VIII

Пол у подножия трона Кубла-хана выложен фаянсовыми плитами. Марко Поло в своем рассказе без слов расставлял на нем все то, что он привез из путешествий к границам империи: каску, ракушку, кокосовый орех, веер. Расставляя предметы в определенном порядке на белых и черных клетках и после некоторых размышлений переставляя их на другие, посланник пытался поведать великому хану о превратностях своего путешествия, состоянии империи, проблемах отдаленных крупных городов.

Кубла-хан был внимательным шахматистом: следя за движениями Марко, он обратил внимание на то, что некоторые предметы требовали соседства других или исключали это соседство, а также перемещались по определенной линии. Не обращая внимания на разницу форм предметов, он запоминал то, как они располагались по отношению друг к другу на фаянсовых плитах. Он подумал: «Если каждый город похож на шахматную партию, в тот день, когда я наконец разберусь в ее правилах, я смогу постичь свою империю, даже если мне никогда не дано узнать, какие в ней города и сколько их».

По правде говоря, для того, чтобы рассказывать ему об увиденных городах, Марко вовсе не требовалось прибегать к такому количеству предметов: достаточно было бы шахматной доски с привычными фигурами. В каждом случае любая из них могла бы иметь определенное значение: так, конь мог бы обозначать настоящего коня, впряженного в карету, армию на переходе или конную статую; королева могла бы быть дамой, склонившейся с балкона, фонтаном, церковью с луковицеобразным куполом или айвовым деревом.

Вернувшись из последнего путешествия, Марко Поло застал хана, ожидавшего его за шахматной доской. Движением руки Кубла-хан пригласил его присесть напротив и при помощи одних только шахмат рассказать о городах, в которых он побывал. Венецианец не растерялся. Шахматные фигуры из отполированной слоновой кости были большого размера: расставляя на доске грозные башни и коней, наносящих удары из укрытия, собирая вместе группы пешек, прокладывая в зависимости от ходов королевы прямые или окольные пути, Марко воссоздавал перспективу и пространство черных и белых городов, стоявших под небом в период полнолуния.

Разглядывая эти поверхностные детали пейзажей, Кубла-хан думал о том незримом порядке, которому подчиняются города, о тех правилах, по которым они появляются, обретают форму, процветают, приспосабливаются к эпохе, чахнут и превращаются в руины. Временами ему казалось, что он вот-вот должен открыть связную и гармоничную систему, существующую при всей бесконечности отклонений и дисгармонии, но ни одна из моделей не выдерживала сравнения с шахматами. Возможно, вместо того, чтобы ломать голову над тем, чтобы при помощи фигурок из слоновой кости вызывать образы, которые все равно обречены на забвение, достаточно было бы сыграть партию по всем правилам, присматриваясь к каждому новому положению, сложившемуся на доске, как к одной из бесчисленных форм, создающихся и разрушаемых системой.

Теперь Кубла-хану уже не требовалось отправлять Марко Поло в далекие путешествия: он удерживал его около себя для обсуждения бесчисленных шахматных партий. Понимание империи скрывалось за судьбой, начертанной ходом коня под прямым углом, вдиагональных рейдах офицера, в медленных и осторожных шагах короля или ничтожной пешки, в непреклонном развитии каждой партии.

Великий хан целиком погружался в ход игры, но теперь он не понимал ее цели. Она завершалась победой или поражением, но чего и над чем? Что было в ней настоящей ставкой? При мате вместо короля, снятого рукой победителя, остается белый или черный квадрат. Выделяя самое основное в своих победах, Кубла-хан пришел к следующему заключению: окончательная победа, иллюзорным результатом которой были различные сокровища империи, сводилась к отполированному квадратику из дерева: небытию…

Города и названия. 5

Склонившись над краем плато в час, когда зажигаются огни, можно увидеть город Ирину, различить ее очертания внизу и в прозрачном воздухе отчетливо разглядеть места, где больше окон, где город теряется в едва освещенных тропинках, где скопились тенистые сады, где вздымаются башни с сигнальными огнями; а в туманные вечера можно разглядеть неясное свечение, словно внизу находится пропитанная молоком, разбухшая губка.

Пастухи, перегоняющие по плато свои стада, птицеловы, проверяющие свои силки, и отшельники, собирающие здесь травы, смотрят вниз и говорят об Ирине. Иногда ветер оттуда доносит до них музыку больших шарманок и труб, треск и шипение петард во время праздников, иногда – раскаты пулеметных очередей, взрывов пороховых погребов под желтым небом, освещенным пламенем гражданской войны. Те, кто наблюдает за всем этим с высоты, делают предположения о том, что происходит в городе, и обсуждают, было бы им приятно или нет находиться в Ирине этим вечером. И вовсе не потому, что они собираются туда – дороги, спускающиеся вниз, очень плохие. – а потому, что Ирина, как магнит, притягивает к себе взгляды и мысли тех, кто находится наверху.

Кубла-хан уже ждет, чтобы Марко рассказал ему об Ирине такой, какая она изнутри. Но Марко не может этого сделать: ему так и не удалось узнать, каков из себя город, который обитатели плато называют Ириной, да это и не имеет большого значения: для оказавшегося там, внутри него, это был бы другой город, а Ириной называется далекий город, который изменится, если приблизиться к нему.

Для того, кто проходит мимо, город – это одно. Для того, кто находится в нем безвыездно – другое; одно дело – город, в который попадаешь впервые, и совершенно иное – когда покидаешь его навсегда: каждый из них заслуживает различного названия, и возможно, я уже рассказывал об Ирине, но только под другим названием, а может быть, прежде только и говорил, что об Ирине.

Города и мертвые. 4

Аргия совершенно отличается от других городов тем, что в ней вместо воздушного пространства – земля Ее улицы полностью похоронены под землей, комнаты в домах до самого потолка засыпаны мелкой глиной, на каждую лестницу, словно негатив, накладывается лестница из земли, а вместо неба с облаками ее крыши придавлены каменистыми слоями почвы. Неизвестно, удается ли жителям передвигаться по городу, расширяя прорытые червями ходы и трещины, из которых пробиваются корни растений: влага изнуряет тело, и вряд ли у них есть много сил: должно быть, они неподвижно лежат в темноте.

Наверху, где мы находимся, не видно никакого следа Аргии; однако есть такие, что говорят: «Это здесь, под нами», и им приходится верить, потому что эти места пустынны. По ночам, приложив ухо к земле, иногда можно услышать, как внизу захлопывается дверь.

Города и небо. 3

Тот, кто попадает в Теклу, почти ничего не видит за заборами из досок и натянутой мешковины, за строительными лесами и металлической арматурой, из-за деревянных подмостков, подвешенных на канатах или стоящих на козлах, лестниц и решетчатых загородок. И тогда человек спрашивает:

– Почему строительство Теклы длится так долго?

И жители города, не прекращая поднимать наверх ведра, укладывать освинцованные провода и орудовать внизу и вверху длинными клешами, отвечают:

– Чтобы не началось разрушение.

А если у них спросить, неужели они боятся, что город начнет трескаться и разваливаться на части, как только будут убраны строительные леса, они быстро и почти шепотом добавляют:

– Не только город.

Если же кто-то, неудовлетворенный таким ответом заглянет в щель в заборе, он увидит подъемные краны, поднимающие другие краны, строительные леса, покрывающие другие леса, балки, на которых держатся другие балки.

– Какой смысл в вашей стройке? – спросит он – Какая может быть цель строительства города, кроме самого города? Где планы и проект, которому вы следуете?

– Мы их тебе покажем, как только закончится день, а сейчас нам нельзя останавливаться.

С закатом солнца работы прекращаются. На стройку опускается темнота. В этот вечер на небе много звезд.

– Вот это и есть проект. – говорят они.

Города без границ. 2

Если бы, ступив на землю Труды, я не прочитал написанного большими буквами названия города, то подумал бы. что вернулся в аэропорт, из которого вылетел. Пригороды, по которым нас провозили, ничем не отличались от других, и в них были точно такие же желтые и зеленые дома. Следуя точно таким же указателям, мы проезжали по тем же дорогам и площадям. В витринах магазинов центральной части города были выставлены те же товары в тех же упаковках, а сами магазины имели те же вывески. Я был впервые в Труде, но мне уже наперед была известна гостиница, в которой я как бы случайно остановлюсь; я уже слышал и принимал участие в тех же разговорах между покупателями и продавцами металла, а другие дни, похожие на этот, завершались разглядыванием через те же окна той же толпы.

– К чему было приезжать в Труду? – подумал я. И сразу же приготовился к отъезду.

– Можешь вылететь, когда захочешь. – сказали мне – но только ты прилетишь еще в одну, до последней мелочи похожую на эту Труду: мир покрыт одной и той же Трудой без начала и конца: меняются только названия аэропортов.

Скрытые города. 1

В Олинде, если прихватить с собой лупу и хорошенько поискать, можно обнаружить точку не больше булавочной головки, но если к ней присмотреться через увеличительное стекло, то можно увидеть крыши, антенны, чердачные окна, сады, водоемы, флажки, натянутые поперек улиц, лавки на площадях, беговое поле. Эта точка меняется в размерах: через год она уже становится как пол-лимона, затем – как гриб, еще позже – как тарелка для супа. И вот она становится городом в натуральную величину, заключенным в предыдущем городе: новым городом, отвоевывающим себе пространство посреди старого города и выталкивающим его отсюда.

Конечно же, Олинда не единственный в мире город, растущий концентричными кольцами, словно ствол дерева, в котором каждый год прибавляется по кольцу. Но в других городах в центре остается тесный круг старых стен, из-за которых рвутся ввысь иссохшие колоколенки, башни, черепичные крыши и купола, тогда как новые кварталы располагаются вокруг, словно опоясывая их. В Олинде же наоборот: стены растягиваются, унося вместе с собой старые кварталы, которые в свою очередь разрослись по периметру и стали менее плотными, оставив место тем, что растут изнутри, и так далее, до самого сердца города – совершенно новой Олинды, в уменьшенных размерах которой сохраняются черты самой первой Олинды и всех Олинд, появившихся на свет одна за другой; а в этом самом внутреннем круге уже появляется следующая Олинда, которую пока еще трудно увидеть, а также те. которые вырастут вслед за ней.

…Великий хан пытался сосредоточиться на игре, но теперь он не понимал ее цели. Она заключалась в победе или поражении, но чего и над чем? Что служило в ней настоящей ставкой? При мате на месте короля, снятого рукой победителя, не оставалось ничего, кроме черного или белого квадрата. Выделив в своих победах самое основное, Кубла-хан пришел к следующему выводу: окончательная победа, иллюзорным результатом которой были различные сокровища империи, сводилась к одному: отполированному квадратику из дерева.

Тогда Марко Поло сказал:

О, господин, твоя шахматная доска инкрустирована двумя породами дерева: черным деревом и кленом. Кусочек дерева, на который смотрит твой просветленный взгляд, был взят из кольца ствола, образовавшегосяв засушливый год: видишь, как расположены его волокна? А здесь можно заметить едва различимый сучок: значит, в один из дней ранней весны отсюда выходил молодой росток, но ночные заморозки остановили его рост.

Великий хан не обратил внимания на то, что чужестранец свободно говорил на его языке.

А вот след более широкого отверстия: возможно, здесь было гнездо личинки, но не червя, который, едва родившись, начинает точить дерево, а гусеницы, которая погрызла листья, из-за чего дерево и было срублено… С этого края квадрата мастер-краснодеревщик сделал паз, чтобы квадратик плотно прилег к соседнему, который оказался слегка велик…

Количество информации, которую можно было почерпнуть из гладкого кусочка дерева, с трудом вмещалось у Кубла-хана в голове, а Поло уже говорил о насажденных лесах черного дерева, об огромных плотах, которые сплавляются по рекам, о причалах, о женщинах в окнах домов…

Загрузка...