Незнакомец в черной сутане

Глава III КРАСНОДЕРЕВЩИК И МАЖОРДОМ

Предки Луиджи Бокка не сражались в гарибальдийских отрядах. Они возделывали виноград в предместьях Рима. Отец Луиджи, младший в большой семье, ушел на заработки в город и стал со временем квалифицированным строителем. Это был крутой человек, воспитывавший своего сына по-спартански с весьма нередким применением толстого кожаного ремня. Луиджи подрос, и его отдали на выучку к старому мастеру-краснодеревщику. Когда старик умер, его ученик, ставший к тому времени хорошим специалистом, с полным правом унаследовал всю клиентуру своего учителя. Отец продолжал заниматься воспитанием Луиджи. Правда, уже не при помощи ремня, а беря сына с собой на собрания коммунистов. В шестнадцать лет Луиджи стал коммунистом. К власти в Италии пришел в то время Муссолини. Компартию объявили вне закона. Луиджи вместе со всеми ушел в подполье.

Он был там, куда направляла его партия, делал все, что нужно: расклеивал листовки, мчался на другой конец Апеннинского полуострова со срочным донесением и многое другое. Он специально не нанимался на постоянную работу, чтобы иметь возможность в качестве представителя «свободной профессии» без ограничения разъезжать по Риму и за его пределами. Свобода передвижения была необходима Луиджи для того, чтобы в любое время выходить на явки. Позже именно Луиджи поддерживал постоянную связь с партизанской группой из бывших советских военнопленных и представителями командования итальянского Сопротивления, доставал деньги, оружие, взрывчатку, принимал участие в распространении газеты «Унита»…

Конечно, никто из проживавших на улице Бизаньо даже и не догадывался, что трудовое неустройство синьора Бокка, отменного мастера-краснодеревщика, было вызвано отнюдь не невезеньем. Правда, совсем недавно Луиджи в конце концов повезло — он получил крупный заказ от самого барона Помпили. А случилось это следующим образом.

Новый камердинер барона поинтересовался как-то у портье, где можно найти хорошего краснодеревщика, поскольку его хозяин намеревается кое-что сделать на своей новой вилле в Чивитавеккии. «О синьоре, — воскликнул портье, — для этого вам не надо никуда ехать. На нашей улице живет искуснейший мастер, каких мало на свете! Как раз сейчас он в баре напротив, пьет кофе. Пойдемте, я вас с ним познакомлю». Вот таким образом и увиделись впервые Марио Мольтони и Луиджи Бокка. Между ними в тот раз произошел следующий разговор:

— Я Марио Мольтони, камердинер барона Помпили. Моему хозяину нужно отделать столовую и спальню. Вы не взялись бы за это? Барон хорошо заплатит…

— А где находится вилла?

— В Чивитавеккии. Немного далековато, конечно, но вы не беспокойтесь. Одна из машин хозяина будет в вашем распоряжении.

Бывает, что везет в жизни. Но на этот раз фортуна раскошелилась просто по-царски. Именно в Чивитавеккии, небольшом, но важном морском порту, работала группа партизан, и римскому представителю штаба Сопротивления во что бы то ни стало нужно было наладить с ней регулярную связь. Луиджи, естественно, согласился на предложение барона.

Представитель штаба Сопротивления одобрил действия Луиджи и посоветовал попытаться завязать с Мольтони дружбу. «Сам понимаешь, — сказал он, — какую помощь мог бы оказать нашему делу этот человек». Но краснодеревщику ничего особенного не пришлось делать для того, чтобы завоевать дружбу Марио. Она родилась как-то непроизвольно, и Луиджи очень скоро убедился в ее искренности.

Работа на вилле барона Помпили в Чивитавеккии продвигалась успешно. Луиджи задерживался там по три-четыре дня, а когда надо было попасть в Рим, выезжал туда под предлогом необходимости подкупить недостающие материалы. Одна из машин барона действительно давалась ему по первому требованию. Связь с товарищами из Чивитавеккии была налажена. Луиджи перевозил в своем объемистом инструментальном ящике и в коробках с лаками и арматурой все необходимое для подпольной группы…

Машина шефа тайной полиции проезжала беспрепятственно через все полицейские заслоны и военные патрули. Но однажды поездка Луиджи чуть было не окончилась для него плачевно. Работа на вилле подходила уже к концу, и барон Помпили неожиданно решил поехать на виллу сам. Путешествие вместе с бароном не входило в планы Луиджи. Образцы дверных ручек, которые он вез в своем инструментальном ящике, были завернуты в пять экземпляров отпечатанной в подпольной типографии «Униты», которую следовало передать товарищам из Чивитавеккии.

А барон словно почувствовал что-то. Когда они вышли из машины и направились к вилле, Помпили вдруг остановил его.

— Луиджи, вы взяли образцы дверных ручек?

— Конечно, господин барон.

— Они у вас в ящике?

— Да…

— Покажите мне их.

Помпили указал рукой на садовую скамейку, мимо которой они проходили. Луиджи поставил свой ящик и стал возиться с замком, который, как назло, не открывался под пристальным взглядом барона. Тому, видимо, надоело ждать. Он оттолкнул плечом Луиджи и рванул крышку ящика. Она распахнулась. Помпили без труда опознал газету, в которую были завернуты дверные ручки.

— Что это, «Унита»?

— Не знаю, господин барон, я не смотрел, во что продавец завернул мне товар…

Голова Луиджи лихорадочно работала. Надо было назвать адрес какого-нибудь известного скобяного магазина.

— …Я купил ручки в магазине «Марасутти», в том, что неподалеку от железнодорожного вокзала Термини.

— Этот магазин с отличной репутацией. Странно, что продавцы заворачивают покупки в газету, типографию которой мы давно уже ищем. Вот что… Поедемте-ка в город, и вы мне покажете этих интересных продавцов. Впрочем, нет. Продолжайте работать и в следующий раз внимательно смотрите, во что завертывают ваши покупки.

Луиджи рассказал обо всем происшедшем представителям подполья. Связь с подпольной группой в Чивитавеккии была, конечно, прекращена. Краснодеревщика пока никто не трогал, может быть, потому, что работа еще шла полным ходом. Когда Луиджи показал всю работу, барон остался ею доволен. Заплатил ему сполна всю сумму, назначенную краснодеревщиком, и ни словом не обмолвился больше о случае с «Унитой». Луиджи безвыходно сидел дома. Подпольщики срочно подыскивали для него конспиративную квартиру. В один из поздних вечеров вынужденного безделья в квартиру Бокка позвонили. Луиджи открыл дверь. На пороге стоял бледный Марио.

— Я не буду раздеваться, некогда. Слушай, Луиджи, тебе грозит опасность. Вчера у барона собралась компания и среди них подполковник Капплер, знаешь такого?

— Нет, не слыхал.

— Он начальник специального отдела гестапо при немецкой комендатуре и лучший друг моего хозяина. Так вот, во время игры барон в качестве анекдота рассказал случай о том, как ты привез на виллу дверные ручки, завернутые в «Униту». Все посмеялись, а Капплер начал расспрашивать Помпили о подробностях этого случая. Потом, когда гости разъехались, хозяин вызвал меня в кабинет. Они были вдвоем с эсэсовцем. «Марио, — сказал Капплер, — вы должны заняться этим краснодеревщиком, постараться влезть ему в душу и посмотреть, какие у него друзья и куда он ходит. Немецкое командование вас не забудет, а уважаемый барон Помпили предоставит необходимое для этих дел время. О нашем разговоре никому ни слова».

Потом стал говорить барон: «Разумеется, Марио, вы должны помочь нашим союзникам. Но уверяю вас, подполковник, краснодеревщик тут ни при чем. Ему просто подсунули „Униту“. Я проверял этот проклятый магазин „Марасутти“. Там действительно оказался один из красных, продавец. Его, правда, не удалось поймать. Видимо почувствовав, что пахнет жареным, он сбежал. Но вы не беспокойтесь, милейший Капплер, у меня в руках есть ниточка, которая приведет в подпольную типографию. Через некоторое время я смогу дать вам ее конец, за взаимную услугу, конечно…» Тут они прекратили разговор и выслали меня из кабинета. Не знаю, ты или не ты привез «Униту», — меня это не касается. Тебе надо скрыться. Если что будет нужно, можешь рассчитывать на меня.

Времени для того, чтобы раздумывать, у Луиджи не было.

— Спасибо, Марио, за заботу и дружбу. Этой ночью я уйду, а ты скажешь своему барону и этому гестаповцу, что не нашел меня. Теперь слушай. Мы с тобой увидимся послезавтра на площади Болонья в сквере в два часа дня на скамейке возле бара. Если меня не застанешь, приходи на другой день на то же место и в то же время. Когда будешь идти ко мне на свидание, посмотри, не идет ли за тобой шпик. Ну прощай, еще раз спасибо тебе…

В тот же вечер Луиджи с женой предупредили портье, что уезжают погостить к родственникам в Милан на неделю-две. Взяв чемоданы, они действительно поехали на вокзал, сели в поезд, но сошли в пригороде, на Тибуртине, первой остановке после Рима. Походив с час по окрестным улицам, Луиджи и его жена навестили своих дальних родственников. Утром следующего дня Луиджи встретился на явочной квартире с представителем подполья и рассказал ему о происшедшем. «Дело сложное, — сказал тот. — Его следует обсудить в штабе вместе с Владимиро. Как раз послезавтра состоится совещание. Тщательно посмотри, не следят ли за тобой, прежде чем придешь на виллу. А сейчас вот тебе новые документы и адрес конспиративной квартиры, где будешь жить. Постарайся перебраться засветло, пока на улицах мало патрулей. Чао, до встречи послезавтра».

Владимиро. Это тот самый русский, ставший одним из руководителей римского подполья. А ведь поначалу Луиджи не верил ему. Как же, сын царского офицера, эмигрировавший из Советской России, и вдруг вместе с партизанами.

Трагично и запутанно складываются подчас человеческие судьбы. Владимир Николаевич Серебряков родился в семье бедного офицера. Когда началась Октябрьская революция, а затем гражданская война, Владимир Серебряков оказался на Кавказе, где учился в кадетском корпусе. Находившиеся здесь войска Врангеля, потерпев поражение, отступая, захватили с собой и кадетский корпус. Сначала училище эвакуировали в Крым, потом за границу. Таким образом, Серебряков оказался оторванным от своей родины. Затем последовал целый калейдоскоп стран и профессий — Болгария, Люксембург, Франция, Югославия… Формовщик на кирпичной фабрике, шахтер, экскаваторщик, шофер…

После оккупации Югославии немецкими и итальянскими фашистами, где Владимир Серебряков очутился в начале 1941 года, его как русского тотчас же задержали. Последовало предложение в обмен на свободу вступить в белоэмигрантский батальон, который немцы намеревались использовать на Восточном фронте. Серебряков категорически отказался. За ним установили слежку. Попытка бежать к югославским партизанам не удалась. Полицейские власти арестовали Серебрякова и сослали его в маленький итальянский городок Монтеротондо, что неподалеку от Рима. Уже находясь на поселении, Владимир, или Владимиро, как стали его звать итальянцы, познакомился с коммунистами. Долго приглядывался к Владимиру пожилой каменщик Ренато Моро, с которым Серебряков работал на стройке в Монтеротондо. Заводил разговоры о жизни, о том о сем, интересовался политическими взглядами своего «русского друга». Владимир чувствовал, что беседы эти ведутся неспроста.

— Послушай, Ренато, довольно ходить кругом да около. Я ненавижу фашизм, мне дорога моя родина, и ты можешь мне верить. Давай поговорим откровенно.

Но старый каменщик замял тогда разговор и, хитро улыбнувшись, дружелюбно похлопал Серебрякова по плечу. Прошло еще некоторое время, и Моро пригласил однажды Владимира съездить в Рим, чтобы поболтать с друзьями. В маленьком ресторанчике на берегу Тибра, неподалеку от моста Виктора Эммануила, Серебряков впервые встретился с товарищем Молинари, руководителем партизанских коммунистических отрядов провинции Лацио и представителем штаба Сопротивления в этой римской провинции.

Пройдя двадцатилетний путь подпольной борьбы в условиях фашистской Италии, просидев немалое число лет в тюрьмах и побывав во многих ссылках, Молинари приобрел богатейший опыт подпольщика. Он прекрасно разбирался в обстановке, в политике, во всех трудностях борьбы, которую приходилось вести в Вечном городе. Он был незаменимым воспитателем подпольных кадров, безошибочно разбирался в людях, и поэтому его немногочисленный штаб действовал всегда дерзко, смело и, что самое главное, неуловимо. Именно от него, от Молинари, перенял Владимир Серебряков все необходимые качества подпольщика, которые так пригодились ему при руководстве «русским подпольем» в Риме.

А тогда в ресторанчике на берегу Тибра разговор начался с вина. Хозяин принес и поставил на стол старую запыленную фьяску — трехлитровую бутыль вина, оплетенную соломой.

— Эст, эст, эст, — сказал он гордо. — Какой у нас сейчас год? Сорок третий? Так вот, восемьсот лет назад ехал в свите императора Генриха Пятого, направлявшегося в Рим, некто Джованни Фарук — большой любитель выпить. Он послал вперед своего слугу и приказал ставить на дверях винных лавочек, где он найдет хорошее вино, слово «Эст!» («Есть!»). Слуга прилежно выполнял волю своего хозяина на всем пути. Когда же он оказался в винном погребке, который стоял на месте моего ресторана и выпил первый бокал вина, то вывел на двери сразу два слова «Эст!». А пригубив второй, он добавил к написанному еще одно «Эст!». Так вот, прошу отведать этого вина!

Все посмеялись, выпили по бокалу. Серебрякову вино не понравилось — слишком кислое, — и он невольно поморщился.

— Как, — забеспокоился хозяин, — синьору не нравится вино? Может быть, он не верит, что это настоящее «эст, эст, эст»?

— Нет, что вы, — поспешил исправить свой промах Серебряков, — прекрасное вино! Сроду такого не пил.

— И не выпьешь, — смеясь поддержал его Молинари. — Только хватит о вине. Перейдем к делу. Это будет твое первое дело, Владимиро, и, если хочешь, твоя проверка. В Монтеротондо, где ты работаешь, немцы пригнали русских военнопленных. Охрана там не очень многочисленная. Необходимо установить связь с кем-нибудь из этих русских, сколотить группу и организовать побег. Наш штаб со своей стороны позаботится об одежде и оружии. Действуй. Тебе будут помогать Ренато, Луиджи и еще двое наших товарищей. Желаю успеха.

Серебрякову повезло. Пленный, которого местным товарищам удалось незаметно увести с земляных работ, оказался старшиной Андреем Тряскиным. Встреча проходила в темном подвале одного из заброшенных магазинчиков на окраине городка. Когда ввели оборванного человека, Владимир не мог сдержать дрожи. Перед ним был русский, соотечественник, человек «оттуда», с родной земли.

— Здравствуй, товарищ!

— Здравствуй, браток! Неужели русский? Здесь?

Да, конечно, Андрей Тряскин хотел продолжать борьбу с оружием в руках. Есть ли надежные люди в группе пленных? Конечно, есть. Человек десять — двенадцать. За них Андрей готов поручиться головой. Когда может быть готова группа к побегу? Да хоть завтра. Этот вопрос ребята уже обсуждали.

Что ж, дело стояло за малым. Тут же, сидя на пустых ящиках из-под апельсинов, договорились о деталях побега. Андрею дали два трофейных пистолета и несколько ножей, которые он спрятал под своими лохмотьями. Побег был назначен в одну из ночей с субботы на воскресенье, когда охрана была самой малочисленной. Андрей и с ним еще тринадцать человек бесшумно сняли троих часовых и через подкоп под колючей проволокой вышли из лагеря. В километре от него, в небольшой лощине, их ждали двое провожатых и Владимир Серебряков. Пройдя еще несколько километров, группа оказалась в заброшенном карьере, где в пещерах находились люди Молинари с ящиками оружия, продовольствия и одежды…

Так возник первый в римской провинции Лацио самостоятельный отряд русских партизан, командиром которого назначили Андрея Тряскина. Отряд Тряскина разрастался. Встал вопрос о его разукрупнении, потому что в римской провинции было нелегко действовать большим партизанским соединениям. Ведь в окрестностях Вечного города нет ни густых лесов, ни высоких гор, удаленных от населенных пунктов. Безлесные холмы, редкие оливковые рощи, виноградники, близко расположенные друг от друга городки и деревушки, дороги, забитые гитлеровцами — таким было то не очень удобное поле действия, на котором приходилось воевать отряду русских партизан. Новый отряд создали в южном от Рима направлении, в районе городков Дженцано и Палестрина. Его командиром назначили уже приобретшего немалый боевой опыт Андрея Тряскина, а командование над отрядом в Монтеротондо принял боевой заместитель Андрея ефрейтор артиллерии Михаил Опанасенко.

Товарищ Молинари был доволен действиями «русской группы» и Серебряковым особенно.

— Владимиро, друг, я в тебе не ошибся, ты человек дела. Но хватит заниматься Монтеротондо, Палестриной и Дженцано. Андреа и Микеле прекрасные командиры, у них есть опытные помощники из наших товарищей, а ты нам необходим в Риме. Нужно подумать над созданием партизанского центра и расширением связей среди твоих соотечественников. Ведь наверняка в Риме есть хорошие люди из эмигрантов, которые могут стать нашими активными помощниками. Я дам тебе адрес одного римского товарища. Не записывай! Выучи его на память: Виа Карло Альберто, дом 34, второй этаж. Когда поднимешься, увидишь вывеску: «Зубной врач Паоло Гаспарроне». Это наш человек. Смело заходи и постарайся изобразить сильную зубную боль. Когда сядешь к нему в кресло, скажи, что у тебя болят зубы «под верхней левой и нижней правой коронками». Да, у тебя есть коронки на зубах? Нет? Тем лучше. Это пароль. Врач передаст тебе рекомендательное письмо в одно консульство. Им там срочно нужен мажордом. Об этом сказала Гаспарроне его постоянная клиентка — секретарь шведского посольства мадам Торсон. Мы сразу же приняли решение пристроить тебя. Какой дьявол заподозрит в мажордоме азиатского консульства подпольщика! Когда мадам Торсон пришла на очередной прием к Паоло, он рассказал ей о тебе. Ты можешь представить, что он наплел? Что ты и дворянин, и лютый враг большевиков, и наследство огромное потерял в России. А поскольку в тот раз мадам секретарь мучилась острой зубной болью, которую Гаспарроне ей ликвидировал, то она в благодарность заочно написала для тебя отличную рекомендацию. Действуй!

Так Владимир Серебряков стал мажордомом на «азиатской» вилле, а его связным со штабом итальянского Сопротивления — краснодеревщик Луиджи Бокка.