Нет худа без добра

26

Ханна посмотрела на плакат о митинге «ПЗЗ» ("Подростки за зеленую землю"), который должен был состояться на следующей неделе. Она работала над ним целый день. "Спасем нашу планету!" – написала она шрифтом в 25 сантиметров высотой, и буквы выглядели неровными, словно были изъедены кислотными дождями и атмосферными загрязнениями. Между буквами, как в своеобразном коллаже, она приклеила вырезанные из бумаги фигурки животных, представлявших исчезающие виды.

Получается неплохо, решила она. Так почему же нет чувства удовлетворения?

– Заканчиваешь?

Джек вошел в кухню из гостиной, где разжигал огонь в камине, и встал у нее за плечом, разглядывая плакат.

Первое, что он делал, кода они приезжали сюда в конце недели, это разжигал огонь. И казалось, что он проводит почти все время в субботу и воскресенье, занимаясь камином – ворошил угли, перекладывал поленья, чтоб они горели ярче, – как будто никак не мог согреться у огня.

День уже двигался к закату, а отец еще не выходил из дома, только принес дров из поленницы.

– Еще одного слона надо наклеить. – Ханна откинула голову назад и ткнулась ею в живот отца. Тот наклонился, рассматривая плакат получше. – Похоже на слона?

– Я думал, у слонов бывают хвосты.

– Этот слон – мутант. Это результат разрушения его среды обитания.

Ей очень хотелось, чтобы он рассмеялся. Но отец промолчал.

Если подумать хорошенько, Ханна не могла вспомнить, когда он в последний раз разражался своим громовым хохотом. Казалось, будто он размышляет над какой-то трудной проблемой и не знает, как ее решить. Ханне вспомнился хомячок, который был у нее в детстве. Он всегда будил ее посреди ночи тем, что кружился и кружился в своем колесе.

Отец не говорил о том, что так мучает его, однако Ханна была уверена, что знает причину.

Грейс.

Почему он не говорил о ней? Хотя бы чтобы облегчить душу. Может быть, потому, что считал Ханну виновной, пусть частично, в их разрыве с Грейс? А что, если отец и Грейс помирятся?

Она ненавидела саму мысль об этом – отвратительную мысль! Но разве в глубине души, в какой-то крохотной частичке своего существа она не скучала по Грейс?

В животе у отца заурчало. Наверное, он проголодался. Время обеда еще не наступило, а за ленчем отец съел только сэндвич. Он похудел. Брюки болтались на нем, и если бы не ремень, свалились бы.

А что, если отец заболел, по-настоящему заболел? У мужчин в его возрасте бывают инфаркты…

– Я сейчас примусь за обед, – сказала она, стараясь не выдать голосом свою озабоченность. – У нас будут спагетти и фрикадельки, как ты любишь.

– Папа… – Ханна хотела сказать, что сегодня слишком жарко, чтобы разводить огонь, но передумала. – Ты хотел бы, чтобы все было по-другому?

– Что именно?

Джек рассеянно перелистывал инструкцию к новой кофеварке, купленной на днях.

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Ханна бросила на него требовательный, как ей казалось, взгляд. – Я говорю о тебе и Грейс.

Джек глубоко вздохнул.

– Что это ты вдруг вспомнила о ней?

– Папа, посмотри на себя, ты стал как тень! Я боюсь за тебя.

– Успокойся, малышка, я сам могу позаботиться о себе. У тебя своих забот хватает и без моих проблем.

– Так, значит, у тебя все-таки есть проблемы?

– Ты говоришь прямо как адвокат. Может, стоит начать откладывать деньги на юридический колледж для тебя?

– Папа, ты отклоняешься от темы. Я знаю, ты скучаешь по ней.

Джек засмеялся и бросил инструкцию на стол.

– Слушай, давай я примусь за обед, а ты тем временем закончишь свой плакат?

– Иными словами, это не моего ума дело, так?

– Мы не забыли купить спагетти? Он порылся в шкафчике над тостером.

– Не та полка, посмотри на нижней. Папа, ты не ответил на мой вопрос.

– Нашел!

Он помахал пакетом со спагетти, но Ханна заметила, как подозрительно заблестели его глаза и задрожал подбородок. Он нагнулся над раковиной, повернувшись к ней спиной, и открыл кран. Вода с шумом хлынула в кастрюлю… И за этим шумом было почти не слышно, как взрослый мужчина пытается сдержать слезы.

Ханна сама едва не расплакалась. Ей было так жалко его!

И так стыдно за себя!

– Мисс Траскотт, я ваша горячая поклонница… И, пожалуйста, еще одну для Амелии! Поздравление с днем рождения от Кристин… и от вас, конечно!

Грейс покорно сделала надпись на титульной странице своей книги, одной из сотни, надписанной ею за последние два часа, закончив словами "С наилучшими пожеланиями. Грейс Траскотт". Затем с улыбкой вернула книгу даме в костюме от Шанель. В какой-то момент очередь растянулась до самой кассы, но сейчас сократилась примерно до дюжины человек. Грейс взглянула на старинные часы с маятником, висевшие на стене книжного магазина. Половина третьего. Через десять-пятнадцать минут можно будет уйти отсюда.

Грейс не могла больше ждать, стало сводить не только кисть, но и предплечье. Шея ныла оттого, что она сидела в изысканном, но слишком низком кресле, и приходилось без конца вскидывать голову вверх, чтобы смотреть на подходивших к ней людей. Кроме того, от резкого запаха флоксов и мадагаскарского жасмина, стоявших на ее столе в стиле королевы Анны, у нее резало глаза.

Грейс припомнила те времена, когда она любила давать автографы, когда желавших получить их было совсем немного. Еще совсем недавно она считала за честь раздавать автографы в душных и тесных магазинах, где ей давали ручку, от которой пальцы были перепачканы чернилами.

Но сейчас она устала, ее мучила жажда и хотелось домой.

Грейс поправила клетчатый спортивный жакет, который надела поверх золотистой шелковой туники и тонких черных брюк. Сойдет ли этот костюм для сегодняшнего приема у Лилы? Нет, он не очень шикарен.

На этот вечер Лила подыскала ей пару, и Грейс в минуту слабости согласилась. Это будет просто вечеринка, успокоила ее Лила, соберется своя компания, никакой напряженности, ничего обязывающего.

Но тогда почему возможность помыть голову, когда она вернется домой, казалась ей сейчас гораздо более привлекательной, чем встреча с незнакомым мужчиной?

– Вы не дадите автограф Ханне? Ханне Гоулд?

Перед ней стояла Ханна с экземпляром "Честь превыше всего". Она выглядела элегантно небрежной в джинсах и расшитом расстегнутом жилете, надетом поверх плотной спортивной рубашки.

Какая она хорошенькая, подумала Грейс. Длинные темные волосы Ханны были заплетены в косичку. А эти скулы – многие женщины отдали бы все за такие скулы!

– Привет, Ханна! – Грейс постаралась произнести это легко, как будто в появлении Ханны не было ничего необычного.

Неужели Джек послал ее? Что ей нужно?

В последний раз Грейс видела Ханну четыре месяца назад, в то самое утро, когда та привезла Криса домой. Сегодня только морщинка меж темными невыщипанными бровями Ханны говорила о том, что ее что-то волнует.

– Я прочитала в газете, что вы придете сюда, – сказала девушка, когда Грейс надписала ей книгу. – Поздравляю, я слышала, она продается очень хорошо.

– Да, пожаловаться не могу.

– Я могла бы достать экземпляр у папы… Но мне хотелось увидеть вас, и единственное, что пришло в голову – это приехать сюда.

– Что ж, я перед тобой.

– Послушайте, Грейс, мы не могли бы поговорить? – Ханна понизила голос, скосив взгляд на седоватую владелицу магазина, стоявшую рядом и приветствовавшую какого-то старого покупателя. – Я могу подождать, пока вы закончите, если не возражаете.

– Хорошо. Освобожусь через несколько минут.

Грейс постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.

Прошла, казалось, вечность, и наконец Грейс закончила давать автографы. Она поболтала с владелицей магазина, не забыла поблагодарить служащего, который был к ней очень внимателен – принес ей «Перье» и мягко поторапливал покупателей. Наконец она стала озираться вокруг в поисках Ханны, но той нигде не было видно.

Обведя взглядом ряды книжных полок из красного дерева, Грейс испытала странное чувство, будто ее предали, но тут заметила Ханну, стоявшую на роликовой приставной лесенке с медной отделкой и погруженную в чтение какой-то тоненькой книжки. Когда Грейс подошла к Ханне, та подняла глаза.

– Мне понравилась эта книга. Ее издал папа – она об одном китайском поэте, которого посадили в тюрьму за то, что он был антикоммунистом. Это что-то вроде аллегории.

Ханна поставила книгу на место. Они вышли на улицу. Когда они проходила мимо кафе, где столики были уже выставлены наружу, Грейс заметила:

– Это как первые нарциссы – лето не за горами, когда видишь эти столики на тротуаре. Не хочешь поесть? Я умираю от голода. Ты не представляешь, какой аппетит появляется, когда надписываешь книги.

– Я съем что-нибудь, – пробормотала Ханна.

Не делай мне одолжений, чуть не бросила ей в лицо Грейс. Но потом поняла, что Ханна старалась быть по-своему любезной.

– Как жизнь? – спросила Грейс, когда они уселись за столик.

Сколько пройдет времени, подумала она, пока Ханна упомянет Джека?

– Нормально. – Ханна барабанила пальцами по скатерти, вглядываясь в меню, которое на самом деле не читала. – Бен – скотина, но это не новость. Он все-таки сознался: это он донес папе, будто я забеременела. Послушайте, Грейс, мне жаль, что я вела себя… глупо. Нет, это неточное слово. Я вела себя омерзительно. Я просто искала повод, чтобы обвинить вас!

– Не скажу, что мне не было больно.

– Мне действительно очень жаль.

– Понимаю.

– Вы не сердитесь на меня?

Ханна метнула на нее взгляд и снова уткнулась в меню.

– Я сердилась.

– А теперь?

– Меня бесила больше ситуация, неужели ты сама. Нелегко играть роль "приемной мамочки". Только усвоишь правила игры, и вдруг понимаешь, что все было неправильно и надо начинать все сначала. Век живи – век учись.

Ханна улыбнулась – это была задумчивая, горестная улыбка.

– Грейс, можно я задам вам личный вопрос?

– Давай.

– Вы снова живете с отцом Криса?

– Господи, конечно, нет!

У Грейс запылали щеки. Джек ничего не сказал дочери? Или сейчас темы Грейс было запрещено касаться? Ханна пожала плечами.

– Извините, не подумайте, что я сую нос в чужие дела. А как дела у Криса? Он не расстался еще с тем щенком?

Грейс покачала головой.

– Крис навещает его через день и по выходным. Отец нанял кого-то выгуливать Кода, когда его самого нет дома.

– Это хорошо, так все довольны.

– Крис разрывается между собакой и компьютером. Но я бы сказала, что Коди берет верх.

– Мне всегда хотелось иметь собаку. Но мама боялась, что она станет линять. Как вы думаете, Крис не будет против, если как-нибудь я зайду к нему в гости?

"Боже, не ослышалась ли я?"

– Уверена, ему это понравится. Но почему бы тебе не спросить его самого?

Ханна пристально поглядела на Грейс.

– Я думала, вам не захочется видеть меня в своем доме. Ведь я…

Сердце у Грейс заныло. Если бы они с Ханной поговорили вот так раньше!

– А как твой отец? – вдруг спросила она и тут же возненавидела себя за этот вопрос.

– Ужасно. Он такой несчастный и кидается на всех из-за ерунды. Хотите знать, что я думаю? Он тоскует по вас, но ни за что не признается в этом. А еще меня называет упрямой!

Грейс впитала в себя это замечательную новость как порцию наркотика. Она сразу же ощутила головокружительную легкость – в катехизисе это называется состояние благодати.

– Я тоже скучаю по нему, – вздохнула Грейс, – но может, это и к лучшему. Мы ведь такие разные. И у каждого из нас множество других обязательств…

– Например, передо мной и Крисом, правильно? – Ханна криво усмехнулась. – Знаете, Грейс, никогда не думала, что скажу это, но я считаю, что вы с папой раздуваете проблему. Почему вас должно так волновать, что Крис и я думаем о вас обоих? Я, кстати, ничего не имею против вас, – добавила она.

– Что заставило тебя изменить свое мнение? – спросила Грейс, хотя не могла избавиться от ощущения, что готовит себе западню.

– Не знаю. Единственное, что я знаю – он не был таким, когда вы встречались.

– Он должен быть счастлив оттого, что так хорошо раскупается книга.

Ханна одарила Грейс взглядом типа "какими глупыми бывают некоторые люди!".

– Конечно, он доволен, но вы, я уверена, видели достаточно слезливых фильмов, чтобы знать, что все должно кончаться не так. Господи Иисусе, кто же станет платить по семь с половиной долларов за такой конец?

Грейс рассмеялась и прижала салфетку к глазам. Какая-то странная радость наполнила ее. Конечно, этой радости было недостаточно, чтобы она забыла, что потеряла Джека, но вполне достаточно для того, чтобы она смогла насладиться вот этими самыми мгновениями, теплым прикосновением солнца к ее плечам, восхитительной прохладой стакана с ледяным чаем в ее руке… И обществом этой забавной прямодушной девушки, сидящей напротив.

– Наконец-то! А я уже решила, что ты передумала. Или встретила какого-нибудь неотразимого типа по дороге сюда.

Лиле приходилось почти кричать, чтобы ее было слышно.

– Извини за опоздание. Я должна была забрать платье из химчистки, потом появился Крис, и я вспомнила, что нет ничего на обед.

Грейс пришлось прижаться к стене в коридоре, чтобы протиснуться мимо набившихся в квартиру гостей.

Лила выглядела еще более экстравагантно, чем обычно: взбитые платиновые волосы переливались блестками, такие же блестки виднелись под каждой бровью. Поверх золотистых леггинсов была надета блуза из бархата темно-красного цвета, – такие носили при Елизавете I – а на ногах китайские тапочки из красного атласа, расшитого драконами. В ушах покачивались массивные серьги.

– Как бы то ни было, хорошо, что тебя никто не перехватил, так как есть некто, кто просто умирает от желания познакомиться с тобой…

Лила направилась в гущу гостей.

У Грейс перехватило дыхание, как это бывало, когда предстояло произносить речь на писательской конференции. Пугало то, что ей может понравиться этот человек. Если Лила так обхаживает его, он должен быть, по крайней мере, интересным человеком. Вероятно, художник.

Скорее всего стройный и энергичный – с большим обаянием и маленьким кошельком.

Возвращение в привычный круг, подумала Грейс, похоже на реабилитационный период после инсульта. Нужно заново учиться шевелить губами, правильно говорить, двигаться как нормальный человек. Она так давно не встречалась с другими мужчинами, помимо Джека…

Джек…

Грейс стояла без движения, рассматривая крохотную и тесную гостиную Лилы в доме без лифта в Ист-Виллидж. К черту все! Она едет домой. Лила не обидится.

Но Грейс не успела убежать – Лила схватила ее за руку и потащила в толпу. Кто-то наступил ей на ногу, чей-то мокрый стакан скользнул по ее спине и она пожалела, что надела открытое платье. Еще что-то мокрое и холодное уткнулось ей в руку, и она увидела старую седомордую собаку Лилы – лабрадорку Пуки, которая по-собачьи улыбалась ей.

– Эй, Пук, тебе сегодня весело?

– А вы, наверное, и есть Грейс?

Теплая рука схватила ее ладонь, лишив тем самым Пуки возможности вылизывать ее до бесконечности. Грейс подняла голову и увидела перед собой дружелюбные карие глаза. Он был старше, чем она ожидала, – около сорока лет, короткая бородка начала уже седеть, а в каштановых волосах проглядывала залысина. Он походил скорее на итальянца, чем на ирландца. И был не таким уж красавчиком.

– Как вы узнали, что это я?

– Очень легко. Вы такая же любительница собак. В комнату вошла Лила.

– Вот и я – как обычно, в хвосте событий. Грейс, познакомься, это Кевин. Кевин Фили.

Почувствовав смущение и неловкость, Грейс уставилась на руку, которая все еще держала ее ладонь. Хорошая рука, широкая, крепкая, но не толстая. Длинные пальцы. Как у Джека…

Грейс отстранилась от него, лицо ее запылало.

– Что хочешь выпить? Не говори, я знаю: содовой воды с ломтиком лимона, правильно? Как скучно! – услышала она голос Лилы, но он звучал слабо, будто подружка находилась в другом углу комнаты.

Краем глаза Грейс заметила, что Лила – вся сверкающая, словно звезда из фольги – направилась в сторону бара. Когда она перевела взгляд на Кевина Фили, тот сидел на корточках, почесывая Пуки за ухом, а та лизала его лицо. Художник? Наверное, нет. Он выглядел скорее как фермер в коммерческом рекламном фильме. Линялые джинсы «Ливайс», вытертые кожаные ботинки, хлопчатобумажная рубашка…

– Похоже, у Лилы появился конкурент! – заметила Грейс. – Кажется, Пуки по-настоящему привязана к вам.

– Так оно и есть. Я ее врач.

Он улыбнулся.

– Кто?

– Я ветеринар. Разве Лила не говорила вам?

– Уверена, что говорила, но я, наверное, все перепутала. У меня аллергия, – выпалила Грейс первое, что пришло на ум.

– На ветеринаров? – улыбнулся он еще шире. Теперь она покраснела по-настоящему.

– Нет, я имела в виду собак. Поэтому у меня нет собаки. У меня от них слезятся глаза и начинается насморк, кроме того, я покрываюсь сыпью. – Грейс в рассеянности начала чесать локоть, но заставила себя остановиться. – Иногда даже от Лилы у меня бывает сыпь. Собачья шерсть! Все, что она носит, покрыто ею. Ее платяной шкаф следует зарегистрировать в Американском собачьем клубе.

Кевин расхохотался. У него хороший смех, подумала Грейс, грудной, звучный, без фальшивой сердечности.

– Надеюсь, от меня у вас не будет сыпи. Попробуйте потанцевать со мной.

Грей оглянулась вокруг.

– Вам не кажется, что тут тесновато?

– Мы можем попробовать пожарный выход. Он, правда, не очень подходит для танцев, зато там будет попрохладнее по крайней мере.

Грейс пожала плечами, что он, без сомнения, принял за согласие, потому что повел ее легко, но уверенно к открытому окну. Но эта же идея осенила и другие пары. Подружка Лилы – Уирл, чья прическа была еще короче и растрепаннее, чем у Лилы, хихикала на пожарной лестнице с каким-то испанцем, которого Грейс не знала. А около лестницы Дуг – парикмахер Грейс – слился в объятии со своим дружком.

– Это ободряет, не так ли? Думаю, мы с вами – самая нормально выглядящая здесь пара, – прошептал Кевин.

– Почему ободряет?

– Потому что обычно меня считают ненормальным. Когда я возвращаюсь в конце дня из клиники домой, от меня пахнет, как от помойного ведра. Я иногда думаю, а не лучше ли заняться канцелярской работой?

– Что же вас останавливает?

– Думаю, я просто предан своей работе. Или полоумный, – усмехнулся он.

Грейс согласно кивнула.

– Это мне знакомо. Иногда я думаю точно так же о писательском ремесле. Хотя сейчас мне не на что жаловаться.

– Лила рассказала мне все о вас. Но ей ни к чему было делать этого – кто же сегодня не знает о вашей книге?

Он стал говорить о положительных отзывах на книгу Грейс, которые прочитал. Но ее мысли сейчас были обращены к Джеку. Господи, как же она тосковала о нем! Он бы обнял ее сейчас, привлек к себе, заставив сиять от восторга…

– Да, Лила была права.

Грейс поняла, что Кевин обращается к ней.

– В чем?

– Она сказала, что вы в моем вкусе.

Он застенчиво улыбнулся. Грейс ничего не сказала. Да и что она могла ответить? Потому что если бы он посмотрел ей сейчас в лицо – этот милый, очень милый человек, – он увидел бы на ее глазах слезы и удивился, отчего она плачет. Все было плохо, гораздо хуже, чем она предполагала: если бы это был еще один начинающий художник или актер, она бы уже через секунду забыла о нем. Но сейчас перед ней стоял мужчина, в которого женщина могла бы влюбиться. И именно это причиняло боль – сознание, что она не может влюбиться. Что пройдет еще очень-очень много дней, прежде чем она сможет почувствовать ту любовь, которую испытывала к Джеку.

Грейс вспомнила, что сказала сегодня Ханна: Вы с папой раздуваете проблему".

Что ж, это случилось не в первый раз. И если судить по сегодняшнему вечеру, то и не в последний.

– Не возражаете, если мы вернемся в квартиру? – спросила она.

"Я умираю… Умираю, потому что хочу, чтобы вы были Джеком. И знаю, что вы никогда не станете им". Но вместо этого она произнесла:

– Мне холодно. Да и пора уходить…