3

Белинда Карр задумчиво разглядывала бумаги, разложенные перед ней на столе, и все время осторожно массировала висок. Тоненькая саднящая боль, поселившаяся в ее голове с тех самых пор, как покинул свой кабинет старый мистер Бэгшо, стала привычной, но от этого не менее изматывающей.

Рабочий день только начался, а она уже чувствует себя так, словно проработала часов десять. Если так пойдет дальше, однажды она не сможет доехать до работы. Рухнет где-нибудь в обморок.

Она тут же живо представила себе, как валится бесформенным кулем посреди улицы, и юбка задирается, и видна стрелка на поехавшем чулке, а лицо иссиня-белое, противное, некрасивое…

Она приказала себе перестать думать о глупостях. Карандаш автоматически скользил по строчкам. Вычитывать документы, приготовленные на подпись, она умела, что называется, с закрытыми глазами, во всяком случае, мозг в это время запросто мог заниматься чем-то другим. Многолетний опыт плюс врожденная грамотность…

Она стала думать о своем доме. О единственном месте на свете, где она всегда чувствовала себя в безопасности. Более того, дома она не была пожилой уродиной, неловкой и несуразной теткой в старомодных и потрескавшихся туфлях на дурацкой, хотя и удобной колодке.

Когда она приходила домой с работы и запирала дверь, мир преображался, преображая и ее саму. Даже воспоминания о белокурой стервочке Сэнди не тревожили Белинду в этих стенах.

Шесть лет назад, после смерти мамы, она впервые в жизни получила возможность делать то, что ей нравится. Покрасить стены. Накупить тканых половиков. Вплести в соломенную циновку на стене засушенные травы и цветы, вырастить на окне мелкие розовые лилии и китайский карликовый жасмин. Поставить на старинную этажерку круглый аквариум и запустить туда разноцветных рыбок.

Выбросить застиранное постельное белье — мама считала, что старые простыни мягче и легче стираются, а кроме того, новое покупать накладно. В результате Белинда всю свою взрослую жизнь спала на полупрозрачных, сероватых тряпках, при малейшем движении сбивавшихся в неаппетитные комки.

Да, готовить она теперь тоже могла, что хотела. Не капусту и морковь на пару, не вонючий чай из шалфея и ромашки, не скользкую кашу на воде — мясо и курицу, жареную молодую картошечку, спагетти, посыпанные тертым пармезаном…

Белинда немедленно ощутила укол совести. Получается, что смерть матери стала ее… освобождением? Мысль была кощунственной, Белинда всегда гнала ее от себя, хотя…

До смерти папы мама была совсем другой. Веселой, смешливой, кокетливой, симпатичной. Жарила блинчики с кленовым сиропом, запекала удивительную, золотисто-коричневую индейку на Рождество и День благодарения. Делала бусы из ракушек, которые они все вместе собирали на побережье, куда каждое лето ездили отдыхать.

Оставшись вдовой с маленькой дочкой на руках, миссис Карр резко переменилась. Сколько Белинда помнила, мать всегда боялась остаться без средств к существованию. Учителей не так рано отправляют на пенсию, но для миссис Карр призрак увольнения стал настоящим кошмаром, переросшим в навязчивую идею. Она стала экономить на каждой мелочи, продала почти всю мебель и хорошую одежду, а когда ее все-таки уволили, посвятила все свое время воспитанию дочери.

Она и постарела-то резко, в каких-то два-три года. Потом, на нервной почве, открылась астма. Белинда переживала за маму, училась отлично, легко поступила в колледж и закончила его тоже с отличием. Работала она с восемнадцати лет, за десять лет сменила несколько мест работы, пока не попала в «Бэгшо Индепендент».

Тогда, десять лет назад, она уже не чувствовала себя молодой. Вернее сказать, никак себя не чувствовала в принципе. Матери становилось все хуже, характер у нее совсем испортился, но Белинда считала вполне естественным, что вся ее жизнь вне работы посвящена маме. Иначе и быть не могло, она и сейчас была в этом уверена, вот только…

Только иногда, совсем редко, когда особенно наваливалась усталость, Белинда тихо плакала по ночам от обиды. Потому, что за все их прожитые вдвоем с мамой годы она ни разу больше не слышала ласковых или просто ободряющих слов. Только претензии и нравоучения.

Соседи судачили между собой, что это просто позор, как старуха Карр обращается со своей дочкой. Та ведь и мухи не обидит, всегда тихая, ласковая, приветливая, работает, как вол, а старуха Карр только попрекает ее да требует лекарств и новомодных очищающих диет. Ничего этого Белинда не слышала, потому, что и не слушала.

За год до смерти мамы они смогли выкупить маленький домик в свою полную собственность.

Белинда очень хорошо помнила день похорон мамы. Она вернулась в пустой дом, зашла в мамину комнату, пропахшую резким старушечьим запахом лекарств и болезни, опустилась на узкую и жесткую кровать — и зарыдала. Страшно, без слез, с воем и поскуливанием.

Потом пришли слезы и стало легче, но зато она проплакала весь день и всю ночь, а на следующее утро у нее не открывались опухшие глаза. Хорошо, что мистер Бэгшо, дал ей отпуск на неделю и не надо было в таком виде тащиться на работу…

А еще через два дня Белинда туго замотала голову косынкой, вооружилась самыми разнообразными инструментами и принялась за свой дом.

Она выбросила все, что напоминало о страхе перед нищетой. Старое тряпье, серые простыни, склад пакетиков и отмытых картонок из-под молока. Стеклом отскребла почерневшие полы и сама покрасила их лаком (чуть не задохнулась). Пока полы сохли, совершила кошмарный по расточительности рейд по магазинам и блошиным рынкам Чикаго, накупив всяких мелочей, которые на самом деле ей хотелось иметь всю жизнь.

Она яростно избавлялась от прошлого, одновременно чувствуя вину перед матерью, и два этих чувства раздирали ее душу. Возможно, именно тогда она настолько погрузилась в собственные переживания, что не заметила какого-нибудь Прекрасного Принца — ведь ездят же они еще по улицам в поисках своих Синдерелл!

А потом она просто влюбилась в свой дом. Бежала туда с работы, запиралась в нем от всего света и блаженствовала в его тепле и уюте. И все больше отдалялась от мира реального, большого, иногда враждебного и почти всегда — равнодушного к страданиям и радостям Белинды Карр.

Конечно, она сама виновата в том, что с ней сейчас происходит. Сознательно построив стену между собой и остальным человечеством, она лишила себя шансов на…

На что? На любовь мужчины? Она не знала, что это такое.

На счастье? Но она была искренне счастлива у себя дома.

На будущее? Но будущее есть у каждого живущего на свете человека по определению.

Так почему же она так страдает из-за выходок Сэнди, из-за собственной неуклюжести, почему у нее нет подружек, с кем можно поболтать в обеденный перерыв?!

Карандаш с хрустом переломился в тонких пальцах. Белинда охнула, попыталась поймать улетевшие обломки, в результате свалила неудобную пластиковую подставку, и все карандаши и ручки полетели на пол. Белинда наклонилась — и в этот момент зацепилась за стул другим, целым чулком.

Проклиная чулки, карандаши и собственную неуклюжесть, она полезла под стол, в этот момент отчаянно завидуя худеньким дивам из секретариата. Эти могли спрятаться за шваброй и под стол слазить, даже не сбив дыхания.

Через несколько секунд над ее головой раздался мужской голос, исполненный искреннего изумления, и Белинда от испуга резко выпрямилась под столом, врезавшись в него самой маковкой. В ушах зазвенело, на глазах выступили слезы.

А еще хуже было то, что голос принадлежал Хью Бэгшо.


Хью подошел к столу Белинды Карр и некоторое время не без интереса наблюдал, как она ползает под столом. Привлекли его внимание в основном ноги — потому, что женские ноги всегда привлекали внимание Хью. Ноги Тумбы Карр оказались неожиданно очень даже ничего. Сильные икры, тонкие щиколотки… Кабы не драные, вдрызг колготки да не допотопные туфли исполинского размера, ноги были бы вполне пристойные…

Хью откашлялся и начальственным баском негромко рявкнул:

— Мисс Карр, вы уже закончили под столом? У меня к вам важное дело.

Раздался глухой звук удара, и из-под стола показалась Белинда Карр. Хью даже умилился: нет, какая прелесть эта Сэнди! Поистине гениальная идея пришла в ее хорошенькую и глупенькую головку. Карлайл проведет пять дней в аду — ведь его чертова корректность не позволит ему просто удрать от этой страхолюдины.

Хорошо бы, она еще пару лет не мыла голову и не меняла костюмчик!

В этот момент Хью встретился с Тумбой глазами — и оторопел.

Здесь надо пояснить относительно Хью Бэгшо. Он, конечно, был избалованным шалопаем и бабником, работать не любил и не умел, огромное значение придавал внешнему виду и статусу тех, с кем сводила его злодейка-судьба, и искренне считал, что умирать стоит в тридцать, от силы тридцать пять лет, потому, что дальше — старость и кошмар. Однако были у него и достоинства.

Например, Хью Бэгшо не был злым. Интриги — прекрасно, злые шутки — ради бога, но настоящим злодеем он не был. Возможно, просто по слабости характера, возможно, потому, что искренне любил своего прадеда, а тот был хорошим человеком… Нет, Хью Бэгшо мог подставить человеку ножку, но никогда не смог бы добить упавшего.

А еще Хью Бэгшо искренне и со знанием дела любил женщин. Он и вырос среди бесконечных теток, двоюродных бабушек и разнокалиберных сестер, он хорошо знал женскую душу, а со временем стал истинным экспертом и по женским, так сказать, телам. И как ни странно, проявлял в этом вопросе объективность.

Так вот, в качестве эксперта он мог ответственно заявить, что в эту самую минуту на него таращились из-под стола самые красивые глаза, какие ему только доводилось видеть на женских лицах.

Они были серые — но не стальные, как у его тети Джейн, и не блеклые, как у бабушки Дрю. Они были жемчужно-серые, дымчатые, словно туман над озерами Оклахомы, они были искристые и переливчатые, а вокруг расширенных зрачков переливались золотистые крапинки — словно янтарь в водах Балтики. Они были огромные и одновременно миндалевидные, они были опушены длиннющими ресницами, а над ними величавыми радугами изгибались густые темные брови, чуть вздернутые ближе к внешнему краю века — как кисточки на ушах рыси.

Сейчас в этих великолепных глазах, которые так и тянуло назвать очами, стояли слезы, и никогда еще Хью не доводилось видеть взгляда, столь точно отвечающего определению «хрустальный».

Он сделал то, что сделает любой эстет при виде того, как Венеру Милосскую из соображений нравственности драпируют в застиранный халат: он протянул руку и решительно снял с носа Белинды Карр модель велосипеда со стеклянными колесами.

Как ни странно, ее глаза от этого ничуть не уменьшились, ну а уж о привлекательности и говорить не приходилось. Она резко возросла.

На маленьком пятачке вокруг стола Белинды Карр повисла тишина. Такую тишину знают моряки перед шквалом да горы перед обвалом. Потом Хью опомнился и даже вроде бы смутился, после чего сделал невероятное — протянул Белинде руку.

— Простите меня, мисс Карр, я вас напугал. Давайте, вылезайте.

— Спа… сибо. Я уронила… Просто не ожидала…

— Вот что. У меня к вам важный разговор. Намекну: от него зависит ваша карьера. Давайте-ка уйдем отсюда и поговорим в более спокойном месте. Вы не курите?

— Нет!

— Ну, разумеется. Это я дурака свалял. Давайте встретимся через десять минут в нашем кафе этажом ниже. Будем считать, что обеденный перерыв сегодня уже начался.

Белинда смотрела на несколько расплывчатого, без очков Хью и медленно заливалась краской. Хью вздохнул и тактично отвернулся. Все-таки она до ужаса страшна. А глаза хороши.

— Договорились?

— Д… да.

— О'кей. Через десять минут. Заказать вам что-нибудь?

— Нет!

— Значит, кофе. Я пошел.

Он торопливо ретировался. Очарование первого впечатления развеялось без следа, и теперь Хью мечтал поскорее отделаться от этого чучела. Оставалось забрать деньги и билеты, а на разговор в кафе много времени не уйдет. Как все-таки он здорово разбирается в людях! Сразу определил, что Тумба немногословна.

Белинда медленно осела на стул, сомнабулически нашарила очки и вяло нацепила их на нос. Произошедшее вполне могло смутить и более раскованного человека, а уж ее просто вогнало в ступор.

Почему он снял с нее очки?

Почему он так на нее смотрел?

Что он говорил?

Разум — весьма ослабевший за последние минуты — выдал минимум задержавшейся в нем информации. Кофе, десять минут, дальнейшая карьера зависит… От чего она зависит, разум уже не знал. Зато чисто женский инстинкт, по-женски же заполошный, взвыл тревожной сиреной: чулки!!! У нее в клочья порвались чулки, а в таком виде не то, что кофе пить — с работы нельзя уйти!

Белинда очнулась и заметалась, в своем загончике раненой, скажем, антилопой. Ее взгляд случайно упал через перегородку, где одна из сотрудниц, мисс Какая-то, пудрила нос. Ящик ее стола был выдвинут, и в нем Белинда увидела то единственное, что сейчас — занимало ее мозги: пакетик с колготками.

Она споткнулась об стул и вылетела из своего закутка, хватаясь за перегородку. Через мгновение ошалевшая коллега смотрела в разрумянившееся лицо мисс Карр, на котором непривычно грозно пылали обычно кроткие серые очи.

— Скорее, прошу вас! Я завтра же верну! Три пары! Осталось пять минут!

— Боже… я не понимаю… Вы что-то…

— КОЛГОТКИ!!!

Сотрудники офиса подняли головы, словно по команде. Коллектив был почти на девяносто девять процентов женский, обсуждаемые в перерывах темы своей непристойностью могли бы вогнать в краску даже обитателей казармы «зеленых беретов», но вопль Белинды Карр привлек внимание абсолютно всех.

Побледневшая от волнения мисс Какая-то торопливо выхватила из ящика прозрачный пакетик и протянула Белинде.

— Двадцать ден. Вас устроит?

— О, благодарю, благодарю вас!

С этими словами Белинда Карр стремительно покинула офис, сжимая в руках добытые с боем колготки.

К счастью, мисс Какая-то была высокой девушкой, и потому трофей оказался почти впору. Возможно, Сэнди Хоук посмеялась бы над тем, что резинка колготок пришлась на середину ягодиц Белинды, но Сэнди Хоук этого знать не могла, а самой Белинде в данный момент было наплевать. Продержаться в кафе — вот главная задача.

Как ни странно, но теснота колготок придала ей устойчивости, и в кафе для сотрудников Белинда вошла непривычно твердой походкой, не лишенной даже некоторого напора. Переодевание происходило в дамской комнате, так что и волосы она успела привести в порядок, и потому Белинда чувствовала себя довольно уверенно.

По своим меркам, разумеется. Именно с такой долей уверенности маленький ребенок отправляется ночью в туалет по совершенно темному коридору, усиленно убеждая себя, что в шкафу и за углом Абсолютно Никого Нет и Быть Не Может…


Хью, полностью пришедший в себя и даже несколько стыдящийся своей недавней вспышки, сухо кивнул ей из-за столика и на правах босса не стал даже приподниматься со стула. Белинда села напротив, держа спину очень прямо, а сумку сжав до того крепко, что костяшки пальцев на руках посинели.

Хью небрежно кивнул на кофе и решил обойтись без предисловий.

— Мисс Карр, зная вашу многолетнюю и высокопрофессиональную преданность фирме, руководство остановило на вас свой выбор в одном важном деле. Вы улетаете в Монтану вместе с нашим Большим Боссом на одно очень ответственное мероприятие.

Никакой реакции. Тумба смотрела на него, не мигая, и только в глазах разгорался непонятный Хью страх. Он нервно кашлянул.

— Повторяю: мероприятие крайне важно для фирмы и лично для мистера Карлайла. Если вы справитесь с поставленной задачей, вас ждет… э-э… прибавка к жалованью и, несомненно, повышение — в самом ближайшем будущем.

Нет реакции. Онемела от счастья?

— Мисс Карр, вы меня поняли?

Она резко дернула головой — кивнула.

— Да. Простите, мистер Бэгшо. Это слишком неожиданно, я растерялась. Могу я задать пару вопросов?

— Разумеется.

— У мистера Карлайла очень хорошая и профессионально подготовленная секретарша. В подобных поездках… я имею в виду, в деловых поездках нужны именно услуги секретаря…

— Не всегда. К тому же Холли ждет ребенка.

— О да, я забыла. Но тогда… я буду исполнять ее функции?

— В том числе. Однако общая задача куда более ответственна и важна. Вы отправляетесь на выездное заседание Клуба Партнеров.

Белинда торопливо поставила на место чашку, потому, что у нее сильно задрожали руки.

— Простите, мистер Бэгшо, но ведь это… Я знаю, покойный мистер Бэгшо ездил на эти заседания… то есть, когда еще не был покойным… Ох, господи! Это ведь нечто вроде светского мероприятия?

Хью надменно выпрямился.

— Истинный бизнесмен не отдыхает даже во сне, мисс Карр. Он все время в работе, его мысль бурлит, как… вода в джакузи. Хотя отчасти вы правы. Это нечто вроде каникул. Приемы, вечеринки и тому подобное.

— Но я ведь…

— Мистеру Карлайлу нужен профессионал.

— Но…

— Ваш многолетний опыт и преданность фирме высоко ценил еще мой прадедушка… Короче, выбор пал на вас, и все мы, то есть руководство фирмы «Бэгшо Индепендент», надеемся, что вы не подведете!

Здесь надо было бы встать, пожать ей руку и торжественно удалиться, но Хью помнил, что надо дать указания.

Белинда была раздавлена обрушившимся на нее сообщением. Она пыталась что-то сказать, но из горла вырывался только слабый писк.

— Мистер Бэгшо, а как…

— Теперь о деталях. Вот деньги на непредвиденные расходы, вот билеты на самолет, туда-обратно. Дресс-код — пара вечерних платьев…

— Что?!

— … хорошо бы костюм для верховой езды и что-нибудь для деревенской местности. Возьмите теплые вещи — в горах ночью прохладно. Драгоценности. Макияж неброский. Рассчитывайте на пять-шесть дней. Магазинов там нет, так что все необходимое везите с собой. Офисный… кхм… костюм брать не стоит.

— Мистер Бэгшо…

— Да? Вы еще что-то хотели спросить?

И вот тут она испугалась. Что, если это просто повод ее уволить? Сейчас она откажется, считай — откажет самому боссу, а завтра ее вытурят с работы. Хью давно хотел это сделать, вот и нашел повод.

Мысли зайцами метались в голове, и Белинда судорожно искала лазейку для спасения. Хью смотрел на нее совсем не так, как недавно в офисе. Теперь взгляд его излучал холодную насмешку и откровенное презрение.

— Что-то не так, мисс Карр!

— Я… Я хотела спросить, когда вылет?

— Завтра в девять утра. Всего доброго.

И Хью испарился, оставив окаменевшую от ужаса Белинду, над чашкой остывающего кофе.

Загрузка...