В понедельник я отправилась на работу. Было искушение использовать мой «свадебный отпуск» по полной программе. Сидеть дома, разбирать вещи, пить вино и есть суши, делать вид, что все в порядке. Но рано или поздно все равно пришлось бы вернуться и отвечать на вопросы, как прошел мой медовый месяц. Лучше уж сейчас – все сразу пережить и двигаться дальше.
Поэтому я написала начальнице, что выхожу, она пообещала разобраться с бухгалтерией, и к восьми утра я появилась в банке, где работала, в белой блузке, темной юбке и с аккуратным макияжем. Как положено.
В сумке пряталась помада, тушь и карандаш для глаз – вместе с салфетками. На случай если я все-таки сорвусь и разрыдаюсь. Надо потом привести себя в порядок.
Никто ничего не спросил.
К клиентам меня ставить не стали, я занималась бумажной работой, бегала на каблуках по коридорам, улыбалась и здоровалась. Только к обеду сообразив, что все встречные отводят глаза и обращаются со мной как с тухлым яйцом. Пока отходила за супом и гречкой с мясом, кто-то положил на мой стол шоколадку. С малиной, мою любимую.
Разговор у кулера при моем приближении затих, но тут же возобновился с новой силой – теперь народ рассказывал анекдоты и делился рецептами.
Я поймала начальницу и строго спросила:
– Что ты им сказала?
Марина Вадимовна, которую мы все называли по имени отчеству, но почему-то на «ты», пожала плечами:
– Всю правду и ничего кроме правды. Варь, я считаю, что люди лучше, чем ты о них думаешь. Они вполне способны понять, что ты чувствуешь.
– Спасибо… – задумчиво сказала я. – Наверное.
Она только усмехнулась и, развернувшись на каблуках, пошла обратно в операционный зал. Уже оттуда донеслось ее шипение: «Иванова, где твой мозг?!»
Мы за глаза называли ее Гюрзой за вот этот свистящий шепот, который отлично вливается в уши работникам, но никогда не доходит до клиентов, словно пластиковые прозрачные перегородки начисто отсекают эту частоту.
Но люди, оказывается, очень многогранны. Еще месяц назад Гюрза лишила меня премии за то, что я трепалась с девчонками о своей свадьбе прямо во время работы, а сегодня вот, пожалела.
– Кстати! – Она вдруг снова выглянула в коридор. – Премию твою я восстановила. Иди работай, Варь.
Пришлось спрятаться в туалете и все-таки воспользоваться и салфетками, и тушью.
По дороге домой я забежала в супермаркет. Питаться бабушкиными запасами тушенки казалось мне все-таки упадничеством. То ли дело купить что-нибудь в кулинарии. Рыбку запеченную или салатик…
Но, посмотрев на сваленные на подносах куски этой рыбы, на заветренные салаты, я вдруг испытала острое отвращение к еде, приготовленной чужими руками. Я готовлю вкуснее. Даже Костя это признавал, хотя пару раз попытался высказаться на тему, что мама его по-другому делает сырники. Но покосившись на сковородку в моей руке и оценив выражение лица, больше такого не повторял.
Поэтому я решительно отказалась от упаднических настроений и пошла в мясной отдел. У меня были сохранены в файлике интересные рецепты, которые я собиралась опробовать уже в новой семейной жизни, удивить мужа своими способностями.
Лук, бекон, морковь, травки…
Конечно, меня ждут еще горы и горы неразобранных вещей, но сегодня вечером я отвлекусь от уборки квартиры и погружусь в кулинарный экстаз. И все только мне одной!
Кстати!
Я свернула в кондитерский отдел. Коробка с микропирожными фабрики «Север» ждала меня там же, где и всегда. На нижней полке, перевязанная розовой лентой. Я не особо увлекаюсь сладостями, но всегда мечтала принести целую коробку, поставить на стол и вечером, когда буду пить чай, выбрать себе любое из пирожных. Любое. Какое захочется именно в этот момент. И съесть его. И второе такое же, если захочу. Не делиться и не приходить с чашкой чая к полупустой коробке, потому что Костя увлекся фильмом и под шумок умял все, что попалось под руку.
В семье надо всем делиться. Я совсем не против – правда. Это не самая большая плата за то, чтобы было кого обнять, когда вдруг станет грустно, или вместе весь вечер ржать над тупыми мультиками. Но раз уж семья мне больше не светит в ближайшее время, можно и оторваться!
Я взяла одну коробку, посмотрела на нее, вздохнула… и взяла вторую. И вовсе не засохнут, как говорил Костя. А если засохнут – выброшу!
Квартира встретила меня запахом затхлой ткани, лекарств и почему-то герани, хотя у бабушки были сплошь фиалки и одно алоэ: она отрезала от него кусочки и закапывала сок в нос во время простуды.
Вокруг был разгром и бардак: у окна я устроила себе гнездо из одеял, на диване высились стопки покрывал и постельного белья, всюду стояли коробки, шкафы были распахнуты. На несколько минут я впала в отчаяние. Никогда, никогда, никогда я не разгребу это все. Никогда я больше не устрою свою жизнь так, как мне хочется. Все пропало. Все ужасно.
Доползла до кухни, уронила сумку с продуктами на пол и горько расплакалась.
Фиалки смотрели на меня с сочувствием, буфет позванивал стеклами, вечернее солнце равнодушно заливало старую кухню теплым светом.
Плачь – не плачь, утешить все равно некому.
Поэтому пришлось подняться, достать из сумки продукты, переодеться в домашнее и начать готовить.
Что там по рецепту? Обжарить бекон, потом овощи, потом мясо… Черт, а плита замурзанная-то какая! У бабушки, наверное, не было сил оттирать вековые наслоения жира. Или она их уже просто не видела. Ладно, плита потом.
Я включила музыку на телефоне, поставила его на подоконник и принялась нарезать продукты. Веселый ритм совершенно не подходил к моему унылому настроению, но я упорно не переключала, зная, что от грустной музыки расстроюсь еще больше.
Попутно отмыла раковину, столы и холодильник снаружи. Хищно посмотрела на сушилку и буфет, но решила пока остановиться на этом. Загрузила мясо, бекон и овощи в кастрюлю с толстым дном, щедро залила хорошим вином – половину в будущее блюдо, половину в себя – и решила попутно еще пофотографировать то, что собираюсь отдать.
Интересно, кому-то нужны мои детские энциклопедии про растения, животных, космос? Сейчас, наверное, можно купить что-то получше. А куклы советских времен? Возможно, коллекционерам пригодятся.
Я вспомнила Кирилла и его брата. Уверена, есть сумасшедшие, которым это интересно. Где-то на антресолях еще должна быть елка и игрушки к ней. Старые, еще из бабушкиного детства. Или их не отдавать?
А вот радиолу точно придется. Куда мне эту дуру девать? Она огромная и бесполезная. Была бы у меня дача, я бы ее сохранила, а пока мне и пианино хватит, про которое мама аккуратно узнала, не собираюсь ли я его продавать. По ее тону я поняла, что в отличие от всего остального судьба пианино ее все же волнует. Я решила пока с ним ничего не делать.
Зато кукол отщелкала, красиво расставив на вышитых подушках. Поколебавшись, добавила и энциклопедии. И под конец выставила радиолу, под крышкой которой нашлась еще пара пластинок без конвертов, прямо так оставленных в проигрывателе.
Их тоже сфотографировала, хотя по вытертым этикеткам было совершенно непонятно, что там записано. Так честно и предупредила. Включать радиолу и выяснять не было никаких сил.
Не успела я вернуться на кухню, чтобы проверить побулькивающее под крышкой мясо, как музыка, льющаяся из телефона, притихла и он завибрировал, высвечивая незнакомый номер.
– Привет! – сказал голос в трубке. – Это Кирилл, я вчера заезжал. Что ж ты сразу не сказала, что у тебя еще пластинки есть? Радиолу тоже возьму.
– Я не знала, что…
– Через час приеду, – бескомпромиссно заявил он.
– Мне сейчас неудоб… но… – договаривала я в уже замолкший телефон.