Нетландия. Куда уходит детство

III

Я помню тот далекий летний день, когда, вероятнее всего, покинул детство. Хотя есть у меня и четыре-пять других воспоминаний, которые оспаривают право на причастность к великому переходу. В то утро дед позвал меня к себе, в комнату на втором этаже.

Дело было в самом конце августа, и в летнем воздухе на склоне теплых дней пахло ежевикой, грозой и новыми тетрадями. С тех пор мне трудно различать три эти запаха, потому что они пробуждают во мне одни и те же ощущения: дома вокруг пустеют, и убранные на зиму часы вдруг снова бьют в коробке.

Все началось с того, что на следующий день после пятнадцатого августа летние огни внезапно залило дождем. Соседские дети стали потихоньку испаряться, один за другим. То, что[1] в июле было нашими домами на деревьях и шалашами, теперь походило скорее на руины погибших цивилизаций.

Комната деда и бабушки была командно-диспетчерским пунктом нашей вселенной. Одно ее окно смотрело в сторону восхода, на реку, луг и лес. Второе выходило на закат, там продолжалась речка и росли кувшинки, а еще из этого окна было видно шоссе – единственное свидетельство существования внешнего мира. Из этой комнаты не только следили за сохранностью рая нашего детства – она сама была его живым и жарким сердцем. Это была самая обитаемая комната в лабиринте из камней и черепицы, выстроенном на одном из островов реки Севр. Остальные помещения зимой было невозможно прогреть, сколько бы детей ни посылали в лес за дровами для ненасытной топки этого огромного паровоза.

Дрова и книги – вот что нам приходилось переносить с места на место, из одной библиотеки в другую, по несколько часов каждое лето. Пожалуй, эти странные поручения были единственной платой за сохранность нашего королевства и нашей свободы.

Но не прогретый воздух, не толстый ковер, не уютная бабушкина кушетка, не набитые сокровищами ящики комода и даже не крошечный цветной телевизор, однажды появившийся здесь по нелепому капризу времени (он был столь же неуместен, как микроволновка в замке Спящей Красавицы), – не это было главной силой притяжения комнаты на втором этаже.

По-настоящему радостно билось сердце всякий раз, когда мы поднимались в эту комнату, оттого что там, внутри, были дед и бабушка и что они так по-особенному открывали нам дверь.

Когда я вошел, дед оглянулся и посмотрел на меня. Он стоял перед огромным окном, красивый, как герои фильмов Висконти, в бежевых брюках с высокой талией и рубашке с закатанными рукавами. Бабушка была еще в постели, рядом с ней – засыпанный крошками поднос, а вокруг барашками книг и газет пенились волны одеяла.