А утро? Утро я никогда не любила. Вот прям от слов: совсем и совершенно! И сегодня оно меня встречает противной трелью мобильного, орущего на всю квартиру. Все естество бунтует против лишних движений, но звонок бьет по ушам. Поэтому, не разлепляя глаз, нащупываю на прикроватной тумбе воющий гаджет и сбрасываю вызов.
Нечего. Наверняка как по закону подлости у меня всего жалкие тридцать минут до звонка будильника осталось.
Вот досплю, а там, пожалуйста, пусть звонит, кто хочет, с удовольствием поболтаю по пути на работу.
Уже приготовилась снова утонуть с головой в сладких грезах, но не тут-то было. Трель повторяется снова и снова, раз за разом поднимая волну гнева все больше, и в итоге я сдаюсь и поднимаю трубку с единственным желанием обматерить вызывающего абонента, оказавшегося чересчур настойчивым и…
– Загор-р-рская! – рычащим не хуже хищника, так, что я даже подскочила на постели, стягивая с глаз маску для сна и бросая взгляд на часы.
– Я еще не проспала! – воплю хриплым после сна голосом в ответ на звонок начальника. – Пять тридцать! – хлопаю кулаком по кровати от злости, мысленно сжимая пальчики на его мощной шее.
– Через час подъеду за тобой, чтобы была готова.
– Что? К чему готова? Сегодня же еще только четверг! – пыхчу возмущенно, но меня уже не слушают, сбрасывая вызов. Вот опять. Снова все по кругу. И то, что у меня рабочий день длится с десяти и до пяти, он совершенно не берет в расчет. То, что время с пяти вечера до десяти утра – мое личное, его абсолютно не интересует.
Господи, дай мне сил, а главное, терпения.
Но как бы я не пыхтела, делать нечего, приходится подниматься с кровати и варить себе убийственную дозу горького кофе и насильно впихивать в своей еще спящий организм завтрак.
Проходя мимо комнаты подруги, ночная смена в баре у которой заканчивается только в четыре ночи, с завистью отмечаю, как она сладко спит. А вот мне досмотреть свой сон не дали.
Контрастный душ для бодрости, и ровно через час спускаюсь в удивительно холодное для лета утро. Мнусь под пронизывающим ветром и кутаюсь в кардиган как раз в тот момент, когда к подъезду заруливает дорогой мерседес Сокольского, сверкающий своей белизной и буквально режущий глаза от блеска.
Водитель уже бодр и свеж, словно сейчас не половина седьмого утра, а все двенадцать. В идеально скроенном по его фигуре черном костюме с белой рубашкой и с неизменным равнодушием на суровом лице.
– Доброе утро, – открываю дверь и заползаю на пассажирское сиденье, пристегиваясь.
– Доброе, – бросают мне и тут же давят по газам, срываясь с места.
В машине сногсшибательно пахнет кожаным салоном и мужским парфюмом. Крышесносное сочетание, которое ударяет в нос, и стоит приложить усилия, чтобы не выдать своего глупого восхищения. Идеально, чисто, уютно, ни пылинки. Собственно, Сокольский тот еще педант, у него и на рабочем столе-то лишнего листочка не встретишь.
– Куда мы едем? – решаюсь нарушить установившуюся между нами тишину, так как неизвестность уже душит. Никогда не знаешь, что у этого мужчины на уме.
– По магазинам и в салон.
– Какие магазины и салоны работают в семь утра? – мне кажется, я сейчас очень сильно похожа на бубняще-ворчащую бабку, но ничего не могу с собой поделать. Сон для меня – святая вещь, и я обычно сильно недовольна, когда меня его лишают просто потому, что кому-то так вздумалось.
– Эксклюзивные. Которые открываются по одному моему звонку.
– Хорошо, – киваю. – Зачем нам магазины? – не собираюсь отставать от начальника, который, уверенно лавируя между машинами, топит под двести, совершенно не соблюдая скоростные режимы.
– Тебе нужно подобрать соответствующий моему статусу гардероб, – отчеканила статуя, сжимая руки на баранке руля сильнее. А мне что-то в этот момент так обидно стало, словно меня, как котенка, в лужу носом ткнули.
– Чем вас не устраивает мой гардероб? – воинственно складываю руки на груди и упрямо задираю подбородок, не сводя глаз с его точеного профиля. – Ни один из моих бывших на мой вкус в одежде не жаловался.
– Так я и не жалуюсь, – усмехается Сокольский, притормаживая на светофоре и поворачиваясь ко мне, небрежно облокотившись на подлокотник. – Без обид, но в том “мире”, где мы окажемся, тряпки и бренды слишком большое имеют значение, – морщится мужчина, а я не могу удержать своего недовольного фырканья.
– Вы так говорите, как будто в этом Монте-Карло не люди живут.
– Не люди, – кивает Илья. – Миллионеры.
И что самое интересное, себя Сокольский к “ним” не причисляет, хотя каждый второй модный журнал вопит о том, какой он завидный жених с космическими суммами доходов за год.
– Ясно.
Вопросов нет. Только если все тот же один: куда я вляпалась? Меня с моим простодушием и опытом в таких “играх” растопчут, как букашку, путающуюся в ногах. Вся надежда только на то, что мой большой босс знает, что делает.
– Покурю? – слышу весьма неожиданный вопрос спустя непродолжительное молчание. – Ты не против?
– Вы сейчас серьезно это спросили? – удивленно кошу взгляд на водителя, который занес руку над пачкой с сигаретами и замер.
– Что? – совершенно гениальное выдают в ответ на мой вопрос.
– Ничего, забудьте. И да, конечно, – отмахиваюсь, так как глупо ему объяснять, что немного не в его стиле заботиться о ком-то, кроме себя. Но Сокольский оказывается проницательней, чем я думала.
– Я не такая сволочь, каким ты меня считаешь, Настя, – еще более неожиданное.
За все два года, что я честно и терпеливо выполняла обязанности его секретарши, мы нормально, словами, и пару раз не обмолвились. Все рыки, указы, приказы.
– Я и не считаю вас сволочью, – говорю и тут же отвожу взгляд, пока не утонула в его пугающе черных глаза.
И да, я вру. Нагло вру. И он это улавливает, но ничего не отвечает, только усмехается, тут же переводя все свое внимание на дорогу.
А стоит нам только доехать до первого ТРЦ и оказаться в первом же бутике с кричащей своей дороговизной вывеской и не менее кричащими ценниками, у меня захватывает дух, а Илья Сергеевич, похоже, входит в азарт и с рвением берется за игру “одень-раздень невесту”.
Это очень странно: ходить по отделу женской одежды в сопровождении своего непосредственного руководителя, который в обычное время и мельком не заостряет свое внимание на твоей одежде.
Костюм?
Ок, пусть будет костюм.
Юбка?
“О, Настя, какие ноги!” – хотелось бы услышать.
Ан нет. Ровно ему. А здесь же каждая “тряпка”, хоть за такое количество нулей даже неудобно называть эти вещи тряпками, каждая вещица удосуживается его строжайшей оценки. Что дает повод лишний раз убедиться в том, что бабник он еще тот, да и в женщинах разбирается достаточно неплохо, потому что “фильтрует” мои будущие наряды только так, своим цепким взглядом.
А меня же чуть ли не передергивает от чувства дискомфорта. Мало того, что продавцы-консультанты облепили меня, как мухи, так еще и его грозные рыки с кожаного диванчика, где он устроился с чашкой кофе и то и дело поглядывает на часы, нервирует знатно.
Я вообще любительницей магазинов и шопинга никогда не была. От марок никаких не тащилась и не готова была тратить большую часть своей зарплаты на модное пальтишко из новой коллекции. Но при этом чувство стиля все-таки у меня было, и в безвкусице меня обвинить ну никак нельзя.
Однако мои скромные, по ценам, вещички явно сильно не угодили Сокольскому, и он вознамерился выложить на новые наряды “для своей невесты” мою годовую зарплату, не меньше. Интересно, а после всего устроенного нами фарса эти вещи он оставит себе?
Больше всего порадовало, что хоть в магазин нижнего белья у Ильи хватило такта со мной не заходить. После устроенной мной шипяще-рычащей истерики, скрипя зубами, меня вручили в руки консультанта с таким видом, будто отдает свой холдинг, ни больше не меньше, честное слово.
В общем, целых два часа я все это, тихонько проклиная мужчину, сносила и терпела. Но, когда тысячу платьев и миллион костюмов спустя, мы оказываемся в салоне красоты и стилист Вика, хватаясь за ножницы, с улыбкой маньяка предлагает отфигачить мои длинные каштановые локоны, что почти до поясницы, под модное каре, я подскакиваю с кресла, как ужаленная, отлетая от нее в другой конец зала.
Уже хочу выдать свою “модную” гадость на ее “виденье”, но вовремя встревает Сокольский.
– Не стоит, – бросает мой спутник, складывая руки на груди и присаживаясь на краешек стола. – Мне нравятся ее длинные волосы. Только слегка подровнять, Вик. Без фанатизма, – после его слов словно камень с плеч упал, и я даже выдавливаю из себя благодарственную улыбку.
– Так-то, – выгибаю бровь и усаживаюсь обратно, польщенная словами Ильи.
Нравится, значит? То-то же, мистер непрошибаемость.
Глупо, конечно, радоваться такой мелочи, да и комплимент сомнительный, но его “мне нравятся ее длинные волосы” странным теплом отдаются где-то глубоко внутри.
Ладно, может, он и правда не такой гад, каким казался все эти годы?
– Сколько вам нужно времени?
– Часа два, и ваша невеста будет свободна, Илья Сергеевич, – приторным голоском, стреляя слишком ярко подведенными глазами, говорит Виктория. А мне оборот “ваша невеста” ужасно режет слух.
– Загорская, через два часа минута в минуту чтобы явилась в офис. – А нет, все-таки гад. – Водителя пришлю, чек ваш директор знает, куда направить. – Не менее “любезным” тоном бросает мой “женишок” стилисту-парикмахеру и, удовлетворившись ее кивком в сопровождении с заискивающей улыбочкой, ретируется.
Да уж, начинается.