Глава 1

Они были слишком красивыми. Идеальными. И от того как будто не настоящими. Она – высокая, тоненькая, легкая, как перышко, и вся золотая: кожа, волосы, рассыпавшиеся по плечам, даже глаза поблескивали золотистыми искорками. А он – серебряный, пиджак стального цвета, коротким ежиком остриженные волосы, глаза.

Оля ждала их с самого утра. Мама Люда, плюхнув ей в тарелку клейкую овсяную кашу, сказала:

– Бардак в доме не разводи. Сегодня сестра моя с мужем приедут. Ты их не знаешь, они за границей живут.

Оля удивленно округлила глаза: «Ого, за границей!» До этого утра она и не слышала, что у мамы Люды есть сестра.

Не то чтобы ее так уж интересовали гости, просто скука была смертная. Лето, жара… Ну на море сбегаешь с соседскими девчонками, если мама Люда разрешит. Ну на курортников поглазеешь. Перекинешься парой слов с продавцом арбузов на углу. Вечером в санатории «Зори Крыма» танцы. Если пролезть в дыру в заборе и не попасться на глаза сторожу, можно сидеть в кустах и глядеть, как плывут над круглой площадкой красные, синие и желтые огни и покачиваются в такт музыке пары. Одни даже целовались как-то раз, они с Женькой Гордеевой видели. Но на этом все, все развлечения. Зимой хоть школа есть, а летом – только жара и маета. Если уломаешь маму Люду в Евпаторию съездить, так впечатлений на целый месяц. Все ж таки город. А тут – крошечный поселок – полтора дома, а за ними рыжая сухая степь до горизонта. И море, конечно. Море…

И вдруг гости, загадочные, из-за границы. Ну как их не ждать?

Оля смотрела на улочку, видневшуюся за заросшим кустами забором. Развешенное в саду на веревках белье вздувалось парусами, перекрывало обзор. Пахло жарой, перезрелыми персиками с дерева у калитки и нагретой солнцем полынью.

– Окно закрой, мух в дом напускаешь! – прикрикнула, пробегая мимо, мама Люда.

Она вообще сегодня суетилась. То начинала готовить угощение для дорогих гостей, то вдруг выбегала из дома – хлеба купить, на переговорный пункт позвонить.

– Кому позвонить? – только раз спросила Оля.

А мама Люда буркнула:

– Кому надо, чего допытываешься? – А потом, помолчав, добавила: – В справочную аэропорта. Узнаю, вовремя самолет прилетит или задержат.

Волновалась, наверно, что гости задержатся…

Оля окно закрывать не стала, так и висела на подоконнике. А мама Люда больше ее не дергала, грохотала кастрюлями в кухне.

Возле калитки вертелся какой-то узколицый, в кепке. Оля его заметила, потому что улица их вообще-то была пустынная. Окраина поселка, кто тут особенно будет ходить. А этот раза три уже промелькнул, в одну сторону прошел, в другую… Что ему надо было? Оля хотела уже окликнуть мать, обратить ее внимание на странного прохожего. Чего он там шныряет? А вдруг залезть хочет, персики их обтрясти? Но тут вдалеке глухо заворчал мотор автомобиля, странный в кепке исчез, будто испарился под яркими солнечными лучами и просочился в трещины на асфальте. Оля вся подалась вперед, едва не шлепнулась кувырком из окна, но все же увидела приближающуюся светло-желтую «Волгу» с черными шашечками на крыше. Такси!

– Такси! – пискнула она.

Но мама Люда, кажется, не услышала. Машина тем временем остановилась, и вот наконец показались они: золотистая женщина и серебряный мужчина. Сунув таксисту купюру, он огляделся по сторонам быстрым настороженным взглядом? А женщина оглядываться не стала, сразу заторопилась к калитке, как будто сдерживала себя, чтобы не побежать. Заметив, что спутница его опередила, мужчина нагнал ее, первым отворил калитку, шагнул в сад и снова огляделся. Боялся, что ли, что хозяева ради смеха притаились в кустах и сейчас как выскочат с криком, как напугают!

Мама Люда остановилась у Оли за спиной, щурясь, вгляделась в шедших через сад гостей, и произнесла странным голосом:

– Приехали, значит, все же. Что ж…

А Оля, сорвавшись с места, побежала открывать дверь. Открыла – и сразу будто снесло вихрем – прохладным, душистым, нежным. Это золотая женщина обхватила ее руками, затормошила, зацеловала в щеки. От нее приятно пахло каким-то горьковато-сладким цветочным запахом. И волосы у нее были гладкие, скользящие по коже, как шелк.

– Какая ты большая! С ума сойти! – приговаривала женщина, то прижимая Олю к груди, то отстраняя от себя, и смотрела, смотрела на нее, будто не могла наглядеться. – А я тебе куклу привезла. Вот глупая, ты же совсем взрослая.

«Разве она меня видела раньше?» – удивлялась про себя Оля. В памяти как будто ворочалось что-то, но очень смутное. Золотые волосы в солнечном луче, ласковые руки в кольцах…

– Сергей, правда, удивительно, как она выросла? – не выпуская девочку из рук, гостья обернулась к своему спутнику.

Тот наклонился к Оле, заглянул ей в глаза. Такое странное у него было лицо. Вроде ничем не примечательное, обычное. Но все какое-то твердое, закаменелое. А глаза живые – цепкие, страшные. Оле подумалось, что такие глаза, наверное, бывают у волков. И волосы у него были короткие, жесткие и серые, как шерсть.

– Выросла… – коротко повторил он и, на мгновение прижав Олю к себе, поцеловал в висок.

– Ну что же вы, гости дорогие, – засуетилась тем временем мама Люда. – Давайте к столу, поешьте с дороги.

И только когда золотая женщина, разжав объятия, поднялась на ноги, Оля поняла, как ей не хотелось, чтобы она ее отпускала.

Этот день получился счастливым, веселым, солнечным и очень быстрым. Пролетел в одно мгновение. Оля успела узнать, что приехавших родственников зовут Сергей и Александра. Что люди они интересные и загадочные. А Саша еще и веселая – постоянно выдумывает игры, принимается гоняться за ней то по пляжу, то по пахнущему персиками саду. Догонит, схватит на руки и щекочет, целует, бормочет какую-то чепуху. Вручили ей ту самую куклу, из-за которой Саша расстроилась, что привезла подарок не по возрасту. Но кукла Оле понравилась, она здесь таких и не видела – голова фарфоровая, лицо нежное-нежное, вот прямо как у Саши, и глаза такие же золотистые, искрящиеся, и волосы, как шелк. Она про себя решила, что так и назовет куклу – Сашей.

За куклой последовали и другие подарки – джинсы, футболки, куртки, кроссовки, туфли, свитера. Саша настаивала, чтобы Оля все это мерила, вертелась перед ними. А та к одежде была равнодушна и быстро устала переменять наряды.

Потом был пляж и ужин, и теплый вечер в саду, за накрытым клеенкой столом. Когда стемнело, Саша, вдруг посерьезнев, усадила Олю рядом с собой, взяла ее за руку и произнесла:

– Оленька, нам нужно поговорить с тобой. Ты девочка уже большая и поймешь, я уверена.

– Может, в дом пойдете разговоры разговаривать, – вклинилась мама Люда.

Она вообще весь день держалась как-то нервно. То улыбалась натужно, то, явно срываясь, брякала что-нибудь невпопад.

– Она права, – неожиданно поддержал скупой на слова Сергей.

И снова настороженно огляделся по сторонам, будто выискивая что-то в темной южной ночи. Оле вдруг почему-то вспомнился тот странный тип в кепке, что утром крутился возле их калитки. Она даже хотела рассказать о нем, но взрослые уже подхватили со стола чайные чашки, корзинку с фруктами и пошли в дом.

Мама Люда, хлопнув дверью, ушла в свою комнату, а Оля, Сергей и Саша остались в гостиной. Саша потянула Олю с собой на диван, обняла за плечи. Сергей сначала сел напротив, затем поднялся, начал мерить комнату широкими шагами. Тоже как будто нервничал. Оле стало не по себе, как всегда бывало, когда видно было, что взрослые волнуются – и непонятно из-за чего.

– Девочка моя, – начала Саша.

И все гладила, гладила Олю по руке.

– Понимаешь, много лет назад у нас с твоим… – Она замялась, взглянула на мужа и после паузы продолжила: – У нас с Сергеем возникли большие неприятности, и нам пришлось уехать. Мы смогли вернуться в Россию только сейчас – и ненадолго. И я скажу тебе честно, мы приехали за тобой.

«За мной?» – изумилась Оля. Хотела спросить: «Как это – за мной? Почему? А куда мы поедем? А зачем вы хотите взять меня?», но не успела. Сергей вдруг замер на месте, прислушиваясь. Коротко махнул на них рукой, чтоб замолчали. Оля насторожилась тоже, но ничего не услышала. Может, только скрипнула ветка персикового дерева в саду.

Саша вскочила на ноги – отреагировала так быстро, как будто привыкла жить в постоянной опасности.

– Оленька, подожди в другой комнате пока, – сказала она мягко и вроде бы спокойно.

Но по ее лицу, которое вдруг перестало быть фарфорово-нежным, а стало напряженным, испуганным, Оля поняла, что происходит что-то нехорошее.

– Что случилось?.. Почему?.. – начала она.

Саша оттеснила ее к дверному проему, ведущему в коридор. А дальше все произошло так быстро, что Оля и осмыслить ничего не успела. Сергей шагнул к двери, взялся за ручку. И в тот же момент дверь распахнулась, сбив его с ног. Он опрокинулся навзничь. Оля испугалась еще – ударится головой же, вон ножка стола как близко. А ввалившийся в дверь детина – огромный, кругломордый, с маленькими, смешными на таком блинообразном лице усиками – уже навис над ним, наставив пистолет. До этого Оля оружие видела только в кино, но сейчас почему-то сразу поняла, что пистолет не игрушечный и все это не шутка, не розыгрыш. Что к ним в дом ворвались настоящие бандиты.

За кругломордым вошел следом еще один, высокий, с изъеденным оспинами лицом. Сергей попытался незаметным движением скользнуть ладонью под пиджак, но длинный увидел, навалился сверху, выкрутил ему руку и носком ботинка отпихнул под шкаф вывалившийся из пальцев пистолет.

– Беги! – шепнула Саша и вытолкнула Олю в коридор.

Девочка хотела схватить ее за руку, утянуть за собой. Ведь здесь происходило что-то страшное. А Саша была такая мягкая, такая нежная, ей не место было в этом ужасе. Но сделать ничего уже не успела, потому что навстречу ей по коридору топал третий – тот самый вертлявый, в кепке, которого она видела днем.

«Наверное, влез через окно в маме-Людиной комнате», – поняла Оля.

Колени у нее ослабели, ноги подкосились. Вертлявый все приближался, Оля очень отчетливо видела поблескивающий черным металлом пистолет у него в руках. Она на секунду зажмурилась, думая, что сейчас прогремит выстрел. Подумала мимолетно: интересно, больно это? Но вертлявый лишь зыркнул на нее глазами, выплюнул:

– Брысь, малявка!

И шагнул в комнату.

Оля осела на пол, привалившись к стене. Ноги ее не держали, по спине, неприятно щекоча, ползла капелька пота. Все как будто замедлилось вокруг, голоса стали гулкими, движения плавными и тяжелыми, словно дом незаметно для нее затопило водой.

Вертлявый схватил Сашу за волосы, толкнул к дверному проему, возле которого сидела на полу Оля. И хотя те первые двое, усатый и длинный, что-то громко орали, Оля расслышала, как вертлявый прохрипел Саше:

– Вали отсюда! Ну? Что встала?

Он с силой пихнул ее в спину. Саша отлетела в сторону, ударилась о дверной косяк. Она была совсем близко, и Оля уже протянула к ней руки. Но Саша, натужно кашляя, выпрямилась и бросилась обратно в комнату. Метнулась к окну, заорала, задыхаясь:

– Помогите! Помогите!

И тогда вертлявый снова схватил ее, ударил рукоятью пистолета в висок и сомкнул ладони на ее шее. Оля видела, как мотнулись по полу ее волосы, как начало наливаться багровым лицо. Возле двери громыхнул выстрел. Коротко, хрипло вскрикнул Сергей. Тело его дернулось, но не обмякло. Он из последних сил, не поднимаясь с пола, рывком добрался до вертлявого, попытался оттолкнуть его, вызволить Сашу. Лицо у него было голубоватое, покрытое каплями пота, по дощатому полу за ним тянулся багряный след.

– Куда собрался, Фараон? – фыркнул усатый, отволок Сергея в сторону и приставил дуло к его виску.

Дальше Оля ничего не видела. Откуда ни возьмись, появилась мама Люда. Ползком, на четвереньках добралась до нее, зажала пахнущей кухней рукой рот и втолкнула Олю в чулан – крохотную комнатушку у туалета, где у них хранились ведра и тряпки.

– Там бандиты! Надо милицию… – попыталась непослушными губами выговорить Оля.

– Заткнись! – рявкнула шепотом мама Люда.

И тут же в комнате прогрохотали выстрелы: один, второй, третий. В щель потянуло дымом. Что-то тяжело стукнуло, отрывисто каркнул длинный. Но Оля уже ничего не слышала. Ведра, щетки и швабры закружились перед глазами, заплясали в диком страшном танце. А потом наступила темнота.

* * *

– Ольга! Ольга, проснись!

Мягкий бархатный голос вклинился во тьму, развеял ее, будто луч солнца. И она, шипя, неохотно начала расползаться, растворяться, еще не сдаваясь окончательно, но уже уступая место свету. Ольга открыла глаза, увидела над собой удивительно красивое лицо – острые скулы, впалые щеки, тронутые золотистой щетиной, крупные яркие губы – остро вырезанная верхняя припухлая, будто обиженно выпяченная нижняя. И глаза – миндалевидные, смешливые, отливающие всеми цветами морской бездны, окруженные мелкими лучиками-морщинками, сразу выдававшими человека, привыкшего много смеяться и весело щуриться, улыбаясь. Ник…

– Ты в порядке? – встревоженно спросил он и коснулся пальцами ее лба.

Огрубевшие подушечки скользнули по коже, разбудили мурашки, побежавшие вниз по виску к шее.

– Я? – все еще не проснувшись, спросила она. – Со мной все хорошо, да…

– Ты кричала, – не отставал Ник. – Что-то страшное приснилось?

За окном бунгало уже посветлело. Розовый рассвет пробирался в комнату, мягким теплым отсветом ложился на простую мебель – плетеное кресло у окна, на подлокотнике которого покачивался сброшенный вечером оранжевый сарафан Ольги, на забытые вечером на столике стаканы с винными потеками, на прислоненные в углу у двери серфы. Слышно было, как шумит море, наползая на берег и пеной оседая на камнях. Как перекрикиваются самые ранние серферы из их берегового лагеря, поднявшиеся ни свет ни заря, чтобы не упустить утренний ветер.

– Ерунда, не бери в голову, – прошептала Ольга. – Приснилось, что отпуск закончился и мне пора выходить на работу.

Улыбнулась блаженно, чувствуя, как приятно ноют мышцы в уставшем после вчерашнего катания теле, как холодит разгоряченную кожу свежее постельное белье, и, обвив руками шею Ника, потянула его к себе. Он с готовностью поддался, царапнул щетиной щеку, припал горячими губами к шее. Прошептал:

– А ты по утрам еще прекраснее.

– А ты – еще нахальнее, – поддела она, почувствовав, как его настойчивые руки стягивают с нее легкий плед, которым она укрывалась.

– А ты думала, ученый-археолог – это обязательно такой робкий замшелый увалень, который даже не знает, как к девушке подойти? Ошибаешься, дорогая. Ты пока даже не знаешь, на что я способен.

– Боюсь представить, – хмыкнула Ольга и закрыла глаза, отдаваясь этим жадным, но бережным рукам.


Солнце уже забыло о нежной утренней дреме, выкатилось на середину неба и запылало во всю силу. Море, будто соревнуясь с ним в мощи и силе, разыгралось, с глухим рокотом набрасывалось на берег и, обжегшись о камни, отползало обиженно шипя. Вдалеке, на линии горизонта, пестрели рвавшиеся в небо разноцветные кайты. И, прищурившись, можно было различить под ними крохотные фигурки в гидрокостюмах – скользящие по серебрящейся морской поверхности. А еще дальше блестели под солнечными лучами силуэты белых быстроходных яхт.

В баре у самой кромки воды было шумно. На террасе у выкрашенной голубым двери пестрели прислоненные к белоснежной каменной стене серфы уже откатавшихся на сегодня отдыхающих. Под реечным синим навесом на низких диванах расслаблялись, смеялись, пили коктейли и флиртовали туристы, стекавшиеся сюда, на Миконос, со всех концов света. Остров, ставший настоящим символом молодости, беззаботности и красоты, привлекал всех, кто мог позволить себе роскошь отдыхать здесь. Извилистые улочки, змеившиеся между белоснежных каменных домов, изысканные церкви, живописные таверны, бескрайняя синь моря, ласковое солнце, зелень олив и, конечно, атмосфера полного отсутствия проблем, торжества жизни и праздности.


– Догоняй! – крикнул Ник и, на вытянутых руках выставив перед собой доску, побежал к кромке моря.

Солнце обливало золотом его загорелую спину, и отчетливо видно было, как под кожей ходят сухие мускулы. Набежавшая волна обняла его сильные жилистые ноги, замочила цветастые шорты до колен, окатила хрустальными брызгами поджарую поясницу с двумя ямочками у самого пояса шорт. И вот уже он упал животом на доску и, свесив руки по бокам, погреб вперед, то скрываясь под искрящимся гребнем волны, то снова показываясь на поверхности.

Ольга догнала его на глубине. Прозрачная вода, пронизанная до самого дна острыми солнечными спицами, холодила тело, брызгала в лицо, щекоча ресницы. Серф, белый с широкой синей полосой, плавно скользил по поверхности, слушаясь безотказно. Ник коротко обернулся на нее, сверкнул мокрой соленой улыбкой, крикнул, перекрывая голосом рев волн:

– Идет! Видишь?

И Ольга, прищурившись от солнца, действительно увидела вздымающийся вдалеке, почти на горизонте, бирюзовый ворчащий гребень с курчавым пенным чубом. Огромная стена воды надвигалась, отливала то стальным, то синим, как небо. Все тело ее напряглось, готовясь к рывку. Ник уже больше не оглядывался, а покрепче ухватился за доску, разворачивая ее острым носом к волне.

И вот накатило, зашумело. По вытянутому в струну телу пробежал холодок предвкушения, сердце в груди замерло на миг и тут же пустилось галопом. Теперь все зависело от одной секунды, которую ни в коем случае нельзя было пропустить. Ольга дождалась мгновения, когда волна почти накрыла ее и, выровняв доску, одним ловким движением вскочила на нее – сначала коленями, затем оперлась на левую ногу, а правую выставила чуть вперед. Поднялась, выгнув спину и чуть согнув колени, раскинув руки, поймала равновесие и понеслась вперед, балансируя на мчащей к берегу, уходящей из-под ног волне. Ветер ударил в лицо солеными брызгами, дыхание перехватило, и откуда-то из глубины поднялось пьянящее ощущение восторга, безбрежной свободы. Будто победив законы гравитации, она взлетела, как чайка, кружащая над морем, устремилась ввысь, забыв обо всем, отрешившись от земного. Поймала попутный ветер и вся отдалась полету.

Впереди и слева мелькнула фигура Ника – пригнувшись, раскинув руки в стороны, он царил в этой пенной вселенной, как молодой и сильный греческий бог Посейдон, повелитель морской стихии. Легкие кольца выгоревших каштановых волос развевались на ветру, напряженные ноги не отрывались от доски, несущейся вниз по почти отвесной стене воды, капли мгновенно высыхали на опаленной солнцем горячей спине. Кажется, он кричал ей что-то. Ольга ничего не слышала за ревом раздразненного, разыгравшегося моря. Видела только, как сверкают в широкой восторженно-счастливой улыбке его зубы.


– О, как познакомились мои родители – это целая история, – рассказывал Ник, расслабленно сидя на потертом старом диване в прибрежном баре и отхлебывая ром с колой из высокого стакана. – «Ромео и Джульетта». Только со счастливым финалом.

Солнце уже закатилось за горизонт, напоследок раскрасив бухту Орнос в жемчужно-розовые, сиреневые, багровые цвета. Здесь, в южной части залива, не было скалистых отрогов. Вода на мелком песчаном пляже была чистейшая, холодная и прозрачная, как стекло. Море лежало у берега притихшее, обманчиво кроткое, будто ластясь к уставшим за день, накатавшимся до звона в ушах серферам. Заманивало испытать свои силы еще и завтра, обещало, что будет паинькой, только для того, чтобы наутро снова встретить пришельцев ревом и буйством.

Разношерстная компания, объединенная лишь общим летним увлечением, собралась в баре. Хозяин щедрой рукой ставил на столы тарелки с сегодняшним уловом – с пахнущими йодом осьминогами, мидиями и креветками, с поджаристой до хруста мелкой рыбой. Тут же были и миски с салатом, благоухающие пряной зеленью и острым козьим сыром. И фрукты, небрежно наваленные на блюда. И хлеб, и вино, и коктейли – все, чтобы приятно провести вечер в компании таких же, как ты сам, беспечных молодых прожигателей жизни, успешных отпрысков богатых родителей, приезжавших сюда тратить семейные состояния. Лишь пара-тройка человек из присутствующих могли похвастаться тем, что сами заработали свои капиталы, остальные же с детства не знали нужды и наслаждались жизнью.

По берегам бухты уже загорались в домах, на виллах и в отелях золотистые огоньки. Возвращались к причалам отправлявшиеся на дневную морскую прогулку яхты. Вечер полон был ленивой неги, смеха, завиральных баек, какие рассказывают друг другу только люди, которые вскоре разъедутся и никогда больше не увидятся. И Ольга, сидя с бокалом в кресле у перевитой канатами и сетями для пущего приморского колорита ограды террасы, смотрела, как рисуется Ник в компании. Как мастерски рассказывает он, вызывая то взрывы смеха, то изумленный ропот. За те несколько дней, что они провели вместе, познакомившись вот здесь же, в лагере серферов, таким же неспешным вечером, она уже поняла, как любит он быть в центре внимания. И невольно подсмеивалась над этим его забавным безобидным тщеславием.

– Моя мать была в юности редкостная красавица. Гречанка, профиль – как будто срисованный с античного барельефа. Волосы темные, тяжелые, с медным отливом. В детстве я любил наблюдать, как она заплетала их в косы и укладывала вокруг головы. А глаза… Глаза у нее были, как море перед грозой.

– Ты свои от нее унаследовал? – кокетливо спросила молоденькая серферша, кажется, из Британии и игриво потянулась рукой к лицу Ника.

Ольга коротко усмехнулась, наблюдая за этим безыскусным флиртом.

– О, поверь, – с комичным отчаянием покачал головой Ник. – Мои глаза и близко на ее не похожи. Знаете, гречанки обычно быстро стареют, грузнеют от обильной еды. Но моя мать и до сих пор поразительно хороша собой. А вот отец мой – албанец. Конечно, не такой ослепительный, как мать. В том, что касается внешности, это он мне подгадил, не то я бы уже сделал карьеру в модельном бизнесе.

Женская часть компании загудела, не соглашаясь. И Ольга снова спрятала улыбку в бокале. Забавный все же был парень. Нахально напрашивался на комплименты и млел от них, как ребенок.

– В общем, однажды они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда. Отец едва ли не через полчаса знакомства предложил ей стать его женой, а она согласилась. Да-да, представьте себе, такое бывает. Ну или бывало в прежние, не такие циничные времена.

Кто-то рассмеялся, кто-то запротестовал. Педро, испанец с рыжеватой бородкой, объявил, что он хоть сейчас готов отправиться с Кристин, шведкой, с которой познакомился здесь же неделю назад, в мэрию. А Ник продолжал:

– Но тут, разумеется, вмешались родители. И начались Монтекки и Капулетти. Мать происходила из аристократической греческой семьи. Во время войны они, правда, обеднели, но ни пафоса, ни спеси не утратили. А в семидесятых, когда в Грецию хлынули туристы, их дела и вовсе пошли на лад. Заправляла всем бабка – величественная породистая старуха в драгоценностях времен королевы Виктории. И она, конечно, встала намертво – не позволю нашей красавице опорочить семью и выйти за какого-то албанского прощелыгу. Пойти против бабки никто не осмелился. Да, в общем, и не захотел – сама мысль о том, что греческая аристократка свяжется с каким-то чужаком-албанцем, пускай вроде бы порядочным, добрым и сметливым парнем, была запредельной. А мать, юная неопытная девушка, не побоялась. Ушла к моему отцу, больше того, уговорила его бежать на край света – по их понятиям, в северную Европу. Она хорошо знала, на что способна бабка в гневе, и не без причины опасалась, что та может и подослать кого-нибудь разделаться с неугодным мужем внучки. В общем, все препоны оказались тщетны. Любовь моих предков смела все преграды, они поженились и жили в изгнании до самой смерти грозной бабули, которая, представьте себе, протянула почти до ста лет – должно быть, на одной злобе и гордыне. И пока она не умерла, никто из семьи так и не смел поддерживать общение с матерью. Хотя вроде бы к тому моменту отец уже доказал, что он не какой-то прохвост, собственным трудом заработал капитал – все для того, чтобы любимая жена не нуждалась и не так сильно страдала от разлуки с близкими. Только когда бабка умерла, мои мать с отцом вернулись в Грецию и воссоединились с семьей. И все же, несмотря на то как непросто им пришлось, они ни разу не пожалели о том, что пошли наперекор родне. Клянусь вам, вот уже пятьдесят лет они продолжают каждый день ворковать как влюбленные, которые только что встретились.

– Наверное, в такой счастливой семье у тебя не меньше десятка братьев и сестер? – спросила Кристин, выныривая из-под обнимающей ее крупной руки Педро.

– О нет, – покачал головой Ник. – Как оказалось, тут их поджидало новое препятствие, которого они никак не ожидали. Дети у мамы и папы очень долго не получались. Мать молилась день и ночь, прося у Бога ребенка, ездила по каким-то святыням, прикасалась к мощам. Но все было тщетно. Я родился, когда родители уже потеряли всякую надежду. Им обоим было под сорок – и вдруг чудо.

– Так ты, значит, поздний долгожданный ребенок, – подхватил ирландец Стив с облупившимся от солнца красным носом. – Представляю, как тебя баловали.

– О, друг мой, не представляешь, – засмеялся Ник. – Я ни в чем не знал отказа. Родители на меня надышаться не могли. Отец к этому времени уже сколотил неплохое состояние, и у меня было все, что только можно себе представить.

– Неужели и пони? – поддела Кристин.

– Вот разве что пони у меня не было. И то, уверен, если бы мне очень захотелось, отец купил бы и его.

Ольга, потягивая вино, наблюдала за Ником. Они были знакомы всего-то несколько дней. Но даже не расскажи он сейчас истории своего появления на свет, она бы не сомневалась, что этот человек вырос в дружной любящей семье. Была в нем, несмотря на легкомыслие и мальчишество, какая-то железобетонная уверенность в себе, чувствовавшаяся даже на расстоянии. Такая гармония с миром и с самим собой, убежденность в собственных силах и в том, что в случае чего у тебя обязательно найдется поддержка, бывает лишь у тех, кто с детства купался в безусловной любви.

Уже совсем стемнело. Над морем показалась луна, расстелила по черной уснувшей глади золотую ковровую дорожку. Хозяин принес и расставил по столу свечи, укрепленные в горлышках пузатых пустых бутылок. И в этом теплом неверном освещении черты Ника казались еще прекраснее. Будто языческий бог, насмешник и шалопай, морочащий людей ради забавы и пускающийся в опасные приключения, он рассказывал еще что-то, плавно жестикулировал. А иногда оглядывался на нее, и в быстром взгляде казавшихся сейчас темными, как ночное море, глаз, в зрачках, где плясали, отражаясь, рыжие язычки пламени, Ольга видела нежность и неподдельный интерес. Все, что так приятно бывает женщинам прочесть в глазах увлеченного ими мужчины. Ей же становилось неспокойно от этого взгляда, и она отворачивалась, делая вид, что не замечает внимания Ника.

Разговор за столом продолжался. Теперь о себе рассказывали другие. Кристин объяснила, что в той, иной жизни, на материке, казавшейся сейчас такой далекой и чужой, владеет сетью магазинов спортинвентаря. Брутальный Педро, кто бы мог подумать, оказался банковским работником. Девушка в дредах и с замысловатыми татуировками на руках представилась известным дизайнером. Кто-то из присутствующих был знаком между собой, уже встречался во время отдыха здесь или в других излюбленных серферами местах. Другие встретились впервые. Но всех здесь связала любовь к экстремальным видам водного спорта и общая легкость в отношении к жизни.

– А ты? – обратился к Ольге ирландец. – Расскажи о себе, чем ты занимаешься? Там, в другой жизни.

– Ничего интересного, обыкновенный офисный планктон, – отмахнулась Ольга. – Не хочется сейчас вспоминать об этой самой другой жизни, ну ее. Давайте притворимся, что вся наша жизнь – вот такая, как здесь.

– Давайте! Давайте! – подхватили с разных концов стола.

– Это же тост! – прогремел развалившийся на кресле-мешке Педро.

Над столом со звоном встретились стаканы, и Ольга краем глаза заметила, что Ник снова бросил на нее любопытный недоверчивый взгляд. Ох, и въедливый же ей попался новый знакомец.

По мере того как пустели заказанные бутылки, разговор за столом становился все громче, веселее. Кто-то рассказывал серферские байки, кто-то из тех, кто уже бывал здесь, повествовал об интересных случаях, произошедших на острове Миконос.

– Вы знаете, что здесь каждое лето отдыхает Мадонна? – доказывала Кристин. – Конечно, инкогнито, на людях никогда не показывается. Но все местные об этом знают.

Кто-то недоверчиво загудел. А Ник отозвался:

– А что тут удивительного? На Миконосе испокон веков боги жили среди людей.

Все засмеялись. А затем немец с плечами такими широкими, будто кто-то засунул ему под майку швабру, указал пальцем на мерцающие на другом берегу бухты изумрудные огоньки.

– Вон, видите, светится зеленым? Это частный причал. Говорят, там вилла какого-то русского бандита. Или как это там у них называется? New russian? По слухам, он страшный человек, руки по локоть в крови. А вот, живет в раю, наслаждается жизнью.

– Что за времена настали? – возмутилась дизайнер с дредами. – Раньше слагали сказки про Синюю Бороду, а теперь про каких-то бандитов. Никакой романтики.

– Так это же смотря как рассказать, – возразил Ник. – Ты ведь не знаешь, вдруг по ночам его преследуют призраки всех, кого он убил. Пробираются к нему в спальню и воют страшными голосами: «За все надо платить».

– Да ну вас! – передернула плечами Кристин. – Жути нагнали.

Ольга же, обернувшись, посмотрела в ту сторону, где подмигивали в густой черной тьме изумрудные огоньки. Разобрать отсюда ничего было невозможно, только цепочка зеленых искорок мерцала, будто посылая сигналы собственному размытому отражению.

За столом откуда ни возьмись появилась гитара. И Педро, ударив по струнам, запел мелодичную народную испанскую песню. Дизайнер принялась отбивать ритм ладонями по столу. Кто-то подхватил мотив.

Ольга поднялась со своего места, потянулась и бросила:

– Пойду спать. Всем пока.

– Пока!

– До завтра! – донеслось со всех сторон.


Ник нагнал ее в темноте, уже на пути к бунгало.

– Постойте-постойте, загадочная леди. Вы что это, решили от меня ускользнуть?

– Я просто хочу отдохнуть, – дернула плечом Ольга. – А ты вроде неплохо проводил время в компании.

– Погоди-ка, – лукаво нахмурился Ник. – Ты что, даешь мне отставку?

– Отставку можно дать жениху или бойфренду, – усмехнулась Ольга. – А мы же с тобой свободные люди. Разве я что-то обещала?

– Верно, ты не обещала, – в глазах Ника плясали бесенята. – Но посмотри-ка вон туда.

Он обхватил Ольгу за талию, пальцами приподнял ее подбородок и заставил посмотреть вверх, туда, где сонно дышало необъятное небо, усыпанное серебряными звездами.

– Видишь? – Ник указал пальцем куда-то в мерцающую бесконечность. – Это она обещала, вон та звездочка с розовым отливом, что ты не выставишь меня этой ночью. Потому что мы с тобой были предназначены друг другу судьбой.

– Ты же археолог, а не звездочет, – забавляясь, возразила Ольга. – И что-то мне подсказывает, что ты несешь сейчас откровенную чушь.

– Может, и так, – легко согласился Ник, прижал ее к себе крепче и жарко зашептал в ухо: – Это все потому, что я влюбился. И изо всех сил стараюсь тебе понравиться.

Губы его на вкус отдавали морской солью, будя воспоминания о палящем солнце, о ветре в лицо, о полете с пенного буруна, дарящем ощущение абсолютной свободы.

– Мы знакомы чуть меньше недели, – прошептала Ольга, неохотно уклоняясь от его настойчивых губ. – Ты меня не знаешь совсем, какая любовь.

– А мне кажется, что знаю все жизнь, – хрипло заверил Ник.

Его руки скользнули к ней под футболку, царапнули огрубевшими подушечками пальцев.

– Да? – хмыкнула Ольга, на секунду отстранилась, вгляделась в его глаза, в которых желание мешалось с озорством, и сдалась. – Ладно, черт с тобой. Пойдем.

Загрузка...