Невинная для братьев

Глава 1

Лео

Она почти не дышит, грудь под тонким кружевным лифом изящного белого платья еле поднимается и даже на первый взгляд девушка выглядит клиенткой городского морга.

Но оказалась она прямо на моей лужайке, увы.

Картинка почти восхитительная, для любителей мяса вроде “Пилы” или “Я плюю на ваши могилы”.

Свадебное платье разорвано в клочья и можно только догадываться, как оно было красиво когда-то и как гармонировало на контрасте с тёмно-оливковой кожей и тяжелыми чёрными кудрями.

Эта красота, эта экзотика мне хорошо знакомы. Девочка была явно не местной и явно из тех краёв, где я вырос.

У неё хрупкое, маленькое тело. Вроде не подросток, но и не окрепшая женщина: уже не мальчишески-угловатое, но и не отчаянно женственное.

Лет восемнадцать? Девятнадцать?

И как же неуместно смотрятся эти грязные открытые раны на этом прекрасном юном теле. Ноги изранены, сбиты, разуты. Лицо в земле, в крови, на виске ссадина.

Странно, что фату не потеряла, пока бежала через лес. Зато она теперь укрывает покрытые синяками плечи.

Так невинно и в то же время отвратительно.

Она сбежала с собственной свадьбы?

Авария свадебного кортежа?

Невеста какого-то мексиканского наркобарона, выданная замуж насильно?

Откуда занесло на лужайку моего дома эту странную незнакомку? Прямиком из Барранкильи?

Она не собиралась приходить в себя и единственным правильным выходом было вызвать скорую, полицию и отдать им это полуживое создание.

Единственный. Правильный. Выход.

Единственный.

Но я поступаю иначе.

Беру девчонку на руки и несу в дом, надеясь, что никто не успел сообщить властям о инциденте. Если окажется что желудок несчастной забит наркотой или если она умрёт от передозировки — я очень пожалею о содеянном, но… что-то не даёт мне права бросить на произвол судьбы потерявшуюся невесту, оказавшуюся именно возле моего дома.

Даже не знаю, почему решаю это сделать.

Таких, как она, видел и раньше. И ни одной не смог бы помочь.

А этой — могу!

Надеюсь, что могу…

Фрида

— Ты видишь меня? Слышишь? — жужжит голос на английском.

Агония не должна продлиться долго. Никто во всём мире не способен это терпеть, мне просто нужно помолиться, молить о прощении и всё закончится, потому что никто не заслуживает такой боли. Никто. Даже я.

Сейчас сердце ударит ещё пару раз о рёбра, ещё только два коротких вдоха — и меня не станет. Моё тело могут сжечь, похоронить или скормить рыбам — не важно. Мне не важно, что именно станет с этой оболочкой, принесшей мне столько боли.

Это она виновата!

Эти волосы, глаза, губы, что ещё мне припоминали столько раз звери, решившие наказывать?

Они меня за это ненавидели и им нравилось у-би-вать то, что мне было дано добровольно.

Я не боролась за это. Не побеждала, не приносила ничего в жертву, чтобы стать такой. Не хвалилась, не выставляла напоказ, не прелюбодействовала. Я не была порочной. Не была ни к кому жестокой.

Меня не должны были бояться.

Надо мной не должны были издеваться.

Моя жизнь не должна висеть на волоске, но она висит и я с радостью этот волосок перережу.

Голос надо мной замолкает. Больше никто не говорит по-английски. Я плохо понимаю, что от меня хотели, но могу перевести слово “слышать”.

Я не необразованная и не глупая, там, откуда я пришла, все говорили по-английски, только я была чужачкой. Пришельцем. Заложницей. И мой родной язык — увы, единственное, что я смогла выучить за недолгие восемнадцать лет.

— Тш, тш, — надо мной опять звучит мужской голос, и мне хочется забиться в самый дальний угол, но потом вспоминаю о своих планах на будущее: смерть.

Так не всё ли равно? Разве мне сделают больнее, чем сейчас?

Тело… ломают. Или оно ломается само?

Барон давал мне яд почти три недели.

Его псы говорили, что я сдохну если сбегу.

Я сбежала!

Я жду смерти.

Разве я её не заслужила?

Что ещё мне сделать, чтобы её приманить? Броситься со скалы? Пустить пулю в лоб? Зайти в вольер с тиграми? Прыгнуть в ров к крокодилам?

Всё это Он перечислял мне, когда приходил в мои “покои”.

Это Он шептал, когда меня мазали всякой ароматической дрянью и готовили к свадебному торжеству.

Это Он советовал мне у алтаря.

— Что с ней? — другой голос, женский и всё также на английском.

— Я не знаю… — тот голос, что меня успокаивал.

Я хочу пить. Как безумная жажду воды.

Я голодна… живот режет будто раскалённым ножом, и хочется свернуться в клубочек и прижать к нему руки.

Ноги болят — горят огнём. С моих потрескавшихся, обветренных губ срывается стон, когда кто-то прикасается к моим ногам и начинает… мыть?

Да, их моют.

Пахнет химией, антисептиком или вроде того.

Бормотание над головой усиливается. Они говорят, говорят, а я не понимаю. И я чувствую, что сердце учащённо бьётся, и ИХ это беспокоит.

Голоса отдаляются.

Смерть?

Ты?

Пожалуйста, если это ты, скажи, что всё! Я хочу, чтобы это был конец моей истории!

Леон Кортес

— Мы не смогли её найти, — голос блеющий.

Пёс в ужасе. И я понимаю почему.

Я молчу. Нет нужды реветь, что это лишь жалкая девчонка. Что ей некуда деться. Что три дня в лесу — верная смерть для такой трусливой, полудохлой дряни, но они считают, что она жива.

Они считают, что она смогла пересечь границу.

Они считают, что её видели, и что не может быть второй “невесты” вышедшей на дорогу без обуви и в рваном платье.

Они считают что она обхитрила его псов!

Я молчу.

И буду молчать пока не услышу хоть что-то разумное.

— Может ей эт… помог кто-то? — запинаясь озвучивают ещё одну версию.

Я молчу. Они не заслуживают того, чтобы я сейчас думал за них.

— Да, это вариант, — общаются между собой, а я по-прежнему молчу.

Больше мне здесь делать нечего.

Я ухожу.

Псы ругаются за моей спиной.

Во мне разрастается ком сладкой злобы.

Если Фрида выжила — то я её недооценил, но тот, кто ей помог — смертник.