Глава 6

Гроб занесли в автобус, и все расселись по машинам. Наконец стало тепло, и кто-то даже попробовал сострить, назвав Леонида, распоряжающегося похоронами, командором автопробега.

Как быстро все проходит на земле… Как легко все забывают люди…

Нина смотрела в окно, на беспощадно посыпанные всякой химической дрянью грязные улицы, и думала, что напрасно не родила от Борьки ребенка. Не потому, что ей сильно хотелось его иметь, а потому, что никто из Борькиных подруг на такое не решился или просто не догадался это сделать. И теперь на земле от Борьки ничего не останется. Равно как от всех Акселевичей: брат и сестра Бориса так и не решились завести себе семьи и детей. А Борьку необходимо было повторить. И много раз…

Хотя Борька на вопросы о потомстве всегда отвечал одинаково, с хитрой ухмылкой:

– Не знаю. Все может быть… И дети тоже…

Потом Нина вдруг подумала, что не знает, зачем его нужно повторять. Больше того, даже не представляет себе характер Бориса в действительности. Жили-жили рядом столько лет, любили-любили друг друга, говорили-говорили, а сейчас она не в состоянии четко и определенно сказать, кто такой Борька. Каким он был. Выходили одни общие, бесцветные, пустые слова, получались затасканные характеристики и надоевшие эпитеты…

«Нина, Нина! – опять придирчиво и строго сказала она себе. – Почему ты не можешь его объяснить? Что ты запомнила и поняла? Неужели совсем ничего? Ужасно, но ты тупица! Это наверняка! Нина! – дала она себе команду, как собачке. – Нина, искать! Ну, вспомни, немедленно вспомни!.. Его слова, его манеры и движения, его улыбку… Ищи, ищи, Нинка!.. Давай, Шурупыч!.. Вспоминай…»

За окном начал падать редкий медленный снег. Наверное, немного потеплело…

А что ей дадут эти воспоминания? Слова, манеры, движения… Когда Нина не знает, что он за человек, тот Борька, с которым они провели столько времени вместе… А знает ли это хоть кто-нибудь?

Нина осторожно оглянулась. Скорее всего, это должна знать тихая Зиночка, но она почему-то не приехала. Тогда кто же? Нина внимательно и недобро осматривала всех сидящих в автобусе: конечно, здесь никто не имеет ни малейшего понятия о Борькиной душе, которая теперь уже далеко, за пределами их досягаемости. Впрочем, она всегда существовала где-то за пределом. Да им и дела до нее в общем-то нет и никогда не было. Похоронить бы тело… У них вполне земные заботы и других просто не может быть. Нина, Нина!..

Долгая дорога до кладбища, встретившего похоронный автобус таинственной тишиной, свойственной лишь зиме, да нетронутыми сугробами, казалась бесконечной. По пути одна машина пропала: Олег Митрошин, тоже школьный Борькин приятель, вместе с четырьмя бывшими однокашниками, поехал в неизвестном направлении и сгинул вместе со своими «жигулями» без следа.

Могильщики двигались проворно, и все здесь подчинялось им одним. Нина сразу вновь отошла на задний план, стушевалась, затихла, продолжая по-прежнему озираться в поисках Зинаиды. Она ничего не понимала и устала. Быть главной, как недавно, когда все произошло, ей очень надоело.

Гроб снова открыли, и Борька опять иронически ухмыльнулся.

«А что вы теперь будете произносить? Об что речь? – казалось, было написано на его белом лице. – Говорить-то вам, дорогие друзья и подруги, совершенно нечего! А врать… Это особь статья. Врать плохо, а плохо врать – ишшо хуже. И уж если вешаешь людям лапшу на уши, но мечтаешь, чтобы тебе поверили – по крайней мере, не волновайся в этот момент, ври спокойно».

Он оказался абсолютно прав. Сестра стояла у гроба, мелко-мелко кивала Борьке и держалась за деревянный край подрагивающими пальцами.

– Ну вот, ну вот! – шептала она.

Мать на кладбище поехать не смогла. Бывший классный руководитель срывающимся голосом пробормотал, что все будут стареть, а Борька навсегда останется в памяти молодым, красивым и грустным, дошел до Борькиного возраста Христа, попытался сыграть на прямой и банальной ассоциации и споткнулся. Что следует дальше, он не знал. Бог и Акселевич – это тема, принадлежащая только Зиночке из Симферополя. Но ее здесь нет.

Борька вновь скептически ухмыльнулся. Как трогательно… И здесь ложь! Он никогда не был ни красивым, ни грустным. Скорее резковатым, острым на язык, самоуверенным… Ласковым с женщинами, щедрым на комплименты, умеющим пленять… Такие данные и подробности к нынешнему моменту никак не подходили. Но кто ведает, как нужно их произносить, эти надгробные речи!..

Женщины снова усердно заливались слезами. Не плакала одна Нина. Она пряталась в стороне и неотрывно, прилипнув взглядом, смотрела в могилу, приготовленную для Борьки. Почему-то вспомнился ненавистный еще со школы Некрасов со сказочно-придурочным Морозом Красным Носом и оцепеневшей в зачарованном сне, помешавшейся после похорон мужа Дарьей. Эта картинка на практике оказалась безупречно точной и психологически выверенной. Скованной холодом и безысходностью Нине не хотелось ни двигаться, ни думать. Ей вообще больше ничего не хотелось.

Могила была готова. Сестру осторожно отвели от гроба, и Борьку закрыли крышкой. От стука молотка женщины дружно отвернулись, хотя следовало затыкать уши.

– На плечики подняли, на плечики! – бодро командовал могильщик. – А с веночками вперед, пожалуйста!

Странность происходящего завораживала, зачаровывала присутствующих, застывших не от ледяного ветра, а от невозможности поправить случившееся и все переиграть. Бывает ли что-либо страшнее безысходности, одного-единственного варианта?… Очевидно, Борька понимал это лучше других. Вон сколько вокруг «вариантиков»…

Нина вздохнула и тоже отвернулась, спрятав злые, совсем «непохоронные» глаза. Она давно знала, что «альтернативок» много, но столько…

– Сволочь Митрошин! Москвы, что ли, не знает?! – вдруг бешено заорал, сорвавшись, Ленька, вспомнив о приятелях в «жигулях» Олега. – Какие все сволочи! А в морге без очереди бизнесмена пришлось пропускать, поэтому столько ждали! И на тот свет умудряются поскорее пролезть по особому праву! Им некогда, кто посильнее! На Небеса очень торопятся!

– Монетки достали, лучше медные! – командовал могильщик. – Монетки бросаем и каждый по горсточке земли! Каждый по горсточке!

Где теперь найдешь эти медные… Тут и появились пропавшие. Они неслись к свежей могиле по снегу, не разбирая дороги, проваливаясь в заносы, на ходу срывая шапки.

– Сволочи! – опять взорвался Ленькин крик. – Ну какие же вы сволочи!

– Тихо, тихо! – полуосознанно, равнодушно зашептала Нина, с трудом шагнув вперед. – Тихо, Леня! Вспомни про вчерашний день…

Вчера эти самые сволочи, с восьми утра до позднего вечера, мотались как проклятые вместе с Леней по похоронным делам, забыв обо всем остальном. Они тоже сегодня держались из последних сил.

Минуту все постояли молча. Нина почему-то решила, что Зиночка специально не поехала вместе с ними, а придет немного позже, когда они разойдутся, чтобы остаться с Борькой наедине. Нине хотелось задержаться и увидеть Зиночку, но это невозможно: как она объяснит свое странное желание? Да и кто ей позволит отстать?…

К автобусам шли разрозненно, отчужденно, тянулись неохотно, словно боясь друг друга, плелись между могил по утоптанным снеговым дорожкам, автоматически спотыкаясь взглядами о фамилии оставшихся здесь навсегда. «И не остановиться, и не сменить ноги…» А когда добрели наконец и собирались уже рассаживаться, молоденькая блондиночка с простеньким лицом зарыдала неожиданно бурно, истерически, точно внезапно осознав происходящее. Она плакала, покачиваясь, и стала вдруг падать, но Леня успел подхватить ее в самый последний момент.

– Кто это? – шепотом спрашивали друг у друга.

Блондиночку в дешевенькой шубке абсолютно никто не знал. Она пришла позже других, держалась особняком и только невидяще таращилась на всех.

Леня пожал плечами, нехорошо блеснув за толстыми стеклами очков черными глазами, готовыми в любой момент к слезам.

– Знаю, что звать ее Алена, больше ничего не известно…

– Ей домой надо, Алене, ее нельзя везти на поминки в таком состоянии, – заговорили обревевшиеся вдовушки.

Они явно обрадовались, что нужно о ком-то заботиться и хоть что-то делать. Из сумочек тут же появились валидол, валокордин, нашатырный спирт. Нина смотрела на их суету с равнодушным презрением, забыв, что она все-таки врач и должна проявлять сострадание и оказывать помощь. Вместо этого Нина машинально пыталась подсчитать, сколько здесь женщин. И прибавляла к ним примерное количество отсутствующих по различным причинам, Зиночку в том числе. Цифра выходила чудовищная. Видимо, Нина все-таки преувеличивала.

Алена таблетки и капли не брала и упорно валилась с ног. Ей явно нравилось страдать. Леня, обняв ее покрепче, повел с помощью Олега к автобусу и усадил рядом с собой. Скорбная вереница двинулась в обратный путь…


На следующий день после знакомства Зиночка пригласила Бориса к себе. Он нисколько не удивился, потому что ждал этого и на это рассчитывал. В передней, когда Зиночка открыла ему дверь, Акселевича встретила крошечная девчушка лет двух в шляпке и сарафанчике.

– Вот тебе и вот! – задумчиво пробормотал Борька.

– Да! – с некоторым вызовом отозвалась Зина. – Познакомься: моя дочка! Зовут Лялькой.

На «ты» они перешли вчера во время провожания.

Крошка, важно заложив руки за спину, сосредоточенно изучала нового человека. Она была на редкость забавна в своей модной шляпке, из-под которой кудрявились светлые волосы. Такая смешная! Борька скрыл улыбку и наклонился к девчушке:

– Привет! Меня зовут Борис. Ваш покорный слуга…

Он протянул ей ладонь, и кроха серьезно вложила в нее свою малюсенькую ручонку.

– Ляля, – сказала она. – Ты ужинать будешь?

Акселевич поневоле засмеялся. У него почти не было опыта общения с детьми, и в их присутствии он обычно терялся, чувствовал себя возле них неуютно, будто не на своем месте.

– Об что речь… Если ты угостишь.

И кроха отправилась впереди него в комнату, где всех уже ожидал накрытый стол.

– Садись, – сказала она, взбираясь на стул. – Мама, ты тоже. А ты музыку любишь? – И девчушка вновь уставилась на гостя.

– Да как тебе сказать, – замялся Борис. – Это особь статья… В моем далеком детстве, когда мне было шесть лет, мать отдала меня в музыкальную школу. У меня, к несчастью, обнаружили абсолютный слух и приняли в класс скрипки. Музыкалку я окончил. А после этого навсегда забросил на антресоли свою скрипочку, на которой пропиликал всю свою юную жисть, не решаясь обидеть мать.

– Так ты играешь на скрипке? – живо заинтересовалась Зина, подвигая свой стул поближе к Борькиному. – Надо же…

– Играл, – уточнил он. – Больше не притрагиваюсь. Родительские амбиции и ихнее тщеславие не совпали с моими настроениями и желаниями. Оно часто так бывает. Расскажу тебе одну историю. Она подтверждает версию о том, насколько силен бренд и как давно его изобрели. Это отнюдь не порождение нашего века. К молодому Страдивари, ученику великого Амати, предшественнику Страдивари в деле создания эксклюзивных скрипок, пришел человек и предложил за его скрипку две золотые монеты. Страдивари, изумившись, сказал: «Но за скрипки Николо Амати платят тысячу золотых!.. Или вы считаете, что мои скрипки хуже?» Покупатель ответил: «Если честно – ваши скрипки лучше! Но вы просто не столь знамениты, как Амати. А он известен всем и каждому. На его скрипках красуется его имя. Поэтому ему и платят по тысяче. Я бы и за вашу скрипку дал тысячу – она того стоит, – если бы на ней стояла надпись «Амати». Зиночка улыбнулась:

Загрузка...