НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 12

Каждое событие, большое или малое, меняющее судьбы человечества или отношения соседей по лестничной клетке, каждое событие кто-то замечает первым. Первым говорит «смотрите!» или «ах!» или что-нибудь в этом роде.

Трехлетняя Вика, возвращаясь с родителями домой из Зоны Нетронутой Природы, съежилась, подтянула колени к подбородку, передернула плечами и жалобно сказала:

— Ой, мама…

Девочка заболела вечером. Глубокой ночью скорая помощь доставила в центральную клинику одного за другим еще нескольких больных с весьма странными симптомами. Утром, после сто шестнадцатого случая, неведомая медицине болезнь была названа в теленовостях «синдромом Вики». Когда солнце было близко к зениту и взволнованные граждане спешили домой с работы, все больничные койки в мегаполисе были заняты. Страдающих «синдромом Вики» перестали госпитализировать.

Признаки заболевания, которые публично огласил в вечерних известиях Главврач, были уже знакомы каждому. Легкий озноб, покраснение носа и ушей и, наконец, крохотные бугорки на поверхности кожи, напоминающие пупырышки на теле ощипанного гуся.

Директор города расстегнул запонку, закатал рукав, провел рукой от локтя до кисти. «Началось», — подумал он, но без тревоги, а скорее с чувством обреченности, смешанным в то же время с какой-то неосознанной гордостью, что вот он, Директор, со всеми явными признаками «Вики», останется здесь, у себя в кабинете, и, если придется лечь в больницу, он ляжет последним. А потом он забыл о своем недомогании, потому что пришел Главврач со сводкой в руках, положил ее на стол, вздохнул и, конечно, не сказал ничего хорошего.

— Худо, Директор. Уже сорок семь тысяч зарегистрировано. Такого не было и в ноль тридцать пятом, во время вспышки эпидемического паротита… Но тогда у нас хоть что-то было — ну, ихтиоловая мазь хотя бы. А сейчас… Словом, чем эту заразу лечить, я не знаю.

Директор видел, как подрагивают руки Главного, видел проклятые пупырышки в вырезе его рубашки и прикидывал, кто в эти смутные дни заменит Врача, если и он свалится. Только бы этого не случилось…

— Нет, Директор, пока без летальных исходов. Но у многих госпитализированных «Вика» прогрессирует. Насморк, в горле першит, трясет их, бедняг, — уныло закончил Главврач и откашлялся в кулак.

— А что твои светила?

Главный, порывшись в портфеле, вытащил вчерашний номер «Будь здоров!» и отчеркнул ногтем два заголовка. «Не верю я этому» — гласил первый. «Даже если эти факты в какой-то мере соответствуют действительности, то речь идет о редкой аномалии», — писал профессор мединститута. «Ничего удивительного, — возражал другой заголовок. — Любое, даже самое безобидное, вещество при чрезмерном его потреблении способно вызвать необычную ответную реакцию организма…» Директор передернул плачами — скорее от раздражения, чем от озноба, — и позвонил Секретарю:

— Зови всех главных, да побыстрее!

Совещание было недолгим. Все свелось к трем предложениям, Запросить соседний мегаполис: у них как будто с полвека назад был случай массовой аллергии. Запретить въезд и выезд граждан, Сократить рабочий день. С первыми двумя предложениями согласились все, на последнее Экономист наложил вето.

Директор снова остался один. Силясь сдержать озноб, он довольно долго просидел за столом. Секретарь не соединял его даже с самыми настойчивыми просителями. За это время он не притронулся к стопке писем, не подписал ни единой бумаги. Он ровным счетом ничего но делал, потому что просто не знал, что ему делать. А озноб усиливался с каждой минутой, и Директор попросил горячего чая.

Секретарь поставил дребезжащий поднос на тумбочку и долго пристраивая на углу стола чашку, сахарницу, блюдечко с вареньем, передвигал папки, карандаши, стопки газет. Так он возился до тех пор, пока Директор сурово не поглядел на него. Поглядел — и изумился: поверх розовой рубашки и светло-серых брюк юноша был обмотан чем-то плотным, оранжевым, цветастым. Закутанный наподобие кокона, он выглядел очень забавно. Директор совсем развеселился, когда в оранжевой ткани узнал портьеру из своей приемной.

— В общем немного помогает, — смущенно пробормотал Секретарь. — Ты сам попробуй… Может электризация какая, вроде лечебного белья… А?

Директор засмеялся и махнул рукой. Но когда дверь за Секретарем закрылась, он, помедлив, стянул со стола заседаний суконную скатерть и набросил ее на плечи, Несколько минут простоял, не шевелясь, придерживая расползающиеся концы скатерти подбородком. И почувствовал — стало легче.

Тогда он взял коробочку со скрепками, достал одну, разогнул ее и, с трудом проколов толстую ткань, закрутил проволочку у подбородка. В таком нелепом виде, смущаясь и испытывая в то же время непонятное блаженство, Директор бочком проскочил в приемную, спустился по лестнице и приоткрыл парадную дверь.

Директор не выходил из кабинета уже сутки. Он представлял себе город в дни трагедии иным — пустынным, безлюдным, притихшим. Однако по мягким плитам центральной площади шли люди; их, правда, было не так много, как обычно в этот час, но все же ничто не напоминало пустыню. И что больше всего поразило Директора — многие из них, точно так же, как он сам, были обернуты в скатерти или же в занавеси, в чехлы для транспортных кресел, в ковры. Наконец в некоторых особенно пушистых одеяниях он с удивлением узнал куски зеленых хлорбархатных газонов, которые год назад завезли в мегаполис. И сразу же, переведя взгляд на газоны, заметил на них многочисленные проплешины.

— Народная медицина, Директор, — услышал он за спиной голос и, обернувшись, увидел улыбающегося Секретаря. Директор ничего не ответил, расправил складки скатерти и вышел на залитую солнцем площадь.

И снова почувствовал озноб.

Сделав несколько шагов и повернув за угол. Директор увидел возле ступеней городского Театра комедии и трагедии на Малой Исторической открытое пламя. Настоящее открытое пламя, как в старинной кинохронике. Это зрелище было настолько ошеломляющим, что у Директора перехватило дыхание. Какие-то неровные куски то ли пластмассы, то ли дерева потрескивали, охваченные изгибающимися язычками огня. Несколько человек, окутанные сизыми клубами продуктов горения, стояли возле огня, протягивая к нему руки. А трое ребятишек потихоньку растаскивали ограду памятника. Это было вопиющим нарушением «Правил поведения граждан мегаполиса в общественных местах». Директор шагнул к огню.

И тут его снова отпустило…

Задыхаясь, Директор бежал по ступенькам театра. Где здесь телефон? Наверное, у администратора…

— Мне Инженера… Сорви пломбу с приборного контейнера! Посмотри, что там показывает эта штука… как ее… ну, которой меряют температуру воздуха. И звони, немедленно звони… Я буду у себя.

Не переведя дыхания. Директор бросился к себе. И успел вовремя: уже звонил телефон.

— Всего пятнадцать градусов! Как ты догадался? — кричал а трубку Инженер.

— Сколько?!

— Пятнадцать, говорю. А положено — двадцать один…

— Непрерывно следи за этим… Ну да, термометром. И пусть каждый час мне докладывают.

Теперь Директор знал, что надо делать. Звонить Главврачу, Одевать людей. Искать топливо. Разводить костры. Словом, делать то, что ни ему. Директору с тридцатилетним стажем, ни одному из его по меньшей мере пятидесяти предшественников не приходилось делать.

Уже много поколений жители всех европейских мегаполисов жили при температуре двадцать один градус. Плюс — минус две сотые. И, конечно, можно было предположить, что рано или поздно произойдет что-то неладное с кондиционерами. Он, Директор, обязан был это предвидеть.

«Сейчас март, — думал Директор. — Что можно ждать от марта?» — Алло, Историк! Какая температура должна быть в наших краях в марте? Да нет — прежде… Когда? Ну, триста лет назад. Жду… Понял. Что, и минус тоже? Спасибо. …Весь этот день, и ночь за ним, и следующий день температура падала. Пока люди из ведомства Инженера возились с кондиционерами, холод становился все более нестерпимым. По рекомендации «Будь здоров!» было введено обязательное ношение теплых накидок и носовых платков из подручных материалов. В районе Крыжополя была организована Зона Больших Костров, куда вывозили особо чувствительных к холоду. В жилищах стали устанавливать небольшие железные отопительные цилиндры с трубой и дверцей, за которой разводили огонь.

Мегаполис сражался с холодом…

А на третьи сутки случилось страшное.

Директор, записав очередную сводку — днем около нуля, — подошел к окну. На улице было пасмурно, как в предрассветный час. Мимо окон к земле проплывали белые хлопья. Они мягко ложились на площадь, закрывая газон и голую землю, и плиты, превращая все в одно белое однообразное поле. Рывком открыв окно. Директор подставил руку под косо летящие хлопья и поймал несколько белых крупинок. Они медленно превращались в воду у него на ладони. Через несколько часов эта причудливо закристаллизованная вода закроет все улицы города, остановит транспорт, лишит людей возможности выйти на улицу, она достигнет первых этажей, вторых…

А еще он увидел внизу, под самыми окнами нескольких ребятишек, заботливо укутанных по самое горло, да так хитроумно, что каждая рука и нога были завернуты отдельно. И эти ребятишки носились по белому полю, оставляя на нем темные следы, собирали, нагибаясь, горсти белых хлопьев, сминали руками в плотные комки и с радостными воплями кидали друг в друга. Комки ударялись об их странную толстую одежду, разваливались на кусочки и падали на землю.

Один белый шарик попал в девочку лет трех. Попал прямо в намотанный на голову платок, рассыпался, и Директору в который раз за эти дни стало зябко, когда белые студеные крупинки посыпались девочке за шиворот.

— Ой, мама! — сказала Вика.