Ничего личного (сборник)

Квартирант

Она вышла из поезда. Дошла до скамейки и присела покурить. Вот все хорошо на море, кроме жары в поезде на обратном пути.

– Простите, не помешаю? – парень явно нервничал и, не дожидаясь ответа, уселся рядом.

Она равнодушно курила возле ерзавшего и все время поглядывавшего на часы молодого человека. Он начинал нервировать ее. После духоты вагона, это уже было слишком.

– Поезд опаздывает или Вас забыли встретить? – спросила она.

– Забыли, – уныло выдохнул он и обмяк сразу, затих.

– А Вы не местный, да? Учиться приехали?

– А Вы, что ясновидящая? – огрызнулся он.

– Угадал. Бери мой чемодан, пошли.

Юноша молча послушался.

Всю дорогу до дома, она ни разу не обратилась к нему, не оглянулась, следует ли он за ней. Эта ее уверенность, вела молодого человека. Он покорно нес вещи, боялся не поспеть, потерять из виду.

Жила она в самом центре города и так получилось, что рядом с институтом, где ему предстояло учиться. Старый дом, еще довоенной постройки. Огромные окна, серый фасад, большой двор. Так называемый, тихий центр. Он не мог позволить себе снять здесь комнату. Он даже и не мечтал об этом. «Вот донесу чемодан, – думал он. – Классно жить здесь. Все рядом».

Огромные пролеты лестниц. Прохладный подъезд. Поднялись всего лишь на второй этаж, а казалось, что все, ну не четыре, а три, так точно. Она открыла дверь, вошла и ждала, когда он переступит порог.

– Вот, доставил, – начал было, он.

– Доставил и хорошо. Входи. Закрывай дверь. Поставь здесь вещи, сейчас разберемся, что куда, – она ушла в коридорчик, где располагались ванная и туалет.

– Ты все еще здесь? – спросила хозяйка вернувшись.

– Я же не мог уйти – кто бы за мной закрыл?

– А кто сказал, что ты можешь уйти? Я имела в виду, что ты все еще в коридоре стоишь, – она улыбнулась и подтолкнула его в направлении кухни.

– Смотри, как я готовлю кофе, это будет входить в твои обязанности, а повторять я не люблю. Кстати, ты будешь?

– Да, спасибо, но я…

– Подожди, – перебила она, – сейчас отдышусь и все обсудим.

Она разлила кофе по маленьким чашкам из тонкого фарфора и села напротив него.

– Давай знакомиться. Жанна.

– Саша.

– Редкое имя, – засмеялась она, – Сейчас я покажу тебе твою комнату, Александр. Сколько ты можешь платить?

Он ответил.

– Это недостаточная сумма, как ты сам понимаешь, но у меня есть предложение.

– Я думаю, что приму его, – ответил Александр и поднял глаза от остывающей чашки, в которую вцепился так, что даже кончики пальцев побелели.

– Хорошо, пойдем, покажу, где ты будешь теперь жить.

Комната была справа от входной двери, светлая и просторная. Хозяйка продолжала экскурсию по квартире. Еще одна, просто огромных, как ему показалось, размеров. В этой комнате была какая-то темная, замысловато отделанная мебель и зашторенные окна, создававшие полумрак. И комната ее, хозяйки. Окна здесь выходили во двор, в ней было тише всего и уютнее. Саше очень нравилось в этой, новой для него, обстановке. Высокие потолки, огромные окна, непривычно большие комнаты с лепниной и старой мебелью. После маленькой и тесной квартиры в таком же маленьком провинциальном городке, где он вырос, ему представлялось, что он попал в какой-то иной срез времени. Туда, где живут еще размеренно и чинно, не спеша пьют кофе по утрам, а в пять вечера собираются за чаем. «Как в английских романах», – подумал он. Только вот хозяйка его притягивала и пугала одновременно. «И не сказала же она про дополнительные условия! – вспыхнула и погасла мысль. – А может она, все-таки добрая колдунья? – улыбнулся он про себя. – И всегда можно уйти».

И так, он живет и учится в этом большом и незнакомом городе.

В городе снобов, которые, как бы невзначай, говорят знакомому с соседней улицы: «Да, жаль, что Вы живете не в центре. Я бы не смог жить нигде, кроме Нагорного».

В городе, где говорят на языке, понятном всем, но этот язык все же не официальный в стране. Здесь у каждого района есть свой сленг и даже акцент. Со временем, Александр тоже стал «ясновидящим».

В этом городе жило, училось, работало, приезжало на время и оставалось навсегда столько людей, что никакая перепись населения не могла быть достоверной.

В городе, который, наравне со всеми возможными оттенками серого, любил и лелеял свои карамельные домики. Улицы старого центра были похожи на коробку с леденцами, а брусчатка оказалась на столько, не подвластной времени, что пережила все тротуары вдоль нее.

«А Вы знаете, если посмотреть налево, то эта улица похожа на Питер, а если направо – то на Москву,»– заметил как-то столичный актер, стоя спиной к любимому театру горожан. Такая оценка грела сердце, хотя этот факт и отдавал провинциальностью. Город знал про себя, что он уже не столица. Знал, но благосклонно принимал гастрольные спектакли сразу после столичной премьеры. У него была и своя театральная школа, и традиция, и легенда-скандал, с нею связаные.

Город знал, также, что жить в нем спокойнее, сытнее, чем в столицах. Что здесь многое рождалось, вызревало, но вынуждено было уйти, чтобы не уснуть, не успокоиться, чтобы развиваться дальше. Город был щедр и равнодушен одновременно. Просто нужно было знать, где и что лежит и взять, если ты мог. Город был не против.

Саша привык вставать рано, но так рано, как будили его дворники, весело, шумно и с матерком сгребающие листья, ему и не нужно было вставать. Почти сразу же начинали ходить троллейбусы. Остановка, на которую смотрели окна его комнаты, наполнялась людьми, голосами, шумом проходящего транспорта. Город просыпался, открывал двери и окна, варил кофе, закуривал первую утреннюю сигарету, обычными маршрутами разбирал своих подопечных по рабочим местам. Город осматривал постепенно проявлявшиеся в солнечных лучах дома, мыл их дождем, украшал осенними деревьями и цветами.

И дом жил полной жизнью: давал приют магазинам и конторам, пристально следил за людьми на остановках, у своих парадных, приветливо расставлял скамейки, терпел на них с утра и до позднего вечера случайных и уже знакомых людей, не гнал также уставшего или подвыпившего прохожего ночью. Но вся эта жизнь, очевидная и суматошная только с фасада. Подъезды проходные, через них можно попасть во двор. И там, во дворе на тебя обрушивается тишина. Крики детей на качелях и в песочнице, приветствия выгуливающих собак жильцов, только подчеркивают громкость этой тишины. Здесь свой мирок, свой собственный. С определенными, раз и навсегда, уже, не известно, кем и когда, установленными правилами. Здесь можно сидеть допоздна и даже петь под гитару, а здесь нельзя ни в коем случае. Здесь можно кормить голубей, а вон там, нет – сразу тебе и напомнят. Здесь, не договариваясь, встречаются у подъезда, чтобы утром начать пробежку. Здесь, идя за молоком, оборачиваются к окнам и кивают, что значит: «сегодня я тебе займу очередь». Здесь с одного балкона зовут ребенка домой, а с другого отвечают, что вот только видели, как он с тем самым Серегой пошел в школьный двор. И подъезд выпускает рассерженную маму, чтобы вернуть беглеца. Здесь так обманчиво тихо, что беспечные влюбленные, случайно догулявшиеся до этого двора и впервые целующиеся на скамейке, рискуют быть выведены из приступа романтизма заурядным и отрезвляющим звуком спускающейся воды в унитазе. Здесь ни на что не нужно спрашивать разрешения, здесь просто нужно жить, быть принятым, допущенным ко двору.

В доме соединялись фасадная, светская и дворовая, доверительная жизнь.

Саша открыл дверь, теперь это тоже входило в его обязанности. На пороге стоял молодой человек. В строгом темном костюме, начищенные туфли, прическа – волосок к волоску, гладко выбритое лицо. В таком виде можно официально просить руки невесты у отца семейства, подумал Саша.

– Здравствуйте, вы не могли бы одолжить мне швабру?

Жанне показалось, что пауза у двери слишком затянулась. Она вышла в коридор и спросила:

– Кто там, Саша?

– Не знаю, мужчина какой-то, – он обрадовался помощи.

– Что ему нужно? – не подходя к двери, уточнила хозяйка.

– Швабру просит.

– Так обеспечь ему, ты же знаешь, где взять.

Через минуту Саша уже вручил швабру терпеливо ожидавшему молодому человеку.

– О! Какая длинная! То, что нужно. Я сейчас верну, – сказал тот и пошел к лестнице.

Саша за ним. Мужчина поднялся на один пролет и стал заправлять швабру между решеткой на окне и самим окном.

– Что Вы делаете?

– Цветы достать хочу, – отвечал незнакомец, – вон они, видите, внизу на подоконнике.

– А снизу их подцепить не проще? – Саша включился в процесс спасения цветов.

– Можно попробовать, что-то сверху не достать никак, – Саша получил швабру обратно.

Спустившись по лестнице, он стащил букет с высокого подоконника.

– Спасибо, – сказал молодой человек и направился вверх.

– А как цветы туда попали? – не выдержал Саша.

– Я положил их сверху на решетку, а они свалились вниз.

– Зачем положили?

– Прикурить хотел.

– Аааа, – протянул Саша.

– Всего доброго, – сказал незнакомец.

В ответ на подробности спасения цветов, Жанна сказала:

– Не очень удивляйся, завтра случится такое же.

Саша не знал, что это цитата и, открыв на следующий день дверь незнакомой девушке, уже явно подозревал в хозяйке магические способности.

Девушка поздоровалась и попросила растворитель или, хотя бы ацетон.

– А что у Вас случилось? – Саша пытался уже не удивляться.

– Я юбку краской испачкала, – девушка повернулась и показала, обтянутую джинсовой юбкой в оригинальную скамеечно-зеленую полоску, крепкую попку.

– Где же Вы так?

– У Вас во дворе скамейки окрашены.

– Я спрошу, сейчас, – Саша направился к Жанне.

В доме нашлась только смывка для лака. Ее как раз и хватило на девушку.

Любой, зашедший с улицы человек мог рассчитывать на внимание в этом доме, а вот Саша не понимал, как ему сблизится с хозяйкой, да и надо ли. Она вела себя так, словно его не было. Так не видят хорошо вышколенную прислугу. Он убирал во всей квартире, включая ее комнату. Готовил кофе. Следил, чтобы регулярно забирали и привозили белье из прачечной. Ходил в магазин со списком продуктов. Все это было привычно и не сложно, но мысль, что Жанна потребует еще чего-то, не оставляла его. Знать бы чего. Друзья в институте удивлялись: как это ему так повезло снять комнату и строили догадки. Они вместе смеялись над предположениями об усыновлении и завещании, но разница в двадцать три года будила в нем совсем другие желания, он даже себе боялся признаться в них.

Курил Саша на балконе, хотя хозяйка курила еще и на кухне. Так повелось с самого начала и повода это изменить Жанна не давала. Саша варил кофе в одно и то же время, утром и хозяйка выходила «на запах», как он смеялся про себя. Она садилась спиной к двери, не приглашая за стол, а он робел, забирал свою чашку и уходил в комнату. От Жанны всегда исходил тонкий запах духов, утром еле слышный, смешанный с запахом ее тела, теплого и разнеженного после сна. Саша делал глубокий вдох, проходя мимо, и нес этот запах с собой, стараясь не расплескать его так же бережно, как и кофе.

Саша решил немного отвлечься от учебников. Поставил чайник и пошел на балкон покурить. Жанна очень редко заходила в эту комнату с балконом, а сейчас ее вообще не было дома. Ему нравилась темная точеная мебель. Он каждый раз проводил рукой по завитушкам на крышке комода. Сегодня, проходя мимо, Саша дотронулся до одной из кованых ручек и, вдруг, она отвалилась. От неожиданности квартирант отпрянул назад, беспокойно посмотрел по сторонам. Просто испортилось крепление, починить не составит труда, вот только чем? Где-то же должны быть хоть какие-то инструменты. Кое-что и нашлось внизу кладовки.

Саша выдвинул ящик, но этого оказалось не достаточно. Тот был до верху заложен так, что к ручке не подберешься, пришлось вытаскивать содержимое. Это были журналы мод 50-х годов, в очень хорошем состоянии. Один из них раскрылся. Из журнала высыпались фотографии. На них была красивая девушка, чуть старше его, в платьях моды тех лет. Манекенщица? Сдержанные позы и в то же время очень притягательные, сексуальные, женственные, но не вызывающие. Поражала токая талия девушки, красивые стройные ноги. Платья были с широкими, пышными или узкими, обтягивающими округлые бедра, юбками. Талия в них казалась еще тоньше. Высокая грудь была нарочно заострена бельем и это возбуждало. Волосы распущены или закручены в валики. Саша перебирал снимки, рассматривая фигуру, но, с каким-то смутным чувством узнавания, все больше всматривался в лицо. Следующая фотография была портретом. Да, сомнений быть не могло.

– Кажется, у меня обыск и чайник сгорел. Больше я ничего не пропустила? – Саша поднял глаза, в двери и на фотографиях была Жанна.

– Простите, я не виноват, я могу объяснить.

– Следуй за мной, – слишком спокойным голосом сказала хозяйка.

Саша попытался собрать рассыпанные журналы, но не успел:

– Немедленно.

Было ужасно стыдно, что его застали, как нашкодившего мальчишку. Так оно и было, конечно, но стыд же делал его беспомощным и послушным. Мальчик приготовился к выговору, не выгонит же хозяйка его, в самом деле, хотя, он так и не понял, чего ждать от нее. Жанна остановилась посреди своей комнаты. Саша переминался у двери с ноги на ногу.

– Расстегни змейку, – женщина медленно повернулась к Саше спиной. Застежка легко скользила вниз, пересекла талию и раскрыла платье, туго обтягивающее Жанну. Саша пытался не прикасаться к телу. Он боялся сорваться, боялся, что не сможет остановить себя, если только прикоснется к этой гладкой белоснежной коже, к этим россыпям родинок на плечах. Жанна изменилась, талия уже не была такой тонкой, как на фотографиях, но тело ее было еще более притягательным и волнующим. От нее исходила уверенность красивой женщины, знающей об этом и спокойствие, которое приходит с возрастом, когда уже не нужно ни доказывать, ни демонстрировать свою красоту, но можно выбирать на кого и как ими воздействовать. Если захочется. Если будет не лень. Она и вела себя, как ленивая и сытая кошка в построенном, отвоеванном, для себя, мирке. Ей было безопасно, приятно и скучно.

Саша так хотел прижать к себе эту женщину, слиться с изгибами ее тела, дотронуться до ее груди, задохнуться в ворохе ее волос, в дурманящем запахе, следы которого он слышал каждое утро. Но, он не смел прикоснуться, просто не смел.

– Помоги снять платье, – на конец-то услышал он.

«Только бы не повернулась, пусть приказывает что угодно, только пусть не смотрит на меня!»– думал Саша, снимая платье с плеч Жанны. Стыд нашкодившего мальчика сменился смущением неопытного, неумелого и восторженного подростка. Саша стоял так близко к женщине, что калейдоскоп запахов атаковал, завораживал, возбуждал его. Он сел позади Жанны на корточки и ждал, пока она не выйдет из платья, лежавшего вокруг ее ног. Он все еще сжимал в руках это платье, как спасательный круг. Жанна повернулась. Оперевшись на его плечо, она сделала шаг из круга платья и села в кресло. Он все еще стоял на коленях.

– Очень хорошо, продолжай, – голос ее был спокойным, ровным.

Ему казалось, что он уже начинает понимать правила игры. Саше нравилось, он предвкушал близость с этой роскошной, зрелой женщиной. Подросток уступил место победителю: «Так она тоже этого хотела! А всего-то нужно было сломать комод. Строила из себя такую холодную, тетеньке романтики захотелось, я – не против».

Жанна внимательно наблюдала за мальчиком. Из робкого и восхищенного, он мгновенно превратился в уверенного и самодовольного. «Всегда одно и тоже, – подумала она. – Ну что ж, поиграем». Жанна подняла ножку в туфельке, мальчик продолжал смотреть ей прямо в глаза. Нет, он не понимал, нужно было объяснить, вернуть его на землю. Хозяйка наклонилась к нему, взяла за подбородок и чуть притянула к себе. Саша поддался. Он уже ждал, что теперь она поцелует его. Возбуждение, желание обладать нарастали, его все больше заводила эта прелюдия.

Не выпуская его подбородка, Жанна сильно ударила наглеца по щеке. Он схватил ее за запястья и сжал их.

– Это за сломанный комод! – спокойно произнесла хозяйка. Саша обмяк, опустил руки.

Хозяйка взяла подбородок другой рукой. Подняла лицо мальчика и пристально посмотрела ему в глаза. Тот не выдержал взгляда.