Уинни Стивенс обошла кругом фойе мотеля «Дом Эгги». Все сверкало.
Но она все равно знала, что сверкающая чистота не в силах скрыть потертый ковер на лестнице, ведущей в комнаты на втором этаже, или то, что резные двери гостиной всего лишь жалкая викторианская имитация.
К тому же солнечный свет, заполнивший фойе, словно специально это подчеркивал. Нет-нет. Солнце – это всегда прекрасно, потому что повышает настроение. А она хочет, чтобы Ксавьер Матео Рамос был в наилучшем настроении.
– Пора бы ему уже приехать, – сказала Тина, постукивая пальцами по спинке стула.
Уинни тоже не могла спокойно стоять и стала поправлять туристические брошюры на стенде. Аккуратно расставлять их не было никакой необходимости, но надо же чем-то занять руки. В висках болезненно стучало, к горлу подкатывала тошнота.
Она пожала плечами, изображая безразличие, но не была уверена, что ей это удалось.
– Он не указал точное время, когда приедет. – Уинни ждала сообщение вот уже часа два и постоянно проверяла эсэмэски в телефоне, но ничего не было. – Перелет из Испании очень утомительный. Возможно, он решил остаться еще на день в Сиднее.
– Лучше бы ему остаться там навсегда!
Уинни ободряюще улыбнулась Тине, главной на ресепшен и своей правой руке, но в ответ получила такой взгляд, что поняла: ободрить не удалось.
– У меня плохое предчувствие. – Тина в сердцах стукнула по табурету. – Если бы ваша бабушка знала, у нее случился бы нервный приступ, и…
– Но моя бабушка ничего не знает, – оборвала ее Уинни. – И никогда не узнает.
Уинни сжала губы, опасаясь, что если скажет еще хоть слово, то слезы, от которых защипало глаза, уже не скрыть. Если бы Эгги знала, что Уинни продала ее любимый мотель, она… Но неизвестно, что Эгги сделала бы. Одно Уинни знала точно: это разбило бы ей сердце.
Уинни тяжело вздохнула. Из-за болезни Альцгеймера Эгги никогда ничего не узнает.
– Простите. – Тина сжала ей руку. – Это нечестно с моей стороны.
Уинни догадывалась, о чем думает Тина, но тактично умалчивает: «Неужели было бы настолько ужасно перевести Эгги из дорогой частной лечебницы в заведение подешевле?» Поступи она так, не пришлось бы продавать мотель.
Это было очень тяжелым решением для Уинни.
А сегодня ей предстоит встретиться лицом к лицу с человеком, купившим «Дом Эгги».
Она беспокоилась не только о себе – продажа мотеля отразится и на других. И это ее мучило. Лично она это переживет. Она еще сравнительно молода, и у нее есть большой опыт в гостиничном бизнесе. Как ни тяжело было бы расстаться с «Домом Эгги», она очень скоро найдет другую работу. Но персонал…
Сколько людей ей говорили, что она взяла на работу «все отребье», какое только можно. У нее от злости затрепетали ноздри. Служащие «Дома Эгги» не раз подтверждали, что они способны выполнять порученную им работу. Ей просто надо убедить нового владельца дать им шанс. Вот и все.
Ксавьер Рамос оставил ее управляющей мотелем и подписал с ней контракт на два года. А это дает ей право нанимать и увольнять персонал. Значит, Тина никуда не уйдет. И Эйприл не уйдет. И Либби. И Мег, и Джастин, и Грейм.
Уинни скрестила пальцы не только на руках, но и на ногах.
– Что, если он решит привезти сюда свой персонал? – с беспокойством спросила Тина.
– Какой еще персонал? Он испанец, и у него нет в Австралии своего персонала. Его персонал – это мы.
Но обе знали, что новый хозяин может все изменить, лишь щелкнув пальцами. У него достаточно средств, чтобы сорить деньгами. Таких денег ни Уинни, ни Тине не заработать и за десять лет. Люди, подобные ему, устанавливают собственные правила.
Тина с хмурым видом заявила:
– Эти миллионеры всегда приводят с собой своих людей. У него наверняка огромная семья, всякие там племянники, племянницы, тети, дяди и куча двоюродных. И всем нужна работа. И все они – скандальные типы, вот их-то он и постарается сплавить подальше… через океан. Тут недалеко и до кровной мести.
Уинни не удержалась от смеха:
– Ты насмотрелась мыльных опер. Хоть бы он поскорее появился, а то мы обе начинаем придумывать жуткие варианты.
– А вдруг он захочет превратить «Дом Эгги» в один их своих шикарных отелей? Никто из нас ему не подойдет.
К несчастью, это правда. Хотя…
– Наш мотель слишком маленький и незначительный для него.
Если Рамос предполагал проникнуть на Золотой Берег[1] со своей сетью экстравагантных отелей, то он не выбрал бы маленький скромный мотель как начальную точку. Уинни недоумевала, почему Ксавьер купил мотель, даже не видя его.
– Жаль, что вам не удалось побольше узнать о его планах, – проворчала Тина.
Уинни пыталась. Но, несмотря на обширную электронную переписку с Ксавьером, он ничего не сообщал о своих планах относительно мотеля.
– Все изменится – это неизбежно, – но кое-что изменится к лучшему. По крайней мере, бесконечный ремонт, который мы затеяли, будет закончен.
– И вовремя! А то краны текут, электропроводка старая и черепица на крыше разбита.
Уинни озорно улыбнулась Тине:
– Кто знает? А вдруг он переделает мотель в испанском стиле.
Наконец-то Тина рассмеялась:
– Мечта Эгги! Было бы здорово.
Уинни вытерла вспотевшие ладони о черные брюки.
– Не забывайте, он заверил меня, что наше видение мотеля совпадает. Зачем тогда он нанял меня управляющей на два года?
– Чтобы вы сразу согласились.
Но зачем? Зачем такому человеку, как Рамос, понадобился ее маленький, старый и такой скромный мотель?
Уинни вскинула голову.
– Хватит гадать. Очень скоро мы получим ответ. Сегодня мы просто поразим его нашим знаменитым гостеприимством.
– Вы даже не волнуетесь перед встречей с ним?
Уинни хотела отрицать, но непроизвольно прижала руку к груди.
– Ужасно волнуюсь. Я-то думала, что подписание сделки на продажу будет самым тяжелым моментом, но сейчас не легче.
Как только Ксавьер Рамос войдет в дверь, Уинни больше не будет хозяйкой «Дома Эгги». Официально она уже не хозяйка, но, пока Ксавьер не войдет через эти двери и тем самым не подчеркнет свои права, она этого не ощущает. А что она ощущает? У нее внутри черная дыра.
– Мисс Уинни! Мисс Тина! – По лестнице со второго этажа с грохотом спускалась Либби.
– Не беги! – одновременно закричали Уинни и Тина.
– Простите, мисс Уинни. Простите, мисс Тина. – Либби, похожая на добродушного щенка лабрадора, продолжала бежать вниз. – Мисс Эйприл велела вам сказать, что лимо… ну, такая большая модная машина едет по улице.
Уинни слышала бешеный стук сердца и завидовала Либби с ее бесхитростной улыбкой. Либби была одной из молодых работников с синдромом Дауна, которых Уинни взяла в мотель из местного приюта. Они работали горничными и садовниками. Эйприл, старшая горничная, была нанята в мотель по программе досрочного тюремного освобождения, как и ее друг Джастин. Тина и Мег попали к Уинни через агентство, которое устраивало на работу женщин, подвергшихся домашнему насилию. Отбросы общества? Ничего подобного. Они ее семья – хотя бабушка у нее на первом месте, – и она их любит. Она не позволит новому хозяину их уволить.
– Спасибо, Либби. А теперь вернись наверх. И не бегом.
«Как я его отговорю? Если он захочет их уволить, как я удержу его от этого?»
Она что-нибудь придумает. И надеется, что этого не потребуется.
Через широкие окна они с Тиной следили за тем, как длинный белый лимузин двигается по подъездной дорожке мимо пальм и неслышно останавливается у дверей.
– Удачи нам, – прошептала Тина. – Я молюсь.
Уинни вышла из-за фигурной полированной конторки, сделанной из сосны под дуб, и обвела взглядом интерьер в духе Викторианской эпохи. Возможно, аксминстерский ковер поблек и видны трещины на штукатурке, но деревянная лестница сверкает полировкой, как и конторка ресепшен, а громадная ваза с гладиолусами смотрелась величественно на мраморной подставке. В зеркале в витиеватой раме отражалось залитое светом фойе.
Уинни повернулась к входу, когда высокий мужчина в безупречном костюме не спеша прошел в дверь, которую перед ним распахнул его шофер. Он остановился, поднял голову, прищурился и обвел взглядом фойе.
Уинни растерянно заморгала. Какой же он высокий! И огромный. Темные глаза пронзили ее пристальным взглядом. Как такому крупному мужчине удается двигаться с грацией пантеры?
Уинни подавила желание ослабить воротник блузки, заставила себя подойти к нему и приветливо улыбнуться. Ведь это новый владелец «Дома Эгги». Он заслужил прием, достойный королевской особы.
– Вы, должно быть, мистер Рамос?
Он протянул ей руку, а у нее зачастил пульс и ёкнуло сердце. Он – самая что ни на есть волнующая комбинация огня и льда. Несмотря на пугающую суровость глаз, жгучей средиземноморской сексуальности ему хватало в достатке.
– Называйте меня Ксавьер!
Слова прозвучали подобно выстрелу – отрывисто, кратко, – и больше походили на приказ, чем на просьбу. Но он ее босс и может приказывать в любой манере, а ей остается прикусить язык и сделать вид, что с радостью все выполнит.
– Я – Уинни Стивенс. Очень рада наконец познакомиться с вами лично.
Он наклонил голову, и солнечный луч упал на его иссиня-черные волосы – они блестели… как море ночью. Уинни никогда не видела таких черных волос. Они казались густыми и мягкими. У нее закололо кончики пальцев.
И глаза у него такие же черные, как волосы. А рука настолько горячая, что обжигает ладонь. Но взгляд темных глаз оставался холодным, губы едва заметно дрогнули в улыбке.
Его глаза скользили по ее лицу. У нее было ощущение, что каждый ее секрет вытащен на его суд. Ей стало жарко, и Уинни поняла, что ее ладонь все еще в его руке. Она поспешно отдернула руку.
– У вас очень приятный…
В этот момент ее внимание отвлек шофер, который втаскивал в дверь объемистые чемоданы. Следует ли ей подойти и помочь?
– Мисс Стивенс?
– Да! – Уинни снова перевела взгляд на Рамоса. – Называйте меня Уинни.
– Вы не договорили. У меня очень приятный… Уинни подавила смех.
– Акцент, – закончила она. И сделала себе замечание: никогда не оставлять незаконченной фразу.
Акцент звучал еще приятнее, чем по телефону.
Темная бровь иронически изогнулась.
– Неужели?
У нее запылало лицо. Он, кажется, подумал, что она кокетничает?
Вот ужас!
Уинни покачала головой:
– Ксавьер, приветствую вас в «Доме Эгги».
Он не ответил и продолжал внимательно и строго на нее смотреть.
Уинни расправила плечи.
– Я искренне надеюсь, что мотель доставит вам не меньше радости и удовлетворения, чем моей бабушке и мне.
Губы у него слегка приоткрылись в невеселой и даже жесткой улыбке.
– Не беспокойтесь, Уинни. Я уже удовлетворен.
Уинни смотрела мимо него, и с лица Ксавьера спало напряжение. Ее радушная улыбка и приветливость застали его врасплох. Он не ожидал такого… гостеприимства.
Она не хотела продавать мотель – это чувствовалось в их электронной переписке и телефонных сообщениях. Несомненно, в этом причина того, что она настояла на должности менеджера для себя. Это условие все еще злило его.
Он ехал сюда, ожидая слез и враждебности. Вместо этого…
Ксавьер убрал сердитую складку со лба. Вместо этого его приветливо и тепло встретили, отчего ему захотелось развернуться и улететь обратно в Испанию. Она заставила его почувствовать… Он сглотнул слюну. На минуту она заставила его почувствовать то, что он всегда чувствовал рядом с дедом – ему по-настоящему рады.
Тяжесть, усталость и хорошо знакомая печаль, которую он старался побороть последний месяц, с новой силой нахлынули на него, когда он смотрел на лицо Уинни Стивенс. Он готов принять ее радушие, ее гостеприимство.
Хотя это ложное гостеприимство. Она его совершенно не знает. Она к нему равнодушна.
Ладонь сжалась в кулак. Он приготовился к бою – тяжелому бою, – а она выбила почву у него из-под ног. Она приветствовала его в «Доме Эгги» так, словно действительно рада ему. Эта женщина – ведьма, колдунья! Как и ее бабка.
Надо возвести барьер между собой и новым менеджером. Он всегда отгораживался от таких женщин… колдуний. Это все упрощало.
Ему стоило неимоверного труда не хмуриться и не показывать своего удивления, своего замешательства. Ксавьер видел ее фотографии и знал, что она привлекательна. Но кругом полно привлекательных женщин, в обществе, где он вращался, много красавиц. Вот чего фотография Уинни ему не сказала, так это того, что она просто вибрирует жизненной энергией.
Если бы она не была Стивенс…
Он отбросил эту мысль. У него нет намерения наказывать Уинни за вероломство ее бабушки, но в глубине души он не мог не торжествовать, что круг замкнулся: теперь Стивенсы полностью во власти Рамосов. Дед наверняка смотрит на него с небес и радостно смеется. Ксавьер надеялся, что душа деда наконец обретет покой.
«Не повтори моей ошибки».
«Не повторю», – мысленно поклялся Ксавьер.
Молчание в фойе затянулось, но Ксавьера это мало волновало. Пусть другие испытывают неловкость. Пусть подумают, прежде чем солгать или перехитрить его.
Он кивком указал назад:
– Это Рейес, мой водитель.
Уинни и с ним радушно поздоровалась и одарила улыбкой. Ксавьер наблюдал за ней краем глаза.
– Из ваших сообщений я поняла, что ваш сын с няней приехали вместе с вами.
– Они приедут сюда немного позже.
– Позже? Сегодня?
– Нет.
Она ждала уточнений, но не дождалась.
Он оставил Луиса в Сиднее под строгим присмотром Паулы и позволил им несколько дней провести в развлечениях. Он не хотел, чтобы Луис стал свидетелем возможных неприятных сцен, и, хотя сегодняшнее знакомство не назовешь неприятным, Ксавьер не сомневался, что следующие дни будут такими.
– Хорошо. Не забудьте дать знать, когда их ждать.
– Зачем?
– Чтобы подготовиться, разумеется.
Эти слова сопровождала приветливая улыбка. Она тряхнула головой, и светлые волосы упругими волнами заколыхались по плечам и спине.
Уинни указала на женщину за ресепшен:
– Это Тина, и мы обе постараемся сделать ваше пребывание здесь как можно более приятным.
Ксавьер молча кивнул Тине.
– Мы накрыли стол в гостиной: чай, кофе, ламингтоны – это лепешки в шоколадной глазури и обсыпанные кокосовым орехом, – и шоколадное печенье. Мы ведь ждали Луиса, а какой маленький мальчик устоит против сладостей?
Ксавьер уставился на Уинни. Он купил ее мотель, а не заглянул на чашку чаю!
Но она направила на него новую порцию теплых улыбок.
– Вы, наверное, устали, и я подумала, что вы захотите перекусить, прежде чем я проведу вас по мотелю.
– Я бы предпочел пройти в свои комнаты.
Улыбка у нее исчезла, но лишь на секунду.
– Да, конечно.
– Вы можете прислать все, что приготовили, в номер.
На ее глаза словно спустилась шторка. Ксавьер не хотел, чтобы его слова прозвучали как приказ, а получилось именно так.
Он оглядел фойе.
– А где ваш коридорный или посыльный?
Она рассмеялась:
– О, это я.
И прежде чем он успел что-либо сказать, она взяла один из чемоданов, которые Рейес поставил на пол, и стала подниматься по лестнице.
– Ваши комнаты наверху – это лучшие номера в «Доме Эгги». – Она через плечо посмотрела на Ксавьра, и глаза у нее сверкнули. – Хотя опасаюсь, что они покажутся вам скромными по сравнению с тем, к чему вы привыкли.
В два шага он оказался около нее и забрал чемодан.
– Вы думаете, что мне не понравятся мои комнаты?
– Нет, я так не думаю. – В ее глазах появился озорной блеск. – Я думаю, что мотель вам так понравится, что у вас глаза на лоб полезут от восторга.
Оптимизм Уинни остался без ответа. Может, она перегнула с шуткой?
Она повела его наверх, Ксавьер старался не обращать внимания на дразнящее покачивание ее бедер.
Уинни распахнула дверь в самом конце коридора:
– Это «Апартаменты Виндзор», лучшие у нас.
Он, разумеется, видел все комнаты мотеля в Интернете, но это не похоже на апартаменты. Спальня и гостиная разделены нелепыми деревянными перилами, в спальню надо подняться по ступеньке. Раздвижная стеклянная дверь вела на балкон с витиеватыми коваными поручнями – наверняка подделка, – а балкон выходил на задний двор. Ладно. На первых порах сойдет и это.
Уинни открыла дверь в комнату напротив:
– Это – «Вестминстерские апартаменты» для Луиса и Паулы.
Комната была большая, с двумя двуспальными кроватями и солярием, который тянулся по всему фасаду мотеля. Комната Рейеса – «Кембриджские апартаменты» – находилась рядом.
– Надеюсь, вам будет удобно. Я сейчас распоряжусь насчет еды. Если что-нибудь понадобится, то позвоните на ресепшен.
– Спасибо. – Он кивнул. – Сегодня я буду устраиваться, а завтра займемся делами.
Когда он с этим разберется, то не останется и следа от коварной Эгги Стивенс в этом Богом забытом мотеле. Он превратит «Дом Эгги» в отель такой красоты и богатства, что имя деда навсегда будет связано с новшествами и роскошью.
Имя деда люди станут произносить с гордостью. Он превратит этот мотель в место, которое Лоренцо полюбил бы. Как только это осуществится, то, возможно, боль, саднящая душу с тех пор, как Лоренцо не стало, исчезнет.