Неустановленное лицо

13

В управление я приехал часам к двенадцати. Комковский сидел под сенью цикуты перед пишущей машинкой, обложившись со всех сторон бумагами.

– Братцы, – взмолился он, – возьмите в дело! Совсем канцелярия замучила!

– Только мальчиком, – сурово ответил я. – За харч и науку.

– Мальчиком я и так у вас работаю, – уныло сказал Игорь. – Вернее, девочкой. Выполняю секретарскую работу. Во-первых, тебе звонил Стас. Вот, я тут записал... Он от двенадцати до часу ждет тебя в Доме книги. И еще: “Был в Мосбуккниге, смотрел квитанции. Сережа-Джим – Цаплин Сергей Федорович”, тут адрес, он просил проколоть его через ЦАБ, я сделал. Есть такой, работает сменным диспетчером в бойлерной ДЭЗ-13. Погоди, – остановил он меня, увидев, что я, схватив листок, направляюсь к двери. – Еще вам обоим звонил Балакин. Просил приехать или хотя бы позвонить не позже четырех. И последнее, – сказал Комковский, голосом давая понять, что из секретаря-машинистки он преображается в моего начальника: – Где фотографии?

Я хлопнул себя по лбу и вытащил из кармана конверт.

– Хоро-ош, – скептически протянул Игорь, отрезая две карточки. – Что они там тебя – под дулом револьвера фотографировали?

Северина я обнаружил в отделе технической литературы. Он углубленно изучал “Основы агрохимии”.

– Топай полегоньку через служебный вход к машине, – тихо сказал он мне, не отрываясь от своего увлекательного чтения. – Там встретимся.

На этот раз Стас, слава Богу, спрятал машину в тень, хотя, вероятно, им руководили отнюдь не соображения моего удобства.

– В диспетчерской нет – выходной, – с ходу начал он, едва мы залезли внутрь, – дома тоже никто не берет трубку.

Очень может быть, что болтается тут. Но вот беда, в лицо мы его не знаем. Какие будут предложения? Я пожал плечами.

– Пойду опять толкаться возле покупки, что же еще? Авось сойду там теперь за своего.

– Мудро, – одобрил Северин. – У меня возникла та же идея... час назад. Поэтому я тут для тебя кое-что организовал.

Он полез под сиденье и вытащил оттуда красивую, всю в заклепках, нашлепках, “молниях” и карманчиках спортивную сумку. Со словами “будешь у нас, Шурик, не хуже других” расстегнул ее и стал извлекать одну за другой старинные книжки в роскошных кожаных переплетах.

– Ты где это все взял? – ахнул я.

– Можешь быть спокоен, не украл, – отвечал Северин. – Помнишь пианисточку, к которой я Комковского посылал? У нее папаша – профессор консерватории в четвертом поколении. Хорош бы я был – звонить туда по твоему совету! – добавил он саркастически.

– Когда ж ты успел? – поразился я.

– Вчера вечером. Позвонил, а она меня домой пригласила. Ну с папашей мы сразу сошлись – душа в душу. Он только одного не любит: про музыку говорить. Так это и я не люблю.

– Тебя там не женят? – спросил я подозрительно.

– Ты что? – обиделся за новых знакомых Северин. – Интеллигентные люди! Да и потом, нужен я им... со своей специальностью...

– Книжек тебе, во всяком случае, отвалили по-родственному, – заметил я с легкой завистью. Как это у Северина получается, что его с первой минуты начинают любить все: от домработниц до профессоров консерватории. Не говоря уж про пианисток. – Тут небось на тысячу рублей.

– На тысячу не на тысячу, – сказал Северин, – а постарайся не потерять.

Я ему хотел расписку написать, так мы чуть не поссорились. Почти что семейный был скандал.

Я упаковал книги обратно и собрался вылезать из машины.

– За мной не смотри, – напутствовал меня Стас. – Я буду все время в поле зрения. Если найдешь Джима, постарайся отвести его зачем-нибудь в сторону и перевесь сумку с правого плеча на левое.

Мне повезло. Видимо, по раннему времени большого потока сдающих еще не было, поэтому товароведы и перекупщики – все томились бездельем. Я издалека приметил своего горбато-носатого приятеля, но подходить не стал, сразу направился к покупке и начал быстро выкладывать книги на стол.

Мой неожиданный рейд по тылам достиг цели: никто из коршунов не успел на меня спикировать, перехватить по дороге, и теперь они барражировали на расстоянии, бросая на меня и на мои книги плотоядные взгляды. Впрочем, по тому, как вспыхнули и округлились глаза у двух товароведов, я понял, что Северин, видимо, хорошо объяснил своему музыкальному профессору задачу, а тот жаться не стал – выдал самое лучшее. Я и сам только теперь рассмотрел книги как следует. Почти все это были исторические сочинения. Три тома некоего А. Брикнера в роскошных, тисненых, с золотым обрезом, переплетах: “История царствования Екатерины II”, томик Ключевского “Жития святых как исторический источник”, что-то Костомарова. Последних двух мне даже приходилось читать, и я подумал, что это совсем неплохо – быть интеллигентом в четвертом поколении. То, что я робко выискивал на полках университетской библиотеки, у него с раннего детства стояло в доме.

Товаровед, пожилая строгая женщина в очках, деловито листала засаленные от частого употребления страницы каталога, перебирала карточки в ящиках, сдержанно советовалась с коллегами и называла цену, всегда трехзначную. Я с достоинством кивал, не то благодаря, не то соглашаясь.

– Будете сдавать? – небрежно спросила она под конец.

– Буду, – ответил я решительно, краем глаза отметив, как буквально задергались парящие неподалеку зрители.

– Паспорт давайте, – сказала товаровед, придвигая к себе пачку квитанций.

– Не захватил, – огорченно развел я руками. И спросил наивно: – А без паспорта нельзя?

– Вы что, первый раз, что ли? – неприязненно поинтересовалась товаровед, строго блеснув стеклами.

– Забыл, надо же, забыл, – корил я сам себя, укладывая книги в сумку. – Завтра обязательно с паспортом приду!

Едва я отошел на несколько шагов, ко мне подскочил носач. По тому, что никто не составлял ему конкуренции, я понял, что он по причине нашего “старого знакомства” уже заявил своим товарищам на меня права.

– Пойдем поговорим, – сказал он мне, не поднимая головы, косясь на товароведов, которые в свой черед смотрели на него нехорошими глазами. – Я у тебя без паспорта все куплю.

– Да брось, – ответил я развязно. – Есть у меня паспорт, не беспокойся. Ты что думаешь, я сдавать хотел? Пусть застрелятся! Надо же было цены ваши московские накнокать. Понять, от чего толкаться.

– А, – протянул он то ли с разочарованием, то ли с облегчением. – Так ты приезжий. А я смотрю: совсем человек с глузду съехал – такие книги в таком виде сдавать. Что ты хочешь-то за них? – добавил он уже по-деловому.

– Мне бабки не так нужны, – ответил я решительно. – Мне обмен нужен. У нас в Риге такого вот навалом, а того, что надо, – нет.

– Чего тебе надо? – спросил он, мгновенно делая стойку, как мой Антон, почуявший запах печенки.

– Запрещенные и изъятые восемнашки и девятнашки, – начал я, употребляя за неимением лучшего жаргон торговцев картинами и иконами, но мой собеседник, кажется, понимал меня прекрасно. – Потом прижизненные, вообще всякие автографы... – В ход шел весь набор интересов Николая Ивановича Потапенко.

Носатый сник. Его личный интерес ко мне явно утрачивался, но на смену ему приходило профессиональное уважение.

– Это тебе с Историком надо похрюкать. Или с Козловым. Такие вещи, знаешь, каждый день на дороге не валяются.

– А вот мне ребята в Риге про Джима какого-то говорили, – заметил я.

– Про Джима? – удивился он. И сказал презрительно:

– Да у него бабок и современную библиотеку взять, не всегда хватает. Вечно бегает, ищет кого-нибудь в долю. Сейчас все больше Лошадь его туда-сюда гоняет. Вот, – оживился носач. – С Лошадью тоже можно. – Они тут оба с утра крутились, а теперь делись куда-то, небось смотреть чего-нибудь поехали. Скоро вернутся. Познакомить вас, что ли? – Он явно прикидывал, можно ли сломить с меня за посредничество.

– Познакомь при случае, – сказал я равнодушно, давая понять, что в принципе обойдусь и сам. – Я долго здесь еще пробуду.

Побродив около часу по Дому книги с тяжелой сумкой на плече, потолкавшись на покупке в безуспешных попытках опередить более удачливых и сноровистых перекупщиков, я начал приходить к выводу, что термин “нетрудовые доходы” дает в этом конкретном случае не совсем верное представление о сути дела. Это был труд – да еще какой! За один только моральный климат любой профсоюз объявил бы это производство вредным. Работа была связана с постоянной опасностью в любую минуту быть униженным, оскорбленным, даже раздавленным общественным презрением со стороны сдатчиков, товароведов или просто доброхотов из публики. Но игра, видимо, стоила свеч. Доходы, называй их нетрудовыми или, по-старинному, неправедными, оправдывали любые издержки. Я видел, как тихо ликовал мой носогорбый дружок, откупив у недошедшей до товароведов растерянной близорукой женщины стопку потрепанных книжек. Верхней в стопке лежало первое издание “Конармии” Бабеля... Двое коршунов, среди них вчерашний блондинчик, прячущий за светозащитными стеклами свои глаза, прямо от входа завернули развязного красномордого парня с авоськой, где книги лежали вперемешку с пустыми бутылками. В окно я мог наблюдать, как они все вместе сели в блондинову машину и укатили, надо думать, брать библиотеку. Я смотрел вокруг и думал о Троепольской. Думал о том, что десятки, сотни, тысячи видели то же, что она. Ругались, возмущались, стыдили, гоняли конкретного спекулянта и перекупщика. И никто как будто не видел в этом проблемы.

Наверное, тут важен склад характера. Как это Чиж про нее сказал? “Умна, взбалмошна, инициативна, азартна”. Что еще?

“Потребность лезть в драку...” Ольга увидела проблему и, по своему обыкновению, полезла в драку. Мы же теперь всего лишь выясняем, чем это для нее обернулось.

Тем временем в каких-нибудь десяти метрах от меня мой квазимодообразный приятель остановился возле долговязого типа в светлых застиранных джинсах и полосатой майке. Он что-то говорил ему, бесцеремонно кивая головой в мою сторону. Потом оба неторопливо двинулись ко мне. Представили нас друг другу так:

– Это Джим. А это клиент из Риги. Если чего-нибудь выйдет, не забудьте прислать мне коньячок. Джим сунул мне вяловатую ладошку.

– Сережа.

– Шурик, – сказал я, перевешивая сумку на левое плечо. – Пойдем поболтаем, только лучше на свежем воздухе.

Когда мы вышли на улицу, я снова коротко изложил идейную программу неведомого мне Н. И. Потапенко, для пущей солидности прибавив от себя пару названий из буйносовского списка. Судя по всему, мои запросы произвели впечатление. Джим остановился, в задумчивости кусая ноготь большого пальца.

– Есть кое-что на примете, – процедил он наконец. – Но не бесплатно.

– О бабках договоримся, – заверил я. – Были бы книги. И, объяснив, что остановился у родственников в Бирюлеве без телефона, я аккуратно переписал на сигаретную пачку уже, впрочем, известный мне, телефон Цаплина Сергея Федоровича, условившись с ним созвониться сегодня вечером. Засим я побрел неторопливо по Калининскому проспекту в сторону Садового.

Сейчас дело было за Севериным. Но я не сомневался теперь, что, даже если Джим в самое ближайшее время не приведет его к Алику-Лошади, сегодня вечером или завтра утром мы с ним познакомимся.

В управлении, однако, меня ждал сюрприз, который, несомненно, должен быть отнесен на счет недостаточной технической оснащенности отдельных сотрудников уголовного розыска. Пока я с тяжеленной сумкой, которую приходилось перевешивать с одного плеча на другое теперь уже отнюдь не из конспиративных соображений, плелся по жаре до троллейбусной остановки, пока “букашка”, трясясь, везла меня до Садово-Каретной, пока, проклиная щедрость консерваторских профессоров, я тащился от угла до проходной, механизированный Северин, оказывается, с ветерком катаясь по городу, кое в чем преуспел. Впрочем, все мое завистливое недовольство рассеялось в мгновение, когда я узнал о результатах.

Не заходя больше в Дом книги, Джим уселся за руль “Жигулей” – облезлой “двойки” примерно семьдесят пятого года выпуска и скоро, в сопровождении Северина, разумеется, подъехал к высотке на площади Восстаний. Здесь его ждали. Из роскошной белой “семерки” вышел крупный вальяжный брюнет лет тридцати в светлом костюме. В руках у него была небольшая спортивная сумка. Они немного поговорили, после чего брюнет, подхватив свою сумку, скрылся в одном из подъездов. Из ближайшего автомата Стас позвонил в отдел Комковскому, и как раз к моему приходу уже было известно, что “семерка” принадлежит Овсову Альберту Николаевичу, санитару 4-й Городской больницы. Но самое главное Северин, как всегда, приберег напоследок.

Именно в этом доме и в этом подъезде проживает собиратель раритетов и любитель прижизненных изданий классиков Николай Иванович Потапенко.