Невинная для Лютого

Глава 10

{Лютый}

Я старался не мелькать по дому. Днем спал, вечером мотался по делам, ночью работал в кабинете и прислушивался. Ко всему прислушивался. К стукам, шагам, дыханию. Дыханию стервы, что носит моего ребенка. К ее тихому голосу, от которого меня корчило и выворачивало. Я даже считал минуты, когда она плескалась в душе за стеной моей комнаты, а еще по ночам слышал, как стонет.

Готов был сорваться по первому зову, потому что Элька выдала удручающие результаты. Угроза выкидыша очень велика. Девушка юная, слабая из-за потрясений, с отрицательным резусом. Врач давала не больше половины шансов, что Кирсанова выносит ребенка. Я приготовил больницу, кровь, все, что нужно, если понадобиться, и просто ждал.

Стоял под дверями спальни моей жертвы часами, готовый рвануть на помощь, если закричит, но она просто беспокойно спала и никогда со мной не разговаривала. Да я все понимаю, мне и самому с ней общаться было противно.

Я скрипел зубами и прятался, чтобы не тронуть ее, не зацепить, не напоминать о себе.

Но не будет жалости, крошка. Ты прячешь под светлым фасадом сучью душу, и я терплю тебя, только чтобы здорового сына выносила. Только из-за этого!

А во сне, блять, я трахал ее. Всячески. Это просто какой-то безумный крах моей личности. Ниже я не падал, и осознавал, что спасения уже не будет. Просыпался со стояком и не мог понять, какого хрена она на меня так влияет? Ни одна сука не могла, а эта задевает, влечет, манит, как чертова росянка комара. Я ведь даже не приближался, не общался с ней, только издали наблюдал.

И мне, блять, нравилась ее налитая грудь, что лишь раз оказалась под моими руками, привлекали пухлые губы, что умели очень ласково улыбаться, конечно же, не мне… а еще я помню тепло, нет, жар тесной щелки, в которую хотелось вклиниться, размять-растянуть и довести до пульсации. Твою ж подлую суку! Хотел ее. Яростно. Жестко. Чтобы она извивалась на мне, кончала подо мной, тряслась от ужаса и щемящей благодарности, что не убил тогда, не задушил тварь.

И осознавал, что не ее я не убил, а своего ребенка спас. Насилием спас? Совсем свихнулся!

Я взвыл, когда в очередной раз мысли завели меня в глухой тупик и впились иглами в грудь. Ее отец – подонок, что разбил мою душу, разорвал сердце и выбросил мое тело на съедение медведям. Жены у него нет, дочь – единственный рычаг мести, и я ним воспользовался, но…

Что дальше? Что? Дальше?! Как себе простить такое?

Родит, оставить ее у себя вместо домашней шлюхи? Спрашивать разрешения не буду, захочу – возьму. А я хочу. Кровь закипает, когда закрываю глаза. Она в голове намертво увязла, в штанах поселилась, как ублюдочный вирус. Выебу ее пару раз и успокоюсь, сто пудов.

– Да чтоб тебя! – выкрикнул в тишину дома и уперся лбом в холодное стекло.

Знал, что нельзя брать. Не потому, что жалею ее, а потом что навредить своему ребенку не смогу. Это моя кровь, и я его заберу. Заберу взамен моего Сашки!

– А-а-а! Тварь подлая! Как такое можно заменить?! – я сжал кулак и укусил косточки до крови.

Выдержу эти месяцы, а потом Кирсанова будет скакать на мне и оплачивать папины долги.

Я зыркнул в отражение окна и скривился от мерзости. Сам себе противен. И от мысли прикасаться к той, кого ненавижу, стало горько во рту. Это же дочь Кирсанова, лучше резиновую бабу вытрахать, чем эту тварь. Я до сих пор себя грязным чувствую после «свадьбы».

Но почему я на нее засматриваюсь? Даже сейчас. Элька учила девку гимнастике, и они вдвоем, как две лани, изгибались на газоне под октябрьским теплым солнцем, а я скрипел зубами и лопался от прилива крови в пах. Уже полчаса прятался за шторой и ненавидел Кирсанову еще больше. Блять, надо запретить ей светить своим упругим задом в моем доме. И вроде все скромно: серые спортивные штанишки, закрытая футболка, волосы стянуты в хвостик, но меня бесило в ней все. И возбуждало. Даже походка и ласковое движение руки, что постоянно ложилась на живот.

И не мечтай! Это мой ребенок, сука, ты к нему отношения иметь не будешь!

Эля что-то объясняла Кирсановой, а та, повторяя движения, вдруг мягко рассмеялась. Сквозь запертое окно слышно было плохо, но звонкий голос пробился сквозь стены и замер между ребрами вибрацией. От этого пах чуть не взорвался от боли и напряжения.

Я ошалел, обезумел. Ни одна женщина за два года не вызывала во мне такую бурю эмоций. Наверное виновата ненависть, что усиливала-заостряла чувства.

Ни одна баба не напоминала мне о Миле, а эта издали казалась точной копией. Я истосковался, измучился и разумом понимал, что увлечен не дочкой Кирсанова, не ее трахнуть хочу, а желаю видеть в ней погибшую любимую. Ту, что сделала выбор между мной и другом, ту, что была верной и покладистой, ту, что говорила перед боем: «Принеси мне пояс, будет тебе сладенькое». И я приносил. Каждый, сука, раз выигрывал! Сбился со счета. И в тот, последний, раз тоже выиграл, а должен был…

Я поднял голову и поймал через окно холодный взгляд Кирсановой. Она на миг опешила, распахнула ресницы, будто не ожидала, что я замечу ее взгляд, а потом сжалась в комок, спрятала живот руками и отвернулась. Член натянул брюки так, что я скрипнул зубами и дернул штору. Застежки уныло защелкали, и тяжелый жаккард рухнул на пол.

– Скотина… – выдохнул я и оттолкнул ногой кресло. Оно шваркнуло о стену.

Две недели прошли в жутком напряжении. Ангелина не пыталась сбежать, что удивляло, и каждый раз, стоило нам столкнуться взглядами, вздрагивала и отворачивалась. Да, я урод. Таким меня сделал твой папочка. Полюбуйся. Страшно, да?

Я вдруг осознал, что не до конца насладился местью.

– Слава! – гаркнул охраннику, что стоял за дверью.

– Да, Лютый, что-то нужно? – заглянул он почти сразу. Когда я лютую никто не заходит ко мне – боятся, но на мой зов прийти обязаны.

– Уведи эту суку из-под моего окна и запрети впредь трясти булками во дворе, для этого есть спортзал. И Элю позови.

– Слушаюсь, – кивнул охранник.

Дверь хлопнула, и через несколько минут в кабинет, покачивая бедрами, вошла Эльвира.

– Звал, Лютик? – протянула она наигранно и скосила взгляд на мои брюки, что явно топорщились.

Она закрыла дверь на ключ и подошла вплотную.

Меня так колбасило, что я рванул ее на себя, стянул спортивки вместе с бельем и нагнул на стол, задом ко мне. Она картинно взвизгнула, будто с ней это впервые. Не разогревал, быстро раскатал на стоячем члене презик и вошел до упора. Блять, я сорвался. Казалось, лопну от одного движения, но этого не случилось. Я таранил женское тело, отчего пошлые шлепки разлетались по кабинету, но не мог расслабиться и дойти до пика. Эля выла и охала ненатурально, от этого еще больше бесила. Я хотел другую, твою ж мать! И кончить не получалось. Врывался в растянутую дырку давалки и ничего не испытывал. Вообще ничего. В кулак вчера сбросить и то быстрее получилось.

И только когда закрыл глаза и представил на месте ржавой и тощей Эльки, невинную аппетитную Кирсанову, тугая спираль лопнула и залила голову сладкой патокой.

Не довел Эльку до оргазма, вышел из нее сразу. Спокойно избавился от резинки, оделся и грубо рявкнул:

– Пошла вон.

– Лютик… я же, – врачиха сползла со стола, – тоже хочу. – И так пошло облизала свой палец, что меня перекосило.

– На хуй пошла! – сказал еще злее и отвернулся.

Когда дверь щелкнула, а шаги мерно застучали по паркету в коридоре, я стиснул зубы до острой боли и в застывшую тишину кабинета, что пропахла сексом и похотью, сказал:

– Если бы ты не была беременной, я бы тебя…