Незваный гость

Дэшил Хэммет Незванный гость

Когда свет, проникавший сквозь решетку единственного окна под потолком, настолько ослаб, что уже нельзя было разбирать надписей, нацарапанных прежними обитателями камеры, человек, убивший Дэна Одамса, встал с койки и подошел к зарешеченной двери.

— Эй, караульный! — крикнул он, и возглас эхом отразился от противоположной стены…

В караулке отодвинули стул. Затем послышались приближающиеся звуки размеренных шагов, и в коридоре перед входом в камеру появился дежурный полицейский — «джинго». [ «Джинго» — презрительная кличка выходцев из Англии.]

— Я должен сообщить вам кое-что, — вполголоса сказал заключенный.

— Говори, да побыстрее, — ответил караульный и подошел поближе к решетке двери. — В караулке никого нет, и я не могу надолго отлучаться оттуда.

При свете угасающих сумерек караульный увидел вдруг обнаженный ствол короткого револьвера в руке заключенного. Ствол был направлен на полицейского. Тот не стал ждать традиционной команды и сам поднял руки на уровень ушей.

— Кругом! — скомандовал заключенный. — Спиной к двери!

Как только полицейский прислонился к дверной решетке спиной, рука заключенного полезла к нему под мышку и вытянула из кобуры револьвер.

— А теперь отопри дверь!

Полицейский повернулся, позвенел ключами, и дверь камеры открылась. Теперь в руке заключенного блестел револьвер полицейского; он отошел вглубь камеры и стволом револьвера поманил полицейского за собой.

— На кровать! Лицом вниз!

Караульный подчинился. Человек, убивший Дэна Одамса, наклонился и резко ударил полицейского рукояткой его же револьвера по затылку. Тот конвульсивно дернулся и потерял сознание.

Заключенный тщательно осмотрел стражника, забрал деньги, табак, курительную бумагу. Взял и кобуру. Уходя, он запер дверь камеры.

Караульное помещение и в самом деле было пусто. На столе лежали две пачки табака, спички, пистолет и кучка патронов. Заключенный забрал оружие, снял с вешалки шляпу, которая оказалась ему велика, и надвинул ее на уши. Он надел также чересчур узкий и длинный для него дождевик и вышел на улицу.

Глубоко посаженные глаза, которые из-за отсутствия бровей напоминали глаза животного, внимательно осмотрели четыре близлежащих блока домов и дощатые тротуары вдоль них. Поблизости стоял десяток автомашин, но нигде не было видно ни одной лошади.

На первом же углу он свернул на боковую улочку, по которой можно было выйти на старую заброшенную дорогу. Под навесом позади бильярдной он заметил четырех лошадей; тут же на крюках висели уздечки и седла. Он выбрал крепкую, выносливую серую лошадь (на бездорожье Монтаны скорость не имела решающего значения), оседлал ее и повел под уздцы к старой дороге. Затем вскочил в седло и показал этим проклятым «джинго» спину.

Немного позже он вытащил из кармана оружие, которым так напугал полицейского: это был всего лишь кусок мыла, обернутый в серебряную бумагу от сигаретных пачек. Он сорвал фольгу, смял мыло в лепешку и выбросил его.

Небо наконец прояснилось, и показались звезды. По ним всадник определил, что выбранная им дорога ведет на юг. Немилосердно погоняя лошадь, он всю ночь ехал по мокрой и вязкой дороге. К рассвету лошадь выдохлась. Пришлось сделать привал.

Около полудня он снова оседлал лошадь и продолжил свой путь. Дорога шла вдоль долины. Вскоре появились столбы с телефонной линией. Тогда он выбрался из долины, обогнул ранчо, к которому тянулись провода, и вновь выехал на ту же дорогу.

Перед самым вечером счастье изменило ему. Не встречая уже больше часа телефонных линий, он потерял бдительность. Проезжая по гребню холма, он вдруг оказался среди нескольких зданий, к которым тоже, хотя и с другой стороны, тянулся телефон.

Человек, убивший Дэна Одамса, неспешно вернулся назад и поднялся на следующий холм. Однако, едва он стал спускаться, из кустов раздался выстрел.

Он наклонился вперед, так, что его лицо уткнулось в гриву, и что есть силы стал колотить лошадь руками и ногами.

Раздался еще один выстрел. Лошадь рухнула. Он успел выскочить из седла и скатиться со склона. Высокая трава и кусты скрыли его. Затем пополз вокруг холма. Выстрелов больше не было.

Он изменил направление и на своих коротких ногах поплелся туда, где на фоне свинцового неба поднималась гора Пестрый тигр — огромная темно-зеленая сидящая кошка с грязными белыми полосами на боку. В складках и трещинах гор еще лежал снег.

При падении с лошади он сломал предплечье, обломок кости вышел наружу. Некоторое время перелом не причинял особенного беспокойства. Но потом вдруг он ощутил резкую боль. Кровь текла по руке и заливала измазанную глиной ладонь. Он распахнул полу плаща, разорвал рубаху и перетянул плечо. Потом стал подниматься по ближайшей дороге, ведущей вверх, к Пестрому тигру, с трудом пробираясь через липкую и вязкую грязь.

В нескольких милях впереди он заметил домики. Со вчерашнего обеда у него во рту не было ни крошки. И хотя он не видел больше явных признаков преследования, все же не решался попросить где-либо еду.

У развилки долины приютилась обветшалая некрашеная хижина. Над ее крышей неподвижно застыло тяжелое облако дыма, нисколько не уменьшавшееся от продолжавшего моросить дождя. Надворные постройки выглядели еще печальнее. Но отсутствие телефонной линии, ведущей к этой жалкой хижине, делало ее в глазах беглеца прекраснее, чем любое из творений знаменитейших зодчих.

В течение часа он наблюдал за хижиной, лежа на склоне холма.

Дважды во двор выходила женщина. Она была невысока, одета в серое застиранное платье. Возраст трудно было определить из-за сплошной пелены дождя.

Потом вышел с охапкой дров мальчик лет десяти-двенадцати и сразу же вернулся в дом.

Беглец отошел от дома подальше, обогнул его, спустился с холма в другом месте и стал осматривать хижину сзади. Затем осторожно приблизился. Его поступь была тяжелой, ноги почти не сгибались; однако, надо заметить, покрытый трехдневной щетиной и слоем грязной глины тяжелый подбородок отнюдь не говорил о слабости его обладателя.

Прежде чем войти в хижину, он обследовал надворные постройки. Это были жалкие сараи, едва скрывавшие от непогоды убогую кобылку и нехитрый крестьянский скарб. Нигде не было видно ничьих следов, кроме тех, которые оставили женщина или мальчик.

Беглец пересек двор и подошел к домику. С его левой руки на мокрую землю с размеренностью часового механизма падали капли крови. Он заглянул в окно и сквозь измазанное грязыо стекло увидел женщину и мальчика, которые сидели на кровати лицом к двери.

Мальчик побледнел, когда беглец резко распахнул дверь и вошел. Худое блеклое лицо женщины не выразило даже удивления. Оно лишь показало, что приход чужака не остался незамеченным. Какое-то время пришедший не двигался с места. Невысокий, отяжелевший, с массивными приподнятыми плечами, стоял он в дверях, словно гротескная глиняная статуя.

Одежду и волосы трудно было разглядеть под слоем глины. Виднелась лишь часть лица. Но револьвер полицейского, который он держал в руке, был сухим и чистым.

Его взгляд обвел комнату: две кровати у свежеотесанных боковых стен, простой четырёхугольный стол, тут и там поваленные стулья, обшарпанный шкаф, потертый чемодан, несколько крючков, на которых висели мужские и женские траурные одежды; куча обуви в углу и, наконец, открытая дверь, ведущая за перегородку, в кухню.

Он подошел к кухонной двери. Женщина следила за ним взглядом. За перегородкой было пусто.

— Где твой муж? — обернулся он к женщине.

— Оставил меня.

— Когда он вернется?

— Он не вернется. — Спокойный, без всякого выражения голос женщины, казалось, смутил беглеца.

— Что это значит? — спросил он.

— Это значит, что он сыт крестьянской работой по горло.

Беглец задумчиво сжал губы. Затем направился в угол, заваленный обувью, где были и две пары мужских сапог, поношенных, но сухих, не замазанных глиной. Он сел на пол, переобулся, затем снова поднялся, сунул револьвер в кобуру и с трудом стянул с себя намокший плащ.

— Дай мне поесть.

Женщина безмолвно встала и направилась в кухню. Беглец знаком велел мальчику тоже пройти в кухню и стоял в дверях, пока женщина готовила кофе, нарезала ветчину и яблочный пирог. Затем все трое вернулись в комнату. Женщина поставила еду на стол и вместе с мальчиком снова уселась на кровать.

Беглец проглотил еду не глядя.

Он старался лишь не упустить из виду дверь, окно, женщину и мальчика. Револьвер он положил на стол рядом с тарелкой. Комки глины падали с его волос, лица, рук в тарелку, но он не обращал на это внимания.

Утолив голод, он скрутил цигарку и закурил. Левая рука почти не сгибалась. Женщина, казалось, только теперь заметила кровь.

— Ты изойдешь кровью… Пусти-ка меня, — сказала она и подошла к нему. Он недовольно посмотрел на женщину; этот взгляд выражал крайнюю усталость и истощение; однако он откинулся, сидя на стуле, распахнул одежду и обнажил рану. Она принесла воду, обмыла и перевязала больное плечо. Никто не проронил ни слова, пока она вновь не уселась на кровать. Тогда он спросил:

— Был у тебя кто-нибудь в последние дни?

— Нет. Вот уже шесть или семь недель я никого не видела.

— Далеко ли до ближайшего телефона?

— Восемь миль вверх по долине. У Нобелей.

— Есть у тебя еще лошади?

— Нет. Только одна.

Он тяжело поднялся, подошел к шкафу, вытащил ящики и перерыл их. Обнаружил револьвер и взял его. В чемодане не нашлось ничего. На стене под одеждой висело старое ружье. В постели оружия не оказалось.

Он взял с одной из кроватей два одеяла, вскинул на плечо ружье и свой плащ. Идя к к двери, он шатался.

— Я посплю немного, — сказал он заплетающимся языком, — там, в хлеву, где кобыла. Но я буду иногда заходить. И я не желаю, чтобы кто-то исчез за это время из дома. Понятно?

Она кивнула и тотчас предложила:

— Если кто-нибудь придет, разбудить тебя, пока он не увидел?

В его сонных глазах мелькнуло оживление. Он вернулся в комнату, подошел совсем близко к хозяйке, лицо к лицу, и попытался заглянуть в самые ее глаза.

— На прошлой неделе я угробил одного парня из «джинго», — сказал он наконец. Его голос звучал спокойно, ровно и монотонно — чтобы они оба восприняли сказанное достаточно серьезно. — Это была честная драка. Он ударил меня в плечо, а потом я убил его. Но он из этих «джинго», а я — нет. И я не стал ждать худшего, сбежал, пока меня не вздернули. И я не хочу, чтобы меня вернули и повесили. Я также не собираюсь пробыть здесь долго, но пока я здесь…

Женщина снова кивнула. Он предостерегающе взглянул на нее и вышел.

Он привязал лошадь в углу сарая и расстелил одеяла. Затем улегся с полицейским револьвером в руке и тотчас уснул.

… Проснулся он под вечер. Все еще шел дождь. Прежде чем войти в дом, он внимательно осмотрел двор и окружающую местность. Ничего подозрительного не было видно.

Женщина за это время успела подмести и в комнате, надеть чистое платье, которое от многочисленных стирок стало бледно-розовым, и причесаться. Когда он вошел, она была занята шитьем, но подняла глаза; ее лицо казалось теперь не столь бледным, как раньше.

— А где мальчишка? — спросил он.

Она показала пальцем через плечо:

— На холме. Следит оттуда за долиной.

Он кивнул головой и вышел. Сквозь дождь был виден силуэт мальчика. Тот лежал на холме под кедром и смотрел на восток. Мужчина вернулся в дом.

— Как твое плечо? — спросила женщина.

Он попытался поднять руку. Плечо болело.

— Немного лучше. Собери мне еды в дорогу. Пора двигаться дальше.

— Не дури, — спокойно возразила она, но тем не менее направилась в кухню и сделала сверток с едой. — Лучше оставайся здесь, пока твое плечо не заживет и ты сможешь идти дальше.

— Здесь я слишком близко к «джинго».

— По этой грязи тебя трудно преследовать. Даже лошадь не пройдет, не говоря уже об автомобиле. Разве ты не понимаешь, что никто не станет гнаться за тобой пешком, даже если узнает, где ты? И потом, здесь дождь не замочит твое плечо. — Она наклонилась, чтобы поднять что-то с пола. Под тонким светло-розовым платьем четко обозначились груди, спина, бедра. Когда она выпрямилась, их взгляды встретились. Она опустила глаза и покраснела. Рот ее слегка приоткрылся.

Мужчина прислонился к дверному косяку и толстым пальцем провел по измазанной глиной бороде.

— Может, ты и права, — проговорил он.

Она отложила приготовленный было сверток с едой, достала из угла ведро, трижды сходила к колодцу и наполнила котел, стоявший на плите. Все это время он продолжал стоять в дверях и следить за ней. Потом развела огонь, вернулась в комнату, вынула из шкафа белье, голубую рубаху и пару носков, сняла с крюка серые брюки. Все это она сложила на стул в кухне. Затем вернулась в комнату и закрыла кухонную дверь.

Пока мужчина раздевался и мылся, он слышал, как она негромко напевает. Он дважды подходил к двери и заглядывал в щель: всякий раз он видел, что она сидит на кровати, склонившись над шитьем. Лицо ее все еще было красным.

Он уже вымылся и сунул одну ногу в штанину, когда ее пение прекратилось. Здоровой рукой он тотчас схватил со стула револьвер и бесшумно подкрался к двери, волоча за собой по полу брюки. Затем прислонился к стене и заглянул в щель.

В дверях хижины стоял высокий молодой человек в блестящем от воды дождевике. В руках у него было двухствольное ружье, оба ствола которого, словно два зловещих глаза, были направлены на дверь кухни.

Беглец поднял свой револьвер и взвел курок с автоматизмом, выдававшим давнюю привычку обращения с оружием. В этот момент распахнулась задняя дверь кухни:

— Бросай оружие!

Беглец, обернувшийся на скрип двери, оказался лицом к противнику еще до того, как услышал этот приказ.

Два револьвера выстрелили одновременно.

Но когда беглец оборачивался, его ноги запутались в брюках, которые он успел надеть лишь на одну ногу. Он споткнулся и упал на колени. Пуля беглеца просвистела над плечом противника, стоявшего в дверях. Пуля его противника пробила дыру в стене на дюйм выше головы беглеца.

Стоя на коленях, беглец выстрелил снова. Его противник в дверях зашатался и упал. Когда он поднялся, беглец опять положил палец на курок, но в этот момент из дверей хижины раздался выстрел из ружья. Беглец удивленно поднялся на ноги, постоял секунду и рухнул на пол.

Молодой человек с дымящимся еще ружьем подошел к своему союзнику, который прислонился к двери и держался рукой за бок.

— Он ранил тебя, Дик?

— В мякоть. Думаю, что неопасно. А ты убил его, Боб?

— Нет. Но я попал ему в спину.

Женщина тоже вошла в кухню.

— Как дела у Будди, Боб?

— С мальчиком все в порядке, миссис Одамс, — смеясь, заверил ее Боб. — Но он совсем выдохся, пока бежал по этой грязи. Мать уложила его в постель.

Человек, лежавший на полу, вздохнул и открыл глаза. Миссис Одамс и Боб опустились возле него на колени, но он лишь отмахнулся, когда они хотели осмотреть рану на спине.

— Бесполезно, — проговорил он. Кровь капала у него изо рта. — Оставьте меня в покое. — Затем его глаза остановились на женщине. — Ты… ты… жена… Дэна Одамса?

В ее ответе прозвучало гордое упрямство:

— Да. Жена.

Лицо умирающего даже не дрогнуло. Он лишь бросил взгляд на холм, где по-прежнему виднелась хрупкая фигурка мальчика.

— Чучело? — с напряжением спросил он.

Она кивнула. Человек, убивший Дэна Одамса, отвернул голову в сторону и сплюнул кровь. Затем снова уставился на нее.

— Ловкая женщина, — довольно внятно успел он произнести и испустил дух.