Невеста

Глава 2

В тот вечер по пути домой Саймон попал в дорожную пробку. Глядя на бесконечно падающие хлопья снега и ритмичное движение «дворников», он потянулся за телефоном, чтобы позвонить Милли. Набрав первые две цифры ее номера, передумал и отключил мобильник. Хотелось услышать ее голос, представить мимику ее лица. А вдруг она занята? Вдруг не поймет, ведь его звонок - просто порыв души. А если она еще не пришла, ему наверняка придется общаться с миссис Хэвилл.

Саймону нравилось в Милли все, кроме ее матери. Оливия довольно приятная женщина, еще не утратившая привлекательности, интересная и обаятельная. Вполне понятно, почему без нее не обходилось ни одно светское мероприятие в городе. Однако ее отношение к Милли раздражало Саймона донельзя. Судя по всему, миссис Хэвилл до сих пор считала, что дочери лет пять-шесть: она помогала ей выбирать одежду, советовала надеть шарф, каждый день и каждую минуту желала знать, чем Милли занята.

И самое неприятное, по мнению Саймона, что его невеста ничуть не возражала против такого обращения. Она позволяла матери гладить ее по головке и называть «сладкой маленькой девочкой», послушно звонила домой, если задерживалась допоздна. В отличие от своей старшей сестры Изабел, которая давным-давно обзавелась собственной квартирой и покинула родительский дом, у Милли явно не наблюдалось естественного желания обрести независимость.

В результате мать по-прежнему видела в ней ребенка, а не зрелого, взрослого человека. Отец и сестра вели себя практически так же. Смеялись, когда Милли выражала свою точку зрения, подшучивали по поводу ее карьеры, все важные вопросы обсуждали без ее участия. Они отказывались замечать в ней умную, страстную женщину, какой видел ее Саймон, не желали воспринимать ее всерьез, на равных с собой.

Саймон не раз пытался завести с Милли разговор о ее семье, раскрыть ей глаза на ограничения и чрезмерную опеку со стороны близких, но она лишь пожимала плечами.

«Они вовсе не плохие люди»,- отвечала она, а если он позволял себе более жесткую критику, искренне огорчалась. Милли - слишком добродушное и любящее создание, чтобы замечать недостатки родных, думал Саймон, оставляя позади Бат и сворачивая к Пиннакл-холлу. Он любил Милли за то, что она именно такая. Однако после свадьбы, когда они станут жить вместе, все будет по-другому. У Милли сменится круг интересов, и ее семье придется с этим считаться. Она станет замужней женщиной, а потом и матерью. Хэвиллам следует признать, что Милли - больше не их маленькая девочка.

Подъехав к Пиннакл-холлу, Саймон набрал на брелке специальный код и откинулся на сиденье, ожидая, пока откроются ворота - тяжелые, железные, с резными коваными буквами, составляющими слово «Пиннакл». Из всех окон лился свет, на парковочной площадке стояло несколько машин, а в крыле, отведенном под офис, все еще кипела жизнь. Отцовский красный «мерседес» красовался прямо перед домом - здоровенный, сверкающий, кичливый автомобиль. Саймон терпеть его не мог.

Он поставил свой «гольф» в неприметном уголке и, хрустя заснеженным гравием, направился к Пиннакл-холлу. Это внушительное здание, построенное в восемнадцатом веке, в восьмидесятые годы выполняло роль роскошного отеля, дополненного комплексом развлечений и изящной пристройкой с дополнительными комнатами для гостей. Когда владельцы отеля разорились, Гарри Пиннакл выкупил его и превратил в жилой дом, отведя пристроенное крыло под штаб-квартиру своей компании. Очень удобно, не раз повторял он приезжавшим для интервью журналистам,- жить и работать за пределами Лондона. В конце концов, он уже не молод и форс ему ни к чему. За этой фразой обычно следовала пауза, потом дружный смех, Гарри довольно улыбался и нажимал на кнопку звонка, требуя еще кофе.

Обитый деревом холл был пуст и пах воском. Из-под двери, ведущей в кабинет отца, пробивалась полоска света; до Саймона донесся негромкий голос Гарри, потом взрыв приглушенного смеха. Обида, никогда полностью не оставлявшая Саймона, снова острыми иголками впилась в его кожу, и он до боли стиснул кулаки в карманах брюк.

Саймон ненавидел своего отца столько, сколько себя помнил. Гарри Пиннакл бросил семью, когда Саймону было три года, оставив мать воспитывать сына в одиночку.

Мать особо не рассказывала, как и почему распался их брак, но Саймон знал, что винить следует Гарри. Его властного, заносчивого, невыносимого отца. Спешащего жить, бурлящего идеями, невероятно удачливого отца. Успех отца - вот что Саймон ненавидел сильнее всего.

История этого успеха была широко известна. В год, когда Саймону исполнилось семь, Гарри Пиннакл открыл небольшой безалкогольный бар и назвал его «Фруктовый восторг».

В кафе с хромированными стойками подавались полезные для здоровья напитки, и заведение немедленно стало пользоваться огромной популярностью. В следующем году Гарри открыл второй бар, годом позже - третий. А еще через год начал продавать другим фирмам разрешения на эксплуатацию заведений под маркой «Фруктовый восторг».

К середине восьмидесятых кафе с таким названием существовало в каждом городе.

Гарри Пиннакл стал мультимиллионером.

В то время как общественное положение и капиталы Гарри росли, а его имя постепенно перекочевывало с внутренних страниц газет в заголовки передовиц, юный Саймон с холодной яростью наблюдал за прогрессом отца. Чеки приходили ежемесячно, и мать неизменно всплескивала руками, восхищаясь щедростью Гарри. Но сам он не появился ни разу. А потом, когда Саймону было девятнадцать, мать умерла, и Гарри Пиннакл вновь вошел в его жизнь.

Саймон нахмурился и почувствовал, как ногти впиваются в ладони: он вспомнил тот момент, десять лет назад, когда впервые увидел отца. Саймон беспокойно мерил шагами коридор больницы перед дверями палаты, где лежала мать; он был вне себя от горя, гнева и усталости. Внезапно кто-то окликнул его по имени. Саймон обернулся и увидел лицо, знакомое по тысячам газетных фотографий. Знакомое и вместе с тем чужое. Рассматривая его в безмолвном потрясении, Саймон вдруг осознал, что видит собственные черты, только на постаревшем лице. Вопреки себе, он вдруг ощутил, как у него, словно у младенца в безотчетной попытке сближения, вытягиваются эмоциональные антенны, инстинктивные усики. В ту минуту было бы так легко припасть к отцовской груди, позволить ему разделить бремя, сделать шаг навстречу и принять его дружбу. Саймон не стал ждать, пока сердце смягчится,- он подавил свои чувства и похоронил их глубоко в душе. Гарри Пиннакл не заслуживает его любви и никогда ее не получит.

После похорон Гарри пригласил Саймона жить в его доме. Он отдал сыну собственную комнату, собственную машину, устроил ему роскошные каникулы. Саймон вежливо все принимал. Но если Гарри рассчитывал, осыпав сына дорогими подарками, купить его привязанность, то здесь он ошибался. И хотя юношеское озлобление Саймона понемногу утихло, его место заняла твердая решимость превзойти отца во всех сферах. Он тоже откроет удачный бизнес и заработает кучу денег, но, кроме того, у него еще будет счастливый брак - в отличие от отцовского; он воспитает в своих детях любовь к родителям, станет главой крепкой, здоровой семьи. Он построит жизнь, какой никогда не было у его отца, и Гарри будет завидовать сыну.

Саймон начал с того, что открыл небольшое издательство: три специализированных информационных бюллетеня, умеренный доход и большие надежды. Надежды, которым не суждено было исполниться. После трех лет напряженных усилий прибыль упала до нуля; на исходе четвертого года издательство обанкротилось.

Унижение с новой силой обожгло Саймона при воспоминании о том дне, когда ему пришлось сказать отцу о том, что он разорился, принять приглашение Гарри, продать квартиру и опять поселиться в Пиннакл-холле. Отец налил ему полный бокал виски, изрек несколько избитых фраз о взлетах и падениях и предложил работу в «Пиннакл энтерпрайзис». Пробормотав под нос слова благодарности, Саймон немедленно отклонил предложение. В тот тяжелый период он презирал себя едва ли не больше, чем своего отца. Его терзали жгучий стыд и разочарование.

В конце концов Саймон нашел работу рекламного агента в скромном малотиражном деловом журнале. С перекошенным лицом он принял поздравления Гарри; скривился, когда отец принялся листать убогое издание, пытаясь подобрать хоть какие-то слова одобрения. «Занятие так себе,- оправдываясь, сказал Саймон,- но, по крайней мере, я опять в строю». По крайней мере, он опять встал в строй: дни были заполнены работой, и он начал выплачивать долги.

Через три месяца он встретил Милли, годом позже попросил ее выйти за него. Отец снова поздравил его и предложил купить кольцо для невесты. Как и прежде, Саймон ответил отказом. «Я сам»,- сказал он тогда, глядя отцу в глаза, и в этом взгляде читалась новая уверенность, почти вызов. Если он не смог обойти отца в бизнесе, значит, превзойдет его в семейной жизни. У них с Милли будет идеальный брак. Они будут любить и понимать друг друга, помогать друг другу. Они будут вместе обсуждать все проблемы, совместно принимать решения, в доме будет царить любовь, а дети станут вершиной их счастья. Все должно быть именно так, а не иначе. Один раз Саймон уже испытал провал и больше никогда не хотел пережить его снова.

Внезапно его размышления прервал очередной раскат смеха за дверью отцовского кабинета, неразборчивое бормотание и легкий металлический звон, означавший, что Гарри положил трубку старомодного телефонного аппарата, подключенного к его личной линии. Выждав пару минут, Саймон глубоко вздохнул, подошел к двери и постучал.

Услышав стук, Гарри Пиннакл почему-то вздрогнул. Он быстро убрал фотографию, которую держал перед собой, в ящик стола и задвинул его. Затем на всякий случай запер ящик на ключ. На несколько мгновений застыл, невидящими глазами уставясь на ключ, погруженный в свои мысли.

Стук повторился. Гарри поднял голову, повернулся на крутящемся кресле спиной к столу и пригладил седеющие волосы.

- Войдите.

Дверь распахнулась, Саймон вошел в кабинет, сердито глядя на отца. Как всегда, одно и то же: Саймон стучится, а Гарри заставляет его ждать снаружи, точно прислугу.

Ни разу Гарри не попросил сына входить без стука, ни разу не выказал радости при виде отпрыска. На отцовском лице неизменно читалось раздражение, как будто Саймон врывался в момент заключения сделки века. «Чушь собачья,- подумал Саймон,- ты вовсе не занят. Ты просто высокомерный ублюдок».

Сердце Саймона бешено колотилось, ему хотелось нарваться на ссору, но он не мог заставить себя произнести слова, кипевшие внутри.

- Привет,- натянуто поздоровался он.

Вцепившись в спинку кожаного кресла, Саймон в немой ярости воззрился на отца, надеясь спровоцировать того на конфликт. Однако Гарри лишь вздохнул и положил ручку на стол.

- Здравствуй. Как прошел день? Саймон пожал плечами и отвернулся.

- Виски не хочешь?

- Нет, спасибо.

- А я, пожалуй, выпью.

Поднявшись, чтобы налить себе виски, Гарри краем глаза уловил выражение лица сына - истинное, не предназначавшееся для посторонних: искаженное, несчастное, злое лицо. Саймона переполняло ожесточение - с тех пор, как впервые увидел Гарри у дверей больничной палаты, где лежала мать. В тот день Саймон плюнул отцу под ноги и с презрением удалился, прежде чем Гарри успел заговорить. В душе Гарри зародилось и начало расти отвратительное чувство вины, терзавшее его всякий раз, когда парень смотрел на него проклятущими глазами своей матери.

- Как прошел день? - обратился он к сыну, поднося бокал к губам.

- Ты уже спрашивал.

- Ах да, точно.

Гарри сделал глоток обжигающего напитка и сразу почувствовал себя лучше. Он глотнул еще.

- Я пришел напомнить тебе насчет ужина. Сегодня придут Хэвиллы.

- Помню,- отозвался Гарри. Он опустил бокал и глянул на сына.- До счастливого дня осталось совсем немного. Волнуешься?

- Нисколько,- мгновенно ответил Саймон.

Гарри пожал плечами.

- Это серьезный шаг, серьезные обязательства.

Саймон в изумлении уставился на отца. С его уст вот-вот были готовы сорваться слова - тем самые, которые он годами носил в себе тяжелым бременем.

- Ты-то что знаешь о серьезных обязательствах? - услышал он свой голос.

Вспышка гнева промелькнула на лице Гарри, и Саймон вдруг ощутил резкий прилив нервного возбуждения, смешанного со страхом. Он ждал, что отец закричит на него, даже приготовился к более острой реакции, однако эмоции схлынули с лица Гарри так же быстро, как и появились. Отец отвернулся и прошел через кабинет к огромным подъемным окнам. Саймона охватило разочарование.

- Чем тебя смущают обязательства? Что плохого в том, чтобы любить одного человека всю жизнь?

- Ничего,- не оборачиваясь, произнес Гарри.

- Тогда почему…- начал было Саймон, но оборвал фразу.

Повисла долгая тишина, прерываемая лишь треском дров в камине. Саймон сверлил взглядом спину отца. «Скажи что-нибудь,- в отчаянии думал он.- Скажи хоть что-нибудь, ты, паршивый ублюдок».

- Встретимся в восемь,- наконец произнес Гарри.

- Договорились.- В голосе Саймона явственно слышалась обида.- До вечера.

Не дожидаясь ответа, он вышел.

Гарри посмотрел на бокал, который держал в руке, и про себя выругался. Черт, он не хотел огорчать мальчика. Или хотел? Он уже не мог разобраться в своих мотивах, проанализировать свои чувства. Жалость так быстро превращалась в раздражение, вина так быстро сменялась озлоблением… Добрые намерения в отношении сына испарялись, как только Саймон открывал рот. Одна часть Гарри с нетерпением ждала, когда Саймон женится, покинет его дом, с головой уйдет в собственную семью, наконец-то оставит его в покое; другая же часть боялась предстоящего события, не хотела даже думать об этом.

Нахмурившись, Гарри налил себе еще виски и вернулся за письменный стол. Он раскрыл телефонную книгу, набрал номер, подождал, нетерпеливо прислушиваясь к длинным гудкам, а потом со злостью швырнул трубку.

Сердце Милли гулко ухало в груди. Она сидела за кухонным столом, мечтая куда-нибудь скрыться. Это он, тот мальчишка из Оксфорда. Тот самый - он видел их с Алланом свадьбу, поймал ее фату и отдал ей. Он заметно повзрослел, лицо загрубело, на подбородке видна щетина. Но остались все те же круглые очки в металлической оправе и заносчивое, почти презрительное выражение. Сейчас он сидит, откинувшись на спинку стула, и с любопытством ее разглядывает. Только бы он не вспомнил, молила Милли про себя, не в силах поднять на него глаз. Боже мой, только бы не вспомнил, кто я такая.

- Ну вот,- возвестила Оливия, подойдя к столу.- Я привела в порядок твои цветы.

Нельзя же просто кинуть букет и забыть про него!

- Да, конечно,- промямлила Милли.- Спасибо.

- Еще чаю, Александр? - предложила Оливия.

- Угу,- кивнул он и протянул чашку.- Благодарю.

Налив чай, миссис Хэвилл уселась за стол и послала Александру приятную улыбку.

- Как замечательно! У меня такое чувство, словно торжество уже начинается.- Она пригубила чай, затем перевела взгляд на дочь.- Милли, ты показывала Александру обручальное кольцо?

Чувствуя, как внутри все сжимается, Милли медленно протянула Александру левую руку. Тот без всякого выражения взглянул на бриллиант в изящной, в старинном стиле, оправе, затем перевел взор на Милли.

- Очень красиво,- оценил он и отхлебнул чаю.- Ты помолвлена с сыном Гарри Пиннакла, наследником «Фруктового восторга», так ведь?

- Да,- неохотно выдавила Милли.

- Завидный жених.

- Саймон - просто прелесть,- вставила Оливия, как делала всегда, если кто-нибудь упоминал о деньгах Саймона или его происхождении.- Совсем как мы.

- А чем он занимается? - осведомился фотограф с едва заметной издевкой.- Работает в фирме у отца?

- Нет,- сказала Милли. Собственный голос показался ей чужим и деревянным.- Он - специалист по рекламе.

- Понятно.- Помолчав, Александр сдвинул брови и сказал Милли: - И все-таки я уверен, что где-то тебя видел.

- В самом деле? - удивилась Оливия.- Забавно!

- Боюсь, ты ошибаешься.

Милли постаралась, чтобы ее слова прозвучали как можно беспечней.

- Возможно, дорогая, но ведь у тебя плохая память на лица.- Миссис Хэвилл повернулась к фотографу.- Я, как и вы, Александр, если уж один раз увижу человека, то запомню его навсегда.

- Лица - моя работа.- Молодой человек обвел взглядом Милли, отчего она едва не вздрогнула.- Слушай, а ты ничего не делала со своими волосами? - вдруг спросил он.

У Милли упало сердце.

- Нет,- покачала она головой, сжав в ладонях чашку.- Я… когда-то давно выкрасила их в рыжий цвет.

- Не слишком удачно,- едко констатировала Оливия.- Я советовала ей пойти к моему парикмахеру, но она меня не послушала. И конечно же…

- Я не о том,- не дал ей договорить Александр и опять пристально посмотрел на Милли.- А ты не училась в Кембридже?

- Нет.

- Зато Изабел училась,- победно изрекла Оливия.- Наверное, вы говорите о ней.

- Кто такая Изабел?

- Моя сестра.- Милли ухватилась за эту идею, как за спасительную соломинку.- Она… мы с ней очень похожи.

- Изабел изучала иностранные языки,- сообщила Оливия,- и сделала великолепную карьеру. Летает по всему миру, работает переводчицей на международных конференциях.

Знаете, она общалась со всеми мировыми лидерами. По крайней мере…

- Как она выглядит? - осведомился фотограф.

- А вот, смотрите,- миссис Хэвилл указала на фотографию на камине.- Вам обязательно стоит познакомиться,- словно бы невзначай прибавила она, наблюдая, как молодой человек разглядывает фото.- Уверена, у вас найдется много общего!

- Это не она,- решительно сказал Александр, поворачиваясь к Милли.- Она совсем на тебя не похожа.

- Изабел выше Милли.- Оливия на секунду задумалась.- У вас ведь довольно большой рост, не так ли, Александр?

Фотограф пожал плечами и встал.

- Пора идти. У меня назначена встреча в городе.

- Как интересно,- проворковала Оливия.- Свидание?

Александр посмотрел на Оливию, как на ненормальную.

- Договорился встретиться со старым школьным приятелем.

- Желаю приятно провести время,- любезно сказала та.

- Спасибо.- Александр задержался у двери.- Увидимся завтра, Милли. Я сделаю несколько пробных снимков, поболтаем о том, чего бы тебе хотелось.

Кивнув на прощание, он исчез.

- Какой интересный молодой человек! - воскликнула миссис Хэвилл, едва за Александром закрылась дверь.

Милли сидела неподвижно, невидящими глазами уставясь на стол. Сердце бешено колотилось в груди, руки по-прежнему крепко сжимали чашку.

Мать заглянула ей в лицо.

- Солнышко, тебе плохо?

- Все в порядке,- ответила Милли.- Со мной все в порядке.

Она выдавила из себя улыбку и пригубила чай. «Все хорошо,- твердо сказала она себе.- Ничего страшного не случилось. И не случится».

- Я видела образцы его работ,- проговорила Оливия.- Очень, очень талантливый мальчик. И уже успел получить несколько наград!

- Мамочка, прошу тебя,- устало произнесла Милли.

Она взяла с тарелки печенье, посмотрела на него и положила обратно, охваченная внезапным приступом паники. А вдруг он все-таки вспомнит? И расскажет всем, при каких обстоятельствах они виделись десять лет назад? Что, если правда выплывет наружу? От этой мысли кровь застыла в жилах, к горлу подступила тошнота.

- Его непременно нужно познакомить с Изабел,- не унималась Оливия.- Как только она вернется из Парижа.

- Что? - Милли мгновенно насторожилась.- Это еще зачем? - Она посмотрела на мать - та изобразила равнодушие.- Мамочка, нет! Ты, наверное, шутишь!

- Я всего лишь подумала,- оправдываясь, сказала Оливия,- бедняжка Изабел день-деньской торчит на своих конференциях. Там же тоска смертная! У девочки совсем нет времени, чтобы встречаться с мужчинами.

- Она не желает встречаться с мужчинами! Во всяком случае, с теми, которых пытаешься подогнать ей ты.- Милли слегка передернуло.- И уж точно не с этим фотографом!

- Чем плох фотограф? - удивилась миссис Хэвилл.

- Ничем,- быстро проговорила Милли.- Просто он… не подходит Изабел.

Перед ее глазами встал образ сестры - такой умной, такой здравомыслящей…

Внезапно у Милли будто камень с души свалился. Надо посоветоваться с Изабел. Она всегда знает, что делать.

Милли бросила взгляд на часы.

- Сколько времени сейчас в Париже?

- А что? Ты собираешься позвонить?

- Да,- подтвердила Милли.- Хочу поговорить с Изабел.- Отчаяние вновь захлестнуло ее.- Мне нужно поговорить с ней.

Изабел Хэвилл вернулась в отель в восемь. Индикатор сообщений на телефонном аппарате в номере мигал, как сумасшедший. Изабел нахмурилась, устало провела рукой по лбу и открыла мини-бар. День выдался еще более тяжелым, чем обычно. Кожа совсем пересохла от душной атмосферы конференц-зала, во рту ощущалась горечь кофе и сигаретного дыма. С утра до вечера Изабел слушала и переводила, слушала и переводила. Постоянно сохранять ровную, выдержанную интонацию - вот что отнимало больше всего сил.

Сейчас в горле у нее першило, губы не могли произнести ни слова, а в голове до сих пор гудел водоворот фраз жаркой разноязычной дискуссии.

С рюмкой водки в руке Изабел медленно вошла в отделанную белым мрамором ванную, зажгла свет и несколько секунд безмолвно разглядывала в зеркале свои покрасневшие, воспаленные глаза, потом открыла рот, собираясь что-то произнести,- и безвольно его закрыла. У нее не осталось сил, чтобы сосредоточиться, породить хотя бы одну мысль. В течение многих, слишком многих часов ее мозг работал в качестве мощного информационного канала, она и сейчас была способна только на то, чтобы перекачивать слова туда-сюда, не прерывая потока собственными думами, не примешивая к переводу свое личное мнение. Она отработала безукоризненно, ни разу не позволив себе расслабиться или потерять самообладание. А сейчас от нее осталась лишь высохшая, пустая оболочка.

Изабел залпом выпила водку, поставила рюмку на полочку над ванной и поморщилась - стекло звякнуло о стекло. Отражение с тревогой смотрело на нее из зеркала.

Весь день ей удавалось не думать об этой минуте, но теперь она наедине с собой, работа закончена, и отговорок больше нет. Трясущейся рукой Изабел порылась в сумочке и вытащила шуршащий пакетик, который ей дали в аптеке; вынула из него продолговатую коробочку. Внутри лежал листок-вкладыш с инструкцией на французском, немецком, испанском и английском языках. Она нетерпеливо пробежала глазами все четыре абзаца, обратив внимание, что в испанском тексте плохая грамматика, а в немецком имеется смысловое несоответствие. Однако все инструкции сходились на короткой продолжительности теста. Всего одна минута. Une minute. Un minuto.

Изабел достала полоску теста, едва сознавая, что делает, оставила на краю ванны небольшую чашку и вернулась в спальню. Пиджак от костюма по-прежнему валялся на огромной гостиничной кровати, индикатор сообщений на телефоне все так же бешено мигал. Изабел нажала кнопку, чтобы прослушать сообщения, приблизилась к мини-бару и налила себе еще водки. Тридцать секунд.

«Привет, Изабел, это я.- Низкий мужской голос заполнил комнату, и Изабел вздрогнула.- Позвони мне, если будет время. Пока».

Она посмотрела на часы. Пятнадцать секунд.

«Изабел, это Милли. Послушай, мне очень нужно с тобой поговорить. Прошу тебя, пожалуйста, сразу перезвони. Это очень, очень срочно».

- У тебя всегда все срочно,- вслух произнесла Изабел.

Она снова бросила взгляд на часы, набрала в грудь побольше воздуха и направилась в ванную. Маленькая синяя полоска была видна за несколько шагов. Неожиданно Изабел ощутила дурноту.

- Нет,- прошептала она.- Не может быть.

Она отшатнулась от полоски теста на беременность, как от заразы, и захлопнула дверь ванной. Дрожа, сделала глубокий вдох и механически протянула руку к рюмке с водкой. Затем, внезапно осознав, что делает, остановилась. Ею овладели тоскливое одиночество и растерянность.

«Изабел? - донесся бодрый голос автоответчика.- Это опять Милли. Вечером я буду у Саймона. Может, позвонишь мне туда?»

- Нет! - крикнула Изабел и почувствовала, как глаза предательски защипало.- Не позвоню, поняла?

Она схватила рюмку с водкой, одним глотком осушила ее и со звоном разбила о ночной столик. Внезапно у нее перехватило дыхание, глаза наполнились слезами - Изабел более не могла контролировать свои эмоции. Словно раненое животное, она заползла на кровать и зарылась головой в гостиничную подушку. Когда снова раздался телефонный звонок, Изабел беззвучно зарыдала.