Невидимый дизайнер - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Джон Сибрук (Начало книги) #1

Джон СибрукНевидимый дизайнер

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Невидимый дизайнер: Хельмут Ланг

Четыре года назад в Челси в магазине мужской одежды под названием «Камуфляж» я померил штаны. На первый взгляд это были просто вельветовые брюки в мелкий рубчик, но проступало в них что-то особенное: ткань была мягче, чем обычный вельвет, цвет сложнее, чем просто черный. Штаны были без складок, пройма – высокой, крой – зауженным; над задним карманом обнаружилась петля, а на поясе – внутренняя пуговица – детали, которые не ожидаешь встретить в спортивной одежде. Мода? Возможно, но детали эти были скрыты и об их существовании знал только я. Маленький, совсем не логоманьячный лейбл – Helmut Lang, черным по белому – тоже был скрыт. Все это отсылало к «билетным» кармашкам костюмов, пошитых на заказ. Штаны стоили сто двадцать долларов – неплохо для дизайнерской вещи. Я их купил.

Это знакомство произошло в разгар несколько запоздало учиненной мною реформы. Я наконец начал искать замену преппи-униформе[1], составлявшей основу моего гардероба и пятнадцать лет спустя окончания колледжа: смокинг для особых случаев, костюм в церковь и на похороны, синий пиджак и слаксы, когда надо выглядеть «элегантно», рубашка поло с брюками хаки по выходным. Я пытался найти неформальный стиль, который хорошо отражал бы мою натуру в том виде, в каком я ее себе на тот момент представлял. (Как известно, одежда – это не про то, кем мы являемся, а про то, кем мы хотели бы быть.) В процессе я уяснил для себя меланхоличную истину, которая неизбежно открывается всем мужчинам при попытке освоить новый офисный casual: одеваясь неформально, мужчина обязан принимать моду значительно более всерьез, нежели когда в офисе принят строгий дресс-код. Новый неформальный стиль, как и старый неформальный стиль, призван сообщать идею легкости и комфорта. Однако же, в отличие от старого, новый неформальный стиль – это про статус. Недавно вышедший гид по стилю от Шерри Мейсонейв «Casual Power» расчертил шестиуровневую иерархию casual: активный сasual, походный rugged casual (или так называемый аутдорси), спортивный casual, элегантный smart casual, вечерний dressy casual и деловой casual. Возможно, самая депрессивная новость про casual заключается в том, что просто casual больше не существует.

Дизайнер Хельмут Ланг, урожденец Австрии, казалось, прекрасно понимал, что я ищу, а именно – униформу для нового мира casual. Я купил несколько его вещей: рифленый хлопковый свитер, который не растягивался, как другие хлопковые свитера; несколько пар брюк хаки, ткань которых обладала приятной хрустинкой; джинсовую рубашку; шерстяной свитер прекрасного соломенного оттенка; джинсы. Это была интеллигентная одежда для максимального количества случаев, для рабочих и вечерних выходов, которые в наши дни, на мой взгляд, все чаще совершаются в одном и том же костюме.

Однако моей новой униформе был присущ обманчивый аспект – вещи казались casual, таковыми не являясь, и я знал об этом. Дизайнер приводил это скрытое свойство в действие тем, что прятал нефункциональные, «высокие» элементы внутрь одежды, например, скрыл ложные «завязки» в пояс казавшихся обыкновенными чино. Эта логика тайных штрихов распространялась и на то, как показывалась одежда. Бутик Хельмута Ланга в Сохо, созданный при участии нью-йоркского архитектора и автора нескольких музеев и галерей Ричарда Глюкмана, нарушает основное правило розничного дизайна, а именно: покупатель должен видеть товар. Тут вещи таятся в альковах, невидимые глазу вошедшего в магазин покупателя. Кажется, потребность таиться – важное свойство Хельмута Ланга.

В надежде одним глазком поглядеть на того, чье имя царило на обороте моей одежды, я пошел на вручение премии «American Fashion Awards», проходившее в июне этого года в Линкольн-центре. Много лет исполнявшая роль арбитра американской моды Полли Меллен на приеме перед вручением премии крутила головой, оглядывая большой белый тент в поисках Ланга. «Его голова напоминает мне голову тюленя. Прекрасная голова. Где ты, гламурный мальчик Хельмут? Сегодня ты должен придти».

43-летний Ланг был номинирован на все три важные премии вечера – женская одежда, мужская одежда, аксессуары, – честь, ранее не оказанная ни одному дизайнеру. Ланг, перенесший свой бизнес из Парижа в Нью-Йорк в 1997 году, этой весной стал членом Американского совета дизайнеров моды (CFDA). Совет, он же организатор церемонии, был рад возможности принять в свои ряды дизайнера, чья утилитарная, аскетичная, навеянная спортивной одеждой эстетика широко копировалась на протяжении 90-х и доминировала в стиле всего десятилетия – минимализме. Эти номинации признавали его влияние, которое, по всей вероятности, продолжит расти – недавно было объявлено о партнерстве Ланга и Prada Group – и были в тоже время приветствием его в клубе.

Меж тем, в белом тенте Томми Хилфигер улыбался чуть насторону, пожимая руки. В юбке из органзы от Helmut Lang пришла Хлое Севиньи. Элизабет Херли и Клаудиа Шиффер явились в роскошных блестящих платьях от Valentino, с рюшами на декольте – триумф 80-х. В Valentino нет ничего общего со сдержанностью – элегантность и красота идут у него вперед комфорта и функциональности. «Перебор», – объявила Полли Меллен, продолжив искать глазами Хельмута Ланга.

Ланг, однако, не появлялся. Как выяснилось позднее, он остался в своей мастерской в Сохо, где шла работа над мужской коллекцией весна 2001. (Ферн Маллис, исполнительный директор CFDA, получив это известие от пиар-агентства Ланга за час до начала церемонии, заявила, что «потрясена».) Новость о том, что Ланг не придет, мгновенно разлетелась по тенту, вступив в реакцию с радостным духом праздника, который, как мне показалось, улетучился. Видимо, членство в клубе не слишком интересовало Ланга…

Ланг проиграл первую большую премию вечера, «Лучший дизайнер аксессуаров года». Ее вручили команде Ричарда Ламбертсона и Джона Труэкса. Следующую – «Лучший дизайнер мужской одежды года» – выиграл. Когда объявили имя Ланга, те в зале, кто еще не знал о его отсутствии, предвкушали редкую возможность увидеть его самого, и явственный стон пронесся по залу, когда главный редактор «Interview» Ингрид Сиши поднялась на освещенный подиум и приняла награду от имени Ланга, выразив благодарность за то, что дизайнер «преобразил правила американской моды». Публика, в основном состоявшая из создателей этих правил, отнюдь не была готова разделить ее пафос. (Кэти Хорин, модный критик «Times», сидела рядом с Оскаром де ла Рентой и его свитой и позже написала, что де ла Рента повторил «Преобразил американскую моду?» издевательским тоном.)

Главная интрига вечера заключалась в том, кому достанется главная награда – «Лучший дизайнер женской одежды года». По мнению большинства, борьба шла как раз между де ла Рентой, светским дизайнером, получившим известность в 80-х, и Лангом. (Третьей номинанткой была Донна Каран.) Избыточность выступала тут против сдержанности. Когда, ко всеобщему ликованию, победил де ла Рента, всем стало ясно – 80-е возвращаются.

Среди тех, с кем я разговаривал в тот вечер, преобладало мнение, что на сей раз Ланг зашел слишком далеко. «Все мы порой вынуждены делать то, что не хочется», – сказал Андре Леон Телли, колумнист «Vogue». Анна Винтур объявила решение Ланга «ошибкой». «Если бы его не было в стране, то это еще куда ни шло, но он был в городе! Я конечно понимаю, что он работал», – благоговейно подняв руки, не без иронии сказала она. (Таинственность, окружившая Ланга, в значительной степени происходит из его одержимости работой и германского внимания к детали. По словам подруги и соавтора Ланга художницы Дженни Хольцер, он работает «как сумасшедший».) Винтур продолжала: «Если бы я знала, что он не придет, я бы ему позвонила. Сегодня это было неправильно».

Ланг и раньше нарушал протокол, раздражая американское фэшн-сообщество. Он восстает против обременительного расписания показов (четыре в год, по два на мужскую и женскую линии) на которых дизайнеры представляют коллекции вниманию прессы и байеров. Ланг показывает мужскую и женскую коллекции одновременно, однако ему кажется чрезмерным и это. (Он называет свои показы не коллекциями, а séances de travail – рабочими сеансами.) За неделю до выхода коллекции осень-зима 1998 Ланг отменил показ, выложил фотографии в интернет, а фэшнредакторам раздал сидиромы.

В моде принято использовать слово «современный», в том числе для оправдания последних тенденций, но сама модная индустрия все больше отдаляется от современности. Вертикальная иерархичность отделяет моду от мира, в котором мы живем, мир этот называется «4 сезона в casual». В свою очередь, коллекции – это очередное проявление демонстративности моды, явления, глубоко антипатичного Хельмуту Лангу.

Антипатия к демонстративности проявляется во всем, что делает Ланг, начиная с минимализма и заканчивая упомянутым манкированием «American Fashion Awards». Именно так Ланг меняет правила, создавая среду, в которой мода перестает быть спектаклем для прессы и наконец обращается к проблеме, с которой сталкивается большинство из нас когда, речь собственно заходит о моде, а именно – что надеть?..

В бутике Helmut Lang на Грин-стрит вашему взгляду предстанут четыре вешалки: две с мужской и две с женской одеждой. Футболки и джинсы зачастую развешаны там по соседству с шелковыми платьями и пальто из стриженой овчины. Обычно дизайнеры ищут способ развесить дорогие формальные вещи так, чтобы развести их с доступными casual: так, Armani выпускает дорогую линию Giorgio Armani, спортивную Emporio Armani и casual A/X Armani Exchange. У Ланга линия одна, Helmut Lang, а вместо диверсификации по мере расширения бизнеса он проделал обратное, недавно вернув недолго просуществовавшую линию Helmut Lang Jeans материнской компании.

Смешение формального и неформального стилей – не маркетинговый ход, а суть эстетики Ланга. Самым строгим и дорогим его вещам присущи легкость и простота, а его casual несет в себе корректность и детали прет-а-порте. Большинству дизайнеров высокой моды, склонному к декоративности и гламуру, не слишком хорошо удается casual. Ткань у них всегда слишком богата, отделка вычурна и излишне продумана. Лангу присущ особый инстинкт, чуткость к обаянию базовых элементов одежды вроде старого синего свитшота или футболки, выношенной до шелковистого состояния, благодаря чему он создал целый жанр люкс casual. По словам главного редактора «Harper’s Bazaar» Кэтрин Бэттс, «Ланг сделал для футболок и джинсов то, что Ральф Лорен для клубных галстуков и твидовых пиджаков, а именно превратил их в модные элементы одежды».

Эта трансформация, делание моды из повседневной одежды, – особый трюк, который включает в себя не просто дизайн. Это и имидж дизайнера, идеи, которые несет бренд. Великие кутюрье, такие как Коко Шанель или Кристиан Диор, воплощали идею высокой моды, элитного предприятия, доступного исключительно богачам. Позднее появились итальянские принцы от моды: Джорджио Армани и Джанни Версаче; умело используя собственный статус селебрити, они придавали коллекциям прета-порте привлекательность, ранее доступную только вещам, сделанным на заказ. Их имена неизменно вызывают в памяти их самих – стройных, ухоженных итальянцев, которые загорают на своих виллах, привлекательных ровно тем же, что делает привлекательной их одежду. Потом явился Ральф Лорен; он применил так называемый лайфстайл маркетинг, а именно ассоциировал свой бренд с целым образом жизни американского аппер-миддл класса, создав новый модный имидж. Лицо самого Лорана также было неизбежной частью имиджа бренда – загорелый, улыбающийся Ральф на фоне пейзажа из условного вестерна.

Как определить то, что принес Хельмут Ланг? Это ни идея высокой моды, ни образ жизни, ни личное великолепие самого Ланга. Мало того, образа дизайнера, который бы сопровождал это имя, попросту не существует, что является огромной редкостью в нашей визуальной культуре селебрити. Мало того, он почти никогда не использует моделей в своей рекламе. Зачастую его реклама не показывает и саму одежду, и все, что мы видим, это слова Helmut Lang. Однако, именно это выгодно выделяет Ланга – его имя означает собой нечто большее, нежели просто одежда.

«Когда слышишь имя Хельмут Ланг, на ум приходят понятия “технология”, “движение”, “ткань”, а не просто юбки и брюки», – говорит Джеффри Калински, владелец Jeffrey, бутика в нижнем Манхэттене. Если заняться поиском прецедента имиджа Ланга, то, скорее всего, им окажутся только авангардные модные бренды, такие, как итальянская Costume National, которую делает Эннио Капаза, или французские Comme des Garçons, где работает японец Рей Кавакубо, то есть компании, за которыми стоят инновации, интеллигентный дизайн и дух независимости. Связь Ланга с миром искусства, а именно сотрудничество с Луиз Буржуа и Дженни Хольцер, придает его имени художественную честность, свойственную некоторым знаменитым архитекторам, но не дизайнерам одежды.

Все вышесказанное делает решение Ланга продать в прошлом году пятьдесят один процент своей компании «Prada Group» немного странным. Prada закрепилась среди крупнейших брендов в основном тем, что, как следует разобравшись в причинах привлекательности эзотерической моды, придумала способ сделать из них большой бизнес. Фэй Ландес, розничный аналитик инвестиционной фирмы Sanford C. Bernstein, сказала мне: «Prada, как никто другой, умеет брать авангардную моду и адаптировать ее так, чтобы в достаточной мере отвечать запросам и старлеток, и обычных людей».

Prada Group под управлением Патрицио Бертелли, мужа главного дизайнера фирмы Миуччи Прады, построила три собственных бренда (Miu Miu, Prada Sport и Prada) на аккуратном смешении ультрамодного с классикой. Во второй половине 1999 года Prada консолидировала свое положение в качестве ведущего люксового конгломерата, приобретя, в дополнение к доле в Helmut Lang, Jil Sander, компанию, возглавляемую, собственно, Джил Сандер, уроженкой Германии, разделяющей минималистский подход Ланга; английскую марку обуви Church’s; и пятьдесят один процент Fendi, наряду с LVMH Moet Hennessy Louis Vuitton. Мешать коммерцию с искусством Prada порой не удавалось. Отношения с Джил Сандер испортились настолько, что Сандер отказалась от сотрудничества через 5 месяцев после объявления о продаже своей компании. (Вынужденная отказаться от прав на свое имя, она и по сей день ни с кем не сотрудничает.)

По условиям договора с Лангом Prada управляет деловой частью предприятия, которая включает в себя производство и дистрибуцию, а Ланг оставляет за собой контроль за дизайном и рекламой. Prada уже разработала линию Helmut Lang Accessories: обувь, сумки, пояса, портмоне, очки и предметы багажа. Бутики Helmut Lang открылись в Гонгконге и Сингапуре, строятся в Токио и Кобе, есть планы открыться в Лондоне, Париже, Лос-Анжелесе. В дополнение к этой экспансии, во главе которой стоит Prada, Procter&Gamble запустила в мае полную парфюмерную линию Helmut Lang Scents, а в конце сентября через дорогу от флагманского бутика на Грин-стрит откроется и парфюмерный магазин. Идет разговор o новой линии косметики, за которой, возможно, последует и коллекция товаров для дома. Ланг, возможно, и минималист, но он явно не прочь быть заметно укрупнившимся минималистом.

Эта стремительная экспансия вызывает вопрос – до какой степени имидж Ланга сумеет сохранить так присущую ему таинственность, если сам дизайнер окажется чересчур на виду. Вспомним, что случилось с компанией Tommy Hilfiger, акции которой в прошлом году упали почти вполовину, когда стало казаться, что Томми-бренд-менеджер заслоняет собой Томми-дизайнера. Можно также задаться вопросом, как же Ланг, последовательно выступавший против любого преобладавшего в моде течения, сумеет сохранить свою независимость, находясь в Prada. Эннио Капаза из Costume National недавно поделился со мной непониманием того, как серьезный дизайнер мог продаться Prada и надеяться сохранить «аутентичность». «А если ты уже не аутентичен, то в чем тогда смысл?»

Лицо Ланга меняется в зависимости от того, как смотреть. Анфас он – почти традиционный красавец, с высоким и чистым лбом, который прищуривается как звезда французского кино – есть в его глазах чтото живое, почти веселое. В профиль его лицо кажется измученным, глаза резко смотрят из-под тяжелой плоти век, углы рта опущены.

Я познакомился с Лангом на следующий день после вручения премии «American Fashion Awards». Встреча эта несколько раз отменялась, и я рассчитывал, что Ланг отменит и эту; он не расчерчивает свой день распорядком, а работает интуитивно, превращая свое расписание в сплав дел, планов, дедлайнов и идей, ожидающих одного – появления того, что он любит называть «правильным органичным моментом». Кажется, наш с ним правильный органичный момент настал.

В шоу-рум, расположенный на втором этаже дома номер 80 по Грин-стрит над магазином, в манере старых парижских домов мод, нужно подниматься по деревянным ступеням потертой, изогнутой лестницы – классической и непременной лестницы лофта художника в Сохо. (Лестница аутентична до степени, позволяющей предположить, что она настоящая, но это не означает, что она не была тщательно продумана Лангом.) Вверх и вниз по ступеням перемещались молодые мужчины и женщины в униформах HL: белые рубашки с высокой проймой рукава (вытягивает силуэт), черные брюки и туфли.

Хельмут Ланг не избежал Helmut Lang’а: он был одет в голубую рубашку с логотипом HL, из-под которой виднелся ворот футболки, джинсы Helmut Lang, неэластичные, но не лакированные; новые черные лакированные туфли Helmut Lang, без носков. Он шел так, будто только что слез с мотоцикла, немного разводя ноги в стороны. Его длинные темно-каштановые волосы были приглажены назад. Когда он улыбался, глаза казались доброжелательными, но рот сохранял трагический изгиб. В глазах было то же ощущение легкости и сдержанности, которое несут в себе его вещи. Он выглядел здоровым, немного плотным, но было в нем нечто «сломанное». Именно это слово некогда использовалось для описания образа, которого Ланг добивался от своих моделей-мужчин – они должны были казаться интересными, но в несколько нездоровом смысле.

В тот день стояла чудовищная жара, но шоу-рум был прохладным и белым. Его пространство было занято коллекцией осень-2000 года, из которой редакторы и стилисты отбирали предметы для съемки. Я выразил восхищение серыми костюмами из шерсти и шелка, и тем, как при попадании света на шелке выступали изумрудные переливы. Мужские вещи были заметно вычурнее женских. В 90-е Ланг одевал женщин как мужчин, чем заслужил любовь профессиональных женщин во всем мире. Как многие другие дизайнеры мужской одежды теперь он, кажется, старается одеть мужчин как женщин.

Некоторые детали, характерные для Хельмута Ланга, неизменно показались и тут: пальто на скрытой застежке, с единственной видимой пуговицей, джинсы, подвернутые в определенном месте, петля в спинке пиджака, полезная, так как позволяет нести пиджак переброшенным за плечо, одновременно являясь авангардным элементом. В самом радикальном своем проявлении он подвергает сомнению то, что, собственно, делает одежду одеждой. Фантазия Ланга не чужда прихоти. В прошлом году воротники с мягкой вставкой, несомненно родом из надувных самолетных подушек, появились на некоторых пальто мужской и женской линий. Если другие работают над тем, чтобы привить личность дизайнера его вещам посредством маркетинга и рекламы, то тут голос автора говорит посредством подобных странных деталей.

Я шел за Лангом в узкий кабинет в глубине шоу-рума. Шлейф нового аромата Helmut Lang был уловим. Оригинальный аромат был создан для проекта на флорентийской биеннале 1996 года. Дженни Хольцер, автор текста и образов проекта, определила его как «запах утра после страстной, но сложной ночи». Директор по маркетингу Ланга Джонни Лихтенштейн назвал его «запахом мужчины сразу после секса». Когда новый парфюм тестировался в фокус-группах Procter&Gamble, реакция была негативной, но Ланг отказался что-либо менять. Это был тот самый аромат, который я слышал сейчас – цветочный и масляный одновременно. Ланг говорит, что это парфюм «на грани одеколона», «поношенный, но свежий» – ольфакторный эквивалент его casual. Рон Перельман, председатель Revlon, недавно был замечен в магазине при покупке пяти флаконов.

Ланг хорошо говорит по-английски, но говорит медленно, ровно и осторожно. Слушая, он немного подается вперед, придавая беседе оттенок интимности. Я спросил об отношениях с Prada. Ланг ответил, что прямая и агрессивная манера Патрицио Бертелли, вызывающая восхищение одних и отталкивающая других, очень ему подходит. «Я хотел и давно искал партнера, – сказал Ланг. – Мне было крайне неприятно повсюду видеть наше влияние, но не иметь достаточно денег, чтобы расшириться и получать от этого прибыль. Вопрос был в том, расширяться ли самому или выбрать другую компанию. Я всегда хотел иметь делового партнера, я не люблю заниматься делами. Бертелли показался мне подходящим союзником».

Почему Ланг счел, что сумеет справиться с Prada, когда Джил Сандер так выразительно не смогла? Несмотря на то, что сама Сандер не делала публичных заявлений относительно своего ухода из Prada, ее соратники пустили слух, что она отказалась идти на компромиссы, которые накладывали на нее и качество ее работы маркетинговые требования Бертелли.

«У меня нет к нему претензий, – сказал Ланг. – Мы прекрасно ладим. Он – очень сильная личность, но у них есть культура. Определенное качество». Он сказал, что договор с Prada для него – это способ сохранить независимость, а вовсе не наоборот.

Ланг не очень хотел обсуждать «American Fashion Awards», но вежливость не позволила ему не ответить на прямой вопрос, почему же он не пришел. Вероятность показаться претенциозным или невежливым причиняла ему боль. «Американцы не боятся быть на виду, – начал он. – В Европе еще уважают частное пространство художника. Тут, если ты успешен, ты словно принадлежишь публике. Кроме того, все мы понимаем, что одни награды дают потому, что они на твоей стороне, а другие – по политическим причинам. Но это неважно, я готов играть по правилам игры и помогать индустрии».

Ланг родился в Вене в 1956 году. Родители развелись, когда ему было пять месяцев. Его сестра осталась с матерью, которая умерла несколько лет спустя, а Хельмута отправили к родителям матери в Рамзау-ам-Дахштайн, маленькую деревню в австрийских Альпах. Его отец был сапожником. Хельмут жил на чердаке дома, и по сей день он живет только в самой верхушке зданий, его нынешняя резиденция – двухэтажный пентхаус в Нохо[2]. Ланг был одиноким ребенком и много времени проводил на своем чердаке. В его работе заметно присутствие гор, не столько в самом костюме (хотя в ранних коллекциях он одевал женщин в подобие ледерхозе[3]), сколько в простоте и функциональности дизайна.

«В горах в самых повседневных вещах есть красота и элегантность, в образе жизни, утонченном, но не имеющем к деньгам никакого отношения. Но потом приходят деньги, и все идет через край. Люди, выросшие в городе, лишены вкуса, его связи с реальностью, с природой, всего того, что пережил я. Мое детство было действительно большой удачей, хотя мне и не очень повезло в том, что родители развелись и именно смерть матери позволила мне получить этот опыт».

Горная идиллия завершилась внезапно, когда Хельмуту исполнилось десять. Его отец женился повторно, и Хельмут вернулся в Вену. Следующие восемь лет были «самым несчастным периодом моей жизни», говорил Ланг. Мачеха заставляла его носить костюмы и шляпы, принадлежавшие некогда ее отцу, венскому бизнесмену. Ему приходилось носить их и в школе, и дома. Костюмы, разумеется, сидели плохо. «Необходимость носить эту одежду причиняла мне почти физическую боль, – рассказывал Ланг. – Ребята в школе одевались как хиппари, а мне было запрещено носить даже джинсы. Я был лишен возможности найти свой стиль именно будучи подростком, а это крайне формирующее время. Вероятно именно поэтому я стал дизайнером одежды – из-за того, что меня лишили собственной идентичности».

В 1974 году в день, когда Лангу исполнилось восемнадцать, он сообщил родителям, что уходит из дома. Больше он их не видел. Отец умер несколько лет назад, а связь с мачехой он потерял. Когда я спросил, не думал ли он связаться с ней, он спросил: «А зачем?» и добавил: «Когда я решусь снять кино, оно будет называться “Мачеха”».

Покинув дом, он жил в разных квартирах в Вене и окрестностях, занимаясь странными вещами. «За два или три года я перепробовал все мыслимые виды стиля, пытаясь нагнать упущенное время и найти свою униформу. Некоторые из стилей были довольно эксцентричны, другие – вполне нормальны. Какое-то время я смешивал джинсовую ткань и одежду, сшитую на заказ, например, носил вышитый пиджак с джинсами». Американская одежда casual, по словам Ланга, была страшно популярна в Австрии, где, к тому же, ее было сложно найти. «В конце концов, я понял, что ищу определенный крой футболки и штаны белого с серым оттенка, и, уяснив, что ни того ни другого в Вене не найду, решил попробовать сделать их сам. Я нашел ткань, отнес швее и объяснил, что именно я просил ее сделать. Нескольким моим знакомым так понравились эти вещи, что они спросили, а не мог бы я сделать майки и штаны и для них. Я продал по восемь штук и того, и другого. И я был счастлив, мне очень нужны были деньги».

Ланг начал пробовать изготавливать и более строгую одежду. После полутора лет он нанял швей и открыл магазин-ателье. «Я учился, просто наблюдая за тем, что люди делали, и спрашивая, как они это делают. Потом я спрашивал, а что будет, если ткань вывернуть наизнанку, или если мы переставим карман отсюда туда. Когда у тебя нет образования модной школы, оказывается, что у тебя есть свобода задавать вопросы, которые другие, вероятно, не зададут». Ланг говорил, что управление своим магазином – «лучшее образование, которое я когда-либо мог бы получить. Я немедленно оказался погружен в проблемы производства одежды для реальных людей, и в изучение того, как на самом деле устроены их тела. Также мне приходилось платить за свои ошибки». Слава о замечательном человеке, способном изготовить любую вещь на заказ, быстро разлетелась по Вене. Богачи открыли Хельмута, и он принялся шить пышные вечерние платья для венских дам. «Было начало 80-х, все хотели продемонстрировать, сколько у них денег». Он закрыл магазин в 1984 году и показал свою первую коллекцию прет-а-порте в Париже в 1986-м.

В тот период жизни Ланг сдружился с немецким художником Куртом Кошершейдтом и его женой, фотографом Элфи Семотан. Он часто гостил в австрийском доме Курта, Элфи и их маленьких сыновей.

Семотан рассказала мне, что ее муж оказал влияние на Ланга, «подарив ему метод. Курт работал допоздна, слушая музыку, засыпал, просыпался, снова работал. А не работая, он пытался ничем не занимать голову, словно оставаться на поверхности в свободном дрейфе и наблюдать. Это есть и у Хельмута, и это – дар. Ты позволяешь жизни протекать перед твоим взглядом, не вмешиваясь». По словам Семотан, когда Кошершейдт умер от сердечного приступа в начале 90-х, Ланг стал чем-то вроде фигуры отца для ее мальчиков. «Он буквально все время был рядом. В моем сознании осталась картинка, где мой младший буквально опирается на Хельмута, ища в нем поддержку».

Благодаря своим ранним показам в Париже и использованию техно-тканей Ланг заработал репутацию авангардиста. Он изготовил рубашку, менявшую цвет при контакте с кожей, блестящие металлические штаны и платье из резины. Энджи Рубини, исполнявшая тогда роль пресс-атташе Ланга, говорила: «Он был на пике моды. Отчасти потому, что он австриец, а все европейские дизайнеры в то время были итальянцы или французы. Это теперь появились бельгийцы и прочие, но Хельмут был действительно первым, кто выделялся из привычной толпы».

Экономический спад 1992 года, последовавший за торжеством стиля гранж, подготовил сцену минимализму Ланга. Если 80-е демонстрировали благополучие, то 90-е были про то, как его скрыть. Секретность как органичное свойство Ланга идеально отвечала духу того времени. Анна Винтур недавно сказала: «Явился Хельмут и все сказали “Это еще что такое?” Все, что он делал, было совершенно не в духе середины 80-х, демонстрировавшем изобилие. Но затем все распалось, и распад нашел отражение в моде, а Хельмут был рядом и сумел этим воспользоваться».

К 1997 году, перебравшись в Нью-Йорк, он оказался на распутье. Пресса его обожала, влияние его было повсеместным. Запустив джинсовую линию в 1997 году, Ланг более-менее в одиночку спас деним от модного забвения. Три года назад он придумал джинсы dirty denim, которые теперь вовсю копируются cK и SilverTab, брендом Levi’s; его обрызганные краской штаны особенно пришлись по вкусу Banana Republic; а его raw или «сухой» деним и просто можно увидеть повсюду. Испытывая недостаток в средствах для капитализации успеха, Ланг был вынужден наблюдать за тем, как другие дизайнеры присваивали его идеи и заполняли ими масс-маркет. «Объемы, в которых происходит копирование, чудовищны, – говорил Ланг. – Копируют не только нашу одежду, копируют каждый наш элемент. Недавно я ехал в такси и заметил сумку, подумав, что она наша, но, присмотревшись, увидел на ней имя другого дизайнера». В подобной ситуации у дизайнера есть три выхода – открыть акционерное общество, передать лицензию на свое имя другим производителям или вступить в партнерство с инвестором. Был момент, когда Ланг почти принял предложение возглавить дом Balenciaga, некогда возглавляемого важным испанским кутюрье Кристобалем Баленсиагой. Но в конце концов он принял решение в пользу совместного предприятия с Prada.

В сделке Ланга с Prada есть логика, но есть и риск (для него). Prada культивирует стиль, схожий со стилем Ланга – классические вещи, спортивный люкс, новейшие ткани, любовь к униформам – стили обоих неизменно становятся ближе. Очевидно также, что Prada уже немало «угостилась» минималистской эстетикой Ланга (особенно лангоподобной кажется мне линия Prada Sport), а теперь, когда Ланг вошел в «семью», его идеи стали еще доступнее. Все чаще единственным значительным отличием Helmut Lang от Prada оказывается цена – Prada дороже. К тому же в этом сезоне цены Helmut Lang снизились примерно на 20 процентов по всем позициям. Можно предположить, что Helmut Lang имеет все шансы оказаться просто начальным уровнем Prada.

Чтобы лучше понять, какую роль в своей растущей империи Prada уготовила Helmut Lang я встретился с Джакомо Сантуччи, любезным и аккуратно причесанным мужчиной с косой челкой, управляющим директором Helmut Lang. Мы встретились почти в центре Милана в роскошном особняке, выполняющем роль шоу-рума и временного головного офиса Helmut Lang в Италии, пока строится более подходящий офис-лофт. Кабинет Сантуччи почти пуст, а стены выкрашены белым. Пространство – важный элемент роскоши в представлении Prada, потому оно всегда в изобилии в офисах и магазинах компании. Как объяснил Сантуччи, в 80-х, когда Prada начала укрепляться как бренд, люксовые магазины изобиловали вещами. «Там было все – дерево, золото, медь. Prada поняла, что магазины на самом деле должны казаться пустыми, с лишь несколькими выставленными на продажу предметами, предоставляя покупателю пространство и свободу».

Prada была основана в 1913 году дедом Миуччи Прады и изготавливала дорожные сумки и чемоданы на заказ. Сегодня Prada Group, как и два ее основных конкурента люксовые конгломераты LVMH и Gucci Group, – это компания по производству модной одежды, но с сильным акцентом на аксессуары. Как мне объяснила Фэй Ландес из Sanford C. Bernstein, на Уолл-стрит любят именно такие модные компании, чья стабильность cash flow обеспечивается регулярной продажей аксессуаров, а не значительно менее стабильной продажей одежды. «Неважно, какой размер одежды вы носите. Кто угодно может приобрести элемент имиджа Prada, купив у них сумку». Таким образом, одежда становится как бы аксессуаром для аксессуаров: в случае Prada бренд продает одежду, а не наоборот.

По словам моего собеседника, бизнес такого рода всегда требует полного контроля над имиджем компании. На Сантуччи был облегающий высокий пиджак Prada, застегнутый на все пуговицы – форменный лук Prada Man с легким оттенком милитари. (Надо заметить, что в пространстве Prada не всегда очевидно, кто управленец, а кто сотрудник службы безопасности.) Сантуччи сделал паузу, чтобы глотнуть эспрессо, промокнул губы салфеткой и продолжал: «Теперешнее состояние дел в мире моды таково, что роль креативного директора оказывается важнее креативного дизайнера. К примеру, Prada никогда не рассматривала покупку Jean Paul Gaultier. Он фантастический художник, но окажись мы его партнерами, мы не смогли бы многое привнести в его работу, у нас отсутствуют навыки управления подобной работой. Мы искали бренды, которые совпадают с нами по духу».

Поступая таким образом, Prada меняет расстановку сил – и роль дизайнера в создании моды. «Ранее понятие творчества было связано именно с дизайнером, художником с определенной точкой зрения, – сказал Сантуччи. – Например, Армани – определенно дизайнер. То, что он делал двадцать лет, он продолжает делать и сейчас, он очень постоянен. В Prada роль дизайнера получила развитие».

Ланг ранее говорил, что оставляет за собой полный контроль над имиджем Helmut Lang. Однако, слушая Сантуччи, я начал приходить к выводу, что это не так. «Имидж – крайне важный элемент маркетинга, потому что он поддается контролю, – считает Сантуччи. – Имидж – это контроль. Имидж – продукт не только творческий, но и управленческий». Мне начало казаться, что именно то свойство, которое придавало имиджу Helmut Lang свежесть и привлекательность, а именно – разделение между человеком и брендом, и облегчает Prada задачу контроля над этим имиджем.

Если у кого-то еще оставались сомнения в том, что роль индивидуального дизайнера в концепции моды, в которой действует Prada, невелика, то они были развеяны после показа мужской коллекции весна-лето этого года в Милане. Перед показом Jil Sander Патрицио Бертелли сказал журналистам, что не намерен искать Сандер замену. «В данный момент мы не находимся в поиске дизайнера ни для мужской, ни для женской линий. Мир моды нуждается в роли арт-директора, так, именно это делает для Gucci Том Форд». Он прибавил, что «Форд – не настоящий дизайнер, но он хорошо разбирается в маркетинге. Он – не Лагерфельд, который просыпается утром и сразу набрасывает эскиз платья». («Women’s Wear Daily» несколько дней спустя привела реакцию Тома Форда: «К счастью, мне не приходилось иметь неудовольствие просыпаться рядом с Патрицио Бертелли и я не имею понятия, откуда ему столь доподлинно известно о моих занятиях по утрам».) Когда Сьюзи Менкес из «International Herald Tribune» задала Бертелли вопрос, в чем заключается роль его жены и является ли она арт-директором или дизайнером, он ответил: «Я определил бы Миуччу где-то посередине». Менкес заключила свой текст утверждением, что эта перемена в расстановке сил являет собой конец «патерналистской структуры в моде и замены ее на нечто значительно более жесткое».

Вернувшись в Нью-Йорк, я поинтересовался мнением Ланга о комментариях Бертелли. Он отвечал, что не воспринимает их всерьез и что Бертелли – любитель провокационных заявлений, единственная цель которых – не дать интересу прессы угаснуть. «Невозможно заменить реального человека, который стоит за именем и командой, и получить тот же результат, – сказал мне Ланг. – Можно попробовать заменить меня и будет казаться, что все идет как прежде. Возможно, так будет лучше и маркетинговые задачи будут выполняться эффективнее, без художественных задач, которые лишь путаются под ногами. Но мой личный голос не может звучать без меня самого». Легкая улыбка Ланга показалась напряженнее обычного. «Нет. Мой индивидуальный голос дизайн-группой не заменить».

В душный августовский день у дверей шоу-рума на втором этаже уже знакомое мне собрание ждало свой правильный органичный момент. Хельмут Ланг руководил примеркой – на следующий день женился его приятель. На Ланге была облегающая серая футболка, его обычные джинсы и лаковые туфли без носков, жених и шафер были в белых костюмах. Ланг не отрывал взгляда от штанины жениха, показывая помощнику куда переставить булавку. Уложенные воском волосы жениха торчали под странным углом, и он выглядел «сломанным» человеком, в стилистике Хельмута Ланга. Закончив, Ланг поцеловал жениха в щеку и присоединился ко мне.

Я последовал за ним через дорогу. Двухэтажный магазин, который появится на этом месте, будет состоять из лаборатории, где будут смешивать масла и делать ароматы на заказ, и торгового пространства, где помимо парфюмерии будут продаваться зубные щетки и мыло в ассортименте.

Указывая вверх по Грин-стрит Ланг объяснял, что осенью его мастерская переедет в новое место над галереей Pace Wildenstein, кварталом севернее, и что его пресс-офис расширяется и полностью займет нынешнее здание. Он также подумывает об открытии магазина-ателье. На улице шли дорожные работы и я обратил внимание на рабочих в оранжевых жилетах, которые Ланг превратил в мотив нескольких коллекций в конце 90-х. Раз увидев эти жилеты в магазине невозможно было глядя на рабочих, не вспоминать об оранжевом в контексте моды – что, кстати, вовсе не обязательно хорошо. Я был в брюках карго Helmut Lang, двухлетней давности. Одежда многих дизайнеров зачастую устаревает через сезон или два, но только не вещи Ланга. В некотором смысле, Helmut Lang решил задачу «что надеть» слишком хорошо: став обладателем нескольких комплектов его униформы, вы действительно можете больше по магазинам не ходить.

Вокруг было полно народу, но никто не узнавал в человеке в майке и джинсах, который стоял на тротуаре и рассказывал о своих грандиозных планах на этот район, Хельмута Ланга. Ранее Ланг говорил, что в Нью-Йорке ему нравится возможность одновременно быть в центре событий, но жить как будто в деревне. Я смотрел как он, словно бюргер из Сохо, стоит в центре своей растущей империи и думал, что Ланг пытается воссоздать альпийскую деревню своего детства. Я повторил ему услышанное ранее от Луиз Буржуа: «Ланг любит Нью-Йорк потому, что он – беглец». Он возразил: «Нет, я уже не чувствую себя беглецом. Я дома»[4].