А без меня, а без меня,
И солнце б утром не вставало, —
И солнце б утром не вставало,
Когда бы не было меня.
В 1970 году мы получили квартиру в московских Раменках. Тогда здесь еще не было ни Мичуринского проспекта, ни Олимпийской деревни, ни здания Московского учебного центра (МУЦ) Высшей школы КГБ СССР имени Ф.Э. Дзержинского (ныне Академия ФСБ). Район был довольно шпанистый, в бараках и даже деревенских избах жили бывшие строители МГУ на Ленинских горах. Но были и наши – строители подземного резервного комплекса для управления страной на случай ядерной войны. Строился этот комплекс, как и наш дом, силами 15-го главного управления КГБ СССР. Начальник этого управления, генерал-лейтенант Владимир Николаевич Горшков имел статус заместителя Председателя КГБ СССР. Его внучка, актриса Аня Горшкова, сейчас достаточно известна – например, по главной роли в морской мелодраме Станислава Говорухина «Пассажирка». Помимо сотрудников 15-го Главка в нашем доме жили разведчики, контрразведчики и пограничники – например, в нашем подъезде жил заместитель командующего Пограничными войсками КГБ СССР контр-адмирал Николай Николаевич Козорезов. С его дочерью Леной мы дружим до сих пор. Так что бывали и торжества, и застолья – но за эти прошедшие полвека я ни разу не слышал ни от кого из соседей даже простого упоминания о своей работе.
Начало 70-х годов запомнилось мне прежде всего повальным увлечением рок-музыкой. На этом фоне монотонное пение штатных советских исполнителей типа Кобзона, Лещенко, Зыкиной или Магомаева откровенно раздражало – я их и сейчас недолюбливаю. В школах тогда западную музыку еще не играли – зато папа как-то взял меня на лекцию о современной музыке для слушателей Высшей школы КГБ на Ленинградке. Лектор сразу сказал, что его предупредили – западный балаган не жалеть. Однако он все больше увлекался, входил в раж, рассказ сопровождался прослушиванием прекрасных стереозаписей. Вначале речь шла о джазе, затем перешли на Элвиса Пресли – и вдруг из колонок грянули битловские «Can’t Buy Me Love». Воспринималось это примерно так:
В Ливерпуле в ночном клубе, в черных пиджаках,
Стоят четыре фраера с гитарами в руках, —
– А кто не знааааает! кто не лююююбит!
в Англии битлóв!
О-о битлооооов,
в Англии битлов!
Вот стали би́тлы выступать, раздался страшный крик (аааааа!)
Все стали все крушить-ломать, разбили в тот же миг.
– А кто не знааааает! кто не лююююбит!
в Англии битлов!
О-о битлооооов,
в Англии битлов!
А вот кружится Джон Леннóн, за ним Джордж Харриссóн, —
(ударение на последнем слоге)
Они энергию свою людям передают.
– А кто не знааааает! кто не лююююбит!
в Англии битлов!
О-о битлооооов,
в Англии битлов!
Опять контора на замке, опять кого-то бьют.
И юбки рвутся, швы трещат, а би́тлы все поют:
– А кто не знааааает! кто не лююююбит!
в Англии битлов!
О-о битлооооов,
в Англии битлов!
Любовь не куууупииииш! Куууукииииш!
Это каждый скажет вам!
Любовь не куууупииииш! Нет-нет-нет —
Неееет!
Отправляясь в пионерлагерь от Клуба имени Дзержинского на Лубянке, мы уже везли с собой битловские бобины и пластинки, крутили их в радиорубках и на танцах, хотя вожатые пытались настаивать на более лояльных «Весёлых ребятах», «Скальдах» или Ободзинском. Но куда там – если ты, скажем, сотрудник райаппарата, а у пионера отец – заместитель начальника резидентуры в Дании или Канаде.
Летом 1972 года первую смену мы провели с моим другом Андреем Иванцовым на море в элитном лагере Министерства обороны «Чайка» в Евпатории по приглашению его родителей. На вторую смену я поехал в любимую «Лесную заставу» – пионерлагерь ХОЗУ КГБ под Рузой. Вскоре там появился приехавший из Западного Берлина Андрей Габелко – его отец был начальником немецкого отдела ПГУ КГБ СССР. Андрей привез кучу хипповых шмоток и список из 100 лучших рок-групп по версии журнала «POP». Первые места в нем занимали Deep Purple, Led Zeppelin, Black Sabbath и Uriah Heep – что-то мы поймали на «Спидоле», но когда я после смены послушал их в хорошем качестве у Андрея дома на 3-й Фрунзенской, то был потрясен настолько, что достал себе маленький японский каcсетник STANDARD SR-T115 в чехле, засовывал его под школьную форму, наушник продевал через рукав и ладонью прижимал к уху – и в тот момент, когда учительница литературы Светлана Ивановна объясняла сюжетные перипетии тургеневских «Отцов и детей», я наслаждался цеппелиновской «Stairway to Heaven»:
Эта леди твердит:
Злато всё, что блестит,
И она купит лестницу в небо.
Стоит слово сказать —
И свое можно взять
В час, когда не достать даже хлеба.
Я смотрю на закат,
И на сердце тоска,
И рыдает душа, рвясь на волю.
Наяву, как во сне,
Кольца дыма в листве,
Голоса и глаза с давней болью.
Ooh, it makes me wonder,
О, как это странно.
В самом деле странно.
И на извилистом пути
В тенях нам душу не спасти.
Там леди светлая идет,
Она покажет нам вот-вот
Свой золотой небесный свод,
И если слух не подведет,
Тебя мелодия найдет,
Чтоб мир единство вновь обрел:
Уж лучше рок, чем просто ролл!
Естественно, что после таких баллад ответ у доски, если вдруг вызывали, особенно на истории с географией у Аркадии Константиновны Лишиной, с которой мы дружны до сих пор, выглядел как у Евгения Леонова в «Большой перемене»:
– Еще в середине 19 века Германия была аграрной страной. Узкие улицы… Картина менялась… Рост капитализма…
– У Круппа работают… в 1845 году… 122 человека.
– В 1900… В 1871 году у Круппа работает 16 тысяч человек.
– 1913 год – у Круппа работает 18 тысяч двести человек.
– Сэр Джонс, ваша карта бита! Сдавайтесь…
– Товарищ майор, нарушитель скрылся…
– Что с Вами?
– Научный метод, научный метод… Записал на корку!
– Хм… Ну, продолжайте!
– Товарищ Иванов, заставу – в ружьё, немедленно вызывайте вертолёт!
– Да? И что дальше?
– Температура… воды в Прибалтике – плюс восемь…
– Спасибо. Садитесь. (Смех в классе.)
Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Когда понадобилось послать кого-то на олимпиаду по математике, выбор, тем не менее, пал на меня. В РОНО всех рассадили по одному, раздали задания. Взглянув на задачи, я решил действовать по-другому – позднее я узнал, что данный метод называется агентурным. Приметив впереди и сзади себя двух явных вундеркиндов, я предложил им обменяться решениями. Они с радостью согласились. То же самое я проделал и еще с несколькими соседями. В итоге у меня на руках оказалось больше всех решенных задач, хотя сам я не решил ни одной. Затем меня послали на городскую олимпиаду, где я закрепил свой метод. В итоге, когда в РОНО мне вручали дипломы победителя, я думал про себя что-то типа: «Вот так рождаются Штирлицы».
Учителя были в полном восторге и даже разрешили нам сыграть на школьном вечере рок-н-ролл типа:
А муха тоже вертолет,
Но без коробки передач,
А по стене ползет пельмень,
И все коленки в огурцах,
Он деревянный как кирпич,
Он волосатый как трамвай.
А кому какое дело,
Может, он из контрразведки?
В конце августа 1973 года я вернулся в Москву и решил зайти в школу узнать расписание уроков, а заодно и посмотреть списки – в 9-й класс брали не всех, после весенних экзаменов многие отсеялись. Кто ушел в техникум, кто в ПТУ – а Гена Крысин, например, в школу олимпийского резерва на метро «Октябрьская». Через три года, в 1976 году, он станет серебряным призером Олимпийских игр в Монреале по спортивной гимнастике – и это при том, что он раньше других, еще в 6-м классе, начал курить и носил очки.
На школьном дворе как всегда было много раменской шпаны, то есть жителей бараков и деревенских. Я сразу увидел Серёжку Гребнева, моего друга и соседа по парте, который тоже был раменским, знал всех местных авторитетов и «королей», был прекрасно сложен и великолепно дрался, хотя не стремился жить по понятиям и явно выделялся интеллектом. Замечу, что раменские были серьезной силой и фактически явились предтечей солнцевской группировки.
Пожав руку Серёге и обменявшись приветствиями со стоящими чуть поодаль еще несколькими одноклассниками, в том числе Вовиком Самарёвым и Витьком Афониным, тоже очень жесткими «пацанами», я потянулся за сигаретами – и в этот момент почувствовал на себе чей-то взгляд. Это не был обычный взгляд, так как я почти физически ощутил направленный в область темечка незримый пучок энергии. Резко повернувшись, я увидел, что к нам приближается незнакомый чувак – невысокого роста, в джинсах, с длинными прямыми сальными волосами, округлым улыбчиво-мягкотелым угристым лицом и не по годам густой растительностью. Но главное, что меня поразило – это глаза. Глубоко посаженные, тёмно-синие и очень пристальные, они как бы впивались в тебя и проникали до печенок. Чувак явно не был «пацаном» – да и на русского не слишком смахивал. В какой-то момент взгляд его потемнел, – и в тот же миг я почувствовал невероятное облегчение, какую-то симпатию к этому странному чуваку в вельветовых джинсах, в висках радостно застучало: «Есть только миг между прошлым и будущим…»
Лишь спустя годы я понял, что это были глаза Распутина, которые как бы смотрели на меня из моего тюменского детства, отражаясь во взгляде незнакомца и возвращаясь ко мне, гипнотизируя и завораживая. Сейчас у меня не осталось никакого сомнения, что именно я замкнул эту «машину времени». А точнее – «адскую машинку», которая еще ахнет…
В принципе, по понятиям местной шпаны, подобное появление среди местных не должно было сулить чужаку ничего хорошего – его могли просто отвести за угол и популярно объяснить, «с чего начинается Родина». Однако, к моему удивлению, Вовик и Витек, а также подошедшие Маркиз и Картоня заулыбались и дружески похлопали хиппаря по плечу:
– А, Валя, привет!
Как выяснилось, моего нового одноклассника звали Валя Юмашев. Он жил вместе со своей мамой в Переделкино и каким-то образом оказался в нашей школе. Мы с ним сразу подружились на почве Beatles и Rolling Stones, сидели за соседними партами и уже через несколько дней в Матвеевском овраге он показал мне конверт, на котором было написано: «Для Вали. Чуковская». Тогда я еще не знал, что в доме Лидии Чуковской жил опальный Солженицын…
Вскоре после начала занятий мы узнали о событиях в Чили, где 11 сентября 1973 года на военных радиочастотах было передано: «В Сантьяго идёт дождь» (Llueve sobre Santiago). Это был пароль к началу военного переворота, в результате которого было свергнуто правительство Народного единства Сальвадора Альенде, и к власти пришла военная хунта во главе с главнокомандующим сухопутными войсками генералом Аугусто Пиночетом. Переворот начался ранним утром, когда корабли ВМФ Чили, участвовавшие в совместных с ВМФ США манёврах «Унидес», проходивших у берегов Чили, обстреляли порт и город Вальпараисо. Высадившийся десант захватил город, штаб-квартиры партий, радиостанции, телецентр и ряд стратегических объектов. В 1998 году Агентство национальной безопасности США рассекретило документы по «проекту FUBELT» – целому ряду операций ЦРУ, направленных на свержение Сальвадора Альенде. В 6.30 мятежники начали обстрел и штурм президентского дворца «Ла Монеда» в Сантьяго с участием танков и авиации. Президент Альенде отказался сдаться. Когда фашисты ворвались во дворец, он выстрелил в себя из автомата Калашникова, подаренного ему Фиделем Кастро.
Стадионы Сантьяго путчисты превратили в концлагеря, где без суда и следствия пытали и расстреливали сторонников левых сил. Именно в таком концлагере был зверски убит известный поэт и музыкант Виктор Хара. Коваными сапогами ему раздробили пальцы рук – в отместку за его революционные песни, потом сломали руки, пытали током, а затем расстреляли, выпустив в него 34 пули.
Уже через несколько месяцев к нам в школу приехали чилийцы, молодые ребята, спасшиеся из пиночетовских застенков. Школьный актовый зал был набит битком, все сидели. Когда чилийцы запели Venceremos, сидевший рядом со мной Валя Юмашев шепнул мне: «Это же гимн, давай встанем!» И вот из всего зала мы двое встаём и начинаем подпевать. Сначала на нас смотрят как на сумасшедших, но потом и директриса Антонина Ивановна, и любимая завуч Эльза Алексеевна, и ученики встают и начинают петь. Мы с Валькой чувствовали себя так, как будто оказались в одном строю с товарищем президентом Альенде и мужественными защитниками революции.
Ровно через двадцать лет, такой же холодной осенью 1993 года, мы с Валей окажемся уже по разные стороны баррикад – он будет в свите Ельцина, подписавшего грубо нарушающий Конституцию Указ № 1400 и тем самым совершившего при поддержке США и российских военных государственный переворот по той же схеме, что и Пиночет. Точно так же, как в 1973 году в Сантьяго, озверевшая солдатня и омоновцы будут расстреливать из танков защитников Белого дома, насиловать их на превращенном в концлагерь стадионе «Красная Пресня», ломать им руки и ноги и волочить к расстрельной стенке.
В начале 2011 года страницы желтой прессы облетела сенсационная новость: основным владельцем делового центра «Москва-Сити», выросшего как из-под земли прямо напротив Белого дома, стал Валентин Юмашев! Если верить первоисточнику, экс-главе президентской администрации Юмашеву принадлежит половина башни «Imperia Tower». Более того: он приобрел еще 46 процентов компании «Сити» у своего зятя – миллиардера Олега Дерипаски, который считался владельцем ОАО «Сити», управляющего деловым центром и выступающего техническим заказчиком строительства дорог, энергосетей и коммуникаций. Владеет названными активами кипрский оффшор с говорящим названием «Valtania», то есть «Валя + Таня». Как поётся в песне Маши Васнецовой:
Я ходила, я искала
По могилам, по гробааааам!
Я скакала, я скакала
По костям, по костям!
И нашла, и нашла, и нашла-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а
Одуванчики, одуванчики
Любят девочки, любят мальчики.
Одуванчики, одуванчики
Где же ручки ваши и пальчики?!
Вот о чем думалось мне, когда я, глядя на построенный на костях безвкусный новодел, вспоминал тот школьный вечер и раздробленные пальцы Виктора Хары…
Вообще мы с Валькой очень дружили, особенно когда завучем в школе стал Олег Всеволодович Лишин – один из теоретиков поискового движения, человек очень известный и необычайно увлеченный. Вместе с ним мы создавали клуб «Дозор» – один из форпостов коммунарского движения в стране, понимая коммунарство как возрождение утраченных традиций комсомольцев 20-х годов, очищенных от формализма и показухи советской бюрократии застойных лет. Именно Лишин познакомил нас с легендарными руководителями странички «Алый парус» в газете «Комсомольская правда» Валерой Хилтуненом и Юрой Щекочихиным, и мы фактически уже с 9-го класса работали внештатными корреспондентами. Захаживали мы и на передачу «Ровесники» в Государственный Дом радиовещания и звукозаписи на улице Качалова. В записи этой передачи, которая выходила на Всесоюзном радио, участвовали старшеклассники, а вел ее Игорь Васильевич Дубровицкий. На праздники здесь устраивали танцы, и он приносил из соседней студии неплохие пластинки. Мне запомнилось, как на 8 Марта слушали альбом Led Zeppelin III с заглавной Immigrant Song.
Бывая у Вальки в Переделкино, где его мама выполняла обязанности секретарши и экономки в доме Лидии Чуковской, я обнаружил, что событием года здесь был вовсе не военный переворот в Чили. Здесь все вертелось вокруг подготовки к изданию рукописи Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Я частенько ездил в Переделкино вместе с Валей после уроков – десять минут через овраг до станции Матвеевская и еще столько же на электричке до станции Переделкино, а там прямо через кладбище мимо могилы Корнея Чуковского – и мы на месте. Зимой 1973/1974 года в доме Чуковской жил Солженицын, и я помогал Вале по хозяйству – в частности, за нами была заготовка угля в сарае. Углем тогда отапливались дома в поселке. Лидия Чуковская боготворила Солженицына и считала его своим духовным отцом. При этом он постоянно сидел в своей комнате в плетеном кресле около приёмника «Telefunken» и слушал «Голос Америки».
В декабре 1973 года в Париже вышел «Архипелаг ГУЛАГ». Первым об этом мне поведал Валя, глаза его светились от восторга. Я тогда не придал этому особого значения – меня больше занимало, где достать последний альбом Led Zeppelin «Houses of the Holy» того же 1973 года. А тюремно-лагерный фольклор представлялся мне чем-то вымученно пошлым. Другое дело сейчас. Сегодня Солженицына изучают в школах и называют русским классиком. А осенью 2018 года ему даже открыли памятник – в центре Москвы, недалеко от дома моего друга Валерия Юрьевича Киселёва, ныне секретаря Союза писателей России, полковника запаса, ветерана группы специального назначения КГБ СССР «Вымпел». Когда мы заговорили с ним о Солженицыне, он показал мне свою рукопись, которую начал задолго до этого, изучая творчество Солженицына в… тюремной камере. После некоторых раздумий я написал предисловие к этой рукописи «Очерк по итогам открытия памятника А.И. Солженицыну в Москве. Опыт художественного исследования в 2018 году писателя В. Киселёва книги Александра Исаевича Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ 1918–1956”» и опубликовал ее в газете «Завтра» под заголовком «Расколотый материк».
Как пишет Валерий Киселёв, «Солженицын и есть один из тех главных генералов, победивших Советский Союз. Генерал Идеологических войск. У меня с Александром Исаевичем … много общего, несмотря на полную, кажущуюся, несхожесть… Он и я воевали; он и я были в эмиграции за пределами России; он и я сидели в тюрьме; он и я писатели…»
Но Валерий Киселёв, как человек военный, да к тому же еще и чекист, сразу подмечает главную нестыковку в изложении Солженицына, который пишет: “Вооружённых наших соотечественников, поднявших оружие против своей Родины… было не менее 800 тысяч! 800 тысяч советских граждан входили в боевые организации, целью которых была борьба против советского государства…” А это означает одно: «На советское государство действительно напала внутренняя контрреволюция. И государство защищалось с помощью спецслужб НКВД, СМЕРШ и патриотически настроенных граждан, которых назвали обидным словом “сексот”. Может быть, надо было сдаться? Чего это вдруг государство решило защищаться… Да, и ещё по поводу количества всех репрессированных. Солженицын приводит какие-то невообразимые цифры – миллионы… А у меня засела в голове цифра из недавно раскрытых архивных данных: всех приговорённых к исключительной мере (расстрелу) за период с 1919 до 1953 года было 600 тысяч… Как вам такая цифра? Конечно, цифра огромная. Но – эта цифра с поля боя, где и одни, и другие воюют не на жизнь, а на смерть».
А чуть раньше Солженицын рассказывает о хорошем парне, с которым они вели долгие политические беседы в камере на Лубянке – Ю. Евтуховичем. Оказывается, этот друг-сокамерник – один из преподавателей школы абвера, трудился в ней аж два года и забросил в советский тыл сотни диверсантов: «Он – кто? Невинно репрессированный? Герой, заблудившийся за кого воевать? Ведь для таких, как Евтухович и ещё 800 тысяч явных врагов, власовцев, и строился ГУЛАГ – еще до нападения фашистов на СССР…»
Кроме того, «занятно, что Солженицын категорически отрицательно настроен против повести Михаила Шолохова “Судьба человека” (ниже я расскажу почему. – А. В.). Для всех нас известная история пленного Ивана Соколова и его побега… Так вот: Александр Исаевич говорит: “Чушь, выдуманная полностью галиматья, которой в СССР быть не могло… Ивана должны были посадить в ГУЛАГ и на этом – вся правда жизни…”»
В результате «главное различие моей позиции и позиции Солженицына – в том, что Александр Исаевич утверждает: “Сталин виноват в том, что, борясь за Советскую власть против шпионов и врагов, он заодно уничтожил тысячи невиновных, чтобы поймать и наказать одного реального врага!” Если это так, то это ужасно! А если на тысячу врагов было несколько случайных и невиновных?.. Поэтому книга из художественного повествования превращается в публицистику, исследование. И, следовательно, на первое место выходят факты, цифры, правда реальных событий, а не вымысел автора и тюремно-лагерный фольклор. Но автор “Архипелага” по-прежнему убеждает всех, что советский народ находился в большевистской неволе: в городе мол рабский труд на заводах и фабриках, в деревне – колхозный плен, трудодни, полный беспредел НКВДешников. Солженицын уверяет, что этот народ был готов взять в руки оружие во время войны с фашистами и восстать против советской неволи… Кстати, на это рассчитывал и Гитлер… Проблема в том, продолжает Солженицын, что Гитлер недостаточно опирался на предателей режима СССР. “Не разглядел! – говорит Солженицын, – а то бы Сталин проиграл…”»
Это уже измена. Личность Солженицына трансформируется настолько, что «во время войны против страшного врага у него в личных вещах органы госбезопасности находят тезисы планов Троцкого по свержению власти, рассуждения в письмах к товарищу, что нами управляют неправильно, жертвы огромные в войне… Ну кому, как не капитану артиллерии, со своей позиции недалеко от деревни Глупово виднее, как управлять фронтом и государством…»
Но оказалось, что позиции возле деревни Переделкино очень даже подходят, чтобы управлять государством. 12 февраля 1974 года Валя влетел в класс с дикими глазами и сходу сообщил мне, что Александра Исаича арестовали чекисты. А надо сказать, что, несмотря на нашу дружбу, он не знал, что мой отец работает в КГБ – более того, в непосредственном окружении Андропова. По словам Вали, прощаясь, Солженицын оставил ему свой «кожушок» – длинный овчинный тулуп до пят. Сразу после уроков мы бросились на электричку и до вечера по очереди надевали «кожушок», доехав в нем аж до Киевского вокзала и назад до Переделкино.
На следующий день, по словам Вали, «кожушок» упоминался в сообщении «Голоса Америки», который закончил свое посвящение Исаичу песней Окуджавы:
Потому что, виноват, но я Москвы не представляю,
Без такого, как он, Короля…
По моим наблюдениям, подлинным духовным лидером этого клубка диссидентов была Лидия Чуковская. Еще до высылки Солженицына, 9 января 1974 года, она была исключена из Союза писателей, на её публикации в СССР был наложен полный запрет. Этим событиям посвящена ее книга «Процесс исключения. Очерк литературных нравов», изданная в 1979 году в Париже, которую она писала вместе с мамой Вали Юмашева – Фаиной. В своём дневнике Чуковская так описывает происходящие в те дни события:
«30 декабря 73, воскр., среда. Гнусный год кончился великим событием: во Франции вышел “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына. Первые 2 тома. Что бы ни было дальше – великое событие совершилось.
Что теперь они сделают с А.И.? Лишат гражданства, вышлют?
А.И. страшно возбужден и счастлив. Ловит все передачи (Би-би-си, “Голос” и “Немецкую волну”). “Как они хорошо выбрали – главное: у немцев было 80 тысяч преступников и их судили, а русским не дали судить ни одного, хотя их было ¼ нации”.
В наших газетах чудовищная, невиданная, небывалая травля Солженицына за “Архипелаг”. “Литературный власовец”…
8 февраля, пятница, Переделкино. Хотела сегодня сесть за следующую главу книги, очень хорошо подготовленную мною и Финой (мамой Вали Юмашева. – А. В.).
Я спросила Ал. Ис., что он будет делать с прокуратурой, т. е. пойдет ли?
– Нет. Пусть они наденут на меня наручники и поведут. Сам не пойду.
10 февраля 74, воскр., Москва. Уезжала я с дачи в последний раз со странным чувством. <…>
Мы обнялись, как всегда – если встречаемся или прощаемся. Я вышла, уселась. И он, к машине, уже в своем кожухе (том самом. – А. В.). Помахали.
Пока этот человек рядом – счастье.
12 февраля 74, вторник, город. Вот и нет его рядом.
Увели.
Пришли Ю<лий> М<аркович>, Алик, еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка.
Би-би-си и “Немецкая волна” передали про увод в последних известиях. Затем откуда-то позвонили А<ндрею> Дмитриевичу (видно, дома дали здешний телефон). Он сказал хорошо – по-русски, а Таня записала и перевела на английский. Я сказала: “Давайте подпишем все”.
Потом Алик меня проводил домой – к Люше и Фине (т. е. к Валюше – Вале Юмашеву и его маме Фаине. – А. В.).
Вышлют ли его сразу без семьи за границу? Или на Восток, в лагерь?
Мне кажется, я умерла.
6 сентября 74, Переделкино. По радио: грядет книжка А.И. с разоблачениями Шолохова. Какой-то литературовед Д., который умер, произвел сравнение.
Я этой работы не знаю; уверена, что Шолохов не автор “Тихого Дона”…
Поглядим. Но мафия при Шолохове озвереет. Это им хуже, чем “Архипелаг”».
Ежегодно Лидия Чуковская в день рождения своего отца Корнея Чуковского во дворе их дачи в Переделкино устраивала праздник для детей, на который нередко приглашались артисты цирка. Однажды довольно крупному медвежонку что-то не понравилось и он, схватив одной лапой своего дрессировщика за шиворот, другой начал бить его по физиономии. Вспоминая тот случай, я сейчас жалею, что на месте дрессировщика оказался не Солженицын – но в любом случае, символ России в образе медведя продемонстрировал свое отношение к диссидентам.
Солженицын является, вне всякого сомнения, крёстным отцом всех предателей и разрушителей Советского Союза. Это следует хотя бы из того, что один из самых омерзительных изменников Родины, сотрудник «Фазотрон-НИИР» Адольф Толкачёв, продававший ЦРУ в 1979–1985 годах жизненно важные секреты нашей оборонки и нанесший накануне перестройки колоссальный урон Советскому Союзу, писал своим заокеанским кураторам: «Я могу только сказать, что значимую роль во всём этом сыграли Солженицын и Сахаров, хотя я с ними не знаком и прочитал только книгу Солженицына, опубликованную в «Новом мире». Какой-то внутренний червь стал мучить меня, что-то нужно было делать. … Основываясь на некоторых фактах, у меня сложилось впечатление, что я предпочёл жить бы в Америке. Это одна из главных причин, почему я предложил вам своё сотрудничество». В результате Толкачёва расстреляли, а Солженицыну поставили памятник…
После школы я поступил в МГУ, а Валя так и продолжал писать на молодежные темы то в «Комсомолке», то в «Комсомольце», постепенно переключаясь на угарную в те годы тему секса в среде комсомольцев. Но чья-то невидимая рука двигала его вверх по карьерной лестнице – сначала в отдел писем «Огонька», а затем и в кресло зам. главного редактора. В 1986 году главным редактором «Огонька» стал Коротич. Как говорится на сайте журнала, «с его приходом журнал повернул на 180 градусов. Трудно в мировой истории вспомнить издание, которое оказало бы на политическую жизнь страны такое же сильное влияние, как “Огонёк” эпохи перестройки. Разоблачения (т. е. ложь и клевета на советскую власть. – А. В.) стали культовым жанром всей журналистики. Начинал эту эпопею журнал “Огонёк”… С ним связана эпоха “гласности”, смена политической формации, крах советской власти – сначала в умах людей, а потом и в реальной жизни». Итогом этой деятельности стало то, что в феврале 1989 года Лидия Чуковская была восстановлена в Союзе писателей, а годом позже Солженицыну вернули советское гражданство.
В мае 1990 года председателем Верховного Совета РСФСР избирается Ельцин. И вот тут Валя использует тот же приём, что и Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны»: позвонив по спецсвязи из кабинета Коротича Ельцину, он вскоре по заданию редакции навещает Солженицына в США, а тот рекомендует Валентина Юмашева как талантливого писателя и своего духовного воспитанника Ельцину в качестве личного секретаря. После этого в декабре того же 1990 года Солженицын получает от Ельцина Государственную премию РСФСР за «Архипелаг ГУЛАГ». История пошла вспять.
После государственного переворота, совершенного Ельциным в 1993 году, и расстрела здания Верховного Совета Российской Федерации, Солженицын в мае 1994 года триумфально возвращается через Владивосток из США в Россию. Через некоторое время после этих событий я зашел к Вале в «Огонёк». У меня были документы на имя представителя крупной немецкой фирмы. Валя, видимо, истолковал это по-своему и сразу заявил мне, что он только что из Кремля, где они с Ельциным встречались с концерном «Бертельсман» и продали им свои мемуары «Записки президента» за полмиллиона долларов (по тем временам внушительная сумма).
«Так вот как были оплачены государственный переворот и расстрел Белого дома», – подумалось мне тогда.
Дело в том, что я неплохо знаю историю Германии и ее властные структуры. А штаб-квартира медиа-концерна «Бертельсман», который управляется международным фондом Bertelsmann Stiftung, как раз и расположена в Германии. Франк Бёкельман и Вольфганг Либ считают, что фонд фактически занимается «приватизацией политики» на глобальном уровне, покупая чиновников, политиков и партийных функционеров по всему миру и формируя из них частную институциональную власть богатства – господство собственников, то есть олигархию. Этот вид гражданского общества известен со времен Платона и называется тимократией (др. – греч. τῑμοκρᾰτία, от τῑμή «цена, честь» + κράτος «власть, сила»), которая не только усиливает неравенство между богатыми и бедными, но и вообще исключает большинство населения из политического процесса. Проще говоря, горстка сверхбогатых людей, кровно заинтересованных в войнах, чтобы постоянно получать неограниченный доступ к ресурсам сырья и рынкам сбыта, решает, где на земле будут царить достаток и процветание, а где будет гореть земля и литься кровь – как, например, в Ираке, Югославии, Сирии или Донбассе. Не зря еще в 1963 году английский писатель-экзистенциалист Джон Фаулз, последователь Сартра и Камю, писал: «Я просто в отчаянии… В отчаянии оттого, что людям в этом мире не хватает сочувствия, любви, здравого смысла. Оттого, что кто-то может запросто рассуждать о возможности сбросить ядерную бомбу, не говоря уже о том, чтобы отдать приказ ее сбросить. Оттого, что нас, неравнодушных, всего лишь горстка. Оттого, что в мире столько жестокости, подозрительности и злобы. Оттого, что большие деньги могут превратить абсолютно нормального молодого человека в злого и жестокого преступника».
В середине «святых» 90-х, открыв как-то журнал «Профиль», я с изумлением прочитал, что главным царедворцем и серым кардиналом Кремля является Валентин Юмашев – глава администрации Ельцина, который характеризуется как новый… Распутин! Пожалуй, только теперь я понял скрытый сакральный смысл тех странных метаморфоз, которые происходили со мной при первой встрече с Валькой.
Не так давно на заседании Клуба ветеранов внешней разведки зам. главного редактора «Российской газеты» и историк спецслужб Николай Михайлович Долгополов рассказал, как его незадолго до своей внезапной отставки в 1999 году вызвал к себе тогдашний Председатель Правительства России Евгений Максимович Примаков: «Ты знаешь, Коля – у нас плохие дела. Судя по всему, доживаем здесь последние дни. Нужно срочно сделать интервью. Сможешь?» Вскоре так оно и вышло – подтверждением этого стала знаменитая фраза Ельцина: «Не так сели». Долгополов вновь приезжает к Примакову, заходит в кабинет – мол, как же так, ведь вы с вашим первым вице-премьером подняли за девять месяцев страну, как она не поднималась с 1991 года. Примаков отвечает: «Забудь об этом, давай о том, что надо делать, какие планы». В общем, по словам Долгополова, получилась большая беседа, которая на следующий день вышла в «Труде». Вечером того же дня Примакова снимают с должности премьера. И уже спустя много лет Долгополов снова спросил его: «Евгений Максимович, расскажите, почему всё произошло именно так, как Вы предсказывали? Как Вы узнали об этом заранее, каковы были Ваши ощущения?» Примаков, подумав, ответил: «Окружение Бориса Николаевича боялось, что я стану президентом. Ельцин в то время был тяжело болен, не смог оценить ситуацию – и я его в этом не виню. Потому что давили на него самые близкие ему люди – самые близкие, семейка. Они нашептывали ему что-то такое, говорили про меня. И решение, которое он принял, было решением нездорового человека – и я его не осуждаю за него. Но и радости оно мне тоже не доставило».
Близкими людьми, давившими на нездорового президента, были Таня и Валя – дочь Ельцина Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев, бывший глава его администрации. В самом деле, к тому времени всей стране уже была известна формула ельцинской власти: Валя + Таня. А в 2002 году Татьяна Дьяченко и Валя Юмашев сочетались законным браком. Отныне две самые влиятельные фигуры ельцинского периода российской истории, чья дружба переросла в нечто большее гораздо раньше, стали официально жить вместе, по-прежнему сохраняя изрядное влияние на политику и экономику России вместе со всем своим окружением вроде Дерипаски и Абрамовича, с которыми их можно постоянно видеть по всему миру. Примечательно, что именно это семейство олигархических политиков настояло в августе 1999 года на назначении премьер-министром и официальным преемником Ельцина Владимира Владимировича Путина. А тот в прошлом году назначил своим советником Валю Юмашева – ученика и последователя Александра Исаевича Солженицына. После этого ближе к концу года в самом центре Москвы открыли памятник самому Солженицыну. Первыми цветы к его подножию возложили вдова писателя и президент России Владимир Путин…
А где живу? В простом обычном доме —
Простом своем особняке,
Простом своем особняке,
Что на Москве стоит реке.
Припев:
А без меня, а без меня
Там ничего бы не стояло,
Там ничего бы не стояло,
Когда бы не было меня.
А что я ем? А ем я осетрину —
Простую русскую еду,
Простую русскую еду,
Её ловлю в своём пруду.
Припев:
А без меня, а без меня
Вода бы рыбы не давала,
Вода бы рыбы не давала,
Когда бы не было меня.
А с кем живу? Живу с своей женою —
Простою русскою женой.
Простою русскою женой,
Почти «владычицей морской».
Припев:
А без меня, а без меня
Она не стала бы владыкой,
Она не стала бы владыкой,
Когда бы не было меня.
Весной 2012 года, во время проведения сложных изысканий и специальных монтажных работ с применением вертолётов в горном кластере сочинских Олимпийских игр, мы каждое утро проезжали мимо кабака с загадочным названием «Крутые яйца», расположенного на выезде из Красной Поляны. Сейчас этого названия уже нет, а тогда Олимпийский бог с «крутыми яйцами» стал для нас буквально культом, поскольку от него зависела погода в горах – а следовательно, и наша жизнь. Каждый из нас, проезжая, мысленно обращался к нему, чтобы он «да не растлити безгодною мокротою, и мрачным злорастворным воздухом, и темною мглою, землю и нищих людей Своих». Но то ли бог наш, как у Ницше, умер, то ли мы не так молились – во всяком случае, толку от этого было мало, и каждый день, возвращаясь на базу вымокшими до нитки, сил оставалось только на то, чтобы снять мокрое снаряжение и развесить его в сушилке.
И вот однажды под вечер – как раз незадолго до этого прошли выборы президента России, которым после Медведева вновь стал Владимир Путин – мы возвращались после трудного дня с перевала Аибга на базу. В районе Красной Поляны у кабака «Крутые яйца» мы пропускали президентский кортеж. Сонно взглянув на ряды мигалок, я почти невольно начал считать: «Рас-путин … Два-путин … Но третий, третий – кто же будет третьим?» – бормотал я во сне. И вдруг: «Третий, третий – я шестой, я шестой! Ответьте шестому, как слышите – приём», – назойливо раздавалось по рации. – «Третий, третий…»
Третий, где ж ты? Отзовись, ну где ж ты?
Я, может быть, издохну в час ночной,
А ты опять куда-нибудь уедешь
На машине с красной полосой.
Ах, где ж ты, друг, ку-ку… Наш третий друг, ку-ку?
На машине с красной полосо-о-о-о-й…
Мы пробивали сейсмопрофиль в районе будущей бобслейной трассы. Шёл дождь со снегом, ноги увязали в глинистой каше. Перед тем как начать «палить», то есть взрывать, я дал команду охране, и шоссе на Роза-Хутор перекрыли.
– Trigger frei, – привычно скомандовал я.
– Angekommen! – ответили по связи немцы.
Вдруг из остановившегося неподалёку лимузина кто-то окликнул меня.
– Здравствуй, Андрюша. Я, признаюсь, не ожидала увидеть тебя таким. Неужели ты у власти ничего не заслужил лучшего, чем рыться в земле. Я думала, что ты давно уже топ-менеджер, депутат или что-нибудь в этом роде. Как это неудачно у тебя в жизни сложилось, – заговорила она, идя рядом со мной.
Я вскинул тяжелую ручную лебедку на плечо и зашагал. И лишь пройдя несколько шагов, ответил:
– Моя грубость куда легче вашей, госпожа Татьяна, с позволения сказать, вежливости. О моей жизни беспокоиться нечего, тут все в порядке. А вот у вас жизнь сложилась хуже, чем я ожидал. Тогда ты была лучше, не стыдилась руки рабочему подать. А сейчас от тебя нафталином запахло. И скажу по совести, мне с тобой говорить не о чем…
…Проснулся я оттого, что двухметровый Йозеф («Зепп») Цвишенбрюггер, знаменитый егерь из Южного Тироля, который в свои 70 лет даст фору любому молодому альпинисту – отец Зеппа, кстати, воевал на этих же перевалах в составе горнострелковой дивизии «Эдельвейс» – тряс меня за плечо: «Aufstehen!» Оказалось, что я заснул, президентский кортеж давно проехал, и мы уже были почти в лагере.
А до войны – вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен, —
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою.
Отставить разговоры!
Вперед и вверх, а там…
Ведь это наши горы,
Они помогут нам!
Ты снова здесь, ты собран весь —
Ты ждешь заветного сигнала.
А парень тот – он тоже здесь,
Среди стрелков из «Эдельвейс», —
Их надо сбросить с перевала!
Отставить разговоры
Вперед и вверх, а там…
Ведь это наши горы,
Они помогут нам!
В феврале 2014 года я получил от Зеппа такое письмо:
«Lieber Andrey!
Über die großartigen Winterspiele in Sotschi, will ich Deiner Nation ein großes Lob aussprechen. Die Eröffnung und die Abschlußfeier waren beeindruckend! Die ganze Organisation hat hervorragend geklappt. Ich bin etwas stolz, daß ich bei der Vorbereitung dabei sein konnte, und so Sotschi kennenlernte.
Viele Grüße an Timor, Alexander. Besonders herzliche Grüße an Dich – lb. Andrey sendet
Josef Zwischenbrügger,
Bozen, Südtirol».
«Дорогой Андрей!
Я хочу высказать большую похвалу твоей нации за великолепные Олимпийские игры в Сочи. Открытие и закрытие были восхитительны. Вся организация получилась прекрасно. И я чувствую гордость за то, что и я участвовал в их подготовке и познакомился таким образом с Сочи.
Большой привет Тимуру, Александру, а самые сердечные пожелания тебе – дорогой Андрей – посылает
Йозеф Цвишенбрюггер,
Боцен, Южный Тироль».
С тех пор минуло еще четыре с лишним года. Многим даже показалось, что началась совсем другая эпоха – крымнашенская. Эра если не милосердия, то уж точно патриотизма. Но вот 22 июня 2018 года, в день траура и скорби, на сайте Кремля появилось распоряжение о назначении Валентина Юмашева советником президента Путина…
Ну что же, «распутица» для России – дело привычное.
Эх, дороги…