Невозможное — возможно

5

Марион не бывала на греческих островах со времени последнего приезда в гости к отцу на Корфу. Когда самолет начал заходить на посадку в Афинском аэропорту, она посмотрела в иллюминатор и увидела под собой голубое Эгейское море, гористый пейзаж за Афинами в осеннем уборе и почувствовала вдруг острый укол ностальгии. Почти пять лет назад Марион прилетала на Корфу. Она любовалась морем, зеленью и охрой гор. Ее охватило волнение. Столько было ожиданий! Греция словно светится собственным светом: нигде нет такой яркости очертаний, такого небесного сияния. Она почувствовала вдруг прилив радости, которую с такой же внезапностью сменила волна грусти. В последний раз она летела на Корфу, еще не зная Андроса. Она радовалась, что побудет пару недель на солнце. Теперь ее мучило чувство вины, грызло беспокойство.

Напротив Марион, набычив шею, сидел Георгиес, рядом с ним — Бреннон. Джозеф устроился возле девушки. Они находились в кабине небольшого личного самолета Георгиеса.

Цель их визита — отнять у Андроса еще одну часть его владений, нечто, что он тоже любил, а они жаждали присвоить себе, — рай для человека, ищущего уединения, как сказано в газетной рекламе.

Продавать остров, должно быть, страшно тяжело для Андроса. Ее не удивляло, что он полон ненависти к своему брату, к ее отцу. А к ней тоже? — подумала Марион и поморщилась при этой мысли.

Ей не нужно было прилетать сюда. Она должна была найти какой-нибудь предлог и отказаться от поездки. Она обдумывала именно эту возможность, но встретилась глазами с холодным взглядом отца, и готовые сорваться слова застряли у нее в горле.

Почему я так труслива? — терзала себя Марион. У нее болели глаза от невыплаканных слез.

Когда они начали снижаться, рассекая облака, стало видно, как туман окутал Афины. Густой, желтый, сырой, он скрывал и Парфенон, и поросшие деревьями холмы за ним, и Агору, и старинные дома Плаки. Облака тумана спускались между башнями современных административных зданий из стекла и бетона, сокращая видимость до нескольких ярдов.

— Лондон тоже славился туманами еще несколько лет назад, — сказала Марион Джозефу. — Это продолжалось до тех пор, пока не был принят закон о чистоте воздуха, который запретил жечь в столице уголь. Теперь, к счастью, туман стал делом прошлого.

Джозеф пожал плечами.

— В современной жизни столько проблем, и Греция так быстро модернизировалась, что мы все еще не можем прийти в себя. Вот сейчас предпринимаются отчаянные попытки как-то ограничить число автомобилей, приезжающих в центр. За последние двадцать лет количество жителей выросло здесь неимоверно, и у каждого машина! Движение транспорта в центре города нередко останавливается. Но что бы ни придумали власти, люди находят обходные пути. Они полны решимости пользоваться личным транспортом, хотя первыми жалуются на уличные пробки. Меня не удивит, если к концу столетия частным легковым машинам вообще будет запрещен въезд в центральную часть города.

Марион с серьезным видом поддакивала.

— В Лондоне тоже. Легковой автомобиль превращается в кошмар в крупных городах, верно ведь?

Уже наступил октябрь, но в Афинах стояла жара. Марион ощутила, как по спине у нее под белой блузкой струится пот. В Лондоне было холодно и ветрено, и внезапная смена погоды была неприятна, хотя она и ожидала, что в Греции будет теплее, и захватила легкую одежду для поездки на яхте.

Добраться до Пирея оказалось делом нелегким: мешал желтый смог. Выйдя из машины у пирса, Марион поразилась размерам яхты Георгиеса Янаки. Вспоминая яхту Андроса, она ожидала увидеть нечто гораздо меньшее. Однако гигантское белое судно, представшее перед нею, выглядело, словно крейсер. Обслуживали этого гиганта семеро матросов, включая кока и двух стюардов. Последние подавали еду и напитки, убирали каюты. Команда выстроилась на палубе, чтобы приветствовать гостей «Янаки Афина».

— Папа использует яхту в целях саморекламы, — прошептал на ухо девушке Джозеф, — чтобы произвести впечатление на политических деятелей, клиентов, деловых партнеров. Отец называет это законным подкупом!

Следуя за Джозефом по отделанному деревянными панелями коридору, Марион прикидывала, что одна лишь плата за стоянку яхты должна стоить целое состояние.

— Вот твоя каюта, — сказал Джозеф, открывая дверь. Марион очутилась в небольшой, но прекрасно обставленной комнате. Если бы не иллюминатор, вполне можно было забыть, что они на корабле. Мебель малочисленна, зато изящна. Середина каюты оставалась свободной, что создавало иллюзию простора. Узкая кровать, рядом низкий комод с настольной лампой, платяной шкаф, туалетный столик, который мог при желании превратиться в обеденный. Стены украшены дубовыми панелями. Занавеси и постельное покрывало из голубой ткани с мелкими розовыми и зелеными цветочками. Таким же материалом обито и мягкое кресло.

Очаровательно! Джозеф остался стоять в дверях, наблюдая за лицом Марион, пока та осматривалась.

— Нравится?

Она обернулась с улыбкой.

— Очень мило, уютно и просторно.

— У папы работает лучший в Греции мастер — строитель яхт. Если есть что-то, в чем мы, греки, хорошо разбираемся, так это судостроение. Мы избороздили семь морей задолго до того, как британцы прекратили плести лодки из ивняка и обтягивать их кожей. — Джозеф говорил не то шутя, не то всерьез.

— Националист! — поддразнила его Марион, он засмеялся, слегка покраснев, но не сдаваясь.

— Что ж! А почему бы и нет? У всех есть национальная гордость, не так ли? Ты не можешь утверждать, будто британцы ее не имеют.

— Да, верно, — серьезно сказала Марион. — Но мы все — европейцы. Я жду не дождусь той поры, когда мы перестанем говорить о национальном прошлом — каждый о своем — и начнем думать о нашем общем будущем.

Джозеф поморщился.

— Может, мы и должны, но пока остается лишь гадать, будем ли мы когда-нибудь жить так, как ты говоришь. Старые привычки отмирают медленно. Мы не можем избавиться от родового инстинкта путем словопрений.

— От чего или кого нельзя избавиться путем словопрений? — раздался резкий голос из-за спины Джозефа.

Они не слышали шагов проходившего мимо Джеффри Бреннона. Джозеф резко обернулся, а Марион напряглась. Так на нее всегда действовало появление отца. Разве когда-нибудь ей было легко с ним?

— Мы с Марион говорили о политике, — сказал Джозеф. — Полагаю, так можно охарактеризовать предмет нашего разговора. Она — горячая сторонница единой Европы. Я же совсем другого мнения.

— Экономика — вот на чем зиждется идея единой Европы, — изрек Джеффри тоном, не допускающим дальнейшего обсуждения темы. — Кстати, вы собираетесь выйти на палубу полюбоваться видом?

— Я уже сотни раз любовался им, но сейчас не могу: мне надо сделать несколько телефонных звонков, — сухо ответил Джозеф, задетый менторским тоном Бреннона. Он привык к подобным выходкам собственного отца, но почему должен сносить их от родителя Марион? — Как ты, дорогая?

— Я с удовольствием выйду на палубу, — призналась она. — На такой яхте я еще не бывала.

Джозеф снисходительно усмехнулся.

— Отлично. Правда, в тумане ты много не увидишь. Встретимся в салоне за коктейлем перед ужином. Через час, хорошо?

На палубе, опершись на поручни, Марион стояла рядом с отцом и наблюдала, как вдали исчезал из виду Пирей.

Огромные корабли, мачты жалких рыбацких скорлупок, портовые сооружения, ряды таверн и небольших баров, огни которых, отдающие желтым, напоминали кошачьи глаза, — все это внезапно будто провалилось куда-то, оказалось проглоченным туманом. И яхта неожиданно очутилась среди накатывающих беззвучных валов холодного и влажного морского воздуха. Марион поежилась.

— Надо было надеть свитер, — не скрывая раздражения произнес Бреннон. — Этот туман не так уж приятен, верно? Пойдем в каюту. Тебе следует выйти к ужину в чем-нибудь оригинальном. Георгиес был бы польщен.

Для Марион это пожелание не было сюрпризом: Джозеф предупредил ее, чтобы она взяла по меньшей мере одно платье, подходящее для раута. Она прошла в свою каюту, приняла душ и надела светло-зеленое, легкое, словно пена, платье из шифона. Через час девушка присоединилась к своему отцу в салоне, обставленном со вкусом, где один из стюардов смешивал коктейль в серебряном шейкере. С улыбкой обратившись к Марион, он спросил, чего она хотела бы выпить.

Она попросила лимонный сок с газированной минеральной водой. Отец посмотрел на нее исподлобья.

— Ты ведь не пьешь алкогольных напитков?

— Так, чуть-чуть. Иногда бокал вина, вот и все.

— Твоя мать тоже не любила спиртное, — проворчал Джеффри Бреннон. — Она была фанатиком здорового образа жизни еще задолго до того, как изобрели этот термин.

Бреннону принесли сухой мартини со льдом. Когда он поднес стакан ко рту, льдинки позванивали о стекло.

— А я иногда люблю выпить чего-нибудь покрепче, — буркнул отец, оглядев Марион с головы до ног: красивую прическу из белокурых волос, элегантное платье с глубоким вырезом на груди, ниточку прекрасного жемчуга на шее, подаренную им дочери к восемнадцатилетию, жемчужные серьги и браслет — тоже подарки отца.

Марион надела их с определенным умыслом. Джеффри остался доволен внешним видом дочери и кивнул ей, делая очередной глоток мартини.

Марион опустилась, прошелестев длинной юбкой, в глубокое мягкое кресло у низкого кофейного столика из тикового дерева.

— Сколько времени мы будем плыть до Гимноса?

— Мы должны бросить там якорь сегодня вечером, — сказал Бреннон. — В пути пробудем около часа при такой скорости.

— Идем хорошо, верно! Однако скорость движения совершенно не чувствуется на яхте. Джозеф говорит, его отец заказал проект судна какому-то известному мастеру.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил Бреннон. У него не было яхты и он не разделял пристрастия Георгиеса. Ему не нравился этот красивый и дорогостоящий корабль. В характере Бреннона чувствовалась сильная пуританская жилка: он не мог спокойно наблюдать, как люди праздно проводят время и, тем более если тратят на ненужные, с его точки зрения, вещи крупные суммы.

Марион осмотрела салон. Взглянув на стол, она обратила внимание на окружающий его поверхность бортик, который не позволял посуде упасть со стола в случае качки. Мебель имела ножки специальной формы, входившие в металлические гнезда, врезанные в деревянный пол.

— Кто бы ни был этот мастер, он все отлично продумал, — оценила Марион.

Бреннон пропустил ее замечание мимо ушей. Бесстрастным голосом он произнес:

— Мы не станем высаживаться на берег, пока завтра утром не прилетят остальные заинтересованные лица. В обеденное время состоится пикник, который устраивает агентство, а после начнется аукцион прямо в самом доме. Из небольшой бухты, где мы высадимся, к месту торгов ведет, по-видимому, только одна довольно опасная дорога, и нам придется пройтись пешком. Надеюсь, путь будет не очень длинный. Как я понимаю, на острове есть автомобиль с четырьмя ведущими колесами. На нем Андрос Янаки разъезжает повсюду, но машина заперта в гараже, а агент по торговле недвижимостью сообщил, что не имеет разрешения предоставлять этот вид транспорта другим лицам.

— Он будет там?

— Агент по продаже? Безусловно. — Бреннон раздраженно взглянул на нее.

— Нет… Андрос Янаки… — Раскрасневшись, Марион не поднимала глаз от своего бокала. Она знала, что отец пристально за ней наблюдает.

Девушке хотелось бы понять, о чем он сейчас думает, но бесстрастная маска на его лице была непроницаема.

— Понятия не имею, — коротко бросил он, и Марион почувствовала нарастающий гнев отца. Бреннону было неприятно, что она интересовалась этим человеком. Его голос звучал раздраженно.

За что он ненавидит Андроса? Что он мог сделать ему?

В салон вошел Георгиес. Толстый, неуклюжий, в вечернем костюме он был похож на пингвина. Янаки-старший устроился в другом углу диванчика, на котором сидел Бреннон, заказал стюарду коктейль «Манхэттен», затем посмотрел на Марион оценивающим взглядом, примерно так же, как только что это сделал Бреннон.

Впрочем, в отличие от ее отца Георгиес одобрительно отозвался о том, как выглядит гостья.

— Какое красивое платье, Марион! Оно очень идет вам. Вы должны чаще его надевать. Мне нравится видеть вас элегантной.

Взяв коктейль, он поднял бокал и, обращаясь к Марион, добавил:

— Женщины теперь больше не носят романтических одежд. Не знаю почему. Полагаю, во всем виноваты феминистские штучки. Им хочется выглядеть подобно мужчинам, но ведь это смехотворно. Женщина должна выглядеть женщиной, а не бегать целый день в джинсах и тенниске.

С языка Марион готовы были сорваться слова, которыми она хотела бы ответить знатоку феминизма, но она промолчала. Ей известно, что она хорошо выглядит в джинсах и тенниске, и взгляды мужчин подтверждают это мнение достаточно красноречиво. Однако спорить с Георгиесом Янаки она не осмеливалась, как не осмеливалась поднять голос и против своего отца. Она лишь клеймила себя за трусость. Жалкая трусиха! Марион была противна самой себе.

Георгиес нахмурился, оглядевшись вокруг.

— А почему нет Джозефа? Чем он там занимается? Ему известно время, когда я ужинаю. — Он снял трубку телефона, стоящего на столике рядом с диваном. — Подозреваю, что он в своей каюте строит воздушные замки, вместо того чтобы одеваться. Я позвоню ему, чтобы он поскорее спускался в салон. — Георгиес набрал нужный номер, потягивая напиток из бокала и еще больше хмурясь. — Линия занята. Кому он может звонить в такое время?

— Он говорил, что должен сделать деловой звонок, — поспешила сказать Марион.

— Деловой звонок? Посплетничать с приятелями — вот что он хотел. Да еще на мой счет. Он учился в школе в Афинах, и у него до сих пор там полно друзей. Мне-то следовало бы знать, что, едва ступив на греческую землю, он начнет обзванивать их всех.

Георгиес повернул свою бычью голову на массивной шее к стюарду, скромно стоявшему в стороне и делавшему вид, что не прислушивается к разговору.

— Послушайте… вы! Найдите моего сына и передайте ему, чтобы немедленно шел сюда!

— Да, сэр! — автоматически ответил стюард, двинувшись выполнить поручение.

Но тут Марион вскочила на ноги, зашелестев юбками, и поставила свой бокал на кофейный столик.

— Я позову! — Она не выдержала бы больше ни минуты в обществе двух почтенных господ, а теперь у нее появился очень удобный повод, чтобы исчезнуть.

Через раздвижную стеклянную дверь она вышла на палубу и направилась было к коридору, куда выходили каюты нижней палубы. Внезапно она почувствовала, что в природе все изменилось.

Яхта вышла из полосы тумана. Вокруг них только синее море, да вдали едва проглядывала полоса горизонта. Но земли не было видно. Из машинного отделения доносился равномерный гул турбин. Судно шло на большой скорости. Стабилизаторы, установленные на яхте, скрывали быстрое движение. Георгиес намеревался добраться до острова Гимнос до наступления ночи. Ранее он говорил, что вокруг острова плавать чересчур опасно, так как всюду подводные скалы. Капитан яхты предпочитал бы прибыть туда при дневном свете и спокойно пришвартоваться в естественной бухте небольшого размера.

Марион оперлась о полированные поручни, наблюдая, как нос яхты разрезал волны, отбрасывая белую пену с высоко вздымающихся гребней. В голубых брызгах перед девушкой миражом возникло лицо Андроса. Его черные глаза заглядывали ей в душу — упрекая и обвиняя.

Сердце Марион сжалось от боли.

Невыносимо представить себе, каким взглядом он встретит ее, когда они сойдут на берег Гимноса следующим утром, с какой горечью будет смотреть на нее. О, ему, конечно, не захочется присутствовать при продаже острова. Особенно когда Андрос узнает, что рассчитывает победить на торгах его собственный брат.

Она выпрямилась, поспешила найти Джозефа и встретила его уже выходящим из каюты.

— Меня послали за тобой, — предупредила Марион, и Джозеф поморщился.

— Папа начал выходить из себя из-за того, что я запаздываю, не так ли? Я так увлекся разговорами с друзьями, что потерял счет времени.

— Он так и сказал, хотя я объяснила, что у тебя деловой разговор.

Джозеф ухмыльнулся, обнял ее одной рукой, ласково привлек к себе и поцеловал волосы девушки.

— Ты просто ангел! Ладно, пойдем — убить меня он может только раз!

В тот вечер Джозефу повезло. Когда он пришел в салон, Георгиес сам разговаривал по телефону, жестко и сердито, по-гречески, а Бреннон молча прислушивался. Марион не могла понять ни слова, однако и без знания языка легко было уловить тон разговора.

Что-то привело Георгиеса в бешенство. Он швырнул телефонную трубку на рычаг и обернулся к присутствующим в салоне. Его густые черные брови нависли над сверкающими от злобы глазами.

— Они отложили торги еще на два дня!

— Как они смеют делать подобные вещи? — воскликнул Бреннон.

— Вы слышали, я пытался заставить их переменить решение. Однако все бесполезно — они уперлись, как ослы.

— Но зачем им это понадобилось? — Бреннон сощурился с выражением крайнего подозрения на лице.

Георгиес ответил ему со злобной иронией:

— Именно это я и пытался выяснить. Аукционист занемог, ответили мне. Сегодня он слег с пищевым отравлением, но через сорок восемь часов ожидают, что ему будет лучше.

— Звучит смешно. Могли бы найти кого-нибудь еще. За этим стоит Андрос. Интересно, что он затеял в действительности?

— В том-то и дело, — мрачно пробормотал Георгиес.

Несколькими минутами позже подали ужин. Есть Марион не хотелось. Она проглотила несколько ложек не заправленного ничем куриного бульона, затем немного салата из даров моря и отказалась от десерта. Покуда двое пожилых дельцов сидели за кофе в салоне, Марион и Джозеф вышли на палубу прогуляться при лунном свете. Однако через несколько минут Джозеф взглянул на часы и воскликнул:

— Ах, совсем забыл! Мне надо сделать еще один звонок… Это не займет и пяти минут. Марион, подожди меня здесь…

Он исчез, а Марион вновь облокотилась на поручень. Теперь море не было безграничным пустым пространством: на них все ближе надвигался темный силуэт, быстро принимавший очертания небольшого острова. Скалистое побережье, за ним крутое взгорье, отливающие серо-зелеными серебром оливковых деревьев, подобно призракам трепещущих в лунном свете. Местами на крутых уступах виднелись сосны.

Словно во сне Марион гадала, Гимнос это или нет? Она поспешила в каюту за биноклем, который прихватила с собой в дорогу, и вернулась на палубу, чтобы лучше рассмотреть островок, получить о нем ясное представление.

Скалы отличались странной расцветкой: терракотовые с черными прожилками, варварские по цвету и рисунку. Горная порода изламывалась остроугольными формами. Жесткие пучки травы и кусты торчали из расщелин.

Держа бинокль перед глазами, Марион обследовала прибрежные скалы: признаков человеческого обитания она не обнаружила нигде. Дом Андроса, должно быть, находился на другой стороне острова.

Впрочем, на каменистом мысу она заметила движение. Сначала ей показалось, что это дерево размахивает ветвями. Затем ей стало ясно: там стоит человек. Он поднял руки, как если бы призывал ее. Марион навела на резкость, изображение стало четче. Правда, лицо рассмотреть по-прежнему не представлялось возможным, зато хорошо видны были густые черные волосы, отброшенные ветром назад. На человеке была темная одежда, под цвет его шевелюры. Черно-синяя рубашка полоскалась на ветру, выскользнув из-под пояса черных же джинсов. Руки мужчины все еще тянулись вверх. Длинные рукава рубашки развевались на ветру.

Неужели Андрос? — подумала Марион, вздрогнув всем телом при этой мысли.

Он ли это? Или ей только хотелось, чтобы это был он? На таком расстоянии нельзя сказать точно, но что-то бесконечно знакомое проглядывало в этой черной гриве, в движениях фигуры. Впрочем, все могло быть лишь игрой ее воображения.

За спиной островитянина небо хмурилось: собирались тучи, похожие на дым, черные, серые, отсвечивающие красным. Ветер становился все сильнее и сильнее, и вот уже весь горизонт затянуло чернотой — приближался шторм.

Человек на мысу опустил руки, но еще некоторое время оставался стоять на месте, вглядываясь в яхту.

Марион не переставала думать: мог ли он видеть ее? У него нет бинокля, однако с вершины скалы он способен был рассмотреть многое на расстоянии не одной мили.

Означали ли его движения рук предупреждение о наступающем шторме? Он, должно быть, заметил признаки урагана задолго до нее.

За спиной у себя Марион услышала торопливые шаги, и рядом появился Джозеф, запыхавшийся, с покрасневшим лицом.

— Извини, я задержался, дорогая. Ты скучала?

— Нет, я наблюдала за тучами. По-моему, будет шторм!

Джозеф, взглянув в небо, нахмурился.

— Похоже, ты права. Кажется, нам предстоят испытания.

Человек на мысу уже исчез. Когда Марион посмотрела туда минуту спустя, остров вновь принял вид необитаемого.

Через час шторм разгулялся вовсю, яростно бросая яхту из стороны в сторону. Несмотря на стабилизаторы, судно перекатывалось по черным огромным волнам, то поднимаясь, то проваливаясь вниз. Джеффри Бреннон, белый как полотно, с трудом поднялся на ноги и, не произнеся ни слова, заковылял в свою каюту.

— Беднягу Джеффри одолела морская болезнь! — осклабился Георгиес, прекрасно чувствовавший себя во время шторма. — Как вы, Марион? — Георгиес окинул ее взглядом и выразил удовлетворение цветом ее лица. — Вы выглядите прекрасно, моя дорогая, но все же вам лучше прилечь в каюте. Лежа легче бороться с качкой, а у нас нет ни малейшего представления, когда кончится шторм. Мы попробуем пробиться к острову Гимносу. В небольшой бухте мы будем в полной безопасности. Идите, попытайтесь заснуть. К утру погода должна снова наладиться.

Шторм действовал на Марион возбуждающе. Перед тем как спуститься в каюту, она остановилась на палубе, чтобы еще раз поглядеть на остров. Теперь они оказались намного ближе к нему. Ей хорошо были видны голые скалы, нависшие сверху. Волны бились изо всех сил в каменистые площадки у их основания. Яхта разворачивалась, двигалась рывками. Капитан пытался увести ее за мыс, где в бухте волны были меньше. Марион вцепилась в поручни, под ногами у нее ходуном ходила палуба.

Ее тонкое зеленое шифоновое платье ветром прибило к ногам, затем внезапно сильный порыв раздул юбку, как воздушный шар, и облепил тканью лицо Марион. От неожиданности девушка отпустила поручни, пытаясь освободить лицо. В этот миг яхта провалилась в глубокую впадину между волнами. И тут же новая огромная волна обрушилась на палубу и сбила ее с ног. В ужасе она попыталась вскочить, но яхту с невероятной силой швырнуло в сторону, и следующая волна захлестнула девушку.

Падая за борт, Марион закричала, но ветер унес с собой ее крик.

Кроме Марион, на палубе никого не было. Внимание матросов сосредоточилось на приборах в рубке. Никто не видел, что произошло с девушкой.

Очутившись в воде, в первые мгновения Марион от ужаса не могла плыть. Она лишь бессмысленно сопротивлялась волнам, кричала, но яхта уже отплыла, и в реве моря ее никто не мог услышать.

Ужас охватил Марион. Она чувствовала себя песчинкой, отданной во власть разбушевавшейся стихии.

Надо победить страх и сохранить спокойствие. Самое главное — удержаться на поверхности и не потерять из вида скалистый берег острова. Это — единственная надежда на спасение.

Марион попыталась плыть в этом направлении, борясь с волнами, бившими ей в лицо и отбрасывавшими ее назад в море. Но сколько бы она ни поднимала голову, всматриваясь в черный горб острова, земля не приближалась. Каждый фут, отвоеванный у моря, давался ей с трудом. Марион начала уставать. Руки и ноги болели. Силы были на исходе, и она заплакала. Долго ей не выдержать. Она больше не сможет проплыть ни одного фута.

Видно, ей суждено утонуть здесь, у райского острова, принадлежавшего Андросу, и никогда никто не узнает, что произошло с ней…