медотсека. Обе студентки, прочтя это, пришли в ужас и тут же заявили, что к террористкам не пойдут ни за что, тут же спровоцировав в сети бурный обмен мнениями.

Чтобы протянуть время, полковник устроил затяжные и запутанные письменные переговоры. Параллельно вся его команда ломала голову над решением проблемы. Рассчитывать на то, что без пищи террористки ослабеют и их удастся нейтрализовать без урона медотсеку, не приходилось. Мятежники без еды четвертый день, вода у них есть, обессилят они не скоро. Для того чтобы взорвать гранату возле биорегенераторов, много сил не нужно, Абрек вообще заявил, что при наличии воды неделя без еды проходит для здорового человека без последствий. Ждать, когда террористы умрут от голода, нереально. Раньше умрут его раненые люди и Снегирёва, чего допустить крайне нежелательно. А на втором уровне еще кому-то из детей поплохело совсем не вовремя, да еще не одному, а сразу многим, жалобы поступили от трех десятков мамаш. Все, и свои, и посторонние, ждут от Брилёва решения проблемы, но внятного решения он пока не видит.

Всю ночь работники Центра выносили трупы, и нуждающихся в медицинской помощи прибавилось. От обилия мертвецов людям становилось плохо, у многих не выдерживали нервы, им требовалось успокоительное, которое приходилось поднимать со складов третьего уровня. До утра Брилёву не удалось сомкнуть глаз ни на минуту, потом оказалось, что коридор выделенного для складирования трупов подуровня заполнен мертвецами в пять слоев, места больше нет, а локализовано не более семидесяти процентов тел. Брилёв даже не подозревал, что тысяча двести трупов – это просто дико много, когда видишь их сконцентрированными в одном месте. Пришлось срочно выселять жителей из соседнего подуровня, что немедленно повлекло за собой еще одну массу проблем. Оставшихся без жилья людей кое-как расселили где придется, и второй уровень стал представлять собой жуткую смесь морга с бомжатником. Это подняло среди его обитателей новую волну негодования. Население второго уровня, даром что остались одни молодые бабы, требовало от Брилёва нейтрализовать террористов, спасти единственного врача, вернуть медотсек, восстановить в Центре прежнюю спокойную жизнь, на былую несправедливость которой уже никто не жаловался, и тому подобное.

Но все это сейчас только мешало, потому что террористы мгновенно напряглись и объявили, что готовы сражаться с диктатором и его подручными до последнего. К полудню состояние двоих из трех раненых бойцов серьезно ухудшилось, и они потеряли сознание. Весь ВБР ходил с мрачными лицами, Абрек тихо материл предателя трехэтажной руганью и несколько раз тет-а-тет заявлял, что нельзя допустить смерти кого-либо из своих людей. Во-первых, их мало, во-вторых, это удар по преданности.

– Что ты предлагаешь? – Брилёв не выдержал и перешел на повышенные интонации, но сразу же сбавил тон. Он указал на видеопанель, показывающую сжимающую пистолет, заляпанную кровью руку Снегирёвой, выглядывающую из-под стола в ее кабинете. – Отнести раненых туда? И кто их будет лечить? Она? Она за сутки сдвинулась с места на десять сантиметров, чтобы выстрелить в дверь! Все! Даже пить не пыталась, хотя у нее там есть вода! Зарема тоже не ходячая, у нее лихорадка, сама себе биорегенератор настроить не в состоянии! Что изменится, если мы отнесем их туда, кроме того, что наши раненые окажутся в руках противника?

– Может, дадим им еды? – Абрек угрюмо смотрел на вялых террористок, лежащих за баррикадой из столов и стульев в приемном покое. – Пусть жрут! За это потребуем впустить к Снегирёвой Яковлеву или Соколянскую! Пусть положат ее в БР.

– Если Снегирёва не застрелит их, пока они будут взламывать дверь и заходить внутрь? – уточнил Брилёв. – А после этого, думаешь, террористы выпустят их обратно? Ты бы выпустил? Или ты хочешь устроить штурм, пока они будут есть?

– Они не станут жрать всей толпой сразу, – черные глаза Абрека с ненавистью буравили спину предателя. – Этот шакал знает, что мы можем использовать это. По-любому он заставит их есть в две смены. Штурмовать нельзя, останемся без биорегенераторов. Он понимает, что мы не штурмуем только из-за этого. Экспедиция не вернулась, очередной цикл антирада у них закончился в полседьмого утра, они опаздывали на четверо суток, теперь уже на пять. Все понимают, что они уже не вернутся. Значит, транспорта у нас нет, и биорегенераторы из Росрезерва нам не светят. Поэтому он, – Абрек со злобой кивнул на предателя, – никуда не торопится. Иначе расстрелял бы замок в кабинет Снегирёвой и вытащил бы ее оттуда живой или мертвой. Но он не хочет рисковать. Ему легче подождать, пока мы сами не пойдем на их условия.

– Я все это понимаю не хуже, – скривился Брилёв. – Делать-то что?!

– Может, согласиться с их условиями? – предположил Абрек. – Пусть будет этот тупорогий Вуменкан, шайтан с ним! Выждем время, они расслабятся, тогда и ударим врасплох!

– Я должен обдумать детали, – буркнул полковник. – Иди, убеди Яковлеву, чтобы согласилась жить и работать с террористками. Только смотри, чтобы не умерла от ужаса, она и так в панике.

– Соколянскую тоже обрабатывать? – уточнил спецназовец.

– Нет. Ее пока оставим в качестве страховки. Сразу всех медиков отдавать не будем.

Абрек ушел, и Брилёв в отчаянии откинулся в кресле. Все не так! Медицина в руках террористов, спасти биофермы невозможно, это начало конца! Несложно догадаться, что признание Вуменкана будет выстрелом в собственную ногу! Найдутся те, кто решит, что администрация Брилёва не всесильна и ей можно и нужно ставить ультиматумы! Численность террористов возрастет, и у них однозначно появятся скрытые сторонники за пределами Вуменкана! Последующая внезапная расправа над террористами не уничтожит всех скрытых врагов, и подпольное сопротивление будет доставлять проблемы! Они могут устраивать теракты, диверсии и саботаж! Особенно остро это скажется на биофермах, которые медленно умирают от перенапряжения даже без всякого саботажа! Теперь, без продуктов Росрезерва и транспорта, биофермы неминуемо иссякнут! Год-полтора, и все, голод, каннибализм, смерть! Может, не выбрасывать из бункера трупы террористов? Раздеть, вынести на третий уровень, куда-нибудь в отдельный подуровень, очищенный от всего, сложить там и засыпать грунтом? Почвы и песка взять неоткуда, но есть грунт, который извлекается в момент бурения водных скважин. Это мелкое каменное крошево, если им засыпать трупы и залить водой, то, по идее, через несколько месяцев может образоваться какой-нибудь гумус или перегной, как там правильно… Неважно! Брилёв где-то слышал, что на местах братских могил обильно растут грибы крупных размеров, ими можно кормить стадо свиней на биофермах, а если все станет совсем плохо, то стадо второго уровня тоже! Это хоть какой-то выход! Но как к этому отнесутся люди, он имеет в виду первую и особенно вторую категорию служащих… Как бы своими собственными руками не подтолкнуть кого-нибудь в объятия террористов! Нет, Вуменкан нужно уничтожить любой ценой и с максимальной жесткостью, чтобы другим неповадно было! Брилёв вызвал помощника:

– Распорядись, пусть приготовят для террористов горячую пищу.

– Мы соглашаемся на их условия? – Мрачное лицо Карена потемнело еще сильнее. – Будем кормить этих старых шалав и предателя? После того, как они убили одного из нас?

– Раненых лечить сам будешь? – вместо ответа зло поинтересовался полковник. – Выполнять!

– Есть! – Помощник козырнул и скрылся за дверью. Удрученный, Брилёв, угрюмо скользя взглядом по демонстрирующим террористок экранам, уселся за свой стол, но в эту же секунду помощник ворвался обратно и возбужденно воскликнул: – Товарищ полковник! С узла связи только что передали: экспедиция возвращается! Варяг в эфире!

– Выведи меня на их частоту! – Брилёв устремился к выходу. – Я в блок очистки скафандров! Вызови туда весь спецназ и Арарата с Мироновым!

Помощник засуетился, выходя в эфир на разных частотах с разными абонентами, и Брилёв, не дожидаясь результата, поспешил дальше. За пределами кабинета к нему присоединилась четверка телохранителей, немедленно ощетинившаяся оружием. Сейчас, когда почти все его бойцы были распределены по ключевым участкам Центра, приходилось довольствоваться минимумом охраны, и Брилёв старался не покидать пределов административного подуровня. Но встречать экспедицию, которую уже считали погибшей, необходимо лично, чтобы раньше врагов понять, что изменится с их возвращением. И так ясно, что возникли проблемы, иначе экспедиция была бы здесь вовремя.

– Первый в эфире! – сообщила гарнитура голосом дежурного по узлу связи, и в эфире знакомо зашумели помехи, лучше всего свидетельствуя о том, что связь осуществляется с пропитанной смертельной радиацией поверхностью.

– Варяг – Первому! – Брилёв убедился, что телохранители в штурмовых комплектах надежно закрывают его со всех сторон, и ускорил шаг. – С возвращением! Доложи обстановку!

– Транспорт разваливается на каждом шагу, – прорычал Варяг. – Ремонтируемся дольше, чем двигаемся. Чтобы не зависнуть еще на сутки или больше, пришлось пойти на передозировку. У нас два часа до интоксикации. Есть потери: один двухсотый, радиопозывной «Весло», погиб при столкновении с противником. Один трехсотый, радиопозывной «Дно», без сознания, предположительно переоблучение или отравление антирадом. Готовьте медотсек и техников с резаками, по-другому транспорт не разгрузить. Мы будем перед входом в бункер ориентировочно через час.

– Почему через час, Варяг? – Брилёв невольно скривился от досады. У них передозировка, раненый, убитый, Порфирьев сообщает о контакте с противником, и все это именно сейчас! – Где вы находитесь? Почему так долго? Прием!

– В двух километрах от Центра, – рычание Порфирьева то тонуло в густом треске помех, то выныривало из них, становясь громче. – На аэросанях лопнула лыжа, наскочили на валун под снегом, завариваем. Тут минус сорок шесть, буран со стороны эпицентра и сильная радиация. Люди падают. Быстрее не получится.

– Принято, Варяг! – Брилёв остановился. – Делайте, что нужно, мы вас ждем! – Он касанием пальца вырубил микрофон своей гарнитуры и резко развернулся к помощнику: – Никто не должен знать, что они вернулись, ты понял?! Бросай все и займись этим! Абрека и остальных – в мой кабинет! – Полковник обернулся к телохранителям: – Возвращаемся!

Через десять минут штаб Центра был в сборе, Брилёв лично активировал установленный в кабинете постановщик помех и ввел всех в курс дела.

– Контакт с противником? – Капитан Миронов заметно напрягся. – Где? Кто такие?

– Порфирьев не сказал. – Брилёв покосился на изображения скрытых камер медотсека. Судя по поведению террористок, Карен успел предотвратить утечку информации, и известия о появлении экспедиции до них не дошли. – Я не стал выяснять подробности в открытом эфире.

– Если Варяг ничего не сказал, – заявил Абрек, – значит, прямой угрозы нет. С этим можно разобраться потом. Что делать сейчас? Если эти, – он злобно кивнул на видеопанель, – узнают, что экспедиция вернулась, сразу поймут, что биорегенераторами мы можем рискнуть. И ломанутся хватать Снегирёву.

– Никто ничего не узнает, об этом я уже позаботился, – успокоил его Брилёв. – Все, кто в курсе, получили приказ молчать, иначе отправлю жить на поверхность всем скопом, не разбираясь, кто именно слил информацию.

– Может, проведем штурм? – Миронов неуверенно посмотрел на Абрека. – Пока террористы будут есть? Мы обесточим входной люк в медотсек дистанционно. Пока террористы будут закрывать его вручную, спецназ ворвется в подуровень, а мы по системе оповещения объявим о том, что экспедиция вернулась и привезла с собой биорегенераторы… Ну, или готова их привезти в ближайшее время. Это подорвет их желание сопротивляться.

– Могут не поверить, – Абрек скептически покачал головой. – А предателям и вовсе плевать. Если успеют взорвать биорегенераторы, то лечить экспедицию будет негде. А если вся экспедиция отдаст души Аллаху, кто поедет за биорегенераторами? Это не так просто – взял и доехал!

– Думаю, в полном составе экспедиция не умрет, – память вытолкнула воспоминания об ужасающих мучениях во время интоксикации от передозировки, и Брилёв непроизвольно вздрогнул. – Кто-нибудь должен выжить. Но надеяться на это нельзя, иначе по закону подлости точно умрут все. Как вариант можно разыграть длительную комбинацию: признать Вуменкан, заключить с ними договор на обмен услугами, отправить еду в обмен на лечение состава экспедиции. Дождаться ослабления их бдительности и атаковать. Но считаю этот вариант крайним, слишком много неопределенных последствий.

– Предлагаю дождаться Варяга, – заявил Мангуст. – Он высококлассный спец, может, что-нибудь посоветует. И со штурмом поможет, если не падает от облучения.

– Не слишком рискованно? – возразил Брилёв. – Как он отреагирует на то, что Снегирёва в руках террористов в таком состоянии? Он может игнорировать ее как женщину, но не как единственного врача, да еще за час до интоксикации с передозировкой. Может, лучше аккуратно разоружить его на входе и сразу же изолировать? Чтобы не было лишних проблем?

– Мангуст прав, с Варягом будет легче, – присоединился Абрек. – Одним профи больше – больше шансов на успешный штурм. Это в его интересах, раз у него передозировка!

– Уверен? – уточнил Брилёв. – Он не станет на сторону террористов ради того, чтобы не рисковать биорегенераторами? Без них он может не пережить интоксикацию, он знает это.

– Варяг не боится смерти, – Абрек явно не считал приведенную Брилёвым причину за аргумент. – Аллах свидетель, он не торопится на тот свет, иначе не выживал бы в этой заднице шайтана круче всех. Но смертью его не испугаешь.

– Тогда займитесь этим все четверо, – приказал полковник. – Мне так будет спокойнее. – Он бросил взгляд на хронометр: – Через полчаса будет готова пища для террористов. Будем отдавать или ждем Порфирьева?

– Пусть жрут, – злобно процедил Абрек. – Заодно расслабятся. Предатель по-любому ждет, что мы используем это для штурма. Или во время передачи еды нападем, или во время ихнего приема пищи. Поэтому пусть жрут спокойно. С голодухи после еды сильно спать хочется, наверняка половина из них вырубится. Выиграем время и упростим себе задачу.

– О’кей, – подытожил Брилёв. – Тогда встречаемся в блоке противорадиационной очистки, как только экспедиция начнет шлюзование.

Со шлюзованием тоже начались проблемы, потому что, как выяснилось, почти все сотрудники службы радиологического контроля оказались мятежниками и были уничтожены спецназом в ходе зачисток очагов напряженности, возникавших на первом уровне. Лояльных сотрудниц осталось всего три, все они являлись молодыми девушками с минимальным опытом работы, и никто из них не умел управлять шлюзом. Пока инженерная команда Миронова в срочном порядке занимала места за пультами операторов по шлюзованию, а бесполезных девиц перенаправляли заниматься системами противорадиационной очистки, собравшаяся у входа в бункер экспедиция понесла новые потери.

– Овен упал! – сквозь громкий треск забитого помехами эфира раздался голос кого-то из людей Порфирьева. – Варяг, Овену плохо!

– Хам, поднимите его! – Буран со стороны эпицентра усиливался, и рычание Порфирьева тонуло в сильном шипении. – Он живой?

– Вроде да, – чуть позже пришел ответ. – Датчик показывает, что живой! Сознание потерял!

– Дотянет, мы почти дома. – Порфирьев повысил голос: – Центр! У нас еще трехсотый! Повторяю: мы у входа, пинаем противовзрывную плиту. Нам вообще ждать или позже зайти?

– У нас были проблемы со шлюзом! – торопливо ответил Миронов. – Уже открываем!

Компьютерные экраны сообщили о запуске механизма открытия входных ворот, и стоящий возле Миронова Брилёв увидел изображение с камеры наблюдения. В первую секунду полковник решил, что в раскрывающиеся ворота снаружи бросили гранату. В быстро растущую меж створами ворот щель ударил настоящий взрыв из черной снежной пыли и земляного крошева, и несколько мгновений ничего не было видно. Но потом из бурунов клубящейся грязи начали выбегать солдаты в штурмовых комплектах, таща на себе неподвижные тела, и стало видно, что это не взрыв, а всего лишь отголоски бурана, попадающие в вырытый перед бункером ангар со склона раздавленной горы.

– Закрывай! – Брилёв услышал порфирьевский рык, но самого Варяга заметить не смог. В густом пыльном месиве фотохромный комбинезон спецназа был полностью неразличим. – Все внутри!

Ворота закрылись, и инженеры запустили шлюзование. Пока экспедиция шлюзовалась, полковник пересчитал людей Порфирьева. Их действительно оказалось на одного меньше, и двоих сотрудников, облаченных в старые скафандры МЧС, солдаты несли на руках в бессознательном состоянии. В лифте Порфирьева стало заметно лучше, на вид он держался достаточно уверенно и падающим от измождения не выглядел. Для дела это хорошо, но на всякий случай Брилёв вызвал Абрека по личному каналу связи и приказал ему забрать у Порфирьева оружие до того, как тот появится перед полковником. Лифт спускался в бункер долго, окружающую местность снова трясло, и автоматика раз десять снижала скорость движения лифтовой кабины до минимума, ожидая прекращения микровибраций в шахте. Выходило, что до истечения стандартного срока интоксикации экспедиции оставалось всего сорок минут, а дальше – у кого как, в зависимости от особенностей организма. У самого Порфирьева интоксикация начинается позже всех в бункере, то есть у него есть еще час. Будучи ракетчиком, Брилёв не был специалистом по подготовке и проведению спецопераций, и оставалось рассчитывать на то, что этого времени окажется достаточно.

Наконец, створы лифтовой кабины распахнулись, и оттуда высыпали засыпанные грязным радиоактивным снегом члены экспедиции. Внутреннее шлюзование прошло быстро, людей обдули сжатым воздухом прямо в шлюзе, чтобы сбить со скафандров радиоактивное крошево и крупную пыль, после чего выпустили в помещение дезактивации. Люди Порфирьева в первую очередь затолкали в кабины противорадиационной очистки раненых, сам Варяг вышел из лифта последним и нащупал взглядом Брилёва, стоящего в помещении контролеров за толстой прозрачной стеной из освинцованного стекла.

– Овен упал пятнадцать минут назад, – сейчас, без помех, рык Порфирьева и вовсе казался голосом маньяка-убийцы. – Дно без сознания больше четырех часов. За это время у него дважды шла носом кровь. Надо предупредить Снегирёву.

– Сделаем все возможное, – ответил Брилёв по громкой связи. – Проходите очистку, снимайте снаряжение. Обед и душ уже приготовлены. Добро пожаловать домой!

Полковник вышел из помещения контролеров и кивнул ожидающему возле дверей помощнику:

– Скажешь им, что первыми в медотсек пойдут раненые и Порфирьев, потому что так сказала Снегирёва. Биорегенераторов всего три, это всем известно, никто ничего не заподозрит. Ты все подготовил?

– Так точно! – отрапортовал Карен. – Отведем в душ, покормим, напоим, разместим, прикрепим по пять охранников к каждому! Все готово, проблем не будет! Только Яковлева с Соколянской заявляют, что на складах нет препаратов, которыми доктор Снегирёва колет пациентов во время интоксикации! Она их сама смешивает из стандартных компонентов, но эти тупые телки не берутся делать так же! Говорят, что могут только какие-то витамины поставить, потому что все остальное может только хуже сделать!

– Пусть ставят витамины, – Брилёв скривился. – Пусть делают хоть что-то, лишь бы не во вред!

Варяг как назло проходил противорадиационную очистку одним из последних и в помещение для снятия скафандров вышел после всех своих людей, чем сократил оставшееся время еще сильней.

– Ствол в порядке? – Абрек со своими людьми встретил его в дверях и протянул руку: – Давай сюда, отдадим инженерам проверить, с оружием напряг, сам знаешь!

– Должен быть в порядке. – Варяг отдал ему автомат. – Прицельные приспособления пусть проверят. Я, пока варил лопнувшие лыжи и прочую хрень, которая ломалась каждые полчаса, несколько раз сильно задевал автоматом за железо. Бураном с ног сбивает, приходилось привязываться. На аэросанях один движок сгорел, пришлось колонну сварить в один локомотив, чтобы прицеп не бросать. Еле дошли досюда. Вся эта спайка управляется хуже беременной черепахи, я смог загнать ее в наш каньон только наполовину, левый полоз уткнулся в какую-то хрень в темноте, времени высвобождать уже не было. Продуктов привезли только двадцать тонн, они в аэросанях. Не знаю, можно ли их есть после всего этого. В прицепе стройматериалы для крыши…

Амбал скользнул взглядом по глазам стоящих перед ним спецназовцев, покосился на отобранный автомат и умолк. После чего угрюмо насупил соломенные брови и негромко прорычал:

– Опять нагадили? Что на этот раз?

– Не гони! – возмущенно вскинулся Абрек. – У нас был вооруженный мятеж! Террористы пытались захватить бункер, вырубили электричество, воду, подачу воздуха, мы трое суток дышали благодаря химпластинам! Тысяча двести двухсотых!

– Сейчас заплачу, – безразлично прорычал Порфирьев. – Ты у меня автомат отобрал, чтобы я не присоединился к террористам, лежа в биорегенераторе? Так туда с оружием не пускают. Или вы умудрились прошляпить биорегенераторы?

– Нас предали, – угрюмо ответил Абрек. – Никто не ожидал выстрелов в спину от своего! Медотсек захвачен террористами. Со Снегирёвой серьезные проблемы. Пойдем, сам посмотришь. Нужно посоветоваться, там все сложно.

– У нас есть записи со скрытых камер, – Брилёв посчитал, что пришло время вступить в разговор. Внешне Варяг не проявлял агрессии, конечно, это ничего не гарантирует, но раз не бросился в драку сразу, значит, полученные известия не повлияли на его адекватность. Это обнадеживает. В конце концов, кукловоды из ГРУ должны были предусмотреть нечто подобное для агента, отвечающего за силовое прикрытие. – Там видно, как все произошло. Наблюдение ведется до сих пор.

Помрачневший амбал коротко согласился, солдаты в штурмовых комплектах взяли его в кольцо, и все направились в административный подуровень. К тому моменту люди Порфирьева уже находились в противоположной части первого уровня, режим секретности был взвинчен до предела, все гермопереборки вновь задраены, покидать номера без особого уведомления было запрещено под предлогом выноски трупов. Пока возвращение экспедиции удавалось сохранять в тайне, но время до интоксикации быстро истекало, и Брилёв нервничал все сильней. На всякий случай он взял с собой в кабинет пятерых солдат под видом участников совещания и усадил всех так, чтобы Порфирьев оказался от него самым дальним.

Инженеры вывели на видеопанель записи со скрытых камер медотсека, и несколько минут Варяг молча смотрел видео. Во время просмотра Абрек комментировал происходящее, но Порфирьев не проронил ни слова до тех самых пор, пока смотреть стало нечего, и камеры вернулись в режим трансляции в реальном времени. Пару секунд амбал смотрел на торчащую из-под стола окровавленную руку Снегирёвой, все также сжимающую пистолет, потом покосился на данные с датчиков ее биомониторинга и спросил:

– Давно она так лежит?

– Сутки, – ответил Абрек. – Приходит в себя, только когда террористы пытаются вскрывать двери. Стреляет наугад и снова отключается.

– Сколько у нее осталось патронов? – Порфирьев уже не смотрел на Снегирёву, его серые глаза исподлобья тщательно изучали изображение с остальных камер.

– Всего она выстрелила шестнадцать раз. – Абрек нахмурился, видимо, считал по памяти выстрелы, сделанные Снегирёвой за сутки. – Там магазин на двадцать, значит, осталось четыре.

– Пять, – поправил его Варяг. – Двадцать первый был в патроннике.

– Ты дал ей ствол? – поинтересовался Абрек.

– Я, – подтвердил Порфирьев.

– Когда?

– Давно, – блондин разглядывал предателя и охранницу. – Еще до «Подземстроя».

Предатель и его женщина сидели на полу операционной между двумя биорегенераторами и жадно поглощали кашу из ресторанных тарелок. Террористам только что привезли еду, и предатель нервничал. Его взгляд то и дело метался в сторону открытой двери, он замирал, прислушиваясь, но не слышал ничего подозрительного и продолжал торопливо есть.

– Как вы пронесли ствол в бункер? – Абрек бросил на Порфирьева выразительный взгляд.

– Не помню. – Варяг даже не стал скрывать насмешку. – Забыл. Столько времени прошло. Ты чем-то недоволен? Считаешь, что лучше бы эта свиноматка разнесла бы голову единственному врачу?

Абрек ничего не ответил, лишь недовольно скривился, мол, ты же знаешь, что тут все в одной лодке, зачем говоришь такое, но Порфирьев не обратил на это внимание.

– Через шахты воздуховодов пробовали? – произнес Варяг, не глядя на Абрека.

– Шахты закрыты металлическими решетками, – ответил тот. – Их можно открыть только изнутри помещения. Изнутри воздуховода решетку не вскроешь, придется резать. Заметят сразу же.

– Газ через вентиляцию подать можно? – Порфирьев обернулся к Миронову.

– Можно, только газа нет, – ответил тот. – У СБ есть немного слезоточивого, но это несерьезно.

– Вот. – Варяг полез куда-то в складки фотохромного комбинезона, и все ощутимо напряглись. Амбал это заметил, но не подал вида. Однако Брилёв был готов поклясться, что в его глазах на мгновение сверкнуло презрение. – Держи! Сможешь подать газ быстро, чтобы не потерять концентрацию?

В руке Порфирьева, протянутой Миронову, оказалась армейская газовая шашка.

– Хлорпикрин? – Черные кустистые брови Абрека удивленно полезли на лоб. – Откуда она у тебя?

– В Росрезерве подобрал, – ответил блондин. – Когда от роботов прятались, один из них мимо меня почти вплотную прошел. Она у него из-под ноги выкатилась прямо под стеллаж, где я пытался окурком прикидываться. Думаю, это наши конкуренты в темноте выронили, пока двери в хранилища минировали. – Он вперил в Миронова требовательный взгляд: – Так сможешь или нет?

– Сделаем! – Пораженный Миронов осторожно забрал шашку. – Распылим у ближайшего нагнетателя и подадим под давлением. Через пять секунд газ будет в операционной. Его хватит?

– Этого? – Абрек мстительно окрысился. – Этого хватит на весь подуровень, в медотсеке потом придется проводить дегазацию, иначе там еще две недели будет дышать нечем! Варяг, что там произошло? В Росрезерве? Какие, к шайтану, роботы?

– Большие и страшные. – Порфирьев вновь изучал медотсек. – Мы вам про них рассказывали раз двадцать. Те же самые, что уничтожили выживших в правительственном городе под Раменками и преследовали то ли нас, то ли вас, то ли еще кого… Сначала мы столкнулись с ними во время стоянки, в сотне километров от Росрезерва. Был буран, сильно мело, и нам удалось уйти. Потом они заявились прямо в Росрезерв, когда мы были там. Мы попрятались, как смогли, роботы обошли несколько хранилищ и довольно быстро куда-то ушли.

– Это они убили твоего человека? – подал голос Брилёв. – Ты сообщал о двухсотом и контакте с противником.

– Весло подорвался на мине. – Варяг закончил разглядывать медотсек и посмотрел на Брилёва: – Робот подошел к нему слишком близко, он испугался и рванул в соседнее хранилище. Двери туда были заминированы, в темноте он не заметил предупреждающую вешку и подорвался.

– Роботы заминировали склады? – переспросил Абрек.

– Склады заминировали до них, – ответил Порфирьев. – Кто-то был там до нас, человек пятьдесят, силовики, хорошо вооружены и оснащены, но техники у них мало. Хам считает, что это кто-то из ФСБ. Они взяли продовольствия, сколько вместилось, и ушли. Минировали только хранилища с продуктами. Был риск, что они вернутся, пока мы будем внутри базы сидеть. В Росрезерве теперь без антирада находиться нельзя. – Он неожиданно встал, провоцируя всех вскочить от неожиданности, и невозмутимо заявил: – У меня осталось сорок четыре минуты. Надо штурмовать сейчас, пока есть время. Пойдем в лоб, через штатные люки. По моей команде инженерам подать газ, как только противник начнет выскакивать из операционной, вырубить свет. – И перевел взгляд на Абрека: – Мне нужен ствол. Бесшумный. Обычный автомат будет демаскировать. И пара бойцов, чтобы шли на флангах. Пойдем втроем, остальным идти следом и занимать перекрестки. Кто пойдет со мной?

– Я пойду! – немедленно отозвался Абрек. – Этот шакал мой! Не убивай его, Варяг!

– Если получится, – ответил амбал. – Там будет не до сортировки. Я в антитерроре никогда не служил, я не спец по освобождению заложников. Моя задача – уничтожение противника. Кто еще?

Никто из спецназовцев отказываться не стал, но бесшумных автоматов было только четыре, и в итоге Порфирьев назначил Терека командовать подгруппой поддержки, в задачи которой входило прикрывать тыл штурмовой подгруппе, захватывать главный коридор подуровня и блокировать перекрестки. Потом планирование операции переместилось в кабинет Абрека, и Брилёв в напряженном ожидании остался у себя, с трудом сдерживая нервозность. Если Порфирьев из-за спешки допустит ошибку, последствия могут быть самыми плачевными. Судя по реакции Абрека и остальных, шансы на успех есть, это обнадеживает. Только бы не потерять больше, чем будет спасено! Сейчас все так сложно, что Брилёву едва удается подавить страх. С транспортом какие-то проблемы, степень которых еще предстоит выяснить, у экспедиции с минуты на минуту начнется интоксикация с передозировкой, кто из них выживет после этого – огромный вопрос, Росрезерв атакуют вражеские роботы, а его продовольствие вывозят какие-то пришлые. Если штурм сейчас провалится или ничего не спасет, то крах будет неизбежен!

Минут пятнадцать Брилёв являлся беспомощным сторонним наблюдателем в собственном бункере, потом инженеры подключили его к частоте проведения операции и вывели на видеопанель больше картинок с камер. Полковник увидел вход в подуровень медотсека, отдельные части центрального коридора и непосредственно входной люк в сам медотсек. К этому времени террористы уже закончили обед, и автоматические сервировочные столы с грязной посудой вереницей покидали подуровень под стволами новоиспеченной «пограничной охраны» Вуменкана. С другой стороны гермопереборки перемещение посуды контролировал Карен, одиноко стоящий у стены в штурмовом комплекте и без оружия. Это стоило помощнику немалых нервов, но Абрек сразу сказал, что только так можно вызвать у террористов уверенность в том, что администрация не планирует устраивать штурм немедленно.

Давящая тишина в эфире затягивалась, и Брилёв почувствовал, как от нервного перенапряжения взмокли ладони. Время идет, но никого из спецназа на камерах не было видно.

– Закрываюсь на ремонт! – прозвучал в эфире голос одного из инженеров Миронова.

– Всем отдыхать! – коротко рыкнул в ответ Порфирьев, и все вновь смолкло.

В систему кодовых слов и формулировок Брилёва никто не посвятил, времени на это не было, но и без того понятно, что Варяг отдал приказ о начале операции. Значит, кто-то из инженеров прямо сейчас находится где-то в системе воздухоснабжения возле ближайшего к медотсеку нагнетателя и вскрывает шашку с хлорпикрином. Все ответвления воздуховода, не относящиеся к медотсеку, уже перекрыты, и нагнетающее оборудование раскручено на максимум. Газовый поток под давлением устремляется к медотсеку, и в первую очередь он должен выйти из вентиляционной решетки в операционной. Это в теории. А как получится на практике – скоро будет видно. Полковник тщетно пытался унять нервную дрожь. Биорегенераторы не должны пострадать! И единственный врач должен выжить! Только так и никак иначе! Без них Брилёв неминуемо умрет от последствий облучения! И это после того, как он сумел выжить там, где погиб весь мир! Это несправедливо, такого просто не может, не должно случиться! Давай же, Порфирьев, позаботься о собственной шкуре, ты же умрешь без биорегенераторов и Снегирёвой! И никакие Яковлевы с Соколянскими не смогут тебе помочь, ты же лучше всех знаешь, кто там у вас на что обучался!

Однако увидеть что-либо конкретное Брилёву не удалось. Едва ближайшая из стоящих к вентиляционной решетке террористок с болезненным вскриком схватилась за глаза, освещение во всем подуровне вырубилось, и видеопанель стала черной, как ночь. Секунду спустя скрытые камеры перешли в режим ночного видения, но непривычный к такому варианту Брилёв не сразу смог понять, что происходит. Посреди черноты какие-то расплывчатые зеленые пятна хаотично шевелились, сталкиваясь и друг с другом, и сливаясь с ближайшими такими же. Датчики звука приносили многоголосый бабский гвалт, состоящий из сдавленного визга, стенаний и причитаний. Полковник непроизвольно замер, напряженно вглядываясь в хаос зеленых пятен. Сейчас включится аварийное освещение, и станет видно лучше. Но аварийное освещение не зажигалось, и Брилёв запоздало понял, что инженеры не отключали энергообеспечение подуровня, а лишь вырубили основное освещение. Само по себе централизованное питание продолжает поступать в медотсек, и для запуска аварийного протокола у тамошней автоматики нет оснований. А вручную запустить ее уже некому.

Где-то в центральном коридоре беспорядочно громыхнуло несколько выстрелов, в ответ слитно ударили автоматные очереди, и все стихло. Мечущиеся по операционной зеленые пятна начали одно за другим падать на пол, дергающиеся на полу пятна стали быстро замирать, и эфир ожил.

– Врубай свет! – прорычал Варяг. – Абрек, ко мне!

– Есть свет! – тут же откликнулся Миронов, и освещение медотсека вспыхнуло, заставляя Брилёва зажмуриться от неожиданности.

Скрытые камеры переключились из ночного режима в стандартный, и полковник впился глазами в экраны видеопанели. Пол медотсека был усеян трупами террористок, где-то виднелись свежие брызги крови, из-под каких-то тел медленно растекались кровавые лужицы. В операционной, возле дальнего биорегенератора, плохо заметной расплывчатой глыбой возвышался силуэт Порфирьева. Недалеко от него лежало тело охранницы, половина черепной коробки которой была размозжена пулями, рядом с ней валялась граната, из которой не успели выдернуть чеку. Прямо под ногами у амбала обнаружился предатель, корчащийся от мучительной боли. Из-под его опухших век текли слезы, он задыхался и дергался, пытаясь совершать судорожные движения, словно хотел вырваться и броситься прочь. Но здоровенная ступня Варяга стояла прямо на кисти его правой руки, и Брилёв, срочно увеличив изображение с камеры, увидел сжатую в кулаке предателя гранату. Чеки в ней уже не было, но Порфирьев наступил предателю на кулак прежде, чем тот успел разжать пальцы и инициировать взрыв. Судя по окровавленному камуфляжу, перед этим предатель получил пулю в живот и левое плечо.

– Здесь! – В поле зрения камеры мелькнуло что-то смазанное, и возле расплывчатого силуэта Варяга остановился еще один такой же, только на полголовы ниже. Абрек склонился над извивающимся предателем и произнес: – В живот! Кроме брюха, ничего не задето! Спасибо, Варяг! Аллахом клянусь, я сейчас счастлив! Перс, Мангуст! Сюда! Забираем этого шакала! Э! У него граната в руке! Если разожмет пальцы – зажмуримся на хрен!

Порфирьев молча опустил автомат и дал короткую очередь. Работу бесшумного оружия не было слышно, но дергающийся предатель захлебнулся мучительным завыванием, и Брилёв увидел у него кровавый обрубок вместо запястья. Полковник невольно вздрогнул, но тут же расслабился. Варяг отстрелил ему кисть руки! Эффективное решение! Тем временем Порфирьев присел на корточки и аккуратно достал из-под своей ступни отстреленную кисть предателя со сжатой в кулаке гранатой.

– О’кей! – довольно заявил Абрек, нанося предателю удар прикладом в лицо. – Теперь он наш!

В медотсек ворвались облаченные в скафандры и штурмовые комплекты солдаты ВБР и принялись зачищать помещения. Перс с Мангустом схватили потерявшего сознание предателя и потащили наружу, и Варяг протянул Абреку кровоточащий обрубок руки с зажатой гранатой:

– Справишься? Или мне самому?

– Обижаешь! – Судя по интонации, Абрек сейчас довольно ощерился. – Это как два пальца! Помочь со Снегирёвой?

– Сам, – коротко рыкнул амбал. – Там чем меньше людей, тем проще.

Абрек кивнул, забрал сжимающую гранату кисть, и его силуэт вновь смазался, приходя в движение. Следом за ним исчезла туша Порфирьева, и полковник услышал звуки автоматных очередей. В первую секунду он забегал глазами по видеоокнам разных камер, ожидая контратаки террористок на медотсек, но вскоре понял, что звук транслируется из центрального коридора. Занявшие перекрестки бойцы ВБР залегли за углами и вели огонь куда-то вглубь боковых коридоров подуровня медотсека. Брилёв торопливо вышел в эфир:

– Арарат – Первому! Что у тебя? Я вижу стрельбу! Нужно подкрепление?

– Все под контролем! – прозвучал ответ командира ВБР. – Террористы по две-три штуки лезут из коридоров, туда газ дошел! Не проблема, сейчас подавим огнем, потом зачистим! Они не видят ни фига, бегут на ощупь!

– Пленных не брать! – властно приказал Брилёв. – Нам еще с этими отбросами возиться не хватало! Тут бы нормальных людей продовольствием обеспечить! Биофермы еле дышат! Как принял?

– Принято! Пленных не брать! – Арарат отключился.

Несколько секунд Брилёв шарил глазами по изображениям с камер, пытаясь отыскать Порфирьева. Нервное напряжение стало отпускать, и полковник ощутил, как дрожат пальцы. Все получилось! Биорегенераторы целы, медотсек не пострадал, осталось только выяснить перспективы Снегирёвой. Он вызвал в эфире помощника и велел ему доставить в медотсек Яковлеву с Соколянской, но оказалось, что согласно составленному Порфирьевым плану операции обеих студенток заранее обеспечили противогазами и уже ведут сюда под вооруженной охраной. Брилёв подумал, что вряд ли студентки сумеют оказать Снегирёвой внятную помощь. Но можно заставить Зарему сделать это. Толстуха труслива и под страхом мучительной казни не рискнет навредить Снегирёвой. Особенно если показать ей отстреленную руку предателя! По идее, Зарема еще жива.

Полковник повернул голову к нужному изображению, и в этот момент глаза полковника различили расплывчатый силуэт Варяга. Порфирьев обнаружился в стационаре, но не возле двери, ведущей в кабинет Снегирёвой, а возле кровати кого-то из больных террористок. Сама кровать была пуста, лежавшая на ней женщина под действием хлорпикрина, рвущего в куски слизистые оболочки, извивалась так, что выпала из нее на пол. Среди устроивших мятеж старых стерв жирных свиней было полно, но не узнать в корчащейся у ног Порфирьева туше Зарему было сложно. Подошедший к медсестре Варяг сделал какое-то движение, резко поднимая автомат стволом вверх, и Брилёв понял, что амбал замахивается для удара.

– Варяг, стой! – торопливо выкрикнул в эфир полковник. – Она может пригодиться!

Порфирьев резким ударом вбил стальной приклад спецназовского автомата в горло Зареме, ее жирная туша вздрогнула, сотрясаясь жировыми складками, и замерла. В эфире раздалось полное ледяного безразличия рычание Варяга:

– Не пригодилась.

Амбал направился в сторону кабинета Снегирёвой, и его силуэт расплылся, теряя очертания. Варяг добрался до двери, присел на колено сбоку от дверного проема и дал короткую очередь в замок снизу-вверх, чтобы гарантированно не задеть Снегирёву. Разобравшись с замком, амбал уперся ручищей в самый край дверной створы, чтобы минимально попадать под огонь, и принялся давить на дверь. Брилёв перевел взгляд на изображение из кабинета Снегирёвой. Эту дверь она изнутри подперла диваном, и диван сейчас медленно отодвигался назад. Блондинка так и лежала под столом, блокирующим противоположную дверь, и не сразу поняла, что происходит. Вряд ли она была в состоянии что-либо осмысленно услышать или увидеть, скорее, просто заметила шевеление дивана. Дверная щель расширилась уже сантиметров на двадцать, когда окровавленная рука с пистолетом слабо шевельнулась и направила оружие в сторону двери. Пистолет выстрелил, посылая пулю в стену с промахом на метр-полтора, и Порфирьев толкнул дверь сильнее. Снегирёва выстрелила еще раз, и Варяг толкнул диван вновь. На прицеливание ее сил явно не хватало, вряд ли блондинка находилась в незамутненном сознании, но отчаянная жажда не сдаваться врагам заставляла ее продолжать стрельбу. Брилёв мысленно хмыкнул. Кукловоды из ГРУ однозначно достигли немалых высот на своем поприще. Даже жаль, что все они сгорели в ядерном огне. Он бы не отказался от одного такого. Можно было бы вышколить несколько десятков преданных специалистов, тем более что у него в Центре три сотни напрочь бесполезных детей.

Тем временем Варяг спровоцировал Снегирёву на пятый выстрел, затем поднялся в полный рост и одним движением распахнул зияющую пулевыми отверстиями дверь. Небольшой диванчик Снегирёвой от этого рывка отлетел едва ли не на середину кабинета, и амбал ворвался внутрь. Порфирьев добрался до стола, отобрал у Снегирёвой разрядившийся пистолет и поднял блондинку на руки. Увидев Снегирёву, Брилёв невольно ужаснулся. Замотанное в заскорузлый от крови халат лицо было покрыто потеками запекшейся крови, опухшее лицо блондинки ничем не напоминало ни лицо, ни блондинку. Обезображенные трупы террористов, которые выносили из лишенных воздуха коридоров, выглядели так же. Полковник понял, что искаженное муками лицо Снегирёвой – это реакция на хлорпикрин, и недовольно скривился. Варяг, тоже мне, профессионал, мог бы взять для нее респиратор!

– Мозг – Первому! – Брилёв поспешил решить за Порфирьева возникшую проблему. – Начинайте откачивать газ! Медотсек должен принять раненых!

– Начали откачку семьдесят три секунды назад! – откликнулся Миронов. – Согласно плану!

На экране Порфирьев ударом ноги отшвырнул в сторону подпирающий дверь стол, открыл дверь и вынес Снегирёву в операционную. Там уже ждали Яковлева с Соколянской, испуганно жмущиеся друг к другу возле одного из биорегенераторов, и в ужасе смотрели на солдат ВБР, таскающих мимо них трупы террористок.

– Запускайте биорегенератор! – рявкнул на них амбал. – Что стоишь? Открывай!

Увидев Снегирёву, Яковлева тихо вскрикнула и сбивчиво запричитала что-то непонятное через противогаз, полуживая от страха. Но что-то там нажала, и биорегенератор выдвинул ложе в ожидании пациента. Порфирьев уложил блондинку на ложе и уступил место студенткам. Те растерянно суетились вокруг корчащейся от остаточного воздействия хлорпикрина Снегирёвой, то испуганно пытаясь размотать спекшийся комом халат у нее на голове, то бестолково тыча в нее диагностом.

– Да вашу же мать! – варяг выругался, бесцеремонно отодвигая студенток.

Амбал принялся быстрыми движениями раздевать Снегирёву, бросая ее грязные окровавленные тряпки прямо на медицинский стол. Лишив блондинку одежды, Порфирьев разломал ставшую колом повязку из халата и попытался более-менее осторожно оторвать прилипшую к волосам и ранам ткань. Так или иначе, ему это удалось, и Варяг ткнул пальцем в сенсор подачи ложа. Биорегенератор вобрал в себя пациентку и закрылся.

– Ну?! – Расплывчатая туша Порфирьева нависла над студентками. – Работайте, вашу душу так!

– Нужно поставить диагноз… – промямлила Яковлева, явно плохо соображая от испытанного не то стресса, не то шока, не то собственной бестолковости.

– Так ставь! – прорычал амбал.

– Но… – Яковлева пребывала в тихой панике и держалась за диагност двумя руками, словно за спасательный круг, – Инга же там… я не умею работать с диагностической программой биорегенератора… это слишком сложно… нужно быть хирургом…

– Запускай стандартную программу! – рык Порфирьева стал злобным.

– Какую… – Яковлева сжалась в комок, словно ожидала, что амбал сейчас размозжит ей голову. – Их много… всяких разных…

– Любую, которая подходит для нее хотя бы немного! – перебил ее Варяг. – У нее сотрясение мозга, переломы руки и ребер, возможно, проникающее ранение черепа! Что подойдет для этого, то и запускай! Ваша задача сделать так, чтобы она пришла в себя! Потом она сама скажет, что делать дальше! Шевелитесь!

– Можно поставить стандартную программу из списка «Б», номер четыре… – промямлила Яковлева. – Инга говорила, что если с поверхности принесут кого-то без сознания, а ее не будет рядом, то мы должны начать с «Б-4»…

– Это при облучении! – вышла из ступора Соколянская. – На поверхности радиация, а Инга не облучена, у нее сотрясение! – Она устремилась к компьютерной панели управления биорегенератором и принялась тыкать в сенсоры: – Что-то было для сотрясения мозга, она показывала… да где же оно… Я найду, Олег, я сейчас найду!

Пока Соколянская возилась с программами, Порфирьев вновь обернулся к Яковлевой:

– Ускоренную детоксикацию проводить умеешь?

– Это слишком сложно! – Яковлева вновь сжалась и заговорила скороговоркой, наверняка боялась спровоцировать разозленного амбала на расправу. – Процедура требует постоянной корректировки, Инга не разрешает нам ее проводить! Но мы можем провести стандартную процедуру, мы ее хорошо знаем, я делала это раз пятьдесят!

– У моих людей передозировка. – Порфирьев на мгновение умолк, видимо, сверяясь с хронометром на внутренней стороне лицевого щитка боевого шлема. – Уже началась у всех. Сделайте, что сможете.

Он развернулся, направляясь к выходу, и его расплывчатый силуэт вновь пропал из вида.

– Олег, у тебя же сейчас интоксикация начнется! – спохватилась Яковлева, устремляясь к соседнему бээру. – Ложись в биорегенератор, я сейчас все запущу!

– Начните с Дна и Овечкина, – угрюмо ответил Варяг. – Дно несколько часов без сознания, Овечкин отключился перед самым входом, но мы были еще на поверхности. Эта «Б-4», про которую ты говорила, наверное, для них.

Яковлева растерянно остановилась, вновь ударяясь в молчаливую панику, и Брилёв понял, что пора брать процесс управления в свои руки. Порфирьев свое дело сделал, теперь нужно использовать плоды операции максимально эффективно. Полковник приказал помощнику организовать доставку членов экспедиции в медотсек, велел инженерам заняться дегазацией подуровня, как только газ будет откачен полностью, после чего позволил Арарату привлечь к выносу трупов Службу Безопасности. Большего пока не сделаешь, нужно дождаться уничтожения террористов и восстановления функционирования медотсека. До тех пор выгнать людей на поверхность для разгрузки того, что привезено из Росрезерва, будет нелегко и недальновидно. Брилёв вернулся в свое кресло и устало отер выступившую на лбу нервную испарину.

Итак, биорегенераторы спасены, Снегирёва тоже. Конечно, она еще находится в неизвестном состоянии, но полковник уже был уверен, что блондинка выживет и продолжит исполнять свои обязанности. Не приходилось сомневаться, что кукловоды из ГРУ предусмотрели страховку на подобный случай. То-то же Соколянская метнулась рулить биорегенератором, стоило только Порфирьеву зарычать на студенток злее обычного. Это сработала программа НЛП для именно таких вот экстренно-экстремальных случаев, когда кто-то должен лечить лекаря. Теперь понятно, почему Соколянскую гэрэушные кукловоды определили учиться в один университет со Снегирёвой. Ведь для того чтобы соблюдать легенду о подругах, учиться вместе необязательно. Они сделали это, чтобы агент влияния имел навыки подстраховать штатного врача секретной группы. Эти навыки сработали сейчас на глазах Брилёва, когда Соколянская якобы что-то там вспомнила. Все его логические выкладки полностью подтвердились: эти трое, Варяг, Снегирёва и Соколянская, есть засекреченная агентурная ячейка ГРУ, подготовленная на случай ядерной войны. Порфирьев даже не скрывал того, что лично выдал пистолет Снегирёвой еще до появления в «Подземстрое». То есть вооружил своего агента с началом активных действий группы. А вот Яковлева не с ними, теперь в этом нет даже следов сомнений, ее Брилёв тоже просчитал безошибочно и с самого начала. Из всего произошедшего следует, что, пока эти трое живы и здоровы, данная агентурная ячейка пребывает в равновесии. Благодаря тому, что в программу Порфирьева не заложено стремление к захвату власти. Вывод: на данном этапе Порфирьева лучше не терять, чтобы Снегирёва и Соколянская не оказались предоставлены сами себе и не начали действовать непредсказуемо. Не говоря уже о том, что кто-то должен разбираться со всеми этими роботами и неизвестно откуда взявшимися продовольственными конкурентами.