Несладкая жизнь

Эпилог

Давид нервничал.

Ему казалось, что все его узнают.

За каждым углом виделись телохранители Мамедова. В каждой низкорослой брюнетке чудилась Диана. В каждом блондине – Артем. Казалось, он слышит их недоуменный смех, чувствует на себе их удивленные оценивающие взгляды. Мол, ну ты даешь, старик, – поменять совершенство своих природных черт на это невнятное убожество.

Конечно, все это ерунда, бред. В новом облике он неузнаваем. Теперь у него нос картошкой, твердые тонкие губы и монгольский разрез глаз. Волосы пришлось сбрить. Татуировку на лопатке – свести лазером. Хирург, к которому обратился Давид, оказался человеком креативным. Зачем-то посадил ему на левую щеку небольшой змеистый шрам. Давид чуть его не убил, когда очнулся от наркоза. Но потом, рассмотрев свое новое лицо, все же признал, что так действительно лучше. Он стал выглядеть старше. Как человек, чье прошлое, не уместившись во взгляде, переползло на лицо.

Три месяца он приходил в себя, отсиживаясь в крошечном подмосковном городке Раменское. Пункт назначения выбрал бездумно – просто пришел на вокзал и купил первый попавшийся билет. Снял небольшую квартирку, выходил только в ближайший продуктовый ларек, ни с кем не знакомился, не светился. Первое время шарахался от каждого шороха. Капля разбилась о подоконник, во дворе затянул серенаду кот, кто-то, поднимаясь по лестнице, брякнул связкой ключей – а его сердце начинает упражняться в спонтанных акробатических кульбитах. Потом постепенно расслабился. И сам начал верить в некий сбой матрицы, в результате которого канул в Лету любимец московской публики Давид Даев, а из небытия появился никому не известный, молчаливый, мрачный и осторожный Тимур Панферов.

Отцу он решился позвонить, только когда его добровольному заточению исполнилось два месяца. К этому времени отек с прооперированного носа сошел, шрам на щеке перестал кровоточить, да и нервы немного успокоились. Он звонил, надеясь, но ни на что не рассчитывая. Решил, что, если отец будет орать и проклинать его, он бросит трубку, тут же переедет и больше никогда в жизни о своем существовании ему не напомнит.

Но отец отреагировал неожиданно. Примчался в Раменское, немедленно, сорвавшись с каких-то важных переговоров, без водителя и телохранителя, в распахнутом пальто. Давид боялся, что он потребует доказательств, что этот обрусевший полуазиат со шрамом и правда его сын. Может быть, придется сдавать анализ ДНК. Но папа сразу его узнал. Потом объяснил – по походке, по особой вибрации голоса, по форме ногтей… А Давид и не знал, что папа его форму ногтей помнит, они с ним не были особенно близки.

Отец все устроил. Решил, что в Москве Давиду оставаться опасно. Пусть все думают, что он мертв. Служба безопасности уж как-нибудь устроит пожар в его московской квартире или сымитирует автоаварию. Тем временем обладатель купленного диплома МГУ Тимур Панферов отправится получать второе высшее образование в Нью-Йорк.

И вот теперь, плотно надвинув на лоб бейсболку, Давид прогуливался по залу ожидания аэропорта Шереметьево в поисках свободного кресла.

Этот аэропорт – маленький город, иллюзорный мирок внутри настоящего, пахнущего бензином и пылью, стоящего в пробках, толкающегося, карабкающегося, сопротивляющегося мира. Здесь тепло и пахнет парфюмерными новинками из duty free, здесь кофе стоит триста рублей, и кажется, что это недорого, здесь, как в точке силы, царит особая энергетика – ожидание, нетерпеливое предвкушение, легкий мандраж. Мелодичный радиоголос разносит по залу названия далеких городов. Кокетливо подмигивает табло «Пункты назначения», спешат на свой рейс командированные менеджеры, похожие на пингвинов в своих одинаковых темно-серых костюмах. Те, кто летит к солнечным океанским берегам, зябко ежатся в своих не по погоде легких одеждах. Кто-то начинает заранее бороться со страхом смерти – накачивается виски в ирландском пабе. Настя заметила, что русские садятся в самолет нарядными и вымытыми до скрипа. Как в гроб ложатся. Или как будто в кондиционированной пещерке лайнера и правда может начаться новая жизнь.

Настя летела со съемочной группой в Нью-Йорк. Руководство канала приняло решение, что в ее кулинарном шоу будет рубрика «Заморский тест-драйв». Настя будет пробовать фирменные блюда в ресторанах разного уровня, сопровождая трапезу остроумными комментариями, а потом попробует воспроизвести то, что она продегустировала, усовершенствовав рецепт. За неделю ей предстояло восемь внутренних перелетов по Америке. Она посетит двенадцать ресторанов в разных штатах, попробует двенадцать особенных блюд.

В ее i-pod были загружены все возможные аудиокурсы английского, два месяца она занималась с частным преподавателем, но все равно чувствовала себя немного не в своей тарелке. Тем более что и режиссер, и оператор болтали по-английски так свободно, как будто бы выросли не в загазованной Москве, а как минимум в лондонских предместьях. Настя и так чувствовала себя на телевидении профаном, которому не по праву досталась чужая роль.

Ничего, она справится. У нее был длинный путь. Она знала формулу успеха – никакой счастливый случай не сравнится с ежедневным упорным трудом. Трудолюбивым не может не повезти. Вернется из Штатов, накупит учебников и фильмов, через год будет болтать не хуже других.

В аэропорту она быстро отбилась от коллег, которые отправились покупать своим дочерям и женам дьюти-фришные парфюмы.

Настя нашла себе местечко в самом центре зала, в гуще разношерстной толпы. Она любила энергетику толпы, питалась ею, как изысканным деликатесом, с любопытством ребенка наблюдала за людьми, прислушивалась к обрывкам их разговора, отмечала особенности их гардероба, какие-то впечатления аккуратно складывала в воображаемую копилку.

Вот две модели, улетающие на Лигурийское побережье, обсуждают несчастного, который их туда пригласил. Если бы он услышал эпитеты, которыми награждается его дряхлеющее тело, ближайшим рейсом отправил бы красоток обратно и больше не связывался бы ни с кем моложе сорока пяти.

Вот влюбленные обсуждают ожидающий их Лас-Вегас, как они устроят шуточное венчание в одной из местных церквей, как выиграют целое состояние, на которое купят московскую квартиру и длинный розовый лимузин.

Вот глубоко беременную девушку провожает мама. Девушка бледная и мрачная – она устала и не знает, кто отец ребенка. Едет рожать в Цюрих. Страшно. Одиноко. Мать обещает помогать, видно, что в деньгах их маленькая семья не нуждается. Но их энергетика депрессивная. Не повезло. Бывает.

– Простите, здесь не занято?

Настя не сразу поняла, что незнакомый брюнет в надвинутой на лоб бейсболке обращается к ней. Растерянно оглянулась – справа от нее освободился стул.

– Конечно, нет.

Он скосил взгляд на Настины руки, в которых она теребила путеводитель «Нью-Йорк в деталях». Попутчица. А она ничего, свежая. В его вкусе. Вернее, во вкусе того, кем он был раньше. Вздернутый нос, капризно изогнутая верхняя губа немного коротковата, и от этого ее рот всегда приоткрыт, как будто бы у нее легкий насморк. Зубы крупные, здоровые, белые. Волосы – солнечный мед. Приятный персиковый румянец. И такое впечатление, что он ее где-то видел. Впрочем, выяснять это опасно. Тимуру Панферову должно быть наплевать на связи и прошлое Давида Даева.

– Что-то не так? – она наконец заметила его пристальный взгляд.

– Да нет, – отвернулся он. – Извините. Мы, похоже, летим одним рейсом.

– И, похоже, его задерживают на два часа, – улыбнулась она.

Эта улыбка, этот голос – определенно, они встречались, и это точно было не мимолетное дежурное «привет-привет» в vip-зале «La-La». Возможно, у них даже был секс. Давид посмотрел на фиолетовую жилку над ее хрупкой ключицей, и у него сладко заныл низ живота. У него не было нормального секса уже четыре месяца. Иногда он покупал проституток – не волшебных жриц, двухчасовой визит которых исчислялся сотнями евро (такие могли узнать его тело), а обычных пергидрольных девочек, которые врут, что их зовут Анжеликами и Эльвирами, и носят китайское нижнее белье.

– Вы впервые летите в Нью-Йорк?

– Да, по работе. А вы?

– Я был там много раз. Если у вас будет время, могу город показать. Свожу вас в такие клубы, которые вам никто больше не покажет. – Давид сказал это и тут же осекся, осознав, что отныне клубный мир является для него зоной нон грата, по крайней мере на ближайшие года два.

– Да меня по всей Америке будут возить. У нас двенадцать перелетов, ужас. Мы телепрограмму снимаем, а я – ведущая, – похвасталась девушка. – А вы в отпуск?

– Нет, я студент. Выиграл грант. А что за телепередача? Вы большая звезда?

– Нет, что вы, – рассмеялась она. – Моя программа еще даже не вышла в эфир. Я повар. Это будет кулинарное шоу.

– Вы похожи на актрису или модель, а не на повара. Как же вас занесло на телевидение?

– Сложно сказать, – она пожала плечами. – Я работала в «Бомонд-cafе». Знаете? Пафосное такое место, не очень приятное. Зато там вкусно… Потом решила книгу рецептов написать. А книга понравилась одному продюсеру. Я прошла телепробы, и вот… – она развела руками. – Но меня предупредили, что если рейтинг будет плохой, то программу закроют.

– Если вы будете ведущей, рейтинг не может быть низким. Наверное, вы окончили какие-нибудь суперпрестижные кулинарные курсы.

– Нет, что вы! У меня только среднее образование. Вот, думаю, вернусь и попробую куда-нибудь поступить. Я из небольшого городка, Углича. Знаете?

Слово «Углич» ядовитой медузой обожгло его сознание. Он вдруг все вспомнил, при каких обстоятельствах встречался с этой милой блондинкой. Наркологическая клиника. Он, в пижаме, в резиновых тапочках, бездумно перемахнул через забор и только тогда осознал, что все его вещи, деньги даже телефон остались в палате. Он присел на лавочку, чтобы решить, что делать дальше. А на соседней скамейке курила эта девушка. Она дала ему денег, чтобы он купил одежду, и проводила до станции.

– …работала в кафе, – тем временем безмятежно рассказывала Настя. – В обычном кафе на набережной. За моими медовыми тортиками очередь выстраивалась. И моя выпечка понравилась одной женщине… богатой. Она пригласила меня в Москву, личным поваром. Ей я обязана всем… В ее доме я узнала, что значит быть москвичкой. Какой надо быть, чтобы котироваться в Москве.

– То есть ваш успех – не дело случая? – улыбнулся Давид. – Настойчивость, светлая голова и упорный труд?

– Не знаю… Наверное, я обязана еще одному человеку. – Настя нахмурилась.

У нее было удивительное лицо, подумал Давид. Улыбка смягчала ее черты, и она казалась почти ребенком. А серьезное выражение – старило. Смеющуюся Настю легко можно было принять за старшеклассницу, а насупленной можно было дать и тридцать пять лет.

– Он… Впрочем, это неважно. Я его ненавидела… Собственно, приехала в Москву, чтобы ему отомстить. Не знала как, но думала: если я буду к нему ближе, возможность рано или поздно подвернется… Но потом поняла, что если бы не он, то я бы так и работала в кафешке на набережной. Глядя на то, как мимо проплывают Волга и моя жизнь.

Она была такой забавной, его случайная попутчица. Так серьезно обо всем этом говорила, даже имени своего не назвала, но умудрилась обернуть светский треп в почти исповедь. Надо же, какие роковые страсти – ненавидела, хотела отомстить… Наверняка речь идет о любовной истории. Бросил? Забеременела от него?

Интересно, сколько девушек вот так пылко ненавидят его, Давида Даева?

Внезапно Давиду захотелось сделать для нее что-нибудь хорошее. В конце концов, он ее так и не отблагодарил, и адреса, по которому он мог вернуть долг, она не сообщила…

– Надеюсь, вы голодны так же, как и я? Составите мне компанию?.. У меня появилось настроение празднично поужинать. Все-таки я не знаю, когда в следующий раз окажусь в Москве.

– Даже не знаю, – засомневалась она. – Это неоправданно дорого. И потом, нас должны сразу покормить в самолете.

– А когда нас пустят в этот самолет? Идемте. Мой последний московский вечер, так что я угощаю.

– Ну ладно, – решилась она. – Надо же, мы ведь даже не познакомились.

– Это поправимо, – улыбнулся Давид. – Меня зовут Тимур.

– Настя.

Рейс задержали еще на два с половиной часа.

Как большинство блондинок, его новая знакомая предпочитала «Бейлиз» со льдом. Он заказал тройную порцию виски.

– …чувство обиды проходит… Надо уметь быть благодарными своим врагам. Вот у вас есть враги?

– Не знаю, – он усмехнулся одним уголком губы. – Надеюсь, что нет.

А сам вспомнил Артема. Как он там, удалось ли ему освоиться в жизни, в которой больше нет Давида? Грустит ли иногда по нему? Или наоборот – радуется, что в отсутствие светила у него появился шанс наконец выдвинуться на первый план? Все так же просыпается в полдень, ужинает в ресторанах, в которых должен ужинать Давид, спит с девушками, которых должен соблазнять он, Давид?

Он сжал бокал так, что побелели костяшки пальцев.

– Начинать новую жизнь всегда страшно, – от тягучего ликера Настю немного развезло, – поэтому злишься на тех, кто тебя в нее выталкивает. Зачем вообще нужна эта новая жизнь, если и в старой все неплохо и удобно?.. Но потом, если тебе удается адаптироваться… Ты понимаешь, что в новую жизнь тебя привел не несчастный случай, а сама судьба. Ничего не случается просто так. Главное – понять это, не опускать рук и стараться всегда переиграть все себе на пользу.

– Дорогая, может быть, тебе кофе заказать? Не знал, что невинный ликер так действует на красавиц.

– Не волнуйся, я не пьяная, просто разнервничалась… Я всегда нервничаю, когда об этом думаю.

– Странная ты. – Давид подавил в себе желание протянуть руку и коснуться ее лица. – Значит, больше ты на того мужчину не злишься?

– Нет, – твердо сказала Настя. – Я его прощаю. Прощаю и отпускаю. И тебе советую простить.

– Кого? – Давиду стало не по себе. Настя смотрела на него так пристально, что на мгновенье ему показалось, что она тоже его узнала, все поняла.

– Для начала хотя бы того, кто оставил на твоей щеке этот шрам, – улыбнулась она. – Давно он у тебя?

– Давно, – немного расслабился он. – А мне иногда кажется, что никакой новой жизни быть не может. Сплошной замкнутый круг. В процессе этой гонки если что и меняется, так только твое лицо. На нем появляются морщины.

– Глупости какие! Любой человек может все начать с начала. А в твоем возрасте вообще глупо такое говорить. Тебе ведь не больше тридцати пяти?

«Мне двадцать», – с грустинкой подумал он, а вслух сказал: – Ты прозорлива.

Объявили посадку на их рейс. Настя увидела в толпе съемочную группу – режиссера и оператора, – они размахивали руками и показывали на часы.

– Мне, наверное, надо к своим…

– Иди, – вздохнул он. – Я допью виски и тоже пойду на посадку.

Она вдруг протянула руку и накрыла его руку ладонью.

– Не грусти, Тимур… Все наладится. В Нью-Йорке еще больше возможностей, чем в Москве… Если хочешь, можем в самолете еще поболтать. Путь длинный.

Она собиралась уйти, но Давид задержал ее руку в своей.

– Спасибо тебе.

– За что? – удивилась она.

– Неважно. Будем считать, что ты мне жизнь спасла.

– Ты шутишь? Ты что, собирался броситься под самолет?

– Бог с тобой. Будем считать, что за… А впрочем, какая разница. Главное, что я это вообще сказал.

А потом Настя ушла, и Давид еще какое-то время смотрел ей вслед. Странная девчонка. Не от мира сего. Провели вместе каких-то полтора часа, а такое впечатление осталось… как будто бы он побывал на сеансе психоанализа. Встречаются такие люди – светлые. Редко, но встречаются все-таки. Энергетические доноры. Поговоришь с ними несколько минут, как будто бы ни о чем, и дурные мысли вдруг сами собою отступают прочь, и начинает казаться, что жизнь и правда может наладиться.

«Надо будет выведать ее адрес и что-нибудь ей прислать. Кольцо с огромным брильянтом», – подумал он.

Представив, как она удивится и обрадуется, получив анонимную посылку и обнаружив в ней драгоценное кольцо, Давид улыбнулся.

Это была его первая за долгое время искренняя улыбка.

Он залпом допил виски и подхватил дорожную сумку.

Пробегая мимо стеклянной стены, выходящей на взлетную полосу, Настя на минуту задержалась. Вот он, гигантский авиалайнер, который унесет ее за океан. Ей вдруг вспомнилось, как двенадцатилетней девчонкой она любила валяться в копне сена и наблюдать, как крошечные самолетики выписывают белоснежные дорожки в далекой голубизне. Пахло прелой травой, и клевером, и летом, и ее коленки были вечно содраны, а заплетенные мамой косы растрепывались уже к полудню. Она закрывала глаза, слушала доносящийся сквозь толщу воздуха гул самолетного двигателя и мечтала, как когда-нибудь и она взглянет на землю сквозь рваное кружево облаков. И бескрайняя Волга покажется ей ничтожным ручейком, а поля будут расчерчены на квадратики, и во многих километрах внизу, в стоге прелого сена будет лежать другая девочка с содранными коленками – лежать, жевать травинку и мечтательно смотреть на самолет. Девочку эту Настя увидеть не сможет, но будет точно знать, что она есть.

– Эй, звезда, я тебе место в очереди занял! – услышала она голос оператора. – Смотри, на рейс не опоздай, что мы без тебя делать там будем? Я вот ничего, кроме сосисок, готовить не умею.

Настя улыбнулась. Всем сразу – небу, самолету, оператору.

И все у нее было впереди.