— Милый, прости меня. Если не хочешь говорить — не надо. Я все понимаю. Зря я вообще этот разговор затеяла.
Тишина. Он все молчит, смотря рассеянным взглядом в никуда. Будто он не здесь вовсе. Возможно, своим неосторожным вопросом я наступила на старую незажившую рану.
— Я пойду. Ты поспи, легче стать должно. А я пока займусь ужином, — произнесла тихо, поправила одеяло и пошла на выход.
— Да. — Вдруг сказал слуга. — У меня есть сын.
Подскочив на месте от неожиданности, я тут же развернулась.
— И где же он сейчас? Почему ты о нем мне ничего не рассказывал?
— Сядь, Дакота. Разговор это долгий.
Не медля, я оказалась рядом с ним, готовая внимать всем словам, что он скажет. Томить Джейд не стал, но начал издалека.
— Когда мне было двадцать шесть, меня забрали на войну. Я только-только закончил университет, проходил практику у сельского врача. Помню, как поначалу радовались мои родители. Они с восторгом рассказывали всем о том, что их сын не простой пахарь, он врач, он будет лечить людей, спасать жизни. А потом они плакали, узнав, что меня тоже призывают. Женевьева тоже плакала, плакал и Маркус — мой сын. Ему тогда было пять лет. В то время мой любимая Женева была беременна второй раз. Ты не представляешь, как же мне не хотелось покидать мою семью.
Представляю, дорогой, ох как представляю.
— Служил я пять лет, несколько раз мне разрешали вернуться домой. Давали неделю. Но её чертовски не хватало. Дорога в Вишки — это деревня, в которой я раньше жил с семьей, занимала примерно три дня, назад также. Вот как тебе? На всех порах несешься назад, к родным, минуешь препятсвия. Меня один раз чуть не убили! А что получаешь?.. Один день! Но и этого мне было достаточно. У меня родилась дочка. Мы назвали ей Гванной. Эх… Моя Гванночка… — он замолчал. По морщинистой щеке потекла одинокая слеза. Я подсела поближе, взяла его за руки и улыбнулась, стараясь вложить в эту улыбку всю любовь к нему. — Спасибо, Дакотушка, спасибо… — он помолчал с минуту и продолжил: — Мы переписывались. Я писал огромные полотна, в которых с жаром рассказывал о том, как люблю свою семью. И как скучаю. И как мечтаю вернуться. Мои родители, Женевьева и научившийся к тому времени писать Маркус отвечали мне тем же. Я до сих пор храню их письма. Они в ящике под столом. Принеси-ка их сюда… Ключ висит на гвоздике в шкафу.
— Как скажешь, — произнесла, выполняя его просьбу. Замок открылся не сразу. В пыльном ящике было несколько папок. Нужную я определила без проблем — она была самая затертая, самая часто используемая. Завязки у неё посеклись, обложка потеряла яркость.
Получив письма, старик любовно погладил папку, открывая её.
— Во-о-от, погляди, это мне мамочка писала, — он показал мне пожелтевшее письмо, написанное корявым неразборчивым почерком. — Ради меня она научилась писать. Ну как… Полагаю, ей помогала Женевьева. Она у меня была учительницей. А вот это… — Джейд достал несколько фантиков. — От конфет. Они пока до меня дошли уже затвердели, но были такими вкусными! Наверное, я до сих пор помню их вкус… Таких уже, увы, не делают. Мои любимые… О! А этот рисунок нарисовала Гванночка. Красиво, правда?
— Красиво… — соглашаюсь я, сдерживая слезы из последних сил. В моих руках корявый рисунок цветочного поля, посреди которого стоят девочка и мужчина. Думаю, Гванна изображала себя и папу.
— Так вот… Наши начали наступать, выигрывая схватку за схваткой. Все шло к победе Хельбтаура. Я уже собирался ехать домой. И тут… И тут… — Джейд закрыл лицо руками. — Эти твари добрались и до Вишки. Они творили беспредел, насиловали, убивали, морили голодом, брали пленных… Наши солдаты быстро добрались до них и освободили мою деревню. Среди убитых были мои родители. Они не смогли сбежать. А вот Женевы и детей нигде было. Впрочем, как и многих деревенских. Почуяв неладное, они ушли в лес.
— И?.. Что было дальше?
— Я вернулся. Война закончилась. Начал искать свою семью. Но… Не находил. Поднял всех, кого мог, но безуспешно. Они пропали… Шли годы, я оставил медицину. Мне было совершенно все равно на свою жизнь. Честно, Дакотушка, я хотел покончить с собой… — Он округлил глаза, словно сам испугался своих слов. — Но я все равно верю в то, что моя семья жива. Ну… Или хотя бы дети. Чтобы не помереть с голоду, я начал искать работу. Тут мне и подвернулся покойный отец Дакоты. Он предложил мне службу в своем доме. Я согласился. Делать мне было нечего…
Какой ужас… Это же я и озвучила.
— Ужас, — согласился старик. — Война это всегда ужас. Уносит жизни, ломает судьбы. Ладно, милая, ты иди. А я правда немного вздремну. Авось полегчает…
Он улегся, накрывшись одеялом, и отвернулся к стенке. Я потушила свет, прикрыла дверь и спустилась на кухню. Обед готовила словно в тумане. Слова Джейда раз за разом проносились в моей голове, заставляя ежиться от неприятных ощущений.