Хотя мое тело было обожжено почти полностью, я все же осталась жива. Сгорела не только моя кожа. Оплавилась и моя душа. В тот момент, когда я пришла в сознание в ожоговой реанимации, то почувствовала, как больно мне жить. До сознания с трудом доходил тот факт, что я чудом спаслась. Правда, не помню как. Наверное, меня успели вытащить из языков пламени спасатели.
Страшнее всего для меня была мысль, что Матвей не предпринял ничего для того, чтобы вытащить меня из горящего самолета. В памяти всплывали ужасные кадры: вот я умоляю его о помощи, а он кричит в ответ, что сам хочет жить, и исчезает в черном дыму. От предательства самого близкого человека хотелось кричать, биться в истерике, но я не могла ни говорить, ни выражать эмоции, ни шевелиться. Чувствовала себя трупом, который по злой иронии судьбы не лишился способности мыслить.
Казалось, что у меня нет не только кожи. У меня больше нет души. Временами я представляла, что уже в аду. Я видела перепуганные лица врачей, которые смотрели на меня с нескрываемым удивлением и, видимо, сами не понимали, как я осталась жива. Порой я совсем не чувствовала тела, а временами оно начинало чудовищно болеть, и от этих мук я сразу теряла сознание. Гортань была словно чужая, я не могла издать ни звука. В мой рот ввели трубку, из-за которой было невыносимо больно глотать.
Когда я приходила в сознание, то сразу начинала думать о Матвее. Почему он меня не ищет, ведь я еще живая… Почему он не рядом? Сейчас я нуждалась в нем, как никогда.
Матвей… Мы поженились всего несколько дней назад и тут же полетели в свадебное путешествие на Мальдивы. Я любила Матвея всем сердцем. Я любила его настолько, что во время наших коротких ссор мне казалось, что я не живу, а существую. В последние месяцы меня вообще перестал волновать окружающий мир. Я просто утопала в нашей любви. В детстве я грезила о сказочном принце, и когда судьба подарила мне Матвея, то сразу показалось, что исполнились девичьи мечты. Я не могла представить, как можно жить без этого мужчины, без его улыбки, без его дыхания, без горячих, страстных поцелуев, без его сильных и теплых рук. С каждым днем нашего знакомства я узнавала его все больше и больше, привязывалась к нему все сильнее и сильнее. Каждую минуту сознавала, насколько он для меня важен…
Если Матвей задерживался на работе, я не могла оторвать взгляд от часов и умирала от желания увидеть его как можно быстрее… Никогда и никого так не любила, даже не думала, что умею любить так сильно. Не все было гладко в наших отношениях. Иногда он делал мне больно, но я все ему прощала. Одному Богу известно, как я боялась потерять Матвея. Мне всегда хотелось подчиняться, стать самой необходимой для него вещью, сделать все, что доставит ему удовольствие. Отдать себя всю, без остатка, и плевать, что на каждом углу говорили: нельзя растворяться в мужчине. Я растворилась в Матвее полностью, и меня не интересовало чужое мнение. Даже короткая разлука наполняла мое сердце невыносимой болью. Мне казалось, если когда-нибудь, не дай Бог, Матвей исчезнет, я просто перестану существовать. Я любила его всей душой, до самого донышка.
Даже сейчас, когда я находилась между жизнью и смертью и была похожа на головешку, стоило подумать о Матвее, как где-то там, внизу живота, потеплело.
Я любила Матвея и одновременно ненавидела его за то, что он бросил меня умирать. Это было слишком мучительно. Я вспоминала наши ночи любви и его клятвы, что он никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах меня не бросит и что, если потребуется, он не раздумывая отдаст за меня жизнь. Оказалось, это были просто слова…
В те ночи его силы были неистощимы. Я горела, дрожала и подчинялась ему даже в постели. Я смаковала его тело, наслаждалась той истомой, которая от него исходила. Я чувствовала только наши тела, биение наших сердец и огромное желание быть вместе до самого последнего часа. Это было как наваждение, потому что ничего больше не имело значения. Усталые, мокрые тела и безумно счастливые лица… Для нас изначально не существовало никаких запретов. Мы оба считали, что жизнью правит грех искушения, и без оглядки отдавались бешеной гонке.
Мне всегда казалось, что до встречи с Матвеем я успела пропустить больше половины жизни между пальцев. До него я не жила. Я существовала. Матвей дал мне возможность ощутить себя живой и нужной, а точнее – самой-самой… В моей душе зажегся яркий огонек, сразу ослепивший меня. Сразу стало так ясно… Единственный, неповторимый, любимый. Я всегда буду благодарна судьбе за то, что в ней появился Матвей. Я жила его любовью, его настроением, его прихотью и его желаниями, которые я научилась улавливать прежде, чем они проявляются. Я старалась никогда не нарушать гармонию наших отношений бессмысленными истериками и скандалами. Пыталась держать себя в руках и всегда покорялась его власти. Матвей – моя единственная страсть.
Я не представляла, как можно жить без любимого, и в который раз прокручивала в голове ту ситуацию в самолете. Сразу же начинала пульсировать кровь в висках. Я не представляла, как он сейчас без меня. Как он мог похоронить самое дорогое, спасти свою жизнь ценой моей смерти??? Неужели этот поступок разо–рвет все, что нас связывало долгое время?! Даже если я вдруг выкарабкаюсь и когда-нибудь встану на ноги, я обязательно скажу ему, что буду любить его до по–следнего вздоха и последнего стона. Правда, я не то что говорить… я и стонать-то не могу.
Вполне возможно, я стану калекой, инвалидом. Не физическим, а инвалидом любви. Если Матвей от меня откажется, а он практически уже от меня отказался, я буду всегда его ждать и искать оправдания тому, как он поступил со мной в самолете. Это всего лишь шок, паника, малодушие, страх… С каждым бывает. А зачем мне дышать, если я потеряю надежду? Становится страшно…
Матвей не был моим первым мужчиной. До него у меня были поклонники. С кем-то расставалась я сама, кто-то бросал меня. Но до встречи с Матвеем мне казалось, что у меня нет сердца, что я не умею любить. Мы познакомились, когда на улице шел дождь. Я люблю дождь. В такую погоду я никуда не спешу. Я шла промокшая до нитки, ловила губами капли и думала, что родилась я тоже в ливень. Так рассказывала мама. Меня в детстве даже звали «девочка-непогода». Я никогда не поддавалась на мамины уговоры взять зонт. Ненавижу зонты! А затем эта девочка-непогода превратилась в девушку-непогоду. Мне казалось, что под дождем легче дышать, потому что дождь – это всегда свежесть, а свежесть ассоциировалась у меня с переменами в жизни. Именно в такую погоду увидел меня Матвей. Просто остановил автомобиль и предложил подвезти. Я рассмеялась и сделала встречное предложение – прогуляться под дождем. Ведь такая замечательная погода, нужно ловить момент… После того как Матвей, надев капюшон, под потоками хлещущей воды добежал до цветочной палатки и купил мне букет, я все же села в машину, но попросила не закрывать окно с моей стороны. Я хотела послушать дождь… Матвей удивился и сказал, что дождь забрызгает ему весь салон, но, увидев, что я решительно собралась выйти из машины, тут же уступил. В тот день я заглянула в глаза нового знакомого и поняла, что утонула…
Вот так этот дождь принес мне перемены в жизни. Я оставила Матвею номер своего телефона, а затем целую неделю мучительно ждала звонка. И он позвонил. Мы встретились, и вскоре я уже не могла жить без этих глаз, рук и голоса. Я не могла жить без него самого. Любовь всегда ассоциировалась у меня со словом «страдание», но на этот раз я совершенно не боялась страдать. Когда любимый был рядом, я видела мир в розовом свете, все вокруг пело, а в душе царила весна. Мне хотелось обнимать целый мир и кричать о своем счастье.
Когда он приходил в плохом расположении духа, то порой нарочно делал мне больно, а я всегда прятала слезы. Мне не хотелось, чтобы он видел меня беспомощной. Но Матвею моя беспомощность доставляла настоящее удовольствие. Ему нравилось меня унижать, показывать свою власть. Я, как могла, сопротивлялась его нападкам. Мне хотелось быть сильной, но Матвей вытаскивал все мои слабости и оставлял меня с ними один на один. Когда он уходил, что-то внутри обрывалось и мне становилось трудно дышать.
За это время я стала для Матвея открытой книгой, которую ему все еще хотелось перелистывать. Он с легкостью читал все мои мысли, знал все мои сокровенные желания. Матвей всегда хотел реализовать себя во всем. Я не боялась ломать себя под него, жить его жизнью, быть его воздухом, стать его вторым «я». Всегда помнила, что он первый, а я вторая. Мне хотелось стать для него незаменимой. Когда я чувствовала на себе его взгляд, полный удивления и восхищения, то готова была прыгать, словно девчонка, и громко хлопать в ладоши. Для любой женщины нет слаще тех минут, когда на тебя смотрят как на богиню.
Если девушки и грезят о принце на белом коне, то о таком, как мой Матвей. И пусть он далеко не идеален, но я училась принимать его таким, какой он есть, и не питать лишних иллюзий. Я интересовалась всем, что приносит ему удовольствие. Своими интересами я хотела подчеркнуть его исключительность. Как в любой паре, у нас случались кризисы, и я всегда отчетливо понимала: лучше всего – перетерпеть, чтобы не накалять обстановку до предела. В такие моменты я пыталась внести свежую струю в наши отношения, чтобы завоевать его заново, старалась нарушить привычный ход событий. Матвей был очень ярким мужчиной, а ярких мужчин часто угнетает однообразие. Именно поэтому я старалась всегда быть неординарной. Каждый день я доказывала ему, что я самая необходимая и что я лучшая женщина в его жизни. Мне хотелось стать его пристанью, спасательным кругом среди океана.
А еще я знала, что в любви нельзя расслабляться, ведь это ежедневная борьба. Я прикладывала все силы, чтобы сохранить эту любовь. Прошла и через соперничество, и через ощущение ненужности и заброшенности. И прошла с высоко поднятой головой! Пыталась привязать к себе Матвея так, чтобы он не заметил уз, и околдовывала его так, чтобы он не чувствовал моих чар. Я сводила все светлое на себя, с особой женской хитростью стараясь сделать так, чтобы без меня у него не было ничего хорошего, даже настроения. Мне хотелось стать самым главным для него человеком. Я осознала свой долг: быть всегда достойной его. Я боялась разбить наш мир, и для меня была намного важнее его жизнь, чем моя. Расстаться с Матвеем означало поломать свою судьбу, и я не раз думала о том, что даже если он станет еще лучше, я уже не смогу полюбить его сильнее, потому что сильнее невозможно. Я грелась в лучах его радостной улыбки и таяла в его объятиях.
Мне, как никому другому, понятно, что значит любить и сходить с ума, сгорать от желания занять в сердце любимого самое важное место. Даже если Матвей был далеко, я всегда ощущала его незримое присутствие. Я не могла без него мыслить, чувствовать и даже дышать. Когда мне начинало казаться, что Матвей может от меня уйти, сердце замедляло ход и казалось, что в любой момент я могу попросту умереть.
Однажды мы с Матвеем расстались на пару недель. Просто поругались из-за пустяка, и Матвей сказал, что хочет побыть один. Эти несколько недель показались мне вечностью. Я не жила, а существовала. Я потеряла ощущение времени и не могла реально оценивать ситуацию. Я даже не знаю, как вынесла эту муку. Я отреклась от внешнего мира, мне хотелось только одного: чтобы никто не нарушал моего одиночества. Я сказала самой себе: «Прощай!» – и мне стала неинтересна собственная жизнь. Даже было глубоко безразлично, как я выгляжу. Я не могла прийти в себя от удара, который нанесло мне наше расставание. Шрам на сердце жутко болел и кровоточил. Я мечтала лишь о том, чтобы сердце прекратило ныть и наконец-то остановилось. Мама уговаривала меня выбросить Матвея из головы. Она твердила, что нужно приходить в себя, нужно жить, а не существовать. А я не могла представить, как можно забыть любимого и все, что с ним связано. Мне было так уютно в своей пустоте…
Видимо, мы с Матвеем любили друг друга по-разному. Он – цинично, а я – чересчур искренне. Как только Матвей ко мне вернулся, я вновь начала дышать, а шрам, оставленный на сердце, перестал ныть. А затем – свадьба в семейном кругу и путешествие на Мальдивы…
– Если я не ошибаюсь, она плачет, – сказал по-английски кто-то возле меня. – Посмотрите, у нее слезы на глазах. Бедная девочка…
В этот момент у моей кровати появился незнакомый мне мужчина. Он осторожно склонился надо мной и застонал от увиденного. Просто обугленный кусок мяса, внутри которого еще бьется сердце… Я смотрела на незнакомца и чувствовала, как от слез щиплет мое лицо, на котором почти не осталось кожи. Боль была настолько нестерпимой, что мне хотелось опустить обожженные веки, на которых больше нет ресниц, и умереть.
– Яночка, это ты? – Незнакомец смотрел на меня с таким ужасом и с такой жалостью, что мелькнула мысль: если я останусь жива, то никогда не подойду к зеркалу. Ничего хорошего я там не увижу. – Девочка моя! Зайка, это ты?
Если бы я была способна говорить, то, конечно, ответила бы этому мужчине, что меня зовут Аня, но я не могла произнести ни звука. Я не могла покачать головой. Я вообще ничего не могла, лишь ощущала боль, как физическую, так и душевную.
– Яна, они все говорят, что ты безнадежна, что ты долго так не протянешь и что тебя нельзя увезти из этой страны. Но я обещаю, что сделаю все возможное. Я верну тебя к жизни. Я найду лучший в мире ожоговый центр, только, пожалуйста, подтверди, что это ты.
В этот момент стоящий неподалеку врач сказал по-английски, что я не могу говорить. Моя гортань слишком пострадала после ожога.
– Яна, я сделаю для тебя все. Я тебя вытащу, – лихорадочно твердил мужчина. – Ты у меня и говорить начнешь, и снова красавицей станешь. Даже станцевать сможешь. Я тебе клянусь! Я тебе не дам на тот свет уйти. И пусть они говорят, что ты безнадежна, что твое состояние не то что тяжелое, а просто критическое. Пусть! Главное, скажи, что это ты. Яна, я куплю тебе жизнь! И пусть говорят, что ее невозможно купить, но я заплачу столько, что она сама пожелает к тебе вернуться. – Мужчина осекся и схватился за голову. – Черт, ты же говорить не можешь! Тогда просто закрой на секунду глаза. Это будет означать «да». Яна, это ты? – в который раз спросил меня незнакомец.
«Я куплю тебе жизнь», – билась в моей голове его фраза. Кровь пульсировала в висках так, будто она, того и гляди, хлынет наружу.
– Яна, пожалуйста… – взмолился мужчина.
Я с трудом открыла и закрыла глаза, почувствовав острую боль от вновь набежавших слез.