Невский проспект

Пролог Призраки белой ночи

Двести шагов. От наблюдательного пункта до офицерского блиндажа – ровно двести шагов, неторопливых и размеренных. Таков фронтовой досуг: сон до одурения, завтрак, когда коньяк заменяет кофе, и курение до тошноты. Затем прогулка – двести шагов в одну сторону, потом – обратно. Гуляйте, фон Глозвиг, радуйтесь, что исполняете высокую миссию тевтонского милитариста-просветителя, и дожидайтесь очередного рейда в осажденный город. Ведь именно вам, представителю одной из самых старых и славных дворянских семей фатерлянда, доверена высокая честь: где ползком, где на карачках проводить господ-диверсантов через усеянные минами пригородные поля. Вы – отчасти Харон, отчасти – Ариадна, что в сумме дает почти Гермафродита. И если ваша фантазия, изнасилованная скверным румынским пойлом, рисует шарж на двуполый мифологический персонаж в полевой форме офицера абверкоманды, значит, с головой у вас еще не полная беда. Значит, существует еще запас прочности, на который вправе рассчитывать милая родина в лице рейхсканцлера Адольфа Гитлера и начальника отдела I-Ц Отто Штрайлендорфа. А то, что вокруг немудреный быт гренадерской дивизии, все прелести окопного сидения и полная неясность каких-либо перспектив, лишь подтверждает давно известное: романтика в профессии армейского разведчика отсутствует со времен Фридриха Великого. Черт вас дернул проявить настойчивость и пойти по избранному в юности пути до конца. Теперь терпите и завидуйте тем, к кому судьба более благосклонна. Благодарите судьбу, что не носите одиозной черной формы и ваши руки не замараны кровью евреев, детей и женщин. Во всем есть свои плюсы, если хорошенько подумать…

– Господин майор!

Фон Глозвиг оглянулся. Его лучший человек, фельдфебель Реннике, и с ним два молодых незнакомых офицера. «Итак, барон, вашей скуке, кажется, предстоит развеяться» – вслед за головой фон Глозвиг развернул долговязый корпус и, не торопясь, подошел к визитерам.

– Майор Август фон Глозвиг. Чем могу быть полезен, господа?

– Пакет от полковника Штрайлендорфа, господин майор! – Фон Глозвиг поморщился. «Либо торопыга-Реннике по обыкновению поспешил, либо господа молодые офицеры брезгуют общением с фронтовым коллегой. Он молча протянул руку за пакетом, вспомнил, что счет шагов был остановлен на цифре девяносто семь, и, невнятно буркнув: «Следуйте за мной, господа!», направился к блиндажу…

– Герр оберст настаивает, чтобы я лично возглавил группу сопровождения. Можно подумать, что существуют иные варианты. – Майор налил полстакана темно-коричневой маслянистой жидкости и одним глотком опустошил его.

– Вы лично сопровождаете все группы?

Брезгливое удивление молодого лейтенанта и стакан румынского коньяка пробудили в майоре ворчливость:

– А что мне остается, господа? Из штатного расписания у меня осталось пять человек, остальные давно получили у Геббельса обещанные пропуска и пируют в Валгалле. Штрайлендорфу следовало бы помнить об этом, но бюрократия, господа, она и в разведке остается бюрократией. Так что отдыхайте и постарайтесь привыкнуть к мысли: все, что может случиться во время прохода через позиции и дальше, вас не касается. Даже если в группе сопровождения не останется в живых ни одного человека.

– Русские так плотно охраняют Ленинград?

– Нет. Просто они тоже провожают своих. Прелюбопытнейшее зрелище, господа. Особенно такой чудесной белой ночью, как сегодняшняя. Солдаты и офицеры эскорта, потеряв человеческий облик и разбившись попарно, в полной тишине режут друг дружку. Лишь изредка раздается зубовный скрежет или тихий стон, а сопровождаемые отстраненно наблюдают за схваткой буквально в трех-четырех метрах.

– Вы хотите сказать, майор, что наши шансы на успех…

– Я сказал только то, что я сказал: во время прохода, господа, вы следуете в арьергарде. Со всеми вытекающими последствиями. А сейчас позвольте оставить вас…

Лейтенанты Бегенлоэ и Роглиц шли в цепочке замыкающими. Долговязая фигура фон Глозвига маячила прямо перед ними и основательно мешала видеть происходящее впереди. Метрах в трехстах от передней линии занимаемых гренадерами окопов майор коротко приказал: «Ползком!», и дальнейшее следование превратилось в унизительное и неприятное елозанье брюхом по покрытой ночной росой траве. Отсутствие пластунского навыка, упрямое желание не отставать добавляли лишней и глупой суеты в действия господ лейтенантов, напрягали нервы и увеличивали недовольство собой. Лишь время от времени Бегенлоэ и Роглицу удавалось обменяться сочувственными взглядами, но тут же оказывалось, что за эти несколько мгновений авангард с майором прилично ушли вперед, и приходилось изрядно попотеть, догоняя их.

В высокой ботве картофельного поля, на передовом минном рубеже, группа поползла зигзагообразно. Непривычные к пресмыкающейся жизни Бегенлое и Роглиц окончательно потеряли способность ориентироваться и отслеживать направление движения группы, заплутали в росистых зарослях и, естественно, отстали. Лихорадочно работая локтями и коленями, офицеры с трудом отыскали исчезнувшего было фон Глозвига.

Майор лежал на боку на самом краю картофельного поля. Обеими руками он зажимал вспоротый живот. Сизые перламутровые внутренности фон Глозвига, дальняя сигнальная ракета с советской стороны, поломанные высокие кусты картошки, трупы разведчиков…

Ближний к тяжело дышащему Бегенлоэ труп принадлежал совсем еще юноше, возможно, сверстнику. Судя по вывалившемуся языку и синим губам, он был задушен. Остальные, включая майора, пытались дорого продать свою жизнь – земля перепахана, широкие штыки-кинжалы сжаты в мертвых руках. Один, второй, третий…

Роглиц показал спутнику пять пальцев и вопросительно кивнул в сторону недавнего побоища. Бегенлоэ осторожно продвинулся вперед. Товарищ был прав – трупов только пять. Отсутствует тело Реннике. Он глазами поискал фельдфебеля. Безрезультатно.

Роглиц засопел совсем рядом:

– Чертовщина какая-то… Реннике испарился.

– Возвращаемся?

Бегенлоэ кивнул. Они не заметили, как сзади в полный рост выросли три призрачные фигуры: фельд-фебеля Реннике и двух исполинов в полосатых сине-белых майках и бескозырках. Неслышно скользя в жемчужных сумерках, до пояса утопая в стелющейся дымке тумана, призраки бесшумно приблизились к беглецам, и фельдфебель тихонько свистнул…

– Какие это по счету визитеры?

– Третья группа, товарищ комиссар государственной безопасности.

– И все идут за одним и тем же. Лештуков-Реннике сработал?

– Так точно, товарищ комиссар, прямо на засаду вывел.

– Дай бог ему наглости и удачи, а этих готовьте для отправки в Москву и напомните мне, что там с институтом.

– Эвакуация института сорвалась. Учреждение не числилось ни в одном наркоматовском списке и не входило в мобилизационный план. Получилось, что в суматохе и неразберихе никому до него не было дела…

– Ты чего несешь? Где ты видел суматоху с неразберихой? А?

– Извините, товарищ комиссар…

– Ладно, извиняю. А сейчас там что? Такой ориентир заметный. Фашист, наверное, уже все здание из гаубиц развалил до самого фундамента, да?

– В том-то и странность, товарищ комиссар государственной безопасности, не бьет фриц по институту. Хотя это ближайшая и крупнейшая цель для его батарей перед Пулковскими высотами.

– Действительно странно. Самое начало Международного проспекта… Впрочем, голуба, не нашего это ума дело. Отправляй гостей в Москву и заодно составь запрос по институту. Может, и вправду запамятовали про него в столицах. В такое-то время!

А пока суд да дело, свяжись с институтскими особистами и разузнай, может, помощь какая нужна.

В общем, действуй!