Невозможный босс

1. Любавина, ко мне!

– Любавина, ты уже почти уволена! На ниточке висишь, на тоненьком волоске над бездонной пропостью! Не понимаешь ты этого?

Ну всё! Такого он мне ещё не говорил. Это, как если бы я получила чёрную метку. Кошмар...

– И прекрати в облаках витать! Когда ты уже будешь нормально работать?! Я тебе не за мечтательность деньги плачу, правда? Мне нужна расторопность и бульдожья хватка. Ну так иди и продемонстрируй боевые качества личного ассистента. Вперёд! Мне не нужна помощница-размазня. Нечего тут сверкать своими глазками, не испугаешь. И пострашней видали. Всё, ушла.

Это я витаю в облаках? Да я ношусь, как антилопа гну! У меня всё чётко, ни одного косяка за два месяца! Придумал что сказать, мечтательность! Я на этой работе уже в комиссаршу с маузером превратилась, могу расстрелы проводить собственноручно…

Я беру пачку бумаг и мчусь в канцелярию. Наверное, это из-за моей внешности. Должно быть, я выгляжу слабой или чересчур женственной. А может не умею себя подать? И безропотно слушаю все его вопли? Надо разобраться. Где-то я не дотягиваю … Хорошо бы на психолога деньжат подкопить.

Мда… Размечталась. Ладно поищу в интернете что-нибудь по теме… И что значит «и пострашней видали», типа я такая страшная? Я забегаю в лифт и внимательно себя осматриваю. Нормальная, милая даже. Может макияж агрессивней сделать? Ну да, а ещё надеть латексную юбку и хлыст в руку взять…

Я захожу в канцелярию с пачкой бумаг. В офисе царит необычайное оживление, все сгрудились вокруг монитора и что-то горячо обсуждают.

– Доброе утро, – говорю я.

Никто не обращает внимания.

– Девочки! Доброе утро! – повторяю я громче.

– Привет, Алён, – поднимает голову Саша Разумовская, начальник канцелярии. – Ты уже видела генерального?

– Лучше бы не видела. Только что от него.

– Нет, фоточки с соревнований? Он оказывается культуризмом занимался. Иди глянь, какой жеребчик.

Мне некогда, нужно бежать, но я подхожу, любопытство берёт верх. Ух ты! Это он что ли?

– Видала? – усмехается Саша.

– Это когда? – удивлённо спрашиваю я.

На фотографии стоит настоящий Аполлон, мощный, рельефный, лоснящийся. Или Геракл… У него подняты обе руки, бицепсы просто невероятные, широкая грудь, мышцы пресса как на древнегреческом изваянии. Узкие плавки едва вмещают содержимое. Надо же, даже не догадывалась, что именно скрывает мой шеф под деловым костюмом.

– Ларис, это когда? – переадресовывает Саша мой вопрос кому-то из тётушек.

– Это два года назад, в Будапеште, чемпионат мира. Радимир Борзов, серебряный призёр, вот, – отвечает Лариса и мельтешит мышкой по плавкам нашего директора. – Отпад, да? А вот ещё. Посмотри, какой здоровый.

– В голове не укладывается, да? – серьёзно спрашивает Саша.

– Ага, – простодушно отвечает та.

– Ну хорош за член дёргать, листай, пусть Алёна посмотрит на своего босса во всей красе.

Фотографий много. Это подборка на странице федерации бодибилдинга. И, что сказать, наш генеральный прекрасен. У меня даже зажигается огонёк какой-то внутри. Не перекачен до безобразия, а наоборот красив и гармоничен. Ещё бы в общении был так же хорош…

– Эх вот бы мне такого, – вздыхает одна из девушек.

– У качков не стоит. На что он тебе нужен? – пожимает плечами Саша.

– Ну, не скажите, Александра Сергеевна. Вот у меня был случай…

– Ладно девочки, вот бумаги, а мне бежать нужно, – говорю я. – Сашенька, там приказ по конструкторскому бюро. Первым делом сделай, пожалуйста. Всё, ушла, а то серебряный призёр с меня шкуру спустит.

А он может. И уволить может. Он уже два раза мне грозил. А вообще, он просто чудище. Придирается, заставляет тысячу раз переделывать каждое задание, наваливает столько работы, что я каждый день прихожу за час до начала, а ухожу позднее всех, иногда и затемно.

И всё равно что-то да не успеваю. Наверное, со мной что-то не так… Подруга тысячу раз мне говорила, чтобы я нашла другую работу, но где ещё будут платить так же хорошо, как в «Орионе»? Нигде. Я бы, честно говоря, давно уже плюнула на эти деньги, но…

От размышлений меня отрывает телефонный звонок. Сестра.

– Да, Лиза, привет, – отвечаю я, не предчувствуя ничего хорошего.

– Алён, ты мне денег не оставила что ли?

– И тебе доброго утра, – говорю я со вздохом.

– Какое оно нахрен доброе! ВТФ! – голос сестры звучит так, будто она на пределе отчаянья. – Я же тебе русским языком объяснила, сегодня последний срок, когда нужно бабки сдать. Я теперь в чём на выпускной пойду?

– Подожди ты паниковать. Ну нет сейчас денег, понимаешь? Но зарплату уже на этой неделе перечислят. Попроси подождать денёк-другой.

– Систа!!! Харэ тупить!!! Я тебе говорю, сегодня последняя возможность. Всё! Другого шанса не будет!

– Ну, в конце концов, на этом твоём Семенихине свет клином не сошёлся. Купим другое платье.

– Другое?! Да за такие деньги мы сможем только штору турецкую купить! Такой шанс раз в жизни бывает, а ты меня прокидываешь! Ну мне что за бабки отдаться кому-то?

– Блин, Лиза, ты меня извлекла уже, – я судорожно соображаю, что можно сделать. – Сейчас попробую занять у Александры. Сможешь подъехать если что?

– Смогу, только давай по-скорому, у меня сегодня вообще ахтунг, а не денёк, ничего не успеваю.

– Вставать раньше нужно.

– Душнила.

Вот и поговорили. Я опять вздыхаю. Влетаю в приёмную и вижу недовольного босса. После фотографий я смотрю на него немного иначе. Я будто обретаю способности рентгена и отбросив элегантный, сшитый на заказ костюм, рассматриваю его развитую грудь, пресс без капельки жира, вздувшиеся вены на красивых сильных руках и…

Ой… Стоп… От этой картины даже озноб пробегает. Прекрати. Озабоченная…

Вообще, у меня к нему двойственное отношение. С одной стороны, и это несомненно и нужно признать, он очень эффектный мужчина. Прекрасная фигура, красивое мужественное лицо, будто вырубленное из камня. Волевой подбородок, плотно сжатые губы и невероятные тёмные глаза. Зелёные, глубокие, бездонные.

2. Испуганная лань

Голова кружится, а мысли мечутся и скачут, как резиновые шарики. Что он делает! Что он делает! Я плавлюсь, теряю разум. Я вся горю. Под ложечкой сосёт сладко и тоскливо, а низ живота вмиг становится тяжёлым, будто туда перетекают все мои соки.

Меня охватывает восторг и ужас. Я чувствую вкус Борзова. Он сладкий и солёный, терпкий и насыщенный, а ещё он похож на шампанское и икру. Мама, что со мной… Что он со мной делает…

А он делает. Он с силой мнёт, сжимает и прижимает меня к себе. Я ощущаю его горячее тело под тонкой тканью рубашки, жар, запах и каменную твердь мышц. И ещё что-то страшное, твёрдое и каменное упирается в меня.

Нет, этого не может быть, это не возможно… Шершавый и колючий подбородок царапает нежную кожу моего лица.

Борзов резко разворачивает меня и прижимает к себе спиной. Его горячие губы утыкаются в мой затылок, опускаются к шее. Меня снова бьёт током. Его руки сжимают мою грудь и у меня вырывается громкий стон.

Груди набухают, становятся тяжёлыми в его сильных руках. Он расстёгивает мне блузку и одна рука проникает в бюстгальтер, высвобождая грудь, сжимает сосок и заставляет меня испытывать боль и сладость.

Вторая рука проникает под пояс юбки, под резинку колготок и трусиков. Я чуть расставляю ноги, пропуская его. Что я делаю? Это правда я? Какого хрена?! Всё просто. Я опьянела от страсти и я его хочу. Хочу, как распутная девка, как животное, невзирая на голос разума. Просто хочу. Страстно жажду. Немедленно! Прямо сейчас!

Его рука медленно пробирается всё ниже, опаляя меня огнём, я почти теряю сознание в предвкушении наслаждения, и в этот момент раздаётся стук в дверь. Дверь не заперта. Достаточно лёгкого нажатия на ручку и она отворится.

Борзов на мгновенье замирает и из его лёгких вырывается что-то вроде рычания. Он выпускает меня из своих объятий и я остаюсь стоять в помятой расстёгнутой блузке, с вывалившейся из бюстгальтера грудью, растрёпанная, с размазанной помадой и совершенно мокрая. Отлично.

Что я испытываю? Жгучий стыд и ужасную злость на своего босса. Два месяца! Два месяца я переносила все тяготы и лишения, чтобы что? Чтобы вот так бездарно превратить всё в прах из-за дурацкой интрижки со своим начальником? Ужас! Позор! И, главное, куда мне теперь деваться? Оставаться работать здесь совершенно немыслимо. Совершенно немыслимо!

– Подождите! – громко и раздражённо кричит Борзов и уже едва слышно, но так же раздражённо бросает мне. – Ну что, достукались?

Что?! Достукались?!

– Вроде я никуда не стукалась и ни кого не приглашала попировать моим телом. О чём вы, собственно, Радимир Львович?

– Да ладно, только вот не надо этого. Я же видел, как ты на меня смотрела. Ты сама этого хотела.

– Что?! – выдыхаю я, и моё лицо снова покрывается краской, но теперь от гнева. – Да что вы себе позволяете?!

– Позволяю, что хочу, – буркает Борзов и подносит к носу руку, которую пихал ко мне в трусы.

Мне становится до ужаса стыдно. Я отворачиваюсь и молча начинаю приводить себя в порядок, а потом так же молча иду к двери.

– Не пускай никого, – бросает босс мне в спину.

Мне хочется высказать, всё что думаю, но от волнения слова путаются и я решаю промолчать. Пока. Я выхожу и стараюсь держаться спокойно, не выказывая волнения перед посетителем, чтобы он не заподозрил не весть что. Правда есть нюанс. Я босиком. И посетитель удивлённо смотрит на мои ноги.

– Слушаю вас, – говорю я строго.

– Здравствуйте. Я Стражников Клим Романович, – отрекомендовывается он. – Хотел бы к генеральному попасть.

Я отрицательно качаю головой и, не глядя на него, прохожу к столу. Сев на своё место, я чувствую себя немного уверенней.

– Вас, Клим Романович, в списке посетителей нет, к сожалению. Я могу вас записать. По какому вы вопросу?

– Да я с ним лично договаривался, что забегу сегодня.

– Тогда позвоните ему на мобильный и если он даст команду, я вас пропущу.

– Так вот в этом и проблема. Не могу дозвониться, я уже несколько раз звонил. Может, звук выключен, – говорит он и в отчаянии разводит руки в стороны.

Я, наконец, рассматриваю этого Клима. Высокий, довольно симпатичный, хорошая фигура, не культурист, конечно, но и далеко не дохляк. Волосы у него тёмные, но не чёрные, как у Борзова. Крупные скулы, нос с горбинкой, крепкий подбородок с ямочкой. Если бы отрастил бороду, походил бы на скандинавского дровосека.

– Вас как зовут? – спрашивает он.

– Алёна Михайловна, – отвечаю я бесстрастно.

– Алёна Михайловна, милая, скажите, пожалуйста Борзову, что я в приёмной.

– Нет, я только что от него нагоняй получила, больше подставляться не хочу. Он сказал никого не впускать.

– Ну пожалуйста, что вам стоит. А я вам подарок сделаю, – говорит он и ловким движением достаёт из портфеля коробку мармелада, на которой написано «Русские сладости».

– Вы шутите что ли? – качаю я головой. – У меня этим добром весь шкаф забит.

– Не может быть! – восклицает он. – Этого мармелада ещё и в продаже-то нет. Это наша новинка. Хотите попробовать? Это что-то совершенно нереальное. Фантастический вкус. Я вижу, как вы устали, вон даже босиком ходите. Представляю, целый день на каблуках. Съешьте мармеладку, вам сразу станет легче на сердце.

Вот же пройдоха. Я улыбаюсь. Да пошёл он куда подальше! Нет, не этот Клим, а Борзов. Пошёл он куда подальше. Я ему что, наложница? Это вообще невообразимая пошлость, роман на рабочем месте. Отвратительно.

Я вдруг нажимаю клавишу селектора:

– Радимир Львович. Здесь Стражников. Говорит, договаривался с вами о встрече.

Борзов сначала ничего не отвечает, а потом недовольно произносит:

– Хорошо, пусть зайдёт.

Всё. Рабочий день давно закончен. Не останусь я здесь больше ни минуты. Хватит, я же не собственность его, в конце концов. Борзов просто наглец. Грубый, самовлюблённый наглец. Впрочем, основная причина, похоже, коренится во мне.

3. Догонялки и наводнение

Мы выходим из административного корпуса вместе с Климом.

– Спасибо вам, Клим Романович, – говорю я, – но я сама доберусь. Вы же не знаете, где я живу, а вдруг мне в Тулу надо? Тоже повезёте?

– Ну я надеялся, честно говоря, что не в Туле, – смеётся он. – Но если в Туле, что же делать, дал слово – держи. Заодно пряников куплю.

– Пряники любите?

– Тульские-то? Конечно, люблю. А вы что, правда из Тулы?

– Нет, я обитаю в районе метро «Аэропорт», так что спасибо за предложение, но не нужно, мне тут недалеко. На метро даже быстрее будет, чем на машине.

– «Аэропорт»? Серьёзно? Я как раз туда еду. Вот так совпадение. Теперь не сможете отказаться, – говоря это, он широко и дружелюбно улыбается. – Сейчас пробок нет, так что доскочим мигом.

Вот прилепился. Я, может, прогуляться хочу, подумать о произошедшем и о том, что мне теперь делать и как жить дальше после сегодняшнего «происшествия». Мы идём через парковку и останавливаемся у большого чёрного джипа.

– Ваша красавица? – киваю я на машину.

– Моя.

– Ну что же, хорошей вам дороги, приятно было познакомиться. Заходите ещё, только мармелад больше не приносите, мы тут на сладости даже смотреть не можем.

– Алёна Михайловна, я всё-таки настаиваю. Я же вижу какая вы уставшая.

– Сомнительный комплимент, не находите? – вздёргиваю я брови.

– Нет, ну я же в хорошем смысле.

– Ладно, прощаю. Не поминайте лихом. До свидания.

Я шагаю мимо его машины и приятная тёплая погода, и лёгкий ветерок, несущий сладкие весенние ароматы действуют на меня умиротворяюще. Нет, я не становлюсь спокойной, и произошедшее сегодня по-прежнему не даёт покоя, просто на душе становится чуточку легче.

Правда ненадолго. Ровно до той поры, пока меня не обгоняет чёрный «Мерседес» Борзова и из окна не появляется его физиономия. Сначала я замечаю большую машину и то, что стекло задней дверцы ползёт вниз, а потом уже узнаю лицо директора.

– Любавина! – окликает он меня.

Когда босс злится, он выплёвывает каждое слово, как разрывную пулю. И если ты избежишь прямого попадания, то осколком заденет обязательно, не делая разницы между действительно виноватым и просто испуганным.

Увидев Борзова, я просто останавливаюсь, а его машина продолжает катиться дальше. Я слышу, как босс что-то кричит водителю. Автомобиль резко тормозит. Тогда я поворачиваюсь и быстрым шагом иду в противоположную сторону.

Но водитель Борзова проявляет чудеса вождения и умудряется сдать назад и не врезаться в другие машины. Борзов злится.

– Любавина! Что за детский сад! Ну-ка подошла сюда!

У меня ещё ничего окончательно не решено. Я ещё весь вечер буду думать, взвешивая все «за» и «против» и, может быть смогу принять какое-то решение. Потом десять раз всё перерешу и вернусь к первоначальному варианту. В общем, у меня это всё непросто.

– Простите, Радимир Львович, я очень спешу, надо сестре платье на выпускной покупать. Давайте завтра поговорим. У вас же не срочное дело.

– Ты у меня сейчас... Любавина! – кричит он чуть не по пояс высовываясь из окна.

Сотрудники, проходя мимо, здороваются и с нескрываемым удивлением наблюдают за странными манёврами генерального директора. Хорошо, что большинство работников уже разошлись, ведь рабочий день закончился довольно давно.

Наконец, Борзов приказывает остановить машину и выскакивает наружу. К этому времени нас разделяет довольно большая дистанция. Он семимильными шагами устремляется ко мне, быстро её сокращая.

Ну всё, сейчас будет взбучка. Не бежать же мне от него. Догонит. Блин... Я останавливаюсь и жду неминуемой казни. Лучше бы сразу выслушала, что он хочет сказать. Тогда бы он просто наорал, что я «рано» ухожу, а теперь явное непослушание и протестные действия.

В этот момент рядом со мной останавливается большой чёрный джип. Ха! Это Клим. Он как раз выезжает с парковки.

– Алёна, ну что, не передумали? – кричит он мне через открытое окошко.

Я даже подумать не успеваю, тело само принимает решение. Я в два шага подпрыгиваю к машине открываю дверь и забираюсь внутрь.

– Погнали! – говорю я и это получается довольно резко.

Клим смотрит на меня с несколько растерянной улыбкой, но к своей чести, не рефлексирует, а сразу жмёт на газ. Борзов увидев мой финт, останавливается и смотрит на нас тяжёлым взглядом. Неимоверно тяжёлым. Собственно, вот вопрос и решился сам собой и можно не тратить ночь на глупые терзания размышления на тему увольняться или нет.

Клим, разумеется, не подозревает о догонялках, устроенных мной и боссом. Поэтому, увидев Борзова, стоящего на тротуаре и провожающего нас тяжёлым взглядом, он немного удивляется, чуть притормаживает и слегка наклоняется ко мне, чтобы быть ближе к окну. На его лице расцветает самая широкая и дружелюбная в мире улыбка, он машет Борзову рукой и выкрикивает:

– Всего хорошего, Радимир Львович!

Что мне сделать, чтобы не расхохотаться? Борзов сейчас взорвётся от злости. Я зажимаю рот рукой и босс наверняка воспринимает это как издёвку, потому что видит, как смех рвётся из меня наружу.

– Что? Вы чего смеётесь? – улыбаясь спрашивает Клим. – Я что-то не так сказал?

– Ох, – говорю я, вытирая глаза. – Всё то, всё то, не обращайте внимание, у меня бывает, находит что-то. Приступы необъяснимого веселья.

Он посматривает на меня с явным интересом, как на редкий экспонат. Да, такой взгляд мне знаком, он меня с самой школы преследует. Ну что же теперь делать, вот такая я странная.

– Слушайте, Алёна Михайловна, может на «ты» перейдём, а то я себя стариком чувствую, когда вы ко мне по имени отчеству обращаетесь.

Это он кокетничает, хочет, чтобы я ему сказала, что он совсем не старый.

– Да неудобно как-то к пожилому человеку и на «ты», – говорю я. – Пусть пока всё будет, как есть.

Он крякает, но не настаивает. На вид ему лет тридцать пять – сорок. Вполне молодой, разумеется, но я говорю это, чтобы впредь не выпрашивал комплиментов.

4. Трудное решение

Тряпка ничего не может удержать и мы все трое стоим абсолютно мокрые. Вот просто насквозь. Возможно, это приключение мне и было нужно, чтобы полностью перезагрузиться и смыть с себя всё произошедшее в кабинете босса, да и вообще переосмыслить своё отношение к его поползновениям.

И Лизке не повредит такая экзекуция, а то больно умная стала. А вот Клим за что страдает? Есть у него наверное какие-то грешки. Или даже большие грехи, если судить по степени пропитанности влагой.

Лиза выскакивает за дверь и мчится к телефону, а Клим заставляет меня прижимать тряпку, хотя в этом совсем уже нет смысла. Сам он осматривается, заглядывает во все углы, пытается светить телефоном и, наконец, ложится на пол и просовывает руку вглубь под ванну.

Он что-то говорит, возможно, просто матерится, но я не могу разобрать слов и вдруг, вода прекращает течь. Ай да Клим! Он поднимается на ноги и я смотрю на него, а потом и на себя. Оба мы являем собой жалкое зрелище.

И не знаю, что более жалко, моя белая блузка, ставшая от воды прозрачной и бесстыдно выставляющая на обозрение несовершенство моего нижнего белья или его дорогой костюм, превратившийся в бесформенный шерстяной мешок.

– Ауф! Ты сам воду перекрыл? – восхищённо спрашивает Лизка, входя в ванную. – Или тряпку в трубу загнал? А зачем я тогда слесаря вызвала?

– Я просто воду остановил, а слесарь здесь всё починит. Смеситель заменит или сделает, что там надо будет сделать.

– Зачётный костюмчик, кстати, – замечает Лизка, позабыв, что сама выглядит, будто совершенно голая в своей прилипшей футболке. – Просто топчик! «Бриони»?

– Нет, – хмуро отвечает Клим. – «Корнелиани».

– А это лучше, чем «Бриони»?

– Сейчас это хуже, чем «Большевичка».

Лизка начинает хохотать.

– Так, стой! – вдруг пресекает она его попытку выйти из ванной. – Ты куда? С тебя же льётся, ты нам весь паркет испортишь, а ему, между прочим сто лет недавно исполнилось. Стой здесь, пока вода вся не стечёт.

– Лиза! Прекрати свои шуточки дурацкие, это не смешно! Не слушайте её, Клим Романович. Спасибо вам и простите, что я вас в такую передрягу втянула.

Мне действительно делается стыдно.

– Я же не знала, что здесь такой ад, когда попросила вас помочь. Мне очень неловко, что так получилось. Костюм вон испортили дорогущий.

– Ага, – поддакивает сестра. – Кринжово вышло, испанский стыд просто! Это типа мне за тебя стыдно и я тобой не горжусь.

Клим стоит, как в воду опущенный и не знает, что сказать. Нужно ведь что-то делать, не может же он так идти, да ещё и на машине ехать.

– Лиза! Хватит уже непонятными словечками сыпать. Иди переоденься, стоишь, как… не знаю кто… И найди папину рубашку и брюки. Не можем же мы нашего спасителя в таком виде отправить. А потом бери ведро, тряпку и собирай воду. Сейчас соседи прибегут, скажут, что мы их затопили. Сама им будешь ремонт делать.

Лиза по привычке огрызается, но делает, что я сказала. Через несколько минут некогда роскошный костюм Клима, вместе с рубашкой и галстуком висит на плечиках и с него всё ещё стекает вода. А сам Клим выходит из ванной в старых вьетнамках, древней и основательно застиранной офицерской рубахе и тонких синих трикушках.

Лизка начинает хохотать. Мне, признаюсь, тоже довольно трудно удержаться, особенно глядя на полное печали лицо Клима.

– Ну вот, зашёл финансовый директор, а вышел слесарь, – ухохатывается сестра.

– Ошибаешься, – отвечает Клим. – Даже слесаря так не одеваются, как ты меня прикинула. Так может только дед древний вырядиться. Где вы такие раритеты раскопали? Это ж мечта старьёвщика.

– Это от папы осталось.

– А сам он где, не потребует вернуть?

– Нет, – отвечает Лиза, – он умер. Давно очень, я ещё была совсем маленькой.

– Простите.

– Да ничего, мы уже привыкли.

– А он военным был?

– Вообще-то сантехником.

Потом мы сидим на кухне, ужинаем и болтаем. Возможно, джентльмену в костюме от Корнелиани, да ещё и финансовому директору «Русских сладостей» не пристало употреблять жареную картошку с котлетами и солёными огурцами, сидя на тесной кухне, но парень в вытянутых трениках выглядит за нашим столом вполне органично. И уплетает котлеты за обе щёки.

– Очень вкусно, – говорит Клим. – Кто котлеты готовил?

– Лиза, – киваю я на сестру.

– Восхитительно! Я таких миллион лет не ел. Картошка тоже шикарная.

Это уже для меня, я её жарила, пока Лиза воду с пола собирала.

– На здоровье, – расцветает она. – Видишь, Алён, а ты говорила, что запах несвежего мяса невозможно замаскировать.

Клим напрягается.

– Да ладно, расслабься, я тебя рофлю, – грубовато ржёт Лиза, – прикалываю то есть. Мясо свежее было. Сама покупала.

– А вы вдвоём живёте? – интересуется Клим.

– Да, – подтверждает моя сестра. – Но ты имей в виду, нам и двоим здесь тесновато, так что к нашей жилплощади даже не присматривайся.

– А родственники какие-нибудь у вас есть? – продолжает выспрашивать он.

– Маменька имеется, – выкладывает Лизка, а я только головой качаю.

Я, в отличие от неё, стараюсь не распространяться на эти темы.

– И где она?

– В городе Париже.

– Во Франции? Серьёзно? – удивляется Клим.

– Ага.

– И что она там делает?

– Живёт с молодым арабом, или кто он там, наслаждается жизнью, ест улиток и пьёт шампанское. Ты странный, будто не знаешь, что люди во Франции делают.

– И давно она там?

– Лет пять вроде.

– И что, просто так взяла и уехала?

– Ага. Повесила меня на шею старшей сестре а сама улетела на крыльях любви. А я ведь не сахар. Знаешь, как со мной трудно? Да ещё и школу заканчиваю, а там поступать надо. Жуть в общем. Денег нужна прорва. Вот Алёнка и крутится. Пашет, как проклятая, чтобы у меня счастливое детство было.

Клим смотрит на меня со смесью уважения и восхищения. Потом разговор переходит на него самого, но он каждый раз умело уходит от прямых Лизкиных вопросов и мы так ничего особенного о нём и не узнаём, кроме того, что и так знали, то есть про его работу.

5. Опять!

Моё заявление он уже заметил. Значит всё, дело сделано, можно теперь хотя бы не думать подавать его или нет. С другой стороны, могу и не отдать. Скажу, например, что это…

– Любавина! – рявкает шеф прямо в ухо. – Ты меня вообще не слушаешь?! Да что с тобой?! Смирилась с увольнением, наверное?

Близко, Радимир Львович, горячо…

– Я вас слушала...

– Ну, повтори тогда, что я сказал.

– Вы сказали, что с таким дурацким поведением, как у меня, я кандидат на вылет номер один, вы также заметили, что у меня, вероятно, не все дома или мозгов вообще нет. Потом вы уточнили, что нельзя исключать и моего психического расстройства. Иначе как объяснить то, что я впала в детство вчера вечером и бегала от вас на виду у сотрудников? Ведь если я не дура, тогда придётся признать, что дурак – это вы, причём, не просто дурак, а полный идиот, абсолютно безмозглый дурень, кретин, имбецил, дегенерат, попка и…

– Достаточно! – резко обрывает меня Борзов. – Вижу, что слушала. Но лицо было отсутствующим. Ну и что ты на это скажешь?

– На что? На ваши сомнения относительно собственной вменяемости? Ну, я никогда с этой точки…

– Молчать! Нет, ну что ты за человек! Ведь нельзя же с тобой по-хорошему. Драть тебя, как сидорову козу надо. Ты хоть понимаешь, как близко подобралась к краю, обрыву, за которым безвозвратное увольнение?

– Да.

– Что да?

– Понимаю, – тихо говорю я.

– Понимает она, да что ты там понимать-то можешь своей головой куриной?

Он подходит ко мне ближе.

– Вот, – протягиваю я свой лист бумаги, – это заявление.

– Заявление? – переспрашивает он. – И что ты там заявляешь? Твоё хоть заявление?

Я молча киваю. Он пробегает его глазами и лицо его омрачается, будто на него набегает чёрная туча.

– Это ты написала?

Я не отвечаю и смотрю ему прямо в глаза. Разумеется, это я написала. А кто ещё? Не Пушкин же, в самом деле. Ведь это моё заявление и именно я ночь не спала и всё взвешивала, и перевешивала. Это я думала, как теперь мне жить дальше и смотреть в глаза людям и сестре своей, оказавшейся на моём иждевении.

Это я голову ломала, где буду деньги брать, и куда подамся если уйду с этой работы. А главное, я думала, что это единственное приемлемое решение. Отказать, как выяснилось я не способна, не вообще, а вот конкретному данному человеческому существу, набору определённых физических параметров, называемому Борзов Р. Л. Отказать не способна, а становиться очередной «полевой женой» не желаю. Уж сколько их было, если верить молве.

– То есть… То есть, – подбирает слова генеральный, – ты шантажировать что ли меня вздумала? Да ты совсем уже берегов не видишь? Хочешь уволиться?! Иди! Кто тебя держит! Лети!

Говоря это он, складывает лист пополам и разрывает его, потом снова складывает и снова разрывает. Он делает это снова и снова, пока не добивается, чтобы клочки стали очень и очень мелкими. Затем он подбрасывает их красивым театральным жестом, и я наблюдаю, как моё заявление, превращённое в конфетти искрящимся снежным облачком опускается на пол директорского кабинета.

Некоторые из этих снежинок ложатся на плечи и на волосы Борзова, делая его по-новогоднему нарядным. Красота.

– Значит так, – сурово говорит он. – Возьмись за ум, Любавина. Мне нужен помощник, а не размазня! Ты в курсе, да? Иди и займись делом! Работай так, как ещё никогда в жизни не работала. Потому что если ты не будешь работать с полной отдачей…

– Вы меня уволите, – заканчиваю я фразу за него. – То есть сделаете то, о чём я вас прошу?

Я вижу, как ходят желваки, как сверкают глаза и из зелёных делаются чёрными, как сжимаются губы и… не хватил бы его удар от такого перенапряжения…

– Радимир Львович, – говорю я как можно более ласково, – ну вы сами посудите, после того, что между нами…

Он не даёт мне договорить, хватает за плечи и притягивает к себе. И вот его горячая рука уже на моей пояснице, а моя грудь прижата к его груди. Нет! Больше такой номер со мной не пройдёт! Не выйдет! Серьёзно? Куда там… Ещё как пройдёт и выйдет. Ноги дрожат и становятся мягкими, чужими и непослушными.

В голове звучат сладкие страстные мелодии и стонущие звуки соблазняющих песен. Сердце рвётся из груди и напряжение, сковывающее всё тело, отзывается дрожью и сладкой тоской внизу живота. Я становлюсь счастливой и расслабленно-беспомощной.

Губы мои растворяются и принимают огненный и требовательный поцелуй моего босса. Он проталкивает в меня свой сильный и большой язык и я едва не задыхаюсь от этого.

Он мнёт меня и сжимает. Я чувствую его возбуждение и сама возбуждаюсь ещё сильнее. Может быть, это и есть моя половинка, вдруг мы те самые пресловутые близнецовые пламёна, две створки одной устрицы и, как говорили в детстве мальчишки, петушок-птичка, подразумевая сексуальных партнёров.

Борзов тискает меня и сжимает в объятиях и от этих грубых, медвежьих ласк я распаляюсь и расплавляюсь, растекаясь сладким горячим мёдом. Грудь моя набухает и соски превращаются в вишнёвые косточки. Ну зачем, зачем ты снова делаешь это! Зачем ты воспламеняешься сам и меня заставляешь трястись и содрогаться от желания и дикой жажды, утолить которую будет не так уж и просто.

Наваждение, колдовство или порча, я не знаю, что со мной, но я как полоумная обнимаю и целую своего начальника даже и не задумываясь о том, что кто-то может зайти и увидеть нас, застукать с поличным и даже присоединиться.

– Радим, Радим, – шепчу я, моля о пощаде, но ему кажется, что я зову его в бой, поощряю страсть и подстёгиваю к решительным и бескомпромиссным действиям. Он просовывает руку мне под блузку, сжимает грудь и пытается разрушить узы бюстгальтера.

Он разгорячён. От него пахнет сексом и удивительно волнующим парфюмом. Колючая щетина царапает мне щёки и подбородок, заставляет хрипло постанывать и шептать любовные заклинания.

Я теряю представление о времени и не понимаю, как долго мы сжимаем друг друга в объятиях. В любом случае, финал этого страстного порыва был предсказуем и ясен изначально, иначе просто и быть не могло. Поэтому меня совсем не удивляет место, куда приводит нас порыв этой порочной страсти.

6. Слонёнок и бал сладкоежек

За дверью стоит глава конструкторского бюро Тихон Газизович Мечтанов. Лысеющий, с толстыми губами, он чем-то похож на добродушного слоника. У него старые очки в массивной оправе, из-под которых внимательно смотрят ласковые глаза, сильно увеличенные толстыми линзами.

Мечтанову лет пятьдесят, но выглядит он страшно несовременным. Он улыбается своей «фирменной», немного грустной и чуть виноватой улыбкой:

– Распекал?

От него исходит волна сочувствия, ощутимая буквально физически.

Я киваю:

– Ещё как. Так что, если можете не идти, лучше не ходите, а то и вас распечёт. По полной программе.

– Не могу, нужно, – смешно разводит руками великовозрастный слонёнок. – Он же меня вызывал. Ну как я могу… Алёна Михайловна, голубушка, доложите обо мне, будьте добры.

Я прохожу к столу и нажимаю кнопку селектора.

– Слушаю, – звучит недовольный голос.

– Радимир Львович, к вам начальник КБ.

– Пусть войдёт, – отвечает он после паузы.

Я делаю приглашающий жест рукой и Мечтанов, как-то скукожившись и став маленьким и невзрачным, открывает дверь. Точно на эшафот.

Я делаю вид, что погружаюсь в работу, но сама раскладываю по полочкам произошедшее в кабинете директора. Надо понять, что именно в моём поведении или внешности вызывает агрессию со стороны Борзова. Ну, то есть не агрессию, а сексуальную необузданность.

Я ухожу глубоко в свои мысли, когда в приёмной появляется Саша Разумовская, начальник канцелярии.

– Алёнка, привет!

Я какое-то время не реагирую, уставившись в невидимую точку перед собой. И только, когда Саша начинает размахивать рукой перед моим лицом и несколько раз озабоченно выкрикивает что-то вроде «мы её теряем», я возвращаюсь к реальности.

– Ой, приветик, Саш!

– Ну ты даёшь! Что это было, сеанс связи с инопланетянами или шеф так замучил? – спрашивает она.

Знала, бы ты, Саша, насколько близка к истине.

– Пытался, конечно, но нас голыми руками не возьмёшь, – отшучиваюсь я. – Чего несёшь?

– Несу я обычно полный вздор, если верить моей матушке. А помимо вздора, вот приказ по КБ решила тебе закинуть.

– О, спасибо большое. И, кстати, передай маме, что без твоего, так называемого вздора, было бы тяжко на свете жить.

– Нет уж, маме лучше об этом не знать, пусть продолжает мучиться в неведении. Ты слышала про бал сладкоежек?

– Ну, что-то слышала.

– Так ведь он уже скоро, и я бы с удовольствием сходила. Закинь удочку боссу, не поможет он нам с пригласительными? Может, кто-то из руководства не захочет идти, так чтобы нам с тобой отдали. Как тебе идея? Крутая?

– Да ну его, босса этого. Просить у него знаешь, означает попасть в зависимость.

– Ну не от наркотиков же и не от алкоголя, – возражает Саша. – А остальные виды зависимости нас не пугают.

– Не, зависимость – это плохо. Лучше уж самим купить билеты. Наверняка же будут продаваться.

– Алён, – говорит она, глядя на меня скептически, – Ты меня удивляешь. Ты сама часом не инопланетянка? Знаешь сколько они стоят? Двадцать пять тысяч. Ты сколько билетов будешь брать? Возьми побольше, чтоб девчонкам подарить, если что.

– Ого! А почему так дорого? Там что будет за такие деньги? Прилюдно будут шефа моего четвертовать? Я бы нашла такие деньги, не пожалела бы.

– Нет, там другое. Знаешь, какие там жеребчики соберутся? Породистые, богатые, роскошные. Один другого краше, тридцать три богатыря, дядька Черномор и даже Тарзан им в подмётки не годятся.

– Это что за жеребчики такие? – удивляюсь я.

– Во-первых, все наши сахарно-кондитерские магнаты. Рыковы, Градовы, Борзовы и многие другие. Итальянцы и французы табунами туда прискакивают, знают, как свой генофонд пополнять.

Я смеюсь.

– Во-вторых, – серьёзно продолжает она, – будут наследники или, как они там, из императорского дома Романовых. Представь, можно будет князя склеить или даже великого князя. В-третьих, за такую стоимость вступительного билета сама прикинь, кто туда придёт. Счастливицы, которые проникнут на этот парад кошельков, будут обеспечены до конца дней. При условии, что они не дуры, а вот такие деловые и прагматичные, как мы с тобой. И красивые. Поняла?

– Саша, ты гений, – улыбаюсь я. – Так и быть, попытаюсь выхлопотать тебе контрамарку.

– И про себя не забудь. Я-то замужем... Была. А тебе ещё только предстоит вкусить плотские радости. Поэтому ни за что не пропусти это событие года. Где ты ещё сможешь так себя показать?

Пока мы болтаем, аудиенция у генерального заканчивается и в приёмную возвращается Мечтанов.

– Ой, Александра Сергеевна, – расплывается он в улыбке, – здравствуйте. Какое счастье застать в одном месте двух самых красивых женщин предприятия.

– А вы ловелас, Тихон Газизович, – преувеличенно строит глазки Саша. – И льстец.

Тихон Газизович смущается и делается ещё больше похожим на слонёнка.

– Алёнушка, я же вам не дорассказал давеча, так может и Сашеньке Сергеевне интересно будет про мою установку. Это исключительно в свободное от работы время, вы не подумайте.

– Какая ещё установка? – преувеличенно удивляется Саша. – Мармеладная, надеюсь?

– Нет, – виновато хихикает слонёнок, – Ловондатр называется. Это я в юности участвовал в эксперименте в авиационном институте, ну и вот теперь продолжаю работу, частным образом, так сказать. Это машина времени, в некотором роде, только у меня она иначе работает.

– Иначе? Не так как у нас? По-другому? – серьёзно спрашивает Саша.

– Да-да, по-другому. Я вот в камеру залезу и начну время назад ускорять, ну, то есть замедлять, понимаете? У вас тут ничего не изменится, а в камере у меня часики обратно пойдут.

– И зачем же вам такое чудо?

– Ну как же! Вы тут не изменитесь, а я помолодею. Выйду такой красавец, а вы не узнаете и влюбитесь. Или вот, Алёнушка Михайловна, а может и обе сразу. Я знаете, какой красивый раньше был, это сейчас, – он машет рукой, – а тогда, ого-го!

7. Рыцарь сахарного меча

Хочу ли я на бал сладкоежек? Даже не знаю, что и сказать. Вот Саша, она да, хочет. А я хочу только, чтобы меня оставили в покое и вовремя платили зарплату. Возможно, это неестественно для девушки моих лет и, может быть даже, это плохо, и не удивлюсь, если я какая-то не такая, но мне этот бал совершенно по барабану.

Хотя, может быть, я не до конца откровенна с собой…

– Конкретизируйте, пожалуйста, Радимир Львович, – прошу я. – Это слишком широкий вопрос, который можно трактовать по-разному.

– Вот же ба… женщины, – качает головой Борзов. – Вопрос предельно простой. Ты хочешь пойти на бал?

– Возможно… – отвечаю я максимально нейтрально. – У вас есть лишний билетик?

– Я хочу тебя пригласить, – говорит он, нагло меня разглядывая.

– В каком качестве?

– В качестве пажа, б…лин. Будешь мой сахарный меч носить.

– Фу. Это звучит крайне вульгарно. Пожалуй, я откажусь.

– Любавина, ну в каком качестве я могу тебя пригласить? – восклицает босс. – В качестве участницы бала. Или ты думала, я тебя позову в качестве распорядителя? Таких полномочий у меня нет.

– Нет, про распорядителя я не думала. Вы меня приглашаете, как свою даму или просто даёте лишний билетик? Вот, я о чём. А вот о чём думали вы, когда дозволяли себе вольности непозволительные?

– Так, – не выдерживает он. – Нужен пригласительный или нет?

– Давайте. А ещё одного не найдётся?

– Не борзей!

Я хмыкаю. Борзеет здесь обычно он.

– Ты мне вот что скажи, – говорит он прищурив глаза и подходя ко мне ближе…

Подлец! Так и стреляет своими зелёными глазами. Змей! Вот точно, гипнотизирует меня лишает воли, разума лишает. Да что ж это такое! Ноги, стойте прямо, не подгибайтесь!

Я чувствую его запах, и это никакой ни запах скунса или, тем более, серы. Это просто обалденный запах сильного мужчины. Немножко парфюмерных отдушек и много животной маскулинности.

Я вдруг понимаю, что моя главная проблема не в том, что я не в силах сопротивляться его напору, а в том, что мне нравится этот напор, он меня заводит и превращает в… Стоп, стоп, стоп! Это я сказала? Ну, что типа мне нравится? Мама дорогая, я наверное действительно совсем больная на голову…

– Ты мне вот что скажи, – повторяет он прищуриваясь и изображая, что проникает глубоко в мой мозг. – Что у тебя с этим Стражниковым?

– С кем? – не понимаю я.

Это что ещё за отвлекающий приём? Сейчас накинется, не иначе...

– Ты из меня дурака-то не делай!

– Да зачем, это и не нужно делать …

– Нахалка. Ну, чего ты виляешь? – произносит он тихо, а потом вдруг кричит так, что я вздрагиваю. – Говори!.

– Да не знаю я, о ком вы спрашиваете.

– Не зли меня, Любавина.

Я вижу, что он действительно злится.

– Стражников вчера подвозил тебя с работы, и ты хочешь сказать, что не знаешь его?

– А, Клим Романович, я и забыла, что он Стражников. Да что у меня с ним? Вот подвёз меня вчера, культурный человек. Увидел, что на работе обстановка депрессивная и предложил подвезти.

– Культурный человек? – зло переспрашивает Борзов.

Я только руками развожу, что ему сказать?

– Ну да, культурный. От слова культура. Это как культуризм, только лучше…

Ой, это я зря. Не нужно было говорить, будто существует что-то лучшее, чем культуризм. Задушит сейчас, или по голове даст.

– Извините, у меня там факс, то есть телекс и Телеграм с электронной почтой… – сообщаю я, экстренно выбегая из кабинета.

– Любавина! – несётся мне вслед, но я сбегаю от своего разъярённого босса.

Как только я сажусь за свой стол, тут же раздаётся щелчок селектора:

– Не забудь до конца дня переделать презентацию и приказ по транспортному отделу. Три раза!

Вот чтоб тебя, Радимир Львович!

Я принимаюсь переделывать презентацию. Всё-таки, наверное, неправильная я, некондиционная. Веду себя, как дура. Наверняка он думает что я того, ку-ку мой мальчик… Зачем вот я про этот культуризм ляпнула… Надо было вообще по-другому сказать…

И про домогательства его… Он теперь решит, будто мне это нравится. Нет, ну то есть, конечно, как бы тут есть нюансы, но я же ему этого не говорила. Э-э-э… В общем, он мне, конечно, не нравится. Самовлюблённый и самоуверенный, чего от него ждать, но в плане телесном, сексуальном он меня… впечатляет, что ли...

Из раздумий меня вырывает телефонный звонок. Это Ленка Зырянова, школьная подружка.

– Привет, Лен, как дела?

– Привет, Алёнка, сто лет тебя не видела. Ты как живёшь-то?

– Да ничего, в работе вся. Недоедаю, недопиваю.

– Понятно. А Лизок как себя чувствует? У неё же экзамены скоро?

– Ох и не говори, одни волнения, я уж ночи не сплю, всё думаю. А ты сама-то как?

– Отлично, что мне сделается? Не искала бы ты журавлей в небе, давно бы со мной работала. Смену отстояла и свободна. В магазине тепло, светло и посетителей немного. Деньги в кармане, на душе легко. А бельё женское, да и мужское тоже, отличный товар, вот как на духу тебе говорю.

– Да, это точно, постоянно о тебе вспоминаю.

– Ну, раз так, пошли в бар, по стаканчику пропустим. Хоть поболтаем, а то, наверное, и не узнаем друг друга, так давно не виделись.

– Когда? Сегодня? Ты что! Меня босс работой загрузил, до ночи бы справиться.

– Слушай, какой нахрен босс! Ты там рабыней что ли числишься? Забей на него, звонок прозвенел и адиос. Аста ла виста бейби. А то он тебя там вообще затрахает. Надо уметь за себя постоять. Хочешь, я с ним поговорю?

– Что ты, нет конечно. Не нужно тебе с ним разговаривать. По крайней мере, обо мне.

Я болтаю с Ленкой минут десять, за которые насквозь пропитываюсь её духом свободы. В общем, я даю себя уговорить. Впрочем, чтобы не обострять с боссом работу я сделать успеваю.

Я подаю ему всё что он требовал и сообщаю независимым тоном:

– Радимир Львович, мне нужно идти.

– Это куда? Ещё работать и работать, а ты уже намылилась? С Климом своим?

8. Коктейли и бюстгальтеры

Ситуация, кажется, начинает выходить из-под контроля.

– А вечер перестаёт быть томным, – говорит Борзов и безо всякого страха смотрит на массивного и пытающегося доминировать Артура. – Ты чего распереживался? Хочешь сказать, что ты не ты Лиза?

Бородатый гигант без дальнейших разговоров выбрасывает вперёд руку, пытаясь, по всей видимости схватить моего босса за горло, а может быть, хочет врезать ему по лицу.

Я не успеваю разобраться и даже зажмуриться не успеваю, как Борзов молниеносным и практически неразличимым движением хватает Артура за палец и выворачивает его так, что бородач уже в следующую секунду упирается в стол лицом, даже не ойкнув.

Радимир Львович опускается за столик и чуть отпускает Артура, чтобы тот тоже мог присесть.

– Поговорим, – произносит Борзов. – Итак, это не младшая сестра Лиза, я правильно понял?

– Чего? – хрипит мой новый знакомец.

Я мотаю головой. Вот же ужас, из-за меня посторонний человек страдает. Если бы я не врала… Нет, если бы я не уходила с работы… Короче, если бы не я, ничего этого бы не было.

– Ну а что ты сразу кидаешься? Сказал бы сразу, мол я не Лиза и всё, вопросов больше не было бы.

Бородач цедит сквозь зубы что-то невнятное, но явно агрессивное.

– Почти, – добавляет Борзов. – В смысле, вопросов бы не было почти. Один вопрос, всё же был бы, ну, он и сейчас есть. Итак, сосредоточься, Любавина. Вопрос непростой, но очень и очень важный. Готова?

Я киваю.

– Хорошо, ты молодец. Внимание, вопрос. Если это не Лиза, то кто это?

– Это Артур.

– Артур, – прищёлкивает языком Борзов, будто пробуя его имя на вкус. – И кто у нас этот Артур такой? Брат?

– Нет, – говорю я и снова мотаю головой. – Мы пять минут назад познакомились.

– Серьёзно? Ты ходишь по барам, чтобы знакомиться?

– Я с подругой встречалась.

– И где она? Где подруга? Там же, где и Лиза?

– Она опаздывает…

Артур сипло дышит, похоже, ему больно.

– Ему же больно, – говорю я. – Отпустите его, пожалуйста, он хороший.

– Правда? Это ты за пять минут знакомства распознала? Артур, отпустить?

– Отпусти, сска, – хрипит тот и добавляет что-то ещё, кажется, не особенно дружелюбное.

– Хорошо, сейчас договорим и отпущу. Короче, Любавина, ты меня обманула, я правильно понял?

– Нет, Радимир Львович, – говорю я стараясь выглядеть, как можно более честно и соображаю, что же соврать.

Что соврать-то? Ёлки…

– Сестра позвонила и сказала, что задерживается в школе, на консультации по литературе, поэтому я, ну раз уже всё равно ушла, решила встретиться с подругой. А она опаздывает. Но это у неё ещё с детства такая привычка, договориться и опоздать. Вот…

Борзов смотрит на меня, как на душевно больную.

– Всё сказала?

Я молчу, потому что сказала, кажется, действительно всё. Босс уже набирает воздух, чтобы что-то ответить, но в этот момент за его спиной появляется какая-то жеманная стерва. Лицо при определённых обстоятельствах можно было бы назвать миловидным, если бы не губы и не злой взгляд. Грудь, как молокозавод, талия, как у осы и губы, как вареники с вишней. Ужас. Кому такие нравятся?

– Борзов! – говорит она громким, немного визгливым голосом, – Что за дела?! Я тебя жду, а ты тут с девками развлекаешься?!

Чего?! Я даже разозлиться толком не успеваю, потому что Борзов, отвлекаясь на даму и теряя контроль над ситуацией, в тот же миг получает по голове огромным, как тыква, кулаком Артура.

Ой. А это зря…

Но вместо того, чтобы проститься с жизнью он вскакивает, дважды встряхивает головой, приходя в себя, а потом наносит короткий и сильный удар в глаз бородачу, и тот взвыв от боли, хватается руками за лицо и отбегает в сторону.

– Любавина, – говорит шеф, – завтра прямо с утра…

Он не успевает договорить, потому что в этот момент раздаётся ужасный нечеловеческий рёв. Это Артур, успевший отбежать вглубь зала и выхватить чей-то большущий стакан, теперь с криком швыряет его в Борзова.

Стакан летит очень быстро, изливая содержимое на свидетелей сцены. Борзов молниеносно реагирует, резко приседая, и стакан, в этой части траектории уже пустой, пролетает над его головой.

Да вот только прямо за боссом стоит его спутница. Она-то и принимает на себя удар этого реактивного снаряда. Он прилетает ей прямо в лоб и взрывается эффектным фейерверком хрустальных брызг.

Воцаряется тишина, в которой очень ясно и отчётливо слышится лишь одно слово, произнесённое Борзовым с чрезвычайной грустью:

– Анжелика…

– От этих сраных коктейлей у меня голова раскалывается, – очень спокойно произносит Анжелика и хлопает глазами, а на лбу её проявляется розовая окружность, обозначающая место соприкосновения со стаканом.

– Если был бы мозг, могло быть сотрясение, – говорит кто-то из посетителей, но я не слушаю и не смотрю, я уже бегу к выходу. Скорее, скорее отсюда! Ну почему мне всегда так не везёт!

.

Утром я иду на работу, как на казнь. Даже не представляю, что мне устроит шеф. Он ужасно злится на меня, я не сомневаюсь. Хотя, я совсем не причём, единственный, кем он должен быть недоволен – это он сам. Ведь он сам всё это учинил.

Я тоже зла. Не просто зла, а безумно зла. То есть днём он лезет мне в трусы, а вечером идёт в бар с железобетонной сисястой стервой? Это уже ни в какие ворота не лезет. Это полное падение нравов. Бабник. Казанова, хренов.

Думая об этом по дороге, я так себя накручиваю, что врываюсь в приёмную, как фурия, как разгневанная драконица. Поэтому сообщение, оставленное мне боссом вызывает у меня разочарование и приступ бессильной ярости.

«Все встречи отменить. Улетел в Питер. Вернусь вечером. Все важные вопросы в мессенджер»

Улетел. Ну, твоё счастье, иначе бы я тебе… Что за срочность, кстати? Ладно, неважно. С глаз долой – из сердца вон.

День проходит спокойно. Вот было бы здорово, если бы каждый день был такой. Ах, мечты-мечты…

9. Не приближайтесь! Я буду кричать!

Упс… Он меня преследует или просто ходит туда же, куда и я? Впрочем, этот конкретный магазин, как раз по его карману. Я-то здесь случайно, можно сказать.

– Любавина! – раздаётся за занавесом.

Занавес – это единственная преграда, отделяющая меня от Борзова. Непрочная, не имеющая даже минимального запора, зыбкая и эфемерная.

Я молчу, забившись в угол и прижавшись к холодной поверхности зеркала. Тело дрожит от страха. Дрожит, точно, но вот только ли от страха? Меня терзают смутные сомнения… Не от порочного ли вожделения все эти мелкие содрогания? Не знаю, но чувствую себя неуверенно.

– Чего молчишь? Я же тебя видел.

– Мне очень жаль, – наконец, говорю я.

– Чего?

– Что вы меня видели.

– Мне тоже. Особенно вчера. Я смотрю, тебе работа не особенно и нужна, да? Явно не на одну зарплату шикуешь. Дорогие бары, очень дорогие бутики, мужики и всё такое. Не знал, что у тебя настолько широкий круг интересов и невероятно богатый внутренний мир.

– Ха, я вижу у нас много общего в последнее время, в плане внутреннего мира. Вы для себя, кстати покупки делаете?

– Ну уж точно не для тебя! – зло отвечает шеф.

– Надеюсь, для Анжелы. Прекрасный вкус, кстати. Это я не про трусы, а про Анжелу собственно.

– Только вот Анжелу приплетать сюда не надо. Она, между прочим, из-за тебя пострадала.

– А мне кажется, из-за вас. Если бы вы не напали на Артура, ничего бы и не было.

– Вот же неблагодарная. Ты рожу его видела? Если бы я не напал на твоего Артура, он бы напал на тебя. Не просекаешь?

– Да ладно, он такой лапочка.

– Такой лапочкой, как у него, можно быков на бойне без инструмента бить.

– Ну, хорошо, что у вас голова твёрже, чем у быка, два тычка-то вы пропустили.

– Ты прекращай нарываться. Тебя от нападения спасли, а ты…

– Ну а вам-то что за печаль, – перебиваю я, – не на Анжелу же он напал? Убил бы он меня что ли?

– Убил не убил, кто знает, а кто бы распутывал, что ты за два месяца своего испытательного срока накуролесила? Там и десять человек не разберётся, так ты всё запустила.

– Ну это уже слишком! У меня в делах идеальный порядок! Запустила!!! Лучше бы я в вас стаканом запустила. Может, точнее была бы…

– Ну знаешь! – говорит он яростно, и в голосе проступают явные ноты бешенства.

Что-то я раздухарилась. Не могу язык прикусить? Вечно набуроблю в запале, а потом не знаю, что с этим делать...

Штора резко откидывается в сторону и в кабинку вваливается разъярённый бык, недобитый лапочкой Артура.

– Ну, Любавина! – зло шепчет он. – Ну, Любавина! Погоди!

Он наступает медленно и неотвратимо. Как волк из мультика. Злой-злой, якобы в состоянии аффекта, а штору за собой задвинуть не забыл. И от этого жеста, как-то я снова дрожать начинаю. В пылу перепалки и забыла уже про дрожь, а тут, пожалуйста, всё снова. И сердце, и дрожь, и ватные ноги, и мурашки, и дурацкие бабочки в животе, личинку я что ли проглотила с салатом…

Лицо босса в гневе прекрасно, я не могу этого не заметить, хотя сейчас, в этот самый момент, мысли заняты другими вещами. Тем не менее, изумрудные, тёмные и глубокие глаза, горящие не то гневом, не то неудержимым желанием, прожигают меня насквозь. Ноздри его раздуваются, как у хищного зверя, желваки на скулах угрожающе играют.

И вообще, весь он представляет воплощённую угрозу, опасность и необузданную звериную дикость. Единственное, что портит впечатление, это маленькая вешалка с боксерами, которую он держит в руке. Окраска у них, правда, хищная, леопардовая, но всё равно, как-то не к месту.

Возможно, поняв это, Борзов отбрасывает трусы и подбирается ближе ко мне. Ой-ой-ой.

– Мы в общественном месте, – голосом, потерявшим вдруг уверенность, предупреждаю я.

Ну ещё бы ему не потерять эту самую уверенность. Одно дело переругиваться через штору, а другое вот так, смотреть в глаза хищнику, который даже трусы себе покупает леопардовые.

– Не приближайтесь! Я буду кричать!

– Кричи, – криво ухмыляется он. – Кричи если хочешь…

– Не прикасайтесь ко мне! После своей Анжелы! Это отвратительно! Вы неразборчивый самец!

Его лицо вдруг изменяется и делается по-детски недоумённым и немного обиженным.

– Ты, Любавина, совсем что ли дура? Анжела – это сестра бывшей жены брата. Она из него деньги пытается тянуть. Ты же её видела! Ты думала я с ней того что ли? Блин, Любавина! Капец.

– Ну, а что мне было думать?

– Да, думать тебе не нужно, вообще ничего. Не думай, не твоё это. Давай, снимай быстро пижаму!

– Что?!

Он протягивает руки и с силой дёргает за ворот пижамной блузы. Натуральный шёлк, ручная работа, поставщик «Эрмес», мой подарок не выдерживает такой бесцеремонности и трещит. Пуговицы отскакивают и летят, как пули, а моя небольшая, налившаяся тяжестью грудь с твёрдыми, как недозрелая малина, сосками, открывается его взору.

– Ах, – только и успеваю выдохнуть я.

Но в тот же момент он привлекает меня к себе и впивается в мои губы. Меня пронзает электрический разряд, голова идёт кругом, а ноги подкашиваются и я начинаю оседать. Но его руки крепко меня держат. Он целует мою шею, грудь, облизывает соски. Он мнёт меня, сжимает, как нежный цветок пиона.

Он пускает по моему телу сладкие волны, заставляющие меня изнывать от голода и жадно вдыхать его аромат. Я чувствую его возбуждение, от него пахнет желанием, мускусом и ещё чем-то опьяняющим горьким, терпким и сладким.

Я скидываю с себя порванную рубашку, она меня сковывает, затрудняет моё дыхание. Шелестящий гладкий шёлк больше не нужен, он не выдержал натиск страсти.

Я хочу, чтобы он прикасался ко мне, я хочу ощущать кожей касания его тела. Моя грудь вздымается, голова идёт кругом, и я понимаю, что совершенно промокла. Совершенно. Что он такое, как он это делает. Ненавижу его! Самовлюблённого хама! Ненавижу и страстно желаю. Да, я отдаю себе в этом отчёт. Я его хочу.