Несчастный рейс 1313 (СИ)

1

Матрос специального назначения Иван Петрович Засельцев всегда представлялся фразой «19 лет, холост», вслед за Онидзукой. В школьные годы, когда лет было поменьше, формулировка казалась невероятно элегантной, а потом просто вошла в привычку. Во флоте же и вовсе ценили такую щеголеватость. Однако сегодня знакомиться ни с кем молодой человек не собирался. Этой ночью предстояло умертвить множество не самых приятных людей, а такие вещи лучше делать анонимно.

Сморгнул заливающий глаза пот, он снова прилип к мокрым резиновым наглазникам ПНВ. Потом повернул голову и осторожно пихнул локтем командира.

— Тарщстаршина, четверых заложников переводят в другой домик. Пятьдесят правее головного грузовика. Вон они, гады, повели. Игиловцы, кажись.

Главстаршина Николайчук пошевелил роскошным усом и проводил окуляром двигающуюся по грязной улице группу людей.

— Ать же, сучары, девок потащили трахать. Я-то радовался, что все почти живые в сарае на площади… эх, некстати начинают расползаться. Ищи их потом.

— А что наши-то?

— Время «Ч» через двенадцать минут. Ладно, ничего тут не поделать. Сейчас шухер поднимать нельзя еще, но запомни — как пойдем вниз, сунешь туда нос, понял?

— Есть, тарщстаршина.

— Ладно, матрос, бди. Помни, по команде валим караул у сарая. Следи за сектором, чтоб по заложникам не попасть.

Это был обширный сарай традиционной для горных районов «золотого треугольника» конструкции — прогибающийся бамбуковый пол, застеленный грязными циновками, поднятый на сваях на пару метров над грунтом, бамбуковые стены, замкнутые лишь с трех сторон, и тростниковая крыша, с которой сыпалась труха и красные муравьи. Судя по валяющимся вокруг ржавым бочкам, превращенным в перегонные кубы, и битой стеклотаре, здесь наркоторговцы из бирманских триад перерабатывали опиумный мак, прежде чем использовать обширный сарай для содержания пленников.

Открывающееся наподобие сцены строение выходило на деревенскую площадь, освещенную горящими кострами и светом фар. Но, конечно же, это была далеко не просто экзотическая бирманская горная деревушка, где ведут свое нехитрое хозяйство нищие пао, шаны или карены с кайя. Нет, здесь все было крупным и интернациональным — к примеру, выстроившиеся вдоль улицы старые китайские и американские грузовики, помнящие еще вьетнамскую войну. Поездка в жестких кузовах этих дымящих, рычащих и воняющих навозом и рвотой чудовищ повергла всех заложников и особенно маленьких японок в состояние шока — они и представить себе не могли такого способа перемещения. Нет, конечно, токийские электрички зачастую набиты не меньше, но они были предназначены для людей! Здесь же все выглядело как вагоны для скота. Мало того, сейчас пара этих грузовиков выполняла еще более кошмарное задание.

Рычание разбитых, кашляющих сизым дымом горелой солярки дизелей на мгновение перекрыло яростные вопли беснующейся толпы террористов, а привязанное стальными тросами за руки и за ноги человеческое тело, бледное в свете фар, в последний раз напряглось и лопнуло кровавыми ошметками. Столпившиеся вокруг грузовиков игиловцы — если квалифицировать их точно, скорее, бывшие талибы, перешедшие на сторону Исламского Государства — в чалмах и с бородами вперемежку со смуглыми безбородыми бирманцами разразились очередным шквалом торжествующих криков.

Сдавленная и стиснутая, подобно селедкам в банке, толпа стоящих на коленях пленников синхронно колыхнулась, точно нива под ветром. Кого-то за спиной бурно стошнило.

Акеми Амико передернуло, хотя слившиеся в нескончаемый кошмар последние восемь часов должны были бы, по идее, притупить все человеческие чувства. Единственное, что пока еще поддерживало ее в сознании на краю черной бездны отчаяния — забота о хрупкой подружке, притиснутой к ней толпой так, что девушка чувствовала, как лихорадочно стучит ее сердечко. Новый толчок слева: кажется, охранявшие пленников террористы для забавы принялись колотить длинными палками кого-то на краю. Под натиском навалившихся тел ребра затрещали, Амико с трудом хватала воздух ртом.

— Аллаху акбар! — донесся слитный вопль десятка голосов с той стороны, где производилась экзекуция, и на лицах пленников заплясали отблески жаркого бензинового пламени, взвившегося по ту сторону грузовиков пятиметровым столбом в угольно-черное тропическое небо. В крике, который, пронзая уши, взвился следом за пламенем, не было ничего человеческого. Стоявшие на ступеньках перед пленниками охранники-бирманцы, на чьих потных телах тоже плясали отблески пламени, даже слегка неодобрительно покачали головами, глядя в ту сторону.

— И-и-инша-алл-а-а-а, ха-ха-ха-ха! Аллаху Акбар! — с каким-то животным надрывом прозвучал чей-то отдельный визг, перекрывший общий гул. Пленники, остававшиеся в живых, не видели, что произошло с теми, кто уже был обречен на гибель, но толпа игиловцев вдруг громогласно и визгливо захохотала. Над их головами нечто, похожее на кочан капусты, взлетело в воздух, кувыркнулось и упало на землю с глухим стуком, вызвав новый взрыв хохота. — Аль кафирун!

Амико удалось краем глаза заметить подброшенный предмета, в котором очень не хотелось угадывать человеческую голову. Она осторожно, но твердо отодвинулась от навалившихся соседей и склонилась к подруге.

— Кейко-тян… Ты как?

Маэми Кейко поправила перекосившиеся очки и простонала:

— Будь проклят тот день, когда я польстилась на эту халявную поездку! Вот тебе и наглядный пример, что жадничать плохо!

Миниатюрная Кейко была бледна, и зубы ее постукивали совсем не в такт патетически-бодрым словам. Как бы девушка ни бодрилась, было видно, что ей смертельно страшно.

Амико ненавязчиво обняла подругу за плечи, что было очень просто в жуткой тесноте. Прижавшись к Кейко, она с некоторым смущением похлопала ее по предплечью, пытаясь ободрить.

— Не кори себя. Чего уж теперь… — Амико оглянулась, видя вокруг лишь дрожащие людские тела, испуганные лица и слыша частое дыхание, прорывавшееся всхлипами. — Они ведь должны потребовать выкуп. Наверняка должны! Из-за чего иначе нас всех похищать вместе с самолетом? Значит, нас освободят. Скоро-скоро.

— Выкуп?.. Ты что, не видишь ничего?! Террористам нужно было просто поубивать своих врагов, уж не знаю, как их там зовут, а мы попались под руку. Какие переговоры, нас просто убьют, и это еще в лучшем случае!..

— Не может такого быть, — непреклонно ответила Амико, крепче стиснув подругу в успокаивающих объятиях. — Террористы всегда требуют чего-нибудь. Да и, в конце концов, бессмысленно нас убивать. Ты просто нервничаешь.

— Какой у них может быть «смысл»?! Ты посмотри на эти рожи! Дикари, вонючие потные дикари!.. — взвизгнула Кейко, и вцепилась в воротник школьной матроски, точно намереваясь разодрать ее сверху донизу. — Тут даже дышать нельзя… я не могу, пустите!!!

— Тихо, тихо, — успокаивающее поглаживание не помогло, и в следующий миг Амико резко хлопнула подругу по щеке.

Кейко, инстинктивно прижав ладонь к лицу, резко повернулась к подруге и замерла, глядя той в глаза. Крылья ее носика раздувались, грудь тяжело вздымалась, на лбу выступили капельки пота — и дело было не только во влажном тропическом воздухе.

— У тебя истерика, Кейко-тян, приди в себя. Надо сохранять холодную голову… или пытаться, хотя бы.

Девушка тяжело вздохнула и машинально поправила ворот формы, еще совсем недавно чистой, отглаженной, демонстрирующей блеск и мощь японского образования. Ударившая подругу рука скользнула к короткой плиссированной юбочке и одернула ее, как будто в таких мелочах сейчас был хоть какой-то смысл. В этом была вся Акеми: аккуратная, спокойная и рассудительная несмотря ни на что.

Когда Кейко заговорила, было видно, как ее душит злость:

— …Слушай, не держи меня за истеричку. Я вполне нормальная, и когда мне страшно — так и говорю! Это у тебя в голове одни только эти старые бредни: «гамбаттэ» — «будем терпеть, стиснув зубы», «ямато надэсико не пристало ныть» и прочая ерунда. Ах, благородная дама нашлась! А вот где твоя нагината, чтоб защитить свою честь?! Открой глаза! Для этих дикарей мы — то же самое, что американцы, они нас в клочки готовы порвать, и никто, слышишь, никто нам не поможет!!!

Амико резко вскинула голову. Впервые с начала разговора в ее глазах появилась холодность. Изящно очерченные губы сложились в твердую линию, соболиные брови хмуро изогнулись.

— И что ты предлагаешь? Я так понимаю, современной девушке предпочтительнее орать как сумасшедшей, как ей плохо? Так скажи, какая от этого польза? Хочешь оглушить террористов или вызывать у них омерзение, чтобы не касались тебя? Поясни, какой толк в твоих причитаниях, или, клянусь всеми божествами, я тебе залеплю пощечину посильнее.

Она опустила голову и посмотрела на свою руку. Пальцы мелко подрагивали.

Кейко молчала, глядя на нее, и упавшая на ее лицо тень — погребальный бензиновый костер на той стороне площади уже угас — не давала возможности разобрать ее выражение. Потом она молча наклонилась и положила голову на плечо подруги, обняла ее и крепко прижалась.

Спустя еще пару десятков минут и множество криков, обстановка вокруг начала успокаиваться. Однако это успокоение пленникам не сулило ничего хорошего. Толпа бирманцев слегка рассосалась, но дико заросшие игиловцы продолжали держаться обособленно. Возле клеток с заложниками образовался спор, насколько могла судить Амико.

— Матлифиш вудуралея! — восклицал, размахивая руками, кряжистый бородатый игиловец — или даже талиб-ренегат — в грязной серой чалме и контрастировавшей с ней новенькой полевой форме натовского образца. Он обращался к кому-то из бирманцев. — Э-э-э, атыни мин фадлик!

После чего он зачастил на языке, который бирманцы явно понимали лучше.

— Группа захвата имеет право отдохнуть, — говорил он, не понятый пленниками. — И не надо морочить мне голову, лучше идите и организуйте караулы.

— Вы же поразвлекались уже, бошки поотрезали, чего вам еще надо? Нам же тоже должно что-то достаться! — отругивался бирманец, начальник караула, с собственническим видом поглядывая на пленников. — И Зея Уан-у говорил, что за них денег дадут. А вам только бы кишки выпускать.

— Ялла! — махнул на него рукой воин аллаха. — Денег дадут! Как говаривал один из тех, кого мы тренировали в Ичкерии, а потом догонят и еще дадут! Ляа, за них не денег дадут, а кишки выпустят. Если уж так хотите, то забирайте их там себе потом. Хотя, может, не всех. А сейчас ана муст ажиль! Мои воины нуждаются в отдыхе. Им нужно бира барид, марихуана и шармутан. Женщины, женщины нужны. У вас их нет, так что мы отберем из этих.

Игиловец ткнул пальцев в набитых в клетку пленников.

— Не дам! Задаром, тем более, — решительно заявил бирманец, но в его словах чувствовался намек. — Выпустят там кишки, не выпустят, тут уж не ваше дело. Мы договорились поделиться, вот и поделились. Теперь они наши, вот.

— Я сказал, «может быть». Я сказал, «не всех», — непреклонно ответствовал игиловец и ухмыльнулся. — В конце концов, мы тоже можем поделиться. Кто ж говорит, что мы их конфискуем? Однако воинам надо отдохнуть. И нашим, и вашим.

— Вот это уже другой разговор, — довольно ухмыльнулся бирманец. — Вы же там, в самолете, сразу у всех собрали и телефоны, и кошельки? Телефоны оставьте себе, а вот половина кошельков по праву наша.

— Да забирайте хоть все, — фыркнул игиловец.

— Кого вам нужно? Американских и еврейских щенков вы вроде бы уже забрали?

— Жидов и американцев мы уже обработали. Но теперь у нас немножко другие условия, сойдут любые западные собаки из тех, кто лижет пятки этим кафирам. Мои ребята сейчас подойдут и возьмут из клеток, кого надо. Нам нужны женщины. Возьмем немного, не бойся, потом отдадим вам в целости. Ну, почти.

Бирманец повернулся, хозяйским взглядом осматривая своих подопечных.

— Хо-хо, западных вам подавай. Губа не дура! Так ведь за них больше всего выкуп дадут. Может, индонезиек возьмете? Или вам непременно белокожих?

— Белокожих или нет, главное — чистых. Надоели грязные шлюхи, хочется приличных женщин, — игиловец глумливо заржал. — Вон там эта, в форме стюардессы хороша. Еще вон та ничего. Мои парни их отведут.

Он тыкал пальцем в женщин, которым суждено было вскоре стать жертвами самого страшного из надругательств. Амико, подсознательно догадавшись о мерзких намерениях незнакомых мужчин, почувствовала, как сердце ее падает куда-то вниз, когда толстый кривой палец указал на них с Кейко.

— Ну и вот эти две, молоденькие. Наши любят таких — вон какие кобылки гладкие. Вот и все, мы не жадные, чтоб на каждого по одной, гы-гы-гы-гы!

— О-о-о, стюардессу я вам так просто не отдам. На нее уже начальник глаз положил. А эти… хм… китаянки, что ли?

— Добавлю кошельков и телефонов. Я на нее чего-нибудь сам положить хочу.

— Ладно, по рукам. Но только чтоб не с концами — а то, знаю я вас. Наиграетесь и ножиком по горлу. Пошлю пяток своих, потом им отдадите. Давай, тащи кошельки.

Оба мужчины отдалились от клетки, и Амико больно стиснула плечо подруги, не давая той делать лишних движений:

— Кейко, берегись. Они что-то задумали.

Тем временем парочка игиловцев в отдалении что-то передала бирманцам, и те довольно покивали. Затем, после команды старшего, оба игиловца двинулись к клетке, которую бирманцы чуть приоткрыли, для порядку напугав и стукнув пару раз крайних пленников.

Кейко оглянулась и зажала себе рот ладонью. В ее глазах плескался ужас.

Первой из клетки выволокли красивую высокую женщину в форме стюардессы. Один из игиловцев толкнул ее, и несчастная споткнулась на каблуках, упав на землю. Под общий хохот террористов игиловцев продолжили вывод и извлекли из толпы жертв еще одну незнакомую Амико женщину.

А затем пришел их черед. Длинная палка, похожая на жезл погонщика, ударила в плечо, приказывая двигаться к выходу. Точно так же отдали команду Кейко.

Жезл бил по головам и плечам соседей, заставляя отодвигаться. Когда подруга помедлила, ее больно пихнули сквозь прутья в бок, и Амико потянула Маэми за собой. Наконец, они оказались вне клетки. Игиловец, очутившийся перед женщинами, что-то сказал. Амико не поняла. Террористы окружили жалобно жавшихся друг к дружке женщин и знаками велели идти следом.

Никто из других членов японской делегации даже не поднял головы, когда их соседок грубо вытаскивали наружу. Четверку жертв провели мимо грузовиков и втолкнули в грязную неказистого вида хижину. Там уже ждали.

— А! — довольно воскликнул один из виденных Амико ранее игиловцев. Едва переступив порог, девушки сразу почувствовали в помещении сладковатый запах анаши.

Их было с полдюжины — крупных и пропитанных потом мужчин. Все волосатые и явно немытые, прямо как сказала Кейко. Один сейчас затягивался самодельным «косяком», другой что-то усердно жевал. Кто-то пил из грязных бутылок.

Давешний командир, торговавшийся с бирманцами, полулежал на койке в углу этой небольшой комнатенки. Верхняя половина его формы успела куда-то испариться, и сейчас мужчина сладостно почесал голую волосатую грудь.

Амико не знала, что делать. Она уже прекрасно поняла, что будет дальше. Их собираются изнасиловать. Эти чудовищные преступники намереваются таким образом скрасить свой досуг. Наверняка поняла это и Кейко, и обе незнакомки.

Главарь игиловцев поднялся с постели. Когда он сделал первый шаг в их направлении, Амико машинально встала так, чтобы заслонить собой подругу. За спиной, с боков и спереди женщин окружили мужчины.

Стюардессу тут же схватили за руку и утянули в сторону. Амико старалась не смотреть вслед. Но долго отталкивать от себя реальность было невозможно.

Игиловец с вытянутым бородатым лицом возник между девушками неожиданно, словно подкрадывался, а не подходил напрямик. Амико вздрогнула, когда его рука потянулась к ним. Но опустилась широкая потная ладонь на плечо Кейко.

— Шармута, — радостно оскалил желтые зубы игиловец, дернув Кейко на себя.

Кейко задрожала всем телом, выпрямилась, и, зажмурившись, плюнула в бородатую физиономию. Плевок пришелся прямиком в глаз игиловцу, мгновенно рассвирепевшему от подобного обращения. Не потрудившись даже вытереть оскорбления, он с басистым рыком занес руку и ударил. Кейко крутануло на месте и повело вбок. В глазах у школьницы помутилось, голову заполнил гулкий звон. Второй удар, пришедшийся в живот, показался уже не таким болезненным. Она не удержалась на ногах и упала на грязный пол. Сильный пинок отшвырнул юное тельце к порогу.

Игиловец явно собрался потоптаться на девушке, пребывавшей в лучшем случае в состоянии «грогги», а в худшем — совсем без сознания. Он шагнул вперед, примериваясь, словно футболист. Но вдруг на пути встала Амико. Собравшийся было отшвырнуть помеху в сторону игиловец замер. Перед ним стояла девица ничуть не хуже первой, тонкая, изящная, чистая и аккуратная. Его взгляд скользнул по точеной стройной фигурке, и разжавшийся кулак тяжелой пятерней опустился на очерченную под формой грудь.

Амико не произнесла ни слова, не выдала себя ни одним звуком. Когда властные мужские руки дернули ее к себе, девушка лишь украдкой обернулась к подруге. Та неподвижно лежала на полу, скорчившаяся в позе эмбриона. Вокруг гремело похотливое пыхтение. Спустя секунды оно поглотило и саму Амико.

Единственная койка была занята предводителем, подмявшим под себя стюардессу. Амико повалили прямо на пол. Жадные руки вцепились в форму. Насильник даже не потрудился снять одежду, попросту разрывая ее. Однако сделать это было не так просто, как в кино. Сопя и бурча себе под нос, игиловец сумел-таки пробраться в прореху порванной сэйлор-фуку и взяться за простенький белый лифчик, прикрывавший созревшую уже грудь. К несчастью, бюстгальтер проблем не составил вовсе, поскольку застежка на нем для удобства располагалась спереди, между чашечками.

Амико почувствовала, как виски наливаются могильным холодом. Она лежала, одинокая и беспомощная, перед мужчиной, бесстыдно разглядывавшим ее грудь. Одна его рука крепко сдавила горло, прибив жертву к полу, вторая же принялась жадно шарить по обнаженному телу. Он словно проверял полученный товар, убеждаясь в качестве. Просунув руку глубже в рваную прореху на одежду, игиловец грубо прихватил стройный девичий бок, провел ладонью по плоскому спортивному животу. Она чувствовала нараставшую в теле дрожь отвращения, возникавшего от этих прикосновений. Насильник был грузен, тяжел и неприятно пах смесью немытого тела, какой-то технической смазки и грязи. Каждое касание словно оставляло осадок всего этого и на ней. Но сопротивляться было бы бесполезно.

Вот он прекратил грубые хозяйские ласки вверху и опустил руку вниз. Забравшись под помятую плиссированную юбку, здоровая немытая пятерня нащупала тонкую ткань трусиков. Ухватившись за них, игиловец потянул самый интимный предмет девичьего туалета вниз по стройным ногам. Когда Амико не сдвинула ноги, чтобы трусики снялись быстрее, насильник грубо дернул рукой, и они затрещали. И все-таки он не смог их сорвать, стянув до лодыжек и освободив одну только ногу.

Вдруг захотелось поступить так же, как Кейко, пусть даже он убьет ее, пусть забьет насмерть. Только бы не происходило то, что сейчас произойдет.

Смерть. Да, лучше так.

Во рту пересохло, но Амико нетрудно было бы набрать достаточно слюны, чтобы плюнуть.

— Ник хинзир, — сладострастно хрюкнул насильник, задирая подол юбки и наваливаясь сверху. Его руки сдавили ее запястья, но горло освободилось. Теперь она раскинулась под ним, в рваной одежде, наполовину обнаженная, с раздвинутыми ногами, между которыми он мостился со спущенными штанами. Внутренней поверхностью бедра Амико почувствовала грубую ткань рубахи. А в следующий миг внизу живота вспыхнула резкая чудовищная боль. Мужчина впервые входил в нее и делал это грубо, бесчувственно. Она поняла, что потекла кровь, но лишь крепче стиснула зубы.

И тогда он начал двигаться. Неровные резкие фрикции принялись накатывать волнами все более сильной боли. Амико не чувствовала никакого возбуждения, никакой физической реакции вовсе. Секс оказался большой глупой выдумкой. На самом деле была только боль, тупая и тягучая.

Терпеть было все труднее, и помимо воли с девичьих губ сорвался приглушенный стон. Насильник, приняв его, видимо, на счет своей мужской удали, ускорился. Он едва не раздавил ее. Амико видела лишь густую бороду, касавшуюся лица, елозившую по нему, пока насильник наслаждался ее телом, впервые познававшим плотский грех.

Она не вела счет времени, но готова была судить, что дольше десяти минут изнасилование не продлилось. Издав приглушенный рык, игиловец сильнее навалился на жертву и принялся изливаться прямо в нее. Влажные толстые губы с высунутым языком потянулись к застывшему лицу, готовому прорваться гримасой боли.

Акеми Амико была девушкой тихой, благородной и незлобивой. Но даже она не могла безропотно перенести надругательство. Наглый хозяйский язык все-таки переполнил чашу терпения. Собрав последние крупицы самоконтроля, она открыла рот, подавшись навстречу насильнику. Его язык проник меж раскрытых губ… и жемчужные зубки девушки со всей силы впились в этого противного красного слизняка.

Все в хижине вздрогнули, когда с пола раздался дикий свинячий визг, и насиловавший японскую девчушку игиловец кубарем покатился от нее в сторону, зажав руками окровавленный рот. Акеми осталась лежать на полу с красными ручейками, стекавшими из уголков губ, и брызнувшими, наконец, из глаз слезами.

— У-у-у!!! — завыл насильник. — У-бу-мну!

В этот момент снаружи что-то затарахтело и взвыло, а секунду спустя вся хлипкая бамбуковая хижина заходила ходуном от грохота вертолетных турбин и винтов. Низко прошедший вертолет буквально сдул выстилающие крышу пальмовые листья, и комнату озарили мерцающие вспышки дульного пламени. Потом тарахтение пулемета перекрыло бешеное шипение — и почти сразу же грохот разорвавшихся ракет. Снаружи донесли испуганные вопли, а несколько секунд спустя по полу дождем запрыгали гильзы: в атаку зашел следующий вертолет.

Когда мир вокруг взорвался криками, грохотом и стрельбой, Амико сделала единственное, что успела счесть разумным — сжалась в комок и откатилась к стене.

А снаружи творились яркие чудеса — небо рушилось на головы от оглушительных разрывов и воя винтов. Казалось, на следующем заходе вертолеты просто раздавят хижину колесами и перемелют всех, кто там остался, в мясной фарш.

Ища укрытия, с улицы на четвереньках, припадая к полу, ввалились трое бирманцев. Более привычные к таким делам игиловцы, гортанно и яростно что-то крича, похватали оружие.

Амико, изо всех сил надеясь, что сейчас насильникам и убийцам не до нее, осторожно подползла к лежавшей на полу Кейко и взяла подругу за плечо.

— Кейко-тян!

Тем временем командир игиловцевов с выпученными глазами и расстегнутой ширинкой вскочил в полный рост, отбросив в сторону стюардессу в порванной форме. Та, в отличие от Амико не стеснявшаяся кричать, упала на колени перед кроватью и тут же забилась под нее.

Первый выскочивший на улицу игиловец тут же рухнул обратно, расплескав мозги по всей комнате — пуля попала ему точно в лоб. Двое других попятились, но, быстро сориентировавшись, навалились на хлипкую тыльную стенку хижины и под хруст бамбука вывалились наружу, в раскрашенную пламенем и трассерами ночь.

Бегство насильников подсказало Амико путь.

— Кейко-тян, очнись! — она тряхнула все еще не отвечавшую подругу. К счастью, та не была совсем без сознания и даже ухватилась за руку Акеми в ответ. — Бежим!

Обе девушки юрко подобрались к проломленной в стене дыре.

— Давай! — сказала Амико и толкнула Кейко впереди себя сквозь пролом и тут же бросилась следом.

На улице оказалось темно и сыро. Кейко сумела подняться на ноги, но ее все еще шатало. Амико и сама чувствовала себя не лучшим образом, однако охать и ахать не приходилось — грохот стрельба и крики только усиливались. Вот только куда бежать?

Амико выбрала наудачу — в сторону от грохота, раздававшегося спереди хижины. Не чуя под ногами земли, две девушки, спотыкаясь, нетвердо побежали прочь.

Впереди, в стороне площади, где остался сарай с пленниками, мелькали какие-то тени на фоне чадно горящих грузовиков. Кто-то что-то орал и визжал, гремели очереди, бухали разрывы ручных гранат. Над соседней крышей взвились высокие языки пламени: начался пожар.

Ослепительный сноп раскаленных трассеров, просвистевший низко-низко над тростниковыми кровлями и поразивший какую-то цель на окраине — да так, что в небо взмыли десятки рикошетов — заставил девушек шарахнуться в сторону. Увы, едва они вбежали в огороженный высоким бамбуковым забором дворик, как нос к носу столкнулись с десятком удирающих в панике бандитов-бирманцев.

Нежданная добыча мигом превратила тех из зайцев в охотников — растопырив руки, они с гоготом принялись ловить до смерти перепуганных беглянок.

Амико сейчас мыслила как загнанный зверек. Едва завидев бирманцев, она метнулась в сторону, почти таща подругу за собой. В грохоте взрывов и выстрелов, в пламени пожаров она волновалась лишь об одном — не вернуться в руки похитителей. Все остальное потом.

Но скрыться не удавалось: ограда замедлила их, и в считанные секунды девушек окружили негодяи. Амико почувствовала, как ее отрывают от Кейко, едва не упавшей в грязь. Благородная сдержанность и разумность имеет свои пределы. К тому же, теперь, в отличие от каких-то десяти минут назад, забрезжила надежда спастись. На этот раз она не стала терпеть посягательств. Бешено забрыкавшись, Амико принялась лягаться и попыталась укусить схватившую ее руку. Пользы это принесло мало, бирманец всего лишь пошатнулся и резко рванул ее в сторону. Потеряв равновесие, девушка упала на колени.

Кейко тем временем попыталась улизнуть от остальных бандитов, но полученные побои и смятение, вызванное упавшим на голову миниатюрным адом, не прибавляли ловкости. Ее схватили и кинули к подруге. Амико, не успевшая подняться с колен, затравленно оглянулась.

Все выглядело так, будто им выпал самый черный жребий. Десятки рук схватили беглянок. Возбужденно переговариваясь, бирманцы ощупывали их, тискали, мяли и щипали. Вот один оттолкнул другого, который уже начал расстегивать ремень, ухмыляясь слюнявым ртом. Маленького роста, темнокожие и морщинистые, словно бандерлоги, они лезли, протягивая жадные лапы, словно намереваясь растерзать беззащитную добычу.

Амико перестала верить в реальность происходящего. Невероятно, просто невозможно было поверить в то, что посреди отголосков ада люди могут поддаться похоти. Она пыталась отбиваться от множества рук, но ее оскверненное тело снова и снова хватали, причиняя боль. Перед глазами мелькали выпученные глаза, перекошенные рты, по-звериному раздутые ноздри. Эти люди забыли о всякой опасности. Может, из-за того, что страх сломал какую-то шестеренку в сознании, может, потому что все они успели опьянеть от крови в недавней казни, накачаться наркотиками и спиртным.

Кто-то потянул вниз ее юбку, чья-то рука забралась сделанную насильником в прореху на форме.

Гиены. Стервятники. Стая омерзительных существ, ради удовольствия отказывающихся от человечности.

Вот Кейко закричала, бешено лягаясь, когда двое или трое бирманцев навалились, разрывая на ней одежду. Сипение, хрипение и пыхтение заслонило, казалось, грохот нападения неизвестных сил.

Неизвестных сил… Кто же они? И где же они?

Амико, чувствуя, как обнажают ее тело, взмолилась, по-прежнему не говоря ни слова вслух: «Пожалуйста, придите! Прошу… прошу, убейте их! Уничтожьте их всех! Пусть даже вместе со мной, но выжгите этих насекомых, сотрите с лица земли!»

И, словно сдаваясь перед самой собой, она все-таки закричала, вторя кричащей от осознания грядущего подруге:

— Да умрите же вы!

Неизвестно, что за высшие существа откликнулись на эту отчаянную мольбу. Вряд ли на бирманские горные захолустья распространялась юрисдикция присматривающих за японскими гражданами синтоистских ками, так что можно уверенно сказать: это были какие-то другие боги. Однако, как ни удивительно, призыв кто-то услышал.

Подтверждением тому стали быстрые шаги на улице — кто-то пробежал вдоль бамбукового частокола, и в воротцах, на кровавом фоне близкого пожара нарисовался и на мгновение замер угольно-черный силуэт.

Отразившаяся в широко распахнутых глазах Акеми фигура мало напоминала человеческую: она была настолько высока и широка, что едва прошла в воротца, задев макушкой верхнюю перекладину, до которой низкорослым хозяевам-бирманцам не удалось бы даже допрыгнуть. Задетый плечом правый бамбуковый косяк хрустнул и отвалился, а порыв ударной волны от далекого разрыва взметнул крылом висящий на широченных плечах плащ — хотя нет, это был не столько плащ, сколько странная лохматая накидка. Стеклянно блеснули нечеловеческие глаза… или линзы?..

Человек — если это, конечно, был именно человек, а не титан из древних легенд — потратил на то, чтобы сориентироваться, не более двух ударов сердца. Вскинув оружие — автомат со странно толстым стволом — он что-то оглушительно рявкнул на незнакомом языке. Акеми решительно не поняла слов, но угрожающий, подавляющий раскат этого голоса вдруг живо напомнил ей недавно виденного в кино Зевса со своим эпичным «КУО ЭГО!»

Бирманцы, сумевшие расслышать непонятную команду незнакомца, удивленно вытаращились на могучую фигуру. Амико же, пораженная до глубины души, но не утратившая способности думать, воспользовалась моментом, чтобы выскользнуть из державших ее рук. Ближайший насильник машинально дернул рукой и схватил отползающую девушку за волосы.

Однако далеко не все из бандитов утратили разум настолько, чтобы стать недееспособными. Кто-то уже вынул пистолет и что-то кричал, наставляя на чужака.

Незнакомец, не медля ни секунды, нажал на спуск, и толстый ствол его оружия странно и беззвучно запрыгал — совсем не похоже на боевое оружие. Однако страшный, тупой и хрусткий удар в голову бандита, схватившего Акеми за волосы, который снес его в сторону, перебросив через какое-то корыто, выглядел более чем настоящим. На ее лицо брызнуло что-то липкое.

Срезав еще двумя короткими очередями бирманца с пистолетом и его соседа, он вдруг на мгновение замер. Впустую щелкнул боек — видимо, кончился уже початый магазин. Перезарядить оружие, находясь буквально в двух шагах от противников, было невозможно. Однако пришелец быстро принял решение — выпустил повисшее на ремне под мышкой оружие — и ринулся в атаку, воспользовавшись тем, что большинство столпившихся напротив щуплых бирманцев было без оружия. В его правой руке, откуда ни возьмись, возник кургузый пистолет, а в левой длинный обоюдоострый нож с копьевидным клинком.

Бирманцы запаниковали. Близость смерти пересилила похоть, и обеих девушек тут же забыли. Кто-то из насильников бросился бежать, но наткнулся на бамбуковый забор, принявшись ломать его и пытаться перелезть. Но наиболее озлобленные и просто не успевавшие отскочить ринулись на чужака. К счастью, слаженностью их действия не отличались, и те немногие, у кого имелось огнестрельное оружие, не смогли сразу открыть огонь, заслоненные от врага подельниками с ножами и голыми руками.

Три быстрых и таких же беззвучных и беспламенных пистолетных выстрела очистили чужаку дорогу, и он с напором атакующего быка вклинился между прижатыми к частоколу девушками и основной группой противников. Просвистев мимо полулежащей Акеми, он, как хоккеист, снес левым плечом бирманца, стоящего над Кейко, заставив того перелететь через спину своего подельника со спущенными штанами уже прижавшего девушку к земле и нависшего над ней на четвереньках. Этот получил мощнейший удар сапогом снизу под брюхо и, свалился с уже обессилевшей жертвы. Нападавший, сбросив большую часть энергии, затормозил, одновременно разворачиваясь вправо и с размаху наступив бандиту на живот — тот разинул рот, подобно раздавленной лягушке, и захрипел.

Маневр поставил рослого незнакомца в стратегически выгодное положение — обе девушки оказались прикрытыми широченной спиной. Это случилось как нельзя более вовремя, ведь кто-то из первого ряда бросившихся на него бандитов выстрелил из пистолета, и не прикрой он японок, тем пришлось бы плохо. Удар заставил его откачнуться назад, едва не наступив на Кейко, но он удержался на ногах благодаря своему весу, и, яростно заорав что-то не понятное, прозвучавшее как «Youb washy matt!» — бросился навстречу атакующим.

Однако те вовсе не были склонны к суициду. Большинство бандитов, еще не сраженных незнакомцем, разбежались кто куда, умудрившись сигануть через ограждение. Живых и не искалеченных осталось всего трое, один из которых и совершил злополучный выстрел и собирался сделать второй. Словно поумнев, двое остальных, вооруженных широкими изогнутыми бирманскими мачете бросились на врага с боков.

Незнакомец выстрелил в самого опасного врага — вооруженного пистолетом, но с первого раза промахнулся, попав лишь вторым выстрелом. За это время один из мачетоносцев пырнул его в левый бок — не сильно преуспев, поскольку острие уткнулось в бронежилет. Второй рубанул сверху, и защитнику девиц не осталось ничего иного, как принять удар головой — на которой тоже была каска. Жалобно зазвенело переломившееся лезвие из плохой китайской стали, но вместе с его обломками на землю упали и снесенные с каски очки ночного видения. Исправить ситуацию бирманец уже не успел, упертый ему прямо в живот пистолет еще раз слабо щелкнул, швырнув тщедушное тельце назад.

С оставшимся левым противником, пытающимся вытащить острие из бронежилета, защитник расправился двумя движениями — прижав клинок вниз локтем левой руки и вырвав его у нападающего, он широко отмахнулся боевым ножом, резанув бирманцу прямо по лицу. Обливаясь кровью, тот рухнул на колени.

Но радоваться спасителю и спасаемым было рано. Бирманцы, как оказалось, убегали не просто так, а с целью позвать подмогу. Во двор уже вбегало около дюжины человек, похожих на прежних — испуганных, злобных, наспех одетых и схвативших первое попавшееся оружие. Все как один они кинулись на чужака с мачете, ножами и вскидываемыми пистолетами. Они неслись гурьбой, едва не расталкивая друг друга.

Амико в очередной раз съежилась, когда защелкали выстрелы. Ни одна из новых пуль не попала в нее или в незнакомца, но все равно было страшно. По крайней мере, она была цела, а Кейко… что с Кейко?!

Девушка, не разгибаясь, поползла по земле за спиной своего нежданного защитника к подруге.

Спаситель снова выругался и, сунув разряженный пистолет в кобуру, приготовился защищаться от набегающей толпы противников, самый высокий из которых едва доставал ему головой до бронированного плеча. Методу он избрал достаточно интересную — наклонившись, вдруг ухватил за ноги первый попавшийся труп, и, богатырски ухнув и резко развернувшись вокруг оси, взмахнул им по кругу, словно собираясь метнуть молот. Первый ряд нападающих полетел на землю, словно сбитые кегли.

— Wot wam, sssuki, pereulochek!.. — непонятно заорал богатырь и, выпустив импровизированную булаву, бросился в проделанную брешь. Впрочем, напор блестящих смуглых тел остановил его, и волна нападающих сомкнулась вокруг. В беспорядочном мельтешении толпы стало ничего не видно, лишь мелькали кулаки и ножи, доносились взвизги, хрипы, тупые звуки ударов и отвратительный хруст. Казалось, все было кончено — бирманцы, словно дикая стая, сумели повалить возвышающегося над ними противника, схватив за ноги. У девушек замерло сердце.

Амико, добравшаяся до Кейко и крепко ухватившаяся за подругу, увидела происходящее. Она знала этого человека меньше минуты, но закричала с таким отчаянием, будто он был ей ближе собственных родных:

— Гамбатте-е-е!!!

Сейчас, в этот миг, она верила, что этот незнакомец, творивший такое, что не снилось ни одному герою боевиков, все еще жив, что все еще может вырваться, победить, одолеть. Кейко, над ухом которой она закричала, болезненно взвыла от боли в ушибленной голове.

Удивительно, но практически одновременно с ободряющим криком поверхность перешедшей в партер кучи-малы вспучилась, и незнакомец восстал над мутной волной, словно древнегреческий титан. С натугой выпрямившись с висящими на плечах и дико визжащими двумя бирманцами, он заработал обеими руками, в каждой из которых было по черному от крови клинку — видимо, успел подцепить трофейный. Сдаваться он явно не собирался — бешено оскалившись и плюясь кровью, он продолжал наносить удары, полосуя и распарывая голые животы нападающих.

Под ногами дерущихся чавкала кровавая грязь, хрустели ребра поверженных, которым уже не суждено было подняться. Противников было очень много, и несмотря на богатырскую силу и упорство, герой пока еще не получил заметного перевеса. Однако он нашел скорый и, нельзя не признать, оригинальный выход. Глубоко вспоров живот очередному бирманцу, он вдруг высоко поднял мокрую от крови руку, в которой — о ужас! — была зажата осколочная граната РГД-5 с выдернутой чекой. Нервы бирманских бандитов не выдержали, и они начали с паническим визгом выдираться из толпы, сбивая друг друга. Незнакомец, все еще зажатый потными телами, сотворил нечто кошмарное — выпустил порхнувший в сторону рычаг и засунул неумолимо шипящую замедлителем гранату в распоротое брюхо неудачливого противника. Вопли ужаса огласили залитый кровью дворики вокруг героя образовалось пустое пространство. Ухватив «заряженного» бандита за руку и за ногу, он кинул его в сторону, проворно присев. Взрыв прозвучал глухо и влажно, вызвав кровавый дождь, сопровождаемый жуткими шлепками разлетающихся кишок.

Пару секунд спустя во дворе не осталось ни одного бандита, желающего драться.

Залитый с ног до головы кровью титан согнулся, упершись руками в колени, и перевел дыхание.

Рядом с ним вдруг раздался дружный кашель с надсадным хрипом. Обеих японок почти синхронно рвало. Случившееся на глазах непривычных к такому девушек кровопролитие, закончившееся настоящим фонтаном из потрохов, не способствовало самочувствию и пищеварению.

2

Амико успокоилась первой. Подняв голову, она обхватила все еще согнутую выворачивающуюся наизнанку Кейко за плечи. Она не была слишком наивной, чтобы не задаться вопросом: что же будет дальше? Кто такой их загадочный спаситель, и что он намерен делать?

Акеми почувствовала, как ее против воли разбила крупная дрожь. Тонкие плечи предательски ходили туда-сюда, будто она плакала. Но Амико не плакала. Слезы словно испугались, когда начался обстрел в хижине, и пересохли начисто.

Попытавшись стереть с лица обильно текущую кровь — чужую и свою — незнакомец утерся рукавом, но потерпел фиаско. Рукава были — хоть выжимай. Зашипев сквозь зубы, он пощупал надорванное ухо, потом шагнул в сторону и пошарил среди трупов, выпрямился снова, держа в руках свой автомат с оборванным ремнем. Вставил новый магазин и щелкнул затвором, лишь после этого переведя взгляд на скорчившихся под забором девушек. Новый отдаленный разрыв заставил его глаза под козырьком каски вспыхнуть адским пламенем.

Амико и Кейко испуганно сжались в два крохотных комочка, держась друг за друга и не поднимаясь с земли.

— Окаасан!.. — прошептала Кейко.

Незнакомец, вид которого вызывал сейчас совершенно однозначную ассоциацию с увлеченным и необычайно любящим свое дело мясником, двинулся к частоколу. Нависнув над вцепившимися друг в дружку японками, он смерил их пристальным взглядом с совершенно непонятным выражением.

Светлые радужки льдисто светились на залитом кровью и, кажется, вымазанном то ли грязью, то ли маскировочной пастой лице. Можно было поклясться, что голубоглазый дьявол примеривается к оставшимся в его полной и безраздельной власти беззащитный девушкам, выбирая первую жертву.

Амико положила руки на плечи Кейко, но и сама дрожала с позорной очевидностью. Грязные, оборванные и до смерти перепуганные японки походили на двух котят, которых несут топить.

— Н… — с трудом попыталась протолкнуть сквозь горло слова Акеми. — Н-не убивайте…

— «Ко-ко-коросинайдэ?..» Что бы это значило, блин?.. Вертится что-то в голове, но никак не вспомнить. Сотрясли, наверное, последние мозги, бандарлоги. Чуть не порвали на сотню маленьких медвежат, — мрачно пробормотал по-русски страшный незнакомец, пытаясь почесать в затылке. Окровавленные пальцы, естественно, лишь скользнули по каске, вызвав приступ боли в подвывихнутом плечевом суставе. — А-а-а, хрен с ним. Ноги надо уносить, только как бы им объяснить-то?

Девушки тем временем, окончательно приведенные в ужас звероподобным бормотанием гиганта, задрожали еще сильнее, хотя это казалось невозможным. Амико обняла Кейко, как обнимает дочку любящая мать. Если повезет, это чудовище с первого раза удовлетворится ей, а подруга сможет хотя бы попробовать убежать.

Однако вместо того, чтобы убивать и насиловать, незнакомец пошарил в нагрудном кармане черного от крови бронежилета, ища рацию. Она нашлась, но вот беда — меткий выстрел бирманца пробил ее насквозь, и теперь в треснутом корпусе лишь сиротливо перекатывались обломки.

— Твою мать, — с чувством произнес он, а потом огляделся и прислушался. Грохот стрельбы не утих, но теперь доносился исключительно с севера, с той стороны, где стенки ущелья за окраинами деревни начинали быстро сходиться, уходя за поворот. Теперь оттуда перекатами приходил гул более медленных и мощных винтов. — Ага, «коровы» уже здесь. Как бы не опоздать в последний вагончик.

Обернувшись к девушкам, чужак добавил:

— О, как трясутся. Взять, что ли, за шкирку, да и погнать? Некогда уговаривать-то. Эй, девчонки, подъем — пошли своих искать. Как там это?.. Хей, герлз, ви маст гоу. Донт би эфрейд, я малолеток не ем.

Гигант вдруг заговорил на английском. Это слегка обнадеживало, делая его непохожим на бессловесных орков. Амико была отличницей по иностранным языкам и, запинаясь, ответила:

— Ху ару ю? Вату ду ю вонт? Веру ар ю тейкин ас?

— О, разговаривает! — восхитился незнакомец. — Матрос спецназначения Засельцев, Краснознаменный Тихоокеанский флот!

— Дзасэруцэву… — заторможенно повторила Амико. — Краснознаменный… Русские?!

К удивлению Засельцева обе девушки еще сильнее задрожали и даже попытались отодвинуться.

— Ну ладно, пошли скорее, а то поезд уйдет без нас. Пассажиров должны были освободить и вывезти вертолетами. Давайте, давайте, поднимайтесь… — матрос протянул было руку, потом спохватился и попытался вытереть ее о пятнистые штаны. Увы, толку с этого было мало.

Девушки лишь сильнее прижались друг к другу.

— Что здесь делают русские? — спросила Амико, с опаской глядя на протянутую руку. — Откуда вы взялись?

Повернув голову на звук особенно длинной пулеметной очереди, Иван рявкнул с подступающим раздражением:

— Какая разница? Спасать вас послали, а ты тут кочевряжитесь! Быстрее, пошли!..

Было видно, как сражаются в душе Амико два противоречивых чувства. Страх перед огромным окровавленным русским никак не желал уступать осознанию того, что этот человек и впрямь их спас. Дрожь все колотила девушку, а подруга прижималась, ища помощи. Вот только кто бы ей самой помог.

Мысли неслись как пулеметная очередь. Врать у него нет причин. Куда-то заманивать смысла нет. Он дрался с похитителями. И на самолете были русские…

Засельцев увидел, как одна из японок приподнялась на коленях и протянула ему тонкую ручку:

— По… помогите встать.

— Ну, давно бы так, — буркнул он, и тонкая белая рука утонула в широченной мозолистой ладони. Амико почувствовала, как ее подняло, точно лифтом, без малейшего напряжения, да еще и вместе с Кейко. Та, впрочем, совершено не была уверена, стоит ли доверять этому мяснику.

— Амико-тян, это же русский!!! Смотри, какой страшный! Он же нас заведет куда-нибудь и убьет. Давай убежим?

— Кейко-тян, если бы он хотел нас убить, то уже убил бы, — отвечала Амико. — Если мы не пойдем с ним, то пропадем точно. Мне тоже страшно, но давай рискнем.

Тут девушка поняла, что, распрямившись, оказалась практически голой. Отпустив подругу, она торопливо натянула остатки одежды. Кейко поспешно последовала примеру подруги.

— Надеюсь, мы не зря вам поверили. Ведите.

Не удостоив полураздетых спутниц лишним взглядом, Засельцев выглянул на улицу, взяв наизготовку свой АС.

— Давайте, до следующего угла, рысью… за мной!.. — и припустил в сторону площади.

Спотыкаясь и шумя, девушки неловко устремились следом. Амико смотрела в широкую темную спину впереди и крепко держала руку подруги.

Русский притормозил перед широким промежутком между хибарами и осторожно заглянул за угол. Даже со спины было видно, как он насторожился — видимо, кого-то заметил. Аккуратно поднял автомат, и прицелился. Чертыхнулся про себя, и покрепче прижался плечом к угловой балке — надо полагать, руки неприлично дрожали после бешеной рукопашной.

«Туп-туп-туп-туп!» — глухо протарахтел автомат. Удовлетворенно кивнув, матрос обернулся к девушкам:

— Так, на ту сторону, бегом марш! И не тормозить! — прошептал он и снова выглянул, проверяя, не появился ли кто.

Выскакивать на пустынную улицу было страшно, и они замешкались, невольно подталкивая друг друга. Подождав несколько секунд, русский досадливо хмыкнул и наградил ту, кто оказалась ближе — Кейко — энергичным шлепком по пятой точке, да так, что ее вынесло чуть ли не на середину улицы.

Амико не стала дожидаться ручного ускорения и выбежала следом за подругой. Кейко, в которой возмущение едва не перекрыло страх, обернулась и увидела подругу, снова схватившую ее за руку и перетащившую туда, куда указывал русский.

— Куда он нас ведет-то? — прошипела Кейко.

— Понятия не имею.

Матрос перебежал следом, и снова двинулся впереди, настороженно осматриваясь и прислушиваясь. Впереди по прежнему гудели винты, и доносилось раскатистое эхо пулеметных очередей, но в деревне больше никто не стрелял. Судя по тому, как нахмурился русский, то был нехороший знак.

Предчувствия не обманули — беглецы не прошли и пары домов, как из-за поворота впереди высыпал с десяток вооруженных бандитов. Они увидели беглецов одновременно и, радостно заорав, кинулись вперед.

Русский вскинул автомат, и, срезав первого же метким выстрелом, крикнул, торопливо пятясь на девушек и запихивая их в очередной дворик, до тошноты похожий на тот, злополучный:

— Назад! Живо, коли жизнь дорога!..

Амико послушно затолкала Кейко во двор, сдавленно прошептав русскому в спину:

— Они же вас теперь точно убьют!

— Не ссать, прорвемся! — непонятно ответил он, еще несколько раз выстрелил, и, подхватившись, бросился в узкий промежуток между хибарами. Его широким плечам там было тесно, и пришлось повернуться правым боком вперед, держа автомат одной рукой. Второй он с силой механического манипулятора схватил Амико за руку и поволок за собой, снося и расшвыривая по дороге какие-то горшки, клетки и простыни. Девушка едва успела уцепить за руку Кейко, чтобы та не отстала.

— Мамочки! — воскликнула подруга, пока они хороводом проносились в чужом пространстве. Амико и самой очень хотелось выпустить внутреннее напряжение вместе с криком, словами, чем угодно. Но почему-то казалось, что стоит лишь чуть ослабить внутреннюю пружину — и они не смогут держаться наравне с русским, отстанут и сгинут, делая его труд бесполезным.

— Куда мы бежим?! — спросила она, глядя снизу вверх на бегу.

Тот, не ответил — было не того. Сгорбленная спина, резкие повороты головы вправо-влево, чутко ищущий цель ствол автомата — все это выдавало дикое напряжение, придав ему еще больше сходства с опасным крупным хищником.

Русский действительно успел первым — прыгнувший навстречу с приподнятой на сваях террасы игиловец получил пулю в живот и бешено взвыл. Но второй, в котором девушки с ужасом узнали главаря, выскочил из-за его спины, ловко отбив длинный ствол автомата в сторону, и сделал стремительный выпад афганским кинжалом-бебутом, целясь в горло.

Иван едва успел прикрыться левой рукой, зашипев от боли, когда лезвие вспороло рукав. Выпустив автомат, он сумел перехватить вооруженную руку афганца, тот тоже вцепился в него, и противники завертелись, точно в танце, пытаясь пересилить друг друга, наступая на ноги несчастным японкам.

Почему-то все это начинало утомлять и злить Амико. Бесконечная резня, бесконечная погоня…

Стоило игиловцу оказаться ближе, как она бросилась ему под ноги, хватая под колени. Уткнувшись лицом в мускулистую ляжку под форменными штанами, девушка пустила в ход и зубы. Тот взвыл и дернулся, на секунду глянув вниз и яростно пнув повисшую на ноге девчонку. Но Иван уже воспользовался моментом и тоже успел выхватить свой нож с зеленой ручкой. Жилистый афганец, весьма тертый калач, судя по повадкам, мгновенно восстановил паритет, перехватив вооруженную руку русского, не давая ему ударить острием. Но тот, вдруг злобно усмехнувшись, с разворота приложил игиловца спиной об стенку и навалился, пересиливая. Кулак с зажатой обратным хватом рукояткой боевого нож медленно, дрожа от напряжения, приблизился к подбородку афганца. Тот удивленно оскалился, но было уже поздно — русский почти уткнул рукоять ему в шею и вдруг нажал большим пальцем на какой-то рычаг на рукояти. Что-то хлопнуло, голова игиловца дернулась назад и вверх, изо рта хлынула кровь, а один из выпученных глаз вдруг вывалился из глазницы, и повис, вращаясь на глазном нерве.

Русский легко свалил обмякшего противника ударом в грудь и остановился над ним, тяжело дыша и что-то нашаривая в кармане. На свет появился маленький блестящий патрон с плоской головкой, который он и вставил в рукоять стреляющего ножа НРС-2.

Однако, перезаряжая оружие, Иван отвлекся, не глядя на поверженного противника, и это имело самые фатальные последствия. Остолбеневшие от картины этой беспощадно-жестокой схватки девушки увидели, как рука казалось бы трупа вдруг поползла к узорному поясу, на котором висели несколько яйцевидных зеленых предметов. Узловатые пальцы замедленно вытащили колечко чеки, запал слабо хлопнул, стрельнув в сторону легким алюминиевым рычагом.

Иван, в этот момент обернувшийся к девушкам, увидел их остановившиеся глаза и резко дернулся обратно, но было уже поздно…

Граната. Граната!

Амико, быстро оправившаяся после пинка, толкнула подругу в сторону. И зачем-то протянула руку к русскому, хватаясь за край формы и пытаясь утянуть этого гиганта подальше.

Поймав взглядом отсчитывающую последнюю секунду гранату, русский не потратил даром ни мгновения. С удивительной для такого крупного человека ловкостью он прыгнул на девушек, сшибив их с ног и протащив по земле назад, при этом едва не раздавив своим весом — они только жалобно пискнула, как задушенные цыплята. Но теперь от лежащей в двух метрах гранаты их прикрывал надежный щит.

Разрыв оглушил и забросал землей и пылью. Иван дернулся и яростно зашипел от боли — мелкие осколки секанули пониже защищенной бронежилетом спины.

Но он тут же вскочил, дико оглядываясь и подхватив свой автомат, забрызганный кровью из развороченного гранатой трупа.

— Подъем!..

Он уже привычным рывком поставил на ноги Амико, и схватил за руку Кейко — но ноги девушки бессильно подломились. Глаза обморочно закатились — видимо, она ударилась затылком и потеряла сознание.

Акеми метнулась к подруге. Ты судорожно дышала и не отзывалась.

— Она не сможет идти!

— Не понос, так золотуха!.. — выдав непонятную, но чрезвычайно энергичную сентенцию, русский злобно сплюнул, метнулся к трупу афганца и сорвал с его пояса оставшуюся пару гранат. Одну тут же зашвырнул вперед по проходу между хибар. Там громыхнуло, полетели какие-то тряпки, и кто-то истошно заорал. Бросившись обратно, Иван подхватил Кейко, точно пушинку и, перекинув ее через плечо, запрыгнул на террасу ближнего дома.

— Тикаем! Здесь не прорваться, отрезали, уроды!

Амико, стоически душа панику в душе, последовала за ним.

Промчавшись напрямик через несколько домохозяйств, беглецы снова едва не попались — по следующему проулку в сторону площади пронеслись два джипа с пулеметами, за которыми торопливо бежали вооруженные люди.

— Как тараканы, ей богу! — сплюнул Иван, затравленно озираясь.

Ситуация выглядела крайне неприятно — дорога в верхнюю часть ущелья, куда по плану операции высадившиеся с корабельных вертолетов морпехи должны были увести отбитых пленников и где ожидали Ми-26 — оказалась полностью отрезана. Судя по звукам стрельбы, в деревне бой уже прекратился. Доносящаяся издали стрельба, скорее всего, иллюстрировала робкие попытки очухавшихся бандитов атаковать арьергард. Но обороняться в устье узкого ущелья было нетрудно, особенно при поддержке боевых вертолетов. И времени осталось совсем немного — по плану погрузка пленников должна была завершиться с минуты на минуту.

Пробиться через переполошенную деревню, куда к бандитам быстро подтягивались по автодороге подкрепления из долины снизу, от аэродрома, было уже невозможно. Несколько попыток прошмыгнуть в ту сторону закончились ничем — впереди маячили толпы бирманцев, и пока беглецов спасало лишь то, что внимание бандитов было сосредоточено в северном направлении, где еще громыхала стрельба.

Даже у самой крайней хибарки, за которой возвышалась поросшая джунглями скальная стенка бота ущелья, маячили несколько вооруженных фигур. Скрипя зубами, Засельцев повернулся и, разбрызгивая воду, побежал по руслу мелкой речушки, извивающейся по левой стороне ущелья. Судя по всему, вес перекинутой через плечо японки не особенно мешал длинноногому русскому, поскольку Акеми начала быстро отставать.

Не говоря ни слова, девушка упорно бежала следом за мужчиной. В школе она была многообещающей спортсменкой, но этот русский явно был совсем из другой лиги. В нем имелось столько силы, двигавшей большое тело, что тонкой худенькой японке приходилось напрягаться так, как она не напрягалась даже на соревнованиях по бегу.

Неожиданно под ногу что-то подвернулось, и Амико, задушено вскрикнув, плюхнулась в воду. Лицо окатило холодом, руки своевременно уткнулись в дно. Не успев испугаться, девушка резко поднялась и побежала дальше. Капли воды, срывающиеся с нее на бегу, блеснули в отсветах пожара.

Южные окраины деревни остались за спиной. В этом месте ущелье снова начало сужаться, и на беглецов упали отблески света фар — по дороге с юга приближались еще несколько автомашин. Едва ли это были школьные автобусы — вернее всего, подваливало очередное подкрепление. Пока они были далеко и не могли видеть беглецов, но прыгающие лучи, словно выискивающие жертв среди невысоких кустов, жутко действовали на нервы.

Пробежав метров двести по речке, русский резко повернул налево — в узкое ущелье, резко уходящее наверх, на гребень хребта, возвышающийся метрах в пятидесяти выше. Следующие пятнадцать минут превратились в кошмар — они отчаянно продирались через лианы, карабкались по каменным ступенькам и подныривали под поваленные поперек промоины деревья. Русский, пыхтя как паровоз, лез впереди, прокладывая дорогу, и остановился пару раз — чтобы переложить обмякшее тело Кейко поперек плеч, и освободить обе руки, а потом — чтобы втащить Амико на двухметровую ступеньку, куда сама она забраться не смогла.

Акеми исцарапалась, устала и была в шаге от той степени нервного истощения, что заставила бы ее просто свалиться на землю без сил. Но она двигалась, держась за русского, сама, не отрывая взгляда от вспотевшей широкой спины, на которую свешивалась подруга.

— Куда… куда мы идем? — спросила Амико через четверть часа.

Как раз в этот момент русский, наконец, остановился. Они выбрались наверх, на гребень хребта, и впереди в ночном тумане простиралась следующее ущелье. Опустив Кейко на землю, он перевел дух, торопливо вытащил из кармашка бронежилета рацию и принялся жать кнопки и трясти ее. Увы — бесполезно. ЖК-дисплей так и не зажегся.

В этот момент севера надвинулся, плотно заполняя пространство и вызывая дрожь в коленях, тяжелый гул винтов — намного мощнее того, что Амико слышала в деревне. Два массивных силуэта, рубя воздух длинными лопастями, прошли совсем недалеко — рукой подать. За ними, прикрывая, промчались четыре двухвинтовых вертолета. Пара секунд — и вертолеты скрылись в ночном небе.

Иван, проводив их тоскливым взглядом, в сердцах шваркнул рацию об землю, непонятно и заковыристо выругался, плюнул и тяжело уселся на камень, устало опустив голову.

Амико, отдышавшись, подобралась к гиганту и тихо спросила:

— Это что, улетели ваши?

— И наши, и ваши — все улетели, — мрачно ответил он по-английски. — А мы, выходит, остались.

— Вот как…

Девушка устало опустилась наземь рядом с подругой. Тяжелое неприятное молчание повисло на гребне. Амико разглядывала Кейко, пытаясь нащупать пульс. На собственных руках она заметила царапины, на голове Кейко вздымались внушительных размеров шишки.

— Скажите… — вспомнив что-то, вскинулась Акеми. — У вас… У вас нет аптечки?

— Аптечка есть, но вот нашатыря там нету. Промедол разве что, да от живота всякие средства. Да не бойся, живая она. Только что пищала и даже отбиваться пыталась, когда я ее прижал случайно. Странно, а сейчас опять глазки закрыты. Может, притворяется?

— Вряд ли. Думаю… думаю, ей просто надо отдохнуть, Амико посмотрела на русского: — Вы ранены.

Тот безразлично пожал плечами:

— Да кровища-то в основном чужая. А ну-ка…

Не вставая, он похлопал лежащую рядом Кейко по щекам — довольно сильно. Девушка вдруг подхватилась, как встрепанная, и шарахнулась в сторону.

Амико тут же положила руки ей на плечи.

— Спокойно. Все в порядке, мы убежали от террористов.

Не давая подруге сказать ни слова, она сильной материнской хваткой взяла ту за голову и положила себе на колени.

— Тебе надо отдохнуть.

Кейко всхлипнула, схватившись за покрасневшие щеки, и заплакала:

— Какой кошмар!.. Мы же еще позавчера были дома, стояли в очереди в Нарите… безо всяких террористов, бандитов, гайдзинов!.. Мама мне не зря говорила — что ты там хочешь найти, за границей? Безопаснее и уютнее Японии ничего в мире нет!.. Как же я хочу домой! Здесь так страшно… и очки мои куда-то подевались!..

— Тише, тише, — успокаивала ее Амико, гладя по голове как котенка. — Поплачь, поплачь, будет легче. Не бойся, все будет хорошо. Мы целы и уже не в руках этих бандитов.

— Как же я могу не бояться?! Ты что, за дурочку меня держишь? Вертолеты улетели без нас — что же теперь может быть хорошо?! — рыдала Кейко.

В этот момент русский, некоторое время прислушивавшийся к их разговору, удивленно спросил:

— Так вы не китаянки, что ли?

Амико, поглаживая безудержно рыдающую подругу по голове, оглянулась на него с удивлением во взгляде.

— Мы японки.

— Японки?!

Реакция русского матроса заставила девушек в ужасе сжаться — она была неожиданной, мягко говоря. Он сперва вытаращил глаза, потом сделал классическую «фейспальму» и бешено заржал. Не в силах справиться с приступами хохота, он раскачивался на своем камне, а потом наклонился и пару раз стукнулся каской о ствол нависшего дерева.

— Амико-тян, он, кажется, сошел с ума, — в ужасе шепнула Кейко, перестав по такому случаю рыдать.

— Спокойно, — механически повторила Акеми, готовая уже и к такому исходу: — Скажите, а что в этом смешного?

Все еще похохатывая и утирая слезы, русский помахал рукой:

— А, виноват!.. За китаянок вас принял. И нам не говорили, что там японцы будут… но, блин! И ведь слышу что-то знакомое, но поверить сначала не мог!.. Японки!.. Настоящие ОЯШки!.. Сразу две!.. Етитская сила!!! Бу-ха-ха-ха!..

— Мамочки, псих, — позабывшая о трагичности их положения Кейко прижалась к подруге с детским ужасом.

Амико, смотревшая на русского не без подозрения, переспросила:

— Так почему же вы смеетесь?

— Варуй, варуй! Сумимасэн десита, — вдруг заявил ненормальный мясник на странно акцентированном, но более менее понятном японском языке. — Извиняйте, это… ну, как бы трудно объяснить… м-м-м… а, придумал — психологическая реакция!

Глаза у обеих девушек сделались как плошки.

— Вы… говорите по-японски? — не поверила Амико.

— Да так, немножко. Только читать не заставляйте, кандзи никак не укладываются, хоть башкой об стенку бейся… — рассеянно ответил русский и снова закис от смеха, бормоча что-то по-русски. — Ну-у-у, офигеть!.. Нет, конечно, подозревал, что японские школьницы и на самом деле существуют в природе, но чтоб вот так… чтоб безо всякого предупреждения… чтобы — на голову свалились! Да сразу две! Ипать-колотить! Мечта фетишиста!.. Уа-ха-ха-ха-ха!!!

Совершенно шокированная Кейко вскочила — видимо, она не была так уж сильно травмирована, как хотела показать — спряталась за Амико и жарко зашептала ей на ухо:

— Слушай, это же ужас-ужас-ужас! Русский военный, который знает японский! Даже американцы, которые нас защищают от страшных русских и злых корейцев с китайцами, японского не знают. Это же как он подготовлен! Наверняка из самого жуткого и опасного спецназа! Точно говорю — они специально готовятся напасть на мирную Японию! Он же возьмет нас и зарежет, чтобы сохранить военную тайну! Давай не будем с ним разговаривать!!! И ты не видела мои очки?..

Амико, чья голова начала болеть от громкого смеха русского и постоянных причитаний подруги, лишь нахмурилась.

— Кейко, какой смысл ему нас убивать, я не понимаю. Он нам жизни спас не далее, как полчаса назад. Господин русский, не могли бы вы пояснить, чем все-таки вам так смешон тот факт, что мы японки. И не могли бы вы ответить на пару вопросов?

Она потерла висок, в котором болезненно отдавалась пульсация крови.

Русский покопался в многочисленных подсумках на бронежилете и вдруг протянул очки Кейко — совершенно целенькие.

— Держите. Мегане-ко должна быть мегане-ко. И еще, «россиадзин-сан» — странно звучит. Зовите как-нибудь по-другому, а? А что ржал — ну, я же извинился. Просто так вышло, что я немножко интересовался японской культурой: самураи там, гейши, сакуры, сэйлор-фуку. Вот, не сдержался, виноват. А что за вопросы?

Голова у Амико болела все сильнее.

— Вот оно что. Это объясняет ваше владение языком. Мы было испугались, откуда на нас свалился диверсант со знанием нашего языка. Уважаемый… матрос-сан, не могли бы вы хотя бы объяснить, что же произошло? Кто нас похитил, зачем, что случилось в лагере? И откуда вы и ваши, хм, товарищи здесь? Мы ведь ничего не знаем, мы просидели в клетке почти до… самого конца.

Не успела она договорить, как Кейко, получив назад свои очки, радостно и без особой задней мысли поблагодарила:

— А я думала, что они потерялись! Аригато, хейтай-сан!

Русский вдруг нахмурился:

— Какой, нахрен, хентай?! Ты чо, оборзела совсем?! Я вас и пальцем не тронул, даже не смотрел на ваши худосочные сиськи!

В голове Амико словно лопнул воздушный шарик.

— Она сказала «хейтай», «военный». Милитари, солджер, — сказала девушка, болезненно морщась от сыпавшихся на макушку воображаемых камней.

— Хейтай?.. А-а-а! Вон оно как. Тогда прошу прощения, — примирительно сказал русский, хотя выражение его измазанного лица в темноте было не разобрать.

В череп Акеми словно вгрызалась старая ржавая дрель. Стоически борясь с болью, девушка произнесла:

— Так что же вы можете нам рассказать о случившемся?

— Что с самолетом случилось — вам виднее. Мы-то вообще, ни сном, ни духом. Зашли в Хайфон, только решили, что на берег отпустят, хоть на земле постоять — и на тебе. Лети туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Сказали только, что действовали сообща Аль-Каеда и бирманцы какие-то. Целились-то они явно в каких-то своих афганских же шишек — и американских конечно. А вы и наша, русская делегация случайно под раздачу попали. Нас, конечно, в основном своих выручать нацелили. Дескать, ребятишки, школьники. Я и вас-то сперва за них принял — школьная форма ведь.

— Да, конечно, — Амико потерла висок. Боль все нарастала. — Афганцы, я их помню. Их убили почти сразу…

— Убили — не то слово, — мрачно кивнул русский. — Измывались — страшно было смотреть. Главного-то я запомнил, урода. Держал на мушке, но раньше времени нельзя было шуметь. Зато потом как раз и встретился — помните, с гранатой? Ты молодец, кстати, вовремя его цапнула, а то я как-то подустал к тому моменту.

— Но почему… почему нас спасали не американцы?

— Американцам лететь было далеко, как я понимаю. Мы-то случайно поблизости оказались, вот и помчались, сломя голову. Тут же глухомань страшная — Бирма, Шанское нагорье. Карты у меня нет, вот что грустно. Так что придется по пачке «Беломора» выбираться…

— Бирма… Вот оно что, — едва ворочая языком, пробормотала Амико. — И как же нам… Куда же мы… Ох…

Вместо могучей фигуры русского перед глазами вдруг поплыли черно-сиреневые полосы. Боль в голове словно развернула тонкие перепончатые крылья и принялась извергать огонь прямо в мозг. Девушка покачнулась, сидя на коленях, и накренилась вперед.

— Ой… Я, кажется…

Не договорив, она упала лицом вниз.

— Оп-па, — удивился Засельцев, поймав потерявшую сознание девушку, чтобы не дать ей удариться лицом о камни. — И вторая тоже. Хотя чего удивляться — тяжело вам пришлось. Куда бы ее уложить?

— Да черт знает… — Кейко испуганно озиралась. — Тут везде один камень голый да земля…

— Эх-хе-хе. Тогда пришла ее очередь кататься, — заявил русский, с кряхтением выпрямляясь и укладывая Амико к себе на плечи. — Потому что рассиживаться нам некогда, а надо перейти в стратегическое отступление. Был такой грек, звали его Ксенофонт. С чувством он описал такое предприятие — ох, чует моя… хм… ну, в общем, чувствую я, что наш Анабазис будет не короче. Пошли.

— К-куда пошли?! — вытаращилась сквозь очки Кейко. — Как «пошли»?! Вообще, хейтай-сан, объясни-ка лучше, куда мы пойдем, и что ты вообще намереваешься с нами сделать!

— Хо-хо! — Засельцев остановился, смерил ее оценивающим взглядом с ног до головы. — Это строгое выражение мне нравится. Да и силы, как я погляжу, уже вернулись. А уж что я собираюсь с вами делать… как ты сама думаешь, что злобным кровожадным русским полагается делать с симпатичными японскими школьницами?

— Кх… — Кейко словно переклинило. С покосившимися на носу очками она вскочила на ноги и пошатнулась. — И нечего кривить свою здоровенную физиономию в вашей жуткой ухмылке! Я буду защищаться, варвар! Это Ами-тян без боя сда…

Девушка вдруг резко замолчала, будто кто-то ударил ее под дых.

— Ну, если будешь защищаться, тогда я, пожалуй, не буду вас обижать, — иронически хмыкнул русский. — Еще поколотишь, а у меня и так все болит. А за Ами-тян так уж не переживай. Девчонка-то со стерженьком, даже я уже могу сказать. Как она того муда… то есть моджахеда, за ногу — цап! Так что ничего, выкарабкается. Как тебя зовут, кстати?

— Маэми, — буркнула японка. — Маэми Кейко. Ее Амико зовут. Акеми Амико.

— А меня — Иван. Можно просто Ваня. Ладно, Кейко-тян, перед нами стоит задача смыться отсюда как можно дальше — спуститься в следующую долину и перелезть тот хребет, он повыше, хоть и ненамного. Надо успеть до рассвета, чтобы не застукали на свету. Готова? Тогда пошли.

Иван первым заскользил вниз по начинающейся промоине, путаясь в густых колючих лианах. Кейко поспешила следом, гораздо медленнее, чертыхаясь и пыхтя.

3

Переход занял почти два часа и оставил беглецов без сил. Даже Засельцев начал спотыкаться, а свалившись, долго елозил на четвереньках, набираясь сил, чтобы встать. Наконец, когда впереди, из-за зазубренной кромки следующего хребта, во все небо выметнула розовые крылья стремительная тропическая заря, русский брякнулся на колени, осторожно сгрузил Амико, и пропыхтел, рухнув навзничь:

— Баста, паровозики, приехали… дневаем. Охо-хо-хо!..

Они все же сумели опять забраться довольно высоко по склону, густо поросшему влажным широколиственным лесом. Переплетенные толстыми корнями каменные выступы, покрытые густыми зарослями подлеска, чем-то напоминающего папоротник-переросток, давали неплохое укрытие — снизу из обжитой долины, заметить беглецов было невозможно. Где-то неподалеку журчала вода.

Кейко осторожно подвинула бесчувственную подругу подальше от русского и уселась рядом с ней. После утомительного перехода она выбилась из сил, ноги подкашивались, не давая стоять, во рту царила раскаленная пустыня, хотелось есть, пить и спать.

«Ага, заснешь тут», — думала она про себя. — «Когда рядом этот русский упырь. Ни на грош не поверю, что он нам ничего не сделает. Читали про немок во Вторую мировую, знаем! Как бы еще не сожрал. Вон, один их эмигрант написал книжку про то, как у них принято из тюрьмы бегать и друг друга в походе есть. Нет, дружок, меня на мякине не проведешь!.. Но как же хочется лечь и заснуть!»

Девушка невольно зевнула и тут же прикрыла рот рукой. Долго моргая, она всматривалась в лицо подруги. Амико без сознания казалась умиротворенной и почти блаженствующей.

Со временем, пока силы потихоньку восстанавливались, уши Кейко уловили звук журчащей воды. Жажда взыграла с новой силой. Убрав голову подруги с колен, девушка тихонько, чтобы не услышал развалившийся русский, поползла в сторонку. Она надеялась, что сумеет отыскать источник течения по звуку.

Источник действительно нашелся не далее, чем в двух десятках шагов. Заплетенная плющом скальная стенка по левую руку неожиданно провалилась узким проходом, за которым обнаружился необычайно уютный альков поперечником метров семь, выстланный мягчайшим зеленым мхом. С выступов дальней стенки падали небольшие водопады, собираясь в прозрачную каменную чашу. Отсюда и начинался ручей, журчащий между камней вниз по склону.

На бархатно-зеленом моховом ковре светились крупными звездами какие-то белоснежные соцветия.

Восхищенная Кейко протиснулась в проход и забралась в альков. Опустив руки в каменную чашу, девушка набрала горсть воды и принялась торопливо пить ее. С первым же глотком внутренности словно ошпарило невероятнейшим морозом. Громко закашлявшись, Кейко зябко передернула плечами. Отодвинувшись от воды, она попробовала присесть на мох и сочла такое покрывало весьма приятным. По крайней мере, сидеть на нем было куда удобнее, нежели на голом камне. Впервые за долгое время попавшая под мягкое место приязнь заставила глаза окончательно слипнуться. Кейко сладко и от души зевнула. Даже есть не хотелось так, как спать. Можно ведь прилечь вот тут, рядом с этими незнакомыми цветочками и немножко… самую малость…

Внезапно до девушки дошло, что она минут десять просидела, клюя носом и разглядывая мох. Стало страшно — а вдруг она заснет тут, а этот русский утащит Амико куда-нибудь, придя в себя? Да и вообще, лучше уж держаться поближе к нему, чем совсем одной.

Надо было как-то согнать сонливость. Кейко почесала чумазую щеку. И тут до нее дошло. Ну конечно!

Поспешно вернувшись к каменной чаше, девушка принялась торопливо умываться. Ледяная вода тут же смыла сонливую пелену с глаз.

— Так… — пробормотала Кейко себе под нос, надев после умывания очки. — Надо пойти обратно…

Она полезла назад, возвращаясь к подруге и русскому.

Первое, что ей бросилось в глаза, едва Кейко вернулась к биваку — пустое место среди камней, там, где еще недавно лежала Акеми.

Второе — ноги подруги, уползающие под густой навес папоротников. Некто невидимый в зарослях, ворочаясь, хрустя и урча, утаскивал беззащитную девушку в сторонку.

Кейко захолодела так, будто упала в горную воду целиком. В голове, сменяя друг друга, просочились три мысли: «Что происходит?! Кто это так?! Что делать?!». Часть ее существа трусливо сжалась в комочек, призывая броситься прочь. Другая же часть сама не знала, чего хочет, но оказалась сильней.

Издав неразборчивый писк, Кейко бросилась к исчезавшим ногами Амико и, ухватив за лодыжки, потянула на себя, подаваясь в папоротники.

Движение на секунду прекратилось. Судя по всему, неведомый похититель японских школьниц не ожидал сопротивления. Однако в следующую же секунду он снова потащил жертву с совершенно непреодолимой силой, заставившей цепляющуюся за ноги Акеми Кейко влететь головой вперед под папоротниковый навес.

Как ни странно, ничего ужасного там не обнаружилось.

Оказывается, русский не сидел без дела, пока она отсутствовала — под навесом ветвей, который мог бы прикрыть от не слишком сильного дождя, обнаружилось довольно уютно выглядящее гнездышко из охапок нарезанных папоротников. Именно туда Иван и намеревался уложить Акеми.

Оглянувшись на повисшую на ее ногах Кейко, он удивленно поднял брови.

— Ты чего?

— Т-т-т… — Кейко внезапно переклинило. Накативший шок никак не желал отпускать, а вместе с ним всколыхнулось и подозрение. — Т-т-ты… вы куда ее тащите?!

Засельцев помедлил пару секунд, потом, догадавшись в чем дело, хмыкнул.

— Как куда? В гнездо. Все, что полезное найду, тащу сюда. Ты тоже залезай.

— З-зачем? — невольно стукнув зубами, пробормотала Кейко.

В этот момент с легким стоном открыла глаза Амико. Заставать себя в зарослях, поддерживаемую с одной стороны нависшим над ней русским, а с другой — схваченной за ноги подругой, ей явно раньше не приходилось. Глядя на подбородок Ивана, Акеми немедленно залилась краской.

— Как самочувствие?

— Кажется, лучше… — тихо произнесла она. — А что со мной случилось? И почему вы меня держите?

— Ами-тян, он собирался куда-то тебя затащить, — могильным голосом сообщила Кейко, не отпуская ног подруги. — Не знаю уж, зачем.

— Обморок с тобой приключился, — вздохнув, пояснил Засельцев. — Но не бойся, мы с Кейко-тян перешли в стратегическое отступление, и умело оторвались от противника. Теперь спрятались, пока светло, а с вечера двинем дальше. Так что отдыхайте, набирайтесь сил. Поблизости никого не видать, но сильно шуметь не нужно — мало ли, птиц переполошим или еще чего. Да, на голой земле не валяйтесь — простудиться можно даже в тропиках.

— Вот как, — Амико села, высвободив-таки ноги из хватки Кейко. — Мне жаль, что доставила неудобства, да еще сразу после того, как вы несли Кейко. Спасибо…

Сумрачно-настороженная подруга тем временем вспомнила о своей находке.

— Я тут это… — сказала она, искоса поглядывая на русского. — Воду нашла. Там, подальше. Хорошее место.

— А, хотел предупредить, — предупреждающе поднял палец Засельцев, — Откуда попало не пейте. Смотрите сперва, не то дизентерию какую-нибудь поймаете. На крайний случай у меня есть обеззараживающие таблетки — несут смерть всему, и почки отваливаются, зато можно из любого болота напиться и козленочком не стать.

Кейко немедленно позеленела, схватившись за рот. Словно стараясь прикрыть испуг подруги, Амико, оглядываясь по сторонам, заметила:

— Не стоит беспокоиться, матрос-сан, японцы не приучены касаться грязного. Однако у меня возник новый вопрос. Простите, нет ли у вас чего-нибудь поесть?

— Так, насчет пожрать… то есть, покушать… — задумчиво пробормотал русский, одновременно копаясь в небольшом плоском ранце защитного цвета, который все это время, оказывается, висел у него на спине. Ранец был ужасен — старый, выцветший брезент был покрыт какими-то подозрительными пятнами и грубо заштопанными прорехами, а на клапане было вытравлено хлоркой: ДМБ 78. — Вот.

На его широкой ладони появились три упакованных в пленку брикета, гораздо меньшего размера, чем хотелось бы — меньше шоколадной плитки, хотя и потолще.

— Супер-пупер-нано технология. На вкус — как подошва, зато питательность до небес. И не растолстеете — тоже плюс. Хотя вам, вроде бы, и так не грозит…

Амико вдруг вспомнила, что состояние и открытость ее одежды оставляют желать лучшего. Резко, но без нервозности запахнув разорванное рванье, девушка взяла у русского один из брикетов, глядя в другую сторону.

— Спасибо, — сказала она тихо и словно через силу.

Кейко, все еще сохранявшая зеленоватый оттенок лица, протянула к пище руку так, словно засовывала ее в корзину со змеей. Цапнув из руки Ивана свою порцию, она уселась сбоку от Акеми, как будто прячась. Внезапно до нее дошло, что круговерть событий, начавшаяся вчера, вдруг взяла паузу. Надо было есть. И пить. И каким-то образом провести целый день непонятно где непонятно с кем.

Этот непонятно кто, тем временем, вытащил оттуда же не менее страшную фляжку — старую, помятую, да еще и закопченную. Побулькав ей возле уха, он протянул и ее.

— Раствор глюкозы — допивайте. Потом на простую воду перейдем.

Кейко лишь вгрызлась в свой вскрытый брикет, всем видом демонстрируя нежелание пить из таинственных емкостей коварного потрошителя бирманцев. Амико же, не ходившая к алькову, взяла флягу, показавшуюся тонкой девичьей руке весьма тяжелой, и неуверенно пригубила.

— Спасибо, матрос-сан, — сказала она, возвращая флягу. — Вы очень добры.

— Допивай, допивай, я и так вчера две трети выдул, — небрежно помахал тот ладонью. — И тебе нужно, чтоб силы восстановить, а то бледная вся. Такой оттенок, даже для Ямато Надэсико — перебор.

Его замечание, похоже, чем-то расстроило девушку, потому что та поставила флягу на землю и опустила взгляд.

— Не нужно так шутить, матрос-сан. И… не беспокойтесь, я буду в порядке.

Кейко, учуявшая в голосе подруги что-то не то, напряженно потерла подбородок.

— Мне вот интересно, кстати, куда же мы пойдем-то? — спросила она, снова настороженно стрельнув взглядом в сторону русского. — Мы же отстали от самолетов. Хейтай-сан, вы куда нас поведете?

— Тут мы с вами оказались в пренеприятнейшей ситуации.

— Поясните, пожалуйста, — попросила Амико.

— Не вопрос. Но сразу предупреждаю, как это обожает наш каплейт: крепитесь, худшее впереди. Надежды на то, что нас найдут и спасут — ноль процентов, ноль десятых. Сами видели, многих пленников убили. Часть — как вас — начали растаскивать по сторонам. Наших морпехов было всего два отделения, найти и собрать всех они были не в состоянии, тем более, что пришлось вовсю рубиться — бандюков-то было сотни две, да и еще подваливали. Так что никто сейчас точно не может там, куда вывезли пассажиров, сказать, кто погиб, а кто выжил, но остался здесь. Так что вас, скорее всего, запишут в погибшие. Меня наверняка тоже. Как бы ни хотелось, завалиться сюда со спецоперацией еще раз никто больше не рискнет — ни наши, ни мерикосы. Бирманцы стоят на ушах, посбивают всех. У них ведь даже МиГ-29 есть где-то. Так что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

— Это что, нас просто бросили?! — возмущенно и испуганно воскликнула Кейко, в сердцах описав недоеденным брикетом полукруг.

— И что же мы намерены делать? — спросила Амико.

— Что значит, «бросили»? Краснознаменный Тихоокеанский флот — в моем лице — эффективно обеспечивает эскортирование освобожденных заложников… даже если сам он об этом и не подозревает, — усмехнулся Иван. — Поскольку в Бирме идет страшная заваруха и резня, единственный разумный выход — уносить ноги общим направлением на юго-восток. Куда-нибудь да выйдем. Может, в Лаос, может, в Таиланд, а то даже и в Китай. А вот брать ли тебя… — указал он пальцем на Кейко и усмехнулся, — …я еще подумаю. Если не перестанешь обкладывать хентаями.

Совсем недавно переставшая зеленеть Кейко побледнела, и Амико тут же поспешила успокоить ее:

— Я думаю, матрос-сан шутит. Он, похоже, склонен шутить. Это несколько неожиданно, если честно. Мне всегда казалось, что русские обладают более тяжелым менталитетом.

— После «Преступления и наказания» я вас вообще боюсь, — подала голос Кейко, глядевшая на Ивана как кошка на бульдога.

— Да уж, «матрос-сан» такой шутник. Просто животики со мной надорвете, — тяжело вздохнул Иван, очевидно, сдаваясь. — И лучше всего у нашего брата-русака получается кирпичи головой колоть, тут ты права. Надо признать со всей откровенностью. Только вот интересно, «тяжелый менталитет», это как, по-твоему? За бабушками с топором гоняться?

— Простите, если я звучу оскорбительно, — склонила голову Амико. — Однако мне всегда казалось, что русские более… хм… — она замялась, подыскивая нужное слово. На помощь пришла Кейко, дерзко проговорившая:

— Злобные.

— Да всякие бывают. Злобные, конечно, тоже. Чего уж там обижаться. Особенно если вспомнить вчерашние наши гладиаторские бои и гуро…

Иван не стал грешить против объективности или злиться на нахалку. Прожевав свой брикет, он устало потянулся и, словно спохватившись, расстегнул ремешок забытой на голове каски. Теперь его лицо являло собой странный контраст — подбородок, щеки и область вокруг глаз, вымазанные кровью, грязью и остатками маскировочной пасты, пересеченные дорожками от стекавших капель пота, и лоб, прикрытый козырьком и оставшийся чистым, хотя и сильно загорелым. Слипшиеся неаккуратными сосульками, тоже сильно выгоревшие на солнце русые волосы оказались длинноваты для образа крутого бритоголового битюга-спецназовца.

— Хм… — задумалась Амико, аккуратно доев свой брикет. — Вы вдруг стали похожи на маску-отобидэ…

— Это она так намекает, что вы грязный как не знаю что, — снова подала голос Кейко. — Сходили бы, что ли, умылись.

— «Отобидэ»? Ну и словечко. Впрочем, рожу и впрямь надо умыть, а то, как в унитаз нырял. Спасибо, что напомнила, Кейко-тян. Кстати, у тебя родственники не из Австралии? С ехиднами не породнились?

— Не знаю никаких ехидн, — нервно ответила Кейко.

— Это такие вредные зверьки с колючками. Есть правда, ненормальные, которые от них торчат… мне, правда, больше нравятся котята.

Засельцев встал, пошатнулся — даже его силы были на исходе — и скрылся в зарослях. Не забыв прихватить автомат, естественно.

— Кейко-тян, — обернулась к подруге Амико, когда русский скрылся из виду. — Я понимаю, что это у тебя нервное, но перестань так реагировать на этого человека. Нам предстоит вместе с ним долгий путь, и лучше его не сердить.

— Я понимаю… — уныло ответила та. — Но он такой… такой непонятный. У меня от него мурашки по коже! Стоит ему взглянуть этими гайдзинскими дьявольскими глазами — сердце замирает! Надо же мне как-то защищаться… Как вот тебе не противно, когда он тебя хватал своими окровавленными лапами, а?

— Поверь, мне тоже не слишком приятно все, что происходит. Но у нас нет другого выхода. Нужно опираться на здравый смысл, а здравый смысл подсказывает, что этот человек, сколь бы опасным он нам не казался, сейчас — наша последняя надежда. Нам необходимо не обременять его. Говорить он может что угодно, но в случае опасности или тягот, не сомневаюсь, избавится от нас, не моргнув глазом. Поэтому следует быть осторожными и… и полезными.

— Конечно, избавится! Ты же видела, как он бегает! Я за ним не могла угнаться, даже когда он тебя тащил на плечах, а у него же еще и бронежилет, и оружие… И это еще после такой драки. Может быть, он вообще не человек? Может быть, русские потихоньку придумали киборгов? Ну, вроде Терминатора или этих, из GitS? Помнишь, мы смотрели? Это прекрасно все объясняет! — глаза Кейко вспыхнули живым интересом и даже восторгом. — Как же я сразу не догадалась?! Слушай, он наверняка сейчас там, пока мы не видим, откроет у себя на боку дверцу и поменяет батарейки или что там у него. Нет, наверное, малогабаритный реактор. Точно, от него же так жаром и несет! А скелет, наверняка, титановый…

Амико лишь вздохнула. Буйному воображению подруги она всегда завидовала.

— Меня всегда поражала твоя способность от страха перепрыгнуть к ребячеству. Но давай поговорим серьезно. Вполне возможно, что он не доверяет нам так же, как мы ему. Может быть, он сейчас починит свою рацию и свяжется с кем-нибудь. Пока мы не видим.

— Рацию он там же бросил, где ты вырубилась, — рассеянно ответила Кейко и снова унеслась в мир грез. — Да и зачем ему радиостанция, когда у него наверняка встроенная, как это говорится — «бортовая». Интересно, антенны откуда выдвигаются? Черт, я не догадалась пощупать, когда на нем ехала! А кости у него могут быть и стальные — никогда бы не подумала, что человек — даже мужчина — может быть таким сильным…

— Он и впрямь силен… — задумалась Амико. — Он очень большой. Никогда не видела таких больших мужчин. Он крупнее наших рестлеров из телевизора. Разве борцов сумо… Неужели у русских все такие?

— Вряд ли. Там же были в самолете русские — недалеко от нас сидели. Помнишь, там еще такая блондинка была, все девчонки обзавидовались? Нет, те были повыше ростом, чем мы, но намного меньше этого. Если бы все были такие — давно бы завоевали и Японию, и весь мир! Нет, наверняка это новая порода киборгов. Точно, боевые киборги. Да и сама подумай, стал бы обычный человек драться с двумя десятками бандитов голыми руками?!

— Тут ты права, то, что он делал, свидетельствует о неординарных способностях. Я, честно говоря, сейчас все это помню уже как-то смазано, но забыть подобное никак не получится, даже если захочешь. В киборгов я не верю, но вот человек этот русский действительно необычайный. Как боец. И все же давай не будем забывать о главном — о том, что нам с ним предстоит долгий и трудный путь. Поэтому не говори ему про «киборгов». Он сочтет тебя сумасшедшей.

— Конечно, не скажу! Вдруг он решит, что его тайна раскрыта, и пора убирать свидетелей.

— Ох… — Амико положила ладошку на лоб. — Нет, мне определенно надо лучше отдохнуть. Я никак не могу с тобой управиться. Однако… не покажешь мне, где тот источник воды? Матрос-сан уже должен был закончить умываться, а нам с тобой не помешало бы почиститься, мы ведь не мужчины. И не русские — нам нужно быть почище.

На лице Кейко отразилось колебание. Видимо, она не была уверена, что русский уже закончил водные процедуры. Но, с другой стороны, можно было без труда сказать, что ей ужасно интересно: а вдруг удастся рассмотреть таинственного предполагаемого киборга без одежды. Да и чего тут такого, это же не за человеком подглядывать? Придя, видимо, к такой мысли, она наклонила голову и задумчиво проговорила, накручивая длинный локон на палец.

— Да, времени-то уже много прошло. Наверное, промыл свои линзы, загерметизировал обратно свою дверцу, и пошел дозором вокруг. Не будет же он столько там плескаться.

— Тогда отведи меня, пожалуйста, — попросила Акеми.

Кейко помогла подруге подняться на ноги, и, сама прихрамывая, повлекла в сторону ручья. Солнце, пробивающееся сквозь густой полог листвы, брызгало в глаза яркими зайчиками, высвечивая то пунцовую орхидею, то лиану, покрытую мелкими бледными цветками.

Подруги прошли тем же путем, что в первый раз привел Кейко к источнику. Любительница киборгов расторопно скользнула в природный альков первой, стараясь не издавать ни звука. Что же, она получила то, на что рассчитывала — предполагаемый киборг как раз занимался ремонтом. Судя по развешанным на ветках камуфляжным деталям одежды, он успел выстирать окровавленное обмундирование, смыл пот, грязь и кровь, и теперь, совершенно обнаженный, стоял в каменном бассейне, поднеся к глазам левое запястье и держа в правой руке что-то маленькое и блестящее.

Теперь, без бронежилета и мешковатого камуфляжа, Иван выглядел более стройным и не таким массивным, хотя мощные мышцы обрисовались гораздо рельефнее. Если судить античными категориями, в нем меньше от Геракла и больше от Аполлона. Не столько гора мышц, сколько совершенная, гармоничная, стремительная и ловкая боевая машина. Мускулистые игры и бедренные мышцы заставляли подумать не о штангисте, изо всех сил упирающемся в землю, а о неутомимом бегуне, способном без труда загнать оленя. Широкий в плечах торс опирался на мощные мышцы брюшного пресса, нависающие над верхней частью бедер, и по твердости способные поспорить со струганной доской, а перекатывающиеся мускулы плечевого пояса и рук обещали стремительные и точные движения.

Русский неловко дернул головой и чертыхнулся сквозь зубы, пытаясь проделать правой рукой какую-то тонкую операцию с левой. Кейко смотрела на русского, раскрыв рот. Будучи девушкой современной, но не слишком искушенной в вопросах плоти, она впервые видела вживую настоящего сильного развитого мужчину. Да, этот тип явно был в совсем иной лиге, нежели ее сверстники из японских школ и даже ВУЗов. Рельефность форм, очертания мышц под кожей казались чужеродными. Русский казался похожим на античную скульптуру, неровную, асимметричную, но гармоничную.

В этот момент позади Кейко нарочито громко и вежливо закашлялась Амико, стоявшая спиной ко входу в альков и не выказывавшая никаких намерений заниматься подглядываниями. От неожиданности девушка вздрогнула и подалась вперед, оступившись.

Русский осторожно оглянулся черед плечо. Осторожно потому, что в зубах у него была зажата нитка, тянущаяся от длинного пореза на запястье левой руки, который он и пытался зашить кривой иголкой. Судя по всему, после пары стежков нитка выскочила из ушка, и теперь он мучился, пытаясь надеть иголку на кончик зажатой в зубах короткой нитки. Судя по всему, успеха он не имел.

— Э-э-э, — протянула выданная с головой Кейко. — М-м-м… Ы-ы, а-а-а… А что это вы делаете? Это вы, э, а, зашиваетесь? А вам, может, помочь? Э… В глазу там скальпелем поковырять или, может, сервоприводы смазать… э-э…

— Я сейчас, быстро, — вместо того, чтобы злиться, вдруг извинился Иван, выпустив изо рта конец нитки. Видимо, догадался, что девушкам тоже не терпится помыться. Мысль о том, что дам все же не следует слишком смущать, тоже, судя по всему, посетила его голову, поскольку он уселся на край каменного бассейна и кинул себе на колени постиранную тельняшку. — Но подмога бы не помешала, если вы шить умеете, конечно. Нитка выскочила зараза, и никак. Но глазики я себе пока не собираюсь выкалывать, не надейтесь. А что до сервоприводов… пинцета у вас наверняка нет, а вот, скажем, щипчики для бровей?

— Э, да мы все вещи в самолете оставили, — никак не желала вернуться на сорванную резьбу Кейко, пытаясь боком отодвинуться от русского. — А шить я не очень. Вот скальпелем поковырять — это всегда…

— Давайте я, — в альков вошла Амико и, потеснив подругу, приблизилась к Ивану. Смотрела девушка в пол, старательно не встречаясь взглядом с русским. — Я хорошо умею.

— А, поковырять-то именно и нужно, — русский вдруг проницательно подмигнул Кейко. — Только не в мужественной широкой терминаторской спине, а хм, в другой пострадавшей части тела. Я сам никак не могу извернуться, а на ощупь не выходит.

— Эээ… — глаза девушки казались больше ее очков. — А! Это вы чего хотите? Это чтобы мы ковырялись в вашей…

Она возмущенно запнулась. Амико тем временем взяла из рук русского нитку с иглой и, не обращая внимания на нелицеприятную картину пореза, продела нить в ушко и закрепила. Тонкая девичья рука неуверенно коснулась широкой ручищи матроса.

— Не двигайте ей, пожалуйста, — попросила она и несильно, но уверенно вонзила острие иглы в плоть. Поначалу даже замутило, но после первого же стежка стало легче. Акеми в упор смотрела на рану, казалось, полностью игнорируя остального русского.

Тот послушно притих.

— Вот что значит женская рука, — лишь покачал он головой спустя пару минут, разглядывая рядок четких и красивых стежков. — Не, пришить что-нибудь накрепко и я могу — один раз со сна подворотничок к одеялу пришил, так едва отодрал потом — но не так, конечно. Вот уж спасибо, так спасибо, лучше любого хирурга. А вот она… — кивнул он на Кейко, — зуб даю, иголку в руках не умеет толком держать. Так что и к мускулистому матросскому телу ее наверняка нельзя допускать.

— Да я скорее повешусь, чем добровольно подойду к такой гайдзинской груде мяса! — возмутилась Кейко, благодаря уязвленной гордости позабыв о страхе. — И вообще я — человек интеллектуальный, вот!

— Гайдзинская груда мяса страшно переживает по этому поводу. Суровая ты, как я погляжу. Дай угадаю, ты в классе староста? — как ни удивительно, русский вовсе не злился, было больше похоже на то, что его забавляет пикировка с японской школьницей. К Амико же он обратился совсем другим тоном, в котором чувствовалось уважение. — Ну, вообще-то я не собирался вас заставлять… только самому не вышло, уж и так и сяк пробовал. Чертов дух поднес подарочков. И это — качнул он зашитым запястьем, — и тут три осколка сидят… — похлопал он себя по задней стороне ляжки. — Но если ты поможешь, буду ноги мыть и воду пить. А то в тропиках загноится еще, будет мало приятного.

— Н-не стоит давать таких обещаний, — слегка нервно ответила Амико. — Это наименьшее, что мы можем сделать, ведь вас ранили при нашем спасении… Только вы расположитесь как-нибудь так, чтобы было удобно и… не слишком неловко нам всем.

Кончики ушей девушки предательски покраснели.

— И объясните, откуда вы узнали, что я староста, хейтай-сан, — поддакнула все еще обиженная Кейко.

— У меня глаз рентгеновский, насквозь вижу. А уж старосту за версту почувствую, потому что очки и цун-цун.

— Ничего не понимаю, — Кейко едва не схватилась за голову. — Такое ощущение, что вы не русский военный, а японский отаку. Так же не бывает!

Амико тем временем поднялась и, подойдя к подруге, вместе с ней отвернулась, ожидая. Иван неожиданно смешался. Легкий румянец, появившийся на его щеках, вдруг напомнил, что, несмотря на свои размеры, русский — тоже довольно молодой парень.

Натянув трусы, которые, правда, сразу же пришлось задрать, он улегся каменный бортик, и не слишком убедительно пробормотал:

— Да просто это… японской культурой интересуюсь.

— Ага, угу… — Кейко смешалась, увидев русского в положении пациента. — А чего это вдруг интересуетесь?

Амико молча подошла к «пациенту» и принялась рассматривать повреждения. Лица ее, к счастью. Иван видеть не мог. Осколки застряли именно там, где говорил русский. К несчастью, ничего похожего на пинцет у них не было.

— Можно одолжить ваш нож?

Русский молча взял лежащий в куче снаряжения тяжелый нож и подал рукояткой вперед. Клинок был уже чистым, но в щели на рукояти еще виднелась запекшаяся чужая кровь.

— Интересуюсь… чего интересуюсь?.. — пробурчал он, глядя в сторону, и продолжил себе под нос по-русски. — Ну не скажешь же, что страшный русский спецназ не чужд «китайских порномультиков» — засмеют ведь. Блин, надо отмазку какую-нибудь выдумать. Да так, думал в военное училище поступить, а там языки всякие ценятся. Чем экзотичнее, тем прикольнее. Сперва хотел негритянский изучить, потом решил на японском остановиться… ай!

— Простите, — быстро и деловито извинилась Амико, проникая в ранку лезвием ножа. — Может быть, лучше продолжать говорить? Это отвлечет, наверное.

— Чувствительность, оказывается, — чуть ехидно, но без злобы заметила Кейко. — Но вы, русские спецназовцы, прямо как мы. Чему только не учитесь.

Осколки поддавались на удивление легко. Ловко подцепив один, Амико извлекла его из тела и бросила на камни. Почти так же удачно вышел и второй.

Иван, кажется, слегка развеселился.

— С кем этот ты там меня сравниваешь? Не буду хвастаться, но я уверен, что запросто утру нос любой японской школьнице. Во-первых, я немного сильнее, если она не вооружится скалкой. А еще я умею колоть дрова и бегать на лыжах. Покажи мне такую тян, которая меня обгонит, наколов поленницу куба на два. Но вообще — бояться не нужно, я хороший. Добрый. Как у нас говорят — «матрос ребенка не обидит».

Покосившись вбок, он быстро отвел взгляд и добавил под нос:

— Но пуговицы надо пришить. Матрос полгода не видел живых существ женского пола. А нарисованные тян — это все-таки не то. Блин, матрос Засельцев, смирно. Думать только о чем-нибудь холодном и железном. Иначе случится международный инцидент.

— А у вас что, до сих пор топят, как их, печки? — Кейко заинтересовалась. — У нас тоже далеко не везде есть отопление, но у нас же тепло. А у вас, в России, как? Вообще, расскажите что-нибудь про свою страну! А то так не честно: вы про нас всякое знаете. А мы-то про вас только и знаем, что «Калашников», «водка» и «медведи». А ведь у Ами-тян вон, дедушка с вами воевал в составе Квантунской армии. Я читала.

— Как же в России без печек, особенно в деревне? У нас зимой снегу по эти, как их… ну, вам по пояс будет. А как в России у нас?.. Ну, живем как-то, хлеб жуем. Рассказать-то я могу, но так с разбегу просто теряюсь — с чего бы начать? Про Калашникова, водку и медведей вы и сами знаете, да и про остальное кто мешает узнать? Берете и учите русский, вот как я. Или вот спрашивайте, что вам интереснее всего. Мой прапрадед, между прочим, в Японии у вас гостил в 1916 году. Офицером был на броненосце «Пересвет», который вы у нас в войну отняли, а потом мы его обратно купили. Даже прапрабабушке кимоно отправил оттуда. Сам правда, не вернулся — пошел этот броненосец обратно вокруг света в Россию, и возле выхода из Суэцкого канала подорвался на немецкой мине. Там-то предок и погиб, до войны не дошел. Такие вот пироги.

— Так вы потомственный военный моряк? — задала вдруг вопрос Амико и стукнула о камни последним осколком. — Кажется, все. Теперь надо обработать, эм, следы.

— Вон пластырь лежит в аптечке. Залепить и все дела. А моряк я не то, чтобы потомственный. Мы вообще-то из рабоче-крестьян, в основном, хотя вон, дворяне тоже затесались, как ни странно. Военных, конечно, полно в роду, но в основном сухопутных. Вон, отец полковник, занимался самыми нашими страшными ракетами, чтоб нести тепло и свет всем, кто на нас хвост поднимет. Но вы особо не бойтесь, первыми не станем кидаться. А вот ты сама, интересно, не из родовитых? Впечатление такое создается…

— Сейчас Ами-тян будет расспрашивать про династии, — скривила носик Кейко.

Акеми тем временем уже лепила пластырь на мужские раны.

— Если хотите знать, матрос-сан, то я не то чтобы из родовитых…

— Она скорее из бла-ародных, — саркастически заметила подруга. — Она по матери из старого самурайского рода. А по отцу у нее предки из промышленников и всяких бизнесменов. Половина боссов наших дзайбацу с ее отцом и дедом раскланиваются.

— Кейко-сан преувеличивает, — только и сказала Амико. — Мои предки действительно имеют славную родословную, и в период экономических перемен кому-то из них многое удавалось, но ничего такого уж грандиозного…

— Хм, — благодарно кивнув, матрос натянул на залепленную пластырем задницу мокрые штаны, и принялся собирать свое снаряжение. — К аристократии у нас в России сложное отношение. Некоторые на них прямо-таки кон… молятся, а кто-то несет нехорошими словами. Больной вопрос. Глядя на тех, кто ныне пытается изображать из себя аристократов, я лично склоняюсь ко второй позиции. Но это у нас, а вы-то не берите в голову. А тебе, Амико-тян, большое человеческое спасибо. Да…

Иван вдруг задумался и почесал в затылке.

— Я вот подумал, у вас же не принято с незнакомцами по именам. Извиняйте, я, вообще-то не нарочно. Просто раз уж так сумбурно познакомились, то и звал, как запомнилось. Но вам же некомфортно, наверное? Так что как скажете, так и буду обращаться — это уж самое малое, чем могу сейчас отблагодарить. И — все-все-все, ухожу, освобождаю…

— Мы недолго, — пообещала Амико.

— Принято. — Иван коротко поклонился — совсем не по-японски, незнакомым и четким наклоном головы, в котором было и уважение, и чувство собственного достоинства. Возможно, именно так поступали те канувшие в пучину времен блестящие морские офицеры. Кто знает?

Иван подхватил автомат и быстро нырнул в заросли. Девушки, наконец, остались одни. Кейко тут же судорожно вздохнула и громко фыркнула. Русский неожиданно утомил ее своей смесью внушаемой опасности и добродушной насмешки. Но, по крайней мере, прошел первоначальный страх.

Амико же не теряла времени даром. Избавившись от плиссированной школьной юбочки, она выпустила изорванную форменную матроску и принялась стягивать налипшую пропитанную потом тряпочку. Только теперь подруга заметила, что на Акеми нет трусиков. И словно пуля в голову ворвалось воспоминание: да ведь Ами-тян же изнасиловали! А та, по большому счету, и виду не подавала. Но как же это так?

Акеми тем временем спустила в воду ноги и соскользнула с камней. Она вошла в воду неслышно, будто была невесомым перышком на поверхности. Набрав в ладони пригоршню очищающей холодной жидкости, девушка принялась омывать тело. Кейко видела, как плавные точеные линии тонкой девичьей фигуры отражаются в кристально чистой воде и почему-то чувствовала горечь. Ее подруга была красивой, чистой, доброй. И невинной. Но невинность у нее отняли. Отняли вместо ее, Кейко, девичьей чести.

— Ами-тян… — пролепетала она, чувствуя, что надо что-то сказать, чтобы скребущий комок в горле рассосался. — Тебе… тебе, может, помочь?

— Нет, спасибо, — ответила подруга. — Я скоро освобожусь.

— Л-ладно.

Амико и впрямь закончила быстро. Выбравшись на камни, она выглядела и ощущалась чистой как сказочная фея. Под конец девушка все же окунулась с головой и сейчас стряхивала тяжелые капли воды с густых темных волос.

— Тебя подождать?

— Н-нет, — мотнула головой Кейко. — Иди в заросли, отдыхай.

Вернувшись к импровизированному бивуаку, Амико увидела, что Иван уселся по-турецки и принялся чистить свой странный автомат с толстым стволом. Он быстро и ловко орудовал шомполом с маленьким ершиком на конце, не забывая настороженно прислушиваться, когда доносился особенно громкий птичий крик.

Не заговаривая с русским, девушка опустилась в «гнездо» и поерзала, устраиваясь удобнее. Повернувшись спиной, она легла на бок и затихла. Казалось, Акеми заснула. Только едва заметно подрагивавшие плечи навевали подозрение.

4

Вычистив и собрав обратно бесшумный автомат АС, Иван проверил работу механизма и занялся пистолетом, время от времени озабоченно поглядывая на девушку. Минут через десять он почесал в затылке и пробормотал себе под нос:

— Мается, бедняжка. Похоже, надругались над ней, с-сучары. Бойцы за веру, бля. Борьбу за независимость и секир-башка американским прихвостням я могу понять. Но какого хрена, спрашивается, обижать достояние мировой культуры — японских школьниц? Ох, верно Иван Антоныч Ефремов говаривал про религии, где на женщин напяливают паранджу. Ближневосточное солнышко башку напекло, да еще и спермотоксикоз в придачу. Что-то там такое было… вспомнить бы… Не помню уже, но, кажется, типа: «Если женщина — существо второго сорта, то что удивляться, если у нее рождаются жестокие и невежественные дикари». Тьфу. Ну, парочку я точно положил… а, нет, даже тройку — первый-то, который из хижины выскочил… да вот только ей от этого не легче. И что тут делать-то? Не подходить же с американской улыбочкой: «Вас изнасиловали? Хотите об этом поговорить?» И вторая еще куда-то запропастилась… нет, чтобы подружке помочь…

— Вы что-то сказали, Иван-сан? — полуобернулась, не поднимаясь, Амико.

— Да это я сам с собой… хотя нет, пожалуй. Смотрю, тебе не спится? Отдохнуть-то нужно обязательно — идти придется всю ночь — но если сон не идет, лучше отвлечься, по опыту знаю. Сделать что-нибудь полезное или уж поболтать, на худой конец, если есть с кем.

— Если у вас найдется что-нибудь, чем я могла бы заняться, я с радостью, — девушка говорила все так же, не повернувшись к нему лицом. — Однако я, к сожалению, не знаю подходящих тем для разговора.

— Заняться всегда есть чем. Могу нитку с иголкой дать… ну там — рубашку зашить… — неуверенно предложил он, потом вдруг заговорил гораздо бодрее, — Или хочешь, научу из автомата стрелять? Вот я сижу, носом клюю, спать охота — сил нет. Но нас учили, что без часового дрыхнуть нельзя. Не то проснешься, а вокруг уже — ангелы, ангелы. А так я бы на вас свалил это дело, и отработал бы взаимодействие щеки с подушкой… — он помедлил, сдерживая неодолимый зевок, — … минуток так на двести.

— Из автомата? — теперь девушка приподнялась, придерживая рукой изодранную одежку. В ее глазах появился совершенно неожиданный интерес. — Я буду очень признательна, если вы обучите меня с ним обращаться. И с радостью дам вам возможность отдохнуть.

— Хе-хе, какая уж там признательность, у меня же корыстный интерес, — Иван, удивившись, насколько быстро сработала его нехитрая уловка, с готовностью перебрался поближе и положил на колени автомат. — Ты как, с оружием вообще знакома? В ани… в кино, как ни посмотришь, так любая одзёсан из самурайского семейства с мечом обращается не хуже, чем с расческой. Сочиняют, или правда?..

— К сожалению, с оружием я знакома очень и очень плохо. Хотя понимаю основные принципы действия огнестрельного оружия, практический опыт и знание подробностей использования у меня отсутствуют. С мечами я тоже не обращаюсь, эм, в быту.

— Еще не хватало иметь практический опыт. Тогда уже я бы за ваши юбки прятался. Значит, в быту не обращаешься… хммм. А не в быту?

— Дедушка, когда был жив, ради интереса учил меня… кое-чему. Совершенно ничего серьезного — как держать меч, как браться за винтовку. У нас была старенькая «Арисака». Дедушка умер год назад.

— Значит, все же не врут! Ничего себе! Посмотреть бы хоть одним глазком!.. — мечтательно протянул Иван. — Дедушка, безусловно, прав был. На бога надейся, как говорится, а сам не плошай.

— Мама была с дедушкой не согласна, но он настаивал. Он хорошо помнил «Курасуная Арумия».

— Красная армия?.. Вот ведь петельки плетет судьба. Ладно, надеюсь, у тебя мнение о ней останется получше, чем у деда. Хотя технически мы теперь и не «Красная армия»… но на самом деле, считай, то же самое. Ладно, смотри — это бесшумный автомат АС. Аббревиатура, чтобы враг не догадался, а на самом деле все просто — «автомат специальный». Специально делать дырки в сукинсынах. На этом можно было бы уже нарезать десятка полтора зарубок за вчерашний денек — если бы не главстаршина Николайчук, конечно. А то он мне на жо… то есть, на где-нибудь наделает зарубок.

— Этот автомат изначально сделан так, чтобы стрелять тихо? — Амико с интересом разглядывала машинку смерти. — А какой… какой у него магазин? На сколько патронов? К сожалению, я не разбираюсь в калибрах.

— Прямо в точку. Не подумай, что хвастаюсь, но таких машинок ни у кого нету, даже у ваших любимых американцев. Они у нас клянчат время от времени партии для своих спецов. Сама же слышала, хлопает едва-едва, затвор и тот чуть ли не громче лязгает. И главная хитрость тут как раз в патроне. Вот смотри, — Иван вынул магазин и выщелкнул в руку девушке тяжелый патрон с длинной пулей. — Гильза-то старая, калашниковская, но пуля там чуть не до самого донца тянется. Дозвуковая, летит медленно, но уж как даст — так мало не покажется.

— Надо же, — девушка покрутила в руках хищного вида снаряд. — Интересно. Вы, русские, все-таки умеете делать оружие.

— Так не от хорошей жизни. И так без конца воевали, да и сейчас, как видишь, приходится. А у вас зато машины хорошо получаются. Так вот, дальше. Калибр 9 миллиметров, патронов в магазине 20 штук. Беда в том, что осталось всего полтора магазина, и что самое обидное — у противника не отнимешь. Патроны редкие. Так что пострелять сейчас не дам, уж извини. Но все остальное покажу. На, держи, — Иван протянул Акеми автомат без магазина.

Девушка с некоторой опаской приняла беззубое, но все еще смертоносное оружие. Автомат показался на удивление легким. Амико взвесила его в руках, так, словно нянчила младенца. Затем она довольно ловко развернула оружие и взялась за рукоять.

— К сожалению, это все-таки не дедушкина «Арисака», Иван-сан. Покажите, пожалуйста, как его держать, чтобы не выронить или не отбить плечо. У него ведь сильная отдача?

— Нет, отдача несильная. Пороха-то в гильзе — на донышке. У Арисаки наверняка сильнее, хотя… патрончик там был на 6,5 миллиметров, послабее других винтовочных. Специально выбирали, чтобы тогдашних ваших некрупных солдат с ног не валило. Правда, говорят, что с тех пор японцы подросли, как питаться стали получше. В общем, за отдачу не бойся, а все остальное — как обычно. Приклад упри в плечо, подай его чуть вперед, как будто пытаешься сверху прижать. Одну руку, сюда, правильно, вторую на цевье — вот так, чуть-чуть подальше.

Сильная рука легко прижала ее правое плечо чуть вниз, так, что рубчатый затыльник стального приклада ловко сел на место.

— Приклад тебе длинноват, конечно. Ну, уж не обессудь — рассчитывали не на принцессу эльфов.

— Принцессу эльфов? Меня никогда еще так не называли, — Амико поводила прицелом, приноровившись держать оружие. — У вас очень необычные ассоциации, Иван-сан.

Тонкий девичий палец лег на спусковой крючок и нажал на него вхолостую.

— А что, у Толкина как раз были темноволосые эльдары. Если не считать ушек, ты бы с ними поспорила во всем. Так, щеку пониже — но не прижимайся к прикладу. Теперь подвигай головой вперед-назад — чтобы фокусное расстояние оптического прицела поймать. Четко видишь перекрестье?

— Да, вижу, вот так. Все же спасибо за сравнение, я буду считать его комплиментом.

— Значит вот так перекрестье и шкала четко видны? Ну да, приходится тебе немножко голову вперед тянуть. Укоротить бы приклад, но тут не регулируется. Ладно, тут и открытый прицел есть. Опусти голову, щекой на приклад, ниже, ниже… вот так. Видишь планку? Теперь совмещай прорезь и мушку. Здесь фокуса нет, держи голову, как удобно. Навела супостату в грудь, и хлоп его.

— Вижу. Да, — Амико старательно выполняла команды, всецело захваченная возней с оружием. Обращение со смертоносным куском металла успокаивало. И инструктор попался заботливый и готовый помочь. — Кажется, я поняла. Это и впрямь не так сильно отличается от дедушкиных уроков. Вот только…

Она опустила оружие, убрав от плеча.

— Я все равно не умею убивать.

— Как будто я умею. Но если жизнь заставит — научишься. Я тоже вчера первый раз по живым людям стрелял.

— Правда? — она обернулась. Предательская краснота глаз выдавала девушку, но тон звучал твердо и искренне. — Вы до этого никогда?.. Впрочем, вы уже сказали. А выглядели вы очень… уверенно. Мы с Кейко вас испугались.

— Не поверишь, сам себя испугался. Но тогда отступать было некуда и был некоторый такой… как бы это сказать… кураж. Очень хотелось постучать себя в грудь кулаками и завопить что-нибудь типа: «ЭТО СПАРТА!!!» Атавизм, наверное, проснулся.

От легкого удара пудовым кулаком в широкую грудь пошел гул. Нет, Иван явно решил не допустить, чтобы маленькая японка снова скатилась в безысходную круговерть тоскливых, грызущих мыслей, и готов был даже поскоромошествовать.

— И кстати, подружка что-то запропала. В таких случаях пора бы уже и в дверь ванной постучать. Я бы сходил проверил, но ведь хентаем обзовет и запустит чем-нибудь.

— Кейко подглядывает за нами из-за кустов, — заметила Амико.

— И ничего я не подглядываю, — отозвался ближайший же кустик. — Я наблюдаю за тем, как он тебя зомбирует!

— Оп-па!.. Так же и инфаркт можно заработать! — ненатурально закатил глаза русский. — Ну и подкралась! Хочешь к нам в отряд морской разведки? Такие люди завсегда нужны.

— Еще чего, — громко шурша, Кейко вылезла из раскрытого убежища. — Ни за что на свете не прикоснусь к этой ужасной штуковине.

— А если тебя тоже зомбировать?

— И даже не думайте, хентайный хейтай! — девушка возмущенно уселась на то место, где раньше отдыхала Амико. — Терпеть не могу оружие и воинственных людей.

— Вот беда, а я уже строил коварные планы, как бы сделать из тебя боевую мэйду, — расстроился Иван. — Жаль, жаль. Но не любишь — и черт с тобой. Мне от этого ни холодно, ни жарко.

Неизвестно, что думал русский на самом деле, но в этих словах действительно чувствовалась некоторая обида.

— Вот только нечего приучать к вашему русскому варварству мою подругу! — Кейко потянула Акеми за руку, заставив сесть рядом. — Ей отдыхать надо.

— Я вполне неплохо себя чувствую, — возразила та.

— Спать, спать! — голосом сварливой бабушки настаивала Кейко.

— Я хотела дать возможность отдохнуть нашему спутнику.

— Да ладно, отдыхайте, — махнул рукой Иван. — Сам покараулю. Всего-то ночь не поспал, это ерунда.

— Нет, так не пойдет, — внезапно воспротивилась Амико. — Вы тоже устали, а на вас лежит самая тяжкая часть дела — наша защита. Поспите хотя бы пару часов. Дайте мне автомат и скажите, э… скажите, где караулить.

Русский смерил Амико оценивающим взглядом, немного поколебался, но в итоге кивнул, и протянул ей заряженный автомат.

— Держи. Но если кто появится — не вздумайте сразу стрелять, а быстро и тихо буди меня. Ясно?

— Хорошо, — кивнула девушка.

Кейко тем временем, надувшись словно сыч, улеглась на место подруги.

— Ну и сидите. А я хочу спать!

— Главное — не храпи, — хмыкнул Иван и заполз на ту же подстилку, только устроившись спиной к Кейко.

Девушка обмерла до макушки до пят. Казалось, тронь — зазвенит.

— Э… Это вы чего это?

— Как чего? Папоротники я резал, но больше не собираюсь возиться. Не барыня, потеснишься.

— Да я же… я же так не засну! — она возмущенно заворочалась. — Я вас боюсь!

— А я тебя нет, — мстительно усмехнулся русский. — Главное, не брыкайся, а то вдруг спросонья почудится, что бандерлоги напали. Тогда я буду стремителен и беспощаден.

— Я, может, оружия и не терплю, но кусаюсь отлично! — предупредила девушка. — Какой бы вы там могучий и добрый ни были…

Свирепо отвернувшись, девушка старательно засопела.

— С чего это я добрый? Как раз хотел немного побыть злым, — пробурчал Иван, тоже устраиваясь на боку, спиной к Кейко, так, чтобы между ними осталось немного ничейной полосы. Здоровенному парню было явно тесновато. — Вот только забыл, у ехидн зубки ядовитые или нет? А то, может и бояться-то нечего.

— Не знаю никаких ехидн! — отозвалась непримиримая и засопела пуще прежнего. — А вот похотливых гайдзинов — знаю! И даже не думайте наложить лапы на Ами-тян! Загрызу.

— При чем тут Ами-тян? — удивился русский. — Ее я по попе не хлопал.

— А то я не вижу ваши бесстыжие славянские глазищи, когда вы на нее смотрите! Я все про вас, русских, знаю. Почитывала на досуге всякое.

Иван лишь устало пробурчал:

— Будешь бухтеть, повернусь и буду на тебя недреманно смотреть бесстыжими славянскими глазищами. Дай лучше поспать, читательница. Страшно спросить, что ты там начитала.

— Учтите, я буду биться до последней капли крови, — зловеще пообещала Кейко и, сжавшись в комочек, по-настоящему задремала.

В импровизированном гнезде воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим сопением спящей девушки. Амико сидела поодаль от спящих, держа в руках автомат. Ее тонкий профиль оставался неподвижен.

День, уже давно разгоревшийся за обустройством бивуака, омовением и разговорами, перевалился за полдень, хотя это и было незаметно. Солнце пряталось за плотными облаками, и было не слишком-то жарко — горы и зимний сезон, пусть и бирманский, давали себя знать. Шелестели над головой листья незнакомых деревьев, роняя старые листья. Амико тоскливо провожала их взглядом, думая о том, что само основополагающее, поистине сакральное для каждого японца понятие «сики но кавари» — вечная смена сезонов, здесь утратило смысл. Вечнозеленые леса не покрывались алым плащом осенней листвы, не роняли печально кружащие листья, в которых, тем не менее, таилось обещание свежих почек и новой, ликующей весны. Разве могут радовать цветы, которые цветут всегда, разве не утрачивают они от этого свою ценность? Интересно, что думают об этом русские, ведь у них времена года сменяют друг друга еще более резко и неотвратимо.

Дав себе обещание спросить как-нибудь их спутника, Акеми тряхнула головой, начавшей предательски клониться к груди, и продолжила исполнять долг часового. Вокруг что-то шуршало, деловито попискивало, но к их убежищу никто не подбирался.

Она думала. Думала о том, как же далеко сейчас отчий дом. О том, каким обычным он казался и каким далеким, почти сказочным, стал теперь. Вернутся ли они с Кейко в Японию? Увидят ли еще хотя бы раз, как листья увядают, желтеют, как падает снег? Или же они сами завянут как листья, навсегда оставшись в земле чужой жестокой?

А может, оно и к лучшему. Может быть, ей не стоит возвращаться. Тяжелое и больное чувство, не оформившееся пока в настоящие мысли, в настоящую горечь, противно нудило под сердцем. Подумалось, что дедушка, старый солдат императора и самый любимый родственник, счастливо не дожил до дня, когда его последний потомок оказался бессильной обесчещенной девчонкой.

— Ха, — прошептала девушка самой себе. — Сэппуку? Н-да…

Пара ярких зеленых попугайчиков порхнула откуда-то сверху и устроилась на ветке напротив Акеми. Повертев головками с забавными хохолками, они принялись чистить перышки, заботливо помогая друг другу.

Их чириканье заглушил шорох папоротниковой подстилки. Русский вырубился моментально, стоило ему закрыть глаза — видимо, недосып достал его сильнее, чем он говорил. Но теперь начался период быстрого сна — Иван пошевелился, что-то промычал и перевернулся с бока на спину, заняв все нейтральное пространство. Глаза под плотно зажмуренными веками двигались, брови сошлись — он видел явно не счастливые сны. Тяжелая рука с судорожно сжатым кулаком поднялась к лицу, словно защищаясь, на мгновение замерла в воздухе и рухнула назад, за голову. Губы исказила мучительная гримаса.

Амико оглянулась и заметила, как русский шевелится. Совершенно неожиданно было увидеть, как он невольно от чего-то защищается с почти мальчишеским отсутствием наносной силы. Неужели и его подсознание таило в себе демонов? Несмотря на все разговоры, Акеми не могла поверить в то, что этот богатырь, способный избивать террористов их сообщниками, чего-то боится.

Кейко тоже спалось неспокойно. Легкая и юркая девушка так и вертелась на лиственной подстилке. Похоже, непривычная жесткость порождала неприятные сны. Ворочаясь с боку на бок, японка невольно легла вплотную к крупному и твердому русскому. Легонько фыркнув и в очередной раз повернувшись, Кейко вдруг развернулась и с размаху положила руку на бок пугавшего ее в минуты бодрствования соседа.

Тот вздрогнул, но не проснулся. Только покрытая синяками, ссадинами и порезами правая рука дернулась и выпрямилась, упав за спиной Кейко. Та поелозила, довольно ловко угнездившись под мышкой у Ивана. Твердый корень, оказавшийся под щекой, заставил ее перекатить голову так, что вместо подушки оказался мощный бицепс. Чувствуя под боком непонятное шевеление, Иван поморщился во сне, ноздри высокого прямого носа, вполне приличествующего любому античному профилю, настороженно раздулись, когда прядь черных волос пощекотала ему нос. Впрочем, несмотря на беготню и купание, волосы Кейко приятно и успокаивающе пахли каким-то цветочным шампунем, так что лоб его скоро разгладился, а рука инстинктивно прижала хрупкое тело девушки поближе.

Картина выглядела поистине идиллической.

Узревшей эту идиллию Амико посреди тяжелых мыслей на миг даже стало смешно. То боявшаяся, то едко пикировавшаяся с русским подруга сейчас прижималась к нему как к родному. Словно соглашаясь, Кейко плотнее прижалась к теплой мускулистой подушке и совершенно бесстыже закинула на нее ногу. Совместное дыхание спящих звучало почти в унисон.

Акеми снова начала клевать носом, стоически сдерживая зевки. Она удобнее перехватила автомат и посмотрела в ту сторону, где недавно прогуливались попугаи. Как ни странно, сонливость, а может быть, забавное зрелище спящих спутников отогнали неприятные размышления, и тяжесть в груди прошла.

Внезапно чья-то тяжелая рука легла девушке на лицо, отвратительный маслянисто-мясной запах пота ударил в ноздри. Сбоку выдвинулось бородатое лицо ее насильника с окровавленным лицом.

— Шармута, — сказал он и вывалил прокушенный багровый язык.

Закричав в ужасе, девушка подалась спиной вперед и вдруг поняла, что куда-то падает. По телу прошел разряд энергии страха, и Амико заморгала, глядя на кусты. Она упала на спину, не выпустив автомата и выставив оружие перед собой. Заросли зашуршали, испуганные резким и коротким вскриком, который она тут же в себе задушила.

Сон. Она все-таки задремала на посту.

Акеми торопливо обернулась к своим спутникам.

Реакция Ивана на крик разительно отличалась от реакции на сонные поползновения Кейко. Его рука мгновенно сжалась, видимо, пытаясь нащупать рукоятку засунутого в карман камуфляжных шаровар пистолета. Увы, вместо рукоятки под ней оказалось что-то мягкое и округлое — а именно едва прикрытая смявшейся сэйлор-фуковской юбочкой ягодица. Кейко пискнула и встрепенулась, но Иван на этом не остановился. Напружинившееся тело рывком перекатилось в сторону, прижав девушку всем весом так, что она сумела лишь задушено застонать. Не обращая внимания на то, что происходит под ним, Иван выхватил ПСС и повел по сторонам дурным спросонья взглядом. Увидев, что Амико возится в кустах, он прошипел:

— Что?.. Кто там?..

— Ни… ничего! — взволнованно ответила девушка, заливаясь краской. — Это… я случайно…

Договорить ей не дал полный смертельного отчаяния и страха вопль, вырвавшийся из-под Ивана:

— А-а-а-а-а!!! Помогите! Ами-тян, РУССКИЙ МЕНЯ НАСИЛУЕТ!!!

Крик заглох, сменившись сипением. Похоже, Кейко израсходовала на мольбу о помощи к подруге весь воздух.

— А-а-а!!! Ты куда это залезла?!.. — глаза Ивана сделались как плошки.

— Пусти меня, животное! — хрипела тонким голоском Кейко. — Ты меня задушишь раньше, чем обесчестишь! Пусти, похотливый мерзавец! И убери руку с моей… моей… Убери руку!!!

Иван с выражением непонимания на лице скосил глаза на свою левую руку. Нет, ситуация выглядела не совсем канонично — к счастью для хрупкой японки. Если бы русский, как полагается героям аниме, избрал в качестве опоры волнующие девичьи выпуклости, то извиняться и краснеть ему бы, скорее всего, пришлось бы перед трупом — своим весом он бы наверняка сломал Кейко ребра. Но сейчас вес верхней части его тела распределялся в основном на стоящие на земле локти, и лишь ладонь левой руки все-таки нашла искомое.

— Свят-свят-свят!.. — непонятно воскликнул он, и моментально избавил Кейко от своего веса, усевшись на колени сбоку от бессильно простершейся девушки. Еще раз оглядевшись с некоторым обалдением, он утер рукавом мигом вспотевший лоб. — Вот блин, одно неловкое движение — и ты отец!..

Залившись густым багровым румянцем возмущения и стыда, Кейко громко и тяжело дышала, порываясь не то задушить себя, не то вскочить и обрушить на негодяя, посягнувшего на ее честь, кары небесные.

— А я говорила!.. — выдавила она. — …Говорила, что он задумал недоброе!!!

Амико, тоже покраснев, попыталась успокоить спутников.

— Простите, это я виновата… Я задремала и увидела кошмар… Простите…

— Кошмар?.. — Иван помотал головой, шлепнул себя по щекам, и еще раз осмотрелся, после чего заговорил, стараясь звучать рассудительно. — Кошмар это понятно. Это запросто после таких безобразий. Мне тоже всякая дрянь снилась… поначалу. Правда, потом… потом было что-то такое… ммм… мягкое такое… пушистое…

Глаза его приобрели задумчиво-отстраненное выражение — очевидно, русский пытался вспомнить и заново прочувствовать мелькнувшие в сонной пучине образы и ощущения. Потом его взгляд упал на Кейко, которая отползла на коленках в сторону, скользнул по ее растрепанным волосам, переместился вниз, по помятому школьному пиджачку к тонкой талии… и немного ниже. Потом упал на собственную ладонь, хищно совершающую полусогнутыми пальцами хватательные движения. Надо думать, совершенно инстинктивно.

Щеки Ивана тоже слегка порозовели.

— Кхм… — он смущенно кашлянул. — В свою защиту я могу сказать только одно — я спал. Честно.

— Русские настолько звери, что насилуют женщин даже сквозь сон, — просипела Кейко, состояние которой мало отличалось от помешательства. Багряно-красная, она судорожно отряхивалась, разглаживая одежду. — …Это все надо будет сжечь, обязательно сжечь!

— Еще раз простите, — не унималась сгоравшая от стыда Амико. — Я всем помешала.

— Черт, так ведь и жениться придется!.. — простонал Иван, схватившись за голову. — Вот они, полгода воздержания!..

— …Же-же-же-жениться?! — В Кейко словно накачали воздуха. — Помогите! Русский хочет забрать меня в гарем!

Амико готова была разреветься от неловкости.

— Гарем?.. — это знакомое слово, казалось, дало Ивану возможность прийти в себя. Прикрыв глаза и глубоко вздохнув, он поднял руку, прекращая панику и гам. Потом заговорил своим обычным, твердым и решительным тоном. — Спокойно. Я не мог ее трахнуть. Во-первых, не позволяет честь краснофлотца, во-вторых, смотрите, даже штаны не расстегнуты.

— Русские настолько свирепы, что насилуют женщин прямо через штаны!!! — гнула свою истеричную линию Кейко, стуча зубами. — Мне надо было догадаться, что добром дело не кончится!.. Теперь он будет набрасываться на нас и заставлять позировать в формах горничных и купальниках! А потом выпустит щупальца, и…

— Кейко, приди в себя! — положив автомат, Амико схватила подругу за плечи и крепко тряхнула. — Ты бредишь!

— Ой, — замотала головой девушка. — Ох… В самом деле, чего это я?

Она посмотрела на русского из-за плеча подруги и, покраснев еще сильнее, юркнула обратно.

— Не подпускай ко мне этого маньяка!

— Иван-сан вовсе не пытался тебя изнасиловать, — увещевала Амико. — Просто во сне вы прислонились друг к другу. Я видела, это вышло случайно.

— То есть, он коварно подкрадывался ко мне, стоило сомкнуть глаза! Я так и знала!

Иван, получив, наконец, объективное подтверждение своей невиновности, незаметно перевел дух. На лице отразилось облегчение — видимо, сам он не был настолько уверен в своей моральной стойкости.

— Прислонились… — он помотал головой и добавил: — Вот ехидновская дочь, чуть до инфаркта не довела.

— Оно и видно, по вашей-то довольной круглой роже, как вы исстрадались! — Кейко чуть не разревелась. — Я уже с девичьей честью проститься успела!

— Простилась она, видали!.. — прищурился русский и в его тоне прозвучали мстительные нотки. — Но ты не переживай, еще не одну ночку проведешь в моих жарких объятиях.

— Убейте сразу, — могильным голосом произнесла Маэми. — Я лучше на… на пальме ночевать буду!

— Прежде чем ночевать, надо ножками поработать, — решительно заявил русский. Видимо, ему надоело нытье. — До Лаоса километров двести, не меньше, и все они наши. Через пять минут выдвигаемся.

— Уже?! — чуть не грохнулась в обморок Кейко. Амико же лишь кивнула и протянула русскому подобранный автомат.

— Уже, — Иван кивнул, принимая оружие, и, критически осмотрев спутниц, вдруг сказал: — Ну-ка, покажите ноги.

— Я так и знала, проклятый эротоман… — завела свою волынку Кейко, но Акеми все поняла и прервала подругу.

Смущенные девицы встали перед ним, демонстрируя находившиеся в довольно плачевном состоянии легкие туфли без каблуков, позволившие не переломать ноги при ночном переходе, но обещавшие жутко натереть ноги в дальнейшем.

Опустившись на колени и внимательно осмотрев длинные, стройные, и, надо признать, крайне привлекательные ножки тридцать второго размера, Иван запустил руку в ранец и вытащил оттуда две свернутые тряпицы.

— Девушки, познакомьтесь, это портянки. Портянки, познакомьтесь, это обычные японские школьницы. До сих пор вам не довелось быть вместе… но сейчас мы это исправим. Ну-ка, присядьте.

Иван ловко располосовал ножом каждую из изрядных тряпиц напополам, недрогнувшей рукой поставил себе на колени ножку Амико, стянул туфлю и принялся умело мотать толстую и грубоватую ткань. Ступни он обернул всего разок, чтобы налезли туфли, зато выше изобразил нечто вроде гетр. Композицию завершили несколько перекрещивающихся витков тонкой капроновой стропы, появившийся откуда-то из кармана. Обмотка получилась невысокой — едва выше щиколотки, но соразмерной, и как ни странно, выглядела вполне эстетичной, с легким налетом античности.

— Спасибо старшине. Носки носками, говорит, а портянки в сидор ложи. Так, теперь ты, вредная Кейко-тян.

— Ну вот, дальше он наденет на нас паранджу и будет забивать камнями, если снимем… Э, или это не русские так делают? — сердито ворчала Кейко. — И ничего я не вредная, я социально чувствительная!

— На тебя паранджу было бы очень правильно надеть, — пробурчал Иван, аккуратно наматывая портянку ей на ногу. — Или кляп вставить. Или нашлепать. Или… ладно, помолчу.

— Убегу от вас в джунгли, хентай-сан, — пообещала девушка. — Мучайтесь потом совестью, разыскивая мой обглоданный труп. Если у вас она есть.

Хентай-сан лишь вздохнул, завязал последний узелок, посмотрел, как девушки с трудом натягивают туфли, и забросил за спину свой ранец.

— Ладно, двинулись. Я впереди в двадцати метрах, в качестве головной походной заставы. Старайтесь не отстать, но и на пятки не наступайте. Мало ли что. Я слышал, тут некоторые затейники любят минировать тропки к своим любимым опиумным делянкам. В голос не болтать, переговариваться шепотом. Не шуметь, веток не качать, спотыкаться и падать физиономией в грязь молча и с достоинством. Все ясно?

— Дышать можно? — буркнула Кейко. Амико же лишь кивнула и добавила:

— Мы постараемся не быть слишком большой обузой.

— Своя ноша не тянет, — не слишком понятно отозвался Иван и, не теряя больше времени, нырнул в заросли.

Солнце стояло еще высоко, поэтому поначалу идти было намного проще, чем вчера, в потемках. Покрывающие склоны молодых гор джунгли оказались суше, чем обычный тропический лес, но и здесь в глаза бросалось невероятное разнообразие и изобилие растительной жизни.

Девушки замотанными ногами ступали по, казалось, живой и шевелящейся земле, семенили за русским, прокладывавшим путь. Амико, следовавшая указаниям Ивана, все же находила время и желание оглядываться по сторонам. Кейко же угрюмо смотрела себе под ноги и чуть слышно пыхтела.

Вокруг возвышались громадные деревья с узловатыми, массивными основаниями, покрытыми мхом и лишайниками. Под ними росли травянистые сорняки-переростки, продираться сквозь которые было не очень трудно, особенно по сравнению с теми переплетениями лиан, которые пришлось преодолевать там, где деревья чуть расступались возле каменных стенок и ущелий.

Девушки почти сразу начали отставать, потому что одного длинного шага Иван запросто хватало там, где им приходилось делать два или три. Пару раз он останавливался, дожидаясь их, но тут же снова отдалялся, стоило ему продолжить движение.

Дошло до того, что в особо густых зарослях чего-то древовидно-папоротникового девушки вообще потеряли его след. Что было хуже всего, русский двигался на удивление тихо, а шум недалекой речки скрадывал звуки, так что они не смогли определить направление, в котором он скрылся, и на слух.

— Эй, куда он делся? — испуганно дернула подругу Кейко, позабыв о своей кровной вражде с русским.

— Не знаю, — Амико старательно вертела головой. — Упустила…

Она помедлила, а затем решительно зашагала в наобум выбранную сторону. Кейко, прихрамывая и шурша, последовала за подругой.

Солнце, тем временем, спикировало за соседний хребет, и наступили стремительные тропические сумерки. Увы, они не длились долго — пять минут, и под деревьями сгустилась непроглядная ночная темень. Над головой, в кронах деревьев, что-то шуршало, попискивало, орало противными голосами.

Кейко сразу же принялась мелко дрожать.

— Ами-тян, что же делать-то теперь?

— Не знаю, — напряженно ответила Акеми. — Будем продолжать идти.

— Да зачем?! Куда мы пойдем?

— А ты предлагаешь остаться на месте?

— А какая разница? Все равно забредем куда-нибудь…

— Надо идти, — отрезала Амико и зашагала дальше. Недовольно пыхтя, Кейко пошла следом.

— У меня по этому ковру джунглевому все ноги болят идти! Как будто из дырок и бугров все сделано!

— Но идти надо.

— Надо… — Маэми сердито зафырчала.

Глаза постепенно привыкли, и темнота перестала быть такой непроглядной. Но это не значило, что идти стало легче — густые кусты скрывали почти все поле зрения, а противно фосфоресцирующие пятна плесени на стволах громадных деревьев создавали какое-то нереально-кладбищенское впечатление. Неподалеку кто-то сильно зашуршал, и плавно кружащиеся светлячки порскнули в стороны.

— Ами-тян, — едва попадая зубом на зуб, прошептала Кейко. — Мне с-страшно. Давай остановимся.

— Какой в этом смысл? — спросила Акеми, упорно продолжая шагать вперед, хотя у нее самой по спине противно бежали мурашки.

— А какой смысл переть в темноту, где нас сожрет какая-нибудь дикая тварь, укусит змея, или вообще?! — взвилась Кейко.

— Пока что мы в порядке.

— В порядке?! Это, по-твоему, в порядке?!

— Не кричи. Снова шуршат.

Внезапно темноту ночных джунглей огласил бешеный визг, и на девушек из кустов рванулось что-то огромное, щетинистое, с горящими фосфоресцирующими глазами…

Увидев это непонятное нечто, Кейко завопила так, что визг страшного существа показался ласковым пищанием. Она бросилась в сторону, сшибая с ногу подругу и валясь на землю вместе с ней.

Кабан, топоча копытцами, промчался в двух шагах от них, и с хрустом улетел в заросли. Но треск не прекращался. По следам первого, похоже, мчалась целая стая.

Амико, стремительно вскакивая, подхватила подругу за шкирку и потащила в сторону. Однако следующий, если судить по смутному силуэту — громадный матерый кабан, завидев добычу, резко развернулся и ринулся на них. Увернуться было уже невозможно.

Амико лишь крепко сжала руку подруги, озираясь в безумной надежде.

Кабан с фырканьем накинулся на них и схватил за плечи.

— А-а-а-а! — завизжала Кейко и вдруг осеклась. — Э?!..

— Вот вы где! — с облегчением выдохнул «кабан». — А я-то вас искал! Свинью еще пуганул.

— А… Э… У… — Кейко сидела ни жива, ни мертва. — Сви… Ис…

— Мелкий какой-то свин, тропический. Увидал его, и прямо так свининки захотелось… но он, свинья, бежать. Я за ним, а тут кусты, буераки, хрен прицелишься сразу. Вы-то что отстали? Надо было догонять. Пробежал метров сто — гляжу, вас нету. Пришлось возвращаться, а свин тут как тут. Еще немножко и подстрелил бы его — но, поскольку обратно уже бежали, забоялся в вас попасть. Без ПНВ не разберешься, кто это там по кустам шуршит — свин или ОЯШки.

— А… У… — Кейко так и не смогла произвести членораздельного слова. — У… А… а-а-а-а-а-а-а-а!

Она противно, на одной ноте, завыла.

Иван удивленно вытаращил светлые глаза — их было видно даже в темноте.

— Чего это она? Испугалась, что ли? Тьфу, теперь-то уж чего орать?.. О-о-ох уж, эти ОЯШки…

Недолго думая, он протянул длинную руку и дал ей щелчка в лоб, да так, что Кейко поперхнулась и умолкла. С превеликим удивлением она уставилась на русского. Ее глаза, прямо как в аниме, медленно и картинно наполнились крупными влажными слезами. Девичьи губы трогательно задергались, и вдруг Маэми громко пронзительно зарыдала.

— У-а-а-а-а-а-а!!!! — забилась она, поникнув плечами и цепляясь за Амико, с безмолвным ужасом наблюдавшую за подругой.

— Ничего не понимаю, — потерянно пробормотал русский, глядя на дело рук своих. — Чего истерит-то? Все живы, все здоровы, все нашлись. Амико, попробуй ее успокоить как-нибудь, а?

— Кейко-тян, Кейко-тян, — с ласковостью матери Акеми принялась гладить подругу по плечам и чуть ли не укачивать. — Успокойся, все хорошо.

— У-а-а-а-а-а-а!!!! — не унималась Кейко, орошая окрестности слезами. — Я хочу домо-о-о-о-ой!

— А уж как я-то хочу, — пробурчал Иван себе под нос, не пытаясь больше вмешиваться.

— Кейко-тян, угомонись, пожалуйста, — Амико встряхнула подругу за плечи чуть сильнее.

— Н-не х-хочу я угом-моняться! — прерывисто, подвывая, воскликнула Маэми.

— Ты только привлечешь к нам внимание опасной фауны.

— Ну и п-пусть! Пусть нас поскорее убьют!

— Не надо так говорить.

— Я не хочу быть здесь! Я хочу в Токио, в кафешку на углу, я хочу рогалик, я хочу минералки! — Кейко понесло. — Я боюсь! Я очень боюсь!

Пронзительный крик разбуженной мартышки акцентировал ее слова, так же как и легкое шипение встревоженного питона, который как раз вышел на ночную охоту и проползал за соседним кустом.

— У-у-у-у! — испугавшись тревожных звуков, Кейко сжалась в комочек. — Не могу я больше! Устала я!

— Потерпи, Кейко-тян, — Амико нависла над подругой. — Потерпи.

— Не могу я терпеть! — всхлипнула Маэми. — Я не такая, как ты! Я даже этих… джунглей не выношу! Я на этого русского-то смотреть боюсь!

— Кейко-тян! — голос Амико посуровел. — Не надо так.

— Боюсь, боюсь, боюсь, — как ребенок повторяла Кейко. — Мне плохо! Пло-хо!

Рука Акеми мелькнула в воздухе, и Кейко, прямо как вчера, удивленно запнулась, когда ее щека запылала от пощечины.

— Приди в себя, Кейко-тян! — почти сердито сказала Амико. — У тебя опять истерика.

И тут случилось неожиданное. Пощечина заимела эффект, обратный ожидаемому. Помедлив лишь секунду, Кейко вдруг размахнулась и пребольно ударила подругу в ответ. На щеке Акеми запылал багровый след.

— Не смей меня бить! — с сумасшедшим надрывом взвизгнула Маэми.

Внимательный взгляд заметил бы, как дернулась рука Ивана, словно для того, чтобы поймать Кейко за шиворот и встряхнуть. Но он удержался — видимо, вспомнив щелчок по лбу, так и не возымевший результата. Очевидно, очкастая мегане-ко не такая уж хрупкая, как хотела показаться, и одними физическими мерами тут проблемы не решить. Поэтому он просто ждал реакции ее подруги, чувствуя, что именно сейчас не вправе вмешиваться.

Акеми приложила руку к щеке.

— Не делай так, пожалуйста.

— Чего «не делай»? — окрысилась Кейко. — Чего я с тобой не сделаю, чего не сделал тот бородатый?!

Мертвенная бледность мгновенно и стремительно залила щеки Амико. Русский заметил, как напряглась, замерла девушка. Кейко же продолжала в запале:

— Чего ты тут строишь из себя великую деву?! Чего твой папочка скажет, когда узнает, что его дочку трах…

Договорить она не успела. Молча, в одно мгновение, Амико бросилась на подругу и, не издав ни звука, сдавила руками ее шею. Кейко удивленно захрипела, поняв, что задыхается.

— Брейк! — девушек разнесло по сторонам, словно порывом ветра. Протянув руки между ними, русский без малейшего усилия отодвинул их в стороны так, что они уже не могли достать друг до друга.

Кейко судорожно схватилась за горло. Ее словно облили холодной водой. Истерика мгновенно стихла, и девушка широко раскрытыми глазами, полными ужаса, неверия в произошедшее, смотрела на подругу. Амико преобразилась настолько, что даже разнимавший их русский не мог не поразиться. От спокойной исполненной внутреннего благородства «одзёсан», как назвал ее Иван, сейчас оставалось совсем немного. Взгляд исподлобья, направленный на подругу, походил на взгляд убийцы. Губы японки презрительно дергались. Но она ничего не сказала. Помедлив секунду, Акеми отвела взгляд от Кейко и успокоилась под рукой русского.

— Ну-ка, пойдем, — Иван крепко взял их за руки, повернулся и двинулся влево, туда, где наблюдался небольшой просвет в зарослях. Буквально через десяток шагов кусты расступились, и земля оборвалась невысоким обрывом, под которым прыгал и шумел по камням быстрый ручей.

Усевшись на камень и сняв ранец, русский принялся в нем копаться.

— Садитесь. На голодный желудок серьезные разговоры лучше не разговаривать. Вот, налетайте.

Каждой девушке в руки упало по пищевому брикету. судя по всему, последних, по крайней мере самому Ивану уже не досталось.

— Я не голодна, — сразу же положила пищу себе на колени Амико, хотя было видно, что она говорит неправду. Характерная голодная тоска во взгляде выдавала девушку с головой.

Кейео же молча, но давясь и всхлипывая, принялась есть.

— Ничего себе не голодна. Целую ночь ломились по буеракам. Давай, силы надо восстановить. Тем более, запас весь вышел. Дальше придется подножным кормом питаться, — невесело хмыкнул Иван. — И простите, что так бежал, загнал вас вконец. Но мы прошли всего километров восемь, слишком мало…

— Пройдем еще, — коротко отозвалась Акеми.

— Й… я… а… — попыталась что-то сказать Кейко, но, бросив короткий взгляд на Амико, молча принялась жевать.

— Хорошо бы, — уныло заметил Иван. — Но выше головы не прыгнешь. Я как-то не подумал сначала, что скорость надо брать в два раза меньше. Нас-то дрючили-дрючили, теперь бегаем, как лоси. А вот обычный народ… мда. А ведь двести километров. И вы еще друг дружку за горло брать…

— Больше не повторится, — все так же отрывисто сказала Амико. Кейко смолчала.

— Да уж, пожалуйста, — мрачно кивнул Иван. — Если мы сейчас перекусаемся и набьем друг дружке морды, останется только играть каждый за себя — а ничего хорошего из этого не выйдет. Звучит банально, но поодиночке мы пропадем.

На этот раз не отозвалась ни одна из девушек. Повисла совсем уж нехорошая пауза.

— М-м-м, я правда, и сам подумывал о том, чтобы продать вас в какой-нибудь бордель. Красотки же, да еще и сэйлор-фуку в комплекте. А на вырученные денежки купить слона, распахать деляночку в джунглях и насеять конопли. Или, нет, они тут опийный мак сажают? Ну, тоже неплохо. Солидный бизнес, милое дело, и не надо лямку тянуть, — Иван стрельнул взглядом на девушек: отреагировали или нет? Видимо, ему здорово не понравилась тенденция, и он решил перебить ее, хотя бы заставив их рассердиться на него самого.

Как ни странно, даже Кейко не шелохнулась, продолжая смотреть в землю и медленно, через силу, жевать. Амико же и вовсе, казалось, не слышала русского, сосредоточенно положив руки на колени.

5

Засельцев понял, что его первая попытка провалилась. Напряжение, возникшее между подругами, едва не начавшими рвать друг друга на части, разве что не трещало в воздухе электрическими разрядами. Кейко совершенно потеряла волю к нервическим взбрыкиваниям и зловредным тирадам, которых можно было ожидать. Испуг, прорвавший защитную дамбу психики, затопил девичье сознание, заставив стройные плечики под формой ссутулиться как у старухи. Но не только шок и стресс угнетали ее сейчас. Вырвавшиеся в момент истерики слова — жестокие слова, подлые, обращенные к самому близкому сейчас человеку, ничем не заслужившему предательства — делали больно сказавшей. Чтобы понять это, не нужен был диплом психолога.

Иной казалась сейчас Акеми. Добрая сдержанная девушка благородного воспитания сейчас больше походила на юную вдову на похоронах. Угрюмая прямая спина, прямые вытянутые руки на коленках и обращенный мимо Кейко и Ивана взгляд делала Акеми совсем другим человеком. И все-таки злобного, окрысившегося, не было в этом взгляде. Она походила не на напитавшуюся ядом склочную девчонку, а скорее на самурая, стоически не обращающего внимания на рану в присутствии своего сёгуна.

Иван снова тяжело вздохнул, и решительно заговорил.

— Слушайте, я знаю, что в ваших японских традициях ничего прямо не говорить, типа собеседник сам догадается, если не дурак. Вроде как лучше многозначительно помолчать. Как это у вас называется… тинмоку, что ли? Нет, невербальное общение и нежелание конфликтовать — это здорово, мне тоже не нравится стиль базарных торговок-скандалисток… а-а-а, блин, вы же не поймете. У вас продавцы исключительно вежливо и льстиво обращаются… черт, как же объяснить-то?..

Иван с расстроенным видом почесал в затылке. Затем устремил пристальный взгляд на Акеми.

— Не оратор я, но и смотреть на это тоже больно. Если по-простому, то я здорово уважаю людей, которые способны молча терпеть боль, не визжать и не биться головой об стену. Стойкость, сдержанность, сила — мы это очень ценим и у себя. Но до крайности не нужно доводить. Чтобы вам было понятно — замыкаясь от окружающих в своем горе, упиваясь собственной болью в гордом одиночестве, ты, получается, показываешь тем, кто оказался рядом — даже друзьям, даже близким — что они жалкие да ничтожные, не способны тебя понять, не хотят посочувствовать, как следует. Выходит, ты им веришь, презираешь даже. Справедливо ли это? Может быть, не нужно строить такие стены и дышать холодом? Сомневаюсь, что тебе самой от этого становится легче. Так зачем терзать себя и обижать других? Подумай — в тебе тоже кое-кто может нуждаться, кто-то может кончить очень плохо, если ты — вот именно ты — не поможешь. Понять руку и сказать: «а пошло оно все, я схожу на этой остановке» — проще всего, я понимаю. Жить дальше потруднее, конечно.

Потом он перевел глаза на Кейко.

— С тобой проще. Если хочется повтыкать куда-то колючки, ну… можешь хоть в меня. Мне не больно, да и тебе нечего переживать. Дай бог, выберемся, и в тот же миг можешь про меня забыть. Но думай головой, когда говоришь с подругой, с которой вернешься домой.

— Ха.

Амико выдохнула это короткое слово монотонно и совсем не так, как говорила обычно. Неожиданный пламенный монолог матроса заставил ее посмотреть прямо на него. Выражение в девичьем взгляде было невозможно прочитать. Акеми секунду помолчала и спросила:

— Упиваясь, говорите… Матрос-сан, вам когда-нибудь разрывали девственную плеву?

Он выдержал ее взгляд, тоже помедлил, и развел руками.

— Мне довелось быть только с другой стороны. Прости.

— Значит, вы не знаете, каково это, когда тебя, твою девственность, безвозвратно уничтожают, не так ли? Вы, мужчины, думаете, что это так просто, правда? Я до того даже не целовалась ни с кем. И я надеюсь, у меня есть хоть немножко права свыкнуться с мыслью, что я порченная оттраханная дура, пока вы сопровождаете нас в пути? Это не будет слишком оскорбительно для вас и моей подруги? Не беспокойтесь, я постараюсь, чтобы тот факт, что вчера моя жизнь оказалась безвозвратно сломанной, не доставлял неудобств. Не переживайте, я нисколько не упиваюсь, мне просто очень не хочется вспоминать, как меня насиловали. Можете мне посочувствовать, если вам кажется, что я лишаю вас такого права, если это дает возможность заподозрить меня в презрении к вам, спасшему меня от дальнейших надругательств. Я очень благодарна, и мне жаль, если вам могло показаться, что я смотрю на вас свысока.

Юная японка говорила ровным голосом, без тени озлобленности или ядовитого сарказма. Она искренне верила в каждое слово, и оттого страшнее становилось слушать эту семнадцатилетнюю девушку, звучащую гораздо старше своих лет, походя обзывающую себя грязными вульгарными прозвищами. Она, конечно, обиделась. Возможно, ей было стыдно. Но догадаться об этом можно было только со слов, не по лицу, не по голосу.

Кейко беззвучно заплакала. В отличие от подруги, по ней все было понятно. Она искренне чувствовала себя дерьмом.

Иван помолчал, нахмурившись, потом проговорил негромко и печально:

— Если уж и есть смыл обвинять кого-то в том, что он мог сделать, и не сделал — то меня. Я смотрел в прицел, как вас тащили, но выполнил приказ «не стрелять», чтобы не демаскировать себя и не нарушать внезапность. И то же самое я делал, когда других людей убивали… не удивлюсь, если тебе и их родным захочется меня проклясть. Я виноват перед вами… но и тогда, и сейчас считаю, что поступил правильно. На другой чаше весов было гораздо больше жизней… а невозможно исправить только смерть. Мне действительно этого не понять. Почему ты называешь себя «порченной оттраханной дурой»? Как ни крути, своими глазами я вижу только красивую и умную девушку, которая совершенно не виновата в том, что попала в лапы мерзавцам.

— Я ни в чем вас не виню, — помотала головой Амико. — Однако вам… не понять. Вам не понять, что такое для женщины потерять невинность столь греховно. Я ведь не какая-нибудь… Я не так воспитана.

Девушка медленно провела рукой по лицу.

— Давайте оставим этот разговор. Кейко, прости. Я больше не буду.

Маэми вздрогнула и еще ниже опустила плечи.

— Это ты меня прости, Ами-тян, я… — и она снова заплакала. — Ой… хейтай-сан, у вас тряпочка есть?

Иван вытянул длинную руку так, что выстиранный рукав камуфляжной куртки, на котором, правда, еще были заметны следы подозрительных пятен, оказался прямо перед носом Маэми.

— Сморкайся, сколько хочешь.

Не заставляя себя упрашивать, та вцепилась в ткань и принялась громко сморкаться и охать. Затем, оттянув рукав подальше, вытерла глаза чистым участком.

Амико тем временем, старательно избегая смотреть на собеседников, оглядывалась.

— Мы пойдем дальше или остановимся здесь до утра?

— Надо идти, конечно, — русский встряхнулся и легко поднялся на ноги, словно и не пробирался полночи по бездорожью. — Похоже, это ущелье расширяется, может быть, не придется лезть на взлобки поперек, а получится обойти ровнее. Вперед — и держитесь ближе, а то потеряемся. Похоже, я маху дал с первоначальным построением.

— Мы постараемся, — сказала Амико и поднялась. Кейко пару раз шмыгнула носом и мышкой юркнула мимо русского. Обернувшись, она вдруг спросила:

— Хейтай-сан, а вам очень тяжело будет из-за нас все менять?

— Не понял, что менять? — поднял брови русский. — И опять ты со своими хентаями. Подпрыгиваю всякий раз. Зови лучше Ванькой, ей богу.

— Как-как? — не поняла Кейко. — «Банька»? Ну и кличка.

Амико остановился, в недоумении оглянувшись на спутников.

— Что такое?

— Да я того… — поникла под взглядом подруги Маэми. — Я хотела узнать, сильно ли мы в принципе мешаемся Баньке-сану. А то раньше не задумывалась.

Японская транскрипция заставила Ивана выполнить классическую фейспальму:

— Банька… Блин, боги мои, боги! За что?!

— Что такое, Банька-сан? — снова не поняла Кейко.

— Банька-сан… — Акеми задумалась. — Какое странное прозвище. Оно что-то такое мне напоминает.

Тут она заметила, что русский чем-то недоволен.

— В чем дело, Банька-сан? Или мне называть вас… как это будет правильно… Ибан-сан? Я, выходит, неправильно выговаривала ваше полное имя?

— Ибан уже ближе, — вздохнул русский, — Хотя Иваном меня звали только в том, случае, когда я в детстве устраивал какую-нибудь шкоду. «Ива-а-а-ан, это что за безобразие?»

— Ибан… Ипан… Иф-фан… Ив-ван, — медленно, старательно шевеля языком, выговаривала Амико. — Как-то так? Я не могу понять на слух.

— А мне нравится «Банька», — неожиданно заявила Кейко, потерев припухшие раскрасневшиеся глаза. — Кавайно звучит. Хотя совсем вам и не подходит, Банька-сан. Вы такой большой…

— Ив-ван, — повторила переместившаяся следом Амико. — А что значит это имя?

— То же, что и Джон, Иоганн, Йохан, Жан, Хуан и Ян — «господь миловал». Вопрос о том, кого именно миловал, остается открытым. Бабушка моя имела свое мнение на эту тему, если взять статистическую выборку ее речей, то меня было бы правильнее называть «бисов сын».

— «Бисов сын»? — снова переспросила Амико, стараясь сохранять темп. — «Сын… сын демона»? Так это переводится? Почему же вас так называла ваша бабушка?

— А я подозревала, — вспомнила о своей манере вставить шпильку в разговор Кейко, но уже без прошлого энтузиазма.

— И не зря подозревала, — пробурчал Иван, перелезая через поваленный ствол дерева и хлюпая по мелкому ложу ручья дальше. — Бабушка была строгая, и компьютерные игры, а также китайские порно… тьфу, аниме это ваше не одобряла. «Только б тебе пялиться, окаянный!!! Иди лучше, спортом займись, чтоб тебя черти уволокли!» Куда деваться, приходилось идти на тренировку…

— Суровая старушка, — заключила Кейко, пыхтя и стараясь не отставать. — Прямо как дедушка Ами-тян.

— Мой дедушка, тот, что научил обращаться с винтовкой, — пояснила слова подруги Акеми. — Тоже был строг. Но он не ругался. Он порол меня резиновой скакалкой, заставляя заниматься бегом.

— Ага, поэтому ты и вышла на первенство школы и в соревнованиях участвовала, — недовольно пропыхтела Маэми. — Терпеть не могу телесные наказания, особенно для женщин.

— Дедушка был старого имперского воспитания, — защитила предка Амико. — И у него не было внуков-мужчин.

— Если взглянуть на результат, то нельзя не признать непреходящей ценности традиционного воспитания, — одобрительно заметил русский. — Я лично бабушке благодарен, а то и в самом деле стал бы сутулым эффективным менеджером. Хотя китайские порно… тьфу, аниме это ваше до сих пор посматриваю.

— Заметно, — в очередной раз пропыхтела Кейко.

— А я, к сожалению, никогда не смотрела ничего подобного, только слышала, — сказала Амико. — В основном, я читаю.

— Офигеть, в Японии жить и аниме не смотреть, — удивился Иван. — В голове не укладывается.

— Это грязный стереотип! — возмутилась Кейко. — Далеко не все японцы смотрят аниме. Я вот смотрю, но это не показатель.

— Ага, а кто тут только что всех русских обвинял в пьянстве и кровожадности? Вот вам обратный наезд — хмыкнул Иван. — Но вообще ты поднялась в моих глазах, Кейко-тян. Смело так признаешься, это не каждый сможет, наверное. Давай пожмем друг другу руки, как братья по разуму, то есть, по аниме. Раз уж я тоже грешен.

— Я вашу руку пожимать боюсь, — мрачно отозвалась Маэми и пробурчала: — Вы мне кисть раздробите и не заметите. Я за физкультурными достижениями не замечена и «Лав Хину» люблю вообще.

— Удивительная ты, все-таки, — раздвинув густые колючие ветки так, чтобы освободить проход для голоногих спутниц, покачал головой русский. — С какой стати я буду тебе что-то дробить? Я симпатичных девушек не только не обижаю, но вообще люблю, а уж анимешниц и подавно. До сих пор мне, правда, такие в реале не встречались как-то, а уж тем более настоящие, японские. Если не будешь чрезмерно вредничать, я с тебя пылинки буду сдувать. Тем более «Лав Хина» — это ж моя первая любовь! После Май Химе, конечно.

— Никогда не поверю, что здоровенный боевой киборг вроде вас может тащиться от приключений Кейтаро, а не от Мотоко Кусанаги, — решительно заявила Кейко, оседлавшая, похоже, любимого конька. — Вообще, эти гайдзинские ценители ничего не понима…

Она внезапно остановилась, будто оступившись.

— Э, Банька-сан, вы мне сейчас не комплимент ли сделали?

— Киборг?.. Хе-хе, да нашему брату, морскому лосю, любой боевой киборг по х… по колено, то есть. Хотя от Мотоко я тоже прусь, резкая такая тетка. Но, понимаешь ли, на мой гайдзинско-киборгский взгляд «Лав Хина» тоже обладает массой достоинств, и достоинства эти зовут Нарусегавой, Мотоко, Синобу и так далее. И уж раз тебе они тоже нравятся, я никаких комплиментов не пожалею! Если б ты еще ядом не плевалась и не шипела, то тоже была бы похвальной и правильной мегане-ко.

— Ничего я не плююсь! — споткнувшись, Кейко яростно притопнула ногой. — И нечего тут покровительственным тоном разговаривать. Я и так в курсе, что мы вам по гроб обязаны, вот!

— Какой такой покровительственный тон? Просто дружелюбный — и это совершенно нормально. Вы мне обязаны, я вам обязан — осколки-то мне из задницы выковыривали? Причем, можно сказать, я по обязанности действовал. Дал присягу Родине служить, а Родина взяла и послала ОЯШек спасать. Хочешь, не хочешь, иди и спасай. А вот в израненном матросском теле копаться — это уж только по зову сердца можно делать, из прекрасного общечеловеческого чувства гуманизма. Так я даже более обязанным выхожу, понятно? Не надо этого.

— Не обращайте внимания, Иван-сан, — заметила Амико. — У Кейко сложные отношения с мужчинами и комплиментами.

— Ты так и будешь напоминать мне про тот раз? — надулась Маэми. — Не хотела я сбрасывать того дурака с крыши! Кто же знал, что он вывалится за ограждение, когда я его оттолкнула?

— Многие считают это попыткой самоубийства, — мстительно отозвалась Акеми.

— Ого! Расскажите поподробнее, чтобы мне знать, чего в другой раз опасаться. Если Кейко-тян не только визжать умеет, но и врукопашную, я буду с опаской ходить. Только почему же самоубийство, раз это она дурака с крыши спихнула? Домогался? Ну, не могу сказать, что его не понимаю.

— Да никого я не спихивала! — взвизгнула Кейко, которую данная тема явно тревожила. — Я вообще не любительница пихаться! Ну, приставал один придурок во время перемены на крыше, ну, толкнула я его! Он сам упал, сам!

— Он не приставал, а просил с ним встречаться, — с садистским спокойствием сдавала подругу как стеклотару Амико. — Но Кейко так смутилась, что вырвалась, когда он попытался ее обнять, и убежала. Дело происходило на крыше школы, где часто уединяются ученики, и несчастный юноша вывалился за ограждение от ее толчка.

— Нечего было распускать руки! — свирепо заявила Маэми и поправила очки. — И было бы все нормально.

— Бедный парень сломал ребра, руку и ногу, — закончила рассказ Акеми.

— Хм, пытаться обнять девушку, которая этого не желает… это и называется «домогаться». Так что правильно ты его, стервеца, — кивнул русский, ловко спрыгнув с полутораметрового уступа. Здесь ручей переливался в очередную чашу-бассейн. Остановившись, он задумчиво смерил взглядом уступ и остановившихся наверху спутниц.

— Э… — Кейко, стремясь замять неудобный разговор, посмотрела на Ивана сверху. — Банька-сан, а мы так не спрыгнем.

— Ну почему же… — пожала плечами Амико.

— Спрыгнуть дело нехитрое, но дно неровное, камни. Я-то в ботинках, а вам в туфлях как бы ноги не подвернуть — это будет катастрофа. Так что давайте лучше прыгайте на руки. Под юбки не буду заглядывать, честно.

— Ох… — Кейко нервно сглотнула.

— Не беспокойся, — сразу же успокоила ее Амико. — Смотри. Ловите меня, Иван-сан.

И юная японка без промедления прыгнула в своеобразные объятия русского. Сильные руки тут же подхватили тонкое невесомое тело, не давая удариться о камни.

— Найс кетч! — улыбнулся тот, шагнул в сторону, и аккуратно поставил Амико на торчащий из мелкой воды валун. Впрочем, если бы не темнота, можно было бы заметить, что улыбка была несколько нервной, а на щеках проступил легкий румянец.

— Следующая, — обернулся он к Маэми. — Только не целься мне пяткой в лоб.

— Ох… — снова выдохнула Маэми и добавила: — Ух!

В следующий миг девушка неожиданно прытко прыгнула вниз. Единственной проблемой стало то, что, нервничая, она нырнула рыбкой, устремляясь торпедой в широкую грудь русского, столкновение с которой грозило превратить маленькую японку в лепешку.

Впрочем, он не сплоховал — легко развернувшись боком, чтобы девушка не врезалась в него головой, он ловко поймал ее левой рукой под грудь, а правой под ноги. Правда, энергия летящего тела все же заставила его повернуться вокруг оси, чуть попятиться и сильно прижать зажмурившуюся девушку к широкой груди.

— Уа-а-а-а… — тихо выдала сжатая сильными руками японка, замерев в живом капкане. — Уа-а-а-а…

Брыкаться она почему-то не стала, к немалому удивлению ловца. Вместо этого девичье тело заметно задрожало. Изумленный Иван почувствовал, как тонкие пальчики хватаются за грубую ткань его одежды, будто пытаясь схватиться сильнее.

— Ты чего, испугалась, что ли? — поднял он брови. — Да ладно, уж чего-чего, а девушек я наземь не роняю. Ну, разве что тех, которые весят больше меня.

Однако Кейко, судя по виду, вовсе не испугалась. В руках русского оказалась пунцово покрасневшая и сжавшаяся в комочек девушка, еще не до конца оправившаяся после множества недавних потрясений. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Маэми прильнула к большому сильному мужчине, страшно смущаясь.

— Я… Да нет, я ничего… — залепетала она, неловко шевелясь на груди Ивана и задевая его лицо длинными волосами.

— Н..ну… тогда хорошо, — русский, видимо, тоже почувствовал неловкость ситуации — а, может быть, и еще что-то — по крайней мере, он попытался слегка сдвинуть левое запястье, на которое чрезвычайно ловко улеглись небольшие грудки Кейко.

Иван повернулся и осторожно, словно хрустальную, поставил девушку рядом с подругой.

— Сы… Спа… сибо… — поблагодарила Маэми. Амико же, заметившая небольшой инцидент, тактично смолчала.

— Куда дальше, Иван-сан? — спросила она секундой позже.

Тот потихоньку утер выступивший на лбу пот и зашлепал вниз по ручью.

— По течению, по течению. Вон, уже светлеть начинает, кажется, из ущелья выходим.

Девушки послушно двинулись в указанном направлении. Кейко теперь двигалась быстро и суетливо, перестав пыхтеть.

— Долго ли нам еще двигаться? — спросила Амико.

— Наш лейтенант на такие вопросы всегда отвечает: «Сколько Родина прикажет», — ответил Иван, всматриваясь вперед, вдоль узкого извилистого русла ручья, зажатого между густых темных зарослей. Сейчас воды было немного, но, судя по наваленному по краям русла бурелому, в сезон дождей здесь мчался и громыхал камнями нешуточный поток. — А я, пожалуй, скажу: «Сколько ноги идут». Как совсем устанете, жалуйтесь. Но только не сразу. Смотрите, вон там, слева, расчищенный участок начинается. Кажется, к деревеньке вышли. Нужно быстро ее обойти по задам, и шмыгнуть в следующее ущелье.

— Деревня?..

Иван шумно втянул ноздрями воздух.

— Ага, точно. Дымком тянет.

Девушки принюхались следом.

— Точно… — протянула Кейко. — но… зачем же ее обходить? Там же люди, цивилизация… Может?..

— Иван-сан считает, что там те же люди, что и те, кого мы встречали, — перебила ее Амико. — Он же говорил, что с ними лучше не связываться.

— Ну… — Маэми явно захотелось что-то сказать. — Ну… там же… еда!

— Не думаю, что тут обитают такие же бандерлоги, как в той деревне, — покачал головой Иван. — Там явно был перевалочный пункт для всякой дури и контрабанды, и сборный пункт местных военизированных бандюков. Здесь больше похоже на обычную деревню — живут себе бирманцы, сажают там что-то. Но попадаться на глаза им нельзя — могут запросто настучать. Те же бандиты не из пробирки вылезли, небось, из окрестных деревенек и набирали рекрутов. А вот что касается еды… хм… тут надо подумать. Пошли вперед, только тихо-тихо.

Присмиревшие девушки послушно принялись следовать за русским, стараясь не шуметь.

Пройдя по воде еще метров двести, беглецы действительно оказались на краю бедной деревеньки. Узкое ущелье с крутыми стенками кончилось, выйдя на довольно широкую долину. Слева скалы завершились массивным останцом, за которым угадывалось уходящее в обратном направлении следующее ущелье — прорытое речкой, параллельной той, по которой они брели. Плоское дно образованной при слиянии долины было густо высокими зарослями тропических трав, среди которых торчали крытые листьями крыши домиков и угадывались расчищенные поля. Где-то ниже по течению лениво гавкнула собака — ей отозвалась другая.

— Вот черт, и здесь пустобрехи!.. — пробурчал Иван, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Глаза уже давно привыкли к ней, и общие очертания местности угадывались без труда, но в тенях густых зарослей что-то разглядеть было невозможно. — Но что самое хреновое, по левому борту ущелья скалы, да еще почти отвесные.

— Ой… — схватилась за сердце Кейко. — Я скалолазаньем не увлекаюсь.

— В самом деле, — покачала головой Амико. — Нам будет трудно пробраться, в отличие от вас, Иван-сан.

— Я тоже не Человек-паук. Для лазанья не столько сила и выносливость нужна, сколько растяжка. Забраться-то мы сможем, но вот слезть без веревки… можно навернуться. Как ни крути, или уходить обратно на северо-запад по следующему ущелью или на юго-восток вниз, мимо деревни, и в более обжитые места. Нам на юго-восток и нужно, по общему направлению. Но опасно… застукать могут.

— Может, все-таки стоит попробовать? — задумчиво сказала Амико. — Мы вряд ли выдержим крюк по ущельям. Простите, Иван-сан.

— Эхе-хе… мрачно вздохнул он. — И прошли-то мы за ночь километров девять. А тут двести, причем по прямой. По оврагам и все триста будет. Эдак придется месяц до границы идти. Мне-то приходилось по пятьдесят кэмэ в день давать, по хорошей такой дальневосточной пересеченке… но для вас это нереально.

— Еще раз простите, — снова изменилась Амико.

Не хотелось думать о том, мелькнула ли в голове русского мысль все-таки оставить двойную обузу. Девушка смолчала, решив не провоцировать возникновение нехороших идей.

Неизвестно, какие мысли скрывались за его хмурой задумчивостью, но Иван лишь махнул рукой, отметая извинения.

— Чего уж теперь. И не берите в голову — вы-то ни в чем не виноваты. И так уже все ноги сбили, — кивнул он на исцарапанные, покрытые синяками ноги спутниц. — Ладно, сочтем, что мы подумали, и я решил — пробираемся на юг. За мной.

Иван взялся за рукоятку висящего стволом внизу на груди автомата, приготовив его к немедленной стрельбе, и быстро двинулся вперед по берегу — удивительно тихо для такого крупного человека. Камни едва поскрипывали под его ботинками.

Изо всех сил стараясь не шуметь, обе девушки устремились следом за своим спутником. В отличие от Ивана, каждую из японок сковывала не столько осторожность, сколько страх. Им не хотелось выдать себя не только гипотетическим бирманцам, но и самому русскому.

У Кейко по спине ползли противные холодные мурашки. Дезориентированная бедами, ссорами и огромными руками Засельцева, она уподобилась тихой мышке, напрягая все силы для того, чтобы идти столь же тихо, как и ее грациозная подруга.

Домики были расположены не вплотную к руслу — вполне логично, если вспомнить про муссонные паводки. Поэтому, следуя ручью, они смогли без особых проблем преодолеть практически всю деревню, не потревожив обитателей. Пробравшись под канатным мостом, мимо хлипких мостков, где, надо полагать, стирали и мыли посуду. Склоны повыше оказались засыпаны мусором — битыми бутылками и ржавыми банками. Берег стал круче, и дома приблизились к ручью настолько, что стало пованивать от мусорных куч. Где-то поодаль затявкала собачонка, и Иван остановился, приложив палец к губам и пережидая.

Обе японки испуганно замерли. Кейко невольно схватила подругу за руку, и Амико, позабыв недавнюю ссору, крепко сжала ладонь Маэми.

Собачонка погавкала и успокоилась. Выждав еще немного, когда тишину нарушало лишь журчание воды и неумолчный треск ночных сверчков, Иван двинулся дальше.

Еще полкилометра, и деревня кончилась. Миновав последний мосток, русский шагнул в сторону и выглянул через перегиб русла. Замер, всматриваясь, потом, жестом подозвал к себе спутниц.

— Вон там тропа идет вниз по течению. Пойдем по ней, чтобы побыстрее от деревни отойти. А то скоро уж рассвет. Заря тут быстрая, надо будет удалиться и спрятаться, и не теряя времени. Только вон, смотрите, — он вытянул руку, указав на последнюю хибарку, торчащую из высокой травы метрах в сорока. На открытой терраске, опоясывающей домик, сушилась какая-то сельхозпродукция. С обреза тростниковой кровли свисали длинные гирлянды каких-то плодов или овощей.

— Воровать некрасиво, конечно, тем более, у бедняков. Но на голодный желудок далеко не уйдешь. Давайте-ка, выбираемся на тропу по-тихому. Подождете там, а я пойду, стащу что-нибудь.

Японки закивали и последовали за русским.

Прокравшись по ведущей от берега ручья тропинке, Иван осторожно огляделся, прислушался, и, перебежав более широкую тропу, уходящую влево. Никого и ничего не заметив, стащил со спины ранец РД, перепрыгнул через низкую оградку палисадника и принялся шуршать гирляндами подсыхающих плодов сельскохозяйственных усилий. Судя по всему, это оказалось не так уж просто — плоды Бирмы мало напоминали родную картошку или даже лук, так что ему пришлось принюхаться и даже куснуть пару незнакомых плодов, чтобы определить степень съедобности. Глупо было бы наворовать чего-нибудь, вроде красного перца.

Дегустация привела к тому, что он осторожно отцепил пару гирлянд, засунув их в ранец. Но, увлекшись этим занятием, он не заметил, как циновка, прикрывающая вход в хижину у него за спиной, отодвинулась, и на пороге возникла смутная фигура.

Но фигуру эту заметила Амико, пристально следившая за рейдом Ивана. Увидев, как кто-то выбирается на улицу, девушка беззвучно дернулась, не зная, что же теперь делать. Еще секунда — и русского заметят, а там и до шума недалеко. Неужели все пропало?!

Как ни странно, Кейко среагировала быстрее подруги. Не имея ни малейшего представления, поможет ли это, девушка в очках схватила с земли мелкий камушек, весь в коричневых потеках, и кинула в стенку хижины с дальней стороны от конца терраски, где шуршал русский. В темноте раздался отчетливый глухой стук.

Звук заставил Ивана резко обернуться. Мгновенно оценив ситуацию, он стремительно прыгнул на терраску. Атака снесла щуплую фигуру незнакомца, как шквал срывает висящее на веревке белье. Ударив его об пол, Иван прижал горло противника левой рукой, а правой занес неизвестно когда выхваченный нож, готовясь пригвоздить того к бамбуковому полу… но почему-то замер.

Амико зажала ладонью рот, чтобы не закричать, Кейко громко задышала.

Русский, нависнув над щуплым противником, способным лишь задушенно хрипеть, не двигался. Пять, десять, двадцать секунд… Наконец, нож медленно опустился… нырнув обратно в ножны.

Иван сорвал какую-то сушившуюся на веревочке рядом тряпку, заткнул пленнику рот импровизированным кляпом и рывком вздернул на ноги. Заломленные за спину руки заставили того согнуться и болезненно застонать. Теперь стала очевидной разница в росте — пленный бирманец оказался едва выше пояса здоровенного спецназовца. Ребенок?..

Оглядевшись, русский сорвал и веревку, связал пленника и, легко подняв, перекинул через плечо. Еще секунда, и Иван присоединился к остолбеневшим спутницам.

— Ух, — выдохнула Амико, шагнув ему навстречу. — Иван-сан, как хорошо, что вы такой быстрый. Я остолбенела…

Девушка выглядела испуганной и бледной. Кейко же, казалось, оживилась, раскрасневшись.

— Ух, черт! — горячо зашептала она, поправляя очки. — Чего ж делать теперь?!

— …Я идиот! — злобно бросил Иван. — Это ж надо — не услышать, как в двух шагах кто-то ходит! Вот до чего жадность людей доводит, так твою и распротак… А-а-а-а, блин, теперь только бежать остается. Давайте за мной, живее! Вся болтовня только на ходу.

Подкинув перепуганного мальчишку, которому с виду было лет двенадцать, русский припустил было по тропе так, что только пыль взвилась, и у девушек упало сердце — такого темпа им было не вынести. Однако метров черед пятьдесят он одумался, притормозил и оглянулся, дожидаясь их.

Едва поспевая, обе японки во весь дух нагоняли русского, однако, никак не поспевая. При этом они немилосердной шумели и трещали, как казалось чуткому матросу.

— Их, ух, эх!.. — выдала, подбегая, Кейко.

— Ох! — вторила ей Амико. — Иван-сан, мы долго так не выдержим. Я-то еще что-то смогу, я бегунья, но Кейко…

— Кейко-тян ляжет и умрет прямо тут, — честно призналась девочка в очках.

Иван с видимым усилием заставил себя сбавить шаг. По сравнению с горными джунглями, где они пробирались всю ночь, эта узкая, но натоптанная тропинка выглядела настоящим шоссе, и он явно с трудом удерживался чтобы не припустить во весь дух.

— Останавливаться нельзя, надо уйти как можно дальше. Да и пацана непонятно куда девать. Вот ведь угораздило…

— Вы зачем его с собой потащили, Банька-сан? — подала голос Кейко.

— И что нас с ним делать? — подхватила Амико. — Это же… ребенок?

— В том-то и вопрос… что делать. А-а-а… вот же твою мать!.. — Иван сильно постучал себя кулаком по лбу. — …И ведь в инструкции-то все написано, как, что и почему…

— А что… — Амико старалась держаться ближе к русскому. — Что там написано?

— Как раз на такой случай, — сплюнул Иван. — «В случае обнаружения группы гражданскими лицами, при невозможности захватить и вывести их в расположение своих войск, свидетелей ликвидировать»…

— То есть, вы должны его… убить? — спросила Акеми, дыхание которой перехватило от быстрого темпа передвижения… возможно.

— Должен… по идее, — пробурчал Иван. — И не в инструкции дело… хотя и инструкции написаны кровью. Если отпустить пацана, он же нас заложит — видел, дескать, подозрительных… А, блин, вот же я кретин, надо было хоть глаза завязать… теперь уж поздно. А как только по деревне слух пройдет, может и к триадовцам попасть — а уж они на нас злы, наверное, как черти…

— Я… — Амико помедлила. — Я понимаю.

— Чего вы там понимаете? — отставшая Кейко с трудом догнала спутников.

— Понимаем, что у нас большущая проблема, — пробурчал Иван. — Как решать ее, понятно… но очень уж не хочется.

— Это вот это, что ли, большая проблема? — недоверчивая и наивная Кейко бесцеремонно ткнула пальцем в мягкое место свесившегося с плеча русского пленника. — Какая-то она больно хлипкая для большой проблемы. Киньте его под куст, Банька-сан.

— А он встанет, пойдет и всем расскажет, что видел трех иностранцев. Вы в своих сэйлор-фуку за бирманок не сойдете, да и я, пожалуй, тоже. И через часок за нами устроят погоню с собаками, ягдкомандами и эсэсовцами.

— Хм, — Кейко поправила очки на ходу. — Тогда… свяжите его, чтоб не встал.

— Так он перетрет веревку и развяжется, или пойдет кто по тропе и найдет.

— Гр-р-р… — яростно теребила очки Маэми. — Чего ж с ним делать-то?

Тут до нее дошло.

— О… Ага… Угу… Банька-сан, а вы его не того… не этого?

— Похоже, придется все-таки того… этого, — мрачно проговорил Иван, не останавливаясь. — И спрятать где-нибудь подальше.

— Бр-р-р-р, — Кейко нервно сглотнула. — А что, совсем-совсем никак по-другому?

Амико промолчала. Девушка смотрела в сторону и едва не споткнулась на очередном шаге, но в последний момент смогла удержаться.

— Как нехорошо, — сказала она, наконец. — Из-за нас вам придется… убить ребенка. Может…

Девушка прибавила шаг, держась рядом с Иваном.

— Давайте… мы сами?

Иван смерил ее долгим и непонятным взглядом, и лишь покачал головой.

— Охренеть. Вот они, самураи… И еще что-то бурчат про злобных русских.

— Но ведь ребенок попал к вам в плен из-за нас, — настаивала Амико. — То, что вам придется пролить его кровь, это… несправедливо. Вы бы даже не встретились с ним, если бы не необходимость нас кормить.

Русский отвернулся и мрачно проговорил:

— Не туда идет разговор. Если бы у меня вообще хватило духу его убить… я бы сделал это сразу, и никуда бы не таскал. Может быть, это и выбивается из образа кровожадного русского спецназа, но… так оно и есть. В общем, убивать его я не буду, и уж тем более я не стану взваливать грязную работу на кого-то другого. Вся уже пролитая кровь, и та, что еще придется пролить — на моих руках. Я ни на кого не собираюсь перекладывать ответственность.

— Я не хотела вас оскорбить, — сказала Амико. — Но что же иначе делать с этим ребенком?

— Ну вы вообще… — прокомментировала Кейко.

— Да какие уж тут оскорбления… лучше бы взяла и надавала мне пинков за глупость и тормознутость. Это ж надо было так проколоться!.. Говорила мне бабушка — не воруй, не воруй яблоки, бисов сын, отольются кошке мышкины слезки! И как я не услышал, что он встал и вышел на терраску?.. Наверное, потому что весу, как в курёнке…

Подкинув висящего на плече мальчишку, который стоически молчал, и лишь крупно вздрагивал время от времени, Иван еще раз вздохнул, потом продолжил:

— Ладно, теперь деваться некуда. Придется взять его с собой, пока не уйдем подальше. Там отпущу, не убивать же невиноватого, в самом деле. Но придется поднажать — ведь пропал парень непонятно куда, наверняка искать станут.

— Мы постараемся не отставать, — сказала Амико. — Только… я все равно не хочу давать вам пинков.

— Ну, уговаривать не стану, еще за мазохиста сочтете, — Иван прибавил шагу.

6

Но над верхушками тропических деревьев уже разгорался стремительный южный рассвет, заголосили просыпающиеся дневные птицы и еще через километр русский вдруг резко свернул в сторону, прыгая по камням в русле небольшого ручейка, левого притока разлившейся речки, которой следовала тропинка.

— Вперед, поднажмем напоследок. Сдается мне, в ущелье есть укромные места, чтобы заховаться на день. Еще немного, еще чуть-чуть. Знаю, что ноги сбили и устали, но обещаю награду. Сейчас приготовим пожрать чего-нибудь.

— Мы в порядке, Иван-сан, — тяжело дыша, отозвалась Амико, забывшая старые обиды и державшая за руку откровенно вымотавшуюся Кейко.

— Да вообще, — выдохнула Маэми. — В таком порядке, что хоть в гроб клади.

Девушки заскользили среди камней, следуя за русским, оступаясь и поплескивая водой.

Они удалились от тропы километра на полтора, и, когда ущелье стало совсем узким и темным, выбрали одну из многочисленных пещер и гротов, которые чернели в известняке. Иван ссадил с плеча пленника, прислонив его к замшелой стенке, устало потянулся и присел перед ним на корточки. Мальчишка, съежившись от страха и прижав к груди связанные тряпкой кисти, следил за ним черными глазами, снова начав дрожать. Он был тощий маленький, и хотя по виду ему можно было дать лет двенадцать, неизвестно, как это сочеталось с детьми тех стран, где росли Иван и девушки. Возможно, маленький бирманец был и постарше. Густые, не очень чистые черные волосы падали ему на глаза, майка и трусы были ветхими, едва не расползаясь под пальцами. Иван провел пальцем по аккуратно заштопанной — явно заботливой материнской рукой — прорехе на животе. Тощие костлявые коленки были в обычных старых мальчишеских синяках, а босые ноги пестрели характерными для простых жителей Юго-Восточной Азии язвочками и нарывами — ходьба босиком по жидкой грязи в сезон дождей и рисовым полям в остальное время не проходила даром.

Иван помолчал немного, потом осторожно похлопал мальчишку по плечу и заговорил по-русски мягко, успокаивающим тоном:

— Слушай сюда, хоть и не понимаешь ни черта. Прости, что связал — так вышло. Не дрожи особо сильно-то. Детей я не ем точно так же, как не трахаю и не забижаю подвернувшихся беззащитных ОЯШек. Да, даже несмотря на то, что они оказались неожиданно симпатичными. Ну, ты меня понимаешь. Бояться не нужно, прогуляешься с нами на пару деньков, потом отпущу. А сейчас сиди тихо и не рыпайся, иначе всем будет плохо. Ферштейн?

Приложив палец к губам, он многозначительно уставился мальчишке в глаза. Тот что-то прерывающимся тоном пробормотал и часто закивал.

— О, понимает. Дивны божии дела.

— Он вас понимает, Иван-сан?

Амико показалась сбоку от большого русского и посмотрела на ребенка. Юная японка с удивлением смотрела на этого мальчонку. Ей казалось удивительным, что люди могут быть вот такими: худыми, грязными и больше похожими на зверят. Но так ли она отличалась от этого мальчика сейчас, после двух дней пути?

Неужели все то, что она воспринимала как должное — чистота, уход, комфорт — так неравномерно встречаются в мире?

— Кто же его поймет? Вон как дрожит, бедняга. Так, вот что… — Иван вытащил из кобуры на разгрузке кургузый пистолет и вручил Амико. — Присмотрите за ним минут десять — мне нужно на подходах устроить пару ловушек, чтобы не было нежданчиков. Но если начнет брыкаться — пугайте, а стрелять не стоит. Хорошо? Еще лучше бы, конечно, не пугать, а утешить пацана. Вы же не такие страшные, как я… ну, уж как выйдет.

Девушка чуть неуверенно, но крепко взялась за оружие и кивнула вслед русскому. Она села напротив съежившегося мальчика, всем видом демонстрируя спокойствие и уверенность, лишенные, как она надеялась, враждебности.

Кейко же, избавленная от должности стража, подобралась к ребенку с другой стороны и во все глаза рассматривала мальчугана сквозь очки.

— Вот странный, — заключила она через минуту.

Русский, покопавшись в карманах разгрузки, вытащил американскую гранату — трофейную, из тех, что он отобрал у побежденного главаря игиловцев — и моточек шнура, что-то прикинул, кивнул сам себе, и, тихо ступая по крупным камням, убежал вниз по течению, скрывшись за поворотом ущелья.

Девушки остались наедине с маленьким бирманцем. Тот, проводив глазами громадную фигуру в камуфляже и лохматой накидке, с некоторым облегчением перевел дыхание. Потом опасливо взглянул на вооруженную Амико, и покосился на Кейко.

Потом пошевелил связанными ногами и пробурчал довольно тонким голосом:

— Чено тиния натэ…

— Ну и говор у него, — продолжала разглядывать нового соседа Кейко. — Собачий какой-то.

— Не надо снобизма, — сказала Амико и покосилась на связанные ноги пленника. — Кажется, он чего-то хочет.

— С чего ты взяла?

— Судя по тону, он недоволен. Наверное, болят, они ведь связаны.

— Ага, развязать его, что ли, просит? — сообразила Кейко. — Фигушки.

Маэми сурово покачала головой.

Видимо, угадав по тону, какой был дан ответ, мальчишка сморщил мордочку и тихо захныкал. Слезы закапали на пыльные побитые коленки.

— А-а-а… — немедленно отодвинулась от него Кейко. — Ами-тян, он ревет!

— Я вижу, — сдавленным голосом отозвалась Акеми.

Юные девушки, несмотря на передрягу, в которую попали, не были чужды извечного женского сочувствия к слабым. Совсем не злые по натуре, они не умели бесстрастно выносить чужие слезы; тем более, что по возрасту мальчишка годился на роль младшего братца, которого воспитание требовало утешать и защищать. Обе японки сконфуженно переглянулись, не зная, что делать.

— Может, у него ноги болят?

— Может. Развяжем?

— А вдруг побежит?..

Вопрос остался без ответа. Не будучи дурами, девушки понимали, что развязывать пленника нельзя. Ивану удалось вселить в их души страх разоблачения, поимки и преследования. К тому же, обе они чертовски устали за день.

И все-таки…

— Давай я, что ли, ослабить, попробую… — пробурчала, наконец, Кейко и подобралась поближе к бирманцу. Ткнув его в коленку, японка показала свой крохотный кулак и взялась за путы.

Тот, хлюпнув носом, сжался еще больше, явно опасаясь и Кейко тоже. Судя по его выражению, бедняга действительно совершенно не понимал, к кому он угодил.

— У-ух! — Кейко попыталась распутать узы, но сноровка русского давала о себе знать, и несчастная школьница не смогла ослабить пут на ногах мальчишки. — Ну, киборг-убийца!

С мясницким кряхтениям девушка в очках заново схватилась за ноги пленника и принялась тянуть узлы на веревке. Наконец, юный бирманец почувствовал, как связанным ногам стало свободнее, хоть веревка и не была снята.

На смуглой мордашке отразилось облегчение — он быстро зашевелил затекшими пальцами ног, восстанавливая кровообращение, после чего со щенячьей благодарностью взглянул на девушку в очках.

— И нечего на меня таращиться, — смущенная его взглядом Кейко отодвинулась, поправляя очки.

— Похоже, ему лучше, — сказала Амико и, отодвинув руку с пистолетом, спросила. — Все хорошо?

Она знала, что мальчик ее не поймет, но постаралась придать голосу дружелюбную и вопросительную интонацию. У русского ведь, кажется, получилось.

Парнишка еще раз шмыгнул носом, утерся связанными руками, и что-то проговорил с вопросительной интонацией. Но что — Бог весть. Бирманский язык не имел абсолютно ничего общего с японским, и понять его было совершенно невозможно.

В этот момент из-за камней в пещерку запрыгнул Иван. В его руках была охапка хвороста. Быстро схватив взглядом обстановку и заметим ослабленные веревки, он покачал головой, но ничего не сказал, а принялся быстро складывать из камней подобие очага.

— Вот. Ветер снизу, к счастью, в долину дым не потянет. Солнце нагревает воздух, и он вверх идет. Вот преимущество дневок — вечером хрен бы мы тут костерком побаловались — холодный воздух вниз идет, и дым весь был бы в деревне. Мигом бы учуяли, кому не надо.

— Костер? — встрепенулась Кейко. — Это, в смысле, будет тепло?!..

Девушка прямо-таки подскочила от радости.

— Банька-сан, вы волшебник!

— Хе-хе, — слегка польщенный ее искренней радостью, Иван почесал в затылке. — Да тепло-то скоро и так будет, даже как бы и не слишком жарко. Главное, сейчас мы сочиним кой чего перекусить, а то живот уже к позвоночнику прилип.

Быстро разведя костер, он вытащил из РД несколько клубней, слегка похожих на переросшую редиску, только плотнее.

— Это вроде бы батат? Я его только на картинках видел, но, говорят, родственник основы жизни на земле — то есть картошки. Это, ясен перец, самая лучшая рекомендация. Кажется, в Японии у вас его выращивают, и он вообще не редкость, так? Тогда вы же, наверное, знаете, как его готовить, батат этот?

— Хм, — Амико взвесила пистолет в руке. — В принципе, я могу попытаться что-нибудь приготовить. Можно пожарить, можно сделать салат, можно даже, при желании, натолочь пюре. Если бы был сахар, я бы могла даже…

Она осеклась.

— Впрочем, нам сейчас не до кулинарных изысков.

Иван утер рукавом обильно выступившие слюни и опустил подернутые мечтательной поволокой, воздетые к небесам глаза на грешную землю.

— …Изыски… я изыски люблю. Но из всех кухонных причиндалов только костер и фляжка. Может, просто испечь? Ну, как картошку?

— Можно и так, — кивнула Амико. — Принцип не сильно отличается. Но я могу и… могу и приготовить что-то посложнее, даже просто вашим ножом…

Почему-то девушка засмущалась.

— Правда?!.. Ух ты! — Иван мигом вытащил НРС из ножен, но его уже протянутая, было, рука задержалась. — Сейчас, только…

Он отошел к струящемуся по дну пещеры ручейку и тщательно вымыл нож. Потом вернулся, вручив его Амико.

— Острота, конечно, не кухонная, угол заточки не тот. Но я точил, старался.

— Ничего, я справлюсь, — Амико взяла нож, приняла из рук Ивана батат и взяла тонкую хворостину из принесенного русским пучка. Отойдя к ручейку, девушка тут же взялась за трофейные продукты, неловко, но старательно орудуя непривычным ножом.

Кейко тем временем во все глаза разглядывала худенького пленника. Тот, с ужасом вытаращивший глаза, когда камуфляжный гигант снова вытащил свой страшный нож, теперь немножко успокоился, но продолжал с опаской следить за ним. Он даже поелозил слегка, чтобы спрятаться за сидящей перед ним Кейко от взгляда русского.

— Банька-сан, а он вас боится, — заметила Маэми, поправляя сползшие очки. — А меня почему-то нет.

Повернувшись к мальчонке, девушка возмущенно показала ему язык и сердито фыркнула.

— А мне, может, тоже хочется быть страшной и ужасной. Только чтобы он не ревел.

Иван виновато и смущенно почесал в затылке.

— Если бы на меня напал орк ростом три с половиной метра, придушил и чуть не зарезал, я б тоже боялся. Стыдно, блин… Не знаю, как ты, но я бы не хотел, чтоб при виде меня все с визгом в панике разбегались. Нет, супостаты пусть боятся и кладут в штаны, это правильно… но вот мирные жители… хм. Вот представь, я теперь по нашей серпуховской улице Володарского мимо «Гусарской баллады» пройти не могу. А всего-то, в том году, я уж как раз в армию собирался, пара недель осталось. Сижу дома, смотрю напоследок «Сворд Арт Онлайн», никого не трогаю. Вдруг — звонок. Сестрица — имоута, по-вашему — вся в слезах и соплях, звонит, запершись в туалете. Представь дурочку — на пару с такой же пустоголовой подружкой поперлась с какими-то незнакомыми парнями в кафе. Те поддали, и давай напирать и бычить, намекать, а типа не углубить ли знакомство. Соплюшки догадались, что дело плохо, но те их прижали и даже из-за столика отпускали только в туалет по одной. Ну, я подхватился, помчался как оглашенный, благо городок маленький, все рядом. Пришлось соплюшек отбивать, потому как парни еще и джигитами оказались, за ножики, и все дела. Ну, я не зря кандидат по самбо, с помощью табуретки и такой-то матери восстановил конституционный порядок… но имущество и джигиты малость пострадали. Последнюю неделю мимо ходил с поднятым воротником — стыдно было, потому как даже знакомые стали пальцами показывать: «Вон он, смотри, какой страшный, чуть что не по нем — так одним ударом вынесет через три двери на улицу.» Тьфу.

— Ух ты… — Кейко смотрела на Ивана большими глазами, в которых впервые появился искренний неподдельный восторг. — Банька-сан, да вы… вы круты! Нет, правда! Я, конечно, терпеть не могу насилия, но вы же прямо… прямо благородный самурай, черт побери! Мало кто в наши дни вот так бесстрашно бросится защищать сестру. Разве что полицию вызовет. Плюньте вы на ваших дураков-соседей!

Девушка воинственно потрясла кулачками.

Покосившись на нее, он вздохнул, очевидно, убедившись, что его рассказ возымел эффект, обратный тому, что он хотел в него вложить. Потом махнул рукой.

— Да ерунда. Если бы в тебе было бы 98 килограмм, ты бы тоже швыряла всех приставучих ухажеров, не напрягаясь. Лучше скажи, что это там такое делает Акеми-сан? Я-то думал испечь просто, а она что-то такое необыкновенное сочиняет…

— Вот, взгляните, — неслышно подошедшая к беседовавшим Амико продемонстрировала Ивану аккуратно порезанный на дольки батат, нанизанный на хворостину. — На открытом огне я могу довести его до состояния, когда он будет напоминать нечто среднее между печеным картофелем и жареным. Достаточно приятно на вкус, насколько мне известно. Это, конечно, мелочь, но, как мне кажется, приятней, чем обыкновенный печеный батат.

На этот раз, чтобы утереться, Ивану пришлось отвернуться, но даже со спины было слышно, как смачное хлюпанье сопроводило длительное, трубное бурчание. Судя по всему, пищеварительный аппарат в целом и слюнные железы в частности у матроса спецназначения функционировали безупречно.

— Вот блин, что-то я оголодал. Комично… не находите?.. — слегка покраснев, он принялся разгребать костерок, чтобы организовать подходящие угольки. — Ну давай, скорей же!..

— Не торопитесь. Иван-сан, — когда угольки были организованы, Амико склонилась над ними, пристраивая хворостину. — Держите вот так и поворачивайте каждые тридцать секунд. Я пока что сделаю вторую порцию — думаю, мы все проголодались, да и… у нас ведь еще один едок. Надеюсь, вы не против, если мы его покормим?

— Да это ж его батат, вообще-то. Конечно, пацану тоже нажарим, а то уж совсем по-свински было бы. М-м-м, пахнет-то как!..

— Главное, не торопитесь, — и Амико ушла нарезать очередную порцию.

— Хм, — неопределенно фыркнула Кейко, вдыхая аромат вместе с русским. — Всегда я завидовала кулинарному кун-фу Ами-тян. Сама я готовить умею, но она гораздо лучше. До сих пор помню, как она бенто готовила своему… э, в общем, бенто готовила.

— Кулинарное кун-фу — это хорошо сказано, — согласился Иван, жадно втягивая воздух. — Я б не отказался, чтобы и мне готовили бенто. Только у нас, во-первых, не принято, а во-вторых — мне некому. Матери некогда, а имота лентяйка, я ей даже сам готовил иногда, потому как раньше вставал. Но все, кончилась у нее малина, как я в армию ушел. Пусть теперь сама напрягается… бва-ха-ха! — злорадно хохотнув, он покосился на Амико, которая с серьезным выражением лица строгала батат, и, понизив голос, поинтересовался: — Вот даже завидую тому, кому готовит Акеми-сан, здорово ему подфартило. Только что же она тогда так убивалась? Ну, ночью-то?..

— Да нет у нее никого, — мгновенно занервничала Кейко, поняв, что невольно затянула собеседника на тонкий лед. — Ну, в общем… Эм… Ладно, она про меня рассказала, и я расскажу. Банька-сан, вы ведь видите, что Ами-тян очень красивая? Она очень популярна у нас в школе, но ни с кем не встречается. У нее… ну, вроде как сердце разбито, вот.

Иван сочувственно кивнул.

— Точно говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Парней ваших я понимаю — к эдакой принцессе эльфов запросто не подойдешь, наверное, как посмотрит ледяным взглядом… Тем более, говоришь, сердце… А что значит, разбито?..

— Да так и разбито. Она добрая, вы не подумайте, ледяным взглядом не смотрит. Она просто вообще не смотрит. Тут вот какое дело — ей по наследству не передалась чванливость семейная. Мы рассказывали уже, какие у нее родители, да дедушки с бабушками туда же… В общем, Ами-тян вроде как из благородного общества, из приличной публики. Когда учились мы на первом году старшей школы, ее перевели в мой класс. И был тогда один мальчик… кхм, ну, вы понимаете. В общем, он ей нравился, она ему тоже. Только он был не из благородных. Мать у него хостессой в баре работала, а отца давным-давно след простыл. Бедный был, даже учиться после школы продолжать не собирался, работать идти хотел. Нормальный был парень, не дурак, не пьяница, даже не курил. Они познакомились-то на стадионе, когда Ами-тян бегала. Ну, Ами-тян вроде как все равно было, какой он, да только не в ней дело. Ее дед, тот самый, который старый самурай, с вашими воевал во Вторую Мировую, как-то узнал, что у нее ухажер есть. Ну и чуть у старика крышу не снесло — сущий разгром ее родителям устроил. Мол, как это так, какой-то оборванец — и к благородной девице подходы делать осмеливается. Запретить велел и не пущать. Только они все равно украдкой на свидания бегали. Без грязи, даже поцеловаться вроде не успели. У нас, у японцев, иногда с этим строго. Они разве что за руки держались. Но дед не успокоился. Поймал однажды этого паренька и давай ругаться. Да так разошелся, что тростью его стукнул. Ну, парень машинально и ткнул старика кулаком. А тот возьми и упади. В общем, старик попал в больницу, а у Ами-тян с ухажером были какие-то непростые разговоры, и… в общем, он перевелся из школы, а у нее до сих пор что-то осталось. Она по нему и сохнет до сих пор. Когда старик через год от инфаркта умер, Ами-тян даже искать пробовала. Да не нашла.

— М-да, грустная история. Старичков толкать нехорошо… я этого тоже не одобряю. Хотя, видно, тот еще гриб был. Да, и грустно, что она его не нашла, может быть, не мучилась бы так теперь. А то на нее же смотреть страшно было. Я ей даже пистолет дал с пустой обоймой на всякий случай — вдруг решит это… по-вашему, по-самурайски… Ты бы поддержала ее Кейко-тян. Я же вижу, вы близкие подружки, да и ты не такая уж вредная, если поискать под колючками. Хотя не мне, конечно, вам указывать…

— Ничего я не вредная! — возмутилась Кейко. — Я просто откровенная. А Ами-тян я и так поддерживаю, как уж могу. Мы и сдружились-то потому, что обе не очень такие… как бы это сказать… ну, у нас нет такого, чтоб куча друзей, а положиться не на кого. Мы дружим редко, но крепко. Ами-тян хорошая, добрая, ласковая, спокойная. Я с ней и не «вредная», потому что она хорошая. Вот не пытались бы меня кровожадно подкалывать, я бы и с вами добрая была, Банька-сан! Кстати…

Кейко заговорщическим жестом поправила очки.

— Я-то ладно, а вот ваша поддержка ей точно помогает. Павда-правда! Вы когда говорите, она вам верит. Не знаю, наверное, это из-за того, что вы сейчас наша единственная надежда на спасение, но ей важно, что вы говорите.

— Не знаю уж, с чего ты взяла, что кровожадный гайдзинский подкольщик и головорез может быть хоть каким-то авторитетом для эдакой Ямато Надэсико… но я, конечно, не хочу, чтобы она над собой что-то нехорошее сотворила. Постараюсь уж такого не допустить. И ты не переживай — раз уж нас судьба свела, я вас в обиду не дам. Ладно, вы пока жарьте, а я сбегаю за дровишками, — он выпрямился, чуть не упершись головой в свод пещеры и, легонько похлопав Кейко по плечу твердой, как доска, ладонью, вышел наружу.

Амико вернулась со второй порцией на еще одной хворостине и присоединилась к подруге. Вскоре под сводами затрепетал аромат готовой еды. Акеми постаралась, и шашлык из батата дошел на костре до нужной кондиции, с чуть затвердевшей корочкой и пропеченным нутром.

Кейко держала две готовые порции над огнем, чтобы не остыли, а Амико взялась за очередную хворостину и вдруг посмотрела на маленького бирманца.

— Ты хочешь есть? — спросила она и для гарантии указала на державшую еду Кейко.

Тот осторожно кивнул — видимо, девушки, да еще и с азиатскими чертами лица, его не так пугали.

— Вот и отлично.

Амико вернулась к подруге и взяла у нее первую из готовых порций шашлыка. Подойдя к мальчику, она сунула теплую хворостину в связанные тряпкой руки ребенка.

— Надеюсь, ты сможешь так есть. Приятного аппетита.

Тот принял палочку, принюхался — видимо, блюдо было новым и для него — и принялся осторожно обкусывать. Бесшумно появившийся Иван чуть не заставил его подавиться.

Вывалив очередную охапку сушняка, русский устроился на камне поближе к костерку и жадно принюхался. На его лице было написано ожидание.

— Банька-сан! — тут же подскочила Кейко. — Нате!

В руке ее качнулась источавшая ароматы хворостина со свежеприготовленной порцией. Амико тем временем готовила батат уже для самих девушек.

Гулко сглотнув слюну, Иван, тем не менее, поднял палец.

— Не знаю, как у вас в Японии, а у нас сперва идут дети, обычные и грудные, потом женщины, потом мужики. Давайте вы сперва поешьте, а я после вас… а то все сожру, и оглянуться не успеете.

— Нет, Иван-сан, — обернулась к нему Амико. — Простите мне эту вольность, но на этот раз командую я. Ешьте, восстанавливайте силы. Мы о себе тоже не забудем. Ведь еда в моих руках. Ешьте.

Кейко, не ожидая возражений, вложила в ручищу русского хворостину.

— И нечего тут рыцарствовать. Мы и так знаем, что вы хороший. Только еще большой и страшный кровожадный русский, — Маэми показала Ивану язык.

Иван подумал секунду, потом развел руками.

— Ну, если так строго… остается только подчиниться. Сейчас я покажу вам настоящую русскую кровожадность. Гам!..

Щелчок крепких зубов, и целая палочка исчезла — остался только сиротливо торчащий обкушенный хвостик. Быстро прожевав, русский выплюнул деревяшку и точно так же расправился со следующей порцией.

Амико не отставала и стругала батат с завидным умением и упорством. Отложив одну порцию для Кейко и одну для себя, девушка пересылала через подругу все новые и новые порции шашлыка утробно урчащему Ивану. Маэми флегматично обглодала свою хворостинку и стащила пару кусочков на закуску.

— Еще, Иван-сан? — спросила Амико, разминая уставшую от ножа руку.

— А можно?.. — облизнулся тот. — Неохота тебя напрягать, но… ух, что-то я оголодал!..

— Ешьте, конечно, — девушка тут же взялась за нож, вернувшись к работе. Вскоре еще одна партия еды была готова к отправке в бездонное чрево великана.

— Что, Банька-сан, оценили, каково это, когда с голоду кормит кто-то другой? — сыто улеглась у костерка Кейко, позабывшая всякий стыд.

— О-о-о! Оценил! Мням! — проглотив следующую партию, Иван обратил пылающий искренним восхищением взгляд к кормилице. — …Это ж надо, из простой картошки, вот такое!.. Акеми-сама, дозвольте поцеловать трудолюбивую ручку!..Или погодите — у вас-то это харассментом каким не считается?

Амико залилась стыдливым румянцем и ничего не сказала, продолжая кромсать батат.

— Не-не-не!.. Я ничего такого не имел в виду! — торопливо помахал рукой русский, и вскочил. — Так, сейчас я тоже расстараюсь.

Быстро выскочив из пещеры, он вернулся минут через пять с огромной охапкой папоротника, свалил его по другую сторону костра и разровнял.

— Вот, давайте, отдыхайте. Я караулю первую смену.

— С-спасибо, — несколько нервно отозвалась Амико и подошла к ложу. Взяв небольшую охапку, она вернулась к сидевшему в своем уголке бирманцу и ловко подсунула ему под седалище. Только потом девушка опустилась на папоротники, улегшись рядом с проворной Кейко. — Не стесняйтесь разбудить нас, Иван-сан.

— Разбужу попозже, — кивнул Иван. — А вы засыпайте быстренько, набирайтесь сил. Топать-то придется еще долго.

Девушки почти сразу послушно засопели, ринувшись в объятия Морфея. Что ни говори, а нынешние нагрузки здорово их изматывали.

Девушки спали, мальчишка-бирманец, кажется, тоже дремал. Снаружи пещеры щебетали птицы, квакали лягушки, журчал ручей, бросая на стены солнечные отблески. Жужжание насекомых нагоняло сон.

Иван посидел с полчаса, временами роняя голову на грудь, вздрагивая и просыпаясь. Потом, чтобы побороть одолевающий сон, встал, прошелся по пещере, выбрался наружу, в ущелье. Проверил свои заграждения, поплескал в лицо холодной водой, и уселся на камень, жмурясь на солнце.

Время тянулось медленно-медленно. Наконец, часов через пять, Иван вернулся в пещеру и остановился над обнявшимися и прижавшимися друг к дугу спящими японками, меряя их задумчивым взглядом. Потом пробормотал себе под нос:

— Апофеоз моэ. Или юри? Блин, что-то я слабо в юрийных делах подкован. Надо было еще что-нибудь, кроме «Юной революционерки Утены», посмотреть. Просветиться, подковаться, вникнуть в тему. Впрочем… юрийная неграмотность получать эстетическое удовольствие ничуть не мешает.

Похоже, Амико спала чутко, потому что еле слышное бормотание русского заставило девушку открыть глаза.

— Наша очередь, Иван-сан? — спросила она, тихонько зевнув, и осторожно отодвинулась от спавшей Кейко.

Тот, слегка покраснев, кивнул и прошептал:

— Подежурь пару часиков, а я тоже посплю… уа-ха-ха… в сон клонит… сил нет…

— Мнэ? — вскинулась сбоку от них Кейко. — Стоп, ы-ы-ы-эх, стоп!

Потянувшись, она поправила очки и заявила:

— Давайте-ка лучше я подежурю! Ами-тян заслужила отдых.

Не слушая возражений, она вскочила на ноги.

— Ну, вы уж сами разбирайтесь, кто за кем. Но лучше бы вам по очереди, чтоб отдохнуть. До темноты часов пять, полчаса на перекусить, оправиться, подготовиться к выступлению… уаха-ха!.. — зевнув во весь рот, Иван ничком бухнулся на нагретое место на подстилке.

— Лежать! — велела Кейко и отправилась на позицию, занятую в прошлом Иваном.

Амико неуверенно прилегла обратно на свое место. Отвернувшись от русского, она сложила руки на груди и задышала, стараясь не издавать ни звука. Соседство с большим мужчиной нервировало девушку, и сон не шел. Сжавшись в комочек, японка молча разглядывала камни.

Текли минуты, растягиваясь в часы. Амико слушала, как ровно и мощно, будто отлично настроенный механизм, дышит во сне Иван. Постепенно девушка и сама успокаивалась. От могучего тела русского веяло теплом гораздо сильнее, чем от тоненькой Маэми, и вскоре Акеми разморило. Расслабившись, она задремала.

Во сне не было ничего. Ничего из тех ужасов, что довелось пережить, ничего из опасностей, которым они подвергались ежечасно. Во сне она снова была дома, с семьей. В Токио светило солнце, по чистым улицам шагали чистые люди, ни один из которых не схватился бы за оружие. Амико была дома, готовилась идти в школу. Она лежала под одеялом в собственной постели, а вовсе не на ложе из папоротников. На тумбочке сработал будильник, только каким-то странным сипящим звуком. Она потянулась рукой, чтобы выключить звонок. Пальцы нащупали что-то теплое и живое. Ноздри. Губы. Лицо!

Удивленная Амико вдруг поняла, что ее глаза закрыты. Моргнув, девушка вдруг увидела перед собой громко сопящего носом Ивана, которому спросонья пыталась перекрыть воздух, дабы избавиться от звука.

Он сморщился, повел носом, инстинктивно пытаясь освободиться. Потом резко дернулся, и мгновенно открыл глаза. Амико нечасто приходилось смотреть людям в глаза с расстояния не более 20 сантиметров, нос к носу. А уж тем более смотреть в глаза с нечеловеческими, непривычно светлыми серо-голубыми радужками.

— Ты чего? — не меняя положения головы, чуть гнусаво поинтересовался Иван.

— Э… — она не нашлась, что сказать.

Внезапно девушка увидела собственное отражение в этих огромных необычных глазах. Худенькая, в изодранной одежде, сквозь которую проглядывало обнаженное тело, подавшаяся к мужчине и едва не вылезшая из своих обносок окончательно. Мужская кожа обожгла пальцы словно раскаленные угли.

Издав невнятный писк, Амико тут же отдернула руку и забилась на самый край папоротникового ложа, отвернувшись от русского, она схватилась за одежду, запахнув рваные прорехи, и забормотала:

— Из-звините, Иван-сан, я слу-случайно…

Она услышала, как русский повозился, глянул на часы и вздохнул.

— Это ладно. Я уж, было, испугался, что и тебя облапал во сне. Прости… наверное, лучше мне уйти, снаружи доспать…

— Н-не надо! — девушка замотала головой, не оборачиваясь. — Эт-то я виновата! Я б-больше не буду!

Амико было плохо. Странное томление вдруг охватило ее, сдавив грудь и не давая дышать. Рука, коснувшаяся лица русского, до сих пор горела невидимым огнем. Акеми ощущала себя полностью голой, но вместо холода донимал жар. И рочему-то совсем не хотелось, чтобы тот, перед кем она потеряла лицо, уходил.

— Н-не уходите… Иван-сан.

— Ну… как хочешь. Кстати… ты что-то дрожишь вся. Не простудилась, случайно? Мы же полночи по холодной воде брели, и я, дурак, не подумал, что сам в ботинках, а вы… Давай-ка проверим.

Зашуршала подстилка — кажется, он приподнялся на локте, повернувшись ней. Теперь уже Амико почувствовала на лбу прикосновение широкой ладони.

Лоб горел вполне убедительно. Касание лишь усугубило непонятное волнение. Дышать стало тяжело, Амико стиснула на груди порванную рубаху. Ладонь русского была такой большой и прохладной… Совершенно не хотелось, чтобы он ее убирал. Не понимая, что делает, Амико подняла руки и взялась за широкое запястье Ивана. Оно тоже было большим, но теплым, кончики пальцев ощущали пульсацию крови, гоняемой могучим сердцем. Она потащила сильную, но не сопротивляющуюся руку вниз, по щеке. Шероховатое прикосновение успокаивало жар.

Неизвестно, что подумал в этот момент Иван, но в его голосе прозвучала искренняя забота:

— И впрямь температура… вот ведь угораздило, — не убирая руки, он повернулся и позвал погромче — Эй, Кейко-тян! Подойди на секунду, если не спишь там!

— Что такое?

Амико все терлась щекой о прохладную жесткую ладонь, будто та была мягчайшей из подушек. Все мысли улетучились из головы, она не помнила даже, где находится. В мире не было ничего, кроме ее щеки и руки русского. Позабыв о приличиях, она обмякла и медленно безвольно легла аккурат Ивану на колени.

— О… — он вытаращил глаза, и обалдело поглядел на Кейко, будто прося помощи. Потом очнулся и замахал в воздухе ладонью, — Нет, я ее не трогал, богом клянусь! Она сама…

Маэми и сама стояла перед ними, открыв рот и не веря собственным глазам. Амико свернулась калачиком, прижимаясь к чему-то большому и доброму, согреваемая внутренним жаром, расплавившим сознание. На лбу девушки выступил обильный пот. Тонкие пальчики вцепились в брюки Ивана, будто боясь, что импровизированный матрац исчезнет.

— Так, спокойно… — Иван, однако, быстро оправился от удивления. — У нее температура, и приличная — простудилась, наверное. Ты сама как себя чувствуешь?

— Я? — моргнула Кейко. — Да нормально. Почему же с Ами-тян такое творится?

Подруга тоже опустилась на колени и принялась ощупывать тихо мычавшую на руках русского Акеми.

— Ужас! Черт, наверное, все из-за того, что она ходит почти голая в своем рванье! Эти… гады ведь вон что сделали с одеждой! Да еще и кровь у нее шла после… ну, тогда, а оправиться не успели, сразу беготня. Черт, что же делать? Ее нужно во что-то укутать и переложить ближе к огню.

— Ага, правильно. Передвинь подстилку. — Иван легко поднял свернувшуюся в клубок девушку, пока Кейко перетащила папоротниковое ложе. Уложив Акеми, русский снял камуфляжную куртку и бережно накрыл ее — по размеру та оказалась почти как одеяло.

— И у меня же есть аптечка, там было что-то от простуды! — Иван вытащил из кармана РД маленькую пластиковую коробку, открыл, и принялся шуршать бумажными упаковками. — Вот, ядреная вещь. Я на зимнем выходе пользовал, помогало.

Разорвав спартанскую, безо всяких красочных картинок упаковку, он вытряхнул пару таблеток. — На, скорми ей… и вот фляжка запить.

Приняв у русского лекарства, Кейко сноровисто вложила таблетки в рот подруги и сунула между пересохших губ горлышко фляги. Давясь, Амико проглотила свое спасение и затихла.

— Банька-сан, она придет в себя в ближайшее время? Нам ведь… идти надо. А как она пойдет в таком состоянии? Я без нее тоже никуда не пойду. Ох… Что у вас случилось? У вас самого температуры нет? Лицо какое-то розовое.

— Да ну, где там что розовое? Это тебе кажется, — Иван быстро потер щеки, и продолжил уже деловым тоном. — Думаю, все будет нормально. Не надо недооценивать суровую боевую фармакологию — это вам не средства из аптеки. Надо ей еще часика три поспать, а потом двинем дальше. Селиться тут нельзя, слишком близко к деревне.

— Ладно, — согласно кивнула Кейко. — Тогда вы досыпайте, а я пойду дальше в дозор. Я себя нормально чувствую. Следите тут за Ами-тян, поближе к ней держитесь. Кутайте, если будет ворочаться.

И девушка покинула лежавшую у костра подругу и русского.

— Эй, погоди!.. — бессильно протянутая вслед Кейко рука повисла в воздухе. — Вот и пойми этих ОЯШек. Сперва — пальцем не тронь, не смотри, близко не подходи. А потом — на тебе. Эхе-хе. И что же мне с тобой теперь делать? — риторически вопросил Иван, опуская глаза на Амико.

Девушка, похоже, перенесла температурный кризис — а может, и лекарство уже начало действовать — и теперь вместо жара ее бил озноб. Свернувшись в клубок и обняв колени руками, она отчетливо постукивала зубками, дрожа под довольно-таки тонкой курткой.

— Укутать-то больше и нечем. Не в Заполярье, чай, шли. Ладно, придется дедовскими, чу-у-уть-чуть хентайными методами. То есть, попросту говоря, согревать Ямато Надэсико горячим матросским телом. Совместим приятное с полезным. Поспать еще часика три… нет, два, а то Кейко-тян устанет караулить. Ну ладно, одзямасимас, как у вас говорят. И не нужно, не нужно меня подозревать в коварных намерениях — я иду на это исключительно от чистого сердца, мало того, с риском погибнуть во цвете лет от спермотоксикоза.

Успокоив таким образом свою совесть, матрос спецназначения улегся на бок позади Амико, обхватил ее левой рукой и осторожно прижал ее спину к своей широкой груди, укрывшись курткой вместе с ней.

Несчастная японка явно обрадовалась обогреву. Ее дрожащее тело расслабилось, машинально прижимаясь к источнику тепла. Иван ощутил, как его окутывает атмосфера близости женского тела: запах ее волос, ее кожи, едва различимый аромат полыни, взявшийся неизвестно откуда. После утомительного перехода Амико ухитрилась не пропахнуть потом и грязью, ценя возможность умыться и почиститься даже в тонком ручейке. Худенький мягкий бок нагревался под прижимавшей девушку рукой. Он чувствовал, как движется в дыхании ее грудь.

7

Шли минуты, и размякшая Акеми заворочалась. Едва не сбросив удержанную Иваном куртку, она шевелилась в его невольных объятиях, что-то неразборчиво шепча во сне. Неожиданно дернувшаяся девичья ножка задела бедро русского, и тут Амико юрко развернулась, прижимаясь к теплой подушке своей… передней частью.

Иван гулко сглотнул, стараясь расслабить вдруг судорожно напрягшиеся мышцы.

— …Так, «поспать»… это я маху дал. Тут, оказывается, не на жизнь, а насмерть… придется биться с трехголовой гидрой похоти… И какая же сволочь врала, что у японок нет грудей?! Ну, не D, конечно, но уж В… а то даже и С… смирно, матрос!!! Где твоя стойкость?! Где самоотверженность? Неужто только и можешь, что полагаться на крепость юдашкинской молнии на ширинке?!

Тем временем беспощадный враг в лице спящей девушки наступал. Вовсю прижимаясь к широкой груди Ивана, Амико обняла источник тепла руками, положив ладошки прямиком на напрягшиеся бицепсы оцепеневшего мужчины. Далее русского настиг коварный удар с южного фланга: коленка Акеми скользнула вперед, уткнулась в мускулистое бедро, а в следующий миг японка забросила тонкую обнаженную ножку на ногу Ивана, окончательно прильнув к теплому и удобному нечто. Теперь единственным, что отделяло его от юной девичьей плоти, стала несчастная юдашкинская форма и жалкие обрывки ее наряда, скорее едва прикрывавшие срам, чем закрывавшие тело всерьез.

Запах густых черных волос щекотал обоняние, шеей Иван чувствовал теплое легкое дыхание спавшей. По заросшей щетиной щеке матроса спецназначения скатилась скупая мужская слеза.

— …Да, я тоже тебя люблю, Амико. Выйдешь за меня замуж? Нарожаем интернациональных детишек, укрепим международную дружбу, и будем жить долго и счастливо… — горько пробормотал он. — Вот что бы я сказал, если бы ты вытворяла все эти безобразия в твердом уме и здравой памяти. А так… Родина, дай мне сил!!! Несгибаемый русский дух, заветы предков, которые стальной своей волей наверняка могли дистанционно колоть орехи!.. О, русская земля! Березки и милые лесные озерки!.. Замерзшие, безусловно замерзшие озерки, покрытые метровым слоем снега, заметаемые метелями, звенящие прозрачным льдом… Снега, снега, снега… айсберги, тундры, Хибины… сосульки в конце концов… Да, в конце концов, именно сосульки… Длинные, толстые, необхватные сосульки…

Бормотание, похоже, достигло ушей Амико, ибо девушка вдруг задвигалась, задевая Ивана самым неприличным образом в самых неприличных местах. На чистом девичьем лбу появилась едва заметная морщинка, и Акеми вдруг резко развернулась на спину, стягивая с себя и русского куртку и откидываясь на ложе. У Ивана отлегло от сердца (и не только от него), но взгляд тут же упал на распростертую рядом японку, рубаха которой окончательно расползлась и демонстрировала все, что только можно демонстрировать. Не помогала в данном случае и смявшаяся на всю длину бедер юбка. И уж совсем нехорошо дело обстояло с отсутствием нижнего белья.

Амико тяжело и глубоко задышала, издав еле слышный стон. Болезненная морщина на ее лбу обозначилась сильнее. По щеке, без всяких шуток, скатилась настоящая слеза. Девушка беззвучно плакала во сне.

— Японская ваша мама… — выдавил Иван, со стоическим выражением лица снова укрывая Акеми курткой, и снова аккуратно прижимая к себе. — Вот оно, наказание за грехи, за триста тайтлов хентая!.. Глазами смотри, а руками не замай. Прямо, вашу мать, танталовы муки… Может, плюнуть на международную дружбу, да и?.. А-а-а-а-аццкий соблазн… губят, губят нас Евины дочки.

Его левая ладонь медленно поползла снизу, от талии укрытой курткой девушки, скользя в миллиметрах над камуфляжно-цифровой тканью, задержалась над волнующим возвышением… потом двинулась выше. Загрубелые, мозолистые пальцы с набитыми костяшками осторожно-осторожно коснулись нежной полупрозрачной щеки, перехватив и стерев катящуюся прозрачную слезу.

— Плачет, бедняжка. Снится, наверное, всякая гадость…Вот ведь, выпало девчонкам, натерпелись. Что бы вертолетам успеть на десять минут раньше… хотя что там говорить, другие-то пассажиры и жизни лишились. Блядский мир.

Амико почувствовала заботу, складка на лбу немного разгладилась. Девушка что-то неразборчиво шептала по-японски, прижимаясь к Ивану словно взятый из-под дождя котенок. Она снова заворочалась, вынуждая Ивана ослабить хватку, и теперь застенчиво лежала впереди, вновь волнуя мужчину прикосновением груди, но на этот предусмотрительно укрытые курткой формы не имели столь разрушительного эффекта.

— Гоменнасай, — произнесли вдруг отчетливо девичьи губы. — Ватаси…

Речь спящей девушки вновь сбилась на неразборчивое бормотание. Так и не уснувший до сих пор Иван различал отдельные слова:

— Я… не… мне… русский… не может… хороший… но….

— Ну вот, еще бреда нам не хватало, — пробурчал Иван, снова щупая лоб Амико. Температура явно спала. — Не иначе, как я там за ней гоняюсь с окровавленным ножом в зубах. Как очнется, наверняка или по морде настучит, или презрением обольет. Эх… в целом, есть за что — грязные мысли в ассортименте.

Маневры русского вызвали самые неожиданные последствия. Ощупываемая в области лба Амико вдруг протянула руки и обняла своего заботливого няня за шею. Да так и замерла, с новой силой прижавшись к мужчине. Теперь уж и вовсе никаких расстояний не осталось между устойчивым матросом и красивым личиком японки, продолжавшей невнятно говорить во сне с закрытыми глазами.

— Ски… — успел различить несчастный Иван перед тем, как свершилась самая вероломная атака на матросскую честь. В следующий миг русский ощутил, как его целуют нежные девичьи губы.

Не помогла никакая стойкость — он почувствовал, как краска заливает лицо, начинают гореть щеки и уши. Рука, лежащая на плече Акеми, крупно задрожала, отражая борьбу противоречивых устремлений. Прижать к себе?.. Отстранить?.. Мягкие, теплые губы, нежное дыхание, сводящий с ума аромат…

Усилие, которое ему потребовалось для того, чтобы справиться с неистовым желанием схватить, стиснуть до хруста, прижать к себе это нежное тело, впиться в эти бархатные губы, превосходило всякое воображение.

С трудом оторвавшись от полураскрытых губ Акеми, Иван осторожно подался назад, но разомкнуть кольцо ее рук, не разбудив девушку, было невозможно. Он лишь повернул голову, отчаянно ища помощи.

Совершенно забытый парнишка-бирманец, оказывается, тоже не спал, и его глаз любопытно посверкивал через щель в пальцах прикрывающей лицо ладошки.

Иван погрозил ему пальцем:

— Нет, малец. На фильмы для взрослых тебе еще рановато ходить. Мне… похоже, тоже. И куда эта ехидна Кейко подевалась? Ну, подставила, подруга, доставила проблем… Пусть идет и сама ее греет, я больше не могу — взорвусь, как триста тонн тротила. Виданное ли дело — кидаться с таким пылом на одинокого моряка. Тем более, что я же тут совершенно ни при чем — не могла же она и в самом деле меня видеть во сне. Наверняка ей тот ее парень привиделся… а чужое место нехорошо занимать… хотя и завидно, честно говоря. Ну, ладно, надо и честь знать. Эй, Амико-сан, пора просыпаться. Как самочувствие?

Громкий голос возымел действие, и японка медленно заморгала, вырываясь из объятий бога сна. Первым, что предстало перед ее взором, была мужественная физиономия Ивана в каком-то сантиметре от ее собственного лица. Неожиданно стало очевидным, что русский держит ее в объятиях, прижимая к себе. И тут вспомнилось все.

Матрос мог прекрасно разглядеть, как последовательно и стремительно лицо Амико становится ярко-алым от нахлынувшего румянца, затем только что целовавшие его губы болезненно кривятся. В следующий миг стройное тело яростно забилось в руках мужчины, вырываясь из объятий. Стремительно вскочив, Акеми невольно стукнула Ивана пяткой в живот и бросилась прочь.

Она остановилась в глубине пещеры, где-то у самой стенки, на границе тьмы и света, создаваемого костерком. Оттуда сразу де послышались глухие рыдания.

Иван уселся, утер, наконец, вспотевший лоб и пожаловался мальчишке:

— Вот, так и знал. Вместо спасибо пнули, хорошо, хоть не по яйцам. Как будто это я ее домогался. Нет, я, может, и подомогался бы с удовольствием, если бы по обоюдному согласию… а-а-а, ну, нафиг. Ладно, деваться некуда, пойду утешать. Вот вырастешь, пацан, будешь знать, как сложно с женщинами.

Подняв голову, он громко спросил:

— Акеми-сан, как все же самочувствие? Температура вроде спала, а горло не болит?

Все звуки со стороны убежавшей девушки немедленно прекратились. Амико затихла, скрытая темнотой. Секунд тридцать спустя до Ивана донеслось сдавленное:

— Я… я не знаю.

— Похоже, ты простудилась, пока мы брели по воде. Температура поднялась, так что ты тут была немножко не в себе, бредила и металась. Поэтому лучше раздетой не бегай, а присядь у костра и куртку надень. Хорошо?

Голос Ивана звучал мягко и успокаивающе, так говорят с диким зверьком, чтобы не спугнуть.

— Я… Нет! — прозвучал неровный дрожащий голос из темноты. — Нет… не хочу.

— Ну вот, мы с Кейко-тян старались, кормили тебя таблетками, лечили… хм… согревали — неужто зря? — Иван продолжал говорить сидя, видимо, понимая, что гоняться за напуганной девушкой на грани нервного срыва бессмысленно, а угрожающе нависать над ней — и подавно. — Слушай, я понимаю, что у нас тут конфуз небольшой вышел, но, ей богу, я же ничего плохого не хотел — просто чтоб ты не замерзла. А с температурой, да в полусне немало народу чудит. Вон, мне приходилось в кубрике одного матроса ловить, а ему черти снились и табуреткой отбивался. Не бери в голову, лучше сядь, согрейся и поешь чего-нибудь.

— Я… не могу… — снова донеслось до русского. — Ив-ван-сан, как же это… как же так? Я т-теперь не смогу на вас с-смотреть… Я… меня тошнит.

Он печально развел руками.

— Ну, вот так получилось. Нашей с тобой вины тут нет, а чтоб не тошнило… хочешь, тресни мне прикладом промеж глаз. Говорят, помогает пар стравить. Психоаналитики такого пациентам не предлагают, но средство действенное. На, держи, — он протянул ей прикладом вперед свой бесшумный автомат.

Из темноты на него посмотрели неестественно ясные девичьи глаза. Амико сидела на камнях, обняв себя за плечи, и походила на одну из печальных статуэток Эрнста Барлаха. Ее лицо было полно скорби, подобной той, что бывает у людей на похоронах. На щеках виднелись мокрые разводы, девушка шмыгнула носом и заговорила:

— П-при чем тут вы? Иван-сан, вы же ни при чем… Это все я… я… я…порченная.

— В смысле — я ни при чем? Это, знаешь, обидно даже слушать. Судьба нас свела, ну, как камешки в обвале. Катимся, тремся боками друг об дружку, только искры летят. Я трусь об вас, вы об меня… согласен, двусмысленно звучит. Но, выходит, мы уже не совсем чужие друг другу. Я отвечаю за все, что делаю, в том числе и с вами. Что же до порчи… глупости ты говоришь. За других говорить не стану, но вот я лично был бы горд и счастлив, если бы такая красивая, умная и благородная девушка, как ты, и в самом деле, а не в бреду, меня обнимала. Жаль, что в здравом уме и твердой памяти вы шарахаетесь.

— Ничего вы не понимаете, — всхлипнула заплаканная Амико. — Ничегошеньки. Вы хороший. Вы меня пальцем не тронули без разрешения. Дело во мне. Я всегда боялась, что мою… мою невинность заберет не тот человек. Я хранила себя, как должно быть. Но это все… все зря. Я ошибалась, Иван-сан. Чего стоит ожидание и постоянная оглядка на саму себя, если кто угодно может запросто отнять у тебя все? Однажды я бросила любимого человека, потому что он потерял лицо. Мне было… так больно. А потом меня просто взяли и использовали. Как вещь, как животное, как… И я не знаю, что я теперь такое. Неужели я, женщина, только на… это и гожусь? Чтобы мной пользовались? Неужели я сама этого хочу? Мне снилось… мне снилось, что тогда, в том доме, где все случилось, был не тот человек, а…

Внезапно девушка прервалась и затравленно посмотрела на свои голые колени.

— Я боюсь думать. Мне страшно, потому что я не понимаю. Иван-сан, что же мне делать?

— Многое я не понимаю, тут уж и к бабке не ходи, — кивнул Иван. — Но думается мне, что ты все же не права, что так убиваешься. Жизнь такая штука, вываливает на нас всяких гадостей… знаешь, хоть и не я точно могу представить, что чувствует девушка, но мне и самому довелось нахлебаться. Подрался как-то неудачно с численно превосходящим противником, так все кончилось сломанным носом, рукой и парой ребер, да еще и помочились на меня все не по-джентльменски. Обидно было, больно и противно, но куда деваться? Жизнь не кончилась, я пошел, записался на самбо, и порвал им всем потом сраки… пардон за мой французский. Тебе, конечно, пришлось еще хуже, но разве ты в чем-то виновата? Зачем доделывать то, что не сделали те мерзавцы? Жизнь продолжается. Ты вернешься домой и все забудешь.

— Вы добрый, Иван-сан. И наивный. Неужели вы думаете, что можно забыть первого мужчину? Особенно… особенно, если все вышло вот так? Это ведь не драка, это на всю жизнь. Почему так? За что? Неужели так и должно быть? Когда я проснулась и увидела вас, мне стало страшно. Вы не понимаете, каково отношение в моей стране к этому вопросу. Мы… мы подавляем желания, но потом они выплескиваются в самых уродливых формах. Вам ли не знать, если вы изучали нашу культуру и… анимацию, среди которой есть характерная. Для нас разврат — это грязь, мерзость, которая кроется где-то в темных углах сознания. По крайней мере, так всегда было для меня и моей семьи. А теперь грязь на мне, во мне. И минуту назад я вдруг почувствовала саму себя грязью.

— Думаю, забыть первого мужчину трудновато… как и первую женщину. Но ведь люди женятся и разводятся, в конце концов, а потом снова влюбляются. Это ведь не конец — концом может быть только смерть. Ты жива, почти здорова, и когда мы отсюда выберемся — у тебя все еще будет впереди. А что же до желаний… не подумай, что я такой умный, в образ спецназера-дуболома это не входит, конечно… но по этому поводу мне довелось читать слова умных людей. И они говорят, что разум человека — лишь тонкая пленка над пучиной вполне себе звериных инстинктов. Это не хорошо, и не плохо — это просто так. До какого-то уровня мы можем управлять собой, но, дойдя до какого-то предела, от инстинктов никуда не деться. Это так для любого человека, и что толку переживать по этому поводу? Вопрос в том, что мы делаем до того, как начинают работать исключительно инстинкты, вот тут уже все зависит от человека. Инстинкт продолжения рода толкает под руку, но пока человек еще властен над собой, он вполне успевает выбрать, куда идти. Вниз, в похоть, грязь и разврат, или вверх — к любви, пониманию и красоте. Ты нигде не оступилась, не соглашалась пасть, на тебе нет никакой грязи, если ты сама не захочешь в нее свалиться. И все, что будет дальше — зависит только от тебя. Не сдавайся, вот и все. Мне думается, сил у тебя хватит. А мнение остальных — ну, на этот счет есть надежный русский рецепт.

— К-какой еще рецепт? — девушка подняла голову, и по взгляду Иван понял, что она жадно слушает каждое его слово. Коварная Кейко не соврала — Акеми и впрямь было важно, что говорит русский. Сила ли спасителя сотворила подобный эффект, или же всему виной стали слова, что он говорил, но японка смотрела с той надеждой, что так непривычно и больно видеть в людях, не привыкших жаловаться. Не составляло труда понять, насколько тяжел для Амико сам этот разговор, и как неловко было обсуждать подобные вещи с чужим человеком, да еще мужчиной. Но все же она не уходила в себя, как было при ссоре с подругой, она слушала и верила.

— Важнее всего, что думаешь ты сама… ну, и те, кого ты любишь. А вот что там судачат остальные… мы делаем так: поднимаем правую руку, и — «А хрен с ними!»

— Какой… смешной жест, — Амико неуловимым движением вытерла слезы и прикрыла глаза. — Вы странный человек, Иван-сан. Никогда бы не подумала, что русские бывают такими. И совсем не ожидала, что кто-то вроде вас будет утешать меня. Простите за эту истерику. Но, наверное, без нее было не обойтись.

Девушка глубоко вздохнула и выпрямила спину. В одно мгновение к Акеми вернулась присущая японке грация.

— Я прислушаюсь к вашему совету. По крайней мере, попробую.

— Вот и славно. И ничего в нас особо странного нету — люди, как люди. Это вот я удивлен — признаться, считал, что такие красавицы-самурайки бывают только в аниме… Ладно, давайте перекусим. У Кейко-тян, опять же, уже шея вытянулась от любопытства.

— Не надо возводить на людей напраслину, — пробурчала раскрытая Кейко, выходя к костру из темноты. — Не болтали бы так долго и громко, не было б меня тут. Но, я смотрю, поговорили вы хорошо. Все довольные, давайте есть.

— Кстати… — Амико потерла лоб. — У меня почему-то разыгрался аппетит.

— Так это же хорошо! — Иван мигом вскочил на ноги. — Сейчас я еще дровишек притащу, перекусим, и побежим. Ты как, на ногах удержишься?

— Вполне, — кивнула она. — Что бы там со мной ни было, оно прошло.

— Вот и молодец.

Иван притащил дров и быстро раздул костерок, предварительно проверив, куда дует ветер. Вечерний ветерок потихоньку потащил дымок внизу по ущелью, и русский озабоченно покачал головой.

— Давайте-ка побыстрее, раз-два, и сваливаем. И так уже задержались здесь слишком долго.

— Я сейчас, — и Амико начала торопливо поглощать остатки заготовленного шашлыка. Ела девушка весьма оперативно, и вскоре с трапезой было покончено. Умывшись, японка была готова.

Снаружи, в узком ущелье, тем временем быстро стемнело. Солнце почти вертикально провалилось за зубчатые скалы, и сразу стало прохладнее. В зарослях затрещали ночные цикады.

Иван, закинув на спину ранец, попрыгал, чтобы убедиться, что снаряжение не брякает, затем, прислушавшись, повернулся к девушкам, подтолкнув к ним парнишку-бирманца, у которого были свободны ноги, но руки связаны за спиной.

— Пока стойте здесь, парня держите за шиворот. Я пойду, сниму гранату, а вы ждите, пока не запою соловьем, вот так… — он неожиданно похоже, даже, пожалуй, артистично вывел соловьиную руладу и пару заливистых трелей. — Тогда давайте ко мне, только тихо. Говорить только шепотом. Все ясно?

— Ясно, Банька-сан, — страшным шепотом произнесла Кейко. Амико молча кивнула и положила руки на плечи бирманца, неожиданно крепко сжав.

Иван ободряюще похлопал Кейко по плечу и нырнул в темноту, едва слышные шаги быстро растворились в звуках ночного леса. Почему-то стало немного зябко и неуютно.

Несколько минут спустя где-то впереди, за поворотом ущельица, раздалась пара соловьиных трелей.

— Вперед! — Амико крепко ухватила мальчика за шиворот и шагнула по направлению к звукам. Кейко, не спуская глаз с пленника, последовала за ней.

Матрос спецназначения поджидал их возле перегородившего ущельице дерева. Приподняв ветви, чтобы спутники могли пробраться под ними, он принял пленника.

— Извини парень, но рот придется завязать, — он сунул мальчишке в рот кусок тряпки и замотал его снаружи платком, чтобы тот не выплюнул кляп. — Недемократично, зато практично. А то возьмешься орать, тогда придется перейти к совсем суровым мерам. Понял?

Тот испуганно закивал, будто и в самом деле понял.

Взявшись за короткий отрезок веревки, привязанный к его рукам, Иван быстро повел отряд вниз, к тропе. Ущелье скоро кончилось, и пару минут прислушавшись, русский перепрыгнул ручеек. Под ноги приятно легла хорошо утоптанная земля тропинки.

— Давайте за мной, не отставайте. По сигналу… — он коротко прошипел сквозь зубы — … чшшшшш, быстро и тихо прячемся в кусты. Если кто идет навстречу, таимся и пропускаем. Если я начну стрелять… эх, блин, держитесь за моей спиной, и не отставайте. Придется быстро-быстро убегать. Если потеряетесь — все будет очень плохо. Ясно?

— Ясно-ясно, Банька-сан! — снова жутко прошептала Кейко.

В этот момент Иван быстро поднял голову, прислушался, и мгновенно отпрыгнул в сторону, под прикрытие каменного козырька, подняв под локти и перенеся по воздухе не успевшего даже дернуться мальчишку. Оставшиеся на тропе девушки ошеломленно завертели головами, но две сильные руки, высунувшиеся из непроглядной тени под скалой, дернули их к себе, и Кейко с Амико внезапно обнаружили, что крепко прижаты к широкой бронированной груди — одна слева, другая справа.

— И!.. — еле слышно пискнула Кейко. — Что такое?!

Не отвечая, матрос спецназначения продолжал напряженно прислушиваться, наставив вперед правое ухо. Теперь и девушки сумели различить за журчанием воды, трелями сверчков и шелестом листьев далекое, едва слышное тарахтение, доносившееся откуда-то спереди-сверху.

Иван наклонил голову, и вдруг быстро присел на колени, всматриваясь в полоску светлого неба над противоположной стороной ущелья. Видимо, он совершенно забыл, что прижимает к себе двух школьниц, и они, увлекаемые стремительным и плавным движением, тоже синхронно ухнули вниз, точно на лифте, придя в себя лишь сидящими на коленях Ивана, каждая на своем — и ошеломленно глядящими в глаза друг другу.

— Э… — все так же тихо пропищала Маэми. — Банька-сан, вы что, пообниматься захотели?

— Тссс! — подала ей знак Амико, быстрее сообразившая, что лучше не отвлекаться самим и не отвлекать матроса. Правда, по какой-то неясной причине, Акеми мгновенно стала красной как рак.

Не обращая внимания на подколки, Иван прищурился:

— Ага, вон он! Кружится… «Рипер» или «Предатор», отсюда не разглядеть. Самая главная сука, злейший враг любой разведгруппы… хотя, если подумать… сейчас мы в малость другой ситуации.

И действительно, на светлом, по сравнению с темными скалами и зарослями, фоне неба, привыкшие к темноте глаза девушек различили неторопливо движущийся силуэт самолета с длинными тонкими крыльями.

— Что он тут делает? — спросила Амико. — И почему вы его опасаетесь?

— Это американский беспилотник. Интересно, откуда — из Пакистана, или с Сейшел? А еще они на Филиппинах хотели их развернуть, но не знаю, чем там кончилось. Вообще мерикосы ими гоняют всяких муджахедов и негритосов, но, видимо, пригнали сюда на разведку, разобраться, что тут к чему и зачем. По времени наши уже давно должны были вывезти заложников во Вьетнам, но там ведь куча взбудораженного, перепуганного народу, пока всех рассортировали, пока начали опрашивать — да еще и консулы, небось, примчались со всех заинтересованных стран, наверняка забирать своих граждан поскорее. Даже неизвестно, создали там централизованный антитеррористический штаб, как у нас принято, или нет? В общем, сейчас, видимо, посчитали людей, поняли, сколько примерно народу тут осталось и схватились за голову. Но кто теперь скажет, скольких пассажиров террорюги убили, а скольких, как вас, уволокли в сторонку. Вот, наверное, и американцы и заслали беспилотники тут разнюхивать. У наших-то здесь таких нету, так что боевые товарищи небось, просто выпили за помин моей грешной души. И не в курсе, что я тут бегаю по горам, с отвагой во взоре и с девчонкой в каждой руке.

— Хм… — хмыкнула Кейко и неожиданно спросила: — Так русские что, все-таки пьянствуют?

— Не сейчас, — оборвала ее Амико. — Иван-сан, если это американцы, то почему вы прячетесь?

— Э-хе-хе… — отпустив талию Кейко, Иван почесал в затылке, и снова рассеянно положил ладонь ей на бедро. — Опасаюсь-то и прячусь потому, что эти «Предаторы» нашего брата-диверсанта и должны вынюхивать, а нам положено от них шустро ховаться — это уже в подкорке. Только теперь все наоборот. С одной стороны, было бы и неплохо, если бы нас мерикосы заметили…

— А чего вы так неуверенно? — балансируя мягкими нижними округлостями на коленке русского, Кейко поправила очки. — Это же американцы! Спасать нас прилетели… И вообще, нам надо наоборот — привлечь их внимание!

— Ужо они вас спасут… — пробурчал Иван. — Потом догонят, и еще раз спасут. Нет, если бы это был вертолет, я бы, может, даже помахал бы руками или кинул свой оранжевый дым. Только вот что там с этого «Предатора» разглядишь в потемках, даже в тепловизор? Примут нас за игиловцев или талибанцев, да и жахнут «Хеллфайром в отместку». Лучше спрятаться пока, от греха подальше.

— Пф! — фыркнула Кейко. — Тоже мне, скажете. Прямо американцы мега-злобные бомбежники. Испугались, так и скажите, Банька-сан.

— Так ведь любят же они побомбить! Вон, мы над Вьетнамом летели, так там до сих пор все в крапинку, в воронках. Поэтому, какой бы соблазн ни был, ночью лучше им на глаза не попадаться. Днем — другое дело. Надо будет попробовать выставить тебя с твоей сэйлор фуку на каком-нибудь останце. Вдруг там у них среди операторов тоже анимешники затесались? Восхитятся и вызовут свою ПСС.

— Угу, а я вот читала, что русские любят заградотряды, — пробурчала Кейко. — Привыкли выставлять беззащитных вперед, хо-хо. Серьезно, Банька-сан, жалко же шанс упускать! Американцы ведь могут спасти нас уже сейчас, и не надо нам с вами будет шастать по джунглям.

— Только не говори, что ты наше русское кино последних лет смотрела, михалковское какое-нибудь говнецо! — скривился Иван. — Я не вынесу, сгорю со стыда. Хотя вряд ли, откуда оно у вас там, в Японии-то? Вы же как в аквариуме живете, все, что за стеклом выглядит мутным и непонятным. Вон, даже мерикосам доверяете. А я вот не стану, благодарю покорно. Не, беспилотник хорошая штука, мы и сами на них слюни роняем, но вот эта американская концепция возмездия из безопасного далека хорошо выглядит только издали. Почитаешь — класс, то одного муллу Омара замочили, то другого. И ведь замочили!.. Только вот на первых страницах не пишут, что на одного настоящего муджахеда валят по двадцать нипричемных, да частенько женщин и детей. Конечно, пролили крокодильи слезки и сделали морду кирпичом: «ах, мы скорбим, но это военная необходимость». Конечно, не своих же женщин и детей убивают. Вот у нас с вами есть уникальный шанс поглядеть на это дело с противоположной стороны мушки. Ты готова выскочить под прицел какого-то янкесовского очкарика, который сидит на другой стороне земного шара в кондиционированной комнатке, потягивает кока-колу и решает — террористка ты или мирняк? Кто знает, что ему в голову придет? Я лично так рисковать не готов, да и вам не дам.

— Хмпф, — недоверчиво сморщила носик Кейко. — Вас послушать, так американцы — упыри какие-то. А между прочим, я всегда считала, что как-то наоборот. Все эти ваши, русские, э, Сутарины, Ренины и прочие массовые преступники. Я даже, помню, читала, как вы в девятнадцатом веке воевали на Кавказе. Как его там, генерел Эруморов, вот. Ваш же русский автор его называл кровавым палачом.

— Вот любите вы обобщать. При чем тут Сталин с Лениным, русские упыри и Ермолов с кровавыми клыками? Я-то говорю про конкретного оператора, который там сидит, ковыряет в носу и таращится на экран. Увидит он силуэты двух стройных красоток в лапах здоровенного, злого и вооруженного боевика — да, это я, прошу любить и жаловать — и взыграет в нем ненависть к нормальным гетеросексуальным отношениям. Ну, вот станет ему завидно, или с утра у него живот болит, или с женой поругался. Возьмет, нажмет на кнопочку — и нам с вами конец. Я привык сам на себя полагаться, и доверять поганому мерикосу не желаю.

— Ничего я не обобщаю, это именно ваше русское воспитание сделало вас параноиком, — вредничала Кейко. — С чего вдруг этому человеку вот так бомбить? Глупости какие-то…

— Ладно, пусть я буду параноиком, — покладисто согласился Иван. — Но можно мне еще немножко побыть живым параноиком? По крайней мере, в темноте мы им под прицел не полезем. Вот уйдем за ночь подальше, там подумаем, может быть, днем и будет смысл подать сигнал — если «Предаторы» еще будут тут шнырять, может быть, узнают наш оранжевый дым и вызовут вертолеты. Но только днем, на свету. А пока — пошли быстрее, он как раз ушел.

— Вы еще и садист, Банька-сан, любите гонять беззащитных женщин и детей в ночи… — бурчала маэми. Амико же молча послушалась русского.

Еще раз прислушавшись — звука двигателя «Предатора» больше не было слышно — Иван быстро повел маленький отряд по тропинке, петляющей вместе с текущей вниз по долине речкой. Идти было гораздо легче, чем по горному бездорожью, где они пробирались прошлой ночью, поэтому девушки не особенно отставали. Наверное, дело было еще и в мальчишке, которого вел русский — он умерял свой широкий шаг, чтобы тот не валился с ног.

Кейко, едва слышно пыхтя себе под нос, держалась наравне с Амико, вполне оправившейся от недомогания. Обе девушки молчали. Между ними все еще висела тень недавней ссоры, но куда больше каждую из японок занимали собственные мысли.

Маэми размышляла о том, как удачно подставила могучего русского. Ами-тян явно полегчало, причем во всех смыслах. Девушка переживала за подругу и все-таки исхитрилась как-то помочь. Хотя благодарить за это стоило, по совести говоря, носатого северного варвара.

Думала о варваре и Акеми. Разговор с Иваном никак не шел у красавицы из головы. Он казался таким наивным и простым, этот могучий воитель загадочной России. И вместе с тем в этой простоте чувствовалась удивительная, почти невероятная в наши дни правильность. Амико очень хотелось верить всему, что говорил мужчина, большой и добрый. И теплый…

Последняя мысль вдруг смутила японку, и та невольно оступилась, отвлекшись.

Они быстро прошли километра четыре, и долина расширилась, а речка впала в свою старшую сестру, пришедшую справа. Тропинка после мелкого брода тоже влилась в более широкую тропу, уже почти дорогу.

Иван осторожно вышел на проселок, присел, пощупав грунт, и даже принюхался.

— Хорррошо в краю родном, прямо знакомым духом потянуло.

— О чем вы? — спросила подоспевшая Амико.

— Да конским пометом несет, и следы копыт. Видимо, ходят тут с вьюками, для повозок или машин все же узковато. Ладно, делать нечего, двигаем дальше. Вперед.

Иван быстрым шагом двинулся налево, вниз по течению.

Дорожка вела сквозь густые заросли, временами смыкавшиеся над головой, превращаясь в непроглядно темный тоннель.

Они прошли еще километр, когда русский остановился, предостерегающе подняв руку. Причина была очевидно, откуда-то справа, из-за скалистого хребта накатил тяжелый, угрожающий гул. Казалось, даже звезды на небосклоне слегка задрожали и зарябили.

— Это еще что такое? — встрепенулась испыхтевшаяся Кейко.

Настороженно прислушивающийся Иван мрачно сплюнул.

— Это уже не беспилотники, тут кто-то посерьезнее пожаловал. Судя по звуку — тяжелые бомберы, как бы даже и не В-52. Емо-е, у меня друг большой фанат американской эстетики времен Вьетнамской войны. Аромат шестидесятых, джаз, вертолеты, джунгли, свист бомб, свежий запах напалма по утрам… блин, вот бы с ним поменяться, пусть бы радовался!

— Э-э-э… — Кейко неожиданно нервно сглотнула. — А чего это они тут делают, эти бомберы? А то при слове «Вьетнам» мне вспомнился «Арк-лайт» из киношки с Марлоном Брандо.

— А «Апокалипсис сегодня» тебе не вспомнился? Тьфу-тьфу, чур меня… — Иван постучал по подвернувшемуся стволу, и торопливо зашагал вперед. — Пошли-ка отсюда, от греха подальше. Мы с вами, конечно, цель мелкая, незначительная, нас большие дяди из поднебесья не разглядят. Но что-то мне все это не нравится, так что давайте-ка увеличим расстояние между нами и противником. Ну, теми сукиными детями бирманцами-игильцами. До того поселка, где их гнездо, отсюда километров восемь, не больше, если по прямой.

— Думаете, в самом деле будут бомбить? — спросила Амико. — Хотя… это возможно. Давайте же поспешим.

— Когда вертолеты жужжат, еще можно подумать, что они нацелились не штурмовать, а вести поиск. А когда вот такая хрень гудит, закрадываются самые нехорошие подозрения. Не лесной же пожар тут собрались тушить. Хотя, может быть, это тяжелые транспортники? Хорошо бы, если б так, тогда я бы счел, что они решили десант высадить.

— Вы считаете, что это точно военная операция? Раз так, то, если верить вам же. нам следует держаться подальше.

— Откуда же мне знать? Военная-то наверняка военная — вряд ли здешние партизаны и игиловцы вдруг заключили мир с ООН и облобызались. Но вот какая именно — черт знает. Если десант — услышим стрельбу. Если не десант… блин, тоже услышим. Ходу, ходу!

Девушки послушно зашебуршели, следуя за Иваном.

Не успели они сделать еще несколько шагов, как мощная беззвучная вспышка мгновенно высветила контуры зубчатых скал и крон тропического леса, превратив небо в темный экран. Иван остановился на полушаге, и начал загибать пальцы. Раз, два три четыре… двенадцать… восемнадцать… На двадцатой секунде сзади накатился отдаленный грозовой раскат.

— Что это значит, Иван-сан? — спросила из-за плеча русского Амико.

— Долбанули чем-то… и, видимо, изрядного калибра. Звук за секунду проходит 300 метров, значит, жахнуло километрах в семи. Да, вернее всего, по тому бандитскому гнезду и врезали.

— Это ведь хорошо? — неуверенно произнесла девушка.

— В общем, конечно, хорошо. Если те засранцы не успели разбежаться, им там сейчас будет несладко — да и поделом. Главное, чтоб мерикосы не промахнулись и не решили устроить охоту на все, что здесь движется. Вокруг-то и деревни, и мы, вот они… а, мать твою!..

Практически над головами беглецов слева-сзади с воем пронеслись две огненные кометы, едва миновавшие верхушки скал на правом борту долины и ухнувшие куда-то вниз, за них. В этот раз взрывы донеслись еще громче.

— Это, видать, «Предатор» ракетами пуляет. Вопрос только, по кому?.. Черт, похоже, бирманцы-то сообразили, что надвигается неприятность, и решили дать деру с базы… а это означает, что дорога оттуда, по которой вас везли от аэродрома — вон она, впереди! Вот же гадство!..

— Дорога от аэродрома?! Мы возле мест, где они…

Амико невольно схватила Ивана за рукав.

— Но это же опасно! Вы же уводили нас подальше!

— Так это же горы. Они как устроены — вся вода бежит вниз, копает себе канавки, канавки превращаются ущелья, маленькие ущелья сливаются в большие долины. Вот и мы, раз пошли не поперек хребтов, а вниз, только сюда и могли в итоге попасть. Я, правда, рассчитывал, что мы все же выйдет с другую долину, но, видишь, наша речка все время брала правее… мда, не повезло. Хреново без нормальной карты — ведь у меня была всего лишь схема-стометровка вокруг селения. Но, теперь уж ничего не поделаешь. Возвращаться бессмысленно — черт знает, куда мы забредем, да и тяжело лезть в гору без снаряжения. Попытаемся проскочить под шумок по дороге вниз, тем более, что триадовцам и их подельникам-игиловцам-талибанцам-алькаедовцам сейчас явно не до нас. Пошли, не отставайте!

— Ой, мамочки, — вспыхтела Кейко. — Банька-сан, как вы могли так предать наше доверие?!

— Не Сейчас, Кейко-тян, не сейчас, — резко оборвала жалобу Амико. — Как мы будем пробираться, Иван-сан? Что нам нужно делать?

— Если бы мы шли нормальной разведгруппой, я бы доверил тебе важное задание — контролировать тыл. То есть вывернуть шею и смотреть назад, чтоб никто не догнал… что-то вдруг мне вспомнилось про красивые, длинные и гибкие женские шеи… раз уж женщина самой природой предназначена на роль стража… это из Ефремова, наверное. Черт, лезет же в голову… с чего бы это?..

Бормоча что-то себе под нос, Иван подхватил мальчишку на левое плечо и быстрым шагом двинулся вперед, правой подтянув поближе бесшумный автомат.

8

Впереди посветлело — судя по всему, ущелье, по которому они двигались, действительно сливалось с более широкой долиной.

Амико, ничего не ответив на замечание, принялась исполнять неявный приказ русского. Пропустив Кейко вперед, она шла последней и постоянно оглядывалась, высматривая возможных преследователей. Однако на всем протяжении пути по ущелью никого поблизости не обнаружилось.

К сожалению, в открывшейся впереди широкой долине, все было по-другому.

По ее дну тоже бежала горная река, но теперь вдоль нее, среди скал и густых джунглей извивалась автомобильная дорога, даже местами посыпанная щебенкой. Направо, метрах в четырехстах выше по течению — то есть ближе к тому поселению, где развернулась вчерашняя трагедия, кроваво-красным пламенем догорали два автомобиля, и на фоне обугливающихся железных скелетов мелькнула пара неразличимых издали силуэтов.

— Ага, вот по кому «Предатор» стрелял. Ладно, деваться некуда, пока они там заняты, быстро тикаем вниз по… ах ты ж, етитская сила!.. — повернувшись вниз по течению, Иван замер с раскрытым ртом. И было от чего. Слева, со сторону предгорий, четко различимые привыкшими к темноте глазами на боле светлом фоне неба нарисовались несколько идущих в строю силуэтов.

Разлапистые крылья, утыканные спаренными двигателями и гроздьями бомбовых подвесок, длинные узкие фюзеляжи, разворачивающие позади полосы выхлопов пережженного керосина, накатывающийся, подобно цунами, устрашающий, прижимающий к земле гул — казалось, история обратилась вспять, забросив в двадцать первый век картины сорокалетней давности. Над Индокитаем вновь коптили небо стратегические бомбардировщики Б-52 «Стратофортресс», давным-давно ставшие символом Вьетнамской войны.

— Боже мой! — воскликнула Амико. — тут настоящая война!

— Да где ж они раньше были?! — дополнила ее Кейко.

— Мерикосы совсем охренели, похоже! — не веря своим глазам, произнес Иван, — Их же там, двенадцать… шестнадцать… двадцать штук! Они же половину боеспособных подняли… не-е-е, шизанулись, не иначе! Третью мировую войну решили устроить?! Ни хрена себе антитеррористическая операция!

— Банька-сан, меня сейчас волнует только одно! — прокричала ему на ухо перепуганная Кейко. — Нам-то как быть?!

— Как-как… ДА ТИКАТЬ ОТСЮДА, конечно!!! — рявкнул Иван. Убедительности его словам добавило отдаленное урчание автомобильных двигателей, донесшееся из верхней части долины. Света фар не было видно — предыдущая атака «Предатоа», очевидно, научила осторожности — но, судя по завыванию трансмиссий, кто-то очень-очень хотел быстро оказаться как можно дальше отсюда.

Иван быстро ссадил мальчишку с плеча, поставил перед собой и развязал узел на его запястьях.

— Извини, пацан, что уволок далеко от дома. Ну, дорогу найдешь, тут не заблудишься. Мотай отсюда скорей, а то ведь всякое может приключиться.

Маленький бирманец, не веря, постоял несколько мгновений, потом осторожно попятился. Видя, что страшный чужак не собирается его ловить, он развернулся и припустил по тропинке, только пятки замелькали.

— Вот так. А мы — к дороге, — русский положил руку на рукоятку автомата и нехорошо усмехнулся. — Вдруг согласятся подвезти?..

— Банька-сан, вы собираетесь угнать машину! — с невероятной проницательностью воскликнула Кейко, чьи глаза, казалось, стали разрезом больше европейских.

— Иван-сан, мы под рукой! — сказала Амико.

— И угон машины — самое невинное из того, что я собираюсь сделать… — многообещающе пробурчал Иван, стремительно перепрыгнув ручей и прячась среди каменных обломков, громоздящихся по правой стороне дороги вдоль рассеченной глубокими трещинами скальной стенки. — Это же наверняка те самые грузовички и пикапы, в которых вас везли с аэродрома, и в них уносят ноги те самые триадовцы-игиловцы. Не думаешь, что они вам кое-что задолжали? Короче, если там бандюки сидят — я валю водителя и остальных, если начнут сопротивляться, а вы сначала прячетесь. Потом, по моему сигналу, быстро в кабину. Понятно?

— Понятно! — напряженно, но без паники отозвалась Амико.

— Ой, мамочки… — эхом прозвучала Кейко, тут принявшаяся таиться.

Спрятавшись среди камней, беглецы напряженно следили за приближающими машинами.

— Вот невезуха, их там целая колонна!.. — прошипел Иван. — Ладно, займемся последней… Главное, чтобы эти хреновы мерикосы не вздумали… Чего?..

Оглянувшись на бомбардировщики, которые с тяжелым гулом уже нависли над долиной, идя на высоте нескольких километров, он замер, словно оледенев. Не понимая еще, что происходит, девушки подняли головы, но не успели сказать слова, когда с юга, с нижней части долины пришел какой-то странный, но чрезвычайно неприятный звук — отдаленный, но все равно пронзительный свист.

В следующую секунду ночь разорвала ослепительная, выжигающая глаза вспышка. Примерно в километре ниже по руслу реки беззвучно вспухли несколько громадных огненных шаров, разродившихся кроваво красными облаками отгоревших газов, а еще мгновение спустя камень под ногами дрогнул и судорожно завибрировал, как во время землетрясения.

Иван не упустил три секунды, оставшиеся, пока до них катилась ударная волна — схватив девушек за плечи, он повалил их наземь и упал сверху, едва не раздавив. Но пожаловаться они не успели — мир расколол чудовищный, невероятный, не представимый грохот. Небо рухнуло на землю вместе с вихрем оборванных листьев и летящих камней.

— Аааааа!!!! — кричала Кейко, но Амико ее не слышала. Девушку с головы до ног накрыл утробный гул. То гудела сама земля, стонущая и плачущая от боли. Внутри девушки все скрутило и перевернуло, и только придавивший сверху русский помог не забыть, что она такое и где находится. Акеми невольно вцепилась руками в большое тело и прижалась к нему, пытаясь сообразить, где подруга. Кейко тут же вжалась в навалившегося как камень Ивана.

— Это только начало!.. — заорал Иван, и вскочил, стряхнув со спины каменную крошку и мусор, и бешено озираясь. — Сейчас всю долину прочешут, уроды летучие!!!

Сквозь тяжелый, словно асфальтовый каток, вибрирующий гул двигателей «Стратофортрессов» прорвалась новая порция омерзительного визга — намного сильнее прежней. Сомнений не было — следующая серия пятисоткилограммовых бомб падала прямо им на головы — видимо, американцы и в самом деле получили данные с «Предатора» и решили перекрыть единственный путь отступления террористов, уничтожив автоколонну.

Кто и когда узнает, кого разорвало на куски и похоронило под каменными обвалами вместе с триадовцами? Если беглецам так досталось, когда серия легла в километре-полутора, то что будет, когда бомбы упадут в непосредственной близости?

Внезапно сжавшиеся в ужасе девушки почувствовали, что их подняло в воздух — странно, ведь взрывов еще не было, и свист стабилизаторов лишь продолжал нарастать…

Нет, это был Иван — схватив обеих школьниц и зажав их под мышками, он рванулся вдоль отвесной скальной стенки ущелья, туда, где ее рассекали несколько вертикальных трещин. Они были узкими, едва пролезть одному человеку, но зато выступы стены, точно каменные кулисы, прикрывали их сбоку, позволяя надеяться на защиту от катящейся вдоль ущелья ударной волны.

Матрос спецназначения зашвырнул девушек в узкий каменный зев, не заботясь о том, как они упадут — и был прав. Отпущенное им время кончилось.

На этот раз все происходило беззвучно — человеческие уши просто неспособны были воспринять этот кошмарный удар. Стенки и дно трещины, озаренные — не прямым, упаси боже, конечно, лишь отраженным — отблеском разрывов, бешено затряслись, швыряя отчаянно вцепившихся друг в друга девушек, как котят в жестяном ведре.

Потом свет погас, словно отрезанный — судя по всему, вход в трещину завалило. Лежа на холодном камне, они еще долго чувствовали, как он беззвучно содрогается — то ли сходили вызванные разрывами обвалы, то ли рвались следующие серии бомб выше по ущелью.

Пробившийся снаружи едкий чесночный запах тротила, смешавшийся с густейшим облаком каменной пыли, вставшей в трещине, заставил их судорожно закашляться.

— Ой, кхе-кхе, ух, ой… — первой, как всегда, подала голос Кейко. — Я умерла?!

— Нет, кхе-кх-кх, — еле выдавив из себя коротенькое слово, ответила Амико и попыталась сориентироваться. — Мы где?

— Не… кхеее-кха-кхе!.. не знаю! — отозвалась подруга. — Я тут на голове вообще стою! Повернуться не могу!

— Я ничего, кхе, ничего не вижу, — сказала Амико. — Кажется, нас завалило.

И тут до нее дошло, что кое-кто не отозвался.

— Иван-сан! Иван-сан, где вы?!

Никто не отозвался. лишь скала дрогнула от очередной серии ударов, на этот раз сильно ослабленных расстоянием. Завеса пыли, заполнившей трещину, снова задергалась.

— Ами-тян, я задыхаюсь, — прохрипела Кейко. — Тут не продохнешь!

— Иван-сан… он остался там! — не обратив внимания на жалобу подруги, Амико зашевелилась. К счастью, руки и ноги оказались целы, только болели ушибленная голова и ребра. С трудом, царапаясь и ударяясь, выпрямившись в узкой неудобной расщелине, девушка принялась ощупывать стенки. Глаза все еще слезились от сотрясения и зловонного тумана вокруг. Шаря руками по стенкам, Акеми шагнула в сторону подруги. Та оказалась совсем рядом, скрюченная и дрожащая. Помогая ей выпрямиться, японка едва сдерживала себя. В голове судорожным пульсом билась одна-единственная мысль: Ивана с ними рядом не было!

Удостоверившись, что с подругой все в порядке, она двинулась назад, в ту сторону. отркуда русский их сюда забросил. Там шурлаши мелкие камешки завала. Ступая, Амико наощупь пробовала дорогу и страстно надеялась, что не наткнется на заваленное камнями тело.

Камни осыпались в верхней части трещины, открыв треугольное отверстие наружу. Но вместо свежего ночного воздуха Акмико открылась словно форточка в ад — в непроглядном ядовитом дыму, покрывшем ущелье, среди расщепленных стволов деревьев что-то чадно горело — вероятно, остатки развороченных и размазанных по скалам грузовиков. По реке, медленно извиваясь, плыли огненные струи, напомнив какую-то гротескную версию О-бона.

— Боже мой, — прошептала девушка. — Я никогда не видела ничего ужаснее.

— Что там? — слабо спросила сзади Кейко, ощупывая себя на предмет повреждений. — Ой, а у меня стекло на очах, кажется, разбилось.

— Кейко, — тяжелым напряженным голосом произнесла Амико. — Иван-сан… он остался снаружи.

— Чего?! — встрепенулась Маэми. — Ой, мамочки… как же… Что делать-то?!

В голосе юной японки звучал неподдельный испуг. За прошедшие дни и ночи она, как внезапно поняла, успела привыкнуть к большому славянскому варвару. Даже начала всерьез надеяться на него как на спасителя. И вдруг — он пропал. В миг, в секунду — исчез, унесенный в страшных когтях уродливой птицы войны.

Но исчез ли?

— Надо попробовать выбраться… — пробормотала Амико, хватаясь за камни и пытаясь расширить открывшийся проем. — Еще немного места, и я попробовала бы пролезть…

Тяжелый обломок известняка, наискось застрявший в устье трещины, почти перегородил выход, оставив промежуток не более пятнадцати сантиметров, и сдвинуть его надежды не было. Лишь у левой стенки оставалась насыпанная куча щебенки, что, если попробовать ее раскопать? Тогда стройные девушки могли бы попробовать пробраться в трещину.

Оставалось лишь порадоваться — крупному мужчине это не удалось бы в принципе.

Не щадя ногтей, Амико принялась раскапывать щебень. Нежные девичьи ладони, не успевшие еще огрубеть от холодной воды и странствий, тут же принялись немилосердно болеть, тонкие пальчики заныли от напряжения. Но она упортно продолжала разгребать завал в надежде соорудить выход.

Кейко, из-за тесноты неспособная помочь, лишь жалбно дышала за плечом подруги. Но вот тяжелый довольный вздох Акеми известил об успехе предприятия.

— Вот так, — напряженно сказала Амико. — Кажется, получилось. Кейко, поддержи, я попробую пролезть, раз я ближе.

— Ага.

Маэми послушно склонилась и подсадила подругу, когда та, упершись руками в стенки расщелины, поднялась и попыталась схватиться за края дыры.

Все еще чувствовавшая себя не лучшим образом Акеми едва сумела не свалиться обратно и, стиснув зубы, тут же начала карабкаться сквозь проем наружу.

Почти сразу же, едва она протиснулась наружу, ее ладони со шлепком окунулись в какую-то липкую лужицу. Буквально в трех метрах дальше между расщепленных стволов торчала изуродованная и погнутая ось грузовика. Одно из колес, косо повисшее в воздухе, продолжало с поскрипыванием вращаться, а тлеющая резиновая покрышка бросала на окружающую апокалиптическую картину дрожащие отсветы.

Среди расщепленных веток, спутанных комков лиан оборванных листьев в подсвеченной красным темноте смутно угадывалось полузасыпанное вытянувшееся тело.

Что-то щелкнуло в голове Амико. Пробормотав «Кейко, подожди тут», она совершила последний рывок и полностью выбралась наружу. Дышать стало немного легче, но дух тут же перехватило, когда девушка спотыкаясь, бросилась к увиденному тело. В сознании японки теперь боролась надежда увидеть Ивана со страхом того, что он окажется убит.

Ступать по этому завалу было невозможно, и ей пришлось ползти на коленях, опираясь ладонями, чувствуя, как они покрываются густой черной и горячей жидкостью.

Откуда-то справа, из-за завесы дыма, донеслись испуганные голоса — видимо, не все бирманские бандиты попали под бомбы.

В первые мгновения пришел страх. Они, те же самые. Среди живых мог оказаться даже тот единственный, что надругался над ней. Захотелось спрятаться, убежать, вернуться к Кейко и затаиться в проклятой пещере. Но Амико, не поворачивая голову в сторону голосов, продолжала ползти к заваленному человеку, все еще надеясь, что не ошиблась.

Тело лежало ничком, заваленное обломанными ветками и листьями. Голову скрывал искореженный лист металла — оторванный капот грузовика, обломками которого было засыпано все вокруг — очевидно, после прямого попадания бомбы.

Подобравшись поближе, Амико затаила дыхание и потянулась к обломку капота. Не без труда она отвалила железку.

Головы не было. Видимо, капот и был в этом виноват, но выше плеч не было ничего — только лужа крови, так же как и повсюду вокруг — на листьях, щепках, ветках…

Недавно съеденная пища так и просилась выплеснуться наружу. Отвратительный запах крови, наконец, пробил невидимую пробку в носу и ударил прямо в мозг омерзительным кисло-горьким жжением.

Громко и тяжело дыша, Амико сместила взгляд ниже плеч и рассмотрела тело. Засыпанное и раскуроченное, оно, тем не менее, никак не могло принадлежать русскому. Другая одежда, другие габариты. Она ошиблась и как никогда была рада оказаться неправой.

Но что же дальше?

Джунгли вокруг были выкошены метров на пятьдесят, и, если присмотреться, можно было понять, что валяющиеся перед трещиной обломки и трупы прилетели со стороны дороги и реки; причем, скорее всего, разрыв произошел несколько выше по течению, то есть на два часа, если стоять спиной к скале и трещине — откуда как раз с трудом выползла Кейко.

— Ами тя-я-ян! — беспомощно позвала Маэми. — Ты где?

— Я здесь, — отозвалась Амико. — Тут все… все вперемешку!

— А Банька-сан где?

— Не знаю. Я его не нашла.

— Ты где-то далеко! — крикнула Кейко. — Я тебя не вижу совсем!

Донесшиеся с севера возбужденные гортанные крики напомнили о том, что повышать голос здесь все же не следовало.

— Тише, — предостерегла Амико. — Нам надо… нам…

Она вдруг поняла, что понятия не имеет, что им надо. Что делать? Куда идти? Все эти вопросы имели смысл только в одном случае: если рядом находился Иван.

— Его надо найти, — позвала Акеми подругу.

Отворачиваясь от обезглавленного трупа, девушка заметила у того на бедре кобуру с пистолетом. Скорее машинально, чем осознанно, она завозилась с застежкой и извлекла оружие, прежде чем отползти от покойника. Неловко держа пистолет, Амико двинулась обратно к скале.

Ближе к скале можно было хоть как-то передвигаться, перешагивая или подлезая под поваленными стволами. Метрах в пятнадцати ниже по течению вывал леса заканчивался, и сбитые ударной волной ветки образовали почти непроходимый завал на границе уцелевших джунглей.

Амико и Кейко встретились на относительно свободном участке. Маэми испуганно посмотрела на кургузый пистолет в руке подруги и испуганно пискнула:

— Ами-тян, что же нам делать?

— Надо найти его, — только и повторила Акеми. — Мы не выживем без русского.

— Как же мы его найдем? — беспомощно оглянулась, тщетно всматриваясь в разруху, Кейко. — Все так разбросало…

— Вспомни, где он был в последний момент.

— У входа, там, где теперь завал… Но могло ведь отшвырнуть…

— Значит, надо найти его. Или его тело.

Амико почувствовала, как тяжело осела в ней эта мысль. Тело. Если они найдут труп Ивана, ситуация окажется — хуже некуда. Придется пробовать выжить вдвоем, что для двух юных, неопытных и контуженных девушек составляло огромнейшую проблему. Они не могли сами добыть еды, найти воду… Они не знали, куда идти. И, конечно, рядом копошились недавние захватчики.

Никаких шансов. Никаких…

Амико резко помотала головой, отгоняя нехорошие мысли.

— Скорее. Надо отыскать его, пока нас не заметили. Попробуем… попробуем там, по направлению взрыва.

И она первая двинулась к завалу.

Нехитрый математический расчет показывал, что едва ли человека, стоявшего в момент прохождения ударной волны у входа в трещину, унесло бы куда-то еще кроме как вдоль скалы ниже по течению реки. Но только для того, чтобы сделать этот логический вывод, требовалось побороть панику и вернуть себе способность мыслить. Наверное, не каждый смог бы это сделать но… они смогли.

И это было спасением.

Метрах в десяти левее трещины из-под кучи наваленных ветвей торчали вымазанные дорожной грязью ботинки такого размера, который нормальному японцу и приснился бы с трудом.

Как ни странно, первой ботинки заметила Кейко, тут же позвав подругу. Амико с екнувшим сердцем подобралась к завалившим обладателя ботинок ветвям и принялась из разрбрасывать. Маэми тут же присоидинилась к ней, и вскоре они смогли разглядеть все остальное.

Иван лежал ничком, не подавая признаков жизни, бесшумный автомат и ранец куда-то пропали, так же как и лохматая накидка, а камуфляжные шаровары и торчащие из-под бронежилета рукава тельняшки, оставшейся на нем после того, как он отдал куртку Амико, были изодраны — видимо, когда его швырнуло в заросли. Каска с отметиной от сильного удара съехала на лоб, но самое неприятное — поперек спины, придавив его, лежал ствол сантиметров в тридцать диаметром.

— Боже мой, да его же раздавило! — воскликнула Кейко.

— Вижу, — напряженным голосом отозвалась Амико. — Значит, надо убрать с него этот ствол.

— Как? Мы же не сможем… Смотри, какой здоровый ствол, во всю спину! Он же тяжелый.

— Надо попробовать.

Две худенькие девушки взялись за придавивший русского ствол и попытались приподнять. разумеется, сразу у них ничего не получилось. Охнув от напряжения, Кейко выпустила корявый ствол и едва не плюхнулась мягким местом оземь.

— Не получится. Вон какой тяжелый.

— Должно получиться, — с каким-то болезненным озлоблением выдохнула Амико и, обхватив ручками ствол, потянула снова. Тот едва заметно сдвинулся, но всего на миллиметр.

Кейко неуверенно вернулась к стволу и попыталась помочь подруге. Не по-женски кряхтя от напряжения, обе японки буквально вытянулись в струнку, пытаясь поднять ствол над неподвижным Иваном. В последний миг почудилось, что ноша отрывается от земли, чуть-чуть, но теперь ее можно нести… однако не выдержавшая напряжения маэми вновь отпустила ствол.

— Не могу я, — жалобно сказала девушка. — Он тяжелый, не удерживаю.

— Надо удержать, — громко выдохнув, отрезала Акеми.

— Да может, он умер уже! — взвизгнула Маэми. — Ты хотя бы проверь! Я же слышу, тут рядом эти, которые… Нам бежать надо, прятаться!

— И дальше что? Без Ивана нам не выжить все равно.

— Лучше попробовать!

— И что ты хочешь? — неожиданно тихо, почти неслышно, спросила Амико. — Бросить его, да?

— Да ведь он же, наверное…

— Он нас не бросил.

Не договорив, Акеми яростно вцепилась в ствол и, напрягая до предела девичьи мышцы, рванула ствол вверх. Кейко увидела подругу в этот миг: одинокую, выпачканную в грязи, с растрепавшимися длинными волосами, в куртке с чужого плеча, освещенную заревом огня и смерти. Но не такую, как раньше, в начале пути, не сломленную, не подавленную. Страшное горе, опасность, обрушившаяся новой волной, словно придала Амико сил. Лицо девушки раскраснелось от напряжения, как краснели, а не бледнели, в минуты боя лица лучших из римских легионеров, отбираемых по храбрости и боевому духу.

— И я ег-го не бр-р-рош-шу… — прохрипела срывающимся от напряжения голосом юная японка, и опомнившаяся подруга тут же бросилась мимо нее. Кейко вдруг осознала, что обломанный ствол не бесконечен. Добравшись до кривого равного конца, Маэми ухватилась за него руками и со всей силы потянула. Усилие с края помогло Амико наконец-то приподнять ствол над телом Ивана и осторожно двинуть вниз, к ногам. Боязливо переступая, Акеми перенесла дерево вперед, поддерживаемая Кейко. Не поддержанный с другого конца ствол с громким треском терся о бронежилет и брюки русского, грозя порвать их. Но в конце концов двум слабеньким девушка удалось спихнуть толстое дерево со своего спутника. Едва переведя дыхание, Амико тут же бросилась к Ивану. Опустившись возле мужчины, девушка осторожно принялась искать в нем признаки жизни. Есть ли пульс? Дышит ли? Можно ли привести его в сознание?

Пульс нашелся без труда — сердце матроса спецназначения стучало сильно, хотя и реже, чем надо было бы. Но, судя по всему, его оглушило, и довольно сильно, так как даже вся возня вокруг не заставила его открыть прийти в себя. Впрочем, не перевернув его хотя бы на спину, определить точнее было невозможно.

Амико опасалась сделать именно это — бонежилет мог спасти позвоночник Ивана от безоговорочного перелома, но вдруг серьезные повреждения все-таки были? В конце концов девушка решила рискнуть и ухватила тяжелого русского за плечо. Подоспевшая Кейко помогла, и вдвоем они уложили Ивана на спину. Акеми тут же начала снимать помятую каску с головы, чтобы посмотреть, не проломлен ли череп.

По лицу стекала кровь из рассеченной щеки, но каска уберегла его от более тяжелых травм. Бронежилет, судя по всему, сыграл ту же роль в отношении позвоночника.

Однако в сознание он так и не пришел — видимо, ударная волна вызвала серьезную контузию.

— Банька-сан! — позвала Ивана Кейко, похлопав по щекам. — Банька-сан! Очнитесь!

— Бесполезно, — Амико стерла кровь со щеки русского и осмотрела голову еще раз на всякий случай. — Он не очнется, по крайней мере, в ближайшее время.

— Что же делать-то? — Кейко потрогала руки и ноги мужчины. — Тут он, кажется, цел.

— Не знаю, я не специалист по экстренной медицине. Наверное, надо просто ждать, пока он сможет очнуться.

— Но мы же не можем ждать!

— А что нам остается?

— Давай убежим… спрячемся…

— Нельзя бросать его здесь одного. Лучше помоги.

Амико завозилась с Иваном, пытаясь положить его набок.

— Надо оттащить его куда-нибудь, где мы будем незаметнее, и положить так, чтобы не задохнулся. Открытых ран нет, главное, чтобы внутри ничего не разорвалось. Еще надо снять бронежилет, чтобы посмотреть, не передавило ли ему грудь, и…

— Куда оттащить?! — раненым зверем взвыла Кейко. — Ами-тян, да оглянись!

Девочка в треснувших очках развела дрожащими руками.

— Тут… тут… ад! Что мы тут можем сделать?!

— Кейко, — Амико даже не оглянулась, поворачивая Ивана на бок. — Пора перестать трусить. Слишком поздно уже.

— А я не могу! — Маэми, похоже, сломалась. Она и раньше была не такой выносливой и уравновешенной, как подруга, а сейчас страх, боль и стресс сдули с японки всю ту крохотную уверенность, что начал взращивать Иван. — Я хочу жить! Понимаешь?!

— Иван тоже хочет.

Амико оглянулась, чувствуя. как внутренности завязываются в тугой узел, не дающий прорваться тому же звериному чувству, что отражалось в глазах Кейко. Было трудно дышать. и не из-за гари и жара, а из-за пытающейся прорваться наружу паники.

Но нельзя. Нельзя. Нельзя.

Спокойно. Спокойно. Куда оттащить Ивана?

Увы, окружающая местность не радовала. Завал из поваленных стволов заканчивался примерно там же, где они находились, но дальше шли густые тропические джунгли, перевитые лианами, по которым тащить мужчину, который был тяжелее обоих девушек, вместе взятых, было немногим легче.

Мало того, над головой снова тяжело загудели двигатели. То ли возвращались устроившие этот погром бомбардировщики, то ли подходил следующий эшелон. На севере кто-то опять испуганно завопил по-бирмански.

— Скорее! — воскликнула Амико. — Надо оттащить его подальше, в другую сторону!

— Да мы же… как же мы… — забормотала Кейко, но на этот раз покорно помогла подруге. Вдвоем они ухватили Ивана под мышками и попробовали сдвинуть с места.

Получалось даже хуже, чем с деревом, потому что обмякший русский был похож на мешок. Отчаянно пыхтя, японки поволокли его в сторону завала из веток.

— Хотя бы… попробуем чуть-чуть дальше, — велела Амико. — Надо попытаться… спрятаться в джунглях.

Увы, это было свыше человеческих сил. По ровной поверхности они бы, наверное, смогли бы протащить какое-то расстояние даже стокилограммового Ивана, но здесь, утопая по щиколотку во мху и прелых листьях, спотыкаясь о корни и цепляясь за лианы, они начисто выдохлись метров через десять. Что еще хуже, они услышали отчетливый топот на проходившей метрах в двадцати ближе к реке дороге — снизу по течению спешило изрядное количество людей. Судя по всему, к бирманцам подоспела подмога.

Наверняка, они, как минимум, прочешут окрестности, разыскивая убитых и раненных собратьев, и вряд ли можно было рассчитывать на то, что на полосе шириной в сорок метров между рекой и скальной стенкой удастся спрятаться так, что не их найдут. В общем, это был лишь вопрос времени. Девушкам оставалось лишь решить — остаться вместе с русским, или бежать самим — учитывая, что бирманцы пока пробежали мимо, возможность спастись самим еще оставалась.

Кейко посмотрела на подругу затравленными глазами, не сказав ни слова. Но все и так было понятно.

— Беги, — сказала Амико. Коротко и ясно. Не оставляя никаких недосказанностей, не сомневаясь и не медля.

— Ами-тян, а как же… — начала было Маэми, но запнулась. — Как же ты?

— Я не побегу.

— Но…

— Торопись! Держи.

Акеми протянула Кейко отобранный у мертвеца пистолет. Та стояла, борясь с комком в горле, и не верила, что все происходит вот так.

— Неужели… все?

— Все. Беги.

И больше не было ни слова. Ни истерик, ни криков. Как будто обе подружки устали от пустого эмоционального заменителя чувств за прошедшие дни и ночи. Просто у них были два разных желания. Кейко хотела выжить, а Амико хотела остаться рядом со своим спасителем. И ни одну нельзя было переубедить.

Сжимая в руке пистолет, Кейко заковыляла прочь, скрываясь от бесчувственного русского и обрекавшейся себя на смерть подруги.

Еще раз взглянув на лежавшего навзничь Ивана, Акеми заметила, что, хотя автомат и пропал неизвестно куда, он не остался безоружным, в кобуре на разгрузке бронежилета сидел кургузый пистолет, тот самый, которым он воспользовался в той жуткой схватке в деревне — тоже, видимо, бесшумный, хотя никакого глушителя у него не наблюдалось, и длинный нож со стреляющей зеленой ручкой, уже отмытой от крови. В кармашках на груди остались магазин для автомата, три магазина для пистолета и пачка пистолетных патронов россыпью — довольно странных, потому, что пуля не выступала из длинной гильзы. Ее внимание привлекла последняя граната, которая топырилась в боковом кармашке.

Для человека, умеющего воевать, в критической ситуации выживания подобный крохотный арсенал стал бы настоящим подарком. Но несчастная Амико была простой школьницей, непривычной к боевому оружию даже после всех стараний милитариста-дедушки. Она просто взяла у Ивана пистолет, сунула за пазуху куртки нож, магазины и гранату.

Затем юная японка принялась неловко маскировать лежавшего Ивана, подтаскивая обломанные ветки и маскируя тело. Работа была совершенно бесполезная, но она не могла просто сидеть и ждать, пока придет враг. Она предпочла хоть как-то готовиться. И через пару минут она просто была готова.

Ждать пришлось недолго.

Гомон и крики, сконцентрировавшиеся возле догорающих поодаль грузовиков, начали распространяться по всей долине — собравшиеся триадовцы принялись прочесывать остатки выкошенных джунглей, разыскивая уцелевших и убитых. Неровная цепь прыгающих огней фонариков двинулась вдоль скал левого берега реки, и не прошло и пяти минут, как на сидящей на коленях рядом с Иваном Амико разом сконцентрировались несколько лучей света.

Она не шелохнулась. Ничего не видя, Акеми могла рассчитывать только на смерть, принесенную невидимым преступником. Девушка просто продолжала неподвижно сидеть.

Несколько мгновений замешательства — и ее окружил с десяток вооруженных бирманцев. Судя по их озадаченным голосам, они не поняли, с кем имеют дело. Видимо, большая их часть не участвовала в позавчерашних событиях в деревне, и теперь терялась в догадках.

Когда кто-то наткнулся на так и не пришедшего в себя Ивана, удивления стало еще больше — раскидав маскировочные ветки, его обшарили, подняли и трудом поволокли к дороге. Акеми тоже крепко взяли под руки, и повели туда же.

Обыскать и девушку бирманцы догадались лишь еще через пару минут, и незнакомое оружие пошло по рукам, сопровождаемое удивленными возгласами — видимо, триадовцы никогда не видели ничего похожего — а ей быстро связали руки за спиной.

— Ху ар ю? Вот ду ю ду хире? — светя ей в лицо фонариком, кто-то принялся расспрашивать на ломаном английском. — Ар ю фром зе плэйн? Ху из дзис биг мэн? Гард фром зе аэвиакомпани? Спешиалфорс? Мерсенари? Ансвер ми, нау!

В голове Амико шумела превосходная холодная умиротворенность. Так бывает, когда ожидаешь, что случится нечто ужасное, оно случается — и вдруг все равно. Потому что не нужно больше ждать. Не нужно цепляться за оружие, которым все равно не сможешь как следует воспользоваться. Не нужно ждать теней, уже превратившихся в людей. Как ни странно, именно сейчас Акеми расслабилась.

— Фак ю, пиг, — монотонным голосом произнесла она в ответ на крики незнакомца.

— Пиг? Ху ю колл а пиг, битч?! — оплеуха заставила ее повернуть голову вправо. — Фром вере ар ю? Чина? Америка?

— Гоу фак ёрселф, — упрямо ответила девушка, борясь с гулом в голове.

В левом глазу взорвалась ослепительная вспышка, полетели искры.

Сбитая с ног ударом крепкого кулака девушка бессильно растянулась на усыпанной ветками и листьями дороге. Возмущенные бирманцы что-то залопотали по-своему, но допросчика, уже занесшего приклад автомата, кто-то придержал за руку. Видимо, убивать ее немедленно не собирались.

— Бехэйв ёрсэлф. Бат иф ю ар фром зе плэйн, ви куд сенд ю ту хоум. Сэй, вот кантри ар ю фром?

Полголовы будто кто-то отломал. Едва держась в сознании, Амико услышала нечто, напоминавшее обещание пощадить. Притворяться? Ловчить? И оказаться оторванной от него, от неминуемо плененного?

— Ай спит он ю.

— Бэд гёрл, вери бэд гёрл. Ху хэд тич ю то спик со брутал? Би интеллиджент энд синк. Ду ю вонт то би рапед энд киллед хере? Иф ю телл ас кантри фром ю ар, ви куд аск сам мани энд сэнд ю ту хоум.

На передний план выдвинулся новый персонаж — бирманец более интеллигентного вида, чем окружающие боевики. На нем был не камуфляж, а обычная гражданская одежда и даже очки. Говорил он тоже не так угрожающе, видимо, пытаясь не столько застращать, сколько уговорить пленницу.

Не получив ответа сразу, он без особых церемоний протянул руку, схватил ее сзади за воротник школьной блузки и потянул его вниз, обнажив шею и плечи девушки. Потом наклонился ближе, что-то рассматривая у Акеми за спиной.

— Тебе меня не напугать.

Девушка не дрогнула в моменты манипуляций бирманца. Если суждено было сгинуть, то она не станет молить о пощаде.

— Ай эм нот афрейд ту дай.

Очкастый бирманец, хмыкнув, выпустил ее блузку, и вдруг стащил с ноги Акеми побитую и поцарапанную туфлю. Светя фонариком внутрь, на язычок, поднес поближе к глазам.

— Ха, «Made in Japan»!

— Ар ю хэппи нау, пиг?

— Хм, я не верил китайцам, когда они рассказывали, что японцы очень злые, — заметил интеллигентный очкарик по-бирмански. — А выходит, так оно и есть. Впрочем, девушка явно напрашивается. Не для того ли, чтобы прикрыть своего спутника? Ну-ка, посмотрите, что там написано на его снаряжении. Форма не похожа на американскую, и про такое странное оружие я не слышал. Возможно, те, кто рассказывал про двухвинтовые вертолеты, не врали, и это действительно русские.

Амико прилагала все усилия, чтобы не запаниковать. Ей удавалось держаться спокойно, даже дерзко, но пугающая неопределенность обжигала нервы страшнее раскаленного железа.

Бирманцы тем временем стащили с безвольно обмякшего русского каску и бронежилет и принялись разглядывать, передавая из рук в руки. Главарь удовлетворенно кивнул, рассмотрев бирки с кириллицей, присел над лежащим пленником, и отвесил ему пару полновесных пощечин, видимо, пытаясь привести в чувство. Но голова Ивана лишь вяло мотнулась из стороны в сторону.

Акеми скосила взгляд в сторону русского и окруживших его врагов.

— Он не очнется, — сказала она по-английски.

— Откуда ты знать? — тут же повернулся к ней бирманец. — Его оглушить взрывом или произойти некий иной ивент? Ты была вместе с этот русский спецоп и видеть?

— Он не очнется, — повторила Амико и замолкла.

— Может быть, он уже есть мертвый? — бросив острый взгляд на нее, спросил в пространство бирманец. — Сильный взрыв вызывать смерть мозга? Наверное, надо пристрелить этот спецоп. Если он не очнуться, потребность в нем не иметь.

Японка едва не заскрипела зубами от злости и напряжения, но ничего не сказала. Она понимала попытки бирманца играть на нервах.

Не дождавшись ответа и с сожалением цокнув языком, главарь поднялся на ноги, повернулся к своим триадовцам, и махнул рукой.

— Берите его. Сделайте, что ли носилки, раз он в таком глубоком отрубе. Мда, что за странная парочка. Единственное, что приходит в голову, это то, что японская девчонка — из пассажиров «Боинга», а этот громила отстал от отряда спецназа, который устроил налет на Намтху. Вот вам и подтверждение, что это были именно русские.

— Но что нам с эти делать, господин У Би Хту? — поинтересовался один их его подручных.

Очкарик пожал плечами.

— В общем, это все, что нам осталось полезного, не считая трупов. Я планировал дистанцироваться от отряда Со Хан Пу с его алькаедовскими дружками, и слегка подзаработать на переговорах с американцами, но ты же видишь, что их реакция… как бы это сказать… оказалась несколько преувеличенной. — он красноречиво обвел взглядом выкошенные джунгли, трупы, остовы грузовиков и все еще текущие по течению струйки горящего бензина. — Не знаю, стоит ли связываться с ними, раз янки так нервничают. Признаться я не ожидал такого, хотя и предупреждал Со Хан Пу, что арабы его до добра не доведут. Интересно, выжил ли он, чтобы убедиться в справедливости моих слов?

Младшие подельники тем временем споро соорудили из валявшегося по всей округе дерева и пары своих курток носилки, в которые небрежно свалили бессознательного скрученного Ивана. Кто-то догадался подхватить и заставить подняться Амико.

— Мы, как и собирались, пойдем наверх, в Намтху, а ты отправляйся к нижнему лагерю, — повернувшись к подручному, распорядился главарь. — Следи, чтобы с пленными не произошло ничего непредвиденного. Удастся ли извлечь из них какую-то пользу или нет, в любом случае, пока они должны быть нетронутыми.

— Да, господин У Би Тху, — кивнул тот. — Только позвольте заметить, чтобы потом меня не обвиняли в чужих грехах — девчонка, похоже, уже «тронутая», если посмотреть на одежду.

Схвативший Акеми бирманец как раз хохотнул, произнеся нечто явно неприличное в адрес пленницы. У Би Тху был предусмотрителен. Несмотря на следы приключений, грязь и копоть, японка все еще выглядела весьма и весьма привлекательной.

— Вот именно потому я это и говорю, Бо Те. Девчонка не для вас, понял? Объясни это всем, особенно рядовым придуркам. Думаю, даже самым тупым не захочется вызвать мое неудовольствие. Давайте, отправляйтесь. Через полчаса снизу должны подойти еще машины, но на расчистку дороги уйдет вся ночь, так что вы вполне можете отвезти их дальше на колесах. И учти — пленники не должны сбежать. Так что придумай что-нибудь… ну, вспомни хотя бы Голливуд.

9

Пленных тем временем оттащили к остальным захватчикам, ожидая, пока командиры отдадут приказ выдвигаться.

Шестеро щуплых бирманцев крякнули, подняли носилки с тяжелым русским, асеменили, спотыкаясь о валяющиеся на дороге ветки, вниз по ущелью. Еще двое повели за ними Амико, подталкивая в ее спину. Замыкал процессию подручный, как его назвали — Бо Те?

Навстречу торопливо пробежали еще несколько небольших групп бирманцев, вооруженных и нет. Видимо, они спешили узнать, что произошло с деревней, где находились заложники, которая попала под чудовищный бомбовый удар.

В подсвеченном отблесками отдаленных пожаров небе продолжали тяжело гудеть авиационные турбины, и бирманцы опасливо поглядывали через плечо. Сложно было понять — то ли возвращаются нанесшие удар бомбардировщики, но ли подходит новая волна.

— Господин Бо Те! — обратился к старшему один из подручных. — Меня тревожит этот гул. Не собираются ли снова бомбить? И вообще, какого хрена было-то?

— Дьявол знает, что придет в голову проклятым американцам, — пробурчал замкомандира. — Никто не думал, что они устроят тут второй Вьетнам. Сейчас же двадцать первый век — думали про силы спецопераций, управляемые бомбы — а тут вот, пожалуйста.

— Вот я и не пойму, — не унимался подручный. — С какого перепугу-то они так? Неужто из-за каких-то там придурков с самолета?

— Траханные в жопу сморщенные макаки!!! — взревел генерал-майор Стивен Уилсон, командующий 8-й армией ВВС США, запустив тяжелый стакан в висящую напротив его стола географическую карту. Стол и карта находились в штабном здании на базе Барксдейл, штат Луизиана.

Стакан не попал в цель, вместо Бирмы поразив остров Тимор, и разлетевшись хрустальной крошкой. Генерал, сморгнув текущие слезы, приложился к бутылке «Джонни Уокера» напрямую.

Адъютант, пугливо заглянувший в дверь, проблеял:

— Господин генерал, 509 бомбардировочное крыло сообщает, что заходит на цель.

— Пусть крушат все! — взревел генерал, ударив кулаком по полированной столешнице. — Сжечь, взорвать, смести, сровнять с землей!!! Смерть вонючим недоноскам! За Кэти! Уничтожить все, всю эту сраную страну!!!

Генерала прекрсно можно было понять. Его любимая племянница Кэти Уилсон, которую он пристроил секретарем референтом в МИД, волей случая оказалась в составе американской делегации, летевшей на борту рейса 1313. Примерно двадцать часов назад генерал получил подтверждение: на борту приземлившихся в Хошимине русских вертолетов ее не оказалось. Свидетели сообщили, что видели, как алькаедовцы сначала изнасиловали ее, а потом облили бензином и подожгли.

Теперь генерал не мог думать ни о чем, кроме мести, и кто, помилуй Господь, посмел бы его в этом упрекнуть?!

Претензии могли быть разве что у бирманцев, тревожно двигавшихся по направлению к нижнему лагерю. Несшие Ивана бандиты чертыхались, неловко стуцпая, и боязливо прислушивались к гулу в небесах. Амико, которую грубо тащили под руки, все равно еле успевала за пленителями. Взгляд девушки оставался прикован к носилкам.

Не было времени думать и переживать. Не было сил. Только шагать, только идти. Шаг, другой. Смесь отвратительных запахов бьет в нос. Еще шаг. Горечь дыма и гари проникает в горло, хочется откашляться. И снова шаг.

Бесконечная дорога превратилась в кошмар, в котором Амико через некоторое время уже не могла отличить явь от бреда. Потом, гораздо позже, она спрашивала себя, в самом ли деле она шла тогда, едва волоча ноги кашляя от дыма, по горячему пеплу, из которого торчали гигантские обугленные кости? Было ли это наваждением, или просто под удар попали мелкие азиатские слоны, еще использовавшиеся в этой глухомани, ка тягловый скот? И действительно ли ей пришлось обойти группу сидящих посреди дороги голых, черных от страшных ожогов людей, с которых клочьями свисала обгоревшая кожа и жженые тряпки? Люди громко хохотали, по очереди запуская ложки в глиняную миску с легким белым порошком, стоящую посреди их кружка.

Но, так или иначе, кошмарная дорога закончилась, и кузов древнего китайского клона Зил-157, куда ее закинули вместе с носилками, на которых лежал Иван, показался ей блаженным элизиумом.

Грузовик тронулся, урча, воняя и жутко переваливаясь на колдобинах с борта на борт, и бирманцы, цепляясь за скамейки, не особенно следили, что делает девчонка, сидящая на полу возле носилок.

А девчонка, по-прежнему не говоря ни слова. в полубреду придвинулась к бесчувственному русскому, спеленатому на носилках, и продолжала сидеть, поджав ноги.

Грузовик протрясся еще полтора десятка километров по ущелью, когда проселок наконец-то вышел в более широкую долину. Справа вдали показались здания поселка при аэродроме и высокий киль обездвиженного Боинга 747, который был захвачен террористами и принужден к посадке на недостроенном военном аэродроме, который лет тридцать назад пытались построить в здешней глухомани.

Но грузовик повернул налево, направляясь в следующую долину, более населенную. Миновав несколько поселков, окруженных полями, грузовик свернул с дороги, въехал на территорию, огороженную бамбуковым частоколом, и остановился среди хибар, крытых тростником. Судя по всему, это было еще одно гнездилище триад — казармы, гаражи, склады, непременный цех по переработке опийного мака и, конечно же, узилище.

Тюрьма располагалась в дальнем конце лагеря. Такая же лачуга, как и все остальные, с тростниковой крышей и ветхими стенами, чем-то все же неуловимо выделялась. Тростник ли был темнее, земля перед входом грязнее или еще что — непонятно. Но Амико, которую грубо потазили к хижине, почувствовала почти физическую тошноту.

Внутри было сыро. Сыро и темно, хотя сквозь неровные стены пробивался робкий свет. Ноги зачавкали чем-то мокрым и вязким на полу, однако оглядываться у девушки не было времени. Ее торопливо толкнули в середину помещения, где находилась узкая корявая клетка. В нее Амико и загнали, громко командуя противным голосом. Места оказалось настолько мало, что, стоя у одной стороны решетчатой темницы, она уже упиралась руками в противоположную. В этой клетке нельзя было лежать, разве что сидеть, как следует сжавшись в комок.

Рядом, кряхтя, вываливали с носилок Ивана. Русского бросили точно в такую же клетку в паре метров от Амико. Ноги крупного мужчины, упавшего без сознания, не поместились в клетку, и ту закрыли, оставив их торчать наружу сквозь прутья. Именно с этих торчащих ног началось знакомство с тюремщиком.

Грубый голос, командовавший из-за спины, раздался снова. Обернувшись, девушка увидела бирманца, старого и сморщенного, злобно пинавшего бесчувственного Ивана в колено. Стоя у соседней клетки, этот тип мелко, по-крысиному, скалился и держался как-то скрюченно, кособочась вправо. Сильно размашисто пиная ноги русского, бирманец грязно ругался на своем языке.

Взгляд Амико насторожил чуткого тюремщика. Как только последний из несших Ивана преступников скрылся за дверью хижины, он взял стоящую в углу бамбуковую палку. Несмотря на кособокость и иссушенный сморщенный вид, двигался этот тип ловко и стремительно. В следующий миг конец палки больно и резко ткнул Амико в живот. Что-то деловито приговаривая, бирманец аккуратно ударил девушку еще раз, потом еще. Он будто проверял полученную вещь, как следует укладывал, поправлял. Акеми невольно вжалась в дальние прутья клетки, пытаясь уклониться от побоев, но для маневров не было места.

Деловито потыкав палкой, тюремщик что-то повелительно рявкнул и стукнул девушку по голове. Поняв приказание без слов, она опустилась на колени. Довольно крякнув, кривой бирманец для порядка хлопнул бамбуком по все так же торчавшим ногами Ивана и, отвернувшись, захромал в темный угол.

Вернулся он довольно скоро, держа в руках старую газету. Деловито пристроившись на корточках, он разодрал бумагу на полосы, стащил с ног русского огромные ботинки, вставил бумажные фитили между пальцев босых ног и поджег их верхние концы.

Амико была не в курсе, что эта довольно распространенная жестокая забава называется «велосипед», но получила возможность наглядно увидеть ее действие.

Когда пламя добралось до пальцев, в воздухе повис тошнотворный запах паленой кожи. Некоторое время Иван не подавал признаков жизни, как и раньше, но в какой-то момент боль, видимо, все же пробилась сквозь отупляющий барьер контузии.

Дернувшись всем телом, русский зашипел сквозь зубы и брыкнул ногами, пытаясь избавиться от боли. Наверное, с какой-то извращенной точки зрения это действительно напоминало движение ног велосипедиста. Один фитиль выпал, второй потух, но два продолжали жечь, и Иван резко сел и согнул колени, попытавшись дотянуться до ступней. Его руки наткнулись на бамбуковые перекладины клетки и почему-то на секунду замерли. В следующее мгновение он все же выдрал фитили, подтянув колени к груди, неразборчиво выругался сквозь зубы, поднес руки в лицу, словно пытаясь протереть глаза… и замер.

Бирманец разразился довольным квакающим смехом и громко постучал палкой о прутья клетки. Едва не задев пятки пленника, он что-то сказал, что-то грозное и командное, и снова ухромал в свой угол, скрытый вечным мраком хижины.

Амико с тревогой оглянулась на русского в соседней клетке.

— Иван-сан?

Смех бирманца заставил Ивана снова дернуться. Он попытался вскочить, ударился головой о низкий потолок клетки и повалился обратно, обхватив руками голову и зашипев от боли сквозь зубы. Потом он несколько раз протер глаза, невнятно выругался и повернул голову к Амико. Странно — несмотря на то, что в щели в прикрывавших хижину-тюрьму стенках-циновках внутрь пробивалось уже достаточно утреннего света, его глаза никак не могли сфокусироваться на ней. Хотя их клетки разделяло не более двух метров, Иван осторожно повел головой направо-налево, словно прислушиваясь к отдаленному голосу, и тихо спросил:

— Акеми? Это ты?

— Да, — в сердце девушки тут же прокралась тревога, подпитанная догадливостью. — Иван-сан, с вами… с вами что-то не так?

— Где мы? Нас что, в плен взяли? Почему тут так темно… в зиндан кинули, что ли?..

— Здесь… Здесь не темно, Иван-сан. Я вас вижу.

— Как… не темно?.. Хоть глаз коли!.. — Иван еще раз протер глаза. Амико заметила, как дрожат его большие, сильные руки. Голос его тоже звучал приглушенно и странно: — …Ни хрена… ни хрена не вижу. Твою ж мать, неужели…

— Иван-сан, — страшная догадка пришла в голову Амико еще раньше. — Иван-сан… Вы ослепли?

— Ослеп?.. — Иван снова и снова мял и протирал глаза, видимо, не в силах поверить. — Ни черта не помню… Что же там случилось-то? Кажется, начали бомбить, шарахнуло в ущелье поодаль… потом ничего не помню. Меня приложило, что ли? А вы как, целы? И где Кейко?..

— Вас накрыло взрывом, — Амико старалась говорить спокойно. — Когда мы вылезли, то нашли вас, придавленного деревом. Мы сумели вас вытащить, но в сознание вы никак не приходили. А потом пришли бирманцы, пока мы пытались унести вас куда-нибудь… Кейко удалось сбежать, ну, а я осталась.

— Ты с ума сошла?! Зачем осталась?.. — рявкнул Иван. — …Не понимаешь, что они с тобой сделают? Вот дура, прости господи!

— Они не сделают ничего, что уже не сделали, — возразила Акеми. — Мне не страшно.

— Я охреневаю с такой логики! А не приходило в голову, что у этих может быть фантазия более крупного калибра?! Бежать надо было без оглядки. Кейко вот молодец, умничка. Какой смысл снова попадаться, если могла сбежать? Из солидарности, что ли? — оторвав руки от лица, Иван принялся ощупывать бамбуковые перекладины клетки. — Так где мы теперь? Это что, клетка, что ли? Етитская сила, Рембо II!..

— Две клетки, маленького размера, — сообщила Амико. — Я слева от вас. Заберите свои ботинки, они лежат снаружи.

— Черт, вот уроды, упихали, даже ноги не вытянуть. Выходит, нас увезли куда-то? Не видела, куда? — продолжал расспрашивать русский, шаря между прутьями в поисках своей обуви.

— Насколько я могу судить, мы в стороне от того места, где держали заложников с самолета.

— На машине везли? Вниз по ущелью… это, выходит, в сторону аэродрома? Ваш Боинг видела? А потом куда — в долину вниз, или обратно в горы? — Иван повозился, завязав шнурки и пытаясь устроиться поудобнее, но внутри клетки он помещался, только если сгибал ноги так, что колени почти упирались в подбородок. — И кто нас поймал-то? Бирманцы, наверное? Афганцев не видела, случайно? Блин, и те, и другие могут считать, что у нас перед ними должок… хотя я лично считаю наоборот.

— Они повернули влево и поехали в долину, насколько я могу сказать. Я видела одних бирманцев, их главный сказал, что собираются требовать за меня выкуп. А вас они будут… они хотят знать, кто вы и откуда. Об этом нетрудно было догадаться.

— Выкуп? Выкуп — это хорошо. Вот только у кого они собрались его требовать? Сомневаюсь, что сюда спешат переговорщики — после того, как американцы тут все размазали. И что, вменяемые бирманцы-то? — тяжело вздохнув, поинтересовался Иван. — Черт знает, чего от них ждать? Про меня-то, тоже нетрудно догадаться, откуда свалился рыцарь справедливости…

— Я не знаю. Но они и впрямь намного сдержаннее прежних. Кажется, их командир даже велел ничего нам не делать. Меня никто не тронул.

— Единственное светлое пятно, — пробурчал Иван. — А где мы теперь? Что вокруг клеток? И где караул?

— Мы в хижине на окраине их лагеря. Вокруг клеток плохо видно, полутьма, но помещение пустое. Внутри только тюремщик, караул, видимо, снаружи.

— Кансю га хитори ка? Доко? Буки га? (Тюремщик один? Где? Вооружен?) — быстро спросив по-японски, настороженно завертел головой Иван, а потом, приложив руку к лицу, простонал — А-а-а, блин, теперь же я даже кролику башку не смогу свернуть…

Впрочем, матрос спецназначения явно не желал показывать слабость. Он глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул, и, с видимым усилием восстановив равновесие, спросил:

— Так это караульщик мне пятки подпалил, паскуда? Ладно, я запомню. И с тобой правда ничего-ничего не сделали? Даже по попе не хлопнули?

— Мне ничего не сделали, — уверила Амико. — Тюремщик сидит у себя в углу за каким-то столом и иногда на нас смотрит. Он не понимает японского. Оружие… кажется, пистолет есть.

Она помедлила.

— Иван-сан, пока есть время, вам лучше не задумываться о таких вещах. Постарайтесь расслабиться и подождать. Может… может, слепота пройдет.

— Расслабиться и ждать… это не наш метод, — Иван подобрал ноги под себя, и схватившись руками за решетку, напряг могущие мышцы. Акеми услышала негромкий треск. Бамбуковая клетка была сделана на совесть — толстые стволы скручены прочной стальной проволокой, но ей вдруг показалось, что еще немного, и они подадутся. Правда, тюремщик в своем углу тоже заметил что-то подозрительное и поднял голову.

Не говоря ни слова, кургузый бирманец подхватил свою палку и в один миг оказался возле клетки Ивана. Грубо обрезанный конец бамбукового орудия молниеносно впился в беззащитное лицо не видящего противника русского. Пропахав на коже глубокую ссадину, палка едва не вбила нос пленника внутрь. Тут же отдернув орудие, тюремщик оперативно стукнул Ивана в печень. Орудовал палкой он с завидной ловкостью.

Иван, видимо, услышал приближающиеся шаги. Хотя Акеми то ли не пришло в голову его предупредить, то ли девушка просто не успела, русский понял, что сейчас начнется, и попытался блокировать удар, а потом и перехватить палку, но без глаз не сумел сделать ни того, ни другого. Отшатнувшись от удара и впечатавшись спиной в заднюю стенку клетки, он неловко отмахнулся, пытаясь поймать палку, но понял бесполезность таких попыток и мгновенно прикрыл голову и лицо предплечьями и напрягся. Удар в печень, который заставил бы любого другого человека повалиться, беззвучно разевая рот от боли, не причинил ему никакого ущерба, поскольку пришелся в толстенную броню брюшных мышц.

— Ах ты, сука… — прохрипел он, шмыгая разбитым носом. — …Акеми, где он? Что делает?

— Он стоит и приме… — начала было девушка, но гулкий удар палки по прутьям ее клетки заглушил слова. Пван услышал упрямое: — Он примеривается ударить в живот!..

Затем прозвучало нечто мягкое и утробное, и девушка подавилась словами.

— Паскуда!!! — от яростного рыка Ивана с тростниковой кровли посыпалась труха. Он ринулся вперед, и решетка затрещала от удара плечом. Лишь отсутствие разбега не дало ему снести переднюю часть клетки одним ударом. Бешено тряся бамбуковую решетку, Иван заорал по-русски: — Сюда, мать твою!.. Еще раз ее тронешь, я тебе яйца в трахеи запихну!

И, по-японски:

— …Акеми! Молчи, ничего не говори!..

На этот раз палка припечаталась о висок — видимо, тюремщик догадался, что подсказывала русскому девушка. Второй удар кургузый нацелил в пах.

Иван словно не заметил удара в висок — размахнуться, как следует, тюремщику не давала клетка, а вложить в тычок легкой бамбуковой палкой достаточно силы, чтобы серьезно достать такого гиганта, щуплый бирманец просто физически не мог. Удар в пах был эффективнее — русский дернулся и зашипел сквозь зубы, но выдержал удар и отреагировал со стремительностью гадюки. Обрушившаяся сверху правая рука прижала не успевшую отдернуться палку к поперечному пруту решетки, не дав тюремщику вытащить ее обратно. Иван на краткое мгновение замер, ловя реакцию противника — попытается ли тот вытащить палку силой, или предпримет что-то еще?

Бирманец был старой опытной сволочью. Как только русский поймал палку, он не стал пытаться выдернуть ее, здраво рассудив, что с таким богатырем тягаться — себе дорожи. Тюремщик тут же выпустил утерянное орудие и торопливо захромал в свой угол. Щелканье взводимого оружия прозвучало зловеще, Амико в ужасе громко выдохнула.

Втянув палку к себе, Иван продемонстрировал в сторону противника странный и незнакомый Акеми жест — сжатый кулак правой руки, на перегиб которой легла левая рука. Хотя японка не уловила конкретного смысла, выглядело это, надо сказать, весьма экспрессивно и даже впечатляюще. Этимологии русских слов, который Иван произнес при этом, она, естественно, тоже не знала, и у нее возникло чувство, что лучше бы и не знать. Потом русский добавил по-английски:

— Попробуй, стрельни. Тебе потом начальник самому в задницу стрельнет.

И в сторону Акеми, по-японски:

— Сиди тихонько, не привлекай лишнего внимания. Мне-то пофиг его булавки, так что лучше пусть со мной забавляется.

Бирманец угрюмо буркнул нечто непонятное и в следующим миг выстрелил в видневшуюся меж прутьями ногу Ивана. Пуля ударила в мускулистую ляжку спецназовца и вылетела наружу, ударяясь в земляной пол вместе с ошметками крови.

Акеми четко услышала скрип зубов Ивана — видимо, он не хотел радовать бирманца проявлением слабости, предпочитая стоически выносить боль. На его губах искривилась жуткая усмешка — она вспомнила, где видела такую же. Да, конечно, тогда, в том залитом кровью дворике в бандитской деревне.

Спокойно отодрав полосу ткани от подола фуфайки, русский зажал рану и звучно произнес еще несколько непонятных русских фраз.

Бирманец философски закатил глаза и пробормотал что-то устало. Затем, отвернувшись от клетки, кликнул кого-то. Спустя пару секунд, в темницу вошла парочка бандитов с автоматами. Поговорив с ними, тюремщик прохромал к клетке Амико и показал ей жестом на автоматчиков, затем на русского в клетке.

— Иван-сан, — поняла девушка. — Тут двое с автоматами. Они хотят, чтобы вы вышли из клетки и не сопротивлялись.

— О, какая вежливость! — усмехнулся он. — Пусть открывают, я себя ждать не заставлю. И не волнуйся, все будет пучком, — слыша, как дрожит ее голос, Иван обернул лицо к Акеми и улыбнулся — совсем по-другуму, мягко и успокаивающе. — Если б нас хотели пристрелить, наверняка не стали бы надрываться и волочить сюда. Не бойся.

Пока русский говорил, тюремщик открыл клетку, донеся до Ивана скрип и звуки передернутых затворов.

Клетка была высотой всего около 1.20, поэтому русскому пришлось проползти на четвереньках, чтобы выбраться наружу. Там он с наслаждением выпрямился во весь свой двухметровый рост и потянулся.

— Эх, размахнись рука, раззудись плечо… Ну, чего вам надо, недомерки?

Ничего не отвечая, ближайший из бирманцев, невидимый ослепшим, отшагнул в торону, размахнулся и с хрустом вбил приклад автомата в затылок распрямившегося русского. Ударь он в висок, и с Иваном было бы покончено. Однако, получив по затылку, богатырь не устоял на ногах, одна из которых была ранена, и упал обратно на четвереньки. Бирманец не стал медлить и ударил еще раз, сильнее, нависая сверху. Иван, едва не упавший лицом в грязь, ощутил, как сзади по голове начала расползаться теплая вязкая кровь. В лицо тут же ударил вонючий сапог второго автоматчика.

Контузия, слепота и новые порции ударов делали свое дело — могучий Иван пытался было защититься, но стоявшие сверху зрячие бирманцы нещадно пинали и били прикладами слепого пленника с помутившимся от ударов по едва целой голове сознанием. Он оказался удивительно упорным и никак не отключался, все порываясь схватить, ударить, толкнуть. Оба автоматчика упарились в процессе. Наконец, Иван, перемазанный грязью и собственной кровью, затих. Тюремщик, наблюдавший за процессом, повелительно квакнул, и бирманцы взяли русского за ноги, потащив за порог.

Амико молча наблюдала за кургузым, доставшим из пустой клетки свою палку, а затем вернувшимся к ней. Открыв дверцу второй пленнице, тюремщик повелительно махнул орудием, и девушка послушно выбралась. Схватив ее за волосы, тюремщик грубо потащил акеми наружу.

Там, на самой окраине лагеря, имелся пруд. Даже не пруд — яма с мутноватой водой, которую чистоплотная японка побоялась бы использовать даже для мытья обуви. Над этой самой ямой давешние автоматчики возились с чем-то, напоминавшим широкое плоское рапятие. Как оказалось, это была конструкция из бамбука, к которой пленители крепко привязывали бесчувственного Ивана. Закончив с приготовлениями, бирманцв по команде подоспевшего тюремщика спихнули получившегося агнца в вподу. Конструкция развернулась, входя в мутную жижицу, Иван погрузился по самую шею, только окровавленная голова осталась на поверхности, прижатая к бамбуку, от которого тянулся трос, обвязанный вокруг толстого столба на берегу.

Амико после всплеска грязной воды в нос ударила страшнейшая вонь. Она ошиблась — это был не пруд, это было жуткое подобие выгребной ямы. Подтащив ее к берегу, бирманец оттолкнул пленницу, поручив ее солдатам, и принялся рассматривать торчащую из воды голову русского.

Тот закашлялся, мотнул головой и открыл мутные, невидящие глаза.

— Хоррошо в краю родном… пахнет хлебом и говном… — судя по выражению, Иван кого-то процитировал. — …Только жидковато ваше бирманское говнецо. Если бы я вас в морской гальюн макнул, вы б сразу коньки отбросили, уроды, от одного крепкого матросского запаху!..

Кургузый тюремщик, ни слова не говоря, ткнул палкой в торчавшую внизу макушку русского и надавил. Рот и ноздри Ивана тут же погрузились в зловонную жижу. Подержав его так секунд тридцать, бирманец убрал палку.

Вынырнув и отфыркавшись, Иван плюнул в сторону палачей и хрипло запел:

— Наверх вы, товарищи, все по местам… последний парад наступа-а-ает!..

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… пощады никто не жала-а-ает! Хрен вам по всей морде, пидорки!..

Палка снова опустилась на голову, окуная пленника в дерьмо, и на этот раз Ивана продержали так вдвое дольше.

Вынырнув, он, задыхаясь, проговорил:

— Сначала, в детстве… я бредил морской романтикой… подумывал даже… а не пойти ли в подводники. Конечно, у них там… взрывы, пожары… радиация, несимметричный диметилгидразин… и прочая херня… Но зато чистые простынки и гиподинамия… Белая кость, не то… что мы… вонючие морские лоси…

Амико смотрела, как Ивана в третий раз заставили окунуться, теперь продержав минуты четыре. Когда палка убралась с головы, и русский вынырнул, она едва удержалась от возгласа: «Молчите, Иван-сан! Чем больше вы говорите, тем дольше это будет продолжаться!»

Но, вынырнув и откашлявшись в очередной раз, он упрямо продолжал бормотать по-английски:

— Надеюсь, вы все, сукины дети… получите хорошую такую… медицинскую грыжу… когда будете тащить из ямы… мою тяжелую утопшую тушку…

Повернув голову вправо-влево, словно ища взглядом кого-то, он добавил по-русски:

— Эк… мне свезло-то… по сравнению с прочими несгибаемыми коммунистами и партизанами… выпендриваться перед девушками… легко и приятно! Нет, конечно, можно представить… и более благородную смерть… чем захлебнуться бирманским говном… но, хули жаловаться… все там будем… В разное время, конечно…

Скучающий тюремщик снова погрузил голову пленного в жижу и держал до последнего. Сопутствовавшие бирманцы тревожно загалдели, когда он, наконец, выпустил несчастного.

Однако тот снова вынырнул хотя и задыхающийся, но живой.

— Если вы, падлы, думали… съесть морского разведчика… без хрена… то хрен вам!.. Виват главстаршине Николайчуку… который безжалостно трахал меня… проныркой через торпедный аппарат… гипервентиляцией и прочей херней…

Тюремщик забурчал почти уважительно и надавил палкой на макушку со всей силы. Амико с замиранием сердца следила, как несчастный Иван погрузился в нечистоты так надолго, что просто не мог не задохнуться.

Непонятно было, чего добивается тюремщик. Одно дело, казнь, пусть и жестокая. Другое — попытка привести непокорного пленника к общему знаменателю. Несанкционированная его гибель в таком случае отозвалась бы в первую очередь на самом неаккуратном «специалисте», и, возможно, весьма негативно.

Но, что бы там ни творилось в мозгах тюремщика, результат был налицо — пузыри, поднимавшиеся на поверхность перед макушкой пленника, прекратились. Наступила тишина.

Бирманец довольно крякнул, деловито кивнув чему-то, и подал знак двум своим сообщникам. Те взялись за трос и потащили распятного пленника на берег. Покрытый грязью, вонючей жижей и сукровицей, Иван выглядел как самый настоящий мертвец.

Амико почувствовала, как сжалось сердце. Неужели он мертв? Но тюремщик, нисколько не обеспокоенный, толкнул ее в плечо. Кособочассь, он указал японке на распластанного у их ног русского и изобразил тяжелое дыхание.

Так вот оно что… Он решил поиздеваться над ними обоими. Видимо, опытный старый негодяй рассчитывал на то, что у утопленника случится спазм, как бывало не раз. И второй пленнице придется прикасаться к изможденному и покрытому нечистотами спутнику. Мелкий, но отвратительный садизм.

Не говоря ни слова, девушка опустилась на колени.

Собравшиеся вокруг подручные с удовольствием гоготали, подталкивая друг друга локтями и наслаждаясь зрелищем.

От лежавшего без чувств распятого Ивана пахло отвратительно, вдвойне — для японки, выросшей в стране, где культ чистоты довел представителей древней культуры до выкорчевывания деревьев и заливки полей и садов бетоном — лишь бы не было грязи. Но девушка лишь молчка склонилась над мужчиной. Он не дышал. Стремительно припав к заляпанной нечистотами и кровью груди, Амико прислушалась — не остановилось ли сердце? Нет, оно билось, судорожно, но живо. Только дыхание, как и предсказывал тюремщик.

Акеми приблизила лицо к грязной физиономии Ивана. Держа одной рукой шею измученного русского, другой она зажала ему нос, глубоко вдохнула и торопливо прижалась губами к его рту. краем глаза Амико заметила, как поднялась грудная клетка. Получалось! Она отстранилсь, снова вдохнула и во второй раз коснулась Ивана губами. И еще, еще, еще.

Конечно, если сравнивать объем грудных клеток, то Амико уступала раза в два, если не больше, и там, где правила проведения сердечно-легочной реанимации требуют выполнять выдох нормального объема (чтобы не повредить легкие пострадавшего), ей, наоборот, приходилось дуть изо всех сил, набирая полную грудь и снова дуя — до звона в ушах, до головокружения и пятнышек в глазах. Ей не удалось сделать так, чтобы грудная клетка Ивана приподнималась, как положено, но она не сдавалась — как заведенная набирала воздух и вдувала его в рот Ивана, из последних сил раздувая слабый, готовы погаснуть огонек жизни.

Акеми не помнила, сколько прошло времени, сколько вдохов ей пришлось сделать… но тот миг, когда Иван вдруг судорожно дернулся всем телом и со хрипом втянул воздух сам, она запомнила навсегда.

Мощная грудь русского с рельефными, словно литыми из бронзы плитами мышц заходила вверх-вниз, без особого труда приподнимая и опуская бессильно упавшую на нее девушку, из глаз которой безостановочным потоком струились счастливые слезы.

Но им не дали передышки. Амико, едва успевшую понять, что сумела-таки откачать несчастного, тут же схватили и отволокли в сторонку, оставив Ивана дышать в одиночестве, оставаясь распятым на пыточном кресте. Кургузый тюремщик потыкал в бок пленника палкой.

Иван открыл мутные глаза, некоторое время бессмысленно таращась в небо. Потом сморгнул грязь и пробормотал.

— … Тьфу, обломали всю малину. Уже почти пробрался в ваши сны призрачной тенью. Чуть закроете усталые глазки, и вот он я — клацаю острыми вурдалачьими зубами!.. Так принято у нас, северных конанов-варваров, знаете.

Тюремщик довольно похлопал Ивана палкой по ребрам и подал своим подельникам знак. Те тут же столкнули русского обратно в воду. Амико с ужасом подумала, что сейчас пытка повторится снова, однако кургузый бирманец более не делал попыток притопить пленника. Вместо этого он проворно ухватил Акеми за руку и повел к столбу, который опоясывал державший распятье трос. Взяв у подельников веревку, тюремщик проворно привязал кисти девушки к тросу, заставив нежные руки японки нещадно болеть. Избивавшие ранее Ивана бирманцы весело загоготали, предчувствуя какую-то новую потеху.

Тем временем, заметив опущенного в нечистоты пленника, обитатели лагеря через одного принялись заглядывать на огонек, проходя мима и зубоскаля при виде торчавшей из ямы головы. Слышались издевательски смешки.

— Смейтесь-смейтесь, суки… — прохрипел Иван, повернув голову из стороны в сторону и прислушиваясь. — …Хотите еще смешнее поржать?.. Сходите в ту деревеньку… на задний двор… там куда забавнее… кишки на частоколе… и все дела… Погодите, я вам то же самое и здесь устрою…

Тем временем тюремщик завозился с лебедкой, удерживавшей распятие с пленником на нужном уровне. Амико, по-прежнему не говорившая ни слова, стояла у столба, вокруг которого петлей был обернут трос, и наблюдала, как кургузый негодяй ослабляет механизм. И в следующий миг трос под весом бамбука и человеческого тела потянулся вперед. С легким скрипом скользя по столбу, он едва не вывернул девушке суставы. Но страшнее было другое. Всего пару секунд спустя голова русского вместе с его распятьем начала уходить под воду.

Акеми ощутила, как ладони коснулись шевелящейся плотной змеи троса. В этот миг она все поняла. Ухватившись изо всех сил, юная японка попыталась удержать обернутую вокруг столба петлю, упираясь в землю и напрягая худенькое тело, как только могла, босые пятки тут же заскользили по земле, ладони обожгло как огнем. Стиснув зубы, Амико с громким стоном подалась вперед и, чувствуя, как лопается в животе невидимая пружина, сделала шаг.

Внизу, в яме с нечистотами, Иван оказался над водой с едва выглядывающими ноздрями.

Иван не мог видеть, что происходит, но хорошо расслышал стон Амико. Догадавшись, что мучители переключились на нее, он заорал по-английски, отплевываясь от грязной воды:

— Вот храбрецы, гордые бирманские воины! Вдесятером одной ОЯШки не боятся! Я в восхищении, вашу мать!.. Наверное, если вдвадцатером соберетесь, даже первоклассника сумеете одолеть! И вообще, херовые у вас представления о забавах. Дикари, одно слово, никакой фантазии, никакой культуры. Учили бы классику. Вот римляне скажем, те знали толк. Чем скушные водные процедуры, устроили бы гладиаторские бои, что ли! Я бы вам показал настоящего андабата, оттрахал бы вас в жопу, как положено!

Ответом ему был только дружный хохот. Кто-то шутливо шаркнул ногой сверху, и на макушку Ивану посыпалась грязь. Собравшиеся возле ямы бирманцы наблюдали, как, напрягая все силы, хрупкая девушка пытается удержать трос с весом взрослого мужчины.

У Амико все плыло перед глазами, руки ломило, дрожали колени, но она упорно держалась за трос горящими ладонями. В голове билась только одна мысль: если отпустить, на этот раз Ивана уже будет не откачать. Ноги утопали в грязной рыхлой земле, спина готова была переломиться, но она все держала и держала. Пять минут, десять…

Наконец, бирманцам наскучила забава. Тюремщик закрепил трос на лебедке, позволив Акеми устало повиснуть на столбе. На девичьих запястьях остались глубокие красные борозды.

Потом ее отвязали и на нетвердых ногах заставили плестись обратно в хижину. Там, в узкой клетке, она вдруг почувствовала себя почти как дома. Опустившись на колени, девушка затихла.

Ивана не возвращали долго, оставшегося в одиночестве русского еще пару раз топили, не доводя до крайности, вытащив на берег, били, затем бросали обратно. Когда мужчину притащили обратно к сараю, он был похож на один сплошной синяк, покрытый толстым слоем грязи и запекшейся крови. Стоя над ним, тюремщик недовольно покрутил носом. Видимо, решив, что постоянно нюхать густую вонь нечистот, исходившую от пленника, ему не интересно, он притащил откуда-то шланг и трудолюбиво почистил его струей чистой воды. Тюремщик явно любил комфорт.

Пнув пленника на прощание, тюремщики бросили его в клетку и ушли, оставив своего кургузого собрата сидеть развалясь на стуле в углу.

Однако, даже жутко избитый, Иван не был сломлен. Стоило затихнуть шагам уходящих бирманцев, как он пошевелился. Лежа на спине, с ногами, по колено точащими наружу через переднюю стенку клетки, он с трудом повернул голову в ее сторону, и хрипло прошептал:

— Акеми… ты здесь? Как ты сама… в целом?..

— Я в по…рядке, — утробно прововорила сжавшаяся в Комок Амико. — Просто… устала. А вы как? Они сделали вам что-нибудь серьезное?

— Со мной-то? А, ерунда… ничего серьезнее клинической смерти… из которой вытащила одна… обыкновенная японская школьница. И она всего лишь… всего лишь устала…

Иван замолчал, потом просунул правую руку сквозь решетку, вытянув ее в сторону клетки Амико. Широкая ладонь, бугрящаяся мозолями, легла на земляной пол — она, наверное, даже смогла бы дотянуться до нее, если прильнуть к решетке.

И Амико прильнула. Не понимая, зачем, просто захотев коснуться его. Его, такого большого и несчастного.

Изрезанная тросом маленькая ладошка едва дотянулась до широкой кисти русского. Вытянув руку, девушка коснулась мужчины кончиками пальцев.

— Иван-сан… — слова почему-то никак не шли, и не из-за того, что после напряжения трудно дышалось. — Когда вы были без сознания, Кейко хотела, чтобы я ушла с вами. А я… мне… я не хочу от вас уходить. И я не хочу, чтобы вы умирали.

Его жесткие сильные пальцы необыкновенно нежно коснулись ее руки, скользнули по шрамам на ладони, потом сжали пальцы Амико с силой, которая заставила ее вздрогнуть. Словно замкнулся контакт, и в ее тело ровным, мощным и неудержимым потоком устремился обжигающий электрический ток. Перед глазами девушки вдруг встали никогда не виданные вживе картины: бескрайние леса, статные сосны и ели, плавно покачивающие верхушками в свободном потоке северного ветра; уходящие за горизонт громадные мачты электропередач незнакомого рисунка, с широким треугольным основанием; легкое гудение стальных проводов, впаянных в невероятно огромную сеть, простирающуюся на тысячи и тысячи километров…

— Кейко-тян правильно звала, и конечно… надо было уходить… но я… я счастлив и горд, что ты так говоришь, Амико… Мне ни разу еще не довелось встретить такую девушку, как ты… да и больше не доведется, наверняка. Поэтому скажу сейчас — я буду защищать тебя… не по приказу. Сколько бы нам не осталось времени…

Помолчав, Иван добавил:

— Правда, защитник из меня теперь аховый…

— Не говорите так, — ее голос был почти неслышен. — Вы смогли защитить меня. Мне больше не страшно, даже если я погибну. Не знаю, все ли дело в страдании, которое, как говорят, очищает, но только преодолевая невзгоды вместе с вами, я почувствовала… что мне хорошо. Потому что вы защищаете меня. Потому что я вижу вашу душу, Иван-сан.

Амико не знала, откуда берутся эти слова, красивые, идущие откуда-то из глубин сердца и усмиряющие боль. Но девушка и не думала замолкать.

— У вас добрая душа, Иван-сан. Вы хороший человек. Я… я не хочу, чтобы вы чего-то боялись, боялись не суметь защитить меня. Вы самый… самый сильный на свете! И я верю, что вы меня защитите, а я смогу защитить вас. Мы встретим все, что нас ждет, вместе.

Иван повернул голову к Амико, и его зрачки беспокойно ходили туда-сюда, не в силах сфокусировать взгляд. Прикрыв, наконец, глаза, он пару раз стукнул себя левым кулаком по лбу, и застонал:

— …Проклятая судьба — и в такой момент я тебя не вижу!..

Из уголка его глаза скатилась слеза, он смущенно утерся и продолжил:

— Раз ты веришь, что я… даже слепой, смогу тебя защитить… блин, тут уж не скажешь — «извиняйте, не справился». Слушай, мы действительно вырвемся. Не знаю, далеко ли сможем уйти, но, я всегда считал, что даже помирать лучше на свежем воздухе, а не в клетке. Как у нас говорят: «На миру и смерть красна.»

— А говорят, русские непохожи на японцев, — прошептала Амико. — Вы настоящий самурай, Иван-сан. Я верю, все будет хорошо. Но сейчас вам надо… отдохнуть. После того, как вас мучили…

И они действительно попытались отдохнуть. Возившийся в своем углу тюремщик косился на тихо разговаривавших пленников, но успокоился, когда оба затихли. Амико не говорила ни слова, молчал и утомленный Иван. Шли минуты, превращаясь в часы. Пленныая девушка и русский полулежали в клетках, набираясь сил по капле.

Но спокойствие длилось недолго. Когда за стенами хижины начало всерьез опускаться солнце, ослепленный Иван услышал шаги от порога. И тут же судорожно и громко вздохнула Амико.

— Что такое? — Иван поднял голову и повел головой вправо-влево, прислушиваясь. — Амико, что там?

А девушка смотрела, зажимая рот, на высокого худого араба с вытянутым лицом и густой бородой, чей злорадный оскал продемонстрировал на миг распухший язык со следами укуса.

10

Тот самый насильник, что едва не сделал несчастную японку безумной, стоял перед клетками и смотрел на недавнюю жертву злыми запавшими глазами угольной черноты. Он казался еще больше, чем раньше, затянутый в новенькую натовскую форму без знаков различия, с повязанной на лохматой грязной голове зеленой косынкой. Поняв, что Амико узнала старого знакомца, араб громко пнул прутья ее клетки и выразительно произнес, шепелявя:

— Шармута!

— …Амико, что происходит? Кто это?.. — требовательно спросил Иван, который быстро уселся, подобрав под себя ноги и ухватившись за решетку. Его обращенное к Амико лицо было напряженным и решительным — что бы ни случилось, русский явно не собирался оставаться в стороне.

— Это… это… — еле слышно проептала девушка. — Это… он… тот самый…

Араб тем временем с подозрением перевел взгляд на русского и пнул уже его клетку.

— Кто? «Кто тот самый»? Кто-то из бандюков, которых вас уволокли в той деревне? — не обращая внимания на удар, громко спрашивал Иван.

— Тот самый… который меня… — Акеми смотрела на возвышавшегося над их клетками темнокожего мужчину и пыталась собраться с силами. Проглотиав тугой комок, вставший в горле, она, наконец, ответила: — Который меня изнасиловал.

Иван все моментально понял. Голос, которым он задал следующие вопросы, звучал на удивление спокойно — но сродни спокойствию морской глади, из-под которой вот-вот вырвется баллистическая ракета с подводного ракетоносца.

— …Он один? Вооружен? Где оружие? Где тюремщик, и чем вооружен он?

Араб не дал девушке ответить. Снова пнув клетку, он заговорил на неплохом английском:

— Молчать, свиньи! Говорить здесь буду я. Ты, белый, кто такой?

— Раз я белый, значит, ты черный?.. — недобро усмехнулся Иван. — Уж представься сам сначала, честь по чести. А то я, может, и не захочу с тобой разговаривать.

— Вопросы здесь задаю я, — вальяжно произнес араб. — А ты, сын шлюхи, должен быстро и внятно на них отвечать, если не хочешь лишиться яиц.

— Уж не знаю, кем была твоя мать, но родила она труса, который только и горазд издеваться над беззащитными девчонками. А как появились мы, так тикал на карачках вдоль забора, как таракан. С мужиками-то дело иметь — совсем другой коленкор, да?

— У тебя длинный язык, — произнес араб. — Но нет мозгов.

Слепой Иван услышал, как закряхтел кургузый тюремщик, отворяя клетку. Не его.

В следующий миг раздался глухой утробный стук, в котором можно было угадать тяжелый удар под дых. Громко вскрикнула и тут же подавилась воздухом Амико.

— Только тронь ее, урод! Я тебе собственные яйца в жопу запихаю! — заорал Иван по-английски, и тут же крикнул по-японски: — Не бойся, Амико, я сейчас! Попробуй его задержать!..

— Если ты дернешься, секунду спустя я сверну ее красивую шейку, — донесся до русского спокойный уверенный голос араба, и раздался громкий хрип Амико. — Убрал руки от решетки, встал на колени и засунул язык в задницу, кяфир.

— На колени?.. — Иван помедлил, — …да, вообще-то, я уже стою.

В следующую секунду его клетка затрещала. Опустив голову и упершись плечами в ее потолок, Иван напрягся, словно Самсон. Могучие бедренные и икроножные мышцы вздулись, подошвы ушли в землю. Зажмурившись и рыча от натуги, он давил и давил, до конца используя отпущенную природой силу. Забитые в грунт колья медленно пошли вверх, выворачивая комья земли. Потом раздался резких скрип — это отломилась задняя часть клетки. нижняя часть передней стенки подломилась, боковые вырвались из земли, и Иван выпрямился во весь рост с остатками клетки на плечах.

— Что, суки, не ждали?!.. — прыгнув впереди правее, в сторону входа к клетки Акеми, он ударом левой стороны клетки сбил с ног тюремщика. Правая сторона врезалась во вторую клетку, задев по спине наполовину просунувшегося туда араба и с треском развалившись на отдельные колья. Сбросив с могучих плеч обломки, Иван прыгнул вперед, просунув длинные руки в клетку и пытаясь схватить противника за шею сзади.

Однако прежде, чем русский сумел сомкнуть стальную хватку, пронырливый араб скользнул меж его пальцев и, отбросив полуоглушенную девушку, вынырнул из клетки, вложив инерцию в заправский регбистский толчок плечом в грудь слпеца.

Иван понимал, что единственный вариант для него — переход в партер и борьба в непосредственном контакте, потому что стоило противнику оторваться хотя бы на длину руки, он смог бы бить ножом или стрелять совершенно безнаказанно. Да и второй противник — вооруженный огнестрелом охранник, тоже мог бы запросто поставить точку выстрелом издалека, поэтому тем более нужно было держаться ближе к первому врагу.

Иван расставил руки, пытаясь захватить руки или ногу врага, но от неожиданного толчка в грудь не удержался на ногах, и упал навзничь. Единственное, что ему удалось, все же облапить афганца и увлечь его за собой на землю.

К несчастью, враг оказался сверху и тут же, ловко сориентировавшись, принялся тяжелыми методичными ударами выбивать из русского дух. Он что-то кричал ушибленному тюремщику, уже возившемуся на земляном полу и щупающему кобуру с оружием.

Однако, стоило кургузому бирманцу коснуться рукояти и потащить пистолет на свет божий, как в него вцепилась выскочившая из раскрытой клетки Амико. Поняв, что мужчине она никак не поможет, девушка набросилась на скорчившегося на четвереньках тюремщика. Однако взрослый мужик лишь раздраженно зарычал, отдирая от себя помеху.

С другой стороны, при борьбе в партере размахнуться так, чтобы причинить какой-то существенный ущерб было невозможно. Несколько пришедшихся в лицо ударов заставили Ивана лишь немного помедлить. Потом он, сморгнув кровь, начал действовать. Левая рука противника мгновенно попала словно в стальной капкан. Выпад правой рукой едва не стал для афганца последним — если бы русский видел цель, то точно попал бы растопыренной пятерней в лицо противнику и выдавил глаза. Но так рука прошла мимо, лишь заставив отшатнуться. Впрочем, афганец понял свою ошибку — бороться с самбистом с его стороны было глупо. Мало того, русский был просто намного сильнее, и как только он сориентируется и нащупает его шею, то просто сломает ее.

Но слепец не мог видеть висящий на боку нож.

Зато его прекрасно видел, а главное — не забыл афганец.

Крепкие пальцы сомкнулись на рукояти, потянули.

Но неудобно, слишком неудобно было орудовать ножом в суетливой горячке боя. Только в кино и собственных фантазиях крутые ребята способны убить человека из любого положения. Афганцу везло — он все еще оставался сверху. Левая рука оставалась в капкане русского, но лезвие уже нацелилось в живот будущего покойника. Рука афганца скользнула вперед.

Он допустил ошибку. Слишком медлил, стараясь примериться. Русский успел что-то заподозрить и, ощутив движение врага, скорее машинально, чем намеренно дернул упустившей глаза противника рукой. Лезвие с мясным чавканьем пронзило широкую ладонь Ивана насквозь.

— Ааа, ш-шайтан! — выругался афганец.

Удар не прошел дальше, вильнув в сторону вместе с конечностью слепого русского.

Тюремщик-бирманец, тем временем, оттолкнул от себя Амико, оставившую на корявой физиономии ряд стремительно алеющих царапин. Схватившись одной рукой за физиономию, другой вставший на колени хромец вновь схватился за пистолет, наполовину вынутый из кобуры. Глаза девчонки, упавшей спиной вперед перед ним, расширились. Стоп, но во взгляде не было ужаса! Почему?..

Додумать мысль бирманец не успел. В спину вдруг ударило что-то острое и твердое. По сердцу резануло огненным мечом, в глазах помутилось. Мгновенно ослабшие пальцы выронили пистолет.

Издав задушенный хрип, тюремщик крутанулся полчком, метнув руку за спину. Под лопаткой торчала рукоять грубого ножа, вокруг расползалось кровавое пятно. Убийца не попала точно в сердце, но явно вложила в удар все тщедушные силы. Да, тщедушные. Ибо в дверях хижины, глядя на свою жертву сумасшедшими глазами, стояла перемазанная в грязи с головы до пят Кейко.

Амико действовала почти неосознанно. Еще когда бирманец закрутился, уже падая и пытаясь схватиться за нож, девушка, не вставай, бросилась к упавшему оружию. Схватив его, Акеми наплевала на корчившегося кургузого хромца и направила дуло в сторону боровшегося с Иваном афганца. Тот только что проткнул противнику ладонь и воскликнул что-то на своем языке.

Оружие оказалось старым и вместо грохота противно кашлянуло с металлическим призвуком. Вместе с клубами дыма из ствола вырвалась пуля, ударившая в стенку хижины, но сумевшая откромсать несчастливому афганцу половину левого уха. Доблестный воин Аллаха почему-то умирать не спешил и кубарем скатился с русского. Сбив с ног Кейко, террорист вывалился в дверь хижины.

Шипя от боли, Иван поднялся на колени, вытащил проткнувший ладонь нож и завертел головой, пытаясь понять, что происходит.

— Акеми!.. Кто стрелял? Где второй?!..

— Он… убежал… — Амико, поднимаясь, во все глаза смотрела на подругу, не издававшую ни звука. — Тут… Я… Тут Кейко, Иван-сан.

— …Кто убежал? Говори четко! Тюремщик, или этот муджахед?.. Погоди, Кейко?.. Кейко-тян, ты, что ли?.. Это как? Вернулась, что ли?.. Ничего не понимаю…

Русский вскочил на ноги, и, вытянув руки, двинулся на голос.

— Моджах… хед, — ответила Амико. — Кейко… тут.

Маэми тем временем яростно затрясла головой и подскочила к слепо тыкавшемуся Иваную.

— Банька-сан, быстрее! Сейчас тревога поднимется!

Он нащупал ее плечо, придавив его тяжелой окровавленной рукой, в которой был зажат нож, и, подтянув поближе к себе, второй рукой ощупал ее волосы. Потом наклонился к ней, сильно втянув воздух ноздрями и удивительно напомнив при этом большого бурого медведя.

— И вправду Кейко… дивны божии дела! Чего же ты вернулась, дурочка?! Тикать надо было отсюда как можно быстрее!

— Да заткнитесь вы, Банька-сан! — торопливо и горячо сказала снизу Кейко и потянула русского за руку. — Пошли, надо быстрее отсюда выбираться! Там мальчишка тот ждет!

— Да иду я, иду!.. — двигаясь за ней неловкими шагами, он настороженно вертел головой, пытаясь хотя бы по звуку сориентироваться в пространстве. — Но кто стрелял, и в кого? Эй, Акеми, ты где? Ты цела? Давай тоже сюда! Где этот хрен, тюремщик?

— Я стреляла, — произнесла Амико, успевшая подняться и сейчас коснувшаяся печа мужчины. — Тюремщик мертв.

— …Пристрелила сукина сына? Да сегодня просто праздник какой-то! — покачал головой Иван, засовывая окровавленный нож за ремень. — Ты что же, пистолет у него выхватила, пока я с муджахедом этим кувыркался? Но как же тот бирманский дебил прошляпил… а-а-а, так это Кейко-тян выскочила из засады и нас спасла!.. — догадался он.

Внезапно остановившись так, что волочившая его за правую руку Кейко пискнула, споткнулась и, чтобы не упасть, качнулась ближе к Ивану. Он подхватил ее за талию правой рукой, одновременным широким взмахом правой руки поймав Амико. Девушки не успели оглянуться, как он выпрямился во весь рост так, что их ноги оторвались от земли. Крепко, так что едва не затрещали ребра, прижав их к себе, Иван с чувством проговорил:

— Девчонки, как же я рад, что вы целы! Сдается мне, что двух других таких отважных ояшек не найти не то что в Японии, но и во всей ЮВА. Ужасно жаль, что мы с вами не встретились обычным, гражданским способом… хотя такого, наверное, и не могло бы приключиться в этой жизни. Ну, хоть один плюс во всей этой дурацкой истории!

Он прижал Амико и Кейко еще сильнее, так, что им волей-неволей пришлось склонить головы, коснувшись щеками его колючего небритого подбородка.

— И вот, непорядок получился — это мне родина велела спасать вас, не щадя живота своего, а вовсе не наоборот. Неловко мне даже. Да и кореша засмеяли бы, дескать: «видали героя — ради него девчонки жизнями рискуют». Поэтому на этом нам придется расстаться. Я не вижу ни черта, бежать не смогу, разве ковылять со скоростью хромого крота. Так что останусь-ка я тут, а вы, храбрые мои, берите руки в ноги, и не оглядывайтесь, пока не добежите до тайской границы.

Не успел Иван договорить, как в лоб ему прилетела плюха, совершенная тонким кулачком Кейко.

— Сказано же, закройте варежку, Банька-сан! — нервно воскликнула японка. — Несете всякий бред!

— Нам придется его вести, он контужен и ничего не видит, — деловым тоном пояснила Амико, не выпуская пистолета. — Ты знаешь, куда?

— Знаю-знаю! — Кейко вывернулась из рук русского и потянула его за запястье. — Быстро!

Впрочем, с тем же успехом она могла бы попытаться стронуть с места центральный столб, поддерживающий крышу тюремной хижины. Иван поставил на землю Амико, и покачал головой:

— Бред, не бред, но дать вам сложить головы из-за меня я решительно не собираюсь. Хоть это иначе как безумием и не назовешь, ты молодец, что вернулась Кейко-тян, без тебя бы и Акеми не спаслась. За одно это так бы тебя и расцеловал, не говоря уж про то, что ты и мне помочь хотела. Но я без глаз уже ни на что не гожусь, разве что внимание отвлечь. Как ты себе представляешь новый Анабазис? Вы под руки меня потащите по горам? А пупок не развяжется?

— Для умелого и сообразительного спецназовца вы порой чрезмерно тупите! — свирепо заявила Маэми. — Я же сказала, нас ждет проводник, тот мальчишка из деревни! Как, по-вашему, я пробралась в этот лагерь тайком?! Если не будете стоять тут и изображать крота, мы вас выведем. И не спорьте со мной! Укушу.

— Мальчишка-проводник? Это хорошо, но там же не спальный вагон стоит… тьфу, ну — синкансен, если по-вашему. Я все равно буду вас тормозить… ай, блин, ну зачем кусаться-то?! Ладно-ладно, уговорила.

— Нечего со мной спорить! Вы и так уже нас тормозите! Пошли! — и Кейко вновь требовательно потянула Ивана за собой.

— Хорошо, не буду тормозить, — секунду помолчав, кивнул Иван. — В конце концов, каждый сам волен распоряжаться своей жизнью. Если вам охота рисковать из-за меня… то я могу пожалеть лишь об одном — что я вас не вижу. Кто-то умный говорил, что человек всего прекраснее в момент наивысшего напряжения духовных и физических сил… а поскольку вы и так красавицы, то я — сто пудов — пропускаю совершенно невероятное зрелище…

— Да что у вас мозги в одну сторону работают?!

Девушка повела спутников к выходу из хижины. Снаружи потихоньку начинался шум. Высокчивший из лап смерти афганец доковылял до подельников. Времени оставалось совсем немного.

— А в какую еще сторону они могут работать у настоящего мачо? Не, я клянусь, что дело не только в стальной коробке на полгода, — криво усмехнулся Иван. — Ну, ладно, объясни, как ты спланировала выход из соприкосновения с противником, отрыв и дальнейший отход?

— Не надо говорить умные слова бедной японской школьнице, — Кейко выглянула на улицу. — Мальчик, тот, который был с нами, знает здешние места. Он помог мне найти безопасный подход к краю лагеря, иначе бы я ни за что не дошла сюда незамеченной. Он же может вывести нас в ущелье прочь отсюда, если успеем пойти мимо ямы, где вас пытали, и выйти к краю селения! Но для этого надо успеть скрыться из виду прямо сейчас!

— Отлично, ведите, — кивнул Иван. — По ровной земле я смогу даже бежать, главное, не пытайтесь меня ловить, если споткнусь и запашу носом. А что же до первого вопроса… так, чисто для интереса: если японским школьницам нельзя говорить умных слов, что же с ними делать? Просто и без затей ущипнуть за попу? Общаться-то надо как-то. Не буду же я делать вид, что вы мне неинтересны и безразличны, это вообще невежливо, не куртуазно ни разу.

— Как же вы достали, Банька-сан!.. — сердито пробурчала Кейко.

Раскомандовавшая Маэми вывела спутников на крыльцо. Амико вгляделась в окружавшие их строения. Совсем рядом уже шумели бандиты. Но они свернули к той самой яме с нечистотами, которую девушке хотелось бы видеть меньше всего. Подруга повела спутников дальше, к самой окраине селения. Обе девушки вели Ивана за руки.

— Это я чисто для снятия стресса, — пояснил Иван, настороженно прислушиваясь.

— Я массаж вам сделаю, только заткнитесь, — прошипела Кейко.

К хижине уже со всех ног неслись встревоженные бирманцы, браяцая оружием. К счастью, пока что беглец были отгорожены от них стенами заслонявшей силуэты хижины. До джунглей оставалось совсем немного, но еще меньше — до обнаружения.

— Ловлю на слове, не вздумай потом отказываться, — хмыкнул Иван. — Амико, а ты что молчишь? Стесняешься?

— Меня немного трясет, — отозвалась Акеми. — Я не привыкла к смерти до сих пор…

Впереди показался край густых зарослей, начинавшихся плотной стеной сразу за лагерем. Кейко заметила, как из «зеленки» высунулся черноголовый мальчонка и замахал им руками.

— Уже почти!

— Ну да. Простая штука смерть, а каждому внове, — процитировал кого-то русский, но потом ободряюще сжал ее тонкую руку. — Ничего, прорвемся. Кейко нас выведет, проныра эдакая.

И проныра почти успела. Почти. Уже радостно скалился мальчишка, уже в предвкушении спасения громко дышала сама Маэми, как позади раздался ненавистный крик на местном наречии, и застрочила автоматная очередь.

Стреляли поверх голов, но достаточно низко, чтобы испугаться.

Иван инстинктивно дернулся — его крупное тело напряглось, готовое к прыжку и перекату. Было видно, что ему потребовалось немало усилий, чтобы удержаться. Но, не видя, что происходит вокруг, он, видимо, решил довериться спутницам. В самом деле — вдруг до ближайших кустов всего пара метров, и попытка залечь на открытом месте будет попросту идиотской.

Единственное, что он сделал, это двинул руки вперед так, чтобы девушки оказались впереди него, прикрытые широкой спиной.

Амико оглянулась, когда русский толкнул ее вперед. Оглянулась и увидела преследователей. На окраину поселка они высыпали целой толпой. После предупредительной очереди оружие опустилось. Теперь будут стрелять на поражение — догадалась японка. Лучше убить пленников, чем дать уйти.

В миг, когда застрочила вторая очередь, Амико сделала единственное, что пришло в голову: громко закричала «Ложись!» и упала, потянув за собой Ивана. Кейко, не мудрствуя лукаво, сделала то же самое. Оставалось лишь надеяться, что русский не сглупит и заляжет вместе с ними.

Всего пару шагов до «зеленки». Доползти, хотя бы доползти…

Хотя вербальная японская форма и отличалась от привычной, Иван среагировал мгновенно. Плюхнувшись на живот, они без дополнительных команд шустро пополз вперед, причем не на четвереньках, выставив зад, как поступают гражданские, а по-пластунски, ловко отталкиваясь ногами и стелясь над землей. Высокая, почти по пояс, трава, давала призрачный шанс, что преследователи не смогут попасть в беглецов.

Однако те вовсе не горели желанием стоять на месте. Побежав по относительно ровной и чистой местности, они быстро сократили расстояние и принялись палить по пленникам. Пули вгрызлись в землю возле самой головы Ивана, обдав из фонтана грязи. Рядом закричал кто-то из девушек.

— Амико, стреляй в них! Не вставай, просто в ту сторону, чтоб испугались! — рявкнул Иван. — Тут есть где спрятаться?! Куда ползти?..

— У меня… плечо! — тяжело выдохнула Акеми, вскрикнувшая секундой ранее. Тут же грохнула пара неуверенных выстрелов. Преследователей это не остановило.

— Попали?! Терпи! Где укрытие? — продолжал Иван, лихорадочно вертя головой. — Кейко!.. Далеко еще ползти?!

— Метров десять, — свирепо проговорила Маэми с другой стороны. — Не успеем, вон они!

— Ползем, не останавливаемся! Отдыхать на том свете будем!..

Но они и впрямь не успевали. Самая бойкая из троих, Кейко, уже касалась рукой густой растительности, когда рядом воинственно заорали, кусты срезало новыми выстрелами, и на слепого Ивана навалилась тяжесть бросившегося сверху противника. Прозвучало еще несколько выстрелов — то Амико со стоном расстреливала в упор подбегавших, пока не кончились патроны. Кажется, пару раз она попала, но тут прозвучала очередь, и девушка будто исчезла.

Наконец-то получив в руки противника, на котором можно было сорвать накопившуюся ярость, Иван действовал стремительно и беспощадно. Перехватив руку, которой бирманец пытался сжать его шею, и одновременно поднимаясь на колени, русский дернул противника вперед, так что повис на его плече. Потом поймал за волосы на затылке правой рукой, а левой дернул его голову за подбородок влево. Короткий хруст свидетельствовал о переломе шейных позвонков. Шваркнув тело об землю, Иван принялся обшаривать его в поисках оружия.

Но не было времени. В спину тут же ударил носок чьего-то ботинка, прямо в позвоночник, затем кто-то другой ударил по и без того больным ребрам. Бирманцы, подоспевшие первыми, с остервенением шакалов набросились на большого русского. Пользуясь преимуществом стояния на ногах, двое или трое принялись Ивана этими ногами пинать, пользуясь неспособностью слепого сориентироваться и защититься.

Рядом яростно закричала-зарычала Кейко, которую тоже схватил подоспевший враг. Крик превратился в утробный кашель, когда бирманец ударил девушку в живот прикладом. Амико он по-прежнему не мог услышать.

Размахнувшись как футболист, один из бирманцев заехал Ивану в висок.

Удар достиг цели — голова его мотнулась, и он рухнул, потеряв равновесие.

Любой другой, ослепнув, оставшись совершенно дезориентированным и беспомощным, так и остался бы лежать, скорчившись и лишь бессильно прикрывая голову руками. Но Иван, не обращая внимания на текущую из уха кровь, упрямо уперся руками в землю и снова выпрямил спину.

— Хватит бить калеку, сволочи! — неожиданно взревела Кейко, вырываясь из лап своего пленителя и вцепляясь зубами в его запястье. Бирманец заорал от неожиданности и боли, отшвыривая кусачую школьницу. По руке его весьма бурно принялась стекать кровь.

Тем временем Акеми, чьи попытки отстреляться закончились вместе с патронами, судорожно хватала ртом воздух после гулкого удара по голове. Ее успели схватить и вздергивали вверх. Пистолет с застывшим в заднем положении затвором все еще был в руке, и девушка, не издавая ни звука, не крича и не плача, взмахнула бесполезным ныне куском металла. С отчетливым «хрясь» обнажившийся ствол ударил в переносицу ее захватчика, скользнул вправо и впился в глазницу. Бандит свирепо зарычал, дернувшись вместе с пленницей.

Крик Кейко словно подстегнул Ивана. С выражением муки и бессильной ярости на лице он выпрямился, встал на ноги, покачиваясь, словно уже подсеченный лесорубами столетний дуб, и вдруг замер…

Прижав окровавленные ладони к глазницам, он запрокинул лицо к небу, медленно убрал руки, несколько раз моргнул — и вдруг взревел голосом, легко перекрывшим царящий вокруг шум и гам:

— Ай, спасибо, ипучие басурманы!.. Кто ж из вас такой знатный окулист?!

Его глаза сверкнули острым живым блеском, нежданно-негаданно сменившим неуверенность слепца. Новый жестокий удар необъяснимым образом, точно клин клином, выбил контузию от ударной волны.

Зрение вернулось.

Бирманцы вряд ли поняли, что кричал могучий русский. тройка их, с оружием в руках, уже окружала его. Ближний замахнулся прикладом, заходя сбоку.

— БАНЗАЙ, ВАШУ МА-А-АТЬ!!! — взревел Иван, отведя летящий в подбородок (выше мелкому бирманцу было не достать) приклад в сторону правой рукой и, пропустив его мимо себя, встретил набегающего противника коротким ударом левого кулака в грудину. Отчетливо хрустнули ребра, и бирманец, хватая воздух раззявленным ртом, обвис на кулаке, точно сдувшийся воздушный шарик.

Ухватив за грудки, морской пехотинец швырнул обмякшее тело в бирманца, нападающего слева, подбросил в воздух трофейный автомат — это оказался старый китайский АК — и поймал его обеими руками, как полагается. Щелкнул, раскладываясь, неотъемный игольчатый штык, и третий бирманец в ужасе затормозил обеими ногами, увидев кошмарную ухмылку на лице великана.

— Ну, паскуда, пуля дура, штык — молодец!..

Классический длинный выпад — и посланный длинными руками автомат скользнул вперед. Прямо перед глазами бирманца возникла треугольная стойка мушки. Карикатурно скосив глаза, он проследил граненое острие, воткнувшееся ему под подбородок, рыгнул кровью и повис, как наколотая на булавку бабочка.

— Аааа!!! — страшно завопил укушенный Кейко бирманец, хватаясь за висевший на плече автомат и неловко скользя кровоточащей рукой. Второй, схвативший Амико, выпустил девушку и схватился за лицо. Между пальцами у него потекло красное. Акеми, запыхавшаяся и не понимающая, что случилось, посмотрела на окровавленный ствол пистолета, только что выбивший бандиту глаз.

Сбросив со штыка труп, Иван прыгнул на последнего из троих окруживших его триадовцев. Тот тоже ощетинился откинутым штыком, но вот действовать им явно не умел — русский презрительно небрежно отбил его клинок в сторону своим, а потом огромный ботинок снес бирманца так, что у небо с первыми звездочками завертелось у него в глазах, а земля ударила по спине, вышибив дух. Последнее, что он увидел — идущий вниз окровавленный штык, на гранях которого взблеснул льдистый звездный свет.

Разобравшись с ближайшими противниками, Иван стремительно повернулся и выстрелом навскидку снял целящегося в него бандита, который остановился метрах в пяти. Остались еще двое, которые боролись с девушками — в них стрелять было опасно.

Что-то крича по-своему, бирманец с кровавой рукой схватил Кейко за шкирку и тыкал в нее пистолетом, пятясь от русского. В выпученных глазах стоял ужас, по подбородку текла слюна. Он никак не ожидал, что из охотника столь быстро превратится в жертву.

Вдруг что-то тяжелое и железное ударило прямо в висок. Это Амико, отскочившее от хватающегося за лицо пленителя, швырнула соку в бандита пистолет. Воспользовавшись моментом, ощутившая ослабление хватки Кейко нырнула вниз и упала на землю.

В тот же миг впереди громыхнуло, и над ее головой взвыли пули, растрепав волосы.

— …А вот учитесь, суки — не всякая пуля дура!.. — захохотал Иван, и в следующую секунду оказался рядом с девушками. Коротко пырнув штыком в спину стоящего на коленях бирманца, зажимавшего окровавленную глазницу, он наклонился, вытряхнул его из брезентовой разгрузки. Повесив сбрую с тремя карманами для автоматных магазинов себе на шею, он выхватил оттуда пару гранат, сдернул кольца и кинул в сторону хижин. Взрывы и вопли заглушили пару робких выстрелов, которыми сбитые с толку бандиты отреагировали на заваруху у дальней опушки.

В следующую секунду Иван подхватил с земли Кейко, схватил за руку Акеми и нырнул в заросли, до которых оставалось буквально пара метров.

— Банька-сан, вы чего такой прыткий?! — поинтересовалась, утирая окровавленный рот, Маэми. — неужели зрение вернулось?

— Представляешь, треснули по башке еще раз, и в глазах прояснилось!.. — радостно прокричал Иван. — Уа-ха-ха-ха, теперь мне море по колено!..

От избытка чувств он даже подкинул в воздух Акеми, которую нес на весу под мышкой, и снова поймал. — …Классная штука жизнь, а?!

— Только не надо меня подбрасывать, Иван-сан, — попросила Акеми, зажимая кровоточащее плечо.

— Извини, это я от избытка чувств… тебя зацепило?.. Сильно?

— Судя по тому, что я не падаю в обморок и могу шевелить рукой — не очень, — ответила девушка, стоически морщась.

Иван перехватил ее двумя руками — под плечи, и под колени. Быстро присмотрелся к ее предплечью.

— Кровит, но не сильно. Похоже, только чиркнуло. Тогда сперва оторвемся, а потом перевязываться будем. Кейко-тян, а ты сама как, цела?

— Я в порядке! — отозвалась Маэми. — А вон и наш гид!

В зарослях показалась крошечная фигурка мальчика. Он быстро махнул рукой и нырнул в «зеленку».

— До чего же я предусмотрительно его не зарезал, — стыдливо потупившись, пробормотал Иван.

— Я тоже… предлагала, — прошептала стремительно бледнеющая Амико. — Поспешим.

— Но как же вы с ним нашли друг-друга? Я думал, он сразу дернет домой, до хаты…

— Я его и не искала, — призналась Кейко, пробираясь сквозь заросли. — Когда я… когда мы с Ами-тян разошлись, я спряталась и попыталась уйти куда-нибудь подальше. А потом случайно наткнулась на него, и… в общем, долго рассказывать на ходу!

Только очень внимательное ухо распознало бы в торопливом голосе девушки смущение.

— О, мне даже послышалось что-то пикантное… — ухмыльнулся Иван. — …Но он нас точно не сдаст?

— Смысл ему нас сдавать, если он меня туда привел?!

— Да, пожалуй… А как же вы с ним нашли общий язык? И как договорились? Куда он ведет?

— Он сам все понял! Потом объясню, он… он ведет нас куда-то в безопасное место! Это все, что я понимаю.

— Пока непонятно, какое место он считает безопасным, — Иван повертел головой, пытаясь сориентироваться. — Что это за долина? Та, где нас застукали бомбежкой или какая-то другая? Эээ… судя по звездам… явно другая. Та шла почти точно на юг, а эта — с запада на восток. Куда же он нас поведет — вверх или вниз по долине?

— Откуда ж мне знать?! — едва не опрокинулась Кейко. — Я и так чудом вас вытащила! Спросите сами, если поймете.

— Не вопрос, — кивнул Иван. — Но для успеха переговоров мне было бы полезно узнать, чем же ты его соблазнила и пристроила в соучастники. Колись.

— Да ничем я его не соблазняла. Что у вас мысли все об одном? Просто как-то договорились!

— Не понял, об чем об одном у меня мысли? — удивился Иван. — А-а-а, это ты решила, что я намекаю, типа ты этого первоклашку искусительно искусила своим неотразимым телом? Хмм, опять поклеп. Вообще, непохоже, что его уже интересуют такие взрослые вещи… я подумал, что ты ему денег дала или блестящую пудреницу подарила… а что, правда?

— Вдарю по башке, опять ослепнете, — пообещала Кейко и принялась догонять мальчишку.

— Очень суровая у тебя подруга, — пожаловался русский Амико. — Но я ее все равно люблю. Смотрю, и сердце радуется, вера в человечество расцветает новым цветом. Это ж надо представить себе — взяла и вернулась в осиное гнездо!..

— Кейко добрая, — ответила бледная Амико, стараясь не отстать. — И она вовсе не трусиха.

— Еще бы! Мне поначалу так показалось — что, впрочем, для женщины вполне естественно, ее природа заточила больше заботиться о себе и потомстве, и я это полностью поддерживаю. Но сегодня Кейко-тян показала себя настоящей самурайкой — а это еще круче. Женщины, которые могут постоять за себя и своих близких — прямо еще на ступеньку выше. Я от них торчу. Вспомнить хотя бы Мабу-Рабу, я, грешным делом, чуть в армию не опоздал из-за «Альтернативы», на ней-то японский язык и подтянул. О-о-о, эти богини войны!..

— До сих пор не могу поверить… — сказала Акемим. — Что вы отаку, Иван-сан…

— Отаку — это сильно сказано, — пробормотал Иван, ныряя под колючую лиану. — Книжки я всегда любил читать, а ваши визуальные новеллы — весьма такое интересное развитие идеи «книги». Я даже помню из фантастики 20–30 годов, уже тогда там поминали книжки с движущимися картинками и голосами. В наших краях действительно немного народу интересуется японскими ВНками, но я вообще неровно дышал к современной японской культуре, вот и логично развился, такой уж я. Но я не только ВН читаю, нет. Интересно, куда в нашем кубрике на «Маршале Шапошникове» дели мои толстенькие мемуары Манштейна? Блин, почти до самого конца дочитал, но тут сорвали с места.

— Поразительно… — слабо заметила девушка, едва не упав после того, как споткнулась о неприметный корешок. — Никогда не думала… что простые солдаты… матросы имеют подобные интересы. Нам казалось, что они всегда и везде одинаковые.

— Не столько простой матрос, сколько простой раздолбай, — усмехнулся Иван, поддержав ее под локоть. Он явно был в отличном настроении, несмотря на все ранения и усталость, поэтому продолжал: — Собирался же в училище идти, да начал филонить, вот отец мне и вправил мозги: «А сходи-ка ты сперва рядовым, двоечник, а то ишь, уже звездочки примеряет, а самому только за компом бы и сидеть!» Но потом, после срочки, точно пойду в РВДКУ, пора и за ум уже браться. А то ведь расплодилось по миру всякой нечисти. И что творят-то, гады?! Вон, ояшек уже воруют, прямо хоть садись и рисуй сюжет резкой такой приключенческой визуальной новеллы.

— Иван-сан, — с помощью русского она шла гораздо быстрее. — Вы интересно говорите, неужели вы и впрямь ходите идти на службу из чувства справедливости? Это очень непривычно. Ведь люди в основном думают о другом.

— У нас в армии денежное содержание подняли совсем недавно, так что народ еще не привык туда за длинным рублем устремляться. Как-то все же принято надевать погоны из других соображений — то по привычке, то просто душа лежит, то мозгов на другое не хватает, а то и хочется хоть какой-то порядок навести. Обычно-то все довольно скучно и рутинно, такие вот супер-приключения с подвигами и спасениями принцесс не каждому выпадают. Хе-хе.

— Вы невероятны, Иван-сан. После всего, что с нами произошло, вы веселы, словно это веселое приключение.

— Да и вы порадуйтесь, не стесняйтесь. Есть же чему — вырвались из вражьих когтей, Кейко-тян подрезала злобного палача, который нас обижал, ты его справедливо пристрелила, да и я потом отвел душу. Над головой звезды, в волосах ветер, в руке калашник, рука об руку отважные красавицы — что еще нужно для полного счастья? — снова засмеялся Иван.

— Например, прожить дольше пяти минут, — мрачно ответила Амико. — Простите, если не разделяю вашей радости, но я лучше отложу ее на потом.

— Но какой практический смысл кукситься и точить слезы? А особенно, если это последние минуты? Пусть сукины дети мучаются мрачными предчувствиями и боятся. Если им хватит храбрости устроить погоню, я им живо воплочу предчувствия в реальность; пожалеют, что на свет родились.

— Еще раз извините, если мне невесело.

— Вот потому-то я и пытаюсь тебя развеселить, — назидательно заметил Иван. — …Опа, куда это мальчуган нас завел?