Незнакомец

Глава 2

Риэ подумала: «А вдруг этот человек больше не придет?» И от этой мысли ей стало как-то тоскливо.

И причина была не в том, что она больше не сможет его встретить. По крайней мере, в тот момент. Ей стало просто жаль, что из-за неосторожных слов соседки этот одинокий с виду человек, может быть, уедет из их города. Такое же грустное чувство испытываешь, когда кто-то случайно роняет очень ценный и хрупкий предмет, которым ты всегда дорожил, боясь сломать.

Но вопреки ее опасениям, он пришел и на следующей неделе, как всегда один, вечером буднего дня. Наверное, он тоже догадывался о тех разговорах, которые за его спиной вели местные.

– Вот здесь… – С этими словами Дайскэ протянул Риэ два альбома с рисунками. Видимо, он повсюду носил их с собой, потому что края зеленых обложек совсем затерлись.

Мать Риэ ушла, в магазине покупателей больше не было, они остались вдвоем.

– Вы принесли их мне? – с улыбкой спросила Риэ.

Она открыла альбом, на первой странице был пейзаж острова Аосима в префектуре Миядзаки. Каменистый пляж, напоминающий подернутое рябью море, как называют его местные – «Чертовкина доска для стирки»[6], врата-тории святилища Аосима и морская гладь, в которой отражалось высокое голубое небо с линией морского горизонта вдали.

Риэ подняла голову и посмотрела на постоянного покупателя, чьего имени пока не знала. Он стоял все с тем же строгим выражением на лице. Кажется, он попытался улыбнуться, дрогнул мускул на лице, но улыбки не вышло.

Риэ перелистывала страницу за страницей: та самая река Хитоцусэ и парк, дамба на окраине города, древний курган с вишнями в полном цвету… Каких только зарисовок здесь не было – от туристических достопримечательностей, где было не удивительно встретить приезжих из других краев, до самых обычных видов, которые вряд ли привлекли бы внимание местных, хотя для гостей, вероятно, выглядели необычно. В альбоме были и черно-белые скетчи, и акварельные цветные наброски.

Особенного мастерства в его работах не было, но и плохим рисование было не назвать. Риэ вспомнила рисунки одноклассника, который лучше всех рисовал в их классе.

Большинство людей рисуют на уроках труда или рисования в начальной школе, а потом бросают это занятие. Возможно, любой взрослый, получивший вдруг кисть и бумагу в руки, нарисовал бы примерно так, как и этот человек, словно его мастерство совсем не развивалось со школьных времен.

Однако он продолжал рисовать, в то время как остальные нет. Возможно, его мастерство не совершенствовалось, но он все равно с упорством продолжал рисовать. Назовите это хоть взрослением, хоть старением, но разве у большинства людей возраст позволяет и дальше заниматься такими детскими забавами?

Ведь он был взрослым человеком лет тридцати пяти – наверное, одного возраста с Риэ – и продолжал рисовать беззаботные картинки, и не просто одну ради забавы, он молча изрисовывал один блокнот за другим. Риэ это глубоко тронуло.

Неужели, когда он смотрел на мир, тот казался ему таким незамутненным? Интересно, какова была жизнь у этого человека, раз он может спокойно принять такую реальность?

Риэ минут пятнадцать неторопливо перелистывала страницы. Она надеялась, что никто из покупателей больше не придет.

В итоге ее взгляд упал на рисунок в конце второго блокнота. На нем было здание автобусной станции, откуда она каждый день в школьные годы добиралась до Миядзаки.

Теперь она частенько проходила мимо станции, но почему-то, именно взглянув на рисунок, на глаза вдруг навернулись слезы. Она даже удивилась своей реакции.

Потом она еще несколько раз задавалась вопросом, почему заплакала в тот момент.

Риэ пришла к выводу, что причина – в ее тяжелом эмоциональном состоянии. Словно бы не только боль после смерти Рё и отца, но и все проблемы, которые незаметно накапливались после возвращения в родной город, из-за нескольких последних капель вдруг вырвались наружу, разорвав внешнюю оболочку.

Когда она, еще школьница, сидела в зале на станции и ждала автобуса в Миядзаки, она и представить себе не могла, что когда-то в будущем уедет в Йокогаму, найдет там работу, выйдет замуж, родит двоих детей, одного из которых потеряет в младенчестве, а затем разведется и вернется в родной город.

Прошло пятнадцать лет с тех пор, но этот рисунок прозрачной акварелью изображал здание станции именно таким, каким оно сохранилось в ее памяти. Единственное отличие заключалось в том, что там больше не было девочки-подростка в школьной форме.

Возможно, эта мысль промелькнула в мозгу и позже, когда она перебирала в памяти тот момент. А тогда в мгновение эмоции выплеснулись наружу, подавив все остальное.

– Вы хорошо рисуете. Простите, что я так расчувствовалась, просто очень хорошо знаю это место, вспомнила прошлое, – сказала она с улыбкой и вытерла пальцами щеку.

Она аккуратно закрыла альбом, чтобы не намочить его, а затем прикрыла рот рукой, чтобы успокоиться, и вновь улыбнулась.

Но, к ее удивлению, постоянный клиент, который все это время просто стоял молча, теперь смотрел прямо ей в лицо, а его глаза были красными и, как и у нее, полными слез.

Он поспешно опустил взгляд, как ей подумалось, не из-за стеснения, а словно бы только что выдал свой секрет, а затем сделал шаг к ближайшему стеллажу с товарами. Через некоторое время он вернулся с красной ручкой, которую, казалось, выбрал наугад. Слез уже не было.

Пока Дайскэ ждал, когда она его рассчитает, его губы были плотно сжаты, он так ничего и не сказал.

Риэ тоже молчала. Она не могла понять, что происходит, но ощущение спокойствия, которое рождалось в преддверии ночи от света уличных фонарей, вызывало в ней нежность, и ей не хотелось разрушать эту атмосферу.

Следующий раз Дайскэ пришел в магазин через неделю. Вместо дежурного приветствия «Добро пожаловать!» она сказала просто «Здравствуйте». Дайскэ ответил ей: «Добрый день», а когда заплатил за бумагу для принтера и канцелярские принадлежности, поднял голову.

– Извините…

– Что?

Риэ смотрела на него с ожиданием широко распахнутыми глазами.

– Если для вас это не будет помехой, не могли бы мы стать друзьями?

– Что? Ну да, конечно…

С недоумением она кивнула. Она разволновалась, сама не понимая, удивление или радость вызвали его слова.

Когда же последний раз она слышала слово «друг»? Казалось, прошла уже целая вечность, но разве так могло быть? Ведь и в Йокогаме, и после возвращения домой она должна была и видеть, и слышать это слово множество раз. Даже в социальной сети, куда она теперь больше не заходила, у нее было не меньше «друзей», чем у остальных, да и в ее родном городе было достаточно друзей детства.

Однако, когда слово «друг» прозвучало из уст этого человека, оно, казалось, стало означать что-то новое. А может, даже в детстве никто не предлагал ей своей дружбы так открыто? Если трезво подумать, то подобный вопрос от взрослого человека мог даже напугать, но Риэ не насторожилась, ведь она видела его альбом с набросками.

Но что же он имел в виду, когда просил стать его другом?

Она толком не поняла, на что дала свое согласие.

– А как вас зовут?

– Дайскэ Танигути.

Дайскэ достал из кармана визитную карточку; видимо, заранее приготовил ее. Руки слегка дрожали, но он пытался это скрыть. На карточке были указаны название компании – «Лесоводство Ито», номер мобильного телефона и адрес электронной почты.

– Простите, у меня нет при себе визитки… Меня зовут Риэ Такэмото. Давайте запишу вот здесь.

Риэ протянула руку к желтому листку для записей, лежавшему рядом с кассой.

– Может быть, мы могли бы поужинать в ближайшее воскресенье?

– В воскресенье мне нужно будет посидеть с сыном, – сказала Риэ так, чтобы не вызвать недопонимания.

– Вы замужем?

– Была. Мы развелись, и я с ребенком вернулась в дом родителей.

– Понятно. Извините, я не знал.

– Я бы напугалась, если бы вы предложили мне это, зная о моей истории. Так что и наша дружба может заключаться разве в том, чтобы поболтать в этом магазине. Вас это устроит?

– Да. Конечно. Мне этого будет достаточно.

– Иногда по работе мне приходится уезжать. Но обычно я почти весь день в магазине. Как вы видите, я не очень загружена работой, так что приходите в любое время, покажете мне свои эскизы. Можете даже ничего не покупать.

С тех пор Дайскэ стал заглядывать в магазин примерно раз в десять дней, и беседы становились все длиннее. Риэ теперь иногда оставляла магазин на попечение матери и выходила с ним попить чай или прогуляться. Дайскэ работал на лесозаготовках, его рабочий день заканчивался около четырех. Последнее время он работал на горе неподалеку, поэтому после работы сразу же приходил к ней.

Некоторое время Риэ избегала темы его прошлого, но все же решила задать вопрос.

Из-за сильного дождя, который зарядил с ночи, Дайскэ не пошел на работу и пришел в магазин в обеденное время. Они решили вместе пообедать в ресторанчике по соседству, который специализировался на блюдах из угря.

Она думала, что он не очень хочет говорить о своем прошлом, поэтому сдерживалась от расспросов, но в последнее время почувствовала, что ему все же хочется, чтобы она что-нибудь спросила.

После обеда они пили горячий чай, и Дайскэ после некоторого колебания начал свою историю.

Он был младшим сыном владельца гостиницы на горячих источниках Икахо в префектуре Гумма. У него был брат на год старше.

Старший брат был неплохим парнем, но, как это нередко случается со старшими детьми, осознание того, что именно он рано или поздно унаследует семейный бизнес, отвратило его от учебы. Со средних классов он начал прогуливать занятия, создавая немало проблем родителям. Тем не менее ему удалось поступить в частный университет в Токио, после чего он два года учился в Америке, а по возвращении в Японию вместе с друзьями открыл ресторан в Токио.

Мать и отец Дайскэ очень любили брата, настойчиво уговаривали его вернуться домой, однако в конце концов сдались и от безвыходности решили передать семейные дела младшему сыну. К счастью или нет, Дайскэ был более скромный, чем его брат, и окончил экономический факультет местного государственного университета.

Поступив на работу в компанию отца, Дайскэ усердно взялся за дело, чтобы хоть как-то успокоить разочаровавшихся родителей. Со временем родители постепенно смирились с мыслью, что оставляют семейное дело младшему сыну. Однако через некоторое время старший брат обанкротился и вернулся с огромными долгами в отчий дом. Отец согласился выплатить долги при условии, что старший сын возьмет на себя управление гостиницей. Мать полностью поддержала это решение. Старший брат стал директором, а младшему пообещали должность заместителя директора.

Дайскэ понимал, что, независимо от названия должности, именно ему придется вести бизнес. Но он опасался, что это может испортить его отношения с братом. Ему и раньше было непонятно, почему родители сильнее любят старшего ребенка только потому, что он родился первым, и до сих пор он этого не понимал. Он и сам любил своего брата. Но это чувство было не совсем взаимным.

Через несколько лет у отца обнаружили рак печени. Ему тогда исполнился семьдесят один год. Болезнь находилась на поздней стадии. Единственное, что можно было сделать, – это пересадить печень донора, но даже при этом шансы были невысокими. Времени ждать подходящего донора с диагностированной смертью мозга уже не было, единственным вариантом оказалась пересадка печени от родственника. По результатам тестов выяснилось, что у старшего брата жировой гепатоз, – пересадка была невозможна. Но печень Дайскэ подходила, потому что была здоровой. Грустная ирония заключалась в том, что Дайскэ должен быть донором благодаря правильному образу жизни, который он вел, в отличие от брата.

Пересадка печени сопряжена с риском затяжных осложнений и для донора. Нельзя было исключать и летального исхода. Впервые в жизни отец поклонился Дайскэ, схватил его за руки и заплакал, умоляя исполнить «сыновний долг». Брат и мать говорили, что желают отцу долгой жизни, но никогда не утверждали, что Дайскэ обязан выполнить просьбу отца. Хотя и того, что он не обязан этого делать, они тоже не говорили. Они не предпринимали никаких попыток убедить отца передумать и всегда вели беседы, когда Дайскэ не было рядом. Когда Дайскэ приезжал навестить отца в больнице и видел, что они беседуют без него, он чувствовал себя неловко. Но он понимал, что времени уже не было, понимал, почему так торопился отец.

В результате Дайскэ согласился на то, чтобы стать донором. Ему, как и остальным, хотелось, чтобы отец прожил дольше, он хорошо понимал чувства матери и брата, поэтому сам сделал шаг вперед и принял такое решение.

Отец был по-настоящему рад. Это был единственный раз, когда он поблагодарил Дайскэ. Старший брат сказал, что когда-нибудь отдаст младшему все наследство отца. Мать тоже была рада.

Но, к сожалению, рак отца прогрессировал быстрее, чем прогнозировалось. И пока Дайскэ колебался согласиться ли на пересадку, оказалось уже слишком поздно.

Отец умер, а на его лице осталось выражение злобы и с трудом сдерживаемой ненависти.

Мать и сыновья скорбели, но в результате ни мать, ни брат так и не сказали ничего доброго о том решении, которое Дайскэ принял с таким трудом.

– Я тогда вздохнул с облегчением. Я хотел спасти отца, но чем больше я читал о последствиях для себя, тем страшнее мне становилось… А после его смерти я понял: что-то внутри меня сломалось и больше не станет таким, как прежде. Поэтому… я оборвал все контакты с семьей и уехал из города. Мне так хотелось уехать подальше… Больше я не собираюсь с ними встречаться никогда. И больше не буду рассказывать о своей семье.

Риэ выслушала признание Дайскэ до конца, ни разу не прервав. Она все пыталась представить, что творится в его душе: он приехал в этот провинциальный город, занялся тяжелыми и опасными лесозаготовками, рисовал картины на выходных и через шесть месяцев после их первой встречи, наконец, попросил Риэ стать его другом.

Она сочувствовала тому, что он пережил, и поняла, что как друг должна раскрыть какой-то свой секрет, который будет сопоставим по серьезности. Она рассказала о болезни и смерти сына, о разводе, причиной которого стали разногласия с мужем, о лечении ребенка, о смерти отца, после которой она решила вернуться домой.

Дайскэ неподвижно смотрел на Риэ, затем слегка опустил голову и кивнул головой два раза. Посетителей в ресторане становилось все меньше, со стола уже забрали поднос с посудой. Они оба молчали. Наконец Дайскэ, словно для этого ему нужна была смелость, потянулся и сжал руку Риэ, лежавшую на столе. Хотя, вероятно, будет правильнее сказать, что он осторожно накрыл ее руку своей рукой. Это оказалось неожиданным для Риэ, но тепло его рук, в мозолях от работы бензопилой, успокаивало и дарило чувство счастья. Не сделай он этого первым, возможно, это бы сделала она сама.

Несколько минут она не шевелилась. Рассматривая прозрачную пластмассовую кружку, помутневшую от времени, она размышляла, стоит ли ей принять эту перемену в своей жизни.

После свадьбы Дайскэ переехал жить в дом Риэ, у них родилась девочка, которую назвали Ханой. С Дайскэ случилась беда в горах, когда Юто было двенадцать лет, а Хане – три.

Когда Риэ примчалась в больницу, Дайскэ уже умер. Учитывая рискованный характер работы, он много раз говорил ей, что, если что-то случится, даже если он погибнет, ни в коем случае не связываться с его семьей в Гумме.

Риэ выполняла завещание Дайскэ до первой годовщины после его смерти, но затем, посоветовавшись с матерью, решила все же написать письмо его семье. Урна с прахом так и не была захоронена, и она хотела узнать их мнение по поводу могилы.

Риэ сожалела, что не настояла на том, чтобы муж помирился с семьей, пока был жив. Это была такая неожиданная смерть, столько осталось незавершенного.

Старший брат Дайскэ, Кёити Танигути, примчался в Миядзаки сразу после получения письма.

Риэ вышла на порог дома, чтобы встретить его. Глядя, как Кёити выходит перед их домом из арендованной машины, она подумала, что ее впечатление от фотографии и то, что она видит перед собой, не совпадает.

На нем были белые брюки, темно-синий пиджак, на поясе большой логотип какого-то бренда. Она знала, что внешне братья не похожи, но Дайскэ всегда рассказывал о брате как о хорошем, но непутевом человеке, а теперь перед ней был самоуверенный и высокомерный тип.

– Спасибо, что проделали такой путь, – сказала Риэ доброжелательно, словно обращалась к родственнику, но у Кёити было такое выражение на лице, будто он прикоснулся к чему-то страшному.

– У вас здесь тепло, – ответил он, пристально смотря на женщину, которая теперь носила его фамилию. Риэ заметила, что в очках от солнца, которые были зацеплены за воротник рубашки, отражаются ее мама с неловкой улыбкой и она сама.

Когда мать провела Кёити в гостиную, по коридору поплыл аромат его духов, слишком тяжелый для этого времени суток, забивая все остальные домашние запахи. Кёити сидел на диване, но, видимо, чувствовал себя неуютно, то и дело крутил головой, посматривая на низкий потолок, сервант с посудой, на котором стояли фотографии. Казалось, он вот-вот невзначай обронит: «Вот, значит, где он умер».

В своем письме Риэ уже написала о том, когда Дайскэ приехал в город и как жил с тех пор. Когда Риэ подала кофе, Кёити даже не шевельнулся, чтобы притронуться к нему, а сказал:

– Простите, вам пришлось все это пережить в одиночку.

Риэ показались неожиданными его слова.

– Что вы… Это вы меня простите, что не связалась сразу же после его смерти.

– Давайте я оплачу расходы на церемонию, могилу и все остальное.

– Спасибо, не надо.

– Наверняка он плохо отзывался обо мне.

Кёити начал доставать из кармана пачку сигарет, но потом остановился. Риэ несколько секунд изучала его лицо.

– Он почти ничего не говорил о своем прошлом. Только то, что…

– Что он больше не хочет с нами встречаться? Понятно, я знаю об этом. Он всегда был сгустком комплексов, чувство собственной ущербности испортило его характер. Мне тяжело было находить с ним общий язык. Да мы с самого начала разные по характеру. Такое ведь бывает в семье, верно? Почему он не мог прожить достойную жизнь? Погибнуть на лесоповале под упавшим деревом… До самого конца остался хорошим сыном, скрывая все от нас. Да и я пока матери не говорил.