Неугомонное зло

Глава 9

К следствию по делу Эстер Миллар привлекали все больше сотрудников полиции. Наверное, именно поэтому утром в понедельник диспетчер решила передать звонок из лаборатории напрямую в кабинет Маркби. Во всяком случае, он так подумал, когда его соединили.

— Суперинтендент Маркби? — спросил женский и отдаленно знакомый голос, но Алан не сразу понял, кто говорит. — Это Урсула Греттон.[7] Помните меня?

— Конечно, помню! — воскликнул Маркби. Он сразу живо представил себе высокую молодую женщину в заляпанных грязью джинсах; она ассоциировалась у него с археологическими раскопками. — Какой приятный сюрприз!

— Я насчет ваших костей. — Урсула нервно усмехнулась. — Ну, вы меня поняли. Насчет костей, которые нам прислали на экспертизу…

— Если вы не забыли, я служу в уголовном розыске. Методом дедукции прихожу к выводу, что в Фонде Элсворта вы больше не работаете?

— Нет. — Внезапно Урсула посерьезнела. — Уже довольно давно, с тех самых пор, как… вы помните.

Еще бы он не помнил! Они познакомились после убийства… Женский труп на свалке. Тогда Урсула лишь чудом избежала смерти.

— Мне нужно было заняться чем-то другим. Иногда так бывает.

— Понимаю. Рад слышать ваш голос, Урсула!

— Как Мередит? — поинтересовалась доктор Греттон.

Маркби ответил, что у Мередит все в порядке; он понадеялся, что Урсула не уловит в его голосе нотки сомнения.

— Мы ищем дом, — добавил он на всякий случай, если Урсула все же что-то заметила.

— Что ж, не я, так вы, — сказала Урсула. — Насколько я понимаю, пока вам не везет?

— Не везет. Сейчас, по правде говоря, нам кажется, будто нас кто-то сглазил. Не сомневаюсь, — продолжал он с напускным радушием, — скоро мы непременно подыщем что-нибудь подходящее.

— Конечно, подыщете. Заключение я распечатала и пошлю вам как полагается, но мне показалось, что вам захочется узнать самое главное побыстрее… Можете считать, что я воспользовалась предлогом вам позвонить! — На том конце линии зашуршала бумага, и Урсула продолжала: — Насколько я поняла, кости были обнаружены в лесу, что вполне логично. По моим подсчетам, кости пролежали там приблизительно двадцать лет.

Маркби не удержался и громко ахнул.

Урсула услышала.

— Вы на это надеялись?

— Возможно, они имеют отношение к одному старому нераскрытому делу, — пояснил суперинтендент. — Мужские или женские?

— Мужские… Возраст — около сорока лет. Вы, конечно, заметили у него во рту характерные зубные протезы?

— Да, заметил. Что насчет причины смерти?

— К сожалению, ничего. Никаких признаков болезни или травмы. Кости обглоданы лесными зверями, но никаких отметин от пилы или ножа я не нашла, то есть о расчленении говорить не приходится. Что еще? Почва, перегной, следы микроскопических насекомых. К сожалению, останков слишком мало, чтобы что-то утверждать с уверенностью. Но насчет челюсти я уверена: она мужская. Я все упакую и верну вам.

Повинуясь внутреннему голосу, Маркби возразил:

— Лучше я сам приеду к вам в Оксфорд и заберу их!

Учреждение, в котором трудилась Урсула, скрывалось за почтенным краснокирпичным фасадом викторианской виллы в Северном Оксфорде. Ее кабинет располагался с тыльной стороны здания и выходил на бывший сад, к сожалению забетонированный. Вдали высился фундамент нового дома; рядом валялись груды ящиков. Особенно плачевно выглядела велосипедная стоянка под ржавой крышей. Маркби невольно задумался над тем, как выглядел сад в прежние времена, когда здесь был семейный особняк, а дамы в длинных платьях и широкополых шляпах пили в саду чай.

Кости Урсула сложила в коробку. Увидев его, она вышла из-за стола, сунув руки в карманы незастегнутого белого халата. Ее длинные черные волосы были зачесаны назад и связаны штукой, которая, как знал Маркби от своей юной племянницы, называется «резинкой». Он еще не забыл, какие у Урсулы потрясающие васильковые глаза, но, несмотря на то что он подготовился к встрече, глаза ее снова сразили его наповал. Интересно, подумал он, как у нее складывается личная жизнь? Даже разбитое сердце постепенно исцеляется, хотя боль остается.

— Давно мы с вами не виделись, — заметила она и, вынув из кармана правую руку, протянула ее Маркби.

Он неловко сжал ее пальцы.

— Мы с Мередит оба очень заняты… да и вы, наверное, тоже.

— Когда живется весело, время летит быстро, — сухо заметила Урсула.

— Вот именно! — поневоле кисло ответил Маркби.

Урсула скорчила забавную рожицу:

— Вот так всегда! Не подумайте, что сую нос не в свое дело, но мне показалось, по телефону у вас был какой-то подавленный голос.

Маркби заставил себя встряхнуться:

— На самом деле все нормально.

— Ну, вот ваши кости. А отчет в папке. К тому, что я сказала вам по телефону, мне почти нечего добавить.

— Спасибо, вы нам очень помогли. — Маркби посмотрел на часы. — Почти час! Не хотите со мной пообедать?

— Спасибо, с удовольствием. Обычно я почти не обедаю, перекусываю яблоком и чипсами. Недалеко отсюда есть паб, где подают закуски.

Паб оказался вполне типичным оксфордским заведением: много темного дуба, теснота, а среди посетителей — почти одни туристы. Они заказали себе креветки под чесночным соусом и жареную картошку, белое вино для Урсулы и томатный сок с капелькой вустерского соуса для Маркби — ему предстояло возвращаться в региональное полицейское управление.

— Надеюсь, у вас с Мередит все хорошо, — сказала Урсула, отпив вина. — Я не сую нос не в свое дело. Просто я всегда вам завидовала. По-моему, вы прекрасная пара — и вам хорошо вместе.

Неожиданно для себя Маркби смутился.

— Мы подыскиваем жилье… Понятия не имел, что поиски окажутся такими утомительными. Никак не удается найти ничего подходящего! А сейчас Мередит, к сожалению, наткнулась на труп, и завертелось…

— Похоже, вам крупно не повезло. — Урсула поставила бокал на стол. — Представляю, как она расстроена!

Маркби задумчиво ответил:

— Мне кажется, она больше злится, чем расстраивается. Да, конечно, и расстраивается тоже. Жертвой оказалась на первый взгляд совершенно безобидная дама почтенного возраста, бывшая учительница.

Урсула выпрямила спину и посмотрела на него в упор:

— Не об этом ли убийстве сейчас трубят все местные газеты? Оно, кажется, произошло в Нижнем Стоуви, там же, где нашли и кости?

— Да, совершенно верно. Жертву зовут Эстер Миллар. Никакого очевидного мотива нет, и пока мы не усматриваем никакой связи с костями — это я на тот случай, если вам интересно. По крайней мере, с теми, которые нашли мы. Эстер жила в доме своей подруги, Рут Астон. Мы надеялись, что миссис Астон знает ее родственников, но, даже если у Эстер и были родственники, она не поддерживала с ними отношений. Родители ее умерли много лет назад. По словам миссис Астон, она даже не получала рождественских открыток… Она принадлежала к тем людям, у которых нет родни. Близких друзей у нее тоже не было, кроме Рут. Для нашей страны типичное явление, правда? Что могла натворить или увидеть Эстер Миллар? Зачем кому-то понадобилось ее убивать? Ума не приложу. Боюсь, мы столкнулись с неразрешимой проблемой.

Урсула медленно проговорила:

— Мне кажется, по крайней мере один родственник у нее имеется.

Маркби смерил свою собеседницу удивленным взглядом.

Урсула покраснела:

— Один мой коллега сегодня утром упоминал об убийстве. Он услышал о нем в новостях. И сказал, что, по его мнению, Эстер Миллар — родственница доктора Эймиаса Фичетта, ну, знаете, известного историка.

— К стыду своему, не знаю. Но кто внушил вашему коллеге такую мысль?

— В общем, у него… у Питера, моего коллеги… есть жена, которая регулярно навещает доктора Фичетта. Он, доктор Фичетт, очень старый и миллион лет назад вышел на пенсию. Одна женщина убирает у него и покупает для него продукты. Кроме нее, к нему раз в неделю заезжает Джейн, жена Питера, — убедиться, что у старика все в порядке. Когда-то они жили по соседству, и Джейн подружилась с ним. Питер вспомнил о нем в связи с Эстер вот почему. Время от времени доктор Фичетт достает старые альбомы с фотографиями и рассказывает Джейн, кто изображен на снимках. Джейн уверена, что одну из девочек, которых она видела на фотографии, он называл своей племянницей Эстер Миллар, дочерью его сестры. Он еще обмолвился, что Эстер вроде бы живет в окрестностях Бамфорда, хотя они и не поддерживают отношений. Кажется, как-то раз, с год назад, Джейн предложила ему написать племяннице письмо. Но доктор Фичетт отказался: мол, восстанавливать отношения бессмысленно. Он бывает очень упрям, и Джейн уступила, хотя и пожалела старика. В конце концов, другой родни у него нет…

— Ясно. — Маркби надеялся, что его голос не выдает волнения. — Вы не могли бы выяснить у Джейн, где он живет? Похоже, он в самом деле ее родственник.

Урсула поджала губы, потом порылась в сумке и достала мобильный телефон.

— Сейчас старику, должно быть, лет девяносто. Даже если он не общался с Эстер, известие о ее гибели станет для него тяжелым ударом. Правда, возможно, он уже слышал. Как говорит Джейн, современный мир и его достижения сами приходят к тебе на порог. Если хотите, я сейчас договорюсь с Джейн. Сначала вы познакомитесь с ней, а потом она отвезет вас к доктору Фичетту. Может статься, старик не захочет принимать вас одного; лучше, если Джейн будет рядом.

В ожидании, пока ее соединят, она прижала телефон к уху, облокотилась о стол и прошептала:

— Терпеть не могу, когда в пабах болтают по мобильному, а вы?

Маркби улыбнулся. Креветки принесли, когда Урсула разговаривала с Джейн. Урсула выключила телефон и взяла вилку.

— Все устроено! Сразу после обеда отвезу вас к Джейн.

— Урсула, я вам очень благодарен. Если бы не вы, мы бы и не узнали о старике. Как удачно я к вам приехал!

— Помогаю, чем могу. — Она оторвалась от еды и снова пригвоздила его к месту своими васильковыми глазами. — Я ваша с Мередит должница!

— Ничего подобного. Будет очень бестактно, если я спрошу, есть ли у вас сейчас кто-нибудь?

Урсула пожала плечами:

— Мне как-то не везет в личной жизни… Я часто ошибаюсь в людях. Вспомнить хотя бы мой злополучный роман с Дэном… С тех пор я кое с кем встречалась, но… сама не знаю. Боюсь, что мой род занятий отталкивает молодых людей. Было бы славно, — продолжала Урсула, — встретить мужчину, который не проводит дни в обществе мертвых — будь то кости, ископаемые или прочие останки. — Она безмятежно улыбнулась. — Я провожу массу времени в обществе костей!

— Тогда не встречайтесь с полицейскими, — посоветовал Маркби.

— До того, как я вас к нему отведу, — сказала Джейн Хэттон, — должна предупредить, что он бывает очень противным старикашкой.

— Жуть! В каком смысле? — осведомился Маркби.

Миссис Хэттон оказалась молодой пухленькой женщиной с густой копной курчавых светлых волос. Маркби застал ее в окружении оживленного выводка младенцев, но их вскоре поручили заботам няни-иностранки, а его усадили в очень старое и очень ветхое кресло — как оказалось, чтобы Джейн легче было его допрашивать.

— Прежде чем я представлю вас Эймиасу, мне нужно знать, что вы за птица, — откровенно заявила Джейн. После продолжительного допроса она сказала: — Когда Урсула сообщила, что вы полицейский, я насторожилась и ждала самого худшего. Но вы очень славный, разумный и понравитесь ему. Так и быть, я возьму вас с собой!

— Премного обязан — уф, полегчало! — ответил Маркби, и Джейн добродушно рассмеялась. Правда, она тут же посерьезнела и добавила:

— Я позвоню ему и скажу, что мы едем. Я бы все равно поехала; кто-то должен сказать ему о племяннице. Наверное, лучше, если это сделаю я. Вряд ли он уже знает…

Джейн хлопнула в ладоши.

— А теперь — про него. Нет, я не хочу сказать, что он гоняется за мной по гостиной. Просто он иногда показывает характер… Иногда притворяется, будто ничего не слышит, хотя он совсем не глухой. Или делает вид, будто ничего не помнит, хотя помнит многое. На самом деле он — самый ужасный на свете старый сплетник. Просто много лет безвылазно сидит в своем доме один-одинешенек, и все его сплетни устарели. Он помнит все университетские скандалы сорокалетней давности. Может многое порассказать о теперешних знаменитостях, которые когда-то у него учились! Телевизор он смотрит редко, хотя и знает персонажей, которые мелькают в новостях, — я имею в виду премьер-министра или олимпийских чемпионов. И все же современность его не интересует. Газеты он выписывать перестал, потому что в них нет ничего такого, о чем ему хотелось бы прочесть. Все, кто был ему небезразличен, умерли или при смерти… Бедняга!

— По вашему описанию, — заметил Маркби, — он очень похож на моего дядю Генри!

По пути к доктору Фичетту Джейн предупредила его еще об одном: дом старика — «настоящий музей». Так оно и оказалось. Хотя почти все разрушающиеся особняки девятнадцатого века в том районе давно перестроили, разместили в них языковые курсы, мини-отели или научные учреждения вроде того, в котором трудилась Урсула, Эймиас Фичетт жил в огромном доме один. Джейн отперла дверь своим ключом; с порога она громко крикнула, что это она, предупреждая хозяина о своем приходе. В ответ где-то совсем рядом послышался громкий кашель.

— Он в кабинете, — шепнула Джейн, идя Впереди Маркби по мрачному коридору.

Вскоре они очутились в темной комнате с высоким потолком, забитой мебелью и уставленной книгами. Воздух здесь был затхлый. Плотные шторы не пропускали в комнату свет. Кабинет освещала тусклая настольная лампа под зеленым абажуром, но стоило чуть отдалиться от источника света, как ничего уже не было видно. Услышав из темноты голос, Маркби вздрогнул от неожиданности.

— Чем обязан?

— Эймиас, это мистер Маркби; я вам насчет него звонила. Надеюсь, вы не забыли?

Ни на минуту не закрывая рта, Джейн Хэттон подошла к окну и раздернула шторы, впустив в комнату дневной свет. Маркби с изумлением смотрел на хрупкого старика, похожего на птичку, с розовой лысиной, обрамленной венчиком седых волос. Капризно надув губы, словно избалованный ребенок, доктор Фичетт встал из-за стола и приблизился к Маркби. Двигался он, как-то странно подпрыгивая.

— Садитесь, садитесь! — пронзительно закричал он, показывая на два массивных викторианских кресла.

Когда гости уселись, хозяин тоже занял место в старом, обитом бархатом кресле времен королевы Анны и лучезарно улыбнулся.

— Гости! — сказал он, потирая руки. — Как замечательно! Мы выпьем чаю.

— Я заварю. — Джейн проворно вскочила с места.

— Печенье в жестянке! — крикнул он ей вслед.

Джейн вышла, бросив на Маркби заговорщический взгляд.

Оставшись наедине с хозяином, Маркби уселся в своем большом кресле поудобнее, скрестил ноги и начал:

— Спасибо, сэр, что согласились меня принять…

— Джейн говорит, вы служите в полиции. — Доктор Фичетт прищурился. — Значит, обязаны поддерживать физическую форму!

— М-м-м… да. Таковы требования, — согласился Маркби.

— Сам я в прекрасной форме. Бегаю трусцой по саду — двадцать кругов каждое утро.

— Весьма похвально.

— В самом деле? Кроме того, я грамотно питаюсь. Никакого мяса. Отказался много лет назад… Рыбу — да. А вы едите мясо?

Маркби признался, что ест.

Доктор Фичетт скорбно покачал головой:

— Совершаете огромную ошибку. Милый мой мальчик, подумайте о том, чтобы расстаться с этой вредной привычкой! Кстати, ради чего вы хотели меня видеть?

Переход от одной темы к другой был таким неожиданным, что гость смутился, но потом понял, что хозяин поступает так намеренно. Как и предупреждала Джейн, доктор Фичетт начал «показывать характер».

— Боюсь, сэр, у меня для вас печальная новость. Но, может быть, лучше подождать, пока вернется миссис Хэттон?

Доктор Фичетт вздохнул:

— Вы горевестник, да? В древности у некоторых народов существовал обычай убивать того, кто приносит дурные вести. — Его проницательные глазки злорадно блеснули.

Маркби, который беспокоился, как бы плохая новость не повредила почтенному старцу, решил, что доктор Фичетт воспримет случившееся вполне спокойно. Он крепкий орешек. Тем не менее он подождал возвращения Джейн — а она вернулась почти сразу же с подносом, на котором стояли разномастные чашки и коричневый керамический заварной чайник с отколотым носиком.

— Итак, мой юный друг, — торжественно произнес доктор Фичетт, когда каждый взял чашку и шоколадное печенье, — выкладывайте вашу плохую новость! Варвары у ворот, да? Рим пал? Муниципалитет снова жаловался из-за дуба в саду? Кстати, дуб совершенно здоров. Я не стану его подрезать.

— Эймиас! — мягко одернула старика Джейн. — Дело серьезное. Возможно, вы еще не слышали, но в церкви в Нижнем Стоуви нашли покойницу… женщину.

— Где это — Нижний Стоуви? — спросил доктор Фичетт, откусывая печенье. По его жилету посыпались крошки; они прилипли к каким-то пятнам — судя по всему, на завтрак доктор ел яичницу.

— Возле Бамфорда. Помните, вы говорили, что в тех краях живет ваша племянница — Эстер Миллар?

Он смерил гостей недоверчивым взглядом и пробурчал:

— Не помню!

— Эймиас, все вы помните. Не упрямьтесь! — взмолилась Джейн. — Сейчас не время. Ах, какой ужас!

В старческих глазах мелькнули огоньки.

— Вы хотите сказать, что та несчастная покойница — Эстер?

Доктор Фичетт застыл с недоеденным печеньем в одной руке и керамической кружкой, украшенной гербом Рамсгейта, — в другой.

— Малышка Эстер? Хотите сказать, что она умерла?!

— Боюсь, что да, Эймиас. Мне очень-очень жаль.

Доктор Фичетт задумчиво жевал печенье; казалось, он запихивает новость в какую-то подходящую щель в памяти.

— Надо же! Вот уж действительно странная новость. Сколько ей было лет?

— Пятьдесят семь, — сказал Маркби.

— Наверняка она ела мясо, — заметил доктор Фичетт.

— Она умерла неестественной смертью, сэр. Ее… кхм… закололи ножом, — с трудом выговорил Маркби.

— В церкви?! — воскликнул доктор Фичетт тоном леди Бракнелл из «Как важно быть серьезным». — Как необычно! Совсем как несчастного Беккета. Кто ее убил?

Внезапно он метнул на Маркби проницательный взгляд; Алан подумал, что в лучшие времена иметь дело с доктором Фичеттом наверняка было непросто. Он прекрасно понимал: старик применяет те же трюки, которыми много лет назад успешно донимал несчастных студентов. Но, возможно, так ему легче свыкнуться со страшной новостью.

— Мы пока не знаем. Похоже, вы ее единственный ближайший родственник и наследник.

— Не знаю, какое мне дело! — тут же проворчал доктор Фичетт, качая лысой головой. — Нет, нет, мне совсем не до этого… Джейн, пожалуйста, займитесь всеми делами для меня! — Он бросил на нее умоляющий взгляд.

— Лучше пусть всем займется ваш поверенный, Эймиас. Я позвоню ему и все расскажу.

— Лишь бы меня не просили никуда ехать. Ни на какое дознание я не поеду! — И без того высокий голос старика стал совсем визгливым.

— В этом нет необходимости, — заверил его Маркби, видя, что доктор Фичетт неподдельно расстроился — не из-за смерти племянницы, но из страха, что ему придется покинуть свои владения. Интересно, подумал Маркби, когда он в последний раз выезжал из дому? — Откровенно говоря, я просто надеялся, что вы что-нибудь расскажете мне о племяннице.

— Мне нечего рассказывать, мой милый. — Услышав, что ему не придется иметь дело с современным миром, который он презирал и который старался не замечать, старик заметно расслабился. — В последний раз я видел ее, когда ей было… около тридцати лет. Она всегда была очень некрасивой девочкой. Джейн, милочка, пожалуйста, дайте мне тот альбом.

Джейн, отлично знавшая, что где лежит, послушно сняла с полки огромный альбом в кожаном переплете. Фичетт медленно листал страницы, пока не нашел что искал.

— Вот, пожалуйста. — Он постучал морщинистым пальцем по снимку. — Кажется, снимали в первый год, когда Эстер уехала в Оксфорд. Вторая девушка — ее подружка; она на каникулах гостила в доме сестры.

Маркби взял тяжеленный альбом и едва не уронил его. На снимке, сделанном, видимо, в разгар лета, стояли две молодые женщины в легких платьях. В одной он безошибочно признал очень молодую Эстер. Она действительно была некрасива, но отличалась здоровой, спортивной привлекательностью. Обеих девушек отличал налет невинности, какой свойствен вчерашним школьницам, вступающим в новый мир, в их случае — волнующий мир университета. Они опирались о каменную стену, но где именно их сфотографировали, Маркби не понял.

Как будто прочитав мысли Маркби, доктор Фичетт сказал:

— Они в Йоркшире… Там жила моя сестра. Только не спрашивайте почему.

Маркби не отрываясь смотрел на девушку, стоящую рядом с Эстер. Хорошенькая, очень хорошенькая, тоненькая, хрупкая… Такого рода красота не увядает с годами. Она и сейчас еще очень привлекательная женщина! Маркби подсунул альбом под нос доктору Фичетту.

— Вы, случайно, не знаете вторую девушку?

Старик покосился на фото и поднял глаза на Маркби.

Глаза его снова злорадно заискрились.

— Конечно, знаю! Это малышка Рут Паттинсон, дочка священника! Помните детский стишок? «Жила-была девчонка с малюсенькою челкой по центру лба прекрасного. Была пристойной, — похвал достойна…» А повела себя плохо — и угодила в беду!

Доктор Фичетт расхохотался, да так, что подавился, и гостям пришлось оказывать ему первую помощь.

— Ребенок? — Пирс пожал плечами. — Ну и что? Такое случается сплошь и рядом.

— Дэйв, не забывайте, дело было в шестьдесят шестом году, а девушка происходила из ультраконсервативной семьи — дочь священника. Отец ребенка отказался на ней жениться. Аборты разрешили только год спустя; но, даже если бы аборты были уже узаконены, вряд ли Рут Паттинсон, при ее религиозном воспитании, прибегла к такому выходу. Ну а подпольный аборт — дело рискованное; к тому же она, скорее всего, даже не знала, к кому обратиться за такого рода помощью. Точно так же она не могла обратиться к родителям. Для них ее беременность стала бы страшным ударом, особенно для отца, ведь он считал, что приходской священник и члены его семьи должны подавать хороший пример остальным прихожанам. Итак, она хотела любой ценой скрыть от них свое положение… Даже не знаю, что бы она сделала, если бы Эстер и ее мать не предложили ей приют в трудное для нее время. Может, все-таки призналась бы родителям… Или не нашла бы в себе сил и решилась на какой-нибудь отчаянный шаг? — Маркби покачал головой. — Меня предупреждали, что доктор Фичетт — настоящий старый сплетник. Так оно и оказалось. Нам повезло, потому что его сведения действительно устарели. Возможно, он бы и забыл о подружке своей племянницы, если бы за последние тридцать лет случилось еще что-нибудь интересное. Но он живет в прошлом, которое для него реальнее настоящего.

— Кто был отцом ребенка? — спросил практичный Пирс.

— Этого мы не знаем. Нам известно лишь то, что рассказал доктор Фичетт. Рут Паттинсон забеременела на последнем курсе университета. Каким-то образом ей удалось скрыть интересное положение до конца учебного года; выпускные экзамены Рут все же сдала. Однако вернуться домой она не могла. Она во всем призналась лучшей подруге, Эстер Миллар. Эстер и придумала выход. Она отвезла Рут в Йоркшир, а мать Эстер проявила чуткость и разрешила Рут пожить в их доме до родов. Не знаю, как они объяснили преподобному Паттинсону и его жене продолжительное отсутствие Рут. Наверное, девушки сочинили что-нибудь убедительное. Например, что мать Эстер больна и они вдвоем за ней присматривают. Ребенок родился в Йоркшире; доктор Фичетт смутно припоминает, что его сразу же отдали на усыновление. Рут вернулась домой, и никто ничего не узнал. Старик в курсе дела только потому, что его сестра все же сомневалась, правильно ли поступает, участвуя в обмане, и спрашивала его совета. Эймиас Фичетт знал, какие неприятности подстерегают студентов и студенток… Кроме того, он был заочно знаком с преподобным Паттинсоном. Отец Рут писал ему длинные письма, посвященные его изысканиям в мифологии. Эймиас считал его психом. Сестре он посоветовал ничего не говорить Паттинсону о положении дочери, иначе, цитирую, «будет только хуже». Пусть лучше Рут родит ребенка втайне, а Паттинсоны пребывают в блаженном неведении. Миссис Миллар, довольная тем, что брат поддержал ее, охотно позволила Рут остаться в ее доме. У Эймиаса имелся и еще один повод снисходительно отнестись к несчастной девушке. Он сказал, что Рут «была очень умной студенткой и закончила курс на отлично». По его словам, он не мог допустить, чтобы ее жизнь пошла под откос.

Пирс долго думал и наконец спросил:

— При чем здесь смерть Эстер Миллар?

— Насколько нам известно, пока ни при чем. Однако теперь мы знаем, почему Рут предложила подруге кров. Она чувствовала себя должницей Эстер.

Пирс просветлел:

— Может, Эстер Миллар собиралась предать дело огласке, рассказать о ребенке?

— Через тридцать пять лет? Какое это теперь имеет значение? И потом, кому рассказывать? Происшествием никто бы не заинтересовался, кроме нас с вами, — возразил Маркби.

— И ребенка, — не сдавался Пирс. — Где бы он ни был. А может, он захотел найти родную мать! Кстати, кто у нее родился — мальчик или девочка?

— По словам доктора Фичетта, кажется, мальчик, хотя он не уверен.

— Значит, сколько сейчас этому парню — тридцать четыре? Вдруг он разыскивает свою мамашу, добрался до Эстер Миллар… — Пирс все больше волновался. — Может, он решил, что Эстер Миллар и есть его мать! Он выследил ее, зашел в церковь и обвинил в том, что она его бросила. Она все отрицала, а он…

— Дэйв, успокойтесь, остыньте, — посоветовал суперинтендент. — Это же не «Ист Линн»![8]

— Кто такая? — не понял Пирс.

— Это книга, Дэйв, — вздохнул Маркби. — Викторианский роман, по которому поставили успешный спектакль. Именно после него стала крылатой фраза: «Умерла так умерла, и никакая я тебе не мать!» Только ее все обычно и помнят. Ну, хватит об этом. Давайте поговорим о костях, найденных в лесу. Может быть, стоит на некоторое время сосредоточиться на них. Вы читали отчет доктора Греттон?

Пирс кивнул в знак того, что читал.

— Сейчас мы занимаемся его зубами. — Он поморщился, ощупывая языком собственные зубы.

— У вас самого болят зубы, Дэйв?

— Не о чем говорить, — солгал Пирс.

— Ладно, тогда подумайте вот о чем. — Маркби принялся загибать пальцы. — Двадцать два года назад в лесу Стоуви орудовал Картошечник. Кости принадлежат молодому мужчине; они пролежали в лесу лет двадцать или около того. Мы знаем, что они не принадлежат жертве Картошечника, поэтому…

— Думаете, мы нашли кости самого насильника? — снова оживился Пирс. — Он ведь, как вы говорите, внезапно исчез.

— Да, исчез, но мы не должны делать скоропалительных выводов. Помимо поиска по зубным имплантатам, пусть кто-нибудь проверит списки молодых мужчин, пропавших без вести в то время и в тех краях.

— Молодые мужчины вечно пропадают, — мрачно констатировал Пирс. — Это все равно что искать иголку в стоге сена. — Он снова поморщился от боли и пожалел, что произнес слово «иголка».

— Кстати, — небрежно сообщил Маркби в тот вечер, — Рут не совсем права, когда утверждает, что у Эстер Миллар нет живых родственников. Мы разыскали ее пожилого дядюшку.

Мередит очень удивилась и смерила его озадаченным взглядом:

— Правда? Рут могла не знать о нем.

— Возможно. Ему девяносто один год, и он двадцать семь лет, не меньше, не общался с племянницей. Видимо, Рут предположила, что он умер, если вообще знала о его существовании. А может, она знала о его существовании, только не желала, чтобы мы с ним беседовали.

— Почему? — Не получив ответа, Мередит спросила:

— Алан! Неужели в прошлом Эстер есть какая-то тайна?

— И да и нет, — уклончиво ответил он. — Пока я не могу тебе сказать.

— Ты хочешь или нет, чтобы я тебе помогала?

— Да, я говорил, что буду очень признателен, если ты что-нибудь вытянешь из Рут. Но теперь, когда мы успешно разыскали дядюшку, возможно, тебе уже не нужно беспокоиться. Мы обойдемся без твоих несомненно прекрасных шпионских качеств!

— Терпеть не могу, когда ты такой самодовольный! — заметила Мередит.

— Я и правда очень доволен собой — ведь я нашел старика. Кстати, сегодня я видел Урсулу Греттон. На самом деле именно она упомянула о том, что у Эстер есть дядя. Она услышала о нем от своей знакомой. Урсула определила возраст костей, найденных в лесу.

— Как поживает Урсула?

— Перешла на новую работу, но, как я понял, так и не нашла новую любовь.

— Жалко. — Мередит покачала головой.

— Да, да, жалко. Она очень привлекательная женщина. Мы вместе пообедали, — равнодушным тоном произнес Маркби и забеспокоился, как бы Мередит не сочла его идиотом.

— В самом деле? Что ж, хорошо. — Ее загадочный ответ ничего ему не сказал.

Их глаза встретились. Взгляд у Мередит был пытливым. Вот она и попалась, подумал Маркби.

— И что? — спросила Мередит. — Сколько лет?

— Сколько лет кому?

— Тому, чьи кости нашли в лесу!

Маркби мигом забыл о том, что хотел заставить ее ревновать:

— Кости принадлежали мужчине тридцати с лишним лет и пролежали в лесу Стоуви лет двадцать. Ученые всегда делают зазор, когда что-либо датируют. Кости могли пролежать в лесу и двадцать три, и двадцать четыре года, но, скорее всего, не меньше восемнадцати или девятнадцати лет. Только, ради бога, не спрашивай, не принадлежат ли они Картошечнику, потому что я, черт побери, этого не знаю!

Глава 10

— Инспектор, вам давно пора к зубному! — укоризненно покачала головой Джинни Холдинг во вторник.

— О моих зубах не беспокойтесь, — парировал Пирс, — беспокойтесь о зубах в найденной челюсти с пластинчатым имплантатом! Маркби хочет установить личность ее владельца!

— А-а-а! — невозмутимо ответила Джинни. — По этому поводу у меня кое-что есть. — Ее пальцы запорхали по клавиатуре. — Кажется, вы просили заодно навести справки о пропавших без вести?

Пирс подошел ближе и вгляделся в монитор.

— Что тут у вас?

Джинни показала:

— Вот он! Саймон Гастингс. Ботаник, тридцать пять лет; отправился в пеший поход.

— Погодите, сам догадаюсь, — буркнул Пирс. — Он шел по старой Пастушьей тропе!

— Совершенно верно, причем один. Я запросила в архиве его дело. — Джинни показала лежащую на столе папку. — Вечером двадцать третьего августа он зашел в паб «Приют овчара», который находится в настоящей глуши, и попросил номер на ночь, там есть номера с завтраком. Обычно в этом пабе останавливаются отдыхающие и туристы, любители активного отдыха. Мы с Робертом там побывали.

Робертом звали спутника жизни сержанта Холдинг. Полицейский-кинолог по профессии, у его было прозвище Хват, но никто не смел его так называть в присутствии Джинни. И Хват, то есть Роберт, и Джинни увлекались велоспортом. Пирс представил, как они вдвоем крутят педали на лесной тропе.

— Славное местечко? — льстиво спросил Пирс. Сам он забросил велик, как только подрос сначала до мотоцикла, а затем и до машины. Правда, агрегаты, на которых ездили Джинни и Хват, — надо бы не забыть, что его зовут Роберт, — вряд ли можно называть «великами». В их производстве применялись достижения космической эпохи!

— Да, — живо согласилась Джинни. — Славное местечко. Вам с Тессой понравится. Конечно, на машине туда не доберешься. На самом деле паб тоже стоит на Пастушьей тропе. Он очень своеобразный… Там все старое, скрипучее; просто мурашки по коже! Невольно думаешь: в таких вот местах наверняка водятся привидения. Машину можно оставить неподалеку и прогуляться пешком. У вас ведь, кажется, есть собака?

Пирса слегка задел намек на то, что они с Тессой не ходят в места, куда нельзя добраться на машине, а также не гуляют, если только не нужно сопровождать Генри. Может быть, им с Тессой действительно нужно делать больше физических упражнений. Тесса, конечно, ходит на аэробику. Но занятия проходят не на свежем воздухе. В выходные, если погода позволит, надо будет уговорить Тессу немного погулять по старой тропе. Там их, наверное, обгонят Хват и Джинни; они пронесутся мимо, побренчав звонками.

Джинни вернулась к насущным проблемам и отвлекла Пирса от его мечтаний.

— Гастингс был помолвлен и вскоре собирался жениться. Вечером накануне своего исчезновения он два раза звонил по телефону из «Приюта овчара». Один раз — невесте. Они обсуждали приготовления к свадьбе. Второй раз он звонил матери. Он рассказал обеим, что чувствует себя хорошо, наслаждается свежим воздухом и живописными видами. Ни намека на какие-либо проблемы. Он собирался навестить мать после того, как вернется из похода. На следующее утро он снова отправился в путь — это подтвердил владелец паба. Как оказалось, он был последним, кто видел туриста. Гастингс исчез, как сквозь землю провалился. Пропал бесследно.

Пирс настолько заинтересовался, что забыл о ноющей боли в челюсти.

— Где он жил?

— В Лондоне. Вот его адрес — это Уимблдон. Работал в компании по производству косметики из растительного сырья; являлся акционером той же компании.

— Бедняга, — посочувствовал Пирс.

— Такие компании обычно весьма прибыльные, — с осведомленным видом продолжала Джинни. — Так что ни с работой, ни с деньгами у него проблем не было… Не из-за чего было, например, подаваться в бега.

Пирс нахмурился:

— Попробуйте разыскать его невесту и мать… Невеста, скорее всего, вышла замуж и сменила фамилию. Найти ее будет нелегко. Начните с матери. Ей сейчас, наверное, за семьдесят, но фамилия у нее, скорее всего, осталась прежней. Если найдете, поинтересуйтесь, помнит ли она, к какому зубному врачу ходил ее сын.

— Я знаю одного хорошего зубного врача, — заявила сержант Холдинг, смерив инспектора лукавым взглядом.

— Спасибо, Джинни, с моими зубами все в порядке!

Иногда прорыв в расследовании двух дел случается одновременно. Как и предсказывал Пирс, бывшую невесту Саймона разыскать не удалось, зато миссис Гастингс проживала там же, где и раньше — в Годалминге.[9] После исчезновения сына она не поменяла адрес. Миссис Гастингс сразу сказала, что ее сын лечился у их семейного дантиста, местного врача, даже после того, как переехал от родителей на собственную квартиру. Старый врач давно вышел на пенсию, а свою практику передал сыну. И тут им неожиданно повезло. Оказалось, что сын сохранил отцовский архив. Старые истории болезней он сложил в коробки и убрал на чердак. К поискам привлекли местных полицейских; наглотавшись пыли, они обнаружили медицинскую карту Саймона, пожелтевшую, но целую. После травмы, полученной во время игры в регби, Саймону потребовалось сложное протезирование. Ему поставили пластинчатый имплантат…

Одновременно разыскали и фирму, производившую такие имплантаты, и больницу, где лечился Саймон. Его историю болезни сохранили благодаря тому, что в то время подобные протезы встречались редко. Рентгеновские снимки челюсти Саймона до сих пор служили иллюстрацией на лекциях для студентов. Итак, в руках у следственной группы очутилась не только история болезни, но и рентгеновские снимки, которые можно было сличить с найденной челюстью. Совпадение приближалось к ста процентам.

— Кажется, все сходится, — докладывал Пирс в кабинете Маркби. — Наши кости принадлежат пропавшему туристу, Саймону Гастингсу. — Он виновато покосился на суперинтендента. — Правда, вряд ли он был вашим Картошечником, сэр. То есть… он ведь жил в Лондоне. Наведывался в наши края изредка, только когда ходил в походы. Как он мог одновременно находиться в Лондоне, составлять рецептуру масок для лица и рыскать по лесу Стоуви, подкарауливая женщин? Я проверил даты нападений. Если бы женщин насиловали исключительно в выходные, возможно, Гастингс и имел к ним какое-то отношение, но насильник выбирался на охоту в будние дни. Иногда он нападал утром, иногда во второй половине дня. То же самое касается и двух девушек не из наших краев — туристки и велосипедистки. Они были здесь во время каникул, и на них напали в будние дни. Даже наоборот, — задумчиво продолжал Пирс, — похоже, насильник избегал выходных дней. Как вы думаете, почему?

— В выходные по лесу бродит много народу, — сухо ответил Маркби. — Больше вероятности, что крики жертвы кто-то услышит или его увидят рядом с местом преступления.

— А может, у него была такая работа, что по выходным он бывал занят? — Пирс пожал плечами. — Во всяком случае, Саймон Гастингс не похож на Картошечника. По рабочим дням с девяти до пяти он сидел в своей лаборатории и придумывал средства против морщин…

— Я вас понял, — в досаде ответил Маркби. — Но, когда он исчез, исчез и Картошечник, и не говорите мне, что два события никак не связаны между собой! Вы просто не знаете, что это такое, вот и все… — Опомнившись, Маркби смягчился: — А вообще, вы молодец. И Холдинг то же самое передайте.

В связи с достигнутыми успехами вновь назначили дознание по поводу обнаруженных в лесу костей. В свое время по просьбе представителей полиции дознание отложили «в связи с необходимостью проведения следственных мероприятий».

Всю ночь накануне дознания буйствовал порывистый ветер, ослабевший было под натиском дождя. В Нижнем Стоуви его завывания казались особенно дикими. Может быть, тамошние жители плохо спали только от ветра, а может, их совесть беспокоило что-то другое. Ветер срывал черепицу с крыш и даже повалил дерево на опушке леса Стоуви.

Рут Астон не спалось. Она слушала, как воет ветер вокруг «Старой кузницы». В какой-то миг она вылезла из постели, чтобы закрыть окно, потому что занавеска развевалась как бешеная; казалось, стопор на окне вот-вот сорвет, и оно распахнется и ударится о внешнюю стену. Рут закрыла окно, и завывания ветра чуть стихли. Она немного постояла у окна, глядя, как по ночному небу бегут облака. Сад и поле за ним купались в тусклом лунном свете; за полем грозно нависал лес. Он заполнял собой весь горизонт, и совсем нетрудно было вообразить, будто лес — живое существо, темная сила из далекого прошлого. Рут представила, как сейчас ревет ветер в кронах деревьев, как на землю летят ветки, сухие сучья и птичьи гнезда. Ей вдруг вспомнилась старая детская колыбельная: «Баю-баю, детки на еловой ветке. Тронет ветер вашу ель — закачает колыбель. А подует во весь дух — колыбель на землю бух!» Похоже, скоро что-то действительно обрушится. Сердце Рут наполнилось тоской; казалось, впереди уже не будет ничего хорошего. Темные силы отбросили всякое притворство и вознамерились раскрыть старые тайны, большие и малые.

Рут понимала, что и сама обязана кое-что предпринять; правда, она боялась, что ей не хватит на это смелости. Так ничего и не решив, она вернулась в постель.

Билли Туэлвтриз лежал без сна в своем домике и смотрел в потолок. Выдержит или не выдержит бурю гниющая соломенная крыша у него над головой? Дом нужно перекрыть заново. Кевин Джонс и слышать ничего не желает. Правда, укрепил крышу проволочной сеткой, чтобы совсем не рассыпалась. Хозяин называется! Хозяевам положено содержать свою собственность в порядке… И все же Билли понимал, что ссориться с Кевином Джонсом ему невыгодно. Если Кевину вздумается, он и вовсе выкинет его из домика. Конечно, он обещал, что Билли может жить здесь до самой смерти или до переезда на новую квартиру — будь он проклят, если поедет в их бетонные коробки! Но обещания, как правило, забываются. Во всяком случае, Джонс может повысить арендную плату, которая сейчас просто ничтожна. Билли сердито насупился. Он проработал на Джонсов всю свою жизнь! На теперешнего Джонса, которого раньше звали молодым Кевином, а до него — на его отца, старого Мартина Джонса. Мартин еще жив, но уже ничего не решает. В том-то и трудность. Мартин обещал не выселять его, но сейчас на ферме всем заправляет его сын, молодой Кевин.

От воя ветра Билли делалось не по себе. Он едва слышал тиканье старинного будильника на столике у кровати. И все-таки буря не заглушала храп дочери — она спала в комнате напротив. Билли с досадой подумал: чтобы разбудить Дайлис, какого-то ветра мало. Она всегда дрыхнет, как бревно. Еще один порыв ветра ударил в старую оконную раму. Билли с головой укрылся одеялом и долго ругал про себя Кевина Джонса, пока не заснул.

Норман и его жена Эви бодрствовали в тесной спальне на верхнем этаже «Герба Фитцроев», где они устроили себе отдельную квартиру. Они ожесточенно ссорились, правда понизив голос, словно боялись, что их подслушают или ветер подхватит их слова и разнесет по ночному небу. Вскоре Эви громко разрыдалась и стала совсем некрасивой. Она захлебывалась и шмыгала носом. Норман грубо велел ей заткнуться. Эви привыкла, что муж не считается с ее мнением, и все же обиженно забормотала:

— Ты сам во всем виноват! И нечего валить на меня. Они все равно узнают.

— Никто ничего не узнает, если ты не проболтаешься!

— Гадость какая! Да еще в церкви…

— Не в церкви, — возразил Норман, — а на колокольне.

— Да ведь колокольня — часть церкви, не так разве? Что за дура — совсем ничего не соображает. Да она по возрасту тебе в дочери годится!

— Хватит пилить! — перебил жену Норман. — Подумаешь, развлеклись немного.

— Она может всем раззвонить.

— Не будь дурой. Кому она скажет?

— Молодежь любит хвастать. Делятся друг с другом такими подробностями… Люди взрослые об этом молчат, — язвительно ответила Эви. — Она небось думает, что секс в церкви — настоящее приключение!

Норман снова приказал жене замолчать, но уже не так уверенно, как раньше:

— Я с ней переговорю.

Ответ жены поразил Нормана — он не ожидал от нее такой предусмотрительности:

— Если ты с ней переговоришь, то уже никогда от нее не избавишься. Она будет играть с тобой, как кошка с мышкой. Сразу поймет, что ты боишься.

— Говорю тебе, я все устрою! Давай спать.

— Да, ты мастер все устраивать! — язвительно отвечала жена. — Только и делаешь, что устраиваешь самому себе всякие неприятности. Не нужно было их хранить… Ты от них избавился?

— Да, я же сказал! Я тут ни при чем!

Жена хмыкнула и заговорила о другом:

— Слушай, чего ради полицейским понадобилось допрашивать Дайлис и дядю Билли?

— Откуда я знаю? Заткнешься ты, наконец, или нет?! — заревел Норман.

Эви поняла, что еще чуть-чуть — и Норман пустит в ход кулаки. И все же она, впервые за много времени, одержала над ним верх.

— По возрасту тебе в дочки годится… — снова пробормотала она и продолжала: — Не знаю, что молодая девчонка нашла в лысом старикашке вроде тебя… — И закончила почти радостно: — Секс в церкви! Ты попадешь в ад!

— Значит, там и встретимся, — ответил любящий муж.

Ветер перевернул мусорный контейнер и с грохотом покатил его по площадке для парковки. Эви вскрикнула.

Утром главная улица оказалась завалена пучками соломы, ветками, листьями и мусором из контейнера — его содержимое оказалось разбросанным по всей площадке. На уборку у Нормана ушел целый час. Напротив, на кладбище, еще сильнее накренился каменный ангел; казалось, он вот-вот упадет. Зато ветер утих, и притихший Нижний Стоуви гадал, что будет дальше.

Учитывая все обстоятельства, дознание по делу о смерти Саймона Гастингса должно было стать рутинной процедурой. Обычно подобные слушания проходили в присутствии немногих заинтересованных лиц и занимали всего несколько минут. Но теперь, после гибели Эстер Миллар, Нижний Стоуви очутился в центре внимания прессы. Чуя запах жареного, репортеры раздували скандал. В основном репортажи о произошедшем появились в местных газетах, однако на дознание прибыли представители по крайней мере двух общенациональных таблоидов и даже одной центральной газеты. Журналисты, как быстро выяснил Маркби, хорошо подготовились и раскопали дело о серийном насильнике двадцатидвухлетней давности.

— Суперинтендент, вы думаете, найденные останки принадлежат насильнику? — окликали его репортеры, пока он шел в зал заседаний.

— Это просто дознание, и больше ничего! — сухо ответил он.

Зал, где проходило дознание, был не слишком большим; поскольку в него набилось много журналистов и просто зевак, привлеченных тем, что в их краях происходят такие мрачные события, он оказался переполненным. Маркби, оглядевшись, заметил среди зрителей и представителей Нижнего Стоуви. Владелец «Герба Фитцроев», чья мрачная физиономия очень соответствовала событию, сидел чуть поодаль от Мюриэль Скотт. Маркби с удивлением увидел рядом с Мюриэль Рут Астон. Что привело сюда Рут? Неожиданно откуда-то сбоку выплыла еще одна фигура и плюхнулась на стул рядом с Норманом.

Маркби удивился. Что понадобилось здесь Дайлис Туэлвтриз? «На выход» она надела свое, по всей видимости, лучшее пальто — лиловое, в сочетании с ее оранжево-розовыми волосами оно производило сильный эффект. Само пальто было чистеньким, хотя рукава и подол сильно обтрепались, на груди у Дайлис красовалась брошка «с камушками». Хотя Норман не разговаривал с Дайлис, Маркби решил, что приехала она с ним. Как-никак, она его двоюродная сестра. Он немного отвлекся, увидев, как в зал входит пожилая, элегантно одетая дама с безупречной фигурой и безукоризненно уложенными серебристыми волосами. Она села на свое место, прямая, как палка, и не сводила взгляда с коронера. И только когда коронер вызвал Гая Моргана и молодой врач стал рассказывать, как нашел кости, дама опустила голову и, пока свидетель не ушел, разглядывала свои перчатки.

Пирс рассказал об идентификации останков. Коронер пришел к выводу, что преступления не было и смерть Саймона Гастингса наступила вследствие несчастного случая или в силу естественных причин. Он вспомнил также род занятий покойного и указал на то, что он, возможно, перед смертью занимался в лесу какими-то ботаническими изысканиями. Поэтому кости и нашли вдали от тропы.

Коронер откашлялся и, повернувшись к представителям прессы, добавил:

— Насколько мне известно, кое-кто пытался увязать это печальное событие с одним старым, нераскрытым делом. Должен подчеркнуть: у суда нет никаких улик, которые могли бы указывать на такую связь. Нежелательные догадки и предположения лишь расстроят родных покойного.

Коронер вышел; зрители сразу взволнованно загудели. Пирс подошел к Гаю Моргану и поблагодарил его за помощь.

Гай смотрел мимо него на кого-то другого, но, когда инспектор подошел, вежливо повернулся к Пирсу:

— Не за что, инспектор. Я рад, что вы сумели его опознать. Скажите, кто та пожилая дама?

Пирс посмотрел на даму с серебристыми волосами и тихо ответил:

— Его мать.

— М-да… Странно… — задумчиво произнес Гай. — Я заметил, когда давал показания, она быстро взглянула на меня и сразу опустила голову; больше ни разу не посмотрела мне в лицо, упорно разглядывая свои руки. Видимо, ей тяжело было слушать меня… Я рад, что ей не пришлось давать показания.

— Учитывая все обстоятельства, вызывать ее не было необходимости, — ответил Пирс. — Поскольку покойного опознали по зубам, мы и так точно знали, что он — Саймон Гастингс.

Маркби поискал глазами Рут Астон, но они с Мюриэль вышли из зала. К нему подошла пожилая дама с серебристыми волосами — мать Саймона Гастингса. Маркби подумал, что надо сказать ей несколько слов.

Она заговорила первой:

— Насколько я понимаю, вы — суперинтендент Маркби. — Ее выговор выдавал хорошее воспитание, говорила она с достоинством. Когда Маркби подтвердил, что это он и есть, дама представилась: — Я Дафна Гастингс.

— Да, инспектор Пирс мне говорил. Примите мои соболезнования… Должно быть, сегодняшний день стал для вас тяжким испытанием.

На густо напудренной щеке дернулся мускул.

— Суперинтендент, тяжкое испытание длилось для меня более двадцати лет — с тех пор, как исчез мой сын.

— Вы приехали из самого Годалминга? — вдруг спросил Маркби. — Может быть, хотите выпить кофе? Через дорогу есть неплохое кафе.

— Спасибо. — Миссис Гастингс склонила голову. — Пожалуй, кофе я выпью. Путь был долгим; в Лондоне пришлось делать пересадку.

К радости Маркби, кафе оказалось полупустым; особенно приятно было то, что сюда не пробрался никто из журналистов, бывших на дознании. Скорее всего, все они пошли в паб. Маркби усадил миссис Гастингс за столик в углу и пошел за кофе — здесь было самообслуживание. Вернувшись, он увидел, что миссис Гастингс сняла черные замшевые перчатки и аккуратно положила их на сумочку. Пальто она расстегнула, но не сняла. На шее у нее Маркби увидел жемчужное колье — похоже, что жемчуг был настоящий. Он невольно задумался, облачилась ли она в траур после того, как нашли останки ее сына, или носит черное уже давно — в память о нем?

Она поблагодарила его за кофе, взяла ложку и принялась помешивать ею в чашке.

— Мне бы хотелось устроить сыну достойные похороны, — сказала она. — Я уже связалась с коронером. Они не против, чтобы я забрала… Саймона. — Дафна Гастингс криво улыбнулась. — У меня сложилось впечатление, будто они рады, что кто-то берет на себя заботу о нем. Девушка, с которой я беседовала, предложила мне сначала договориться с вами, с полицией. Если вы хотите задержать… — Она замолчала и посмотрела своими ясными глазами в глаза Маркби.

Маркби быстро ответил:

— Нет, мы уже все выяснили. Конечно, вы можете забрать… останки вашего сына в Годалминг. Наверное, вы именно там хотите его похоронить? — Миссис Гастингс кивнула, и Маркби продолжал: — Насчет перевозки советую договориться с владельцем одного из местных похоронных бюро… Он сделает все необходимое. Рекомендую обратиться к Дженкинсу с Маркет-сквер. Хорошая фирма.

Миссис Гастингс не прикасалась к кофе, поэтому Маркби тоже было неловко пить.

— Я знаю, — произнесла она с большим трудом, — что останки сына нашли не полностью — несколько костей. Но они принадлежали Саймону, а мне все-таки нужно что-то похоронить. Не могу передать вам, как мне было тяжело не знать. Видите ли, когда нет трупа, все-таки надеешься… Надеешься, что вдруг где-нибудь, когда-нибудь, однажды… Думаешь: может, он потерял память, может, его похитили, может, у него нервный срыв… Что угодно, самое невероятное, способное объяснить его исчезновение. Мечтаешь: в один прекрасный день он откроет дверь… Вот почему я так и не продала дом. Не хотелось, чтобы Саймон вернулся домой, а дверь ему открыли чужие люди… Вот я и осталась.

— Миссис Гастингс, — произнес растроганный Маркби, — жаль, что мы не нашли вашего сына раньше. Я просмотрел дело. Сразу после его исчезновения сотрудники полиции обыскали лес Стоуви. Но он очень большой. Мы точно не знаем, где… вряд ли он умер именно на том месте, где нашли кости. К сожалению, его тело не сумели найти сразу же, хотя не сомневаюсь, мои коллеги старались.

Да, черт побери! Они старались, но не нашли его. Почему? Маркби сильно досадовал при этой мысли. Естественно, вести поиски в лесу нелегко. Если кости действительно перетащили в нору лесные звери — а видимо, так и было, — Саймон мог скончаться где угодно. Но, возможно, существует другая, более зловещая причина, почему его не нашли сразу. Возможно, кто-то постарался и зарыл его! Но почему, почему нападения Картошечника прекратились одновременно с исчезновением Саймона?

Наконец миссис Гастингс отпила глоток кофе, и Маркби тоже поднес чашку к губам.

— Для меня огромное облегчение, — сказала она, — что сына можно похоронить по-человечески. Конечно, в душе я уже давно знала, что он умер. Но нельзя носить траур без похорон. Хотя ваше сообщение стало для меня тяжким ударом, что-то и отпустило… Думаю, что сегодня, впервые за последние двадцать два года, я смогу заснуть спокойно.

Дверь кафе открылась, и вошли еще две посетительницы. Маркби вгляделся и узнал Мюриэль Скотт и Рут Астон. Стоя на пороге, женщины не замечали ни его, ни Дафну Гастингс.

Мюриэль и Рут посовещались, и Мюриэль направилась к стойке. Рут огляделась в поисках свободного столика и увидела их. Она покраснела, замялась, но все же подошла к ним.

Виновато покосившись на Маркби, она обратилась к его собеседнице:

— Миссис Гастингс? Вы меня не знаете. Меня зовут Рут Астон; до замужества моя фамилия была Паттинсон. Мы учились вместе с вашим сыном. Примите мои соболезнования!

— Вы знали Саймона? — Лицо миссис Гастингс просветлело. — Пожалуйста, присядьте!

— Я здесь с приятельницей… — Рут жестом показала в сторону Мюриэль Скотт. — Хотела лишь выразить соболезнования.

— Спасибо, дорогая. — Миссис Гастингс положила руку на плечо Рут.

Маркби заметил, что Рут дернулась. От него не укрылось, что выглядит Рут ужасно: бледная, под глазами темные круги. Судя по всему, ночью она плохо спала.

— Саймон учился блестяще! — говорила миссис Гастингс. Она повернулась к Маркби: — И пользовался большой популярностью. Все его любили. Потом он занялся бизнесом, и там у него дела пошли замечательно. Его ждало золотое будущее! — Она резко осеклась.

Рут промямлила:

— Да, он был блестящим студентом… Вижу, приятельница уже несет нам кофе. Извините меня, пожалуйста! — И она отошла от них.

— Мне пора, — сказала Дафна Гастингс, и Маркби заметил, как она устала. — Я должна сходить в похоронное бюро… говорите, к Дженкинсу?

— Я отвезу вас, — предложил Маркби.

Миссис Гастингс покачала головой:

— Вы и так уделили мне много своего драгоценного времени. Не сомневаюсь, я найду его без труда. Маркет-сквер далеко отсюда?

— Нет, в нескольких кварталах. Как вы вернетесь в Годалминг?

— Я приехала поездом, — ответила миссис Гастингс. — Как только я улажу все дела с похоронным бюро, поеду на вокзал. Насколько мне известно, вечером отсюда идет много поездов в Лондон. — Она начала натягивать свои черные замшевые перчатки, разглаживая каждый палец в отдельности.

— Какая вы храбрая! — неожиданно для самого себя воскликнул Маркби.

Миссис Гастингс ненадолго прекратила разглаживать перчатки и, печально улыбнувшись, подняла на него глаза:

— Что вы, суперинтендент! Вовсе нет. Вы были правы: сегодняшний день стал для меня тяжким испытанием. Когда тот молодой врач рассказывал, как нашел кости, я поняла, что не могу даже смотреть на него. И не потому, что он так подробно все описывал — за это я ему, напротив, очень благодарна, — а потому, что ему сейчас примерно столько же лет, сколько было Саймону, когда он исчез. И рост, и фигура у него приблизительно как у Саймона, и он любит пешие походы, как Саймон. В общем, во всех отношениях такой же молодой человек, каким был мой сын… Мне показалось, что я увидела его призрак!

Маркби распахнул перед ней дверь и смотрел ей вслед. Миссис Гастингс уверенно зашагала по тротуару в сторону Маркет-сквер. Он вспомнил свои мысли о разбитом сердце, которые пришли ему в голову во время разговора с Урсулой Греттон. Миссис Гастингс больше двадцати лет старается держаться, но ее спокойствие напускное. Ее сердце уже ничто не исцелит.

Он собрался выйти, но его окликнули, и он обернулся. Рут встала из-за столика, где сидела с Мюриэль Скотт, и почти подбежала к нему.

— Мистер Маркби! — тихо заговорила она. — Я должна поговорить с вами, но не при Мюриэль. Идти в полицейский участок я не хочу. Вы не могли бы зайти ко мне домой и, если можно, привезти с собой Мередит?

— Да, конечно, — сказал Маркби. — Если вы не против, мы заглянем к вам сегодня вечером.

— Спасибо! — Рут едва заметно вздрогнула. — Видите ли, — призналась она, — возможно, я совершила уголовное преступление.

Глава 11

— Интересно, что она имела в виду? — задумчиво спрашивала Мередит по пути в Нижний Стоуви. — Она хотя бы намекнула?

Вечером на этом участке дороги было мало машин. Должно быть, они удачно попали в промежуток между тем временем, когда люди возвращаются домой с работы, а потом снова торопятся куда-то по своим вечерним делам. Мередит решила, что Алан устал; во всяком случае, он показался ей мрачноватым. Чуткая к переменам его настроения, она поняла, что внутренне он очень напряжен, хотя и пытается это скрыть.

Он позвонил ей на мобильный, когда она возвращалась поездом из Лондона. Предложил подъехать за ней на машине и, если она не против, вместе съездить к Рут по ее просьбе. Алан сказал, что все объяснит при встрече. Мередит просто ответила:

— Конечно, я поеду с тобой.

Времени ей хватило только на то, чтобы быстро переодеться да провести щеткой по густым волосам; она лишний раз порадовалась своей удобной стрижке «боб», которую совсем не нужно было укладывать. Она налила себе растворимого кофе и, торопясь, обожгла язык. Тут за ней приехал Алан. В машине он вкратце рассказал ей о том, как прошло дознание, о знакомстве с Дафной Гастингс и о странной просьбе Рут Астон. На вопрос Мередит он ответил так:

— Прямо она ни о чем не говорила. Но, судя по тому, что ей срочно понадобилось в чем-то признаться сразу после вердикта коронера, думаю, дело имеет отношение к Саймону Гастингсу. И особенно она попросила о том, чтобы ты тоже приехала.

У поворота на Нижний Стоуви Маркби притормозил. На указателе было написано: «Сквозного проезда нет».

— Прежде чем мы к ней приедем, я, пожалуй, расскажу тебе кое-что. Можно не сознаваться, что ты в курсе, если сама Рут не заведет об этом речь, но мне почему-то кажется, что она именно об этом захочет нам сказать, и потому подготовлю тебя заранее.

Когда он свернул на проселочную дорогу и машина, подпрыгивая на ухабах между высокими живыми изгородями, покатила к Нижнему Стоуви, Алан рассказал ей о ребенке Рут.

— Я не говорил о нем раньше, потому что… тайна следствия, сама понимаешь, — добавил он, как бы извиняясь.

— Конечно, понимаю! — возмутилась Мередит. — Но почему Рут вдруг понадобилось сознаваться именно сейчас?

— Потому что придется сказать ей, что мы нашли доктора Фичетта; жестоко и неразумно заставлять ее мучиться в неведении, проболтался старик или нет. Кроме того, у меня сильное подозрение, что отцом ее ребенка был Саймон Гастингс. Если так оно и есть, придется подробно расспросить ее, где она была и что делала в тот день, когда он исчез.

— Дело было больше двадцати лет назад! С какой стати она должна помнить тот день? — пылко возразила Мередит. — Алан, ради всего святого, не переусердствуй! Бедняжка и так боится, что ты подозреваешь ее в убийстве Эстер. Новые расспросы могут навести ее на мысль, будто ты подозреваешь ее в причастности к еще одной смерти.

— Я ее не подозреваю. Говорю же, пока я еще не пришел ни к каким выводам. Начать с того, что мы не знаем, от чего умер Саймон Гастингс. Просто мои наблюдения наводят на определенные мысли. Например, я отметил про себя, что в окрестностях Нижнего Стоуви скончались два человека, и оба как-то связаны с Рут Астон. Но, кроме данного факта, у меня пока ничего нет. Напоминаю, сама Рут сказала, что она, возможно, совершила преступление.

Мередит не удалось ничего ответить, потому что в этот миг из-за поворота им навстречу выехал трактор. В том месте дорога была узкая и места для маневра не оставалось; Алан вынужден был дать задний ход и пятиться до более широкого участка. Трактор с обляпанными грязью колесами с ревом проехал мимо. Его вел мужчина с обветренным лицом, в свитере и старой кепке; проезжая, он поднял руку в знак благодарности.

— Кевин Джонс, — объяснил Маркби. — Двадцать два года назад, когда мы искали Картошечника, я приезжал к нему на ферму. Никаких особенных причин не было, его допросили, как и остальных местных жителей. Мы заезжали на все фермы и спрашивали, не видел ли кто в своих владениях посторонних людей. Тогда фермой управлял Мартин Джонс, отец Кевина. Кевин был у отца в подручных; он все ждал, когда же отец уйдет на покой и передаст ему дела. Должно быть, сейчас так и произошло. Сейчас Мартину… — Маркби сдвинул брови, подсчитывая, — не меньше семидесяти. Кевину — лет сорок или около того. Двадцать два года назад он был совсем молодым человеком; мне еще показалось, он злится, что отец не дает ему вести дела по своему усмотрению. С тех пор мы с ним случайно встречались пару раз. У меня сложилось впечатление, что сейчас он управляет фермой.

— Значит, сейчас ему лет сорок? — спросила Мередит. — Мне показалось, он выглядит значительно старше… Правда, я не присматривалась.

— Крестьянский труд и в наши дни — дело нелегкое. У фермеров много забот. Вряд ли Кевин сейчас так же горит желанием заниматься всеми делами на ферме, как и в двадцать лет… — сухо заметил Алан. — В молодости и я тоже относился к своим обязанностям куда с большим пылом, чем сейчас.

— Тебя рано назначили инспектором, — заметила Мередит.

— Решили, что я подаю надежды. — Маркби позволил себе едва заметно усмехнуться.

— И они были правы! — воскликнула Мередит.

Он презрительно хмыкнул:

— Вот уж нет! Я, можно сказать, завалил первое свое самостоятельное дело, не нашел Картошечника. Даже вероятного подозреваемого не определил. Должно быть, тогда начальство сильно усомнилось в моих способностях!

Тем временем они подъехали к деревне. «Старую кузницу» красиво подсвечивало закатное солнце. Последние его лучи отражались в окнах верхнего этажа, и даже сад, заваленный листвой после ночной бури, выглядел безмятежным.

Зато состояние самой Рут внушило им серьезные опасения. Она как-то испуганно поздоровалась с ними, ломая руки и комкая фразы.

— Пожалуйста, заходите. Извините, что тороплю, но соседи увидят, что вы приехали. Раньше соседские сплетни меня не волновали, но сейчас дело другое…

Она пригласила их в гостиную. Вокруг низкого стола у камина были расставлены стулья. На столе стоял поднос с бутылкой хереса и бокалами.

— Кроме вина, у меня ничего нет, — извинилась Рут.

— Херес — то, что нужно, — заверил ее Алан. — Если вы не против, я сам разолью.

Рут робко улыбнулась:

— Неужели так заметно, что я как на иголках?

— Заметно, что вас что-то тревожит, — сказала Мередит.

— Да, тревожит. Если бы не тревожило, вас бы здесь не было, правда? Кстати, большое спасибо, что приехали. Особенно я благодарна вам, Мередит. Я ведь понимаю, что вы, наверное, весь день были заняты в Лондоне.

Гости занялись хересом; Рут вздохнула и продолжала:

— Насколько я понимаю, вы разыскали старого Эймиаса Фичетта, дядюшку Эстер.

Маркби кивнул:

— Да, я с ним беседовал.

На лице Рут появилось задумчивое выражение.

— Как странно, он ведь сейчас, наверное, уже древний старик. Я думала, он давно умер!

— Ему за девяносто, однако выглядит он для своего возраста поразительно хорошо. Правда, никуда не выходит дальше собственного сада. И дело не в способности передвигаться. Он просто не хочет. — Маркби улыбнулся. — По-моему, современный мир доктора Фичетта совсем не занимает!

— Он был таким же еще много лет назад, — горько усмехнулась Рут. — Всегда отзывался с презрением о мире за пределами его собственного крошечного ученого островка. Помню, на экзаменах он был настоящим инквизитором. Правда, Эстер уверяла, что ее дядюшка на самом деле очень добрый; наверное, она была права. И я получила возможность убедиться в его доброте. Когда мать Эстер спросила его, правильно ли она поступает, помогая мне, он сказал ей, что правильно. — Рут посмотрела на гостей: — Вы ведь знаете, о чем идет речь, да?

— О рождении вашёго ребенка, — вежливо ответил Маркби.

— Вот именно. Мне позвонила одна милая женщина, миссис Хэттон, и предупредила, что старый дядя Эймиас все вам рассказал. Вот ее слова: «Он рассказал суперинтенденту подробности вашей личной жизни, о которых вы, возможно, предпочитаете не распространяться». Ей было очень неловко; она все время извинялась. Ей казалось, что она в чем-то виновата передо мной, потому что именно она познакомила вас с Эймиасом. Я заверила ее, что совершенно не сержусь на нее. Кроме того, в лесу нашли останки Саймона, и, наверное, прошлое так или иначе все равно выплывет наружу. — Рут повернулась к Мередит: — Алан рассказал вам?

— Да, рассказал, — ответила Мередит, — но только по дороге сюда, потому что он думал, что об этом зайдет речь. Иначе он бы ни в чем не признался.

— Очень благородно с вашей стороны, — сухо заключила Рут, обращаясь к Маркби. — Хотя сейчас происшествие не стало бы таким громким, как в то время. Сейчас никому нет до меня дела. Тогда все было по-другому. Тогда я была дочерью преподобного Паттинсона, и подобное поведение было для меня предосудительным. — Она с грустью посмотрела на камин, где снова был разожжен огонь. Языки пламени отбрасывали розовые отблески на ее лицо. — Я была очень молода, очень глупа и влюблена. Вот именно — влюблена по уши; мне только предстояло узнать, как люди страдают из-за любви.

— А отцом ребенка был Саймон Гастингс? — негромко спросил Маркби.

— Да. Вы ведь слышали, как его мать сегодня говорила о нем в кафе. — Рут покосилась на Мередит. — Вас, Мередит, там не было, поэтому я повторю. Она разливалась соловьем, как будто он — само совершенство! Разумеется, он в самом деле хорошо учился и у него было много друзей. Но и недостатков у него хватало! Правда, кое в чем виновата и я, если наивность можно считать недостатком.

Полусгоревшее полено с треском упало на решетку, послав вверх сноп искр.

— Теперь-то я понимаю, — продолжала Рут, — что до университета я вела жизнь необычную, уединенную. В детстве я жила с родителями здесь, в Нижнем Стоуви, а потом меня послали в школу-интернат на западе страны. Школа находилась на отшибе, на много миль вокруг нее ничего не было. К интернатской жизни я привыкла; у меня появились там приятельницы. И все же первой настоящей подругой мне стала Эстер, мы познакомились в университете. А с молодыми мужчинами мне и вовсе не приходилось иметь дела. У меня не было знакомых мальчиков. Почти у всех моих одноклассниц были братья или кузены; в старших классах все хвастали своими кавалерами. Некоторые даже переписывались с ними, а письма прятали в бюстгальтерах, чтобы взрослые не нашли. — Рут вздохнула. — Но только не я. Я была невероятно наивной и невежественной в таких делах. Думала, придет день, подходящий мужчина появится в моей жизни и, после каких-то разговоров все закончится счастливо, как в романе Джорджетт Хейер.[10]

— Так не бывает, — с грустью заметила Мередит и тут же почувствовала на себе пристальный взгляд Алана.

— Да, конечно, не бывает! Но я этого не знала. Когда я познакомилась с Саймоном, сразу же влюбилась в него. Мне казалось, он испытывает ко мне ответное чувство. Я в нем нисколько не сомневалась, да и с чего мне сомневаться? Мне чрезвычайно льстило его внимание. Он считался красавчиком. Сокурсницы завидовали мне. Пока наши отношения продолжались, я словно летала на крыльях. Все резко оборвалось, как только я сказала ему, что беременна. До тех пор я жила в мире грез; мне казалось, что мы поженимся и все будет хорошо. Но, когда я увидела его лицо… — Рут замолчала и сглотнула слюну.

Она продолжила не сразу. Гости не торопили ее. В комнате повисла тишина; только огонь тихо потрескивал в камине.

— Он пришел в ужас, — без выражения продолжала Рут. — Другого слова не подберешь. Предложил мне «как-нибудь избавиться от этого». Именно так и выразился. Представляете, он ведь говорил о собственном ребенке! После тех слов я поняла: он не только не любит меня и никогда не любил, но и я его больше не люблю. Если раньше я считала его самым прекрасным человеком на свете, то после его слов почувствовала к нему глубокое отвращение. А он все никак не мог успокоиться — наверное, испугался, что его заставят жениться. Спросил, не собираюсь ли я признаваться своим родителям. Он своим ничего рассказывать не собирался. Я заверила его, что никому ничего не скажу. Как-нибудь скрою свое положение от родителей. Хотя я понятия не имела, как это сделать.

Рут подняла голову; ее глаза на бледном лице казались огромными.

— Вы не представляете, в каком я тогда была состоянии! Каким-то чудом дотянула до конца учебного года. По сей день не знаю как. Наверное, учеба помогла мне не думать о самой главной проблеме. Но семестр подошел к концу, настала пора ехать домой. Живот делался все больше. Я носила большие мешковатые свитеры и длинные просторные платья. Однокурсницы считали меня чудачкой — в то время все девушки ходили в мини-юбках. Рано или поздно кто-нибудь непременно догадался бы… Я была на грани отчаяния и во всем призналась Эстер. Эстер, благослови ее Господь, пришла мне на помощь и увезла с собой в Йоркшир. Родился ребенок, мальчик; я сразу отдала его на усыновление. Потом вернулась домой… и жизнь продолжилась. Странно, в глубине души мне тогда все еще хотелось верить, что Саймон когда-то любил меня, что только беременность отпугнула его, потому что он не был готов стать отцом. Наверное, во мне говорила гордыня. Очень не хотелось сознаваться самой себе, что я с самого начала позволила себя одурачить! Я даже хранила его письма — вплоть до позавчерашнего дня… Время от времени я их перечитывала. Они уже утратили свою силу, мне больше не было больно читать их, но я все пыталась найти в них какой-то намек на его реальные чувства. Я исследовала их, как будто пыталась расшифровать древние иероглифы. Казалось, вот мне удастся найти ключ, и тогда все встанет на свои места! Я сожгла письма в тот день, когда в лесу нашли кости. Мне стало страшно. Не хотелось, чтобы узнали о нашем с Саймоном романе. Но я знала, что все откроется, если кости идентифицируют. Кажется, в наши дни для вас такие задачи труда не составляют…

— Не для нас, — с кривой улыбкой возразил Маркби. — Для ученых.

Рут снова задумалась.

— И все-таки мне кажется, что вначале Саймон немножко любил меня, а потом я ему надоела. Он был очень неглубоким человеком. В защиту его… вот видите, я даже сейчас придумываю для него оправдание! — Рут невесело усмехнулась. — В защиту его можно сказать вот что. Всю жизнь он был душой компании. Умный, красивый, спортивный… Многие хотели с ним подружиться. А подружившись, никогда ему не перечили, не осуждали его.

— Подлизывались к нему, — подсказала Мередит.

— Вот именно. Ему никогда не приходилось приспосабливаться к другим или пересматривать свои взгляды. По-моему, ему казалось, что я поступаю по отношению к нему нечестно, несправедливо, потому что создаю ему трудности. — Она глубоко вздохнула и откинула голову на спинку стула.

Маркби спросил:

— Откуда вы знали… или что заставило вас предполагать… что кости принадлежат Саймону Гастингсу? Насколько я понял, к тому времени, как он пропал, вы с ним уже давно не поддерживали отношения. Он жил и работал в Лондоне. Кстати, почему он вдруг объявился в Нижнем Стоуви?

Рут налила себе еще хереса и отпила глоток; руки у нее дрожали.

— Вы правы. Я много лет его не видела — до августа семьдесят восьмого года. Тогда мне исполнилось тридцать пять, я еще не вышла замуж. Работала в школе, преподавала английский. На летние каникулы я приехала сюда, в Нижний Стоуви, навестить отца. Полгода назад умерла мама. Отец был человеком не от мира сего и всегда от нее зависел. Мама делала все: не только вела хозяйство, но и ведала делами прихода, занималась бухгалтерией. Она исполняла роль его доверенного лица. Видите ли, мама была очень разносторонней и одаренной, а отец — нет. Мамина смерть подкосила его. Он постоянно все забывал; не вел записей. Мог пропустить заседание церковного совета, не приехать на крещение и даже на свадьбу! Один раз из-за этого разразился ужасный скандал: он как ни в чем не бывало сидел у себя в кабинете, а бедная невеста ждала его у ворот церкви! Тогда разъяренный отец невесты пожаловался на отца епископу. Епископ написал мне. Он считал, что отцу необходимо отдохнуть и восстановить силы. Он даже дал мне адрес одного монастыря, при котором имеется нечто вроде санатория для изнуренных представителей духовенства!

Рут сокрушенно всплеснула руками:

— Я знала, что дело не в переутомлении. Неделя в монастыре вряд ли исцелила бы отца. В одиночку он совершенно точно не справился бы. Я совершила ошибку, поделившись своими соображениями с епископом. В ответ он намекнул, что мне неплохо бы оставить работу, вернуться в родительский дом и вести хозяйство отца. — Рут улыбнулась. — Эстер пылко отговаривала меня от, как она выразилась, «викторианской затеи». Она популярно разъяснила, что если я последую совету епископа, то через несколько недель отдых и восстановление сил понадобятся мне. Скорее всего, дело закончится нервным срывом… Итак, не совсем понимая, что делать дальше, я приехала к отцу и старалась придумать выход, который устроил бы нас обоих. Отец, бедняжка, ничего не понимал. Мне приходилось следить, чтобы он надевал одинаковые носки…

Неожиданно Рут резко сменила тему:

— Вы ведь, наверное, еще не ужинали и хотите есть! Я могу приготовить нам всем омлет и тосты.

— Я сама приготовлю попозже, — вызвалась Мередит. — Когда вы все расскажете. — Ей показалось, что Алан неодобрительно покосился на нее. Мередит вздохнула. Да, кухня — не ее стихия. И все же с омлетом она как-нибудь справится!

— Шел конец лета, — продолжала Рут. — Помню, стояла страшная жара. После моего приезда отец немного успокоился, но по-прежнему все путал. Иногда он называл меня Мэри — так звали мою маму. Вдобавок к ее смерти он пережил еще одно сильное потрясение. Какой-то маньяк насиловал женщин в лесу Стоуви и на старой Пастушьей тропе… К нам даже полиция приезжала. Допрашивали всех местных жителей. К отцу тоже приходил сотрудник полиции и спрашивал, не заметил ли он необычного поведения кого-нибудь из прихожан. Отец считал, что среди его прихожан насильника нет и не может быть. Он надеялся, что полицейский поверил ему на слово, но сама беседа потрясла его до глубины души.

— Это я тогда беседовал с ним, — признался Алан. — Я отлично помню наш разговор. Мне очень жаль, что мой визит так расстроил преподобного Паттинсона, но при нашей работе по-другому нельзя. Поймите, дело вовсе не в том, поверил я ему на слово или нет. Не сомневаюсь, ваш отец искренне полагал, что среди местных жителей нет преступников… Возможно, он даже был прав. Но мы ничего не знали наверняка — как не знаем до сих пор.

— Так это были вы? Как странно! — воскликнула Рут. — Вот уж действительно — мир тесен.

— Кстати, — добавил Маркби, — хотя ваш отец тогда показался мне немного эксцентричным, он вел себя вполне разумно. Защищал своих прихожан с огромным рвением.

— Вы не знали его так хорошо, как я. Кроме того, вы видели его только один раз и не имели возможности сравнивать. А после вашего визита… только, пожалуйста, не подумайте, будто я вас в чем-то обвиняю… Но вышло так, что ваш визит стал для него своего рода последней каплей. Его здоровье стремительно ухудшалось. Несмотря на советы Эстер, я уже начала подумывать о том, чтобы остаться. Мне казалось, что другого выхода нет… У отца была собака, лабрадор, мамина любимица. В тот день, когда это случилось… — Рут снова замолчала.

— В тот день, когда исчез Саймон Гастингс? — уточнил Маркби.

Рут вспыхнула и покачала головой:

— Вы забегаете вперед! Поймите, я пытаюсь все объяснить, хотя не сомневаюсь в том, что половина из того, что я собираюсь рассказать, вам уже известна! Так вот, мне захотелось ненадолго выйти из дому, погулять, подумать. Я повела собаку в сторону леса Стоуви. Я знала о том, что какой-то маньяк насилует женщин, но в сам лес заходить не собиралась. Рассчитывала побродить у опушки, по полям мистера Джонса. Но собака помчалась вперед, скрылась в лесу, и мне пришлось пойти за ней. Я звала ее, кричала, но она не возвращалась. Бедняжка! По-моему, она просто обрадовалась возможности побегать, погулять на воле. Отец вечно забывал ее выгуливать… Итак, я погналась за собакой и через несколько минут услышала, как кто-то в лесу разговаривает с ней. Потом я увидела мужчину, который сидел на поваленном дереве; рядом, на земле, лежал рюкзак. Собака подбежала к нему, а он чесал ее за ухом. Я подумала: очередной турист, который вздумал прогуляться по старой Пастушьей тропе. Я громко поздоровалась. Мне и в голову не пришло, что встречный может оказаться насильником, — это я на тот случай, если вы интересуетесь. Было вполне очевидно, что передо мной просто турист. Он поднял голову, и я узнала Саймона. Сначала мы оба просто оцепенели, стояли и смотрели друг на друга. Собака переводила взгляд с меня на него и обратно и тяжело дышала. Помню, ее пыхтение еще показалось мне очень громким. Наконец Саймон заговорил: «Рут! Что ты здесь делаешь?» Я объяснила, что неподалеку живет мой отец. Саймон сказал, что решил пройти по Пастушьей тропе. Сообщил, что работает в Лондоне, что его фирма занимается производством косметики из натуральных компонентов. Он процветает. А в лесу он иногда находит новые составляющие для своих масок и кремов — он ведь ботаник. Наконец, подробно рассказав о себе, он поинтересовался, чем занимаюсь я. Я сказала, что работаю учительницей. Я ждала, что он спросит о судьбе нашего ребенка, но он молчал. Тогда я не выдержала и спросила: «Разве тебе не интересно узнать о ребенке?» Он ответил: «О каком ребенке?» Я возмутилась до глубины души: «О нашем ребенке. Я отдала его в приемную семью». И знаете, что он ответил? «Ну, значит, все в порядке». И тогда, — продолжала Рут, — я в самом деле вышла из себя.

— Что неудивительно, — не удержалась Мередит.

— Он удивился, — продолжала Рут. — Стоял как пень, пока я кричала на него. Как сейчас, вижу его лицо. Он стоял разинув рот и даже как будто немножко испугался. Не помню, что именно я ему наговорила. Кажется, я спросила, неужели он не хочет узнать, что стало с нашим сыном? Неужели он не помнит, что ему исполнилось уже двенадцать лет? Выпустив пар, я развернулась и убежала. Мне тяжело было смотреть на его потрясенное, ошалелое лицо. Кажется, он меня окликнул, но не сдвинулся с места. А я все бежала и бежала, пока не выбилась из сил, и увидела, что стою посреди поля и на меня удивленно смотрит какая-то лошадь. Собака бежала рядом; время от времени она забегала вперед и заглядывала мне в лицо — понимала, что я чем-то сильно расстроена. Как ни странно, мне тогда вдруг стало смешно. Кто бы мог подумать!

Я нахожусь где-то в глуши, в обществе озабоченной собаки и озадаченной лошади! На краю поля бежал ручей; я опустилась на колени, ополоснула лицо и постаралась успокоиться. Собака и лошадь подошли к ручью следом за мной. Лабрадорша бросилась в воду и начала плескаться. Наконец я встала и сказала лошади…

Рут вскинула голову и смущенно улыбнулась:

— Понимаю, звучит по-дурацки, но именно так я и поступила. Наверное, ненадолго я тоже сошла с ума. Итак, я сказала лошади: «Мне уже лучше». А лошадь тихонько заржала, как будто все поняла. Я подозвала собаку, и мы пошли домой. Ужасно не хотелось никого встречать по дороге. Как назло, навстречу мне попался не кто иной, как старый Билли Туэлвтриз, только тогда он еще не был таким старым, как сейчас. Он работал на мистера Джонса. Он спросил, что со мной, и я буркнула: «Ничего!» А Билли так многозначительно посмотрел на меня и спрашивает: «Значит, все хорошо?» Чтобы как-то объяснить, почему у меня распухло лицо и покраснели глаза, я сказала, что вспоминала мать. Он заявил, что очень огорчился, услышав о смерти мисс Мэри. И он, и другие деревенские жители называли мою маму только «мисс Мэри». Старый Билли начал расхваливать ее: мол, она была настоящая леди старой школы… потом неискренне выразил мне свои соболезнования. Я ответила: «Спасибо, мистер Туэлвтриз» — и пошла домой.

Измученная, Рут откинулась на спинку кресла:

— Теперь я понимаю, что была последней, кто видел Саймона живым!

Холодок пробежал по спине у Мередит. Неужели Алан был прав, включив Рут в свой список возможных подозреваемых? Она вспомнила, как совсем недавно и в этой же самой комнате Рут сказала, что была последней, кто видел Эстер в живых! А еще говорят, что молния не ударяет в одно и то же место дважды! А может, для нее просто обстоятельства сошлись роковым образом? Она ведь сама утверждает, что тогда «немножко сошла с ума». Может быть, в гневе она набросилась на Саймона с кулаками, а он поскользнулся, упал и ударился затылком о поваленное дерево…

— Давайте я все-таки сделаю омлет, — решительно заявила Мередит, отгоняя от себя мрачные мысли.

Она вышла на кухню и принялась искать необходимую утварь и тарелки. Рут велела Мередит звать ее, если ей что-нибудь понадобится, и Мередит ответила, что ей ничего не нужно. Через миг она услышала, что Рут и Алан снова разговаривают. Дверь в гостиную была открыта, и она отчетливо слышала их голоса.

— Почему? — спросил Алан. — Почему вы сказали, что, возможно, совершили уголовное преступление?

— Потому что вскоре после нашей встречи Саймон пропал. Ведь он пропал в тот самый день, двадцать четвертого? О нем писали в местных газетах и объявляли в новостях. Мне нужно было еще тогда признаться, что я видела его, но я боялась. Мне не хотелось объясняться. Я внушала себе, что мои показания ничему бы не помогли. — После паузы Рут добавила: — Правда ведь?

— Ваши слова помогли бы нам точнее определить район поисков. Возможно, его бы обнаружили гораздо раньше… Так вы это называете уголовным преступлением?

— Не только… Когда нашли кости, я ведь тоже могла бы пойти в полицию и рассказать о том дне, и все же я этого не сделала. Я втайне надеялась, что вы не сумеете идентифицировать его личность. Вместо того чтобы во всем признаться, я сожгла его письма. Если угодно, уничтожила улику. Я очень надеялась на то, что вы его не опознаете. Но вы все же выяснили, кто он такой.

— Мне, откровенно говоря, просто повезло, — вздохнул Маркби. — Дело в том, что у него оказались очень необычные зубные протезы, а мы нашли сохранившуюся челюсть.

— Вот видите? От судьбы не уйдешь. Я понимала, что должна пойти в полицию. Возможно, мои показания помогли бы его опознать. Но мне не хотелось ни в чем признаваться… Не было сил. Позже, когда я увидела в кафе его мать и услышала, как она вспоминает о нем, я почувствовала себя очень виноватой. Бедняжка, столько лет она не знала, что случилось с ее сыном! Может быть, расскажи я обо всем много лет назад, я сократила бы ее мучения. В общем, я утаила важные сведения… и нарушила закон.

Мередит вздохнула с облегчением, когда Алан мягко ответил:

— Я не собираюсь вас арестовывать! Да, вы напрасно не рассказали о встрече с Гастингсом сразу после того, как он исчез. Но, поскольку ни тогда, ни сейчас мы не можем утверждать, что его смерть была неестественной, формально вы не утаивали никаких улик. Вы просто растерялись. Да, если бы вы тогда помогли нам, нам не пришлось бы обшаривать весь лес… Имейте в виду, я вовсе не утверждаю, что мы непременно нашли бы Саймона, расскажи вы нам все вовремя. Мы не знаем, от чего и как он умер. Что касается дознания, здесь все несколько иначе. Но любой хороший адвокат мог бы возразить, что ваши показания не имеют большого значения, поскольку в происхождении костей никто не сомневался. У нас есть заключение экспертов о том, что мы нашли именно кости Саймона Гастингса. Гораздо важнее сам факт вашей встречи в лесу, хотя ваша встреча, разумеется, не означала, что найденные кости именно его. В общем, вам не о чем волноваться. Сейчас нам известно то же, что и вам, — Саймон Гастингс отправился в поход по старой Пастушьей тропе и пропал.

Мередит услышала, как Рут вздохнула с облегчением.

— Спасибо! Я очень боялась… и еще меня мучила совесть.

Опомнившись, Мередит увидела, что омлет прилип к сковородке. Подслушивая, она так увлеклась, что забыла помешивать его. Она соскребла со дна горелые кусочки. Из тостера услужливо выпрыгнул тост. Мередит накрыла на стол и позвала остальных.

Видимо, Алан сомневался насчет омлета; он заметил, что она залила сковородку холодной водой. Рут открыла кладовку и достала бутылку белого вина. Мередит сразу заметила: с плеч их хозяйки как будто упала огромная тяжесть. Она даже оживилась.

— По-моему, это вино к омлету подойдет… Алан, откройте, пожалуйста!

После ужина все трое вернулись в гостиную с бокалами и расположились у камина. Мередит отметила, что лицо у Рут стало почти безмятежным. Видимо, она испытывала облегчение уже оттого, что, наконец, выговорилась, поделилась своей давней тайной.

И тогда Мередит спросила ее:

— А может, вы все же могли бы рассказать своим родителям о ребенке? Вдруг они бы вас поняли? В конце концов, ваш отец был приходским священником. На исповеди ему и не такое приходилось выслушивать!

— О да, он бы понял. Отец знал, что все мы грешны, — ответила Рут. — Но он был бы глубоко разочарован. Хуже того, почувствовал бы себя виноватым.

— Он — виноватым?! Но почему?

— Потому что ему не удалось научить меня противиться искушению! — Рут криво улыбнулась. — Вряд ли он пережил бы скандал в собственной семье. Мне всегда казалось, что заниматься проблемами чужих людей гораздо легче, чем своими собственными. Работая в школе, я всегда охотно помогала своим ученикам… А своей жизнью как следует распорядиться так и не сумела!

Маркби, взглянув на шипящие в камине поленья, подался вперед и принялся ворошить кочергой обгорелое полено, чтобы оно не упало с решетки.

— У вас был неудачный роман, в чем вы совершенно не виноваты. И вы не правы, если считаете, будто ваша жизнь не удалась. Вы успешно преподавали в школе. Вышли замуж…

— И вот, — прервала его Рут, — осталась ни с чем. Видите ли, в конце концов из всех близких у меня осталась только Эстер.

Мередит, не подумав, спросила:

— Неужели вы никогда… — но тут же смущенно осеклась.

— Никогда — что? — спокойно спросила Рут.

— Извините, это не мое дело.

— Попробую угадать. — Рут разгладила юбку. — Вы хотели спросить, неужели я никогда не пыталась разыскать своего ребенка?

— Д-да…

— Что бы я ему сказала, даже если бы нашла? Нет, мне нравится думать, что он счастлив и добился успеха.

Наступило долгое молчание. Его нарушил Маркби:

— И как же, наконец, решился вопрос с вашим отцом?

— Ах да, отец… Еще одна проблема, которая тогда казалась мне неразрешимой. Здесь мне наконец улыбнулась удача. Через несколько дней после… встречи с Саймоном я встретила мистера Джонса, то есть старого Мартина Джонса, который тогда управлял фермой «Зеленый Джек», а не молодого Кевина, который управляет ею сейчас. Теперь и Кевин уже немолод, а тогда Мартин еще не был стариком. Так вот, в разговоре он обмолвился, что у него есть племянница, которая овдовела совсем молодой и осталась в очень трудных обстоятельствах. Он имел в виду — без денег. «Ей придется искать работу, — сказал Мартин. — И какое-нибудь дешевое жилье». — Рут улыбнулась. — Представьте себе старинный потолочный плафон: тучи, а из них вдруг проглядывает солнечный луч и падает на фигуру какого-нибудь коленопреклоненного святого. Я спросила: «Мистер Джонс, как вы думаете, не согласится ли ваша племянница поселиться в Нижнем Стоуви и вести хозяйство моего отца?» Он ответил: «Да, она наверняка согласится». Я познакомилась с его племянницей; она показалась мне практичной женщиной. Детей у нее не было; она очень обрадовалась возможности переехать в Нижний Стоуви и жить рядом с дядей. Она оставалась с моим отцом до самой его смерти и очень скрасила ему последние годы. Готовила ему еду. Следила, чтобы он был аккуратно одет. Вела его записи и заботилась о том, чтобы он никуда не опаздывал. Только благодаря ей он сохранил свой пост до самой смерти. — Рут вздохнула. — Хотя в последние его годы количество прихожан сильно поубавилось. Школу закрыли. Церковные власти решили не отстранять отца от должности; в конце концов, жители Нижнего Стоуви к нему привыкли. Естественно, в последние годы дел у него было мало. После того как он скончался, решили никем его не заменять, а приход Святого Варнавы присоединить к бамфордскому. Поэтому дом священника выставили на продажу. Так как в нем по-прежнему жила экономка, в епархии решили, что она обладает преимуществом, и предложили ей выкупить дом на весьма выгодных для нее условиях, можно сказать, почти даром. Откровенно говоря, церковным властям не терпелось избавиться от такой обузы. Дом священника очень большой и старый; он нуждается в капитальном ремонте. Ну а экономка много лет прожила на всем готовом плюс получала какое-то жалованье и что-то даже откладывала. Поэтому она и купила дом… Может быть, ей немного помог и дядя Мартин.

Маркби поставил бокал на стол.

— Секундочку! Экономка купила дом священника? Когда это было?

— В восемьдесят втором или восемьдесят третьем году, — ответила Рут. — Мюриэль Скотт до сих пор живет там.

Глава 12

— Вперед, Генри! — понукал Пирс.

Ему бы, наверное, нравилось гулять с собакой в такое славное погожее утро, если бы не обстоятельства, которые, куда ни посмотри, упорно складывались против него. Больной зуб, о котором он пытался не думать, не давал забыть о себе. Его дергало все сильнее. В работе особых успехов он не достиг. Пирс знал: еще немного — и след начнет остывать. Многие опытные, старые сыщики считают, что преступление раскрывается по горячим следам в первые три дня. «Если за три дня не напал на след — все, пиши пропало!» Но со времени смерти Эстер Миллар прошло уже не три дня, а вдвое больше. За такой срок можно избавиться от любой улики. Свидетели забывают важные подробности. Хуже того, они начинают путаться и вносить поправки в свои показания. А убийца успевает скрыться с места преступления и добраться до самых отдаленных уголков земного шара.

Правда, Пирс не думал, что убийца Эстер Миллар покинул место преступления. Он, как и Маркби, не сомневался в том, что убийца по-прежнему где-то в Нижнем Стоуви или его окрестностях. Чей-нибудь отъезд, особенно внезапный, наделал бы немало шуму в такой маленькой и замкнутой общине. Но из Нижнего Стоуви в последнее время никто не уезжал. Значит, убийца по-прежнему здесь…

— Генри! — повторил он с растущей досадой.

Иногда по утрам Генри бывал очень послушен, и они обходили игровую площадку в рекордный срок. Но случалось, что на Генри нападала задумчивость. Он останавливался без всякого внятного повода и долго стоял, глядя вдаль (где сам Пирс ничего не мог рассмотреть), глухой к мольбам хозяина. В такие минуты Пирсу казалось, что глаза у пса словно стекленеют. Вот и сейчас Генри застыл на месте и как будто к чему-то прислушивался.

— Вот паршивец! — проворчал Пирс. — Из-за тебя опоздаю на работу!

Сегодня ему как раз хотелось приехать в управление пораньше. Тессе он сказал, что должен уделить первому своему самостоятельному делу больше внимания и сил.

— Ты только подумай, родная, если мне удастся раскрыть дело без помощи старика, меня, скорее всего, повысят!

К счастью, «старика», то есть Маркби, рядом не было, и он не слышал, как нелестно именует его молодой подчиненный.

Тесса же, к которой и была обращена пламенная речь, сразу перешла к сути, сухо заметив:

— Сегодня твоя очередь гулять с Генри!

Поэтому Пирс вышел на прогулку с целлофановым пакетом в кармане и с псом на поводке. Пока они еще никого не встретили, что было странно. Обычно в такой час им то и дело попадались другие собачники. И Пирс, и Тесса зорко следили за теми, кто не трудился убирать за своими любимцами. Однажды Пирс пытался призвать к порядку одного хама; он показал ему объявление у входа на собачью площадку, где черным по белому было написано, что домашним питомцам не позволяется загаживать территорию. Собачник, тощий мозгляк с острым носиком, очень похожий на своего пса, огрызнулся:

— Не суй нос не в свое дело!

— Дело как раз мое, я служу в полиции, — ответил Пирс, втайне злорадствуя.

— Вот и лови преступников, а не бездельничай! Теперь понятно, почему на улицу страшно выйти… Вместо того чтобы ловить воров и убийц, наши стражи порядка охотятся за собачьими какашками!

Замечание о том, что он бездельничает, в то время как должен расследовать преступления, сегодня утром живо вспомнилось Пирсу. Генри побежал было дальше, но вскоре за живой изгородью послышался шорох. Несколько притупившийся охотничий инстинкт Генри сразу воспрянул к жизни. Он бросился в кусты; поводок вытянулся во всю длину и вскоре запутался в переплетении веток. Застрявший Генри громко завыл.

— Сам виноват, — буркнул хозяин, не проявив никакого сочувствия.

Поводок запутался безнадежно. Пришлось Пирсу перешагнуть канаву, раздвинуть колючие ветки, которые тут же вцепились в одежду и волосы, вытаскивать пса. В ходе операции Пирс нечаянно ступил ногой на дно канавы, где было по щиколотку холодной, грязной воды. Генри и так возмущался, что его тащат прочь от чего-то интересного. Пока хозяин волок его за собой, он цеплялся за землю когтями, и за ним тянулся рифленый след.

— Хватит! — рявкнул Пирс на своего любимца. — Мы сейчас же идем домой!

У калитки он отстегнул поводок от ошейника Генри, и пес ринулся домой. Пирс снял с себя промокший ботинок. Придется переобуться и поменять носки… С ботинком в руках Пирс заковылял к двери черного хода и еще издали услышал гневный крик жены:

— Дэйв Пирс! Как ты посмел впускать пса в дом, не вымыв ему лапы?! Он мне весь пол в кухне запачкал!

Пирс остановился на пороге и возвел глаза к небу.

— Пожалуйста, — прошептал он, — пусть сегодня хоть что-нибудь пойдет как надо!

Его мольба была услышана. Когда он наконец добрался до работы, опоздав на пятнадцать минут, его встретила Джинни Холдинг.

— У нас появилась свидетельница! — воскликнула она. — В ответ на телеобращение позвонила одна женщина. Она утверждает, что видела Эстер Миллар в то утро, когда ее убили.

— Кто? Где? — жадно спросил Пирс, хватая протянутый Джинни лист бумаги.

— В Нижнем Стоуви, примерно без двадцати десять. Свидетельницу зовут миссис Линда Джонс. Они с мужем живут на ферме, которая называется «Зеленый Джек», почти на опушке леса Стоуви. У нее есть тринадцатилетняя дочь, которую она каждое утро возит в школу. Когда миссис Джонс высадила дочь и возвращалась по главной улице, она обогнала идущую пешком Эстер. — Джинни закатила глаза. — Уверяет, будто только что об этом вспомнила!

Пирс выхватил у нее лист бумаги с адресом.

— Сейчас же еду к ней!

Чтобы попасть на ферму «Зеленый Джек», нужно было сначала свернуть с шоссе на дорогу, ведущую к лесу Стоуви, а потом повернуть еще раз — на проселочную дорогу. Ферма располагалась в низине. Жилой дом, окруженный каменными и деревянными хозяйственными постройками, представлял собой одноэтажное безыскусное здание в виде буквы «П». Слева от дома находился навес, крытый рифленым железом, а справа — старая конюшня.

Пирс вышел из машины. Во дворе никого не было. Над головой кружили грачи; где-то вдали рокотал трактор. Пирс подошел к приоткрытой парадной двери, постучал и, приложив губы к щели, крикнул:

— Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?

Вскоре он услышал медленные, осторожные шаги. Дверь, скрипнув, приоткрылась, и перед Пирсом предстал пожилой человек в старомодном коричневом костюме, под пиджаком на нем была надета зеленая фуфайка, из-под которой выглядывала рубашка. Его седые волосы совсем поредели; с румяного, обветренного лица на гостя смотрели водянисто-голубые глаза.

— Кто такой? — спросил старик не враждебно, а с каким-то детским любопытством.

— Инспектор Пирс. — Пирс протянул свое удостоверение, но старик его как будто не заметил; он все разглядывал Пирса, как будто внешность инспектора забавляла его. — Я приехал побеседовать с миссис Линдой Джонс. — Пирс чуть повысил голос. Он не знал, хорошо ли слышит старик. Возможно, глух, как тетерев.

— Линда — моя невестка. — Сообщив ценные сведения, старик, видимо, решил, что с незваного гостя довольно и больше Пирсу тут делать нечего. — Рад был познакомиться, юноша. — Он явно собрался захлопнуть дверь.

Пирс поставил ногу в проем.

— Могу я увидеть миссис Джонс? — Он решил, что старик не глухой, а просто придурковатый.

Старик опустил голову, посмотрел на ногу Пирса и насупился:

— Вы не даете мне закрыть дверь!

— Знаю. Я хочу поговорить с миссис Джонс! — громко повторил Пирс.

— Вы не так сказали.

— Нет, я… она дома?

К счастью, в этот миг он услышал женский голос:

— Папа, что вы там делаете? — Дверь распахнулась настежь, и Пирс увидел женщину средних лет с обветренным лицом, в джинсах, клетчатой рубашке и куртке без рукавов. Светлые волосы, в которых уже мелькала седина, она собрала на макушке узлом и заколола двумя большими заколками. Несмотря на полное отсутствие косметики и то, что из прически выбивались пряди, женщина все же сохранила привлекательность. Пирс решил, что ей лет сорок с небольшим.

— Миссис Джонс? — с надеждой спросил он. — Я инспектор Пирс. Вы звонили и сказали, что…

Она перебила его:

— Я не ждала, что вы сами ко мне приедете!

— Мне очень нужно поговорить с вами, миссис Джонс.

Она как будто замялась:

— Не знаю, не знаю. По телефону я уже рассказала все, что мне известно. Я видела Эстер Миллар утром того дня, когда ее убили. Ужас!

— Линда, он хочет поговорить с тобой, — сказал старик, до которого, видимо, только сейчас дошла суть происходящего.

— Да, папа. А вы возвращайтесь в дом и сядьте. Сейчас принесу вам чаю.

Видимо, обещание чая сделало свое дело. Старик повернулся и исчез в доме.

— Пойдемте на кухню, — пригласила Линда Джонс. — Хотя мне и рассказывать-то почти нечего.

Чуть позже, сидя за столом перед кружкой крепкого чая и куском домашнего кекса, Пирсу наконец удалось спросить у хозяйки:

— Вы хорошо знали Эстер Миллар?

Линда покачала головой:

— Нет, не слишком. Здоровались, говорили о погоде. Она всегда была приветливой. Я знала, что она живет у Рут Астон; они с Рут вместе заботились о церкви. Стыд и позор, что у нас больше нет своего приходского священника! Вы знаете, что последним нашим священником был отец Рут? — Она пытливо посмотрела на Пирса.

— Да… знаю. Миссис Джонс, вы — местная уроженка?

— Ну да, местная… Всю жизнь провела здесь, в Нижнем Стоуви. — Помолчав, миссис Джонс заговорила снова, стараясь развеять впечатление о горечи в своих последних словах. — Мои родители владели соседней фермой, Черч.

— Ясно. Вернемся к утру того дня, когда была убита мисс Миллар. Что вы тогда делали?

— То же, что и всегда по будням, кроме школьных каникул. Отвозила дочь в Бамфорд. Она ходит в местный двухгодичный колледж. Школьный автобус к нам присылать перестали. В наших краях не очень-то много живет ребятишек. Вечером она иногда возвращается на рейсовом автобусе, если успевает. Тогда я забираю ее у поворота.

— Итак, — не сдавался Пирс, с трудом усваивая поток избыточной информации, — вы ехали в Бамфорд? Который тогда был час? Наверное, еще девяти не было?

— Нет, тогда я возвращалась из Бамфорда, и времени было полдесятого или немного позже. После того как я высадила Бекки, я поехала в супермаркет. Значит, в Нижнем Стоуви я была где-то без двадцати десять… Да, наверное, так, потому что домой я вернулась еще до десяти. Я немного спешила, потому что задержалась на несколько минут, а вы, наверное, понимаете: стоит с самого утра начать опаздывать, и уже ничего не успеешь вовремя. Я видела Эстер, когда проезжала через деревню. Она шла мимо церкви. Я посигналила ей и махнула рукой, а она помахала в ответ. Вот и все, мы не разговаривали.

Пирс наклонился вперед:

— Говорите, она проходила мимо церкви, а не заходила туда? Вы уверены?

Линда ответила, что уверена.

— Откуда она шла? — спросил Пирс.

— Со стороны Черч-Лейн. Кажется, она там жила. В общем, все как обычно. То есть… летом одна из них всегда открывала церковь примерно в это время. Я часто встречала на улице то одну, то другую, то Эстер, то Рут.

— Но в то утро мисс Миллар не направлялась в церковь, чтобы открыть ее?

— Да. Я не придала этому особого значения, но вы правы. В церковь она не входила. — Линда задумалась, а потом добавила: — Точно не входила. Она шла со стороны Черч-Лейн и прошагала мимо ворот… Теперь припоминаю, мне еще показалось это странным, и я подумала, куда она направляется. — Линда сняла крышку с чайника и посмотрела в него. — Еще немного осталось. Налить вам еще чашечку?

— Нет, спасибо, — торопливо отказался Пирс. — Как выглядела мисс Миллар?

— Как выглядела? Как всегда. Нормально.

— Вам не показалось, что она чем-то расстроена или взволнована?

Линда посмотрела на него в упор:

— Нет… Ничего такого я не заметила. Правда, ведь я к ней не приглядывалась. После того как я ее заметила, сразу про нее забыла. И вспомнила, только когда услышала обращение в новостях.

— Вы совершенно уверены, что видели ее утром того дня, когда она умерла? Не в другой день? Вы ведь сказали, что встреча с ней или с Рут не была для вас чем-то необычным.

— Ну да, — уверенно кивнула Линда. — С утра по радио предупреждали, что из-за дорожных работ на шоссе пробки; я еще торопила Бекки, потому что хотела выехать из дому пораньше. И все равно не успели… Торопить Бек — только время зря терять, все равно что моего свекра.

Доев кекс, Пирс на всякий случай спросил:

— Вы не помните, во что она была одета?

Свидетели часто уверяют, что видели нужного человека именно в тот день, о каком их спрашивают, а оказывается, что они ошиблись. Правда, миссис Джонс показалась ему женщиной здравомыслящей, да и сообщение о пробках на шоссе добавляло достоверности ее рассказу. Но лишний раз проверить никогда не мешает.

— Во что была одета? — удивилась Линда. — Нет, не помню! Мы ведь живем в Нижнем Стоуви, а не в городе, где все стараются на выход нарядиться получше. У нас все одеваются каждый день одинаково… По-моему, ничего необычного на ней не было. Вельветовые брюки… серые… Она часто их носила. Правда, тут я могу и ошибиться. Еще на ней был какой-то свитер и сумка. Она надела ее через плечо, наискосок, как почтальон, чтобы руки были свободны… — Вдруг Линда замолчала.

По спине у Пирса пробежал холодок.

— Свободны? Для чего? — спросил он.

— Она что-то несла, — проговорила Линда, хмурясь. — Никак не могу вспомнить что… что-то маленькое.

Со двора донесся новый звук — рев мотоцикла. Линда подняла голову, просияла и раскраснелась.

— Наверное, Гордон! — Заметив выражение лица Пирса, она объяснила: — Сын в гости приехал.

«Только этого не хватало!» — подумал Пирс. Она только начала рассказывать что-то интересное. Хорошо, что сынок не объявился раньше, иначе он бы и этого не услышал.

Линда проворно вскочила. Кухонная дверь распахнулась, и вошел коренастый молодой человек — рыжий, курносый, широколицый. Волосы у него были пострижены почти под ноль. Назвать его красивым можно было лишь с большой натяжкой, но его лицо дышало здоровой юношеской привлекательностью. На нем была кожаная куртка, в руках он держал мотоциклетный шлем. Увидев Пирса, парень положил шлем, сухо кивнул незнакомцу и только потом поцеловал мать в щеку:

— Здравствуй, мама!

Линда привстала на цыпочки и положила руки сыну на плечи:

— Отец где-то на ферме.

Пирс заметил, что парень скорчил гримасу:

— Вот как? Я вообще-то к тебе приехал. Хотел сказать про следующий вторник. Я уже обо всем договорился. И дискотека будет, и все остальное.

— Не знаю, зачем нужно столько шума, — вздохнула Линда и, повернувшись к Пирсу, пояснила: — В следующий вторник Гордону исполняется двадцать один год; он устраивает большую вечеринку в Бамфорде — он там живет. Я знаю, теперь голосовать разрешили с восемнадцати лет, но ведь двадцать один год тоже отмечают. — Она снова повернулась к сыну и с деланой беззаботностью продолжала: — Вряд ли мне удастся уговорить папу пойти на дискотеку! Но мы с Бекки приедем. Бекки ждет не дождется.

— Главное, чтобы вы были, — сказал Гордон Джонс. — А на папу я не рассчитываю.

Пирс заметил, как при этих словах мать изменилась в лице. Судя по всему, отец с сыном не ладят. Парень уехал от родителей и поселился в Бамфорде. Он крепкий и здоровый; наверняка отец хотел, чтобы парень помогал ему на ферме. Может быть, именно из-за этого они ссорятся? Молодой человек отказался идти по стопам отца и деда.

Гордон Джонс вопросительно посмотрел на гостя.

— Инспектор Пирс, отдел тяжких преступлений, — представился Пирс.

— Ух ты! Вы небось расследуете убийство, которое тут у нас произошло! А здесь вы что забыли? — Пирс уловил в голосе парня нотки враждебности, но он уже привык к подобному отношению.

Линда ответила за него:

— Гордон, я позвонила в полицию и сказала, что видела бедную мисс Миллар утром того дня, когда ее убили. Я возвращалась домой после того, как отвезла в школу твою сестру. Вот мистер Пирс и захотел побеседовать со мной. Правда, рассказывать мне почти и нечего… — Обернувшись к Пирсу, она заметила: — Зря вы только тащились в такую даль. Столько времени потеряли!

— Мы всегда проверяем все свидетельские показания, — пояснил Пирс. — Особенно если речь идет об убийстве.

— Зашли в тупик, да? — дерзко спросил Гордон.

— Нет… Пока не зашли, — отозвался Пирс и, огорошив парня своим спокойствием, поспешил распрощаться с миссис Джонс.

Когда он садился в машину, во двор, грохоча, въехал трактор. Тракторист, загорелый лысеющий мужчина средних лет — на его лице словно застыла недовольная гримаса, — соскочив на землю, приветствовал Пирса словами:

— А вы кто такой? Легавый, что ли?

— Да. Неужели похож?

Фермер только фыркнул в ответ.

— Чего вы хотите?

— Вы мистер Джонс? — осведомился Пирс.

— Конечно, а кто же еще? — Джонс прошел мимо него и, увидев мотоцикл, нахмурился. — Значит, вы не единственный гость. Вас-то что к нам принесло?

— Приехал побеседовать с вашей женой по поводу ее звонка.

От удивления Джонс разинул рот:

— Какого еще звонка?!

Пирс понял, что допустил оплошность. Значит, жена ничего ему не сказала… Судя по всему, Джонсы — недружная семья, и виновата в этом, скорее всего, не миссис Джонс.

— Ваша жена видела убитую женщину, мисс Миллар, в день ее смерти. Она вспомнила, что видела ее в деревне примерно в полдесятого или чуть позже.

— И позвонила вам? — снова фыркнул Джонс. — Пустая болтовня!

— Наоборот, — возразил Пирс. — Для нас ее сведения чрезвычайно ценны. Она — единственная, кто видел жертву…

Джонс посмотрел на него исподлобья.

— Вряд ли вы поймаете убийцу. Вы умеете только караулить на дороге тех, кто превышает скорость! — Он отвернулся и зашагал дальше, к двери кухни.

«Славный малый!» — подумал Пирс, выезжая со двора и живо представляя себе сцену встречи родственников на кухне «Зеленого Джека».

Проезжая по деревне, он с удивлением заметил второй мотоцикл, прислоненный к забору у церкви. Дверь церкви была открыта. Пирс притормозил, вылез из машины и тихо зашагал по дорожке к старой дубовой двери с железными скобами. У самой двери он остановился и прислушался. Изнутри доносились два голоса, мужской и женский. Он открыл обе двери — и наружную, и внутреннюю, сетчатую. Мужчина и женщина сидели на скамье и были увлечены серьезным разговором. Хотя Пирс не шевелился, внимание собеседников, видимо, привлек сквозняк. Мужчина обернулся, и Пирс узнал Джеймса Холланда, бамфордского приходского священника, рядом с ним сидела Рут Астон.

Пирс вошел в церковь и окликнул их, отчего-то чувствуя себя виноватым:

— Извините, преподобный! Увидел снаружи мотоцикл, но не знал, что он ваш. Понимаете? А тут еще заметил, что дверь открыта, вот и решил заглянуть и проверить.

Отец Холланд поднялся и направился к нему:

— Инспектор Пирс? Спасибо за заботу. Мы с миссис Астон обсуждаем, что дальше делать с церковью.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Пирс. — Доброе утро, миссис Астон!

Рут тоже поздоровалась, но со своего места не встала.

Пирс оставил их и вернулся к машине. Он немного удивился, увидев, что Рут Астон так спокойно сидит в церкви, совсем рядом с тем местом, где убили ее подругу. Правда, она ведь не слагала с себя обязанностей церковной старосты, так что рано или поздно ей все равно пришлось бы сюда вернуться.

Джеймс Холланд снова сел рядом с Рут.

— Интересно, зачем он приезжал? — спросила она.

— Кто, инспектор? Наверное, по делам следствия. Рут, как вы здесь себя чувствуете? Не хотите перейти куда-нибудь в другое место?

Она покачала головой:

— Нет. Эту церковь я знаю всю жизнь и не стану избегать ее после того, что случилось. И потом… — Она замялась. — Знаете, здесь я чувствую себя как-то ближе к Эстер. — Она виновато покосилась на священника. — Хотя по природе я не слишком-то религиозна…

Отец Холланд наградил ее недоуменным взглядом.

— Знаю, — поспешно продолжала Рут, — местные, деревенские, считают меня очень набожной. Но, несмотря на то что я дочь священника и слежу за порядком в церкви, сама я не могу сказать, что верую по-настоящему. Мои обязанности — просто образ жизни. Некоторые увлекаются составлением букетов, а я вот поддерживаю чистоту и порядок в церкви. Чем мне заниматься, если я не буду присматривать за церковью Святого Варнавы? По-моему, мне недостает того, что называют духовностью.

— Так ли? — негромко переспросил священник. — А что такое духовность?

— Только не начинайте философствовать, — попросила Рут, — и воздействовать на меня логическими построениями! Я не могу дать определения духовности. Знаю одно: у некоторых она есть, а у других, как у меня, нет.

— Каждый из нас приносит к алтарю свои дары, — возразил отец Холланд. — И все они ценны. Как, например, вытирание пыли. Ну а если вы имеете в виду, скажем, видения, то они, слава Богу, бывают не у всех.

Рут едва заметно улыбнулась:

— Мне бы не хотелось, чтобы у меня были видения! Я бы не знала, что с ними делать.

— Как тот мальчик, которого спросили, что бы он сделал, открыв дверь и увидев на пороге Христа. «Я бы пригласил его в дом, — ответил он. — Предложил ему бокал хереса и послал за священником».

На сей раз Рут засмеялась.

Отец Холланд похлопал ее по плечу:

— Рад, что вы и дальше согласны исполнять обязанности старосты, во всяком случае в обозримом будущем.

— Только до тех пор, пока не уеду из Нижнего Стоуви, — напомнила она. — Я ведь вам говорила, я собираюсь продать дом.

— Да, конечно. Не знаю, что мы тогда будем делать с церковью. Скорее всего, придется запирать ее на всю неделю… После того, что устроили на колокольне, нам так или иначе пришлось бы ее закрыть. Мне очень жаль огорчать вас, но придется…

Рут взмахнула рукой:

— В конце концов, не так уж много мы с Эстер и делали, верно? Ну а те, кто поднимались на колокольню, наверное, уже не будут там безобразничать после того, как все открылось… К тому же и замок в двери поменяли.

— Даже если церковь будет закрыта для туристов, я все равно продолжу вести в ней службы по выходным — я или кто-то другой. Не хочу, чтобы она стала недействующей.

Рут улыбнулась:

— Вам приходится проделывать долгий путь только ради нашего маленького прихода!

Священник сдвинул широкие брови:

— Нет, не только. После вас я еду в Усадьбу и провожу службу для тамошних обитателей.

При упоминании бывшего родового гнезда Фитцроев, в котором сейчас разместился дом престарелых, Рут вздохнула.

— Я много лет не бывала в Усадьбе. Даже в моем детстве мы редко ездили туда. После того как умерли мамины родственники, которые там жили, дом заперли и выставили на продажу. Время от времени мама сажала меня в свою маленькую машину, и мы ехали туда проверить, все ли там в порядке. Честно говоря, этих экспедиций я побаивалась. Внутри было темно, мрачно и пахло плесенью. Почти всю мебель давно продали. Кое-что перевезли в дом священника — в основном громоздкие шкафы Викторианской эпохи. Правда, сохранился очень красивый карточный столик эпохи Регентства; он до сих пор у меня. Все самое лучшее пошло с молотка; в Усадьбе оставили лишь то, что не взяли на аукцион, а в доме священника, по словам мамы, для такой мебели не нашлось места. Подозреваю, что она просто не хотела брать старую мебель. Кроме того, по маминым словам, кое-что попросил оставить в доме агент по продаже недвижимости — якобы с вещами дом выглядит лучше, чем совсем пустой. Не знаю, почему такая мысль пришла агенту в голову. Едва войдя, посетители сразу натыкались на чучело совы в застекленном шкафчике! А потом видели оленьи рога на стене… Просто жуть! Мы бродили по пустому дому, слушая гулкое эхо; от страха я все время льнула к маме. Помню, однажды мы поднялись на верхний этаж, и мама показала мне комнату с зарешеченным окном. Она сказала, что в прежние времена там была детская. Я пришла в ужас: детская гораздо больше напоминала тюрьму. Мама только засмеялась и объяснила, что в Викторианскую эпоху принимали необходимые меры предосторожности, чтобы дети не выпали из окна. Помню, я так радовалась, что мне не пришлось жить и спать в той жуткой комнате!

— Времена меняются, — улыбнулся Джеймс Холланд. — Теперь детей уже не запирают в самой дальней комнате до тех пор, пока они не подрастут и их нельзя будет допустить в общество взрослых!

— Мама никогда особенно не рассказывала о своем детстве, — продолжала Рут. — Знаю, что дедушка держал лошадей. А у нее был пони по кличке Пятнистый. Больше я почти ничего не помню.

— Иногда больно вспоминать и говорить о том, что потерял, — заметил священник.

— Вы имеете в виду Эстер? Мне не больно говорить о ней, — возразила Рут, обводя взглядом памятники. — Джеймс, после смерти Эстер я много думаю.

— Что вполне естественно.

— Не только о ней. Обо всем на свете. — Она посмотрела на него и криво улыбнулась. — Отец учил меня во всех видеть только лучшее; поверьте, я старалась! Не забывайте, я много лет проработала учительницей; учитель всегда старается разглядеть хоть какие-то способности даже в самом безнадежном ученике. Правда, довольно трудно видеть в ком-то лучшее, если тебя все время обманывают. Или… трудно простить того, кто совершил тяжкое преступление, и даже понять его.

— Вы простили отца вашего ребенка за то, что он бросил вас обоих? — спросил отец Холланд.

— Пожалуй, сейчас я больше жалею его, чем ненавижу. Саймон не был злым, только эгоистом. Вы очень удивились, когда я вам рассказала?

— Я редко чему-то удивляюсь, — теперь криво улыбнулся отец Холланд. — По-моему, вы решили рассказать мне о своем прошлом после того, как во всем признались Алану Маркби и Мередит.

— На тот случай, если они об этом заговорят? Нет, вряд ли. Они очень… тактичные, правда?

Джеймс рассмеялся:

— Алан — да, несомненно. Не знаю, всегда ли тактична Мередит, но в ее благоразумии я не сомневаюсь.

— На дознании, — робко продолжала Рут, — я на минуточку задумалась: что, если Саймон после нашей встречи углубился в лес и совершил какую-то глупость из-за… раскаяния.

— То есть покончил с собой?

— Но потом я сказала себе: не глупи. Разумеется, он не покончил жизнь самоубийством. Тогда кто-нибудь вскоре непременно нашел бы его труп. И потом, я все-таки достаточно хорошо его знала и понимала, что самоубийство не в его стиле. Кроме того, на дознании сказали, что он был помолвлен. Значит, нашел достойную себя спутницу жизни… Не стану лгать, известие о его помолвке, пусть и через много лет, меня больно ранило. Но уж таков был Саймон. Он отмахивался от всего неприятного — от переживаний или фактов — и продолжал дальше радостно идти по жизни. По-моему, поговорка «как с гуся вода» придумана как раз про таких, как Саймон Гастингс.

Отец Холланд кивнул:

— Я тоже встречал на своем веку немало таких людей.

Рут снова посмотрела на него исподлобья:

— Только не просите меня простить убийцу Эстер. Я не могу.

— В абстрактном смысле слова — разумеется, не можете. Дайте себе время. Когда мы узнаем… когда полиция закончит расследовать обстоятельства ее смерти, будем надеяться, успешно, настанет время пытаться как-то сжиться с этим, как вы сжились с тем, что в юности вас бросил любимый.

— Вы хотите сказать — когда найдут убийцу. О каком успехе здесь можно говорить, — возразила Рут, — если Эстер не воскресишь? — Она заломила руки. — Я должна желать Эстер царствия небесного, правда? Но я настолько эгоистка, что хочу, чтобы Эстер была со мной. Она не заслужила такого конца!

— Да, — кивнул отец Холланд. — И она не заслужила, и, возможно, Саймон Гастингс тоже не заслужил… что бы с ним ни случилось. Нам часто кажется, что жизнь очень несправедлива. Мы силимся понять: за что? В наши дни смириться с несправедливостью гораздо труднее, ведь сейчас широко распространено мнение о том, что мир можно усовершенствовать. Можно как-то усовершенствовать общество, появляются новые лекарства и способы борьбы с болезнями… и нам кажется, будто все на свете можно наладить и исправить. А на самом деле нельзя, и, когда нас подводят к самому факту, мы отрицаем его.

— Вы считаете, что Саймона убили? — спросила Рут. — Я тоже часто об этом думаю. А полиция?

— Полицейские молчат — тайна следствия. Во всяком случае, они пока не нашли никаких доказательств того, что смерть Саймона Гастингса наступила вследствие неестественных причин. Молодые и на первый взгляд здоровые мужчины часто умирают на месте. Если бы тело нашли вовремя и сделали вскрытие, как положено… — Джеймс осекся. — Извините!

— Это камень в мой огород? — прямо спросила Рут. — Я ведь не призналась, что видела его в тот день, когда он исчез. Значит, его не нашли из-за меня.

— Его все равно могли не найти, даже если бы вы тогда и заговорили. Если, повторяю, если его убили, убийца наверняка спрятал труп, закопал в землю. На это указывает и то, что обнаружили лишь часть костей… В общем, его тело было спрятано. Но вот случайно или намеренно — совсем другой вопрос. Возможно, он умер и упал в заросли. После грозы, такой же сильной, как, например, позавчера, его забросало ветками… Можно найти массу объяснений!

Рут долго молчала, а потом спросила:

— Скажите, вы верите в дьявола?

— Да, верю, — тихо ответил священник.

— Вы верите, что в Нижнем Стоуви орудуют силы зла?

— Не знаю, — откровенно признался отец Холланд. — Но мы ведь еще многого не знаем, Рут. Надо подождать. Ждать тяжело, но другого выхода у нас нет.

— А… зло как-то проявит себя? Ведь вы именно это имеете в виду?

Отец Холланд мрачно ответил:

— Если и когда оно проявится… мы сразу его узнаем!

Глава 13

Пирс страшно завидовал Маркби, который нашел Эймиаса Фичетта и узнал у старика о прошлом Рут Астон. Он очень надеялся с блеском раскрыть свое первое дело. Пока же он как будто тащился в хвосте у суперинтендента. Решив доказать, что и он тоже способен добиться успеха, он зашел в кабинет Маркби по возвращении с фермы «Зеленый Джек» и объявил, что нашел свидетельницу, которая видела Эстер Миллар утром в день ее гибели.

— Эстер прошла мимо, — сообщил Пирс. — Хотя, по ее же собственным словам, собиралась открыть церковь!

— Да ведь она и открыла церковь, — раздраженно возразил Маркби, — потому что погибла в ней.

— Ага! — с торжествующим видом воскликнул Пирс. — Но перед тем как отпереть церковь, она ходила куда-то еще, и я намерен выяснить куда. То есть… деревня ведь маленькая. Вряд ли в ней много укромных мест. Кто-то в этой деревне что-то от нас скрывает. Она ходила к кому-то рано утром в четверг, до того, как пошла отпирать церковь. Почему тот человек не признается?

— Что вы намерены делать? — спросил Маркби.

— Обойти все дома в Нижнем Стоуви до единого! Конечно, — поспешно добавил Пирс, — один раз мы уже опрашивали всех тамошних жителей, но придется поехать туда снова и повторять до тех пор, пока кто-то не скажет правду. — Фраза вышла звонкой и четкой. Пирс остался ею очень доволен.

Маркби ничего не ответил, но подумал, что Пирс напрасно надеется что-нибудь вытянуть из жителей Нижнего Стоуви. Он и сам много лет назад пробовал опрашивать жителей невежественной глухомани и чувствовал, что Дэйву вряд ли повезет больше, чем повезло ему тогда.

— Кстати, — вспомнил он, — Джеймс Холланд выяснил, что преподобный Пиктон-Уилкс держит свою связку ключей от церкви Святого Варнавы в ящике письменного стола у себя в кабинете, а ящик запирает на ключ. Старик слегка помешался на вопросах безопасности и страшно возмутился при одном намеке на то, что его ключи могли позаимствовать в противозаконных целях… Мне все же кажется, что владелец ключа живет в деревне. Постороннего человека, входящего в церковь, непременно заметили бы. Эти лишние ключи сбивают меня с толку. Конечно, можно предположить, что убийца пробрался в церковь, запер дверь изнутри и стал ждать Эстер. С другой стороны, мы не обнаружили даже малейшего повода, из-за которого кто-то мог желать смерти мисс Миллар! — хмуро заявил Маркби. — Терпеть не могу преступления, совершенные без всякого повода! Эстер ведь, строго говоря, не считалась местной жительницей; она была приезжей. И с местными общалась лишь поверхностно. Она жила у Рут Астон, а Рут Астон в Нижнем Стоуви, несомненно, уважают. Причинить вред Эстер — значит огорчить Рут и оставить ее совсем одну. Я бы сказал, что Эстер Миллар могла натворить почти все, что угодно, но жители Нижнего Стоуви вытерпели бы это ради Рут. Но Эстер ничего не совершила, верно? Разве что дошла до церкви и отперла ее.

— Я вам говорил, — не сдавался Пирс. — С деревенскими тяжело иметь дело! И насчет ключей я тоже поспрашиваю, пусть даже нет шансов, что кто-нибудь что-то мне расскажет.

Маркби кивнул в знак согласия; он думал о другом. Он все больше понимал, что Мередит с самого начала была совершенно права. Они никак не смогут жить в Нижнем Стоуви — ни в бывшем доме священника, который с каждой минутой казался ему все менее пригодным для жилья, ни где-либо еще. Должно быть, он сошел с ума, что повез ее сюда!

С другой стороны, если бы они тогда не приехали в Нижний Стоуви, не увидели бы полицейскую машину. Скорее всего, он бы не узнал про найденные в лесу кости. Отчет о находке попал бы к кому-нибудь другому, и его, скорее всего, благополучно списали бы в архив. Маркби не хотелось разубеждать Рут Астон, чья вера в правоохранительные органы трогала его до глубины души, но он понимал, что сам не вполне оправдывает ее доверие. Все подразделения полиции стонут от нехватки кадров, времени и средств. Да, возможно, кости и послали бы на экспертизу. Но, выяснив, что кости пролежали в лесу более двадцати лет, никто не стал бы заниматься ими всерьез. К тому же на костях не было следов насильственных действий… Только Маркби, помня мрачные события двадцатилетней давности, настоял на идентификации личности покойного. Доказать, что перед ними пропавший Саймон Гастингс, удалось лишь благодаря необычайному везению — среди найденных костей оказалась челюсть с сохранившимися в ней необычными протезами. Правда, Маркби не исключал, что начальство не слишком довольно его рвением. Стоила ли игра свеч? Оправданно ли бросать столько сил на заведомо бесперспективное дело? Впрочем, дело совсем не было бесперспективным для миссис Гастингс; тайна, связанная с исчезновением ее сына, наконец раскрыта, пусть и отчасти.

Пирс продолжал развивать свою версию, а Маркби нехотя отвлекся от собственных мыслей и прислушался. Он понял, что пропустил что-то важное, но вдруг Дэйв заявил:

— Кстати, Линда Джонс уверяет, что Эстер что-то несла в руках… что-то небольшое. — Пирс немного развел руки в стороны, показывая примерную величину. — Линда Джонс не помнит, что было в руках у Эстер. А ведь в церкви при Эстер ничего не нашли, кроме сумки с самым обычным содержимым. В сумке не было ничего, что надо было нести отдельно, в руках. Итак, между тем временем, когда ее видела миссис Джонс, и тем, когда ее нашла Мередит, у нее что-то пропало. — Пирс нахмурился. — Миссис Джонс уверяет, что не может вспомнить, что именно несла покойная, но я думаю, не объявись там ее сынок с болтовней о дискотеке на двадцать первый день рождения, возможно, она что-нибудь и вспомнила бы.

Маркби, который вертел в руках шариковую ручку, вскинул голову:

— Пожалуйста, поподробнее!

— О чем именно? — Пирс удивленно заморгал глазами.

— О сынке и двадцать первом дне рождения.

Пирс вздохнул. С чего вдруг старика интересуют совершенно посторонние вещи?

— Его зовут Гордон, — сказал он. — Агрессивный молокосос, ярко-рыжий, носится на мотоцикле. Насколько я понял, с отцом он не ладит. На ферме не живет. В следующий вторник ему исполняется двадцать один год; он хотел, чтобы мать и сестра поехали на вечеринку, которую он закатывает в Бамфорде. Там будет дискотека, и можно к гадалке не ходить — малолетки наглотаются колес, обкурятся и напьются в стельку.

— Если друзья Гордона — его ровесники, значит, они уже не малолетки. И вряд ли они рискнут принимать наркотики в присутствии взрослых родственников…

Но Пирса нелегко было разубедить.

— Миссис Джонс сразу сказала, что ее муж на дискотеку не поедет. Парень как будто не очень огорчился, что папаша не придет на его день рождения. Даже, наоборот, по-моему, обрадовался, что отца там не будет. Говорю вам, сэр, семейка у них та еще. Есть там старик, у которого не все дома, и… — Пирс замолчал и с любопытством покосился на стол суперинтендента.

Маркби схватил ручку и, пока Пирс рассказывал, складывал в блокноте какие-то цифры.

— Ему исполнится двадцать один год в следующий вторник, да? Сейчас у нас двухтысячный год — новое тысячелетие… хотя так считают не все. В общем, Гордон родился в начале апреля семьдесят девятого года. То есть зачали его в начале августа семьдесят восьмого. Если, конечно, допустить, что беременность у миссис Джонс продолжалась обычные сорок недель…

Пирс, потрясенный этим неожиданным экскурсом в гинекологию, спросил:

— Ну и что?

— Может статься, это важно, — уклончиво ответил Маркби.

Раздосадованный, Пирс проворчал:

— Я выяснил, что он никак не связан с Эстер Миллар. Парень даже не живет в Нижнем Стоуви. Его, наверное, можно вызвать на допрос и спросить, что он делал в тот день, если вы считаете, что так надо. Но, по-моему, у него мы ничего ценного не узнаем.

— Я вовсе не хочу беседовать с Гордоном, — возразил Маркби. — Гораздо больше меня интересует его мать. Извините, Дэйв, я туманно выражаюсь. Насчет Эстер вы совершенно правы. Но я сейчас вспоминал о насильнике, который орудовал в лесу Стоуви двадцать один год назад. Когда в семьдесят восьмом году я в поисках Картошечника приезжал на ферму «Зеленый Джек», то познакомился с молодым Кевином — сыном Мартина. Тогда Кевин еще не был женат.

— Значит, они уже встречались, — со знанием дела возразил Пирс. — Ферма родителей Линды как раз по соседству. Пусть молодые тогда еще не были женаты, но, скорее всего, развлекались на сеновале.

— Да, возможно. У миссис Джонс волосы рыжие?

— Что?! — Пирс вначале недоуменно захлопал глазами, но тут же сосредоточился. — Нет, она блондинка. Из тех блондинок, которые седеют незаметно.

— У Кевина волосы тоже не рыжие; не припомню, чтобы у Мартина Джонса были рыжие волосы.

Пирс рассеянно дотронулся до челюсти — больной зуб снова напомнил о себе.

— У них есть еще дочка, Бекки. Она учится в Бамфордском двухгодичном колледже.

— Интересно, рыжая ли она? — задумчиво произнес Маркби.

Ответом ему послужило молчание.

— Сэр, можно уточнить? — осторожно спросил Пирс. — Вы считаете, что отец Гордона — не Кевин?

— Тогда было бы вполне понятно, почему у них с Кевином натянутые отношения…

— А нам-то что за интерес? — Пирс был явно озадачен.

— Для меня представляет интерес любой ребенок, родившийся в Нижнем Стоуви в конце лета семьдесят восьмого года, в чьем происхождении есть сомнения, — ответил Маркби. — Кто-нибудь из детей ваших знакомых учится с Бекки Джонс в одной школе?

— Младшая сестренка Тессы, — ответил Пирс.

— Как думаете, можно ли, не возбуждая подозрений, осторожно выяснить у нее, какого цвета волосы у Бекки Джонс?

— Лучше, если ее об этом спросит Тесса, — тут же ответил Пирс. — Будет странно, если не сказать — подозрительно, если я начну расспрашивать ее о рыженьких одноклассницах.

— Намек понят. Тесса согласится нам помочь?

В последнее время Тесса была настроена отнюдь не миролюбиво. Но Пирс не сомневался, что предложение ее непременно заинтересует.

— Да, наверное, — ответил Пирс и, помявшись, спросил: — Нам обязательно нужно выяснить, кто настоящий отец Гордона? Разумеется, если предположить, что он — не сын Кевина?

— Думайте, Дэйв! — раздраженно воскликнул Маркби. — Август семьдесят восьмого! Что тогда произошло?

— Исчезли и Саймон Гастингс, и Картошечник! — сказал Пирс. — Ну надо же! А вам не кажется…

— Я скажу вам, что мне кажется, — ответил Маркби. — Я думаю, что эпизодов изнасилования было больше, чем нам известно. Мы даже не знаем, была ли Мэвис Коттер первой. Она — лишь первая, о ком мы узнали. Допустим — чисто теоретически, — что Линда, тогда совсем молодая девушка, тоже стала жертвой Картошечника, но в полицию не обращалась. Если так, она становится по-настоящему важной свидетельницей. Не забывайте, я считаю и всегда считал, что Картошечник — не пришлый, а местный уроженец!

— Послушайте, сэр, — осторожно начал Пирс, — я знаю, вам очень хочется раскрыть то старое дело. Но ведь прошло двадцать два года…

— Что значат двадцать два года в такой маленькой общине, как Нижний Стоуви? Да, конечно, с тех пор здесь поселились новички. На месте старой школы выстроили новые дома. Многие коттеджи скупили горожане. Но ядро деревни, старые семьи по-прежнему живут там. Кое-кто, может, и переехал, как, например, Гордон Джонс. Но семьи, Дэйв, по-прежнему там живут, а в деревнях связи между соседями очень крепкие, как вы, наверное, уже выяснили.

— Уж не думаете ли вы, что насильник по-прежнему живет там? — с еще большим сомнением в голосе спросил Пирс. — Что вы, сэр! Не может быть… И даже если Линда Джонс действительно пострадала, по-моему, расспрашивать ее бесполезно. Если уж она тогда смолчала, с какой стати она теперь вдруг заговорит? Особенно если вспомнить, что ее сыну скоро двадцать один год! Нечего сказать, подарочек на день рождения! — Встретившись взглядом с Маркби, Пирс поспешил добавить: — Я попрошу Тессу выяснить насчет Бекки Джонс.

Пирс направился к себе в кабинет, но по пути его перехватила Джинни Холдинг — сияющая, раскрасневшаяся. Судя по всему, она еле сдерживала смех.

— Сэр, зайдите, пожалуйста, если у вас найдется свободная минутка!

— У меня ни минуты свободной нет, — уныло ответил Пирс. — Никогда не бывает. А если когда и появляется, он… — глазами он указал в сторону кабинета Маркби, — находит, чем ее заполнить! В чем дело? Вы не можете разобраться самостоятельно?

— Речь идет о том, что вы тогда нашли на колокольне. Помните — спальный мешок и…

Пирс сразу встряхнулся:

— Да, я прекрасно помню, что мы там нашли!

— У нас сейчас сидит некая миссис Спенсер. Она приехала со своей дочерью Черил. Мы проводили их в кабинет для допросов. Я попросила их подождать. Они, точнее, девушка намерены дать показания… В общем, я решила, что лучше вам все услышать самому.

Миссис Спенсер оказалась коренастой особой средних лет; на ее кирпично-красном лице застыло воинственное выражение. Черил была бледной и веснушчатой, но вполне привлекательной. Она рассеянно уставилась на Пирса водянисто-голубыми глазами навыкате, не переставая мерно двигать челюстями.

— Я уже побеседовала с вашей сотрудницей! — заявила миссис Спенсер. — А Черил подписала протокол!

— Я все понимаю. Спасибо, что согласились подождать. Меня зовут инспектор Пирс. — От внимания Пирса не укрылся слегка презрительный взгляд, которым наградила его Черил, и ему стало обидно. — Я расследую события, произошедшие в церкви Святого Варнавы.

Черил, конечно, не расхохоталась ему в лицо, но Пирс понял, что девчонка его откровенно презирает.

Мать тут же кинулась на защиту дочери:

— Черил не имеет никакого отношения к убийству!

Джинни вмешалась в разговор и обратилась к жующей резинку Черил:

— Никто и не говорит, что имеет. Но инспектору нужно знать обо всем, что в последнее время творилось в церкви. Черил, пожалуйста, расскажи инспектору то же, что и мне.

— Я совершеннолетняя, — заявила Черил. — Отвечаю за свои поступки. Дело касается только меня, ясно? Меня и Нормана. Вы не имеете права нас трогать!

— Зато я имею! — буркнула ее мамаша. — Ух, доберусь я до Нормана — он пожалеет, что на свет родился!

— Кто такой Норман? — спросил Пирс.

— Норман Стаббингс, хозяин паба «Герб Фитцроев». — Черил сделала паузу, вынула изо рта изжеванный комок резинки и мрачно огляделась по сторонам — куда бы его пристроить. Джинни Холдинг придвинула ей пепельницу, и Черил прилепила свою резинку к стенке. — Он мой приятель.

— Никакой он тебе не приятель, — проворчала мать. — Он женат, а вот тебе бы надо было быть поосмотрительнее!

Черил как будто не слышала слов матери.

— Раньше я подрабатывала у него по вечерам посудомойкой. Я живу в Нижнем Стоуви. Настоящая дыра! — добавила она как бы в скобках — Пирс так и не понял, кого и что, кроме отсутствующего Нормана, Черил не презирает.

— Эви, старуха Нормана, меня терпеть не может. Вечно ко мне придиралась. Все крутилась, вынюхивала, пыталась застукать нас с Норманом. Норман не хотел, чтобы она устраивала скандал прямо в баре. Поэтому я перешла на работу в «Приют овчара» на старой дороге. Там ничего. Попадаются интересные люди, велосипедисты, туристы. И потом, у них есть посудомоечная машина. Конечно, жалко было расставаться с Норманом — ведь мы уже не могли видеться так часто.

— Вот вы мне скажите, — вмешалась миссис Спенсер, — неужели не лучше девчонке ее лет — ей только что исполнилось девятнадцать — найти себе молодого парня, а не тратить напрасно время с мужиком, который ей в отцы годится и к тому же женат? Тупая корова! — набросилась она на дочь.

— Мама, замолчи. Ты не знаешь Нормана.

— Не знаю? Вот тут ты ошибаешься, моя милая! Норман Стаббингс учился в первом классе начальной школы, когда я ходила в последний — еще когда у нас в Нижнем Стоуви была школа. Противный мальчишка, вечно у него были сопли под носом! Во дворе он стоял в уголке, потому что никто не хотел с ним играть! Помню его мамашу — настоящая старая карга. Почти никогда не бывала трезвой. Бывало, приходила к школе и орала на учителей. Мы считали ее тронутой.

Джинни Холдинг выразительно кашлянула, и Черил, словно опомнившись, послушно возобновила рассказ:

— Раз я больше не работала в «Гербе Фитцроев», нам с Норманом трудно стало встречаться. А потом он здорово придумал. Понимаете, паб ведь напротив церкви. Церковь почти целый день открыта, только туда никто не ходит. А у Нормана есть ключи. Он может заходить туда, когда захочет.

— Откуда у него ключи?! — спросил потрясенный Пирс.

— Они у него всегда были. Точнее, от его отца остались. Много лет назад, когда у нас еще был свой приход и священник, при церкви были и звонари; папаша Нормана был у них главным. У него были ключи, чтобы звонари могли подниматься на колокольню. Когда наш приход упразднили, не стало и звонарей, но никто не велел папаше Нормана вернуть ключи, вот он их и сохранил. После его смерти Норман нашел ключи в ящике письменного стола. Один ключ отпирает дверь, которая ведет на колокольню. Там, наверху, есть комнатка… В общем, когда я была свободна, мы с Норманом созванивались по мобильному, я прокрадывалась в церковь и поджидала его там. Как только ему удавалось улизнуть от Эви, он приходил в церковь, отпирал колокольню, и мы туда поднимались. Сначала там было нереально круто!

— Гадость какая! — рявкнула миссис Спенсер.

— Когда? — не выдержал Пирс. — Когда у вас со Стаббингсом было последнее рандеву на колокольне?

Услышав слово «рандеву», Черил пришла в замешательство и спросила, какая им разница.

— В вашем случае — очень большая, — ответил Пирс.

— Фу-ты ну-ты! — презрительно обронила Черил. — Значит, вот за что вас назначили инспектором — нахватались всяких умных слов, да?

— Ближе к делу, Черил! — одернула девицу сержант Холдинг.

— Последний раз мы с Норманом встречались в церкви — или, как вы говорите, у нас было ран-де-ву — задолго до того, как зарезали старушку. Недели за две, не меньше. Решили, что больше туда не полезем. Эви стала такая подозрительная, прямо проходу ему не давала. Норман сказал, что мы должны поменять дис-ло-ка-цию, — мол, так всегда поступают те, за кем следят. Я и не возражала, тем более что на колокольне мне уже надоело. Сначала было круто… прикольно, в общем. А потом надоело ошиваться на кладбище среди могил. И дожидаться его в церкви тоже. Она ведь совсем пустая, только каменные статуи на тебя пялятся… Когда Норман был со мной, я не боялась, а в одиночку прямо мурашки по коже. Норман велел мне не беспокоиться и обещал что-нибудь придумать.

— И придумал?

— Ага. Норман башковитый; вспомнил, что за парковкой пустует старый сарай.

— Там-то я и застукала их вчера ночью! — снова перебила дочь миссис Спенсер. — Я догадывалась, что моя вертихвостка что-то затеяла. Слышала, как она что-то бормочет по своему мобильнику. Она всегда держит его возле самого уха, как приклеенный. Я сразу, как ее голос услышала, поняла, что ничего хорошего от нее не жди. Все шепчет, да так взволнованно! А потом куда-то ушла. Я за ней — ну, и застукала их! Норман, гаденыш такой, сразу сбежал. Я заставила Черил все мне рассказать. В церкви — надо же! Потом я решила, что надо пойти в полицию и все рассказать, вы ведь там долго возились, в церкви-то. Эви — корова тупая, мне ее не жалко. Только она могла раньше нас прийти к вам и сказать, что видела, как Черил заходит в церковь. Просто чтобы отомстить, понимаете?

— Миссис Спенсер, вы с Черил поступили совершенно правильно.

Черил вынула из кармана новую пластинку жвачки, не спеша развернула и сунула ее в рот. Потом меланхолично заметила:

— Норман не обрадуется.

Миссис Спенсер кровожадным тоном заверила дочь, что Норман Стаббингс нисколько не обрадуется, а совсем наоборот!

Пирс зашел к Маркби и сообщил новость: тайна колокольни раскрыта. Видимо, она не имеет никакого отношения к гибели Эстер.

— К тому времени, как убили Эстер, Стаббингс и девица уже перенесли место свиданий с колокольни в какой-то заброшенный сарай. Ее мамаша, миссис Спенсер, — настоящая бой-баба. В общем, если найдем Нормана Стаббингса с ножом, торчащим из спины, уж мы будем знать, кто его зарезал! — закончил свой рассказ Дэйв.

Затем он отправился в Нижний Стоуви. Владельца паба ждал крайне неприятный разговор.

Пирс вернулся домой в прекрасном настроении. Тесса тоже вернулась довольная. Она охотно согласилась выяснить у младшей сестры, какого цвета волосы у ее одноклассницы Бекки Джонс. Как она призналась, ей ужасно хочется самой немножко поработать сыщиком. Пирс испугался, что жена увлечется, и не без опасений смотрел ей вслед, когда она отправилась в родительский дом. Хорошо бы суперинтендента больше волновало, кто убил Эстер Миллар, и меньше заботил насильник, орудовавший двадцать два года назад. Пирс по-прежнему сомневался в том, что преступник остался в Нижнем Стоуви, даже если раньше и жил там. И разумеется, он не верил в то, что Картошечник снова вышел на охоту после стольких лет только для того, чтобы убить Эстер Миллар.

Пока Дэйв Пирс предавался размышлениям, его жена Тесса сидела в спальне сестры. Вначале она выслушала во всех подробностях душещипательную историю о разрыве Джезмины с последним бойфрендом. Когда Джез наконец излила душу, Тесса приступила к делу.

Глядя в зеркало, стоящее на туалетном столике, она дернула себя за длинную светлую прядь и заявила:

— Хочу покраситься в рыжий цвет.

— Что-о?! — удивилась Джез, моментально забыв о своем разбитом сердце. — С чего вдруг?

— Просто для разнообразия. А что? Может быть, мне пойдет.

— Дэйву не понравится, — глубокомысленно заметила Джез.

— Почему не понравится? — Тесса заправила прядь за ухо. — Это еще неизвестно, а мне хочется сменить имидж.

— Почти все хотят быть блондинками, — завистливо протянула Джез, разглядывая собственные мышиные кудряшки через плечо старшей сестры.

— Зато рыжие реже встречаются, — возразила Тесса. — Вот у вас в школе у многих девочек волосы рыжие или хотя бы рыжеватые? Спорим, не у многих.

Джез задумалась и сказала:

— Мишель Кинг рыжая; она терпеть не может свой цвет волос. Кожа у нее белая и вся в веснушках; ей даже загорать нельзя, сразу ожог. Когда она с родителями ездит на каникулы в Испанию, ей приходится все время прикрываться, носить майки с длинным рукавом. В одной из поездок она загорала в бикини и сказала, что в конце концов стала красная, как вареный рак.

— Но у меня ведь кожа не такая белая, верно? И вообще, — добавила Тесса, — не у всех рыжих такие сложности. Кажется, в твоем классе есть еще одна рыженькая — Бекки… забыла фамилию.

Джез нахмурилась:

— У нас в классе только одна Бекки — Джонс, но она вовсе не рыжая. У нее волосы светло-каштановые, почти как у меня.

— Да, верно, значит, я спутала ее с кем-то другим. В общем, перекрашусь я или нет, я обязательно постригусь, да покороче!

— Совсем спятила, — заключила Джез.

Маркби шел по собственному следу. Среди фотографий на каминной полке в доме старого Билли Туэлвтриза была одна, на которой была изображена покойная миссис Туэлвтриз и трое ее детей. Дайлис он видел. Сандру неизвестно где искать; собственно, Сандра не особенно его волновала. Ему хотелось разыскать молодого Билли, самого старшего из троицы мрачных детей на снимке. Дайлис ровесница Рут, а Рут, как он знал, пятьдесят семь лет. Молодому Билли сейчас должно быть шестьдесят с небольшим. Значит, двадцать два года назад ему только исполнилось сорок. Но в деле Картошечника не было показаний молодого Билли Туэлвтриза. Тогда допросили всех мужчин из Нижнего Стоуви, как же упустили молодого Билли? Если его тогда не было в деревне, то где же он был?

Разыскать молодого Билли оказалось совсем нетрудно. Владелец необычной фамилии не уехал далеко от Нижнего Стоуви. Он обосновался в Бамфорде. Перед узенькой секцией домов с общей стеной красовался до безумия ухоженный крошечный палисадник. Все здесь было миниатюрным. Видимо, владелец задался целью уместить на своем клочке земли все, что обычно выращивают в саду большего размера. Крошечный, аккуратно подстриженный газон окружали кустики-бонсаи; посередине газона стояла декоративная каменная чаша фонтанчика не больше суповой тарелки, наполненная гравием; струйки воды, которая стекала по камешкам, не хватило бы и для чистки зубов. На полоске земли, больше напоминавшей дорожную колею — видимо, хозяин считал ее клумбой-рабаткой, — рос стройный рядок тюльпанов, похожих на игрушечных солдатиков. С одной стороны от крыльца стояла греческая ваза размером с блюдце для молока, в которой росла миниатюрная роза. С другой стороны к земле припала маленькая каменная лягушка, выкрашенная в зеленый цвет. Маркби показалось, что он — Гулливер в стране лилипутов.

Женщина, открывшая Маркби дверь, тоже оказалась миниатюрной и очень ухоженной. Прическа у нее была безукоризненной — волосок к волоску. Она сообщила, что «Уильям в огороде», куда можно пройти через дом насквозь.

Маркби, которому не терпелось увидеть и огород, и огородника, вошел в тесную прихожую, проследовал в поразительно чистую кухоньку размером с пивную кружку и вышел во внутренний дворик. Изумлению его не было предела. Он думал, что хотя бы огород при доме окажется нормального размера, но оказалось, что огород едва ли больше палисадника: четыре бордюрных камня в длину и три — в ширину. Сразу бросалось в глаза, что планировкой занималась та же рука. У самого дома стояли два маленьких белых пластмассовых садовых стула — Маркби решил, что отдыхать на них не слишком удобно. Остальное пространство было поделено на ровные квадратики размером с носовой платок. На каждом имелась бирка, извещавшая, что за овощ вскоре проклюнется из земли. В одном месте из земли уже проклюнулись ровные стрелки зеленого лука. В самом дальнем от дома углу, добраться до которого Маркби мог бы за шесть шагов, мужчина тщательно втыкал в землю бамбуковые шесты, сооружая подобие вигвама.

— Для бобов, — сообщил он, увидев вышедшего во дворик гостя. — Сначала я высадил их в оранжерею, ждал, когда проклюнутся.

Маркби понял, что «оранжереей» хозяин называл тепличку размером с коробку из-под обуви. Даже предприимчивому молодому Билли — или Уильяму, как его именовала жена, — пока не удалось втиснуть в свой садик настоящую оранжерею. Ничего, подумал Маркби, дайте срок, и молодой Билли наверняка что-нибудь придумает. Странно, конечно, называть шестидесятилетнего человека «молодым». Внешне молодой Билли очень напоминал Билли старого, своего отца; он оказался таким же приземистым и коренастым. Правда, он еще был мускулистым, а у его отца мышечная масса атрофировалась. И лицо у молодого Билли по-прежнему было обветренным, дубленым, как у многих деревенских жителей. Видимо, он предпочитал работу на свежем воздухе. На голове, вокруг мятой кепки, топорщился венчик седых волос. Поверх свитера ручной вязки он накинул старую, но чистую водонепроницаемую куртку-«пилот». Разговаривая с гостем, он не переставал ловко втыкать в землю бамбуковые шесты. Руки у него были сильные, натруженные.

— Здорово придумано, — заметил Маркби, кивая в сторону проростков фасоли. Потом он показал хозяину свое удостоверение. — Вы не возражаете, если мы немного поговорим?

Молодой Билли прищурился и ответил:

— Не взял с собой очки. Придется вам сказать, что здесь написано.

— Здесь написано, что я — суперинтендент Маркби. Я из регионального полицейского управления, отдел тяжких преступлений.

— Вот как? — Молодой Билли сосредоточенно обматывал побег фасоли вокруг бамбукового шеста.

— Мистер Туэлвтриз, насколько я понимаю, вы родились и выросли в Нижнем Стоуви?

— Ну да, в детстве я там жил. Всего лет сорок назад.

— Мы сейчас ведем следствие в Нижнем Стоуви.

— Я слыхал — там женщину убили.

— Да. Вы навещаете своих тамошних родных?

— Нет. Как-то случал не представилось. — Молодой Билли покачал головой.

— Не навещаете отца и сестру? — удивился Маркби.

— Их-то? — Аккуратно намотав усики фасоли на шесты, молодой Билли наконец повернулся к гостю. — Папашу я последний раз видел на Рождество. Машины у меня нет, у него тоже. Один сосед ездил в Нижний Стоуви и захватил меня с собой. Папаша совсем не изменился. Такой же старый паршивец, каким был всегда. Не знаю, как Дайлис его терпит. Дайлис иногда заходит к нам в гости — она бывает в Бамфорде. Ее подвозит миссис Астон, у которой она убирает. Дайлис тоже не изменилась, — задумчиво продолжал Билли. — Как была неряхой, так и осталась. Хотя работящая, — добавил он, видимо для того, чтобы Маркби не осудил его за отсутствие родственных чувств.

Маркби вовсе и не думал осуждать молодого Билли. Он привык трезво смотреть на вещи. Как говорится, друзей подбираешь по себе, а родственников приходится терпеть, какие есть. Судя по всему, никто из родни особенно не ценит бедняжку Дайлис.

— Я приезжал в Нижний Стоуви много лет назад, — сказал Маркби как бы невзначай. — Когда кто-то нападал на женщин в лесу…

Молодой Билли прищурился, посмотрел на небо, а потом на Маркби:

— Вы что же, Картошечника искали?

— Вижу, вы его помните.

— Меня держала в курсе жена. Написала, что дело попало в газеты. Прославило Нижний Стоуви! — Молодой Билли хрипло рассмеялся.

— Написала вам? Где же вы тогда жили?

— Ходил по морям.

— Что-о?! — удивленно воскликнул Маркби.

— В то время я служил в торговом флоте. Знаете, мне там нравилось. Море я люблю… Помнится, письмо Лиззи я получил, когда мы ходили на Зондские острова за бананами… Как вспомню эти бананы… Ух, сколько их там было!

Молодой Билли задумался, вспоминая прошедший период своей жизни.

— Я море люблю, а вот Лиззи — нет. Не по душе ей было, что меня так часто не бывает дома. Когда я уехал из Нижнего Стоуви, то сначала снял комнату в доме ее родителей. Так мы с ней и познакомились. Поженились в восемнадцать, как мои мамаша с папашей. Но, слава богу, прожили жизнь счастливее, чем они. Недавно рубиновую свадьбу отметили — сорок лет вместе. Неплохо, да?

Маркби согласился, гадая, доживут ли они с Мередит хоть до какой-то годовщины свадьбы.

— В общем, — продолжал Уильям Туэлвтриз, — я решил так: раз моей старушке не по душе моя работа, надо списаться на берег. Потом я нанялся в каменоломню… Я и сейчас там работаю сторожем, неполный день. Меня устраивает. Остается время вот для этого. — Он обвел рукой свои владения.

Маркби решил, что рационально использовать небольшое пространство молодой Билли, скорее всего, научился на корабле. Во всяком случае, к делу Картошечника он не имеет никакого отношения.

— Все понятно, — вздохнул Маркби. — Спасибо! Извините, что побеспокоил.

Два шага вперед, один назад. И все же суперинтендент не сомневался: он на правильном пути. Только пока не знает, куда направляется… Надо поговорить с Линдой Джонс, хотя разговор обещает быть нелегким.

Поезд медленно вышел из Лондона. Мередит сжалась в углу, на сиденье у окна. Рядом с ней расположился потный молодой человек, который увлеченно читал роман в бумажной обложке. На обложке художник изобразил людей из какого-то параллельного мира: в этом мире носили либо лохмотья, либо искусно сработанные кольчуги, а о повседневной одежде, видимо, и не слыхали. Любитель чтения ухитрялся одновременно жевать жвачку и дышать ртом — поразительная способность! Мередит попробовала отвлечься и занялась кроссвордом в «Ивнинг стандард», но ей пришлось нелегко из-за невозможности пошевелить руками. Впрочем, шевелить ногами она тоже не могла: их пришлось поджать под себя из-за того, что девица, сидящая напротив, вытянула свои длинные ноги в сапогах-ботфортах. Девица тоже читала книгу — «Выбор капитана Корелли». Четвертым пассажиром в их купе был мужчина среднего возраста в деловом костюме. Он заснул, как только тронулся поезд.

Хорошо хотя бы, что сегодня снова пятница. Будни пролетели незаметно. Впереди два дня, когда не придется ездить на поезде туда и обратно. Мередит рассеянно подумала: интересно, чем занимаются в выходные ее соседи по купе? Например, амазонка в ботфортах, любительница мелодрам. А жвачное рядом? У него на пальце обручальное кольцо; судя по всему, часть выходных будет потрачена на закупку продуктов. Бизнесмен, уронивший во сне голову на плечо амазонки, скорее всего, будет играть в гольф. «А я? — подумала Мередит. — Думает ли кто-нибудь из них обо мне и о том, чем я займусь в драгоценные выходные? Свободные дни? Как бы не так! Придется ездить с Аланом по всей округе и смотреть дома. И наверняка ни один нам не подойдет…» Мередит вздохнула. Тут ожил ее мобильник: она услышала первые такты «Маленькой ночной серенады».

Порывшись в портфеле, Мередит достала телефон. С тех самых пор, как они выехали из Лондона, мобильники звонили по всему вагону. Соседи почти не обратили на нее внимания. Только амазонка наконец заметила, что сосед навалился на нее, и толкнула его локтем в бок. Встрепанный бизнесмен проснулся и вскочил, чтобы снять пальто с верхней багажной полки. Любитель жвачки отложил книжку и произвел такие же телодвижения, намекающие на то, что он выходит на следующей станции.

— Алло! — сказала Мередит.

Она немного удивилась, услышав голос Рут Астон. Но потом вспомнила, что сама дала Рут свой номер, когда они с Аланом были у нее в «Старой кузнице». «Звоните, если вам захочется поговорить», — предложила она. Вот Рут и поймала ее на слове.

— Мередит, я вот почему звоню. У вас с Аланом наверняка свои планы на выходные, но, если вдруг будет время, может, приедете завтра ко мне выпить чаю? Дело в том, что Эстер в свое время напекла целую кучу тортов и заморозила их впрок. Одна я с ними не справлюсь. И выбросить не могу. Кое-что раздала соседям, но при этом чувствовала себя виноватой. Вот я и подумала: если у вас с Аланом найдется часок, может, приедете ко мне где-нибудь в полчетвертого или в четыре?

Голос Рут звучал так жалобно, что Мередит не смогла ей отказать. Она поняла: Рут горюет по Эстер, и сейчас ей нужно с кем-то поделиться.

— Конечно, мы приедем, — ответила она. — Во всяком случае, я. Надо будет узнать, какие планы у Алана.

Рут так пылко ее благодарила, что Мередит смутилась.

— Я не могла отказаться. Ведь сама просила ее звонить. — Мередит взяла Алана под руку и виновато заглянула ему в глаза.

Алан откинул голову на подушку дивана и глубоко вздохнул.

— Ладно, поедем, — проворчал он. — Я и сам собирался в Нижний Стоуви, точнее, на ферму «Зеленый Джек». Хочу там кое-что уточнить. Давай я подвезу тебя к Рут в полчетвертого, а сам поеду на ферму. Как только разберусь там, приеду за тобой. Я не задержусь.

— Может, Рут надеется услышать от тебя, как продвигается следствие? — предположила Мередит. — Как успехи у Дэйва Пирса?

Алан немного оживился:

— Кое-что есть. Хотя бы Джеймс Холланд обрадуется.

— Вы нашли пропавший ключ от колокольни? — догадалась Мередит и тут же спохватилась: — Мне не полагалось этого знать? Джеймс мне рассказал!

— А я и не запрещал ему ничего рассказывать. Наоборот, просил сообщить о происшествии всем, кому можно, чтобы скорее найти владельца лишних ключей. Половина Бамфорда, наверное, уже в курсе. В конце концов, нам удалось обнаружить целую связку ключей, о которой церковные власти давно забыли!

— У кого же они оказались?

— Ты не поверишь! У Нормана Стаббингса, владельца «Герба Фитцроев». Похоже, у него репутация местного Дон Жуана; со своей последней пассией он встречался на колокольне.

— Просто мурашки по коже! — воскликнула Мередит. — Не от твоего рассказа, а при мысли о любовных объятиях Нормана Стаббингса… Как представлю, что он крадется на колокольню, как Квазимодо… Он мне сразу не понравился. Тебе не кажется, что он имеет какое-то отношение к гибели Эстер?

— У него нет мотива, зато есть алиби на то время, когда ее убили. — Алан расплылся в улыбке. — К нему приезжал Дэйв, потребовал сдать ключи от церкви и грозил обвинить его в сокрытии улик. Норман страшно перепугался и без звука отдал ключи. Его жена, такая маленькая толстушка…

— Эви, — кивнула Мередит.

— Эви так Эви. Так вот, она все суетилась на заднем плане и повторяла, что утром, когда убили Эстер, Норман никак не мог оказаться в церкви; начиная с девяти он беспрерывно разговаривал по телефону. Вел переговоры с пивоварнями. Дэйв проверил; все подтвердилось. Потом в пабе сломался насос, и Стаббингс его чинил. В общем, из «Герба Фитцроев» он не выходил.

— Что-то насчет этого он и мне говорил — не в день убийства, а в субботу, когда я зашла в его паб после встречи с Рут. Он тогда еще меня выставил. — Мередит ужасно не хотелось подтверждать алиби Нормана, но ее подталкивало стремление к справедливости.

— Его алиби подтверждает еще одна свидетельница. В день убийства в «Герб Фитцроев» к Эви заходила поболтать ее подружка. Она видела, что Норман занят делом. Видимо, с подругой жены он не церемонился; во всяком случае, она обозвала его «мерзким хамом». Друзей у Нормана немного, зато алиби есть. Я рад, что ключи не имеют отношения к убийству. Правда, я никогда и не думал, что они куда-нибудь нас приведут. Следы на колокольне были старыми и уже покрылись пылью. А ведь какая важная находка! И как легко пойти по ложному следу, когда хочется поскорее найти убийцу… Когда расследуешь серьезное преступление, обычно попутно вскрывается множество мелких грехов.

— А все-таки жаль, что его нельзя привлечь к суду — хотя бы за что-нибудь, — мстительно заметила Мередит.

Алан широко улыбнулся:

— Даже если бы нам и удалось его за что-нибудь привлечь, слишком много возни, а он не стоит ни времени, ни сил. Поиски убийцы похожи на рыбную ловлю. Забрасываешь сеть в надежде поймать крупную рыбу. Если же вытягиваешь мелкую рыбешку вроде Нормана, швыряешь ее назад в реку.

— Он вломился на колокольню! — напомнила Мередит.

— Строго говоря, нет. У него ведь был ключ.

— Он незаконно проник туда.

— Само по себе это еще не преступление. — Маркби покачал головой. — Да, он совершил мелкое правонарушение, но не нанес никакого урона и ничего не украл. Если епископ захочет подать на него в суд за святотатство — пожалуйста. А я охочусь за убийцей.

— Значит, тебе придется все начинать с самого начала? Как в настольной игре — «вернитесь на первый квадрат»?

— А разве мы куда-то продвинулись с самого первого квадрата? — Маркби криво улыбнулся. — И все же я надеюсь на Дэйва. Он малый цепкий. Представляешь, нашел свидетельницу, которая в день убийства видела Эстер на улице у церкви. — Он нахмурился. — По ее словам, Эстер что-то несла в руках. У Рут, кстати, сложилось такое же впечатление. Надо бы расспросить ее — вдруг она вспомнила, что в тот день держала в руках Эстер.

На этой сдержанной ноте они договорились, когда поедут в Нижний Стоуви.

Глава 14

На следующий день, в субботу, Маркби притормозил у церкви Святого Варнавы. Вечерело.

— Снова поднимается ветер, — заметил он.

Мередит посмотрела в лобовое стекло. Кренились кроны деревьев, окружающих церковный двор. Вывеска «Герб Фитцроев» угрожающе раскачивалась; громко скрипели несмазанные петли. На вывеске кто-то изобразил выцветший геральдический щит, на котором почти ничего уже нельзя было разобрать. В глаза бросался лишь какой-то мелкий зверек непонятного вида, очевидно грызун. Да, скорее всего, именно грызун. Норман стоял на пороге, один и как будто без дела, однако, узнав машину Маркби, он поспешно ретировался.

Мередит сказала:

— По-моему, он похож на слизняка, какого можно найти, если перевернешь камень!

Маркби широко улыбнулся:

— Могу тебя утешить: одна местная жительница, мать его последней пассии, наверняка испортит ему жизнь. Выходи, а я поеду дальше, на ферму. Передай Рут, что я не задержусь. — Он покосился в сторону церкви. — Зачем тебе понадобилось в церковь? Ты ведь к Рут собиралась…

— Просто захотелось заглянуть. Проверить, все ли там в порядке. И убедиться в том, что там пусто и никаких трупов нет, только каменные статуи. Если я сейчас не зайду туда, то навсегда запомню церковь как место, где у скамьи стояла убитая Эстер. Очень хочется избавиться от этого видения… — Она помолчала. — Рут говорила, что церковь построили в искупление убийства. Странно — история повторяется! Она как будто сделала полный круг. И вообще здесь странное место — что внутри, что снаружи. Внутри на тебя глазеют многочисленные Фитцрои, а снаружи за тобой сверху, со стены, следит Зеленый человек. Как по-твоему, что думали средневековые каменщики о древнем владыке здешнего леса?

— Не знаю, что они думали, — грубовато ответил Маркби, — но, по-моему, и тогда, и в сравнительно недавнее время там обитал не дух, а человек!

И все же ему стало немного не по себе. Он вспомнил, что и сам иногда сомневался в человеческой природе Картошечника. Суеверие пустило в людях глубокие корни. Как правило, все притворяются, будто ни во что такое не верят, но все немного побаиваются темных сил.

Мередит вышла из машины. Маркби отъехал от обочины. Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел, что Мередит стоит у ворот и смотрит ему вслед.

Почти у самой лесной опушки Маркби заметил поворот направо. Его отмечал деревянный указатель с выжженной на нем надписью: «Ферма „Зеленый Джек“». От указателя отходила проселочная дорога. Вдали, в поле, лежали коровы. Если верить народной примете, коровы лежат к дождю. Весь короткий путь до ворот фермы Маркби оценивающе поглядывал на небо.

Двадцать два года! Неужели в самом деле прошло так много времени? Сколько всего случилось в этом промежутке! Он женился и развелся. Дошел до суперинтендента. Отцом так и не стал, зато, стараниями сестры и зятя, у него четверо племянников. Он познакомился с Мередит, чему до сих пор иногда изумлялся. Неожиданно и сам того не желая, он получил шанс начать новую жизнь. Почему же сейчас, когда перед ним открылись новые горизонты, ему так хочется раскрыть старую тайну?

«Потому что, — сказал он себе, — я верю, хотя и без всяких на то оснований, что Картошечник имеет какое-то отношение к смерти Эстер Миллар. Потому что мне кажется, что я на пороге разгадки. Более того, возможно, в подсознании я уже раскрыл тайну».

А что же еще одна смерть — смерть Саймона Гастингса? Долгие годы Маркби жил под грузом вины. Первое нераскрытое дело давило на него. Удастся ли найти причину первого и освободиться от второго?

Он вышел из машины, открыл ворота, въехал на территорию фермы, снова вышел и закрыл ворота за собой. Навстречу ему бросился пес — черно-белый колли; он залаял громко, но не враждебно.

— Здорово, старина! — сказал Маркби, пес завилял хвостом и побежал сбоку, время от времени бросаясь гостю в ноги.

Справа, в бывшей конюшне, кто-то был. Ворота последнего стойла сняли и разобрали часть кирпичной стены, чтобы расширить проем. Изнутри доносились прерывистый лязг и громкое пыхтение; там кто-то напряженно трудился. Из любопытства Маркби просунул голову в проем.

Его глаза не сразу привыкли к темноте. По углам лежали кучки перепревшей соломы. У дальней стены стояли козлы, заваленные всяким хламом; потолок был весь в паутине. На самом видном месте лежала рессорная двуколка для пони Викторианской эпохи; оглобли с нее сняли и положили отдельно. Когда-то двуколка была выкрашена в синий и красный цвета; хотя краска облупилась и выцвела, в остальном состояние двуколки можно было назвать хорошим. Рядом сидел старик и чистил ее. Его толстые, искривленные артритом пальцы крепко сжимали тряпку. Когда дневной свет перекрыла тень Маркби в проеме, старик вскинул голову и, крякнув, разогнулся. Свет падал Маркби в спину, и потому старик видел только огромный черный силуэт на пороге. Маркби поспешил войти.

— Добрый вечер! — поздоровался он.

Старик встал, сжимая в руке тряпку, и смерил незваного гостя задумчивым взглядом.

— Я вас уже видел, — прокряхтел он наконец. Потом усмехнулся и взмахнул тряпкой: — Да-да, точно! Я вас уже видел раньше!

— Верно, мистер Джонс, видели, только очень давно. Я и не думал, что вы меня вспомните.

Мартин Джонс подошел поближе к гостю и склонил голову набок. Водянисто-голубые глаза цепко осматривали приезжего.

— А вот имя ваше позабыл. Придется напомнить.

Маркби напомнил и добавил:

— Я приезжал сюда двадцать два года назад и расспрашивал о Картошечнике.

Старый Мартин с шумом выдохнул:

— Значит, до сих пор так и ловите его?

— Да… и убийцу мисс Миллар тоже.

На лице старика появилось озадаченное выражение.

— Я такой не знаю!

— Она жила в Нижнем Стоуви вместе с миссис Астон. Миссис Астон до замужества звали мисс Паттинсон… дочка священника.

— Маленькую мисс Паттинсон я помню. Славная была девчушка, хорошенькая. Но она больше не живет в Нижнем Стоуви.

— Нет, живет, мистер Джонс. Только теперь ее зовут миссис Астон. Мисс Миллар была ее подругой, и она умерла, ее убили в здешней церкви.

Он не был уверен в том, что правильно поступает, рассказывая Мартину об убийстве. Возможно, сын решил не волновать старика мрачной новостью. Но оказалось, что смерть неизвестной женщины не так сильно взбудоражила Мартина, как место преступления.

— Нехорошо это, грех! — Мартин замахал перед собой тряпкой, словно вытирал грязное пятно. — Подумать только — женщину убили в церкви! — Он явно расстроился.

Маркби подошел поближе и сделал вид, будто рассматривает двуколку. Может, старика удастся отвлечь?

— Хотите ее обновить?

Мартин снова оживился; видимо, убийство в церкви совершенно выветрилось у него из головы.

— Я — нет. У нас сейчас остался только один пони малышки Бекки, только он у нее верховой. Запряги такого, а он возьмет и рванется в сторону. А двуколка хорошая. Я собираюсь ее продать. Хорошая вещь, кому-нибудь пригодится. — Старик потер тряпкой ближайшее к нему колесо и, повернувшись к Маркби, пояснил: — Бекки — моя внучка.

— У вас, кажется, и внук имеется — Гордон?

Мартин насупился:

— Его я давно уже не видел.

— А он не приезжал сюда позавчера навестить мать — на своем мотоцикле?

— Может, и приезжал… Для меня все дни похожи один на другой. — Старик прищурился. — Хотя, видите, вас-то я помню. Кстати, вы почти не изменились. Другие-то сильно меняются… Да, Картошечника я помню, как и все, что тогда случилось. А то, что происходит сейчас, у меня в голове не задерживается. — Мартин снова насупился, задумался, а потом продолжал: — Ох и шумные же эти мотоциклы! В его возрасте я спокойно добирался отсюда до самого Бамфорда вот в этой самой двуколке! Никакой мотоцикл мне не был нужен. Кевин тоже терпеть не может мотоциклы. Гордон ведь его во дворе ставит, а у нас здесь скотина…

— Где сейчас Кевин? — спросил Маркби.

Старик покачал головой:

— Не знаю. По-моему, сегодня я его еще не видел. Наверное, в поле.

— А миссис Джонс — Линда?

Старик просветлел:

— Линда в доме. Она хорошая… — Он снова вернулся к двуколке и спросил: — Не знаете, никому не требуется хорошее средство передвижения?

Маркби виновато ответил: нет, не знает. Старик понимающе покивал и крепче сжал тряпку. Видимо, решил, что разговор окончен.

— Рад был снова повидаться, мистер Джонс, — сказал Маркби, но ответа не получил.

Он решил, что, скорее всего, застанет миссис Джонс на кухне. Маркби обошел дом с тыла. Как он и ожидал, дверь кухни была приоткрыта, и за ней маячила женская фигура. Он постучал; Линда удивленно вскинула голову.

— Суперинтендент Маркби, — быстро представился Алан, протягивая ей свое удостоверение.

Она вытерла руки о посудное полотенце, заткнутое за пояс юбки, и Маркби увидел, что хозяйка что-то печет.

— Неужели еще один? — удивилась она. — Только позавчера к нам приезжал один из ваших.

— Да, инспектор Пирс. Можно войти, миссис Джонс? Мне нужно с вами поговорить.

Линда пожала плечами:

— Войти-то можно. Только не знаю, о чем нам с вами говорить. Я рассказала все, что знала. Я обогнала бедную мисс Миллар у церкви. Куда она направлялась, не знаю… Если честно, голова была занята другим. Теперь-то я жалею, что не остановилась и не перемолвилась с ней словечком. Вдруг бы сейчас все пошло по-другому. А может, и нет. В таких делах никогда ничего не знаешь заранее, верно? — Рукой, испачканной в муке, она показала гостю на стул: — Садитесь, чего же вы?

Маркби сел; хозяйка вернулась к столу и продолжила раскатывать тесто.

— Хочу сделать сосиски в тесте и прочую мелочь — сырные палочки, печенье, — пояснила она.

— Сыну на день рождения? — спросил Маркби.

— Откуда вы знаете? — удивилась Линда. — Ах да, Гордон ведь приезжал, когда здесь был ваш инспектор. Верно, на день рождения… Гордон собирался все купить в магазине, а я не люблю магазинные сосиски в тесте. Я и именинный пирог испекла, все как полагается! — Она с гордостью махнула в сторону буфета, на котором красовался огромный фруктовый кекс. — Его только украсить осталось, — продолжала Линда. — Покрою его глазурью, воткну двадцать одну свечку и по краю сделаю надпись «С днем рождения, Гордон!».

— Очень мило! — Немного помолчав, Маркби продолжал: — В сарае я видел вашего свекра. Он чистит двуколку для пони.

Линда досадливо цокнула языком:

— Старую двуколку? Вечно он с ней возится. Ладно, хоть какое-то занятие. Он не пытался всучить ее вам?

— Не совсем. Спросил, не нужно ли кому из моих знакомых, как он выразился, «хорошее средство передвижения».

Линда рассмеялась:

— Вечно он всем ее навязывает! Не подумайте, он не… — она покрутила пальцем у виска, — не чокнутый, но и не совсем, так сказать, в рабочем состоянии. Голова у него работает по собственной программе, если вы меня понимаете.

— Да, понимаю. Хотя меня он вспомнил.

Руки у нее замерли. Она положила их на раскатанный круг теста, а глаза посмотрели в лицо Маркби задумчивым взглядом.

— Вы уже бывали у нас? Что-то не припоминаю…

— Я был здесь двадцать два года назад.

Линда поспешно отвела глаза в сторону, схватила нож и стала обрезать раскатанное тесто, чтобы получился ровный квадрат.

— Удивительно, что он вас помнит, — глухо сказала она. — С памятью у него не очень.

— Далекое прошлое он помнит гораздо лучше, чем то, что случилось неделю назад, — заметил Маркби. — Представьте, он даже вспомнил, зачем я тогда приезжал. Мы искали насильника, который нападал на женщин в лесу Стоуви и возле него. Его еще прозвали Картошечником. Помните то дело, миссис Джонс?

Рука с ножом дрогнула.

— Смутно. Столько времени прошло… Зачем же вы сейчас приехали? Разве вам мало хлопот с недавним убийством? — хрипло спросила она.

— Хлопот, конечно, немало. Но иногда одно ведет к другому, а тайны раскрываются лишь спустя много лет… Значит, вы помните Картошечника?

Линда положила нож и вдруг без сил опустилась на стул, шумно заскрипевший на плиточном полу.

— Тогда я была совсем девчонкой… семнадцать лет исполнилось.

— Вы уже были помолвлены с Кевином? С Кевином я здесь встречался; помню, он еще не был женат.

— Мы с ним встречались, — едва слышно ответила Линда.

— И вскоре после того поженились?

Она быстро вскинула на него глаза и тут же опустила голову.

— Мне всегда казалось, — тихо произнес Маркби, — что насильник местный. Кроме того, я убежден, что случаев изнасилования было больше, чем нам известно.

— А сейчас вы тоже так считаете? — без выражения спросила Линда, делая видимые усилия взять себя в руки. — Я бы на вашем месте не…

Маркби наклонился вперед, опершись руками о край стола.

— Знаете, странная вещь, — сказал он словно между прочим, — многие свидетели не дают показаний, потому что считают: то, что они заметили или знают, не имеет значения. Иногда им кажется, будто они вовсе ничего не видели и не слышали… Но когда удается разговорить таких свидетелей, оказывается, что они запомнили массу ценных подробностей!

Линда не ответила, и он продолжал:

— Миссис Джонс, я приехал не для того, чтобы бередить старые раны. И не собираюсь ничего предавать огласке. Но я уверен, что Картошечник по-прежнему здесь, в Нижнем Стоуви, и по-прежнему собираюсь его поймать.

Видимо, в его голосе помимо его воли зазвучали стальные нотки; Линда испуганно дернулась.

— Не волнуйтесь, — продолжал Маркби. — Я ведь сказал, что не собираюсь ничего предавать огласке. Помните, совсем недавно вы пожалели о том, что в тот день не остановились и не поговорили с Эстер Миллар. Вы сказали: возможно, тогда все было бы по-другому, а может, и нет. Но вы правильно поступили, что позвонили в полицию. Следователь сам решит, важно ли то, что вы видели, или нет. Многие, — Маркби улыбнулся, — пытаются предвосхитить события. Они рассказывают то, что нам, по их мнению, захочется узнать, и упускают то, что сами считают не важным.

Линда очень тихо ответила:

— Если… другие женщины, на которых он нападал… не обратились в полицию, то только потому, что они вот уже больше двадцати лет стараются все забыть. Они… эти женщины… ничего не смогут вам рассказать. Никто из них не видел его лица. Они слышали только шаги, сопение, а потом он надевал им на голову ужасный мешок, от которого пахло сырой землей… — Она на миг закрыла лицо руками. — Мистер Маркби! — Голос у нее дрожал, но звучал решительно. — Я ничего вам не расскажу. Я… мне бы хотелось, чтобы вы перестали его искать; я не верю, что вы его найдете. Вы только разбередите старые раны, оживите воспоминания, которые никому не хочется вытаскивать на поверхность. Те женщины, о которых вы тут говорили… молчат не зря. У них на то есть свои причины. Может, в то время у них имелись женихи… и они боялись, что женихи больше не пожелают с ними знаться, раз они так запачкались.

Маркби вовсе не собирался перебивать Линду, которая наконец нарушила молчание, но не смог удержаться:

— Но ведь они ни в чем не были виноваты! Сами женщины не сделали ничего плохого!

— А какая разница? — тихо возразила Линда Джонс. — Результат тот же самый. Наверное, родители сто раз их предупреждали, чтобы не подходили близко к лесу Стоуви, что там небезопасно. А девушки все-таки ходили туда… а потом боялись признаваться. Боялись, что их будут ругать, потому что они ослушались. Да все наверняка обвинили бы во всем самих девушек! — Линда быстро посмотрела на Маркби в упор и тут же отвела глаза. — Выхода нет, — продолжала она. — Особенно когда живешь в такой крошечной деревушке. Наверное, в городе все по-другому. А у нас… тем более двадцать два года назад… Здесь все друг друга знают. Мы ведь живем бок о бок. Тогда никому не хотелось верить, что в нашем Нижнем Стоуви завелся такой… завелось такое чудовище. Всем удобнее было думать, что жертвы сами виноваты. Вам ясно?

Да уж, яснее некуда. Помолчав немного, Маркби спросил:

— Ну а молодой человек… жених, о котором вы говорили… не догадался, что случилось?

Губы Линды дрогнули в подобии улыбки.

— Допустим, догадался. И сказал так: до тех пор, пока никто ничего не знает, и он будет держать язык за зубами, и мне… то есть его невесте… тоже лучше помалкивать. Тогда все забудется.

— И как, забылось?

— Нет, — тихо ответила Линда. — Воспоминания разрастаются, как грибы на трухлявом пне… Они все растут и растут, и запах гнилостный все сильнее, а поделать ничего нельзя — приходится притворяться, будто ничего не было… Проходит время, говорить об этом нельзя, но и забыть тоже нельзя… оно постоянно внутри. Нет, суперинтендент, я не могу говорить о том, что было, и никогда не заговорю!

Маркби покосился на именинный кекс.

— Ах да, — догадалась Линда, проследив за его взглядом, — все может быть, но наверняка не знаем ни я, ни Кевин. Видите ли, в то время мы с ним встречались, и… в общем, все равно собирались пожениться, как только мне исполнится восемнадцать. Так что мы решили, что… если угодно, поторопились.

— Значит, вы с ним еще кое о чем предпочитаете не говорить?

Она снова грустно улыбнулась:

— Как мы можем — тем более сейчас?

Маркби встал.

— Извините, пожалуйста, за то, что побеспокоил вас. — Он замялся. — Просто… Картошечник и мне не дает покоя вот уже больше двадцати лет. Я никогда не забывал о нем. Мне не удалось поймать его после первого нападения, о котором нам стало известно, после нападения на Мэвис Коттер. И потому у него появились новые жертвы… Я считаю, что они на моей совести. Бремя ответственности давит на меня и не хочет отпускать. Чтобы схватить его, я готов идти по любому следу, даже сейчас. До свидания, миссис Джонс!

Дойдя до двери, он вдруг обернулся, потому что ему показалось, что она что-то сказала.

Линда вынула из миски фарш и стала раскатывать его в длинную колбаску.

Не поднимая головы, она тихо повторила:

— У него были руки человека, который привык к тяжелому труду.

— Вы уверены?

— Да! К тому же человека немолодого… Понимаете? Мозолистые, заскорузлые…

Когда Маркби возвращался к машине, старый Мартин Джонс по-прежнему возился в сарае, но заглядывать к старику суперинтендент не стал. Он не собирался покупать «средство передвижения». Маркби сел в машину, доехал до поворота. Неожиданно, вместо того чтобы повернуть налево, к деревне, он выкрутил руль вправо и проехал ярдов двести до того места, где заканчивался асфальт и начинался лес.

Заглушив мотор, Маркби откинулся на спинку сиденья и стал смотреть на деревья под ветром. Мередит, наверное, сейчас у Рут; они ждут его. Ему совсем не хотелось пить чай, есть торты и разговаривать. Его притягивал лес Стоуви — и спрятанная в нем тайна. А все-таки он прав! Смерть Эстер Миллар имеет отношение к старому, полузабытому преступлению. И только одного у него не было — доказательства. Добудет ли он его? И что хуже — совсем ничего не знать или о чем-то догадываться, но не иметь возможности доказать свою точку зрения? И почему убита именно Эстер? Если уж кто-то и должен был умереть, то, скорее, Рут Астон, местная уроженка?

Маркби вышел из машины, хлопнул дверцей и решительно зашагал к перелазу. Спрыгнул на сырую землю и втянул носом воздух, в котором ощущалось приближение дождя. Ветер так шумно завывал в кронах деревьев, что казалось, будто в лесу ревет какой-то зверь. Пришлось насильно гнать прочь мрачные мысли. Маркби с кривой улыбкой вспомнил свои слова, которые произнес в разговоре с Мередит: и тогда, и в сравнительно недавнее время в лесу обитал не дух, а человек. Маркби поднял воротник куртки и зашагал по узкой тропе между деревьями.

Когда машина Алана скрылась из вида, Мередит направилась к церкви. Дверь оказалась не запертой — сегодня Рут уже побывала здесь. Какая Рут храбрая! На крыльце Мередит обернулась и бросила взгляд на «Герб Фитцроев». Хотя на пороге никто не стоял, она заметила, как колышется занавеска. Она не сомневалась в том, что за ней следят, и решила, что заработала еще одну черную метку.

Она толкнула внутреннюю сетчатую дверь. В церкви было прохладно и пахло плесенью; в складках старых гардин и наверху, на выступах и изгибах, куда Рут не дотягивалась с тряпкой, скопилась пыль. На скамье, возле которой нашли Эстер, кто-то поставил вазочку с цветами. Скоро убийство Эстер станет еще одной местной достопримечательностью, войдет в историю; о нем будут рассказывать туристам.

Многочисленные каменные Фитцрои в париках показались ей какими-то сиротливыми, заброшенными и неуместными. Они напомнили Мередит обломки статуи из «Озимандии» Шелли. Все преходяще, подумала она. И славное имя, и богатство, и общественный строй, при котором помещики стояли на верхней ступеньке местной общественной лестницы. Она попробовала представить себе живого сэра Руфуса в парике: вот он важно вышагивает к своему постоянному месту, а местные жители подобострастно кланяются ему — большинство из них во всем зависели от него… А вот в еще более далеком прошлом злобный сэр Хьюберт умасливает епископа и предлагает в качестве выкупа построить церковь: «Ведь ничего лучше и придумать нельзя, верно, ваша милость?» А епископ, понимая, что сейчас можно требовать от Хьюберта всего, настаивает на том, чтобы новая церковь была большой, пышной, прекрасно оснащенной. Если вспомнить прошлое, убийство Эстер в церкви Святого Варнавы кажется даже органичным. Со временем все забудется. Как и прошлые страшные эпизоды, этот тоже станет достоянием истории.

Мередит вышла из церкви. Ветер растрепал ее прическу. Высокая, пышная трава между неухоженными могилами раскачивалась, как колосья в поле. Мередит повернула за угол и, задрав голову, посмотрела на Зеленого человека. Хотя резьба сильно пострадала от времени и непогоды, на каменном лице по-прежнему можно было прочитать злорадство. Мередит передернуло — то ли из-за страшной рожи, то ли из-за того, что ветер проникал под ее тонкую рубашку. Вдруг сзади донесся звук, который невозможно было спутать ни с шумом ветра, ни с шелестом травы, — чье-то хриплое, одышливое дыхание.

Волосы у нее на затылке встали дыбом. Мередит медленно обернулась и огляделась. Сначала ей показалось, будто на кладбище никого нет. Но хрипы не утихали. Мередит поняла, что они доносятся из-за одного старого, замшелого надгробия. Вначале она буквально оцепенела от страха. Что за нечисть пытается выбраться на поверхность? Она урезонила себя: сегодня суббота. Кто бы ни прятался за старой могилой, он, безусловно, принадлежит этому, а не иному миру. Конечно, хрипы слышатся вовсе не из-под земли — они доносятся из-за могилы. Мередит осторожно направилась туда.

За могилой, скорчившись на земле и привалившись спиной к надгробной плите, сидел старый Билли Туэлвтриз. Рядом с ним на земле лежала его палка. Поймав ее взгляд, старик открыл было рот, но тут же оставил попытку заговорить, лишь едва заметно ткнул себя в грудь.

Мередит вспомнила слова Рут о том, что у Билли стенокардия. Она нагнулась над ним:

— Не беспокойтесь, мистер Туэлвтриз! Сейчас вам помогут… У меня есть мобильник, я вызову скорую.

Лицо старика перекосилось от тревоги. Он замахал руками. Рот у него снова открылся, и он прохрипел, но так тихо, что ей пришлось склониться к самому его уху, чтобы расслышать:

— Не хочу… в больницу!

— Вам нельзя здесь оставаться, мистер Туэлвтриз!

— У меня… есть… мои… пилюли. Мне… нужны… только они. — Рука его безвольно повисла вдоль тела; он похлопал себя по карману куртки.

— Они у вас в кармане? — Мередит села на корточки. В пыли и чем-то липком она нащупала какой-то флакончик и вытащила его: — Эти?

Билли кивнул.

Мередит прочла, что написано на этикетке, открыла флакон и вытряхнула на ладонь маленькую белую таблетку.

— Пожалуйста, откройте рот!

Она засунула таблетку между его сморщенными губами.

Напрягшись, старик проглотил таблетку и вскоре просипел:

— Теперь я могу встать, если вы… — Он снова замахал руками.

— Я вам помогу. Смотрите, вот ваша палка, вы можете опереться о памятник.

Каким-то чудом ей удалось поднять старика на ноги. Лицо у него порозовело. Отчетливее, чем раньше, он произнес:

— Со мной бывает… Вот я и присел отдохнуть, а то совсем паршиво было.

— Давайте я провожу вас домой, мистер Туэлвтриз, а потом вызову вам врача.

— У меня есть пилюли, — упрямо повторил старик.

— Да, знаю, и все-таки… в общем, давайте-ка сначала доберемся до дома.

Билли шагал медленно, опираясь на палку и на Мередит. Они вышли на улицу.

— Я вон там живу, — просипел старик, показывая левый ряд коттеджей с общей стеной.

На порог паба вышла Эви.

— Что с вами опять приключилось, дядя Билли? — Ее круглое лицо встревоженно нахмурилось.

— У него приступ стенокардии! — крикнула ей Мередит. — Вы не знаете, кто его лечащий врач?

Эви задумалась:

— Наверное, доктор Стюарт.

— Можно я пока отведу вашего дядю к вам?

Эви посторонилась, пропуская их, но старый Билли прохрипел:

— Я хочу к себе домой!

— Как хотите, — с сомнением ответила Мередит и, обернувшись к Эви, пояснила: — Он хочет к себе домой! Пожалуйста, позвоните в приемную к доктору Стюарту и расскажите, что случилось! Пусть заглянет к мистеру Туэлвтризу!

Эви поморгала, словно обдумывая услышанное, развернулась и ушла. Мередит так и не поняла, согласилась она позвонить врачу или нет.

Короткий путь до дома Билли они проделали со многими остановками. Мередит прислонила старика к стене и постучала в дверь молотком в виде лисьей головы. Никто не открыл.

— Дайлис где-то ходит, — прохрипел старый Билли. — Оставьте меня здесь.

— Не могу, мистер Туэлвтриз. Разве у вас нет ключа от дома?

— Мне ключа не надо. Зайду черным ходом.

Мередит оглядела ряд домиков с общей стеной. Как пройти к черному ходу? Между соседней секцией и следующей она заметила узкий проход, больше похожий на трещину.

— Туда, мистер Туэлвтриз?

Старик кивнул.

— Дайте мне минутку-другую, и я сам доковыляю.

Мередит не могла бросить старика одного в таком состоянии.

— Ждите меня здесь! А я обойду с той стороны и, если черный ход открыт, выйду в прихожую и впущу вас.

— Нет… Дайлис… — начал было Билли, хватая ее за руку, но вскоре выпустил и схватился за грудь. — Вот… опять начинается!

Мередит не стала ждать. Она протиснулась в щель между двумя соседними секциями и вскоре увидела перед собой грязную аллейку. Она очутилась с тыльной стороны домов. От улочки жилище Туэлвтризов отделяла ветхая ржавая металлическая ограда с деревянной калиткой. К калитке был прибит отвратительный талисман — высохший и грязный комок меха, в котором она не сразу признала лисий хвост. Мередит поморщилась. Зачем к калитке прибили лисий хвост? Чтобы отпугнуть нежеланных гостей? Стараясь не коснуться отвратительного предмета, она толкнула скрипучую калитку, прошла по огороду, засаженному почти исключительно капустой. Воняло гнилью.

Толкнув дверь черного хода, Мередит очутилась на кухне. Здесь пахло жареным беконом.

— Дайлис! — позвала она на всякий случай.

Ответа не последовало. Мередит уже направилась в сторону прихожей, как вдруг взгляд ее задержался на кухонном столе. Несмотря на то что старика нужно было срочно впустить в дом, она не смогла удержаться и подошла поближе.

На столешнице на боку лежала старая мятая обувная коробка. Ее содержимое лежало рядом полукругом — ни дать ни взять запасы самки шалашника, которая раскладывает все свои драгоценности, чтобы привлечь самца. Нитка стеклянных бус — стекляшки потускнели, концы нитки грубо оборваны. Очень красивый мужской перстень с печаткой. Еще одно кольцо с большим фальшивым камнем. Одна жемчужная сережка. Женские наручные часики. Медный браслет. Синяя пластмассовая заколка-«бабочка»…

На кухне казалось неестественно тихо. Мередит осторожно взяла в руки перстень с печаткой. Дорогой, тяжелый… На печатке она увидела выгравированные готические буквы «С. Г.».

Она осторожно положила перстень на место, как будто он мог разбиться. Двигаясь как сомнамбула, вышла в прихожую и открыла парадную дверь. Старый Билли по-прежнему стоял, прислонившись к дверному косяку, как она его и оставила.

— Заходите, мистер Туэлвтриз… — Ей показалось, что голос звучит словно издалека.

Она взяла его под руку. Из прихожей, подумав, повела его направо, в крошечную гостиную окнами на улицу.

Старый Билли сел в кресло и со вздохом откинул голову на спинку.

— Сейчас мне полегчает. Вам не нужно оставаться. Дайлис скоро вернется… Вряд ли она ушла далеко.

— Вы уверены?

— Уверен! — Он поднял палку и ткнул ею в сторону двери. — Идите-идите! Дайлис далеко не ходит. Наверное, выскочила к соседке. Пилюли у меня под рукой… Мне уже лучше. Посижу немножко, все и пройдет.

Мередит вышла и плотно закрыла за собой парадную дверь. Посмотрела налево, направо, но не увидела на улице никого, кроме незнакомой пожилой женщины. Судя по возрасту, вряд ли это Дайлис, дочь старого Билли. Женщина вошла в другой дом и закрыла за собой дверь. Дайлис ходит убирать к Рут Астон. Может, она и сейчас там?

Мередит задумалась; она не знала, куда бежать, голова шла кругом. Ради старого Билли надо бы сбегать в паб и передать Эви, что она оставила мистера Туэлвтриза дома одного. Неплохо бы проверить, вызвала ли Эви врача. Но на это сейчас нет времени! Важнее всего ей сейчас найти Алана, причем как можно скорее. Надо, чтобы он попал в дом Туэлвтризов до того, как придет кто-то еще. Дайлис, Эви, доктор Стюарт… да кто угодно. Любой из них может убрать со стола то, что там лежит. Алан должен увидеть все в том же виде, в каком увидела она.

Алан поехал на ферму «Зеленый Джек». Мередит долго рылась в сумке и, наконец, нашла мобильник, но дозвониться ей не удалось: «Абонент недоступен…» Она сунула телефон назад в сумку и задумалась. Если она пойдет ему навстречу, к лесу Стоуви, возможно, встретит его на обратном пути. Мередит зашагала по улице.

Вскоре жилые дома остались позади; тропа вилась между каменными оградами. На горизонте нависал темный, враждебный лес. Ветер ерошил волосы. На лицо упали первые капли дождя. Мередит ускорила шаг.

Глава 15

Вскоре она поняла, что до леса не так близко, как ей показалось. С трудом бредя навстречу ветру по ухабистой проселочной дороге, Мередит заметила, что лес все время удаляется, как мираж. Машины Алана, едущей навстречу, как она надеялась, все не было. Чем дальше она уходила от Нижнего Стоуви, тем пустыннее делалось вокруг. В чистом поле свистел ветер; его порывы били в лицо, трепали одежду. Даже овцы в поле испуганно жались друг к другу. Капли дождя падали чаще и стали крупнее. У Мередит даже косынки не было; она поняла, что промокнет насквозь. Вместе с тем она спиной чувствовала, что за ней кто-то следит. Она то и дело оглядывалась через плечо, но дорога позади была так же пустынна, как и впереди. Пару раз ее внимание привлекли овцы, которые вдруг начинали громко блеять и в страхе метаться по полю. Может быть, они пугались, увидев ее? Правда, непонятно почему. И все же она никак не могла избавиться от неприятного чувства, что за ней следят. Кто? Только овцы. Несколько коров безмятежно лежали на траве и мерно жевали жвачку. Они совсем не интересовались одинокой фигурой, спешащей куда-то по дороге. Мередит сердито приказала себе: «Соберись!»

Поняв, что сегодня ей суждено промокнуть, Мередит смирилась. Капли текли по лицу, рубашка и джинсы липли к телу. Мередит решительно шла вперед широким шагом. Она, наверное, установила личный рекорд скорости, но к неудобству добавилось разочарование оттого, что она так и не увидела знакомую машину. Где Алан? Сколько он намерен пробыть на той ферме?

Впереди показался поворот и деревянный указатель. Наконец-то! Она прочла слова «Ферма „Зеленый Джек“» и свернула на грязную проселочную дорогу. Вскоре путь ей преградили деревянные ворота, которым она обрадовалась, как беженец — пограничному посту. Правда, во дворе фермы никого не оказалось; хуже того, машины Алана она не увидела. Сердце у нее упало. Где же он? Она не встретила его на единственной дороге, ведущей назад, в деревню. Алан как будто дематериализовался. Она осторожно зашагала по двору, стараясь не наступать на коровьи лепешки. Правда, туфли все равно измазались зловонной слизью.

Она позвонила, ей открыла женщина лет сорока и с удивлением воззрилась на Мередит.

Понимая, что ее вид и появление из ниоткуда, наверное, требуют объяснения, но не в силах ничего объяснить, Мередит просто спросила:

— Суперинтендент Маркби здесь?

По-прежнему изумленно глядя на Мередит, женщина покачала головой:

— Нет, он уехал… минут десять назад.

— Уехал?! — невольно вскричала Мередит, не веря собственным ушам. — Но я не встретила его на дороге, ведущей в деревню!

Женщина поморгала глазами.

— Может, зайдете? — предложила она. — Вы здорово промокли! — Она посмотрела за спину гостье. — Где ваша машина?

— Я… пришла пешком. Нет, спасибо, я не зайду. Я приехала сюда с Аланом… с суперинтендентом, и мне очень нужно его найти.

Хозяйка снова удивленно прищурилась:

— Может, он еще вернется… Если хотите, я отвезу вас назад в деревню. Вы тоже из полиции?

— Нет. — Мередит отбросила со лба мокрую челку. — А вы уверены, что он уехал? Не где-нибудь на ферме?

— А машина его здесь?

— Нет.

— Значит, уехал.

Разговор зашел в тупик; Мередит в отчаянии спросила:

— Куда же он мог поехать? — Она все еще надеялась, что Алан где-нибудь здесь.

Женщина посмотрела на нее как-то странно.

— Раз вы не встретили его на дороге, он, должно быть, повернул направо, к лесу.

К лесу! Ну конечно, лес его притягивает. Лес и… Картошечник!

— Спасибо! Извините, что побеспокоила… — промямлила Мередит и повернулась, собираясь уходить.

— Не ходите туда! — воскликнула женщина. — Там совсем не место… для прогулок, тем более если вы женщина и одна.

— Мне нужно срочно найти его, у меня к нему дело.

Женщина встревоженно смотрела на нее. Поняв, что Мередит все равно уйдет, она сказала:

— Ну, если вам непременно надо в лес, погодите… я вам хоть зонтик дам! — Она протянула Мередит старый зонтик. — И все же лучше подождите его… да хоть у поворота. Если даже он в лесу, он все равно будет на обратном пути проезжать мимо и увидит вас… Совсем не обязательно идти до самого леса.

Мередит не усмотрела логики в рассуждениях хозяйки. Если Мередит не пойдет в лес, а останется ждать Алана у поворота, она все равно промокнет… Да она и так уже вымокла до нитки! Даже в зонтике сейчас нет необходимости. Правда, его предложили от чистого сердца, отказываться невежливо…

— Спасибо за зонтик, — задыхаясь, проговорила Мередит. — Я не могу ждать!

Она поспешила во двор, зная, что женщина стоит на пороге и смотрит ей вслед с тем же встревоженным видом.

Большой, старомодный зонт укрыл ее от дождя, но ей не стало легче. Ветер постоянно дергал его, угрожая вывернуть наизнанку. Если Мередит опускала его, встречные порывы ветра толкали ее назад. Добравшись до поворота, Мередит не выдержала, сложила зонтик и прислонила к деревянному указателю, а сама затрусила к лесу. Все равно она уже промокла насквозь, и дождь был ей нипочем.

Наконец она добралась до опушки. Наконец-то она увидела долгожданную машину Алана. Но самого Алана в машине не оказалось; подергав дверцу, она убедилась в том, что машина заперта. Она снова попробовала дозвониться до Алана — и снова безрезультатно. Он ушел в лес, и связаться с ним невозможно. Должно быть, здесь «мертвая зона». Можно прождать его на опушке неизвестно сколько… Не лучше ли пойти в лес за ним? Между деревьями, по крайней мере, нет такого ветра. Однако, если она пойдет в лес, ее ждет другая опасность. Они с Аланом могут разминуться! Что, если, вернувшись, она увидит, что он уже уехал? Мередит вырвала из блокнота страничку и написала на ней: «Я в лесу. Подожди меня!» Записку она сунула под дворник. Потом, немного приободрившись, дошла до перелаза и вскоре очутилась под деревьями.

В лесу действительно не было ветра; только дождь тихо шуршал наверху, в кронах деревьев. Время от времени отдельные капли добирались донизу и падали ей на голову. Мередит приложила руки ко рту и крикнула:

— Алан!

Ее голос заглушали деревья и толстый ковер из сосновых иголок. Она прошла чуть дальше по узкой оленьей тропе и снова покричала — с тем же результатом. Но ведь вряд ли Алан зашел далеко! Интересно, куда он направился? Мередит предположила, что к тому месту, где доктор Морган обнаружил кости. Трудность заключалась в том, что она не знала, где находится то место.

Поле и лесная опушка остались у нее за спиной; она все больше углублялась в лес. Вдруг она насторожилась. Ей все время казалось, будто за ней следят чьи-то глаза. Впечатление, возникшее еще на дороге, в лесу стало острее. Она круто развернулась кругом. Ничего! И все же странное ощущение не отпускало. Наконец она определенно поняла: она не одна. Что-то — или кто-то — крадется за ней! Нервы у нее были на пределе; она покрылась гусиной кожей. Она никого и ничего не видела и не слышала, только ощущала чужое присутствие. Невольно она замедлила шаг и передвигаться начала осторожнее — высоко задирая ноги и постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Видимо, в минуту опасности в ней проснулись первобытные инстинкты. Инстинкт выживания, инстинкт охотника и дичи… Сейчас она стала и тем и другим; она охотилась на Алана, а на нее, в свою очередь, охотился… кто? Она пожалела о том, что не захватила в лес зонтик. У нее было бы хоть какое-то оружие против неизвестного врага!

Она снова позвала Алана по имени, стараясь не выдавать страха. Ей показалось, будто вдали кто-то отозвался, и сердце екнуло от облегчения. Он где-то впереди. Он не ушел далеко. Она не одна, с ней Алан!

А потом справа хрустнула ветка, на которую, видимо, наступила чья-то нога. Мередит застыла на месте; сердце в груди бешено забилось.

— Кто здесь? — крикнула она.

Тишина. Мередит вспомнила, что в лесу Стоуви водятся дикие звери. Может, олень? Да, почти наверняка. Тяжело дыша, она зашагала дальше. Алан там, впереди! Она повторяла эти три слова, как мантру. Он услышал ее зов. Он наверняка сейчас к ней придет!

Преследователь тоже ускорил шаг, хотя Мередит по-прежнему никого не видела. Она только слышала, как хрустят ветки. Один раз ей показалось, будто она слышит чье-то прерывистое дыхание. Нет, наверное, показалось, твердила она себе.

Неожиданно она вышла из-под деревьев на открытое место. Деревья закончились так внезапно, что Мередит растерялась. Она стояла на краю оврага. Если у нее за спиной кто-то прячется, теперь она вся на виду. Как коза, за которой крадется тигр… Мередит посмотрела вниз. На дно оврага вели многочисленные оленьи тропы. Совершенно невозможно угадать, побывал ли здесь Алан, а если побывал, то куда потом пошел. Она в последний раз отчаянно крикнула:

— Алан!!!

И вдруг на нее кто-то бросился, вырвавшись из-за темных стволов. Мередит развернулась, механически закрыв голову рукой. Неизвестный преследователь больше не скрывался! Увидев, кто на нее напал, Мередит пришла в замешательство и испугалась. Оказывается, за ней гналась немолодая толстуха в широких брюках и ветровке. Волосы у нее были странного розово-оранжевого цвета; она наступала на Мередит, вытаращив глаза, разинув рот и размахивая ножом для нарезания мяса.

Нож едва не задел плечо Мередит. Толстуха снова занесла руку для удара. Мередит схватила ее за кисть и попыталась выкрутить, но женщина оказалась сильной, невероятно сильной. Напрягая все силы, Мередит оттолкнула ее и, уклонившись от очередного удара, бросилась назад, под деревья. Она была моложе и здоровее. Ей казалось, что она без труда обгонит странную толстуху. Но деревья, которые до сих пор укрывали ее, вдруг перешли на сторону противницы. Мередит споткнулась о торчащий из земли корень, некоторое время балансировала, размахивая руками, и все же упала ничком на ковер из сосновых иголок. Перекатившись на спину, она подняла голову и увидела, что толстуха снова нависает над ней и замахивается ножом. Круглое лицо расплылось в злорадной ухмылке.

И вдруг к ним метнулась еще одна большая тень. Испуганной Мередит показалось, что на нее набросился еще один страшный призрак — громадный зверь из параллельного мира или из Средневековья. Всмотревшись, она поняла, что перед ней лохматый черный пес размером с шетландского пони, с висячими ушами и вываленным языком. Во мгновение ока пес пересек полянку и набросился на толстуху.

От неожиданности та рухнула как подкошенная. Нож выпал из ее рук и приземлился совсем рядом с Мередит. Та поспешно схватила его и кое-как поднялась на колени. Пес положил большие лапы на грудь упавшей толстухи, приковав ее к земле, и радостно вылизывал ей лицо. Беспомощная женщина, не в силах уклониться от грубых собачьих ласк, грязно ругала животное, тщетно пытаясь его отпихнуть.

Из-за деревьев показалась знакомая фигура в длинной юбке, свитере всех цветов радуги, неряшливой телогрейке и прозрачной накидке от дождя. Она тоже бросилась к ним, крича:

— Роджер! Роджер! Фу! Плохой пес!

— Нет! — закричала Мередит. — Пусть остается на месте!

Мюриэль Скотт затормозила рядом с ней и спросила:

— Почему?

Мередит показала ей нож:

— Она пыталась меня убить! Она убила Эстер!

Миссис Скотт вгляделась в лежащую на земле фигуру.

— Кто, Дайлис?! Зачем?

Мередит, тяжело дыша, ответила:

— Я видела кое-что у нее на кухне… это была коллекция Картошечника!

— Правда? — спросил мужской голос.

Все обернулись. К ним широким шагом приближался Алан Маркби.

Первым делом он подскочил к Мередит и схватил ее за плечи:

— Ты не ранена?

— Нет, нет! — Она ткнула дрожащим пальцем в угрюмую Дайлис, по-прежнему лежащую на земле. — Она… она до смерти меня испугала!

— Все кончено. Я ею займусь, — сказал Алан, и Мередит сразу успокоилась.

Алан протянул руку, Мередит отдала ему нож. Она смутно помнила, что держать его надо за самый кончик лезвия. Алан вынул из кармана платок и старательно обернул рукоятку.

— Ладно, Дайлис, — сказал он. — Если миссис Скотт будет так любезна и отзовет Роджера, вы можете встать. Потом мы все вернемся в Нижний Стоуви и побеседуем с вашим отцом.

Обратная дорога в Нижний Стоуви была очень странной. Они возвращались в машине Алана. Мюриэль заявила, что Роджера в машину не пустит, и повела его домой пешком. Подумав, Мередит объявила, что уже достаточно исцелилась от страха и способна провести машину черепашьей скоростью до деревни. Маркби устроился на заднем сиденье рядом с Дайлис Туэлвтриз. Она не произнесла ни слова. Лицо ее было совершенно бесстрастным. Сидела, сложив на коленях натруженные руки, и смотрела прямо перед собой. Маркби заранее позвонил Дэйву Пирсу и приказал ждать их у дома Туэлвтризов, но Пирсу нужно по крайней мере двадцать пять минут, чтобы добраться туда.

Когда приехали, Маркби вышел первым.

— Алан… — Мередит положила руку ему на плечо. — Я увидела старика на кладбище… похоже, у него был приступ стенокардии. Мне пришлось проводить его домой… Возможно, он сейчас будет не в состоянии отвечать на вопросы.

Маркби кивнул:

— Посмотрим. Ключ! — сухо бросил он, поворачиваясь к Дайлис.

Та мрачно достала ключ из кармана куртки.

— Пожалуйста, откройте дверь.

Дайлис снова угрюмо повиновалась.

— Войдите первой. И передайте отцу, что мне нужно с ним поговорить.

Дайлис посмотрела на него в упор и по-прежнему молча вошла в дом. Они вошли следом за ней и остановились в узкой прихожей.

Дайлис направилась в гостиную. Маркби и Мередит услышали, как она зовет: «Отец!» Ответа не последовало; через некоторое время они снова услышали ее шаги.

Алан тихо выругался себе под нос и вытянул руку, собираясь толкнуть дверь гостиной.

Дайлис загородила ему дорогу. Лицо у нее расплылось в прежней злорадной гримасе.

— Теперь вы уж с ним не поговорите, — заявила она. — Ни сейчас, ни потом! — Глаза ее насмешливо сверкнули.

Маркби прошел мимо. Старый Билли по-прежнему сидел в кресле, где Мередит его оставила. Палка стояла между коленями, правая рука лежала на подлокотнике. Под креслом, на ковре, валялся флакончик с лекарством; все таблетки высыпались. Глаза у старика уже остекленели.

Маркби шумно вздохнул. В конце концов Картошечник все же ускользнул от него!

Дайлис у него за спиной злорадно заметила:

— Вот видите? Я же вам сказала… Вам его уже не поймать!

Глава 16

Кто-то кашлянул, и все невольно вздрогнули.

На пороге стоял молодой человек в спортивной куртке с медицинским саквояжем в руках.

— Доктор Стюарт, — представился он. — Пришел к мистеру Туэлвтризу.

— Ваш пациент там, — показал Маркби. — Но боюсь, вы немного опоздали.

Опоздал не только врач — опоздали они все!

Стюарт издал какой-то невнятный звук и поспешил в гостиную.

Когда он поравнялся с Дайлис, она снова подала голос:

— Доктор, спешить ни к чему. Он будет ждать вас.

Ее голос заглушил шум подъехавшей машины. Маркби услышал голос Пирса:

— Суперинтендент! Вы здесь?

Маркби вышел в прихожую; Пирс нагнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку. За ним в дом вошла Джинни Холдинг. Констебль в форме остался на крыльце.

— Где она? — сразу спросил Пирс.

Маркби дернул головой в сторону гостиной.

— Она там, с отцом, который только что умер. Пожалуйста, обращайтесь с ней поделикатней. И все-таки, по-моему, можно не сомневаться в том, что мы нашли убийцу Эстер Миллар. Ну а что касается мотива… думаю, сейчас все и выяснится.

Из гостиной вышла бледная Мередит.

— Это я во всем виновата… Я не должна была оставлять беднягу одного! Но он настаивал. Уверял, что дочь скоро вернется. Я попросила Эви из «Герба Фитцроев» вызвать доктора Стюарта, а сама… мне так нужно было найти тебя и рассказать о том, что я увидела на кухне… Кстати, оно еще там?

Маркби чертыхнулся и бросился на кухню. На столе ничего не было. Он выругался еще раз — гораздо громче.

Мередит подошла к нему вплотную, осмотрела пустой стол и заметила:

— Я и правда все испортила! Надо было остаться здесь, дозвониться тебе, присматривать за Билли и убедиться, что коробка никуда не делась… Извини!

Он ссутулился.

— Не извиняйся. Ты поступила вполне естественно — ведь ты пережила сильное потрясение. Коробку спрятала либо Дайлис, прежде чем погналась за тобой, либо сам старик. Будем надеяться, что старик. Правда, он не мог далеко убрать улики; возможно, его коллекция до сих пор где-то в доме. Ну а если ее унесла Дайлис… она могла спрятать ее где угодно между домом и лесом Стоуви. Нетрудно догадаться, что произошло. Она вернулась домой через несколько секунд после того, как ты оставила ее отца, услышала от него, что ты проводила его домой, и зашла черным ходом, через кухню. Дайлис сразу поняла, что ты увидела коробку и обязательно расскажешь мне о ней. Она бросилась за тобой в погоню, рассчитывая перехватить тебя до того, как ты найдешь меня.

— И чуть не перехватила. — Мередит вздрогнула всем телом.

— Да, — помрачнел Алан. — Я тоже не догадался вовремя… Всю прошлую неделю я думал о Картошечнике, но убедился во всем окончательно только после разговора с Линдой Джонс. Картошечником, который орудовал здесь двадцать два года назад, был старый Билли Туэлвтриз. Только одного я не учел: Дайлис все знала — знала давно!

— Знала — и молчала?! — недоверчиво спросила Мередит.

— А ты поставь себя на ее место! Она живет в этой деревне. Податься ей больше некуда. И потом, двадцать два года — долгий срок. Наверное, она считала, что все давно забыто! — Маркби покачал головой и продолжал:

— Знаешь, когда видишь перед собой старика, трудно представить, что когда-то он был моложе, и еще труднее представить его в роли преступника, насильника… Все видели в старом Билли хромого старого сплетника с больным сердцем и одышкой. В чем его можно было заподозрить? Видимо, когда мы двадцать два года назад допрашивали всех местных жителей, то беседовали и с ним, но за долгие годы он так сильно изменился, что я его не вспомнил. Мартина Джонса я увидел в конюшне, на ферме — как и тогда. Ну а вдали от привычной обстановки… Теперь я понимаю, что совершил ошибку дважды — и тогда, и сейчас. Мне казалось, что насильник должен быть сравнительно молодым мужчиной, от двадцати до тридцати лет. А ведь Рут совсем недавно сказала очень важную вещь, только я вовремя ее не понял! Помнишь, она говорила о своей встрече с Саймоном Гастингсом? Так вот, по ее словам, выбежав из леса, она едва не столкнулась со старым Билли Туэлвтризом. Только, как она справедливо заметила, он тогда был гораздо моложе, совсем не «старый». Ему было всего лишь под шестьдесят, он был крепким и здоровым. Он работал на поле, принадлежащем Мартину Джонсу, а поле ведь граничит с лесом! Увидев его на опушке, никто ни в чем его бы не заподозрил. И Рут не заподозрила… Он, можно сказать, находился на своем рабочем месте!

— Рут! — воскликнула Мередит. — Должно быть, она сейчас гадает, куда мы запропастились!

Выбежав из дома, они увидели, что сержант Холдинг усаживает Дайлис в полицейскую машину.

— Передайте инспектору, что мы идем к миссис Астон, — велел сержанту Маркби.

Дайлис подняла голову; впервые за все время на ее невыразительном лице появились следы чего-то человеческого. Она горестно покачала головой и уныло вздохнула.

— Передайте миссис Астон, — сказала она Мередит, — что мне очень жаль. Но тут уж ничего нельзя было поделать… Ее подруга видела то же, что и вы.

— Хотите сказать, Эстер Миллар видела коробку с трофеями вашего отца? — спросил Маркби. — Дайлис, где она сейчас?

— Не знаю, — злорадно ответила Дайлис. — Спросите лучше у папаши!

Желваки заходили у Маркби на скулах, но ответил он спокойно:

— Зачем мисс Миллар в то утро заходила к вам?

— Варенье принесла. — Дайлис презрительно шмыгнула носом. — Вечно она его варила!

— Варенье! — воскликнула Рут. — Ну конечно! Вот что Эстер держала в руках, когда пришла сказать, что уходит! Банку варенья… Она часто кого-то угощала, и я не обратила на нее никакого внимания. Начисто забыла, что она держала в руках, но теперь припоминаю: она стояла вон там и держала банку. Правда, Эстер тогда не сказала, что идет к Туэлвтризам, потому что… я и так знала! Ведь я сама ей предложила… — Голос у Рут дрогнул. Помолчав, она тихо спросила: — Значит, ее все-таки убила я? Во всяком случае, косвенно… Я ведь сама предложила ей зайти к Билли и самой занести ему варенье! Из-за того, что она зашла к нему домой, она нечаянно наткнулась на коробку с его жуткой коллекцией…

— Даже если она и увидела коробку, откуда она могла знать, что это такое? — возразила Мередит. — Увидела просто груду хлама: нитку бус, мужской перстень с печаткой и так далее.

— Мужской перстень?! — нахмурился Маркби.

— Да, я сразу поняла, что он отличается от всего остального. Другие безделушки принадлежали женщинам: бусы, сережка, заколка для волос. А перстень был большой, тяжелый, явно мужской… — Мередит опасливо покосилась на Рут. — На нем были выгравированы инициалы «С. Г.». — Обернувшись к Маркби, она добавила: — Я собиралась рассказать тебе, только не успела.

— Я подарила этот перстень Саймону, — тихо сказала Рут. — А перед тем как подарить, показала Эстер… Она не могла не узнать его! Эстер ведь помнила, что в лесу нашли кости. Я рассказывала ей о том, что в тот день встретилась с Саймоном. Она знала, что перстень принадлежал ему, и наверняка дала понять, что обо всем догадалась!

— Но она не знала, как перстень попал в коробку, — возразил Маркби после того, как Рут замолчала. — Старый Билли наверняка притащил перстень из лесу. Но как он к нему попал? Снял ли он его с пальца человека, которого нашел мертвым? Или с убитого им человека? От Билли Эстер пошла в церковь и, встав на колени, стала молиться, ища совета. Она знала, Рут, что должна рассказать обо всем вам. И знала, что вы должны обо всем сообщить в полицию. С вашей стороны потребовалось бы немалое мужество. Все узнали бы о ребенке… Всю жизнь Эстер защищала вас, как много лет назад, когда вы забеременели. Видимо, Эстер не представляла, как ей защитить вас сейчас… Дайлис пошла за ней в церковь. Возможно, увидев ее, Эстер обернулась, но вряд ли испугалась — даже после того, что увидела в их доме на кухне. Дайлис она знала давно и хорошо. Может быть, решила, что Дайлис ни при чем и не знает, откуда у ее отца перстень с печаткой.

Рут поерзала на диване, куда села, когда Маркби заговорил.

— До сих пор не верится, — призналась она. — А может, и напрасно я… В Нижнем Стоуви Туэлвтризов всегда недолюбливали. Странно, правда? В каждой деревне есть такая семья… Их терпят, но недолюбливают…

— Видимо, не без причины, даже если об этой причине никто не говорил вслух. Может, старый Билли считался местным пьяницей?

— Пить он, конечно, пил, но вряд ли больше, чем соседи… Не знаю. — Рут прикусила губу. — Правда, я припоминаю вот что. Он всю жизнь был склонен к насилию. В наши дни такое называют «домашним насилием». А раньше, наверное, сказали бы просто: он бил жену и детей смертным боем. Его жена часто ходила вся в синяках. И дочери тоже приходили в школу избитые… Видимо, не настолько сильно, чтобы учителя забеспокоились. Ну а если следы были слишком заметны, дети, наверное, сидели дома, пока синяки не сходили. Дайлис тоже иногда пропускала по нескольку дней. Когда приходила, всегда говорила, что простудилась, хотя я ни разу не видела, чтобы у нее был хотя бы насморк.

— В школу… — задумчиво протянул Маркби. — Дайлис и Сандра Туэлвтриз, две рыжеволосые девочки!

— Да, — удивленно ответила Рут. — Они и правда были рыжие… Сейчас-то Дайлис красится, потому что рано начала седеть. — Она удивленно посмотрела на Маркби: — Откуда вы знаете?

— Догадался, — уклончиво ответил он, вспоминая семейные фотографии на каминной полке в доме Туэлвтризов. Трое детей, и все рыжие! А потом еще Сандра в Диснейленде… На фоне заката кажется, будто у нее на голове пожар!

Защитнику, которого Дайлис выделили по закону, бледному и серьезному молодому человеку, приходилось нелегко.

— Моя клиентка дала согласие откровенно и без утайки отвечать на ваши вопросы. Тем не менее мой долг — напоминать ей о ее правах, когда она не обязана отвечать.

— Все правильно, — сухо ответил Пирс и осторожно потрогал снова занывший больной зуб кончиком языка.

Сидящая рядом Джинни Холдинг смерила его понимающим взглядом.

Пирс заставил себя отвлечься от зуба и сосредоточиться на деле.

— Хорошо, Дайлис. Давайте начнем с самого начала. Когда вы поняли, что именно ваш отец насиловал женщин двадцать два года назад?

— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос! — поспешно вмешался адвокат, поворачиваясь к Дайлис. Пирсу он пояснил: — Вы не можете доказать, что на женщин нападал именно мистер Туэлвтриз. С чего моя клиентка должна считать, что Картошечником был он?

— Коробка, — буркнул Пирс.

— Какая еще коробка? Судя по всему, она исчезла. Но даже если бы нашлась… — адвокат позволил себе усмехнуться, — что она доказывает? В ней лежали разрозненные вещи, которые ее отец мог найти где угодно. Мог подобрать с земли, мог найти в лесу…

Пирс тихо застонал. Наверное, сегодня не его день. Опять не везет!

Но Дайлис предпочла не послушать совета адвоката.

— Ничего я не «поняла», как вы говорите. Про папашу я всегда знала. Все началось, когда мать слегла. Ничего не могла делать, даже себя не обслуживала. Ни помыться, ни поесть толком. Тогда ее сильно разнесло, и папаша на нее взъярился. Бывало, стоит на пороге спальни и кроет ее последними словами… Правда, пальцем ее не тронул — уж за этим я следила. Я тогда приехала домой после того, как муж меня бросил. Сбежал с барменшей, нахальной шлюхой, — она работала в деревенском пабе. Теперь-то мне не жалко; как говорится, ей — удачи, а ему — скатертью дорога. Податься мне было некуда, вот и пришлось вернуться к родителям. Мама лежала прикованная к постели… Кому-то надо было ходить за ней, да и за ним приглядывать, старым паскудником. Потом, как дома все вроде наладилось, он и начал охотиться в лесу.

— Миссис Пуллен! — взмолился адвокат. — Вы поступаете неразумно, и в ваших признаниях нет никакой необходимости!

— Дайлис, как вы относились к отцу? — негромко спросила Джинни Холдинг.

— Старый он козел! А когда был молодой, был молодым козлом. Мы все, дети, его до смерти боялись. Бывало, попадешься ему на глаза, а он раз — и затрещину! А уж когда возвращался из паба под мухой, то поднимался наверх, выволакивал нас из кроватей и избивал.

— Дайлис, когда он поднимался к вам в спальню, то только избивал вас? — тихо спросила Джинни.

Дайлис удивленно вытаращила глаза:

— А что, мало разве? Мать, бывало, виснет у него на руке, просит оставить нас в покое, а он как развернется, да как врежет ей кулаком в лицо! Мой брат Уильям — его еще называют «молодым Билли» — в семнадцать лет уехал из дома, поступил во флот. Сестра вышла за военного и уехала с мужем в Германию. Ну а я, похоже, вытянула короткую соломинку… — Дайлис не мигая посмотрела на Пирса. — И по-прежнему его боялась, хоть и стала старше. Пусть он меня больше и не бил, а я все равно боялась! Он ведь знал, чем меня уесть. Я жила в его доме, а больше мне некуда было податься… Вот и приходилось терпеть.

Дайлис замолчала и уставилась на свои руки, лежащие на столешнице.

— Я знала, когда он забавлялся в лесу… Чуяла по запаху, когда он возвращался. И одежду его видела, кровь застирывала… А он мне показывал вещи, которые отбирал у тех девушек… Хвастался! Видел, что я боюсь, и радовался. Наверное, тому, что мог мне подробно рассказывать про свои мерзости, а я ничего не могла поделать. Говорю же — старый козел… Ну а я вначале больше заботилась, чтобы мама ничего не узнала. С ним у нее была собачья жизнь, да под конец она сильно мучилась. В общем, пожалеть тех девушек у меня даже времени не оставалось.

Джинни Холдинг спросила:

— А к вам он с определенными целями не приставал?

Дайлис перевела немигающий взгляд на Джинни:

— В этом смысле я его не интересовала. Он все время обзывал меня «дылдой». Я нужна была, чтобы готовить и прибирать в доме.

— И тем не менее вы с ним жили под одной крышей. Как вы сами только что сказали, ничего с ним поделать вы не могли. Было бы неудивительно, если бы он воспользовался своим положением… Вы понимаете, о чем я?

— Понимаю! — Дайлис плотно сжала губы и замолчала. Глаза у нее сделались пустые.

Пирс незаметно ткнул Джинни в бок; ему казалось, что давить на Дайлис дальше нет смысла.

— Что случилось после того, как умерла ваша мать? — спросила Джинни.

Дайлис прищурилась и метнула на нее подозрительный взгляд:

— После ее смерти-то? А что мне было делать? Я осталась, готовила ему и прибирала в доме. Ни одного слова благодарности от него не слышала. Мне ведь податься было некуда, а пока папаша был жив и занимал тот дом, у меня оставалась крыша над головой. Я знала, что старый мистер Джонс не вышвырнет папашу из дому, и молодой Кевин тоже не вышвырнет — хотя бы до тех пор, пока жив его отец. Но старый Мартин Джонс ведь тоже не молодеет. Наверное, после его смерти Кевин и выгнал бы нас на улицу… Ну а если бы папаша раньше помер, тогда совсем просто. Я-то ведь никто. Дом снимал папаша. Ни в какую не соглашался переехать в дом престарелых… Даже в больницу ложиться не хотел. Вот я и вела его хозяйство да заботилась, чтобы он не помер раньше времени — вроде как это в моих интересах было, верно? — Ее маленькие глазки снова впились в лицо Пирса.

На инспектора навалилась огромная тоска.

— Ладно, — сказал он. — Расскажите о Саймоне Гастингсе.

— Папаша его не убивал! — пылко вскричала Дайлис. — То есть не убивал специально, как вы думаете. Там несчастный случай вышел… Так уж получилось!

— Продолжайте!

Дайлис замолчала и смотрела на Пирса, словно ждала, что тот кивнет в знак согласия.

— Как произошел несчастный случай? — уточнил Пирс.

Адвокат снова вмешался:

— Моя клиентка не может ничего сообщить по данному поводу, потому что не знает. Она не присутствовала при смерти Саймона Гастингса!

— Я знаю, что мне рассказывал папаша! — грубо возразила ему Дайлис.

— Да, миссис Пуллен, но вы не знаете наверняка, что все было именно так. Все произошло не на ваших глазах… Возможно, в рассказе вашего отца имелись неточности.

— Хотите сказать, он мне врал? — Дайлис смерила адвоката гневным взглядом. — Ну, и что мне прикажете делать? Сидеть, закрыв рот на замок, и пусть легавые думают, что папаша прикончил туриста? Так вот, он его не убивал. Сам мне так сказал, и я ему поверила. С чего я взяла, что он не соврал? Да с того, что он перепугался тогда прямо до смерти! Все вышло совсем не так, как он рассчитывал… Вы не знали папашу, а я знала. Вы не видели его в тот вечер, когда он пришел домой и рассказал про туриста, а я видела. Весь трясся от страха и побелел, как простыня!

Дайлис снова повернулась к Пирсу и Холдинг:

— На опушке папаша встретил мисс Паттинсон — ее тогда так звали. Говорит, выбежала из леса вся в слезах. Что на нее не напал Картошечник, папаша точно знал, ведь он сам и был Картошечником! Он спросил, почему она плачет, а она ему: мол, тоскую по матери. Ее мать тогда как раз померла. Но папаша ей не поверил. Ему стало любопытно. Он пошел в лес и набрел на того малого, на туриста. По папашиным словам, выглядел парень странно, как будто расстроен чем-то и злится. Папаша спросил, не из-за него ли плакала мисс Паттинсон. А парень набросился на него — на папашу-то! — с кулаками. Нашел тоже с кем связываться! Ну, папаша и врезал ему в ответ. Турист упал и ударился затылком об упавшее дерево. И все — на месте помер. Как папаша увидел, что турист коньки отбросил, перепугался. Наломал веток, набросал на тело и пошел домой. А ночью вернулся на то место с лопатой и закопал его. Уж это-то я знаю точно, — добавила Дайлис, мрачно покосившись на своего адвоката, — потому что помогала ему! Он взял меня с собой.

Адвокат в отчаянии взмолился:

— Миссис Пуллен, вы хоть понимаете, что…

Дайлис развернулась к нему:

— И нечего называть меня миссис Пуллен. Я — Дайлис Туэлвтриз. Под такой фамилией родилась, да так и осталась.

— Вы развелись с мистером Пулленом? — спросила сержант Холдинг.

Дайлис смерила ее презрительным взглядом:

— Чего ради? Он от меня сбежал. Какой мне смысл хлопотать, разводиться?

— Значит, формально вы по-прежнему миссис Пуллен, — пояснила Джинни Холдинг.

— Я Дайлис Туэлвтриз, — упрямо повторила Дайлис. — Гордиться тут, правда, нечем, но уж лучше так, чем Пуллен!

— По-моему, не имеет значения, какую фамилию предпочитает носить Дайлис, — вмешался Пирс, выразительно глядя на сержанта Холдинг. — Значит, в ту ночь вы вернулись в лес Стоуви вместе с отцом и помогли ему похоронить Саймона Гастингса?

— Миссис… Туэлвтриз! — не выдержал защитник. — Вы не обязаны отвечать на этот вопрос! Вы и так уже достаточно наговорили!

— А вы помолчите, — отрезала Дайлис. — Сама знаю, на что отвечать, а на что нет.

— Мы ведь с вами все обсудили, миссис Пу… Туэлвтриз! Я объяснял…

— Помню я, что вы объясняли. — Дайлис переключила внимание на Маркби. — Там темно было, а я держала фонарь. И потом, папаша правильно все рассчитал: если я ему помогу, то уже не донесу на него. Ведь я получаюсь соучастница, да?

Дайлис долго о чем-то думала, вспоминала. Потом заговорила снова — чуть нараспев, как народная сказительница. Хотя она рассказывала едва слышно, все невольно подались вперед. Пирс понял, что никогда не забудет ее слов.

— Папаша не сомневался, что сумеет разыскать место, где он оставил туриста. Но в лесу было темным-темно. Собственной руки не видно, если поднести ее к самому носу; и все выглядело совсем не так, как днем. У нас с собой был только фонарь — керосиновая лампа то есть. Тени от нее плясали по деревьям, как будто вокруг нас черти скакали в темноте. Прежде чем нашли нужное место, пришлось поплутать. Папаша сказал: «Дайлис, это где-то здесь. Пойди и посмотри хорошенько». Да только я не собиралась тыкаться вслепую между деревьями, не зная, что там такое; вдруг еще упаду прямо на покойника. Я подняла лампу повыше и посветила кругом. Слава богу, он оказался рядом.

Адвокат шумно выдохнул. Джинни Холдинг застыла с выражением сосредоточенного внимания на лице. Пирс в нетерпении потирал руки.

— Вы увидели тело… — прошептал он.

Дайлис бросила на него странный, насмешливый взгляд:

— Я увидела руку!

— Руку?! — ахнул адвокат.

— Да, руку. Вы что, глухой? Торчала из земли, а пальцы показывали вверх, на деревья. Она торчала из листьев и веток, которые папаша на него навалил, и показывала вверх, прямо как указатель. Я сказала: «Ты похоронил парня заживо! Он шевелился! Пытался выбраться отсюда!» Но папаша ответил, что турист умер, а то, что рука поднялась, это называется трупное окоченение.

— Боже правый! — прошептал адвокат.

Видимо, решив, что защитник опять чего-то не понял, Дайлис поспешила объяснить:

— После смерти такое бывает — окоченение. Папаша видел такое у коров и овец. Конечности застывают и все торчат вверх. Вот и у туриста рука задралась вверх, как будто сама собой. Папаша забросал его листьями, но они ведь не тяжелые, вот рука и высунулась… Но папаша расстроился, потому что нелегко похоронить тело с торчащей рукой. Он замахнулся лопатой… Я отвернулась, как только услышала, как кости захрустели. Он не до конца руку отрубил, она на связках еще держалась… Тогда папаша набросился на него, как сумасшедший, бил и бил, пока рука совсем не отвалилась. Потом нагнулся и снял у него с пальца перстень с печаткой. Сказал, что положит его к тем, другим вещам. Я обозвала его дураком, ведь перстень — это улика. А он велел мне заткнуться. А ведь я была права, так? — Дайлис внезапно обернулась к адвокату. — Перстень-то и правда улика?

— Да, вы были правы, — еле слышно ответил адвокат.

Удовлетворенная таким ответом, Дайлис благосклонно кивнула.

— Ну вот, папаша вырыл могилу в другом месте, мы закатили тело туда и забросали землей. А сверху еще упавшим деревом прикрыли, чтобы никто его не выкопал. А то место, где дерево лежало раньше, забросали сухими листьями и ветками, чтобы никто не заметил, что его передвигали. Но прошло время, и лесные звери, наверное, все-таки до него докопались — я ведь слышала, молодой доктор отыскал кости в лисьей норе! А коронер сказал, что смерть наступила от несчастного случая. Мол, нет никаких доказательств преступления. Вы-то хотите представить дело по-другому, а коронер так прямо и сказал: мол, не было преступления, и все… После того как мы туриста похоронили, вернулись с папашей домой, и тут я первый раз в жизни на него напустилась. Запретила ему подкарауливать женщин в лесу и на Пастушьей тропе. Сказала, если когда-нибудь туриста найдут, то и его на папашу повесят — мол, он его убил за то, что тот видел, как он набросился на девушку… А папаша, хоть и хорохорился, так напугался, что сдался без звука. Так что Картошечнику настал конец.

Пирс вдруг понял, что давно уже сидит не дыша, и набрал воздуха в грудь.

— Расскажите об Эстер Миллар.

Дайлис тоже тяжело вздохнула и ссутулилась.

— Ах да. Тут просто не повезло, можно сказать. Против мисс Миллар лично я ничего не имела. Только она в то утро вошла к нам черным ходом и увидела, как папаша перебирает свои побрякушки в коробке. Ни за что он не соглашался их выкинуть! Бывало, достанет коробку и разложит все на столе. А потом начинает брать по одной, вертеть в руках и вспоминать, как у него что было с теми девушками… Вспоминал и все время хихикал! Я всегда боялась, что однажды кто-нибудь войдет и увидит его, — и так оно и получилось! Рано утром вошла она к нам на кухню, только крикнула: «Это я!» Принесла нам банку варенья, а зашла по пути, перед тем как отпереть церковь. На варенья она была мастерица. Поставила банку на стол, где папаша сидел со своей коробкой, и такая была довольная собой. Потом увидела, чем он занимается, — перебирает свои сокровища. Вот и спросила папашу, откуда все это у него. Папаша ответил: просто безделушки, которые он находил в лесу. Но тут она увидела перстень и так странно спросила: «Мистер Туэлвтриз, где вы это нашли? Тоже в лесу?» И я поняла, сразу поняла по тому, как она держалась, и по голосу, что перстень она уже видела. Она его узнала… Сердце у меня ушло в пятки. Я подумала: если я не заткну ей рот, она донесет на него. И все узнают, хотя столько лет прошло! Папашу посадят… Все соседи узнают про него. Ну а меня Кевин Джонс непременно выгонит из дому. Видите, ничего другого мне не оставалось. Я пошла за ней в церковь и заставила ее замолчать. Когда я вошла, она стояла на коленях и молилась. Я сказала: мол, это я, Дайлис. Она не обернулась даже… Все легко оказалось. Труднее курицу зарезать. Не подумайте, никакой радости я не почувствовала! Сделала дело — и все. Потом я вернулась домой, объяснила папаше, что я сделала, и сказала, что ему не о чем беспокоиться. Больше уже мисс Миллар никому ничего не расскажет… Папаша обозвал меня тупицей и спросил, чего ради я ее прикончила. Я объяснила, что ради него. Он во всем виноват. Он стал ругаться: мол, я никогда ничего не делаю как надо. Вдруг я не до конца ее зарезала? Тогда ее увезут в больницу, там-то все и откроется. Она-то видела меня в церкви! Мы стали ждать; думали, ее вот-вот найдут. Но ее все не находили, и папаша забеспокоился. Сам пошел в церковь, посмотреть, что и как. Убедился, что она неживая, и вышел оттуда. Ему не хотелось первому натыкаться на нее и потом отвечать на вопросы. И только он оттуда убрался, как заявилась подружка вашего суперинтендента и нашла мисс Миллар. Так что я все-таки управилась как надо! Думаете, он меня поблагодарил? А ведь я для него старалась! Если бы папаша больше верил в меня и меньше совал нос в чужие дела, ваша мисс Митчелл не заметила бы его у церкви, а мистер Маркби не явился бы к нам с вопросами. После того как мистер Маркби ушел, я папаше все высказала. Велела, чтобы предоставил дело мне. Мне казалось, я со всем хорошо управилась!

— Уж не думаете ли вы, будто у вас есть смягчающие обстоятельства? — недоверчиво спросила Джинни Холдинг.

Дайлис фыркнула:

— А то нет! И если бы на том все и закончилось! Мне, как всегда, не повезло, все беды только начались. Все зло от зевак, что любят совать нос в чужие дела! Подружка мистера Маркби сделала то же самое, что и мисс Миллар. Получается, и в собственном доме человеку нет покоя! Папаше стало плохо на кладбище, и она проводила его до дому. Парадная дверь была заперта, ну, она и пошла черным ходом, чтобы впустить его. Папаша, старый дуралей, оставил дверь черного хода незапертой, а все свои побрякушки бросил на столе. Я вернулась почти сразу, как она ушла. Папаша сидел в кресле. Сказал, что ему стало плохо, а мисс Митчелл привела его домой. Я сразу поняла: раз она вошла через кухню, значит, все видела. Выбежала на улицу и увидела, что она идет к лесу. Я побежала за ней, только срезала дорогу напрямик, полями. Пару раз овцы едва не выдали меня; они пугались и разбегались в стороны. Но дождь был такой сильный, что она, наверное, на овец и внимания не обратила.

Джинни Холдинг в отчаянии спросила:

— Стоило ли убивать одну женщину и покушаться на жизнь другой только ради того, чтобы защитить такого человека, как ваш отец?!

Дайлис оскорбилась:

— Вы, значит, совсем не слушали меня! Я же объяснила, что боялась потерять крышу над головой. Вот вам бы понравилось, если бы вас выгнали из дому? И потом, я боялась попасть в беду оттого, что много лет молчала насчет папаши… И туриста я тоже помогала хоронить. Но ведь мне выбирать не приходилось. Как папаша велел, так я и делала! — Она посмотрела на Пирса спокойно, почти безмятежно. — Мне выбирать не приходилось, — повторила она. — Это все папаша!

Помолчав немного, Пирс хрипло ответил:

— Дайлис, спасибо за ваш рассказ. Вы правильно поступили!

Как оказалось, Дайлис еще не все для себя выяснила.

— Меня посадят в тюрьму? — спросила она не обеспокоенно, а скорее с любопытством.

— Если решит суд.

— Я ведь вот о чем думаю, — мирно продолжала Дайлис. — Папаша умер, и теперь Кевин наверняка вышвырнет меня из дому. Но если меня посадят надолго, у меня будет крыша над головой, да?

— Инспектор, я бы хотел поговорить с вами наедине! — сухо заявил адвокат.

В коридоре адвокат набросился на Пирса с безумным блеском в глазах:

— Я хотел бы пояснить, что моя клиентка так свободно беседовала с вами против моей воли! Я предупреждал ее насчет признания и буду советовать ей взять свои слова назад!

— Почему? — прямо спросил Пирс.

— Боже правый! Разве не понятно? У нее есть веские, хотя и сомнительные, причины для того, чтобы сознаться. Она хочет сесть в тюрьму, где, по ее словам, у нее будет крыша над головой! Если вы надеетесь на ее признание, то вот что я вам скажу: я непременно доведу до сведения суда мотивы, которыми она руководствуется! И тогда судья, скорее всего, велит присяжным не учитывать ее признание!

Пирс понимал, что адвокат, скорее всего, прав, но вслух сказал другое:

— Вы не можете отрицать, что она покушалась на жизнь мисс Митчелл!

— Ну и что? Она ведь ее не убила. А касательно другой женщины, Эстер Миллар, у нас есть только ее слова. Возможно, Эстер Миллар убила не Дайлис, а ее отец. Он часто заходил в церковь, она сама мне говорила. Любил поболтать с миссис Астон и мисс Миллар… Самое главное — на ее слова полагаться нельзя! Что же касается похорон туриста в лесу…

— Только не говорите, что она сама выдумала все отвратительные подробности! — перебил его Пирс.

Адвокат немного смутился:

— М-да… конечно… и все-таки нельзя до конца верить в то, что она была свидетельницей, только потому, что она так говорит. С таким же успехом старик мог вернуться домой и рассказать ей обо всем. Точно так же он мог прийти домой и рассказать дочери, что убил Эстер Миллар. А возможно, мисс Миллар вообще убил кто-то другой! Как вы не понимаете? Миссис Пуллен изо всех сил старается не остаться на улице! После смерти отца тюрьма кажется ей тихой гаванью. У нее не все в порядке с головой!

— Пусть все решают присяжные, — вздохнул Пирс.

Адвокат хмыкнул:

— Весь сыр-бор разгорелся из-за мифической коробки с уликами!

— Мисс Митчелл видела ее и может описать.

— Но она не может ее предъявить! — с мерзкой улыбочкой возразил адвокат.

Пирс смерил адвоката подозрительным взглядом:

— Скажите, почему вам так хочется избавить Дайлис от наказания?

— Я выполняю свой долг, — вкрадчиво ответил адвокат.

— Дело не только в долге.

Молодой человек смерил инспектора злобным взглядом:

— Ну ладно, скажу! Она бедная и необразованная, уже немолодая, совсем некрасивая. Кроме того, она совершенно не понимает значения сказанных ею слов. Детство у нее было трудное; она выросла в страхе и привыкла во всем подчиняться деспоту отцу. Несмотря на ее уклончивые ответы, я все же считаю, что они с сестрой в детстве были жертвами его сексуальных домогательств; возможно, все продолжилось и после смерти ее матери. Вы наверняка заметили, что Дайлис специально уклонялась от ответов на вопросы о домогательствах… Признается только, что отец избивал детей.

Пирс задумчиво сказал:

— Если она не хочет рассказывать, то и не будет. Не рассчитывайте построить на этом свою защиту.

Глаза у адвоката засверкали.

— Когда люди вроде нее нарушают закон и попадают под суд, они не могут защитить себя! Любые попытки оправдаться лишь ужесточают их положение. Они производят плохое впечатление на присяжных. Да, я собираюсь приложить все силы, чтобы мою подзащитную признали невиновной в убийстве! И вы прекрасно понимаете, что одних ее признаний недостаточно! Вам нужны доказательства!

Он гордо удалился.

Пирс устало побрел в кабинет Маркби. Когда инспектор вошел, суперинтендент поднял голову и спросил:

— Что, Дэйв, плохи наши дела?

— И да и нет, — мрачно ответил Пирс, потирая челюсть. — Она во всем призналась, но нам крупно не повезло, потому что ее адвокат оказался крестоносцем.

Он подробно описал все, что произошло в кабинете для допросов.

— Дэйв, он исполняет свой долг, — возразил Маркби. — Как он и сказал. А нам надо исполнять наш…

— Высокомерный недоумок, окончивший частную школу! — буркнул Пирс. — Извините, сэр, я имел в виду адвоката, а не вас.

— Спасибо, Дэйв. Я все понял.

— Я что хочу сказать, — не успокаивался Пирс, — не думаю, что Дайлис понравится, если на суде он будет расписывать ее жизнь так, как расписал при мне. И потом, он ее плохо знает. Считает ее дурочкой. А Дайлис совсем не дура. Она совершила хладнокровное убийство; про таких, как она, моя бабушка говорила: «Хитрая, как целая тележка обезьян». Она, если только захочет, будет вить веревки из своего адвоката! А пока вьет веревки из нас.

— Вы имеете в виду ее слова насчет того, что она хочет в тюрьму, — кивнул Маркби.

— Вот именно! Ее признание гроша ломаного не стоит! Она сама обесценила его в тот миг, когда сказала, что хочет в тюрьму, чтобы у нее была крыша над головой. Более того, она все прекрасно понимала. Такой, как она, даже адвокат не требуется! — буркнул Пирс.

Маркби кивнул в знак согласия:

— Во всяком случае, без доказательств ее признание действительно ничего не стоит. Мы должны найти эту коробку с трофеями старика.

— Как раз сейчас наши ребята переворачивают их дом сверху донизу, — ответил Пирс.

Маркби замолчал. Картошечник избежал правосудия. Силами ретивого адвоката дочь Картошечника тоже может уйти от наказания за убийство, если только они не добудут важную улику.

— А ведь у нас была улика, — медленно произнес Маркби. — Улика была, только я тогда ничего не понял… Варенье! Когда я выходил из их дома, у меня на манжете остались следы варенья! Дайлис что-то выбрасывала в мусорное ведро — теперь-то я понимаю: именно ту злополучную банку! Если бы Рут только вспомнила, что Эстер несла Туэлвтризам варенье, я мог бы арестовать Дайлис еще тогда!

Маркби мучило не только варенье. Как говорится, после драки кулаками не машут… Он с горечью вспомнил, как Дайлис открыла дверь и, едва увидев его, воскликнула: «Мы тут ни при чем!» Надо было сразу спросить ее: о чем она? Ведь Дайлис не стояла в толпе зевак у церкви; так откуда же она знала, что нужно отрицать? Конечно, она могла высунуть голову из двери, и какая-нибудь соседка все бы ей рассказала. Но ее слова до того, как он задал хотя бы один вопрос, говорили сами за себя. Так люди ее склада реагируют на любое предположение, что они могут быть в ответе за что бы то ни было. Ему бы догадаться по ее защитной реакции: да, ей есть что скрывать. Да и местоимение «мы», которое она употребила, указывало на то, что рыльце в пушку и у нее, и у старика.

В дверь постучали.

— Сэр! — послышался голос Джинни Холдинг. Через несколько секунд она просунула в щель взволнованное лицо. — Извините, что помешала, я решила сразу вам сообщить!

Джинни явно хотелось насладиться мигом триумфа. Она помедлила и вдруг широко распахнула дверь — так, чтобы суперинтендент увидел перевязанную бечевкой коробку из-под обуви.

— Только что принесли! Нашли ее в каминной трубе. Вся коллекция там — и перстень, и все остальное.

Маркби расплылся в улыбке:

— Молодец, Джинни!

— Здорово! — сдавленным голосом произнес Пирс.

Маркби посмотрел на него. Пирс снова прижал ладонь к челюсти.

— Дэйв, ради всего святого, — устало сказал Маркби, — завтра же с утра сходите к зубному! А после визита к врачу загляните ко мне. Еще одно обстоятельство так и осталось невыясненным.

— Какое? — спросил ошеломленный Пирс.

— А вы подумайте! Сами ведь назвали Дайлис хладнокровной убийцей. Мистер Пуллен и его подружка, барменша, тоже бесследно исчезли; много лет их никто не видел! Хлопотами о разводе Дайлис себя не утруждала. Возможно, она знала, что разводиться ей ни к чему, если ее муж мертв. Кстати, похожая история разворачивается в пабе «Герб Фитцроев». Норману Стаббингсу надоела жена Эви, и он завел интрижку с Черил Спенсер. Только разница в том, что Эви не заколола Нормана кухонным ножом… пока. Итак, к делу!

Выйдя из кабинета, Пирс недоверчиво покосился на сержанта Холдинг:

— Джинни, неужели он серьезно? Неужели мне еще раз придется прочесывать проклятый лес?!

Глава 17

Когда Маркби вылез из машины перед бывшим домом священника, Роджер был в саду. Пес разразился истерическим лаем, приветствуя гостя, и бросился к калитке. У калитки пес встал на задние лапы, положил мощные передние на верхнюю перекладину и радостно запрыгал.

Маркби похлопал его по голове; Роджер от его ласки как будто совсем спятил. Маркби сказал псу:

— Я приехал к твоей хозяйке. Если не возражаешь, отойди от калитки!

Роджер выжидательно гавкнул, не выказывая никаких признаков того, что собирается выполнить просьбу. Он оказался таким тяжелым, что Маркби никак не смог бы его столкнуть. К счастью, хозяйка Роджера услышала шум и вышла на улицу.

— А, это вы! — сказала она, узнав Маркби. — Подождите, сейчас я вас впущу!

Она обняла Роджера за шею и потянула от калитки.

— Входите же! — велела она, задыхаясь.

Маркби торопливо приоткрыл калитку, вошел и закрыл ее за собой. Роджер отчаянно вырывался, но Мюриэль Скотт крепко держала его.

— Идите в дом! — приказала она. — Дверь не заперта. Потом я зайду за вами, а Роджера оставлю здесь.

Маркби не совсем понимал, как ей удастся справиться с Роджером. Он открыл дверь, вошел в дом, оставив дверь чуть приоткрытой, и стал ждать в прихожей. Через некоторое время, после шумной схватки, дверь распахнулась настежь. Мюриэль влетела в прихожую и захлопнула входную дверь перед самым носом Роджера. Досаду пес принялся вымещать на двери. Слышно было, как он царапает ее и грызет.

— Он совсем безобидный, — чуть дыша, заявила его хозяйка, опираясь о дверь с внутренней стороны. — Просто хочет со всеми подружиться. Вот и на Дайлис Туэлвтриз в тот день, когда она чуть не убила Мередит, он набросился только по одной причине — узнал ее и хотел поздороваться.

— Я очень рад, что он ее повалил. Он спас положение.

— Значит, вы уверены в том, что Эстер убила Дайлис? — Мюриэль смерила его тяжелым взглядом.

— Да, я так считаю; сейчас мы готовим дело для передачи в суд. — Он с любопытством посмотрел на миссис Скотт. — Мередит сказала, когда вы увидели в церкви мертвую Эстер, вы как будто больше удивились тому, кто это оказался, чем самому наличию трупа. Вы ожидали, что на месте мисс Миллар окажется кто-то другой?

Шмыгнув носом, Мюриэль Скотт призналась:

— Я бы не удивилась, увидев там Нормана из паба! Либо его, либо одну из молодых дурочек, которых он меняет как перчатки! Я думала, может, Эви наконец зарезала его ножом для мяса. Если бы она так поступила, я бы ее ни в чем не обвинила!

Удивленный, Маркби спросил:

— Вы знали, что Норман Стаббингс водит своих подружек на колокольню?

Мюриэль Скотт смутилась и отвела глаза в сторону:

— Не то чтобы знала, но… в общем… подозревала. Видите ли, его отец был звонарем. Возможно, поэтому он и напал на эту мысль.

Маркби поморгал глазами:

— И вы ничего никому не сказали?

Миссис Скотт быстро овладела собой:

— Кому мне было говорить? Эви?! Разве у нее мало хлопот? Эта семейка, Туэлвтризы, — кстати, вы в курсе, что мать Нормана была в девичестве Туэлвтриз? Так вот, они всегда смотрели на женщину как на боксерскую грушу! — Она смело посмотрела Маркби в глаза и добавила: — Или еще хуже.

Наступило молчание; оба думали о преступлениях, которые совершил старый Билли Туэлвтриз.

Первой нарушила молчание Мюриэль Скотт:

— Не знаю, почему мы здесь стоим. Пойдемте сядем!

Следом за хозяйкой Маркби прошел в неряшливую гостиную и сел на диван, набитый конским волосом. Мюриэль плюхнулась в кресло напротив и спросила:

— Чаю хотите?

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я ненадолго. Решил поставить вас в известность, что мы все же не купим ваш дом.

Мюриэль невесело рассмеялась:

— А я и не думала, что вы его купите! После всего, что случилось? По-моему, Мередит меньше всего на свете хочется поселиться в Нижнем Стоуви!

— Согласен, от деревни она не в восторге. — Мередит не была в восторге и от самого дома, но, если Мюриэль нравится думать, будто все дело только в деревне, а не в бывшем доме священника, — тем лучше.

— Не купили вы — купит кто-нибудь еще, — философски заметила Мюриэль. — Придется, наверное, снизить цену. Только бы хватило на покупку маленького домика для меня и Роджера.

— По-моему, Роджеру больше по душе жизнь на природе.

— В город я его не потащу. Там ему наверняка не понравится, да и мне тоже. — Мюриэль побарабанила пальцами по подлокотнику. — Знаете, много лет назад, когда я приехала сюда ухаживать за преподобным Паттинсоном, я очень радовалась. Тогда я овдовела, у меня не было ни денег, ни крыши над головой — совсем как у бедной Дайлис после того, как ее муж сбежал с барменшей. Просто мне повезло больше, чем ей. Когда мне сказали, что мисс Паттинсон — так ее звали тогда — ищет экономку для своего отца, это было прямо чудо какое-то. Я сразу же написала ей, что согласна. Познакомилась с мисс Паттинсон и ее старым отцом, и мы все сразу же подружились. По-моему, сама судьба привела меня сюда. С преподобным Паттинсоном было нетрудно. Он был немного рассеянный, не от мира сего. Но ел все, что давали, не капризничал; со мной всегда был вежлив, слушался меня. Если я велела ему переодеться, шел и переодевался… Славный был старичок.

— К тому же у вас среди местных есть родня — еще один повод поселиться здесь.

Мюриэль смерила его удивленным взглядом:

— Да, родня есть. Как вы узнали?

— Рут Астон сказала, что Мартин Джонс — ваш дядя. И именно он передал вам, что Рут подыскивает экономку.

— Совершенно верно. Только написал мне не дядя, а Кевин, мой двоюродный брат, — дядя Мартин не очень-то любил писать письма. Да, они мне родня, но к ним на ферму я захожу нечасто. Не могу брать туда Роджера. Он плохо себя ведет. Смешно! Дядя Мартин всегда говорил, что старый Билли был его самым лучшим пастухом. Преподобный Паттинсон тоже никогда не отзывался плохо о семье Билли, потому что миссис Туэлвтриз когда-то убирала у него в доме. Правда, преподобный почти никогда не замечал, что творится под самым его носом. Не всегда понимал, что настоящее, а что — выдумка, жизнь, какой он ее себе представлял. Вы меня понимаете?

— Да, понимаю, — кивнул Маркби. — Таких, как он, довольно много.

— Слишком много времени проводил, зарывшись в свои книги, вот что! — заключила Мюриэль.

— Знаете, — вдруг сказал Маркби, — мне кажется, мы с вами встречались двадцать два года назад, когда я приезжал сюда для беседы с мистером Паттинсоном. Какая-то женщина проводила меня к нему в кабинет, но, к стыду своему, я не могу припомнить, вы это были или не вы.

— Наверное, я, но я тоже вас не помню. Помню, что приходил какой-то полицейский насчет изнасилований в лесу, а вот лицо его не помню.

Маркби сокрушенно сказал:

— Должно быть, память дала мне подсказку, когда вы открыли нам с Мередит дверь и еще заметили: мол, мы, наверное, приняли вас за экономку. Теперь-то вы, конечно, не экономка. Но двадцать два года назад были ею. Мне следовало бы запомнить!

Наступило молчание. Потом Мюриэль с мрачным видом покачала головой:

— Значит, Картошечником все-таки был старый Билли Туэлвтриз! Теперь, если вдуматься, все сходится, но, как вспомню, как он ковылял по деревне со своей палкой… знаете, трудно привыкнуть.

— Двадцать два года назад он не был старым. Был крепким, сильным, но его жена стала инвалидом, и семейные отношения прекратились. Кроме того, он привык получать удовольствие оттого, что избивал жену и детей… Он привык получать удовлетворение по-своему; когда дома это стало невозможно, он нашел способ получать то, что хочет, в другом месте. А работал он как раз рядом с лесом. Так что действительно — все сходится.

— Подумать только, он жил здесь, среди нас. — Мюриэль покачала головой. — Теперь, когда я знаю, что он сделал, удивляюсь, как его земля носила… Наверное, совести у него не было совсем.

— Вряд ли она его мучила. Мерзким он был типом. И дочери не боялся; она одна знала, что он вытворяет, и могла бы донести на него, но была запугана им с детства и, кроме того, боялась остаться без крыши над головой. А ему самому тоже уезжать было некуда. Здесь он родился и прожил всю жизнь. Батрачил на ферме и больше ничего не умел. Снимал домик… Ему не хотелось ничего менять. Ну и потом, если бы он даже и надумал бежать, наверняка понимал, что его внезапный отъезд возбудит подозрения. Отъезд любого старожила породит в такой крошечной общине, как Нижний Стоуви, множество слухов. Вот он и остался… Его никто не подозревал. Он не хотел и, более того, боялся уезжать.

Мюриэль кивнула:

— Да и в самом конце он всех нас надул, правда?

— Нас? — негромко спросил Маркби.

Мюриэль поморщилась:

— Я ведь тоже принимала те давние события близко к сердцу… Нет, не думайте, я не стала одной из его жертв. Просто у меня в деревне, кроме дяди Мартина, были и другие родственники. Вы ведь расследовали дело Картошечника. И наверняка помните Мэвис Коттер.

— Да, помню. Она была первой — во всяком случае, первой, о ком мы узнали.

— Бедняжка! Она ведь тоже доводилась мне двоюродной сестрой. В таких деревнях многие семьи давно породнились… Слава богу, Туэлвтризам я не родственница! Паршивые овцы, дурная кровь… — Она посмотрела на Маркби в упор: — Знаете, после того случая в лесу Мэвис упрятали…

— Упрятали? — переспросил ошеломленный Маркби.

— Ну да, в клинику. Мать заявила, что Мэвис за себя не отвечает, особенно после того, что случилось. Может куда-нибудь уйти из дому, например… Мэвис и правда мозгов не хватало. Простоватая была, а все-таки милая — приветливая, работящая, послушная. Никогда с ней не было никаких хлопот. И очень была привязчивая. Но о себе позаботиться не умела. Поэтому ее и упекли в конце концов. Правда ведь, с ней плохо поступили? — Мюриэль устремила на Маркби пронзительный взгляд.

— Да, — кивнул Алан. — Плохо!

— Она не была сумасшедшей. Не представляла ни для кого опасности. Просто была немного отсталой, и ее мать не сумела с этим свыкнуться. Вот ее и упекли в психушку, заперли с чужаками, и ходили за ними тоже чужие люди. Она, наверное, даже не понимала, почему с ней так поступили. Раньше так было принято… Получилось, наказали не преступника, а жертву.

— Мне очень жаль, — сказал Маркби.

— Вы не виноваты, — ответила Мюриэль. — Это жизнь! Что-то идет не так, и дальше уже все нарастает как снежный ком. Такое с кем угодно может случиться. — Она задумалась. — Неплохо было бы, если бы его арестовали еще тогда. Но, по крайней мере, мы теперь знаем, что произошло; и все местные тоже понимают, что бедная Мэвис ничего не выдумала.

— Я рад, — сказал Маркби, — что вы именно так расцениваете произошедшее. Ваши слова даже мне несут утешение…

Снаружи послышался унылый вой.

— Придется его впустить, — сказала Мюриэль.

— Мне пора. Мы с Мередит договорились встретиться у церкви, а перед отъездом отсюда зайти к Рут.

Мюриэль встревоженно нахмурилась — как оказалось, не от гнева, а от напряженной работы мысли.

— Рут! Хорошо, что вы мне напомнили. Пожалуйста, передайте ей, что у меня сохранились кое-какие бумаги ее отца. Я сейчас навожу порядок — обязана, раз дом продается. — Она неопределенно махнула рукой в сторону кабинета. — Надо было сложить все его бумаги в одно место сразу после его смерти и еще тогда передать его дочери. Но тогда Рут здесь не жила, поэтому я почти все оставила как было. Потом Рут поселилась здесь вместе с Джералдом, своим мужем. Он был славный, — как бы в скобках добавила Мюриэль. — Жаль, прожил недолго. Рак. Кстати, помню, я говорила Рут, что у меня здесь кое-что есть и если она хочет, может забрать. Она вроде бы обещала зайти и просмотреть бумаги, да так и не зашла, ведь Джералд как раз тогда заболел.

— Я ей передам. Что за бумаги?

Миссис Скотт шмыгнула носом:

— Преподобный любил называть это своими научными исследованиями. Обожал старинные легенды и все такое. Помешался на Зеленом человеке… Погодите!

Мюриэль встала и неуклюже заковыляла прочь из комнаты. Вскоре она вернулась и вручила Маркби мятую картонную папку:

— Вот, типичный образец. Передайте, пожалуйста, папку Рут; пусть сама посмотрит, что здесь. Да скажите, что у меня хранятся еще три коробки с такими же бумагами.

На выходе Маркби снова пришлось переждать и вытерпеть дружеские объятия Роджера. Наконец он сел в машину, а папку положил на переднее пассажирское сиденье. Потянулся за ключом зажигания, но любопытство взяло верх. Он открыл папку и вытащил верхний лист, исписанный узким старомодным почерком:

«Вчера жена убедила меня поехать с ней в садовый центр. К моему удивлению, я нашел там (среди прочих очень дорогих садовых скульптур) пластмассовую маску Зеленого человека. По крайней мере, так она называлась. Ее следовало бы назвать лиственной головой, потому что ее выражение оказалось слишком добродушным для Зеленого человека! Где хитрость, где выражение смертной муки? Где глаза, в которых сквозит древнее коварство и знание тайного, ужасного греха?»

Маркби положил лист назад в папку. Преподобный Паттинсон заблуждался. За внешне неприметными и даже добрыми чертами лица вполне могут таиться коварство и греховность. Взять, к примеру, хоть Билли Туэлвтриза, старого сплетника, — внешне он казался совершенно безобидным. А тайный ужасный грех… О да!

Мередит поручила Алану передать Мюриэль Скотт, что они не купят дом. Ей не хотелось встречаться с ней после сцены в лесу. Она была благодарна Мюриэль и благодарна Роджеру, спасшему ей жизнь, но переживать все заново было выше ее сил.

Она толкнула дверь и в последний раз очутилась в прохладе и полумраке церкви Святого Варнавы. И сразу увидела, что она не одна. Какой-то молодой человек — Мередит решила, что турист, — разглядывал памятник сэру Руфусу Фитцрою. Он повернулся и улыбнулся ей:

— Импозантный старикан. Верно?

Мередит захотелось продолжить традицию Рут, которая всегда гостеприимно встречала посетителей. Она подошла к молодому человеку и посмотрела вверх на сэра Руфуса.

— На меня он тоже произвел сильное впечатление, — призналась она.

— Тогда и времена были суровые. Чтобы выжить, надо было быть невероятно сильным. Болезни, антисанитария, половина еды заражена, операции без наркоза и дезинфекции… — Молодой человек снова улыбнулся — как ей показалось, немного брезгливо. — Я врач, — пояснил он, — и думаю о таких вещах.

— Вы, случайно, не Гай Морган? — спросила Мередит. — Тот, кто нашел кости?

Молодой человек смерил ее ошеломленным взглядом:

— Да. А вы?..

— Мередит Митчелл. В тот день я приезжала в Нижний Стоуви вместе с Аланом Маркби, суперинтендентом Маркби.

— Ах да, верно. Да, он разговаривал с другими полицейскими, когда я вышел из леса с костями. Я рад, что они сумели их опознать.

— Я очень хотела присутствовать на дознании, но в тот день мне необходимо было на работу.

Услышав о дознании, Гай помрачнел.

— Там была мать покойного. Мне хотелось подойти к ней, поговорить, выразить соболезнование и все такое, но она на меня даже не смотрела. Более того, отводила глаза в сторону! Ну, я и не стал к ней подходить. Наверное, ей неприятно было смотреть на меня, потому что я нашел останки ее сына… О чем тут разговаривать?

— Алан говорил, что миссис Гастингс была очень… не то чтобы рада, это не то слово — она была довольна, что нашлись останки ее сына. Для нее ваш поступок стал большим утешением; так что я не сомневаюсь, она была по-своему рада, что вы все же нашли его. Потерять ребенка, должно быть, ужасно, не важно, в каком возрасте.

— Да, наверное. — Гай отвернулся и посмотрел вверх, на сэра Руфуса. — Меня-то родная мать отдала, но, наверное, у нее на то имелись свои причины.

— Отдала?

— Да, в приемную семью. Наверное, я был незаконнорожденным. И мне странно бродить по этой церкви и видеть столько поколений одной семьи… У меня нет никаких кровных родственников; даже не представляю, что это такое. Меня вырастили приемные родители; для меня они все равно что родные. Они любят, понимают и поддерживают меня. Никакие кровные родители не могли бы воспитать меня лучше. Сами они не могли иметь детей и во мне видели чудесный дар. Я понимал, даже когда еще был очень молодым, что для них я — настоящее сокровище.

Мередит спросила:

— Значит, вы никогда не пытались разыскать свою родную мать?

Гай покачал головой:

— Нет. А зачем? Что бы мы с ней сказали друг другу? Она устроила свою жизнь без меня, а я свою — без нее. Как говорится, не будите спящую собаку. Или, как однажды сказал один пожилой пациент, «лучше не мутить воду; в иле на дне пруда всегда прячется какая-нибудь гадость». — Он повернулся к выходу. — Что ж, мне пора. Хотелось осмотреть церковь и деревню; она ведь прославилась после того, как я нашел в лесу кости. Передавайте привет суперинтенденту. Приятно было познакомиться. — Он быстро пожал ей руку: — Пока!

Мередит смотрела ему вслед; его приземистая фигура на фоне заката казалась просто силуэтом в дверном проеме. Вскоре дверь закрылась, и она осталась наедине с сэром Руфусом, Хьюбертом, Агнес — и всеми призраками, которые, возможно, населяли старую церковь.

— Итак, мистер Пирс, — сказал зубной врач, — давненько мы с вами не виделись!

— М-да, — промычал Пирс. — Я был занят!

— Как же, читал, читал… Убийство в Нижнем Стоуви. Грязное дело! Да еще кости, которые кто-то нашел в лесу… И все досталось вам, да? Скажите, зубы вас беспокоят?

Пирс на секунду забылся, и ему захотелось ответить, что по зубам им удалось найти владельца челюсти. Но, конечно, сейчас он пришел к врачу из-за собственных зубов, в особенности одного.

— Побаливают, — признался он.

— Давайте-ка посмотрим. Откройте рот… шире… еще шире… Ага, вижу…