Богдан
Пять утра. Погода как по заказу. Солнце еще невысоко, поэтому комфортно.
Переворачиваюсь на спину и закладываю руки за голову. Закрываю глаза.
Поспать удалось, но совсем немного. В доме тишина. Значит, Петрович спит. Ну, или, так же как и я пялится в потолок. За окнами поют утренние птички. Сейчас бы…
Окунуться. Точно. В озеро.
Эта мысль так молниеносно пронзила сознание, что я вскочил с дивана, словно за мной погоня была.
Натянул треники, олимпийку. Кеды. И вышел на крыльцо, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух.
Пробежка не помешает, как раз до озера.
Задаю спокойный темп.
Минут через пятнадцать останавливаюсь у кромки воды.
Красота. Глаза радуются буйству разнообразия зеленого цвета. Штиль. Зеркальная гладь озера.
Раздеваюсь, оставляя вещи на берегу и не давая себе время на раздумья, влетаю в воду и ныряю. Кожу тут же будто пронзают миллионы тоненьких игл. А спустя мгновение легкие начинают гореть от нехватки воздуха, и я позволяю себе всплыть на поверхность и сделать глубокий вдох.
Просто непередаваемые ощущения. В теле появляется приятная легкость.
В такие моменты хочется жить.
Вернувшись после плавания, застаю Петровича за готовкой завтрака.
– Что ты со мной как с дорогой гостьей? – отодвигаю его от плитки и сам помешиваю скворчащую картошечку. – Еще бы блинков бы испек и на обед борща наварил бы.
– А это уже не ко мне. Бабу тебе надо, Бо.
Я аж поперхнулся.
– Чего? Только не говори, что ты меня тут сватать собрался, – снимаю сковороду и ставлю чайник. – Ты тут на старости лет кукушкой двинешься или уже? – усмехаюсь, глядя на него.
– Я не хотел бы тебе в старости такого же одиночества как себе. Если бы я тогда женился, а не показал свой гонор и сменил бы работу, сейчас бы внуки ездили. А тебе самое то – детишек заделывать да сидеть на заднице ровно. А не под пули лезть. Уж хватит, наверное, не уж то не наигрался в войнушки?
– День второй – нравоучения и нотации. Что у тебя далее по списку? Мне может валить уже пора? – ставлю перед ним тарелку с едой. – Чего на тебя нашло, Петрович?
– Я же тебя как ночью услышал и увидел, дурно стало. Я не бывал в таких местах, где ад мог бы показаться раем. А ты был. Я изучал твое дело, еще тогда, давно. И до сих пор удивляюсь, и благодарю бога, что ты жив. Но вот ты беспокоишься о моей кукушке, а надо бы тревогу бить по твоему протекающему скворечнику.
– Это звучит оскорбительно, – усмехаюсь и сажусь напротив него со своей порцией.
– А ты не кисейная баба чтобы я тут словечки подбирал. И пора бы уже прислушиваться к старшим по званию, – в его голосе зазвучали командирские нотки.
– Даже так, – улыбаюсь. – Решил вспомнить молодость. Валяй. Только не перегибай палку, не переусердствуй в воспитании. Оно же и в обратку пойти может.
– Все шутки шутишь, а я, между прочим, серьезно.
На это я уже ничего не отвечаю. Лирическое настроение у старика. Пусть, если ему в радость. Но вот в няньки себе не зову. Не нужно.
После завтрака взялся за колодец, как и планировал. Не зря водичка еле текла. Намыло песка, будь здоров.
И уже через пару часов работы вода шла под хорошим напором.
– Молодец боец, – все так же смолит папироску на крыльце.
– Рад стараться, – присаживаюсь рядом и отпиваю ледяной воды, что только что набрал в ковш.
– Пока ты тут гулял, я покопался в старых газетках. Ну как старых. Недельной давности. И нашел занимательную статейку, – я уже и боюсь чего он там напридумывал. – В общем вот, – вытаскивает потрепанный кусок газетенки сложенный вчетверо и передает мне.
“Анонимная психологическая помощь”. Это что еще за новости?
– Это тебе нужно? – усмехаюсь и перевожу взгляд с бумажки на Петровича.
– Тебе. Богдан. Тебе. К психологу ты не пойдешь, ясен пень. Но вот тут попробовать можно, – тушит бычок и смотрит на меня с какой-то притаившейся в глазах отеческой заботой.
– Игнат Петрович, что за ересь? Я, по-вашему, совсем потерянный?
– Не психуй. Попробуй просто. Тут же не нужно говорить кто ты и что ты. Поделиться тем, что тебя мучает. Я знал таких ребят, что не справились с этим. С войной, что жила в голове. С личным кладбищем. А у тебя… – махнул рукой. – Попробуй.
– Я не обещаю, Петрович. Но приму к сведению.
– Ну, вот и славно, – грустно улыбается и возвращается в дом.