Незнакомцы на Монтегю-стрит

Глава 3

Мы с Нолой стояли на Кинг-стрит рядом с антикварным магазином Тренхольмов. Находиться в окружении старинной мебели мне нравится не больше, чем бывать в больницах или на кладбищах. Потерянным душам слишком легко найти меня там. Я посмотрела на наше с ней отражение в большой зеркальной витрине: я в своем строгом темно-синем костюме от «Дольче и Габбана» и лодочках и Нола, одетая как протеже Софи, в поношенных кедах «Конверс», полосатых легинсах и коротком платье с цветочным принтом. И там, прямо за левым ее плечом, было лицо женщины. Правда, оно исчезло почти сразу, как только я его увидела. Исчезло так быстро, что на миг мне показалось, что это лишь игра воображения, если не считать ауры печали, которая пронизывала воздух и давила мне на грудь.

Глубоко вздохнув, я открыла дверь, впуская Нолу первой, а затем следом за ней вошла в магазин сама. Родители Джека стали владельцами «Антиквариатом Тренхольма» еще до его рождения. В наши дни магазин был известен не только всему Чарльстону, но уважаем во всем мире за высокое качество обслуживания и редкую антикварную мебель и предметы искусства. Даже в детстве я восхищалась их магазином, но только с тротуара, любуясь тем, что было выставлено в его больших витринах. Как бы то ни было, войдя, я тотчас услышала шелест старых юбок и еле слышное перешептывание голосов, пока я стояла, ожидая, когда мои глаза привыкнут к темному интерьеру.

– Мелани, Нола. Какой приятный сюрприз! – как всегда безукоризненно одетая, в костюме кремового цвета от «Сент-Джона», Амелия, мать Джека, вышла к нам из задней части магазина, где она ставила в массивную вазу сине-белого майсенского фарфора букет из дельфиниума и наперстянки. Она казалась такой же нежной и изящной, как и фарфор, но я знала: впечатление это обманчиво. Любой, кто воспитывал Джека Тренхольма и сумел остаться в живых, должен быть скроен из куда более прочного материала.

Окутав нас облачком «Шанель № 5», она поцеловала меня в обе щеки и повернулась к Ноле. Та, чтобы избежать объятий или любого физического контакта, демонстративно сложила на груди руки. Амелия на миг растерялась, но быстро пришла в себя.

– Вчера я прошлась по магазинам на Кинг-стрит и увидела в витрине одну вещь, перед которой не смогла устоять. Надеюсь, тебе она понравится. – С этими словами она быстро подошла к стоящему в углу итальянскому секретеру с инкрустированной столешницей и что-то с него сняла.

Увидев сумку для покупок «Палм-авеню», я внутренне съежилась. Я люблю магазины «Палм-авеню»: что плохого в розовых и зеленых принтах от «Лилли Пулитцер»? Но я, хоть ты тресни, не могла представить себе Нолу в хлопчатобумажной рубашке поло или в любом цвете из разряда пастельных.

– Твой папа сказал, что в пятницу у мисс Миддлтон будет обед, – между тем продолжила Амелия, – и я подумала, вдруг тебе захочется нарядиться во что-то новое? Мне пришлось угадать твой размер, и, как мне кажется, я не ошиблась – все-таки я профессионал в шопинге. – Она рассмеялась, и я, к своему удивлению, услышала в ее голосе нервозность. – Надеюсь, тебе понравится.

С этими словами она величественным жестом вручила Ноле пакет, словно королева, дарующая рыцарское звание.

Взяв его у нее из рук, Нола хмуро заглянула в глубины пастельных тонов. Я тотчас поняла: необходимо мое немедленное вмешательство.

– Дай его мне, – сказала я, беря пакет. – Я оставлю его у двери, чтобы мы не забыли его, когда будем уходить. – Поставив пакет у двери, я вернулась с улыбкой от уха до уха, чтобы только никто не заметил, что я стиснула зубы.

Нола между тем повернулась, чтобы рассмотреть старинное зеркало в резной раме. Вокруг ее отражения в нем тотчас начал клубиться густой туман, хотя в магазине, кроме нас, никого не было. Я посмотрела на Нолу и Амелию: интересно, заметили они или нет? Уфф, кажется, не заметили, пронесло. Шепчущие голоса вокруг меня зазвучали как будто громче. Я услышала свое имя, произнесенное несколько раз разными голосами. Как я научилась делать еще в детстве, чтобы заглушить эти звуки и дать духам понять, что я не хочу общаться с ними, я начала тихо напевать себе под нос.

Поняв, что Амелия и Нола уставились на меня, я умолкла. Нола нахмурилась:

– Это что, какая-то музыка?

Я удостоила ее взглядом, который обычно предназначался риелторам, сделавшим мне невыгодное встречное предложение.

– Конечно. «Фернандо» был одним из самых популярных синглов группы «АББА».

Нола фыркнула:

– «АББА»? Это те чуваки, что написали музыку для отстойного мюзикла Mamma Mia? Ты что, состоишь в их фан-клубе или что-то в этом роде?

От необходимости ответить меня избавила Амелия:

– Не хочешь посмотреть магазин, Нола? Нам с мисс Миддлтон нужно кое о чем поговорить. Обещаю, это не займет много времени и после этого мы пойдем пообедать. Любишь пиццу?

Я взяла Амелию за руку и оттащила обратно к секретеру.

– Только если та сделана из травы и на вкус как картон.

Амелия бросила на меня недоуменный взгляд.

– Объясню позже, – сказала я, когда мы сели за ее стол. Порывшись в сумочке, я вытащила распечатку с таблицей: вся моя домашняя мебель, каждая комната – отдельная строчка или колонка. Так, например, в колонках был указан приблизительный год изготовления каждого предмета и его стоимость. В особой колонке были добавлены мои мысли о каждой вещи – например, понравилась она мне или нет. Не знаю, что подвигло меня добавить эту последнюю колонку, – наверно то, что без нее моя таблица была бы неполной. Я разложила распечатку на столе и развернула, чтобы Амелии было лучше видно.

– Софи сказала, что, прежде чем начнутся работы над фундаментом, было бы неплохо освободить дом от вещей. Я подумала, что я могла бы либо сдать все на хранение, либо вы с Софи могли бы найти несколько домашних музеев, которые согласились бы разместить у себя дома на короткое время целую комнату. Но дом нужно освободить как можно скорее.

Надев очки для чтения, Амелия уткнулась носом в мою таблицу.

– Что это? – спросила она, указывая на заголовок одной из колонок.

– Это количество времени, которое потребуется, чтобы вынести мебель, исходя из веса конкретной вещи и количества людей, которые понадобятся, чтобы спустить ее вниз и занести вверх по лестнице.

Она пристально посмотрела на меня поверх очков, но спустя пару мгновений вновь вернулась к моей таблице. Наманикюренный ноготь ее указательного пальца скользнул к другой колонке:

– А это что?

Я прищурилась, так как не захватила с собой очки, и тотчас смутилась.

– Ничего особенного. Мои личные мысли о каждом предмете мебели.

– Это случайно не имя Джека? – спросила она, поправляя на носу очки. – Шрифт такой мелкий – подозреваю, ты пыталась уместить надпись в одной строчке. Тут что-то написано про дедушкины часы в гостиной.

Я, все так же щурясь, посмотрела на указанное место в моей таблице и попыталась сделать вид, будто сама не могу прочесть примечание в ней.

– Я почти уверена, что это имя Джека, – сказала Амелия, поворачивая ко мне таблицу. – Более того, я уверена, что это так. Я права?

Загнанная в угол, я кивнула:

– Там написано: «Напоминает мне о Джеке». Именно в этих часах мы нашли алмазы конфедератов.

Амелия с легкой улыбкой посмотрела на меня.

– Понятно, – сказала она, и я испугалась, что она и в самом деле все поняла.

Мы просмотрели весь список до конца, и, когда закончили, я поняла, что Нолы нигде не видно. Я резко встала, испугавшись, что она могла уйти. Но нет, вон она, в дальнем углу выставочного зала. Она стояла ко мне спиной, как будто завороженная тем, что разглядывала. Я подошла и встала рядом с ней, Амелия встала позади меня.

– Я временно поставила его здесь, в углу, пока не придумала, где он будет лучше всего смотреться, – сказала Амелия. – Джон считает, что его следует поставить на главную витрину.

Нола сделала шаг назад, и я увидела просто гигантский кукольный домик. Он стоял на полу, но его крыша была выше головы Нолы. Это был викторианский особняк с кружевом лепных украшений, причудливыми ставнями и высокой круглой башенкой в одном углу дома, увенчанной мансардной крышей.

– Красиво, не правда ли? – спросила Амелия, встав рядом с Нолой.

Нола лишь пожала плечами, словно ей было все равно, хотя ее взгляд был прикован к дому. Мой тоже, но, как мне кажется, по другой причине. Казалось, будто края дома подрагивали, словно поверхность шоссе в знойный полдень, и, когда я шагнула ближе, чтобы лучше их разглядеть, мое лицо как будто обдало жаром.

– Мы думаем, – между тем продолжила Амелия, – что этому домику около семидесяти лет, хотя я не до конца в этом уверена. Я все еще пытаюсь установить его происхождение, в чем Джек постоянно мне помогает. Я купила этот домик здесь, в Чарльстоне, но у него было много владельцев. Почему-то люди не слишком долго держали его у себя.

Я посмотрела на домик: его края продолжали подрагивать, воздух вокруг него нагрелся и сделался удушающим. Я отпрянула назад.

– Значит, вы еще не выяснили, кто его первоначальные владельцы?

Амелия покачала головой:

– Пока нет. Знаю лишь, что у самых последних владельцев он оставался меньше года и они пожелали побыстрее его продать. Они отдали его за такую низкую цену, что меня так и тянет отправить им дополнительный чек.

Я покосилась на Нолу. Та водила указательным пальцем по изящной резьбе балюстрады парадного крыльца. Меня обдало жаром уже оттого, что я смотрела на нее, тогда как она даже не вздрогнула.

– У тебя в детстве был такой кукольный домик? – спросила я Нолу, пытаясь вывести ее из транса, в котором она, как мне показалось, пребывала. Размытые края домика теперь потемнели, как будто вечерние сумерки окутали их темнотой. Я хотела было схватить ее за руку и оттащить назад, но не решилась. Ведь иначе мне пришлось бы объяснять свой поступок.

Подведенные глаза Нолы встретились с моими, и она опустила руку.

– Нет, – ответила она, как отрезала. Амелия посмотрела на меня, и я поняла, что она тоже это заметила. Нола отвернулась от кукольного домика и сложила на груди руки. – Это просто дурацкая детская игрушка. Я рада, что моя мать никогда не тратила деньги на подобные глупости.

Слова Нолы хлестнули Амелию, как струи холодного дождя. Она как будто обмякла под их весом. Она наверняка подумала про все те годы, когда ее внучка росла без нее, без той любви, которой она осыпала бы единственного ребенка Джека. Впрочем, ей хватило мужества улыбнуться:

– Пожалуй, ты права, Нола. Думаю, этот кукольный домик потому так часто перепродавали, что он успевал быстро наскучить маленьким девочкам, тем более что он занимал в их спальнях так много места.

Я снова посмотрела на кукольный домик – его перила и скобы уже почернели – и поняла, независимо от того, верила или нет Амелия в то, что говорила, она ошибалась: очевидно, имелась иная веская причина, почему маленькие девочки не хотели, чтобы кукольный домик оставался в их спальнях.

Мое внимание привлек шорох длинных юбок. Подняв глаза, я увидела женщину в платье в стиле ампир с высокой линией талии и пышными рукавами, сидевшую за туалетным столиком восемнадцатого века, с мраморной столешницей и трехстворчатым зеркалом. Зеленый цвет ее платья портило лишь красное пятно на лифе. Поймав на себе мой взгляд, женщина встала и направилась ко мне. Я поспешила отвернуться.

– Давайте перенесем ланч на другой раз, Амелия. Я только что вспомнила об одной встрече, – сказала я, и, взяв Нолу за руку, потащила ее к двери. – Большое спасибо за вашу помощь. Увидимся с вами и Джоном на барбекю. – Я на мгновение остановилась и, повернувшись к ней, увидела, что женщина в зеленом платье снова идет ко мне. Да и голоса теперь звучали все громче и громче. – Заходите к нам в любое время, чтобы увидеть Нолу. Мы будем всегда вам рады.

Амелия благодарно улыбнулась мне.

– Я знаю. – Она повернулась к внучке: – Надеюсь, ты не возражаешь. Я хочу, чтобы мы с тобой познакомились ближе. – Амелия шагнула вперед, явно желая обнять Нолу, но та поспешила отвернуться, сделав вид, будто этого не заметила.

Увидев у двери сумку с покупками, я сунула ее Ноле в руки.

– Амелия, спасибо за подарок. Уверена, что Ноле он понравится.

Я открыла для Нолы дверь, и та уже шагнула в нее, как вдруг остановилась и повернулась к Амелии.

– Спасибо, – медленно сказала она. – За ваш подарок.

И, коротко улыбнувшись, юркнула в дверь.

Амелия расцвела.

– Не за что, – запоздало сказала она, но Нола уже шагнула к витрине и, прижавшись лбом к стеклу, вновь уставилась на кукольный домик, делая вид, что ее внимание приковано к чему-то другому.

Я зашагала по Кинг-стрит в сторону рынка; Нола последовала за мной. До моей следующей встречи у меня оставалось почти два часа, и, хотя я бы предпочла провести утренние часы, сверяя записи в моем «БлекБерри» с двумя другими ежедневниками, которые я держала на всякий случай, я решила, что разговор с Нолой назрел.

Я повернулась к ней:

– У меня есть немного времени, и я решила показать тебе Чарльстон. Если ты не против прогуляться, мы пойдем на рынок под открытым небом. В это время года там полно туристов, но есть и кое-какие интересные местные продавцы и вещи ручной работы. Вдруг тебе что-то понравится.

Нола пожала плечами, и я восприняла это как «да». Мы пошли дальше, мимо витрин небольших бутиков и сетевых магазинов, расположенных на Кинг-стрит. Правда, я упрямо смотрела прямо перед собой. Не хотела, чтобы меня отвлекали соблазнительные товары. Тем более что у меня имелась причина для этой долгой прогулки с Нолой.

Хотя на улице было лишь около семидесяти пяти градусов[2], влажность зашкаливала за девяноста процентов, и я вскоре почувствовала, как моя юбка начинает липнуть к ногам. Посмотрев на Нолу, я заметила на ее верхней губе бисеринки пота. Ее густой макияж уже потек. Я полезла в сумочку и, вытащив аккуратно сложенную салфетку, протянула ей. Нола на миг недовольно уставилась на нее, но затем взяла ее и промокнула щеки.

– Гребаная жарища, – сказала она.

Я не стала напоминать ей, что настоящее лето еще впереди или что для здешнего климата на ней слишком много одежды. Не стала я комментировать и ее выбор слов. Это можно будет сделать и позже. Вместо этого я сказала:

– Я знаю, что ты взяла деньги из бумажника своего отца.

Ее походка не дрогнула. Она даже не смотрела на меня, но я заметила, как развернулись ее плечи, как будто она готовилась к нападению.

– И что?

По крайней мере, она не стала ничего отрицать. Но меня не напрасно воспитывал отец-военный. Несмотря на его борьбу с алкоголем, он воспитывал меня в строгом военном духе, который жив во мне до сих пор.

– Это называется воровство. Есть две вещи, которые я не потерплю, это воровство и ложь. Не делай этого больше никогда. Ты меня поняла?

Нола ничего не сказала, и когда я остановилась, остановилась и она.

– Ты меня поняла? – снова спросила я.

Она встретилась со мной взглядом, чего я никак не ожидала, и ответила:

– Да. Поняла. – В ее словах все еще звучал вызов, но также и некое облегчение. – Деньги у меня под подушкой. Я их верну.

Мне показалось, что она хотела добавить что-то еще, но нет.

– Хорошо, – сказала я, и мы пошли дальше. – Я рада, что мы понимаем друг друга.

Я знала, что разговор еще не закончен, как и то, что я сама была не готова его продолжать. И если я хотела понять причину, почему она взяла деньги, похоже, мне придется подождать. За этим крылось нечто большее, чем обычное воровство. Я поняла это, когда она встретилась со мной взглядом и сказала правду. В тот момент она до боли напомнила мне меня в юности, и я просто не могла не дать ей второй шанс.

Наконец мы с ней дошли до знаменитого чарльстонского рынка под открытым небом, что простирался между Митинг-стрит и Ист-Бэй. Здесь под тентами и навесами тянулись бесконечные столы, заваленные товарами для толп туристов в пестрых футболках. Ядреный дух лошадиного пота и навоза из ближайших конюшен, где стояли конные экипажи для туристов, смешивался в воздухе с ароматами готовящейся пищи, напоминая новых соседей, которые пытаются поближе узнать друг друга.

Поговаривали, что в свое время на этом рынке с аукциона продавали рабов, но, вообще-то, это была просто байка, рассчитанная на туристов. На самом деле в конце восемнадцатого века эта земля была отведена под продовольственный рынок, и, хотя ассортимент товаров с годами менялся, назначение рынка не изменилось. Но я старалась по возможности избегать это место, потому что, был тут невольничий рынок или нет, оно буквально кишело призраками чарльстонцев как далекого прошлого, так и недавнего настоящего.

Мы медленно проталкивались сквозь толпы людей, пока Нола не остановилась у прилавка с традиционными корзинами из так называемой сладкой травы. В кресле за столом сидела женщина, чья черная кожа была обожжена солнцем до цвета угля, и на старинный манер, передаваемый поколениями женщин в ее семье, плела корзину. Рядом с ней сидела женщина средних лет, внимательно наблюдавшая за покупателями. Нола взяла крошечную корзинку, чуть больше моей ладони, и подняла ее, чтобы лучше рассмотреть причудливо сплетенные стебли сладкой травы. Корзинка была сделана столь искусно, что начало и конец каждого стебля исчезали в бесшовном переплетении.

Я улыбнулась обеим женщинам и повернулась к Ноле:

– Красиво, не правда ли? Эти корзины – часть исторического наследия местной этнической группы гулла, потомков рабов, привезенных из Западной Африки. Доктор Уоллен даже возит своих студентов на остров Эдисто, чтобы те узнали, как их делают. По ее словам, между изготовлением этих корзин и восстановлением старых домов в городе существует прямая связь. Я понятия не имею, что она имеет в виду, но я действительно обожаю эти корзинки.

Нола неохотно положила корзинку, чтобы пойти дальше. В очередной раз обратив внимание на жуткое состояние ее рюкзака и потертую резину кроссовок «Конверс», я вполне резонно предположила, что у нее мало денег. Движимая импульсивным порывом, поскольку я редко что-либо делаю без предварительного планирования, я взяла корзинку и протянула ее женщине помоложе:

– Сколько это стоит?

– Семьдесят пять долларов, – ответила та, вставая. – Ручная работа.

Цена была высока. Нола даже негромко ахнула, из чего я поняла, что она тоже так думает. Но я решила, что любой ребенок, которому хватило храбрости сесть в автобус и проехать из конца в конец через всю страну, чтобы жить с незнакомыми людьми, нуждается в чем-то таком, что он может назвать своим.

– Я беру, – сказала я, вытаскивая из сумочки бумажник. Женщина быстро отбила чек и положила корзинку в простой белый бумажный пакет, который протянула Ноле.

Но та сложила руки на груди, прижимая к себе пакет с одеждой из «Палм-авеню».

– Это не мое, – запротестовала она.

– Я купила ее для тебя, – сказал я, беря у нее пакет и вложив ей в руки другой, с корзинкой. – Добро пожаловать в Южную Каролину. Кроме того, – добавила я, отводя ее от прилавка, – я заставлю твоего отца вернуть мне деньги.

Я подмигнула ей и, удостоившись в ответ скупой улыбки, зашагала дальше.

Мы миновали прилавки с украшениями из бисера, домашней парфюмерией, венками из прутьев и сушеной болотной травы и вручную расфасованными пакетиками с цукатами из пеканового ореха с арахисовой посыпкой. Как неисправимая любительница всего сладкого, я купила один пакетик и протянула его Ноле. Та покачала головой:

– Спасибо, не надо. Там внутри наверняка настоящие яйца и куча сахара.

Я откусила арахисовую посыпку, смакуя на языке ее сладость.

– А вот я очень на это надеюсь.

– И как только ты можешь загрязнять этой гадостью свой организм? – спросила Нола с нескрываемым отвращением, когда я проглотила еще один кусочек.

– Очень легко, спасибо, – с улыбкой ответила я.

Между тем Нола остановилась у прилавка с резными фигурками животных. Я же решилась задать следующий вопрос.

– Почему ты взяла деньги из кошелька? – осторожно спросила я.

Она взяла фигурку спящего кота и поднесла ближе к глазам, чтобы лучше рассмотреть.

– Мне нужно было кое-что купить.

– Ты же знаешь, что всегда можешь попросить денег у отца, верно? Не говори ему, что я так сказала, но, по-моему, он довольно разумный и справедливый человек. Даже если и не сразу, но он прислушается.

Нола продолжала рассматривать кошку – вертела ее так и этак, гладила пальцами темное дерево.

– Знаю. – Избегая смотреть мне в глаза, она осторожно вернула кошку на стол. – Проблема не в этом.

Я недоуменно нахмурилась, пока не увидела на ее щеках пунцовые пятна.

– А-а, – сказала я, не зная, как продолжить. – Тебе нужны были… женские штуки?

Она коротко кивнула и пожала плечами. Взяв ее за локоть, я осторожно отвела ее от стола.

– Думаю, он бы понял, Нола. Он не такой невежественный, как ты думаешь.

Мои слова вызвали на ее губах очередную, едва заметную улыбку. Тем не менее она так и не решилась посмотреть мне в глаза, лишь повернулась и зашагала в направлении, откуда мы шли. Я поплелась за ней следом.

– Он твой отец, Нола, – не унималась я. – Даже если тебе неловко просить у него денег, это лучше, чем воровать.

Она застыла на месте так внезапно, что я едва не налетела на нее.

Ее рука, сжимавшая оба пакета, стала почти белой.

– У моей матери никогда не было денег на такие вещи, поэтому раз в месяц я ездила на автобусе в соседний город и воровала там все, что нам было нужно. Мне казалось, что на этот раз будет лучше, если я заплачу за покупку.

Она повернулась и зашагала дальше.

Смысл ее слов дошел до меня не сразу, а когда дошел, она уже ушла вперед и я была вынуждена ковылять на высоких каблуках, догоняя ее.

– Послушай, Нола. Пойдем в аптеку и купим все, что тебе нужно, хорошо? Даже макияж. Но не проси меня купить тебе черную подводку для глаз. У тебя такие красивые голубые глаза, но их никто не увидит, если ты будешь старательно обводить их.

Она прищурилась и надула губы. Я уже научилась воспринимать эту гримасу как вызов и перебила ее, прежде чем она успела мне возразить.

– Ты можешь оставить красную помаду, если хочешь. Главное, избавься от черного карандаша для глаз. – Вопрос красной помады и нескольких сережек в ухе я мудро решила отложить на потом.

Когда она заговорила, выражение ее лица не изменилось:

– Если ты не пытаешься заарканить Джека, то почему ты так добра ко мне?

Ее вопрос наводил на самые разные мысли – например, почему она называет отца по имени и откуда у такой малолетки столь обширные познания о поведении взрослых?

Я глубоко вздохнула и смело посмотрела ей в глаза:

– Потому что ты напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знала. – Прежде чем она успела спросить, кого именно, я зашагала дальше. – Пойдем. Магазин недалеко отсюда.

Она пожала плечами и зашагала рядом со мной. Мы молча шли несколько кварталов, прежде чем она заговорила снова:

– Мелли?

Я даже не удивилась, что она не только назвала меня по имени, но и использовала его уменьшительную форму. Куда важнее было то, что она впервые обратилась ко мне напрямую.

– Да? – ответила я, продолжая смотреть прямо перед собой.

– Спасибо.

– Не за что, – сказала я, не давая губам расплыться в широкой улыбке. Когда же я обернулась, чтобы посмотреть на нее, то поймала в витрине магазина, мимо которого мы проходили, не только наши с ней отражения, но и явственный образ третьей женщины, идущей за нами следом. Застыв на месте, я обернулась – и ничего не увидела.