Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 1

Рам Мандир

В период с 1953 года по 1964 год Пападжи работал на компанию «Поддар-Мартин Майнинг и Минералз», в той, что первоначально пользовалась его услугами в Бангалоре в 1952 году. В 1964 году Сурендра, сын Пападжи, к тому времени уже выпускник университета Лакнау, приехал на юг, в Чикмагалур, учиться на опыте своего отца делу по добыче полезных ископаемых. Пападжи удалось пристроить его в кампанию «Ганеш Майнинг», конкурирующую с той фирмой, где ранее работал Пападжи. Когда же Пападжи начал передавать своему сыну элементарные знания, он понял, что был втянут в конфликт интересов. Так как Пападжи близился к возрастной отметке пятьдесят пять – общепринятый возраст ухода на пенсию, – он решил сложить с себя обязанности в компании «ПоддарМартин» и поддерживать Сурендру советом и наработанным за долгие годы опытом. Но компания не хотела терять такого ценного работника и оставила его на должности консультанта. В начале 1965 года в одном из своих писем к Свами Абхишиктананде Пападжи описал сложившуюся ситуацию:

В том же году директор компании «Поддар-Мартин» попытался уговорить Пападжи продолжить свою работу, но в другой части страны, где у них не было конкурентов в лице «Ганеш Майнинг». Пападжи принял их предложение и был направлен в штат Гоа. Несмотря на то что Пападжи выделили отдельный офис, он большую часть времени проводил в разъездах по Северной Карнатаке, контролируя прииски, находящиеся под управлением компании, а также присматривая новые места, где можно было бы начать работы по добыче железной руды. И как-то раз, когда Пападжи находился в своих обычных разъездах, чудесное стечение обстоятельств помогло ему открыть новую страницу своей жизни.

Я работал на корпорацию по добыче руды, которая направила меня в Панаджи в штате Гоа. Эта компания получила лицензию на проведение опытной добычи марганца в различных частях Карнатаки. И в мою обязанность входило бывать на этих местах. Я должен был проверять, перспективны ли эти шахты в целях коммерческой добычи руды и марганца. Возвращаясь из Панаджи после посещения одного такого места, на перекрестке дорог я увидел знак, на котором было написано: «Лонда. 5 км». И тут вдруг вспомнил, что должен проверить и эту территорию, чтобы сообщить моему директору о возможности добычи там руды. Директору был нужен подробный отчет о целесообразности ставить дело по добыче полезных ископаемых на территориях, перед тем как приступить к формальностям по получению официального разрешения открывать там шахты.

Я ехал в своем джипе и высматривал почтовое отделение, поскольку мне срочно нужно было отправить директору письмо. Шел такой сильный дождь, что вода стала протекать через крышу машины. Я нашел почтовое отделение, но оно было настолько маленьким, что я не смог укрыться там от дождя, чтобы написать письмо.

Я ехал дальше по улице, пока не доехал до клиники, на которой красовалась вывеска: «Клиника Нараяны».

Я подумал про себя: «Это как раз мне подойдет. Тут должна быть приемная, где я спокойно смогу сесть и написать письмо».

Пациентов не было, поэтому вскоре после моего прихода ко мне подошел доктор. Я извинился за свое вторжение и объяснил, что просто хотел найти сухое место, так как срочно должен написать и отправить письмо. Доктор, довольно-таки молодой, не возражал против моего присутствия. Он даже принес несколько листов чистой бумаги и ручку, чтобы я смог написать свое письмо.

Через несколько минут в приемную вошел его отец. У него был взволнованный вид.

Он обратился к сыну: «Гуруджи не было на вокзале. Я и еще двадцать человек пошли встречать его, но его не оказалось в поезде. У нас всех были гирлянды, но он так и не показался».

Отца звали Даттатрея Бакр, и он рассказал мне, что был местным доктором больницы Лонды. Он пригласил меня к столу, но я постеснялся принять его приглашение. Он сам да и другие преданные были одеты в затейливые шелковые дхоти, какие носят брамины, в то время как на мне была спецодежда: галоши, защитный шлем и непромокаемый плащ. И долгое время пробыв под дождем, я был весь грязный и мокрый. Я заметил, что доктор пытается определить, кем я был или, скорее, к какому сословию принадлежу. В некоторых частях штата Го а большая часть населения исповедует христианство, а я так бесцеремонно явился к ним, что, очевидно, расценивалось как черта, принятая у браминов.

Чтобы облегчить их задачу, я объяснил причину своей неопрятности и растрепанности, рассказав, что работаю в компании по добыче полезных ископаемых, еду из расположенных поблизости лесов, где попал под ливень, а также сообщил, что я брамин. Доктор Бакр предложил мне принять ванну, перед тем как сесть с ними за стол, и даже дал мне чистую дхоти, чтобы я смог переодеться.

Я принял его приглашение, но предупредил, что не могу остаться надолго, потому что меня ждут в лагере на Кастл-Рок. В два часа у меня там была назначена встреча с коллегами.

«Хорошо, – сказал он. – Вымойте руки и спускайтесь обедать». Полагая, что он это делал из вежливости и чувства такта, я сказал: «Вы совершенно не обязаны угощать меня обедом. Достаточно будет, если вы дадите мне прасад от своей пуджи». Такая альтернатива была для него неприемлемой, и он ответил: «Так нельзя. Прасад я могу дать только после еды».

У них у всех на плечах были священные нити, грудь обнажена, а на лбы нанесен вибхути. Все это говорило, что я находился в обществе очень ортодоксальных людей, что слегка меня смутило. Сам-то я сказал, что брамин, но не носил священной нити. Должно быть, это расстроило бы их, тем более что день для них был особенным. Меня не очень интересовали устоявшиеся традиции такого рода, поэтому я снял с себя нить давным-давно, но я уважал их ценности и не хотел показывать им, что на мне нет этого обрядового атрибута, поэтому сказал доктору Бакру, что за стол сяду в рубашке.

Я вошел в зал, украшенный для приема гуру, который не появился. Сцена была украшена венками из цветов, а пол был раскрашен замысловатыми рисунками. До этого момента я был уверен, что просто гость на их обеде, но когда мы дошли до центральной платформы, доктор предложил мне сесть на тигровую шкуру, расстеленную для гуру. Это меня удивило. Они знали обо мне лишь то, что я был брамином, работающим в близлежащих лесах на шахтах, но, невзирая на это, они хотели, чтобы я восседал на почетном месте, которое они готовили и украшали специально для своего учителя.

Я отказался, объяснив, что не являюсь их учителем и что я поступлю неуважительно по отношению к нему, если займу предназначенное для него место. Остальные подхватили просьбу доктора. Они все хотели видеть меня на тигровой шкуре.

В конце концов, чтобы угодить им, я сел, все еще продолжая удивляться, почему же они проявляли ко мне столько внимания и уважения. Я сидел в ожидании обеда, но вместо этого ко мне подошли восемь женщин и спросили разрешения исполнить ритуал пада пуджи. Тут я понял, почему они настояли на том, чтобы я занял место на шкуре тигра: они хотели сделать меня своим гуру. Среди этих женщин были супруга и дочь доктора. Они держали в руках большое серебряное блюдо со всеми атрибутами, необходимыми для выполнения пуджи. Я был против того, чтобы они омывали мне ноги и отнюдь не потому, что они были очень грязными в связи с особенностью моей работы. Я выразил свое нежелание вовлекать меня в пуджу, но возражения не принимались.

Я никак не мог понять, как или почему они выбрали меня своим гуру. Я никогда раньше не был в их городке и ни с кем не был знаком. Я не проводил в лесу сатсанги, поэтому никто не мог знать, что на приисках работает духовный учитель.

Неожиданно мне в голову пришла мысль: «Я буду спокойно сидеть, и пусть они делают, что им заблагорассудится. Кто я такой, чтобы принимать или отвергать что-либо? Я не тело. Пускай продолжают. Они будут только рады, если я смиренно приму их ухаживания и выполнение пуджи».

Они исполняли обряд омовения ног с большим усердием. Омыв мои грязные ноги, женщины унесли грязную воду и выпили ее. И вновь это поразило меня. Да я сам бы не стал пить воду, в которой мыл ноги, а для них я был просто незнакомцем.

В конце церемонии я распрощался со всеми и направился к джипу. Мне надо было ехать, поскольку должен был явиться на встречу в лесу. Я сел в свой джип и попросил водителя отвезти меня обратно в лагерь.

Водитель поинтересовался: «А другой пассажир куда направляется?»

Когда я садился в машину, я никого не заметил, но теперь, оглянувшись, увидел сидевшего позади доктора. Он, должно быть, сел в машину, когда я разговаривал с одной из женщин.

Я подумал: «Возможно, ему надо навестить какого-нибудь больного или съездить в одну из клиник».

Он не спросил меня, могу ли я подвезти его, а просто молча сидел на заднем сиденье. Я распорядился ехать прямо в лагерь, полагая, что доктор сам скажет, где ему выйти или куда надо его довезти. Но он продолжал сидеть, не говоря ни слова. Наконец-то мы подъехали к месту, где шла дорога в одно лишь место – лагерь, куда я и возвращался.

Я обернулся к нему и спросил: «Отсюда дорога ведет только в лагерь. Где вы хотели сойти? Перед тем как мой водитель привезет меня назад, он может подбросить вас в нужное место». На это доктор мне ответил: «Я еду с вами в ваш лагерь. Мне хочется посмотреть, где вы живете. Я должен знать, где вы живете и питаетесь, чтобы отправлять для вас еду. Теперь вы наш гуру, и я должен служить вам. Я знаком с некоторыми людьми, работающими на шахтах, и они все говорят, что большинство работников не вегетарианцы. У вас, вероятно, возникают проблемы с доставкой вегетарианских продуктов. Поэтому каждый день я буду посылать вам еду, а для этого мне надо знать, куда ее доставлять».

В это время я работал в местечке Кастл-Рок. По прибытии в лагерь я принял ванну и попросил своего повара накрыть стол для всех служащих, сказав, что сам я не буду есть, поскольку меня накормили в Лонде. Затем попросил его принести нам с доктором свежих фруктов в офис.

Доктор все еще хотел должным образом обеспечить мой рацион питания. Он расспрашивал меня, во сколько ему привезти завтра еду и чему я отдаю предпочтение. И снова мне пришлось повторить, что в этом нет необходимости.

«У меня есть свой личный повар, и он знает, как готовить вегетарианские блюда. Не нужно беспокоиться по этому поводу. Все, что мне нужно, уже есть здесь или же можно приобрести в местном магазине».

Жена и дочери доктора настояли на том, чтобы он поехал со мной и узнал, где я живу, так как они решили, как он уже сказал, каждый день привозить мне продукты. Остатки пищи будут съедены ими как прасад.

Мне не удалось отговорить его от намерения каждый день обеспечивать меня провизией, так как семья уже приняла решение.

На следующий день они осуществили свое намерение. Доставка еды в место, отдаленное от Лонды на тридцать миль, было делом непростым. Кто-то должен был проделать все это расстояние, а затем дождаться окончания трапезы и отнести остатки обратно. Так продолжалось несколько дней. Убедившись, что семья доктора решительно настроена продолжать этот ритуал, я предложил им альтернативный план действий.

«Почему бы вам не подыскать для меня здесь, в Лонде, четыре или пять домов? За аренду заплатит компания. В одном доме поселюсь я сам, а в других мы разместим всех остальных рабочих. Если я буду жить в Лонде, доставка пропитания не доставит вам столько хлопот».

Доктор Бакр в течение последующих нескольких дней осуществил мой план. Я же, в свою очередь, объяснил директору компании причину своего переезда, сказав, что в Лонде я смогу осуществлять перевозку руды, используя железную дорогу. И урегулировал с начальством вопрос переезда в Лонду, аргументировав тем, что доставка руды по железной дороге обойдется дешевле, чем с использованием грузовиков. Переезд занял у нас где-то около недели.

Начиная с первого моего дня в Лонде доктор приглашал меня ужинать вместе с ними. По утрам он приносил к дому завтрак и оставлял у порога. Некоторое время спустя он построил новый дом недалеко от города и обратился ко мне с просьбой поселиться там и освятить его. Я принял его приглашение и назвал новое место «Рам Мандир».

С того самого времени Пападжи регулярно давал сатсанги в Рам Мандире. Он завоевал свою репутацию силой слова, и за короткое время вокруг него собралась новая группа преданных. Далее повествование пойдет от лица Субаша Тенгса – племянника доктора Даттатрея Бакра. Он интересно и подробно описывает повседневную жизнь, развивающуюся вокруг Пападжи в этот период времени, что и навело меня на мысль включить его рассказ в свою книгу.

Впервые я познакомился с Шри Пунджаджи в 1967 году. Тогда мне было всего лишь около семнадцати лет. Долог и извилист был мой путь к нему: сначала я попал в ашрам Сатьи Саи Бабы. В тот год Саи Баба приехал в Карвар, откуда я родом, и из 5000 тысяч человек, пришедших увидеть его, он благословил четырех, положив свои ладони на их головы. Среди них был и я. Вскоре после этого я решил сбежать из дому и отправиться в его ашрам в Путтапартхи. Я полагал, что меня там приютят, если я буду выполнять для них некоторую работу. Продав ткань, которую мне дал отец на рубашку, я выручил 50 рупий, и с этой суммой отправился в ашрам, покинув свой дом. Когда я пришел в ашрам, Саи Бабы там не было, и мне было отказано в просьбе жить в ашраме в обмен на работу. Вскоре у меня закончились деньги, и я был вынужден уйти. Поскольку я не хотел возвращаться домой, я решил отправиться в Лонду, деревню, располагающуюся в районе Белгаума, где проживали мои родственники. Так как у меня не осталось денег на обратный билет, мне пришлось ехать зайцем. На станции «Хубли» меня поймал контролер. Мы прошли в его кабину, и он начал расспрашивать меня о моей личной жизни. Убедившись в том, что я действительно сбежал из дому, он сказал, что сам позаботится обо мне, будет кормить, и я буду работать в поезде. От меня требовалось только безоговорочное подчинение его указаниям. Он заказал для меня кофе и иддли (булочки), а затем попытался склонить меня к тому, чтобы я сел к нему на колени. Тут я понял, что он, скорее всего, гомосексуалист. Тогда я пулей вылетел из его кабины, спрыгнул с поезда и тут же пересел на другой поезд, который уже трогался со станции. Немного придя в себя, я поинтересовался, куда едет поезд, и услышав, что он направляется прямо в Лонду, очень обрадовался.

В Лонде жил мой дядя, доктор Даттатрея Бакр, его сын, доктор Нараян Бакр, моя старшая сестра, Сумати, и много других родственников. Я пришел к ним домой, и мне был оказан радушный прием. Вечером того же дня мы с доктором Бакром отправились в недавно построенное бунгало, которое он назвал «Рам Мандир». Именно там я впервые встретился с Пунджаджи. В небольшой комнатке, наполненной запахом благовоний, сидели несколько человек. Они устремили свой взгляд на одного крупного мужчину в белой курте и лунги. Все молчали и, казалось, пребывали в расслабленном состоянии. Я уловил что-то очень тонкое в атмосфере комнаты, но не смог сразу понять, что именно это было. И меня будто током ударило, как только я осознал, что чувство умиротворения, завершенности и радости были практически осязаемы. Иногда кто-то задавал вопросы, и он отвечал на них. Казалось, его настроение меняется в зависимости от момента. То он смеялся невинным детским смехом, то вдруг гневался и становился сердитым. Никто не вступал с ним в спор, присутствующие просто слушали его и принимали то, что он говорил.

Его личность произвела на меня неизгладимое впечатление. Внутри я чувствовал: «Этот человек совершенен и безупречен. В нем нет ни единого изъяна». Его присутствие было всеобъемлющим, и все присутствующие, казалось, пребывают в благоговейном трепете.

В последующие дни я узнал о нем некоторую информацию от людей, живущих поблизости с ним. Старший сын доктора Бакра, Нараян, рассказал мне, что Пунджаджи был учеником Раманы Махарши, что работал в компании по добыче руды и недавно уволился, а также что служил в армии и т. д. Но ни один из услышанных мною фактов не произвел на меня такого же сильного впечатления, как то чувство, которое я ощущал, просто глядя на него или находясь в его присутствии.

Некоторые люди в его окружении – Бабу Маргод, Индру Баба и Кешав Дхум – создали компанию по покупке и продаже товаров, производимых из леса. Вся прибыль либо отдавалась Пападжи, либо шла на другие проекты, рекомендованные им.

Было еще три юноши приблизительно моего возраста – Арвид Тенгс, Суреш Дхум и Аджит Таншикар. Мы в основном выполняли рутинную работу: носили воду из колодца, который был практически семьдесят футов глубиной, убирались в доме, мыли полы и кухонную утварь. В те дни Пунджаджи поднимался в 5 часов утра и уходил в полном одиночестве в джунгли. А возвращался он не раньше 9 или 10 часов. В это время моя сестра или Маи, жена доктора Даттатрея Бакра, готовила ему завтрак. Иногда ему приносили еду другие его преданные.

Он съедал малую часть, а остальное раздавал как прасад. Мы все ощущали себя как дети, которых кормит любящий отец.

По природе я ленив, но, находясь в «Рам Мандире» или поблизости, мы все занимались делом. Пунджаджи хотел, чтобы мы добросовестно трудились, что мы и делали, отчасти из-за чувства любви и уважения к нему, а еще потому, как я полагаю, что немного его побаивались. В течение всего дня к нему приходили люди из разных мест и рассказывали ему свои истории. Они приходили из Карвара, Дхарвара, Белгаума и других мест близлежащих районов. Посетители делились своими домашними, а также духовными проблемами. Многие описывали свои сновидения, видения и глубокие переживания. Казалось, вокруг него постоянно происходят какие-то странные и загадочные вещи, и всегда был тот или та, кто хотел поговорить с ним о своем опыте.

Должен признаться, что некоторое время спустя я начал испытывать чувство зависти к его стилю жизни. У меня создалось впечатление, что большую часть дня он ничего не делает, предаваясь неге, в то время как другие суетятся, работая для него. Вскоре я возненавидел те обязанности, которые лежали на мне, поскольку мне казалось, что меня эксплуатируют как бесплатного слугу. Я считал, что мои мысли и чувства были безразличны ему, но теперь я понимаю, что Пунджаджи молча наблюдал за каждым из нас. В моей голове блуждали недобрые мысли, которые заставляли меня сторониться Пунджаджи. Я чувствовал, что не могу больше смотреть на него, и стал избегать его общества. Недобрые мысли порождали у меня чувство вины, и сознание своей вины заставляло меня сторониться Пунджаджи.

Однако этот период длился недолго. Благодаря милости Пунджаджи или его воле уродливая гусеница, ползающая в грязи у его ног, неожиданно и мгновенно превратилась в прекрасную бабочку, расправившую свои крылья и устремившуюся к свободе. Это было подобно внезапному и неожиданному удару молнии. Двадцать семь лет прошло с того момента, но когда я вспоминаю это, по моему телу проходит дрожь.

A произошло вот что. Был август, около 8.30 вечера. В то время жители Лонды ложились спать где-то между 8.30 и 9 часами вечера. Все звуки стихали, было слышно только потрескивание сверчков и других ночных насекомых. Вдалеке раздался гудок поезда. Пунджаджи сидел на стуле. У его ног сидел Арвинд, двоюродный брат доктора Нараяна, массируя его правую лодыжку. На потолке горела небольшая лампочка, и Пунджаджи спокойно и умиротворенно сидел под ней. Потом он поговорил с Арвиндом, и тот попросил меня помассировать другую ногу Пунджаджи, как раз когда я собирался уходить. В те дни в моей голове роились мысли, что оказание таких услуг Пунджаджи самая неблагодарная плебейская работа, и меня охватило чувство возмущения, когда он обратился ко мне с такой просьбой. Я с неохотой начал разминать его лодыжку руками.

Моей первой мыслью было: «Какое же у него большое тело! Мне не удается обхватить его ногу даже пальцами обеих рук».

Я продолжал выполнять свою работу, погруженный в такие мысли.

Затем произошло нечто выходящее за рамки того, что можно описать или даже представить. Я не могу никому объяснить свое переживание. Я массировал его ноги, но в следующие мгновение я уже не думал ни об Арвинде, ни о Пунджаджи, хотя я каким-то образом все еще ощущал его присутствие. Я почувствовал легкое покалывание в области спины и ощутил волны чистой радости. Потоки лучезарной энергии захватили меня, и я плыл в океане чистой энергии.

Неожиданно исчезли и Субаш, и Пунджаджи. Остались лишь чистое счастье и невероятно реальное чувство всеобщей завершенности.

И в этот самый момент каким-то образом пришло знание того, что это именно то, что мое сознание уже целую вечность безуспешно жаждало обрести. Это переживание настолько неизгладимо, что по сей день, когда я вспоминаю о нем, тут же впадаю в состояние, в котором отсутствуют какие-либо мысли. Больше никто ни до него, ни после не смог дать мне такого счастья, которое не зависит от чего-то материального. Мне не надо было что-то делать, я не прикладывал для этого никаких усилий. Ощущение завершенности пришло само по себе, неожиданно, и ни от чего и ни от кого не зависело.

Возможно, мое состояние, в котором присутствовало одно лишь ощущение счастья, длилось около пяти минут. Позже, когда в присутствии Пунджаджи у меня было переживание, я стал замечать, что и другие люди погружаются в подобное состояние на несколько часов. Но время здесь не играет существенной роли. Что действительно важно, так это выход за пределы материальности даже на секунду. Однажды пережив это, ты уже не будешь прежним.

Несмотря на то что к нему в Лонду приезжали люди, чтобы поговорить о своих чудесных переживаниях, мне и в голову не приходило, что что-то подобное может произойти со мной. Я не стремился к подобному переживанию, не предпринимал никаких попыток, чтобы обрести его. Я хочу акцентировать внимание на следующем: чтобы получить милость Пунджаджи, не нужно ничего делать, лишь находиться в его присутствии. От него исходит ощутимое сияние, благодаря которому мысли и идеи отходят на второй план, а люди, находящиеся под воздействием его света, обнаруживают и раскрывают свою истинную сущность. Возможно, лучше сравнить Пунджаджи с тигром, поедающим мысли и ум тех, кто приближается к нему. И нет возможности скрыться, убежать или спрятаться на дереве. Ты стоишь в его присутствии, как парализованный, до тех пор пока в какой-то момент он не набросится на тебя, чтобы съесть.

Пережив такой опыт, я стал смотреть на Пунджаджи совершенно другими глазами. Это похоже на то, когда ты смотришь не на какую-то отдельную часть, а на все в целом. Я перестал воспринимать его как тело. Он стал для меня воплощением чистой любви. С тех пор мой страх исчез, ему на смену пришли любовь, уважение и благоговение.

Пунджаджи заботился о моем материальном благосостоянии так же, как и о духовном благополучии. Он заметил мои способности к рисованию и предложил моему отцу отправить меня в школу искусств или коммерческое художественное училище, чтобы развивать данный талант. Отец же хотел, чтобы я получил медицинское образование, но я разочаровал его, так как провалил выпускные экзамены в средней школе. Он был против моей учебы в художественном училище. Отец хотел, чтобы я пересдал экзамены и набрал достаточно балов, что позволило бы мне пойти либо в медицинский, либо в инженерный колледж.

Когда он отказался платить за мое образование в школе искусств, вмешался Пунджаджи и сказал: «Если вы не отдадите юношу в художественный колледж, я заберу его с собой в Лакнау, и он будет учиться в художественной школе там, если даже мне самому придется взять на себя все связанные с учебой расходы».

Мой отец смягчился и позволил мне заниматься искусством, сначала в Дхарваре, а затем в Бомбее. Теперь же я работаю в Бомбее, и мои работы хорошо расходятся.

Моей заслуги нет в том, кем я стал в этой жизни. Всем, что произошло со мной, и чего я достиг, я обязан милости Пунджаджи.

В начале 1996 года Пападжи наконец-то уволился из компании «Поддар-Мартин». С того самого времени он смог проводить все свое свободное время с новой группой преданных в Лонде. Где-то в это же время и доктор Даттатрея Бакр решил оставить свою практику и уволиться. Дальнейшее повествование о развитии событий пойдет от лица Пападжи.

Однажды я увидел перед Рам Мандиром нескольких пациентов. Было непохоже, чтобы за ними кто-либо присматривал.

Я поинтересовался у доктора Нараяна, сына Даттатрея Бакра: «Почему твой отец не пришел сегодня к этим больным? Они ведь ждут его». «Мой отец ушел с работы, – ответил доктор Нараян. – Он передал все свои обязательства своему ассистенту. Теперь его помощник должен заботиться об этих людях».

Такой поворот событий был достаточно странным. Я не мог понять, что послужило причиной его внезапного ухода. Эта работа была его единственным источником дохода, и кроме того, здесь не предусматривалась выплата пенсии. Во время наших с ним бесед он ни единым словом не обмолвился о своем намерении оставить работу.

Позднее, в тот же самый день, когда я нашел доктора, он сказал мне, что больше не хочет работать, поскольку желает больше времени проводить со мною. Полагаю, он надеялся, что мы постоянно будем вместе до конца наших дней. Я тоже думал, что навсегда останусь жить в Лонде после своего увольнения.

У меня был еще один преданный, проживающий в Лонде. Его звали господин Негинхал. Он был местным егерем. К тому времени как уволился доктор, он предложил мне десять акров земли на берегах реки Кали. Я принял его дар, но не ради себя. Я передал этот участок жене доктора Даттатрея и попросил его возделывать землю, чтобы она приносила хоть какой-то доход семье. Потом уже я попросил доктора построить на этой земле небольшую хижину, где бы я мог уединенно жить в лесу.

Вскоре доктор с энтузиазмом занялся фермерским делом. Он пахал землю, выращивал кокосовые деревья и собирал урожай сахарного тростника, поскольку поблизости от его фермы располагался сахарный завод.

Перед тем как въехать в хижину во владениях доктора Бакра, мне нужно было уладить некоторые семейные дела.

Я обратился к доктору: «На некоторое время я уеду в Лакнау. Мне нужно организовать помолвку своих детей, сына и дочери, а также уладить кое-какие финансовые вопросы с женой. После того как я покончу со своими делами, я навсегда смогу покинуть свою семью. У меня больше не будет перед ними никаких обязательств».

Пападжи неоднократно упоминал, что несколько раз бросал семью, оставляя их на милость провидения, хотя большинство его попыток бросить все оказывались неудачными. Но не следует делать поспешных выводов, что Пападжи не заботился о своих детях. Я беседовал с двумя его выжившими детьми, Сурендрой и Шивани, и они вспоминают его как доброго и любящего отца, который уезжал по делам, чтобы они не знали ни в чем нужды, могли веселиться и быть счастливыми. Когда они все вместе жили в Мадрасе, Пападжи со всей семьей ходил на пляж или в лес по выходным и в праздники. Иногда он брал своих детей в Раманашрам, и они могли наслаждаться даршаном Махарши.

Пападжи продолжал жить с семьей и заботиться о своих детях все те пять лет, когда он работал в УттарПрадеше (1947–1952), но когда он переехал в Южную Индию и стал заниматься разработкой месторождений по добыче полезных ископаемых, его жена и дети остались в Лакнау, поскольку в лесу не было условий для проживания с семьями. Работодатель Пападжи каждый месяц посылал из Бангалора в Лакнау 500 рупий, да и сам Пападжи частенько ездил на север проведать свою семью.

Несмотря на то что сам Пападжи бросил школу, когда ему было шестнадцать лет, он работал не покладая рук, чтобы дать своим детям хорошее образование. Сначала они были поставлены в затруднительное положение из-за частых переездов со своим отцом. В Мадрасе обучение велось на тамильском языке. Затем в Бангалоре их направили в школу, где учителя преподавали на языке каннада. Шивани и Сурендру определили на класс ниже, поскольку они не знали этого языка. Позже Пападжи отправил их вместе со своей супругой в Лаялпур, но у них там возникло еще больше трудностей со школой. Все задания в Пенджабе давались на урду, и они опять вынуждены были ходить в класс ниже. После разделения они ходили в школу в Лакнау, где основным языком был хинди. Несмотря на все эти трудности, Шивани и Сурендра учились с большим прилежанием и успешно закончили школу.

По окончании школы Пападжи привез Сурендру в Южную Индию, чтобы обучать основам шахтового дела. Пападжи всегда работал как наемный работник в компании по разработке полезных ископаемых, но Сурендра предпочел работать подрядчиком. На протяжении пяти лет он работал по контракту и уволился, лишь когда цены на руду значительно снизились. Правительство обладало монополией на покупку руды. В связи с тем что правительство устанавливало цены на руду, а также контролировало все движения на экспорт, персонал, работающий по контракту, напрямую зависел от чиновников, так как именно они назначали цены. Когда дело по добыче руды стало приносить мало дохода, Сурендра вернулся в Лакнау и, следуя по стопам своего отца, стал представлять интересы компании, занимающейся продажей электротоваров. В течение многих лет он путешествовал по всему Уттар-Прадешу, продвигая свою продукцию. Он рано оставил работу и вскоре переехал в новый построенный на окраине Лакнау дом.

В обязанности каждого индуистского отца входят образование детей и забота об их браке. В середине 1960-х годов Пападжи занялся поисками подходящих партнеров для своих детей, с которыми им предстояло идти рука об руку по жизни. Вскоре ему удалось найти жениха для Шивани, но родители молодого человека считали, что их сын не может составить подходящую пару дочери Пападжи.

Отец юноши сказал Пападжи: «Ваша дочь имеет хорошее образование, ей присвоена квалификация магистра гуманитарных наук. Она слишком образованна для нашей семьи. Думаю, что ей будет тяжело ужиться с нашей семьей из-за ее образования. Я не думаю, что ей понравится жить с нами».

Пападжи уже пришел к решению, что именно за юношу из этой семьи он хочет выдать замуж свою дочь.

Он ответил: «Я уверен, что они составят удачную пару, и я знаю, что она найдет общий язык со всеми членами вашей семьи. Я в этом настолько уверен, что готов на деле доказать это. Шивани придет жить в вашу семью не как жена вашего сына, а как полноправный член семьи и останется с вами в течение полугода. Она будет выполнять всю работу по дому, как если бы она была вашей снохой. Если к концу этого срока вы будете ею недовольны, о женитьбе наших детей не будет идти и речи».

Отец юноши был очень удивлен: «Никто и никогда еще не делал такого предложения. Я впервые слышу, чтобы кто-нибудь предлагал свою дочь на таких условиях. Никто не допустит, чтобы его дочь жила в доме чужого мужчины до их брака».

Такое ошеломляющее предложение вызвало симпатию к Пападжи.

Он продолжил: «Вы очень необычный человек, но мне нравится ваш честный и прямой подход к данному делу. Я уверен, что вы хорошо воспитали свою дочь. Должен признаться, когда я впервые встретился с вами, я намеревался отклонить ваше предложение, но теперь, поговорив с вами и услышав такое предложение, я хочу, чтобы наши семьи объединились. И не нужно присылать свою дочь с испытательным сроком в полгода. Я заставлю своего сына жениться на ней».

Свадебная церемония состоялась, и новобрачные поселились в Нью-Дели. На протяжении многих лет они управляли фотостудией в Южной Индии. Супруг Шивани скончался в 1994 году, прервав их брак, который длился двадцать семь лет. В один из своих последних визитов в дом Пападжи в Лакнау Шивани сказала, что за все это время они ни разу не поссорились между собой.

Теперь перейду к событиям, произошедшим в 1966 году. Перед тем как Пападжи поехал в Лакнау улаживать судьбу своих детей, они с доктором Даттатреем Бакром отправились в Гималаи. Доктор Бакр хотел съездить в Девапраяг и выполнить церемонию шрадхи, и Пападжи согласился его сопровождать. История о данной поездке будет изложена в последней главе. После этой поездки Пападжи поехал в Лакнау и договорился женить своего сына на девушке, чья семья приехала из Агры. Свадьба должна была состояться в январе. Несколько дней спустя доктор Бакр вернулся в Лонду и получил от Пападжи следующее письмо:

Перед своим возвращением в Лонду Пападжи заехал в Читракут, где Рама и Сита провели годы изгнания. Письмо, которое он написал доктору Даттатрею Бакру оттуда в конце марта, свидетельствует об уважении к нему и его семье:

После короткого паломничества Пападжи вернулся в Лонду. Несмотря на все его планы проводить там больше времени и даже уединиться в хижине, построенной специально для него на земле доктора Даттатрея Бакра, намерениям Пападжи не суждено было осуществиться. Он часто стал отправляться в паломничество со своими преданными и редко где-либо останавливался более чем на несколько недель, включая Лонду. В одном своем письме к доктору Даттатрею Бакру (24 января 1969 г.) он писал:

Священная сила безгранична. Она заставляет меня переезжать с места на место, и, честно говоря, мне не хочется оставаться в одном месте. Лучше сказать, что я не могу оставаться в одном месте больше недели. Такова воля моего Бога. Я должен принять ее. Меня ничто не привязывает к Лакнау или к какому-либо другому месту.

В последующие после увольнения годы Пападжи много путешествовал по Индии. Просматривая его письма за этот период времени, я нашел упоминание таких мест, как Чикмагалур, Мангалор, Бангалор, Шри Раманашрам, Пуна, Пандхарпур, Дхарвар, Бомбей, Ришикеш, Бадринатх, Читракут, Айодхья, Варанаси, Пури, Дакшинешвар, Аланди и Агра. В некоторых местах он был неоднократно.

Следующее повествование пойдет от лица одного преданного, путешествующего в этот период с Пападжи. Хоть он и пожелал остаться неизвестным, я могу сказать, что этот человек принадлежит к числу тех, кто был сильно привязан к Пападжи, когда он был в Рам Мандире.

В своей жизни я встречал много святых, но никто не может сравниться с учителем Пунджей. Думаю, такого, как он, кто обладал бы такой же силой мгновенно пробуждать людей и показывать им, кто они есть, больше нет.

Наша встреча с ним была случайной, и состоялась она вдали от постоянного места моего проживания. Было хорошее время года для поездок. Тот день, когда я впервые встретил его, был лучшим днем моей жизни. После нашей встречи вся моя жизнь, которая до того момента была непривлекательной, преобразилась благодаря его священному присутствию. Теперь я живу свободной жизнью просветленного человека. Я очень, очень благодарен учителю.

В этот знаменательный для меня день, когда я познакомился с ним, он принял меня как своего преданного. С того самого времени я частенько находился у его ног. Мы были во многих местах вместе с другими его преданными. В те дни нас было не так уж много. Мы ездили на восток, запад, север и юг. Иногда мы ходили в горы или к священным рекам, а также на берег моря. Каждый момент пребывания рядом с ним был для меня божественным опытом. Мы от всего сердца смеялись и радовались, куда бы ни пришли. Когда учитель смеется, его лицо похоже на распустившийся цветок лотоса. Он учил нас смеяться и поддерживать это состояние радости все время.

Большую часть времени мы гуляли, купались в реке, попадавшейся нам по дороге, даже при сильном дожде. Иногда мы останавливались в джунглях, а иногда у богатых людей или же у бедняков. Везде и всегда от него исходили обаяние и тепло. Мы были в различных местах и общались с различными людьми, но я заметил, что он, по моему мнению, чувствовал себя более свободно и расслабленно с простыми людьми. Он сам, казалось, предпочитает не показной, а простой стиль жизни.

Он ни единым словом или намеком не давал нам почувствовать, что чем-либо отличается от нас, и не требовал к себе какого-либо особого обращения. Мне казалось, что он любит преданных даже больше, чем своих собственных детей и членов семьи. Ему нравилось останавливаться с нами в отдаленных от дороги ашрамах. Иногда мы жили в диких забытых богом местах, что служило нам хорошим уроком в развитии бесстрашия.

Бывало, он находил на улице нового преданного и брал с собой, даже не располагая какими-либо сведениями о его жизни. И с этой самой минуты относился и обращался к ней или к нему с таким же уважением, как ко всем нам. Однако если новый преданный обращался к нему за милостью, он тут же предпринимал шаги, чтобы лишить его тех религиозных позиций, знаний и идей, которых тот придерживался. Он настолько умело это проделывал, что это нисколько не унижало достоинства человека.

Он всегда кормил нас самой вкусной едой и проявлял любовь и уважение по отношению к нам. Мы не просто получали от него духовные наставления. Следуя его примеру, мы учились, как правильно жить и сохранять чувство юмора. И даже серьезные духовные вопросы он обсуждал в такой расслабленной манере и с чувством юмора, что не оказывал давления на преданных. От него исходило чувство расслабленности и покоя.

Сатсанги проводились не регулярно, а в любое время дня. Они происходили во время наших прогулок или после чая днем, или во время купания в Ганге, или даже во время путешествия в автобусе. Его сатсанги отличала спонтанность, и это было их самой лучшей чертой. Иногда даже он давал нам сатсанги, когда мы спали, так как часто являлся нам во снах и давал советы или наставления. А если мы спрашивали его об этом наутро, он подтверждал их правильность.

Переживание божественного также приходило спонтанно и в неожиданное время. Некоторые испытывали этот опыт во время прогулок, купания, другие же во время еды и т. д. Мы все чувствовали великую радость и счастье в эти моменты. Когда учитель видел, что кто-то из нас пережил прямой опыт, его лицо озарялось радостью.

Взяв кого-либо под свое крыло, учитель полностью возлагал всю ответственность за него или нее на себя. За все то долгое время пребывания с ним я не могу вспомнить ни единого прецедента или несчастья. Даже в самых экстремальных климатических условиях – ливне, жаре или холоде – никто из нас не заболел. Каким-то образом он мог предвидеть трудности и, соответственно, избегать их.

Я на собственном опыте убедился в том, что он никогда ничего не навязывал своим преданным. Он никого не заставлял вести тот или иной образ жизни или практиковать определенную садхану. Напротив, он освобождал нас от груза и устранял препятствия, стоящие на пути к просветлению. Он освобождал нас от всех волнений и показывал наше истинное Я.

Некоторые приходили не за свободой, а за освобождением от бремени страданий. Я видел, как он беседовал с людьми, которые намеревались покончить жизнь самоубийством, и всего лишь за несколько минут ему удавалось пробудить их к жизни, вернув ощущение радости и счастья. Я лично был знаком с некоторыми из них и могу заверить, что до сих пор они не потеряли ощущения счастья и продолжают жить нормальной жизнью.

Что еще я могу сказать? Подобно философскому камню, который при прикосновении превращает металл в золото, учитель Пунджаджи превращал все вокруг себя в сияющее золото. Он развеивал сомнения и устранял расщепленность умов и даровал просветление многим из тех, кто приходил к нему. В присутствии солнца тьма исчезает. Подобно этому невежество преданных, их эго перестает существовать, когда учитель рядом. Преданные озаряются своим собственным божественным светом и живут в мире как свободные люди. Мне неизвестен никто из учителей, который смог бы наградить подобным даром такое большое количество людей, независимо от их образования. И я считаю, что мне чрезвычайно повезло познакомиться с ним в этой жизни. Я снова и снова благодарю его за ту великую милость, которой он наградил меня.

Шри Б. Д. Дезай, житель Бомбея, работающий в бухгалтерском отделе отеля «Тадж», рассказывает следующее:

С самого детства я всегда верил в то, что все мои действия и поступки определяет божественная сила. Чем успешнее была моя жизнь, тем больше я убеждался в этом. Я практиковал все традиционные формы поклонения божествам, но особенную страсть во мне пробуждали местные святые Махараштры. О них я читал все, что только мог достать.

В 1960-е годы у меня был своего рода сон, в котором какой-то человек высокого роста, одетый в шафрановые одежды, стоял на берегу реки. Он посмотрел на меня и сказал: «Я твой благодетель». Этот сон запомнился мне, хотя я и не понял, что он означал.

В конце 1960-х я приехал в Лонду навестить своего шурина, где он работал по контракту.

Он сказал: «К нам в город приехал один святой. Не хочешь ли ты пойти и встретиться с ним?» «Безусловно, – ответил я, – пойдем прямо сейчас».

Пройдя около 200 ярдов[8], мы вошли в помещение, где Шри Пунджаджи проводил сатсанг. Перед ним сидели около шести человек. Я помню, что, когда я вошел, у Пунджаджи были закрыты глаза. Как только я расположился перед ним, он открыл глаза и поприветствовал меня. Я стал внимательно его разглядывать и вдруг вспомнил, что именно этого человека я видел в своем сне несколько лет назад.

Я рассказал ему об этом и добавил: «Я уверен, что вы тот самый человек из моего сна».

Он попросил меня закрыть глаза и описать, что я вижу.

Я последовал его инструкциям и ответил: «Я вижу джунгли, больше ничего».

Мой ответ прозвучал странно, но, казалось, он его удовлетворил.

«Очень хорошо, – сказал он, – очень хорошо».

Я почувствовал, будто он принял меня.

Некоторые посетители время от времени задавали ему вопросы, но я не могу сказать, что понимал его ответы. Я не мог разобрать, в чем суть его учения, но чувствовал, что оно отличалось от той традиционной формы индуизма, на которой я вырос. В те дни это была типичная реакция впервые приходивших к нему людей. Пунджаджи учитывал различие в предшествующем опыте людей. Он говорил с абсолютной точки зрения, и если они не понимали, это была их проблема, не его.

Несмотря на то что я не вполне понимал, что он хочет донести до нас, меня тянуло к нему снова и снова. В течение нескольких дней я проводил там практически все время. Я стал оказывать ему различные услуги, и с каждым днем моя привязанность к нему становилась все сильнее и сильнее. Когда я больше не мог откладывать свой отъезд, я пригласил Пунджаджи гостить в своем доме в любое время, когда он будет в Бомбее. К моему большому удивлению, он принял приглашение. С тех самых пор в течение нескольких лет он всегда заезжал ко мне и гостил в моем доме несколько дней, бывая в Бомбее проездом.

Я начал путешествовать вместе с ним. Ему нравилось ездить по разным местам, и казалось, моя компания доставляла ему удовольствие. Несколько раз мы ездили в Ришикеш и Харидвар, а также бывали в Пандхарпуре, храме Вайшно Дэви в Кашмире, Варанаси и Читракуте. Куда бы мы ни приезжали, везде мы жили просто и счастливо.

Обыкновенно он практически каждый день отправлялся в долгие прогулки. Нам было привычно проходить двадцать или тридцать километров за одну такую прогулку. Однажды, когда со мной была одиннадцатилетняя дочь, мы шли около семи часов под непрекращающимся дождем, потому что Пунджаджи непременно хотел увидеть место, которое ассоциировалось у него с Рамой Тиртхой, его дядей по материнской линии. Никто из нас не устал и даже не подхватил простуду или каким-либо образом пострадал. Когда он был рядом, мы могли делать все, так как знали, что он защищает и оберегает нас всех. Не могу не упомянуть об одной его привычке. Когда бы мы ни встретили на своем пути речку, мы всегда останавливались и купались в ней. Казалось, он был не в состоянии удержаться от того, чтобы не искупаться в бегущих потоках реки, протекающих у него на пути.

Однажды, когда мы остановились с ним в Ришикеше, меня внезапно охватило чувство духовной неполноценности. Я очень плохо разбирался в философии и не практиковал садханы, потому что он не говорил мне выполнять их. Чувство, что я не предпринимаю усилий в достаточной степени, побудило меня пойти и купить «Йога-Васиштху» и заняться ее изучением, так как я сам слышал, что Пунджаджи был о ней очень высокого мнения. Я показал ему эту книгу, полагая, что он обрадуется, узнав, что я решил заняться ее изучением. Вместо этого он сердито взял ее из моих рук, разорвал на клочки и бросил в Гангу. Сначала он не дал мне никаких объяснений, но у меня было ощущение, как будто он говорил мне, что не надо заниматься изучением каких-либо книг, когда он рядом. Позже, когда я напрямую спросил его об этом, он подтвердил мои догадки.

«У меня чувство, будто я недостаточно стараюсь, – сказал я. – Меня не отпускает чувство, что я должен что-то делать, а не просто так сидеть целый день, наслаждаясь вашим присутствием». «В присутствии гуру, – ответил он, – делать ничего не надо. Достаточно лишь одного этого присутствия».

Вскоре я осознал истинность его слов. По мере того, как все больше и больше времени я проводил с ним, интеллектуальное понимание, которого, как казалось, мне недостает, потеряло всякую важность. Все вопросы и сомнения, беспокоящие меня, сменились умиротворением, без всяких усилий с моей стороны.

Я научился наслаждаться покоем, который исходил от него, вместо того чтобы тревожиться о том, что же я должен делать или достиг ли я какого-либо прогресса. Его благословения выражались в состояниях, свободных от мысли. Они были наполнены светом. Они и сейчас здесь, независимо от того, находится ли он рядом или за сотни миль от Бомбея. Его божественное присутствие освобождает меня от мыслей, сомнений, тревог и проблем. И я могу найти покой и умиротворение по желанию, стоит лишь мне закрыть глаза.

Я до конца своей жизни буду благодарен ему за то, что он сделал для меня и ради меня. Он показал мне Бога и подарил мне покой. Что еще я мог желать?

По всему миру у Пападжи были преданные, многим из которых редко представлялась возможность встретиться с ним. В те годы, когда Пападжи регулярно путешествовал по всей стране, он со многими преданными вел переписку. Он рассказывал им о своих поездках и встречах, отвечал на вопросы, связанные с духовным развитием, интересовался их физическим и духовным благополучием, призывал идти к духовным вершинам, подбадривал и поддерживал советом в любой сфере их жизни. Шри Дезай получил около 150 писем от него, они в основном были написаны в конце 1960-х и начале 1970-х. Я включил в книгу несколько писем, так как они живо иллюстрируют советы и учения Пападжи. Некоторые из его более ранних писем особенно ценны, так как в них содержатся наставления по традиционному индуистскому учению, к которому он редко прибегает в сегодняшние дни.

Следующее письмо служит великолепным примером, демонстрирующим, как Пападжи дает точные инструкции по практикам традиционной медитации. В данном письме он ссылается на Нараяну – Бога в форме Вишну, – поскольку все обитатели дома Шри Дезая поклонялись этому божеству.

В письме Пападжи упоминается имя одного святого, Джнянешвара, который жил и учил несколько сотен лет назад в Махараштре. Еще ребенком он начал учить и написал знаменитый комментарий к Бхагават Гите, известный сейчас как Джнянешвари. В шестнадцатилетнем возрасте он почувствовал, что его миссия учителя завершилась, и попросил замуровать его в пещере в Аланди, упомянутой Пападжи деревне. Его преданные заявляют, что он до сих пор жив там, погруженный в самадхи. В тот период, когда Пападжи работал в Гоа, он приходил к этой пещере в знак почтения Джнянешвару. Вот что он рассказывает:

Как-то я приехал в Аланди, Махараштра, чтобы посетить маха-самадхи Джнянешвара. Говорят, что уже в шестнадцать лет он обратился к двум своим братьям, Нивритинатху и Супандеве, и сестре, Муктабаи, сказав, что миссия его жизни завершена. Он добавил, что намерен уйти в пещеру и остаться там навсегда. Сестра умоляла его не заканчивать жизнь подобным образом, но Джнянешвар был настроен решительно. Таким образом, вход в пещеру был закрыт навсегда.

Я направился к той самой пещере, так как мне было интересно, возможно ли, чтобы Джнянешвар все еще медитировал там. Я стоял перед замурованным входом в пещеру, и тут у меня было переживание, будто я нахожусь внутри вместе с Джнянешваром. Я видел, что он сидит там, пребывая в глубоком состоянии медитации. Его глаза были закрыты, а лицо излучало свет.

Я достаточно хорошо знаю язык маратхи, что могу читать Джнянешвари без перевода. Во время визита в Аланди я встретил двух ученых, Мама Дандекара и мистера Джоши, занимающихся исследованием Джнянешвари. С ними было еще несколько немцев. Они пришли за консультацией, поскольку занимались переводом данной книги на немецкий.

Мама Дандекар рассказывал мне, что несколько человек из Аланди видели, как Джнянешвар купался в реке Индраяни. Я верю этому. Любой человек с чистым умом может видеть все, о чем думает, и даже стать воплощением своей мысли. Любая мысль, приходящая такому человеку, проявляется перед ним.

Спустя три года последовал новый поток писем. К тому времени Шри Дезай стал ревностным преданным Кришны, который ассоциируется с известным храмом «Пандхарпур» в Махараштре. Известный как бог Виттхал, или бог Пандуранга, он одна из наиболее почитаемых форм Кришны. Шри Дезай жаждал физического даршана этого божества. Это была цель, которая получила одобрение и поощрение Пападжи. В этот период переписки Пападжи начинал большинство своих писем к Шри Дезаю восклицанием «Джая, Джая, Виттхал Пандуранга», что означает «Слава Виттхалу Пандуранге!».

В 1990-х годах, когда на его сатсангах было больше иностранцев, Пападжи перестал говорить о пути преданности. Хотя Пападжи до сих пор считает это действенной формой садханы, он говорит, что жители Запада не могут следовать традиционному пути бхакти, поскольку их сердца слишком загрязнены мирскими желаниями. В книге «Интервью с Пападжи» приведены его слова:

Жители Запада уже продали свой ум и тело кому-то еще. В индуизме мы предлагаем Богу только те цветы, чей аромат никто не вдыхал. У кого есть сердце, чей аромат никто не вдыхал, чтобы предложить Богу? Как ты можешь предложить такой цветок или такое сердце Богу?

Так как сейчас Пападжи неохотно ведет публичные беседы на сатсангах о бхакти и медитации на имя и форму, эти письма являют собой уцелевшее свидетельство того подхода Пападжи к Богу, который он рекомендовал в ранние годы своей деятельности как гуру.

В первом письме Пападжи поздравляет Шри Дезая с его прямым переживанием Кришны. В большинстве других писем он дает ему советы, как добиться того, чтобы Кришна представал перед ним.

У Шри Дезая была дочь Бхарати, она тоже была бхактой Кришны и желала иметь прямое видение Бога. Пападжи поощрял все ее попытки. В одном из ранних писем (18 января 1969 г.), адресованных ее отцу, он написал:

Да, я был бы рад получать письма от Бхарати о ее переживаниях, написанные ее собственной рукой, а не под диктовку. Она милое дитя. Одна девочка, примерно ее возраста, желающая увидеть Кришну, обратилась ко мне где-то в январе 1968 года, и через месяц она уже могла играть с Кришной, есть с Ним и разговаривать с Ним, как если бы Он был одним из ее приятелей. Дети лишены барьеров, которые строит эго, поэтому они практически тут же встречаются со своим Божественным Другом…

Последующие три письма были адресованы дочери Шри Дезая.

Мира, которую Пападжи упоминал в своих письмах несколько раз, была бельгийской преданной. Ее история будет рассказана в дальнейших главах.

Долог и сложен был путь Шри Дезая к видению, или даршану, бога Пандуранги. А когда Пападжи приехал в Пандхарпур с намерением получить в главном храме даршан, он тут же получил его. Вот что рассказывает Пападжи по этому поводу.

В то время я работал в Гоа. Во время празднования Асадхи Экадаси люди стекались в Пандхарпур из Аланди, преодолевая большие расстояния пешком или сидя на запряженных буйволами повозках с багажом. На автобусной остановке я попросил носильщика проводить меня до любой дхарамсалы, расположенной где-нибудь неподалеку. В первой же дхарамсале, куда меня привели, управляющий объяснил, что все комнаты были заняты в связи с фестивалем, но, несмотря на это, он предложил мне место в камере хранения, чтобы я мог сложить туда свои вещи. Я запер на ключ свой ящик и отправился искать храм.

Я хотел получить даршан божества, но один из священников храма сказал мне, что за даршаном выстроилась огромная змееобразная очередь. Желающих получить его было так много, что некоторые стояли даже четыре дня, настолько она была длинная. Такие очереди образовывались только в дни празднеств.

Я не располагал таким временем, постольку был в этом городе проездом. Я объяснил священнику, что не могу столько стоять в очереди, так как у меня нет на это времени.

«Ну что ж, – сказал он, – если ты не можешь подождать сегодня, приходи в другой день, когда у тебя будет время».

Вместо этого я решил пойти и осмотреть другую часть храма, но первой моей мыслью было искупаться в реке Бхиме. Я направил свои стопы к ее берегам и увидел тысячи людей, совершающих омовение в ее водах. Там было столько людей, что я не мог даже пробраться сквозь толпу к воде. От такого количества людей вода была мутной.

Я оставил свои попытки омыться в реке и, вместо этого, сел на камень, расположенный немного поодаль от людей.

Ко мне подошел человек, который выглядел, как брамин, и спросил, пришел ли я в храм, чтобы получить даршан Пандаринатха Виттхала.

Я ответил: «Очередь слишком велика, а у меня мало времени, так как я здесь проездом. Я вернусь и увижу Виттхала в другой раз, когда здесь будет меньше народу». Брамин сказал: «Я священослужитель в храме. Могу сделать так, чтобы ты получил даршан и тебе не придется стоять в очереди. В храм можно войти с другого входа, который используется в особых случаях. Я могу провести тебя в храм через этот проход».

Я последовал за ним обратно в храм. Мы вошли в пристройку позади храма, и он провел меня через вход, который я раньше не видел. Оттуда мы попали в святилище, и он позволил постоять перед идолами Виттхала и Рукмини около пяти минут. Также он дал мне прасад. Пока я стоял перед идолами, священнослужитель исчез. Я хотел поблагодарить его за то, что он провел меня внутрь, но его нигде не было. Мне также хотелось дать ему дакшину (денежное вознаграждение за оказанную услугу).

Я вернулся в дхарамсалу, где оставил свои вещи. Там я встретил еще одного человека, который, как он сказал, был священнослужителем этого храма. Я рассказал ему, что приехал в этот город на короткий срок с целью получить даршан богов.

Священнослужитель сказал: «Если у тебя действительно мало времени, то тебе не удастся осуществить свое намерение. Многие стоят в очереди уже несколько дней». «Я знаю, – ответил я, – я столкнулся с этим еще утром. Но когда я потерял всякую надежду войти внутрь, мне повстречался священнослужитель из этого храма, который был так добр, что провел меня в храм через потайную дверь. Так что я уже получил даршан и прасад». «Не может быть, удивился тот. – Он, должно быть, привел тебя в другой храм. В этом городе много храмов. Вход был со стороны реки? Там была длинная очередь из преданных, желающих попасть внутрь?» «Да, – ответил я, – это был тот самый главный храм, где толпилось много народу, но я вошел не с главного входа. Священнослужитель провел меня через заднюю дверь».

Он все еще отказывался поверить, что мне каким-то образом удалось попасть в храм, минуя всех остальных.

«Не может быть, чтобы это был главный храм, – сказал он, – поскольку в него можно попасть только через главный вход. Ты, наверное, был в каком-то другом храме. С обратной стороны храма выстроен длинный ряд лавок, где продаются кокосы, фрукты и цветы. Ничего другого там нет».

Тогда я предложил ему пойти со мной. Я хотел показать ту самую дверь, через которую проник внутрь. Мы вместе направились обратно к храму, и я обнаружил, как он и говорил, что никакого видимого входа в храм нет – лишь ряд лавок, которые я до этого не замечал.

Я не был готов дать объяснение этому.

«Я действительно видел изваяния богов в этом храме, – сказал я. – Менее часа назад я стоял перед ними». «А как они выглядели?» – поинтересовался священнослужитель.

Он полагал, что сможет определить по данному мною описанию, в каком храме я был.

Я дал описание увиденного и добавил, что стоял перед статуями около пяти минут.

Мое описание подходило к изваяниям Пандуранги и Рукмини, находившихся в храме. Священнослужителю пришлось поверить, что я видел их, но он никак не мог понять, как мне удалось стоять перед ними целых пять минут.

«Через святилище непрестанно проходят толпы паломников, – сказал он. – Никто не задерживается там, не говоря уже о том, чтобы столько времени находиться внутри него. Это просто невозможно. Смотрители храма следят за тем, чтобы люди не задерживались в нем. В дни больших праздников, как сегодня, даршан осуществляется поточным способом: никому не позволяют останавливаться, тем более стоять пять минут».

Тогда я рассказал ему все события, произошедшие со мной в тот день. Когда я дошел до места, где мне дали прасад, он поинтересовался, что я с ним сделал. У меня еще оставалось немного прасада, и я показал его священнослужителю. Именно этот прасад окончательно убедил его в истинности и уникальности моей истории. Такой прасад был особенным: он выдавался только в данном храме в этот особенный день. Священнослужитель узнал его и в конце концов должен был признать, что я в самом деле получил личный даршан в храме.

Мы вернулись в дхарамсалу, потому что там оставались мои вещи. Я предложил ему деньги, так как он потратил на меня столько времени, но священнослужитель отказался принять их.

«Я не возьму с вас денег, – сказал он. – Сегодня сам Бог показал вам свой собственный храм. Сегодня здесь свершилось чудо. Я не могу принять деньги после того, что сегодня произошло. Подобные случаи уже были. Я могу рассказать одну историю, чем-то напоминающую вашу.

Давным-давно здесь жила святая по имени Джанабаи. Сам бог Виттхал приходил к ней домой, чтобы привести ее в храм. Несмотря на все ее желание, она не могла ходить в храм, поскольку ее не пускала мачеха.

Как-то она обратилась к своей мачехе с мольбой: „Сегодня праздник Асадхи Екадаси, прошу, отпустите меня в храм, хотя бы ненадолго. Я вернусь как только смогу“.

В ответ на это мачеха заперла ее в комнате. Бог знал о ее сильном желании прийти в храм, поэтому Сам явился к ней. Он отпер замок и освободил Джанабаи. Когда они уходили из дому, Господь Пандуранга попросил ее запереть дверь снаружи, чтобы казалось, будто она все еще находится в комнате.

В храм Джанабаи пошла с девушками, жившими по соседству. Когда даршан подошел к концу, они пошли поблагодарить ее мачеху, за то что она позволила ей пойти вместе с ними. Они не знали, что ей запретили посещать храм.

Ее мачеха была в ярости.

„Я не разрешала ей выходить из дома, – сердито сказала она. – Я заперла ее в комнате на весь день. Вы можете убедиться в этом сами“.

Она повела их к ее комнате показать девушкам, что Джанабаи была заперта внутри. Подойдя к комнате, они увидели, что дверь открыта, а ключи от комнаты находятся в руках Джанабаи. Она вошла в комнату, а бог Виттхал вышел из нее. Он закрыл дверь и исчез. Мачеха не поняла, что тут происходит, но девушки знали, что сам бог Виттхал отпер дверь и, соответственно, позволил Джанабаи прийти к нему в храм».

По возвращении в Гоа я многим рассказал о моем необычном посещении храма. Они все поверили моему рассказу, поскольку сами сталкивались с необходимостью стоять три или даже четыре дня, чтобы войти в храм. Они знали на своем собственном опыте, что я никак не мог войти в храм и получить личный даршан без божественного вмешательства.

В 1973 году Пападжи планировал совершить поездку из Северной Карнатаки на самый юг Индии. Однако ему пришлось изменить свои планы, когда у одного из его преданных, Рави Бакра, случилось несчастье. Семья Бакра была одной их первых, кто принял Пападжи как своего Гуру во время его первой поездки в Лонду, а позже построила Рам Мандир, чтобы он мог там жить. В своем письме к Шри Дезаю он описывает, что случилось с Рави.

В последующие годы Пападжи написал много писем Рави Бакру. Отрывки из некоторых его писем приведены в главе «Снова за границей». Приведенные ниже выдержки взяты из трех других писем Пападжи к Рави, которые он написал во время своих поездок по Европе в 1970-е годы.

Рави в своем письме разъяснил некоторые ключевые моменты его разговора с Пападжи:

Я знаю Пунджаджи с июня 1966 года. У меня было много моментов, когда в его присутствии я испытывал состояния экстаза, но тот случай, который я считаю поворотным моментом в моей жизни, произошел во время неофициального сатсанга. В ответ на чей-то вопрос Шри Пунджаджи упомянул, что концепции связанности и освобождения в равной степени ошибочны.

«Несмотря на то что никто не является связанным или свободным, – сказал он, – лучше придерживаться утверждения „я свободен“, „я освободился“, так как мысль о связанности приводит к страданию и делает человека несчастным. Если уж притворяться, что ешь что-то, то почему бы не представить, что это что-то вкусное, как миндаль, вместо того чтобы притворяться, что ешь лошадиный помет? Не думай, что ты нищий, которому нужна помощь, а живи с убеждением, что ты король королей!»

Несмотря на то что данные комментарии были направлены не в мой адрес, они тут же нашли отражение во мне. Они привели в движение процесс трансформации, который полностью изменил мой взгляд на вещи и на окружающий меня мир. Данный процесс все еще продолжается. В те дни я был угрюмым пессимистом. Слова Пунджаджи стали лучом света, осветившим мою жизнь и мой мир, полностью поменяв образ моих мыслей, мое видение себя и окружающие меня вещи.

Среди тех многих, кто тянулся к Пападжи в ранние годы его пребывания в Лонде, была семья Прабху. В то время они жили в Анколе, соседнем городишке. Перед тем как рассказать о личных переживаниях и опыте в присутствии Пападжи и о поездках с ним, Винаяк Прабху описывает, как состоялось их знакомство.

Перед тем как Пунджаджи вошел в нашу жизнь, мы пребывали в состоянии замешательства. Мы чувствовали потребность в духовном наставлении, поскольку нас действительно интересовала религиозная жизнь, но ни одна наша попытка не приносила удовлетворения. Мы побывали у многих садху и свами, но советы, которые они нам давали, лишь усиливали ощущение замешательства. Они говорили выполнять различные религиозные ритуалы, повторять мантры и совершать паломничества. Все их предписания мы тщательно исполняли, но это не приносило никакого изменения в нашу жизнь. Эффект был непродолжительным и не приносил удовлетворения. Полагаю, мы понимали, что эти упражнения были бесполезны, и именно это усугубляло наше состояние неудовлетворенности.

Мы были хорошо подкованы в духовном плане и внимательно изучали жизнеописание и работы множества святых. Мы все пришли к заключению, что нам не хватает только руководства реализованного учителя, но до сих пор ни один из встретившихся нам святых не мог удовлетворить данной потребности. Некоторые из нас даже начали отчаиваться, потому что мы постепенно приходили к заключению, что в мире не осталось больше ни одного просветленного. Я помню свои мысли, что такие великие учителя прошлого, как Ширди Саи Баба, Рамакришна Парамахамса и Рамана Махарши, ушли из этой жизни, не оставив после себя никого, кто мог бы продолжать их работу.

Только моя мать не падала духом, поскольку глубоко верила, что мы обязательно встретим такого великого человека. Ее отец в последние минуты своей жизни сказал ей, что в мире есть джняни, которые выглядят как обычные мужчины и женщины, они безмолвно передают свое послание через сатсанги с небольшими группами преданных. Ее отец перешел в мир иной даже не получив даршан от такого человека, но моя мать безоговорочно верила в истинность его слов.

«Просто ждите и увидите, – говорила она. – Я знаю, что наступит тот благословенный день, когда к нам придет реализованный человек, такой, как Рама Тиртха».

Моя мать очень любила Рама Тиртху. Она даже выбрала его как тему своей дипломной работы, когда училась в колледже.

Где-то в 1965 году мой отец устроился по контракту на производство железнодорожных шпал из срубленного поблизости Лонды леса. Именно там он впервые познакомился с Пунджаджи. По возвращении в Анколу, где проживала наша семья, он с воодушевлением рассказал о новом учителе. Невзирая на все предыдущие разочарования, связанные с другими свами и садху, мы все загорелись желанием познакомиться с тем человеком, который произвел такое сильное впечатление на нашего отца. Отец рассказал нам, что Пунджаджи активно разъезжает по Северной Карнатаке и часто посещает своих преданных, проводя с ними несколько дней. Мы все поддержали его намерение пригласить Пунджаджи к нам домой погостить некоторое время.

Через несколько недель мой отец стал регулярно приезжать к Пунджаджи. Ему несложно было приезжать в Рам Мандир, поскольку он работал поблизости от этого места. И каждый раз, когда он приходил домой, мы оживленно интересовались, пригласил ли он Пунджаджи, но каждый раз он признавался, что был слишком смущен, чтобы приблизиться к нему с такой просьбой. Наконец-то Пунджаджи получил приглашение к нам в дом необычным образом. У него было видение, что моя мать, стоя перед нашим домом, жестом приглашала его войти.

Она обратилась к нему со следующими словами: «Прошу вас, благословите наш дом своим присутствием. Мы все жаждем получить ваш даршан».

В этом видении моя мать сказала, что она жена Рамачандры Прабху, моего отца. Таким образом, когда отец в следующий раз пришел в Рам Мандир, Пунджаджи рассказал ему об этом видении. Он описал, как выглядит снаружи наш дом в мельчайших подробностях, и все им сказанное соответствовало действительности.

Мой отец тут же пригласил его погостить у нас несколько дней. В те дни я и мой брат Радж ходили в колледж в Хубли, близлежащем городке. Отец написал нам о произошедшем событии, тем самым поощрив нас приехать домой в тот же день, когда Пунджаджи должен был прийти к нам в дом.

В назначенный день отец привел Пунджаджи к нам в гости. Мы все совершили перед ним простирание в знак величайшего почтения. Хотя мы никогда раньше и не встречались с ним, мы почувствовали явную связь с ним. Когда церемония знакомства подошла к концу, он улыбнулся благосклонно и умиротворенно. В этот момент каждый из нас понял: мы нашли учителя, которого так долго искали. Это было удивительное коллективное самоотдавание, когда мы все без тени сомнения отдали себя этому человеку в первый же момент, увидев его улыбку, и даже предыдущее разочарование с другими свами не могло помешать этому. Много лет прошло с тех пор, как он вошел в нашу жизнь, но мы все – моя сестра Судха, мой брат Радж, родители и я, – присутствующие при этом событии, остались его верными преданными.

Я не претендую на исключительность данного события. В последующие годы нашего общения с Пунджаджи я видел, как многие люди принимали его в качестве своего учителя после нескольких секунд знакомства с ним. Бывает достаточно одного взгляда Пунджаджи, чтобы даже самые циничные и скептичные ищущие поняли: их долгий поиск гуру окончен.

Каждый раз когда мы встречались с Пунджаджи, мы вели многочисленные дебаты относительно духовных вопросов. Каждый из нас придерживался своей точки зрения, и каждый считал себя правым, а точки зрения остальных – ошибочными. А Пунджаджи убедительно, но в мягкой форме показывал нам, что мы все ошибались и наши соображения и теории были мертвы и представляли собой лишь обрывки мертвых концепций. Один за одним мы сдавали свои позиции, которые так долго лелеяли, и практики, вверяя ему заботу о наших жизнях.

До встречи с Пунджаджи я был сторонником карма йоги и отстаивал ее действенность в бесконечных спорах на духовные темы, которые велись в нашем доме. Я принял эту позицию, так как на меня оказал большое влияние учитель Наяк, ветеран борьбы за освобождение, живший в Анколе. Всю свою жизнь он посвятил служению обездоленным и угнетенным в нашем регионе, и его называли Ганди Северной Карнатаки. Мне он казался смиренным человеком, свободным от эго. Однако моя мать никогда не придерживалась такой же точки зрения.

Она, бывало, говорила: «Никогда нельзя сказать наверняка, освободился ли человек от эго, просто наблюдая за его поступками или слушая его речи».

В первую же нашу встречу с Пунджаджи я поднял этот вопрос, и был удивлен, когда он принял сторону моей матери.

«В каждом человеке заложено эго, и его проявление бывает довольно неуловимым, – ответил он. – И поведение не является достоверным показателем просветленности или свободы от эго».

Я принял его слова, никоим образом не подвергнув их сомнению. Это было одним из любопытных и значимых показателей, что мы впустили Пунджаджи в свою жизнь. Мы бесконечно могли спорить на духовные темы между собой, но если мы выносили вопрос на его суждение, одного его слова или предложения было достаточно, чтобы положить конец всем нашим сомнениям и разбить все наши убеждения, которые мы с таким пылом отстаивали на протяжении многих лет. Мы не просто сдавали свои позиции, а без всяких колебаний и вопросов принимали всё им сказанное.

Как-то я привел учителя Наяка на встречу с Пунджаджи, так как хотел, чтобы они наконец-то познакомились. Учитель Наяк тут же признал величие Пунджаджи и тоже стал его преданным.

До встречи с Пунджаджи у нас был свой семейный гуру. По заведенной традиции, у нашей касты были свои гуру, и при рождении мы автоматически становились их преданными. После того как мы приняли Пунджаджи своим учителем, мы вместе с ним пошли к нашему семейному гуру. Пунджаджи нас очень удивил, когда снял с себя рубашку и распростерся перед свами. Он даже коснулся его ног, когда лежал на полу. Пунджаджи не был высокого мнения об этом человеке, поэтому проявленное им уважение к этому свами удивило нас. Свами дал ему кокос, который Пунджаджи принял как прасад. По дороге домой он объяснил, почему так себя вел.

«Я выступаю как домохозяин. Этот же человек санньясин. Это будет правильно, если я окажу ему уважение, коснувшись его стоп. Такова традиция в этой стране. Я не выказываю уважение его внутреннему состоянию, а проявляю уважение, поскольку он свами. В действительности же я вижу, что он очень тамастичный человек. В нем нет ни саттвы, ни раджаса».

В последующие годы я видел, как он таким же образом обращается и с другими свами. Он обычно выказывал внешнее уважение к тем, кто носит одеяния оранжевого цвета, особенно если они главы ашрамов или матхов. От других я слышал, что Пунджаджи состоит в хороших отношениях со всеми главами ашрамов в Ришикеше и Харидваре. В знак благодарности и дружбы они от случая к случаю направляют к нему преданных. То же самое происходит и в других местах. После того как Пунджаджи побывал в Чикмагалуре, у Шанкарачарьи Шринджери Матха сложилось очень хорошее мнение о Пунджаджи. И когда люди обращаются к Шанкарачарье в поисках свободы, он осмотрительно направляет их к Пунджаджи, так как знает, что он дока в этом вопросе. Я был знаком с четырьмя такими преданными, которых Шанкарачарья направил к Пунджаджи. Такие известные свами, как Шанкарачарья, не могут открыто выражать свое уважение к Пунджаджи, при этом не теряя авторитета в глазах своих преданных, но в глубине души они очень высоко ценят его.

По мере того как мы больше узнавали Пунджаджи, он стал давать советы членам моей семьи в разных аспектах жизни. Он начал помогать в управлении домашним хозяйством, научил множеству практических вещей, которых мы не знали раньше. Мать и сестра учились у него кулинарному искусству. С моим отцом он обсуждал ведение дел в лесу, а когда разговаривал со мной или моим братом, то давал советы, как оставаться здоровым, и обсуждал с нами последние спортивные новости, опубликованные в газете. Казалось, он обладал неограниченным запасом знаний по всем вопросам, влияющим на нашу жизнь. Своим примером он учил, как брать от жизни самое лучшее – как в духовном аспекте, так и в материальном. Когда он не давал советы, он потчевал нас историями о своем прошлом или поездках по Индии. Создавалось впечатление, что он побывал в каждом уголке страны и, по-видимому, обладал практическими знаниями по языкам, на которых общаются в Индии. Перед тем как он впервые пришел к нам в дом, мы полагали, что будем разговаривать с ним на хинди, поскольку знали, что он был родом из Пенджаба. И каково было наше удивление, когда, вместо этого, он заговорил с нами на правильном каннадском языке.

При каждом его визите мы хотели оказывать ему особые почести, но он предпочитал, чтобы мы относились к нему просто как к такому же члену нашей семьи. Например, как-то рано утром он захотел принять ванну, но обнаружил, что она занята. Тогда он вышел на улицу, снял с себя одежду и вышел под дождь. Тогда стоял сезон дождей, и потоки с неба были такими же сильными, как и струя воды в ванной. Мы все чувствовали себя виноватыми из-за того, что причинили ему неудобство, но когда обратились к Пунджаджи с тем, что стоит ему только сказать и мы всегда пропустим его вперед, он только рассмеялся и ответил, что любит стоять под дождем. С того дня мы оставляли полотенце и мыло на веранде, на случай если он вдруг захочет насладиться небесным душем.

Пунджаджи обладал необыкновенным воздействием, вследствие которого люди оставляли свои ошибочные религиозные убеждения. Большинство очень привязаны к своим идеям о Боге, садхане и просветлении. Обычно такие люди с пеной у рта отстаивают свои взгляды, если кто-то осмелится не согласиться с ними. В Лонде многие приходили к Пунджаджи только чтобы отстоять свои взгляды. Возможно, они надеялись, что им удастся склонить его к их сектантской точке зрения. В большинстве таких случаев Пунджаджи вводил этих спорщиков в состояние безмолвия, в котором они непосредственно осознавали никчемность всех верований. Некоторые из тех, кто пришел бросить ему вызов, впоследствии становились его лучшими преданными. Пунджаджи был настолько в этом силен, что мой отец и доктор Бакр частенько выходили на базар и находили там желающих посетить сатсанги Пунджаджи. Они обращались к людям, говоря, что Пунджаджи настолько велик, что каждый должен воспользоваться случаем и посетить его сатсанг. Спустя тридцать лет некоторые из тех, кого таким образом зазвали на сатсанг, продолжают оставаться его преданными.

В 1960-е годы у Пунджаджи была настолько хорошая репутация человека, который может убеждать состоянием безмолвия, что сам управляющий Шри Раманашрамом направлял к нему ищущих, которых не удовлетворяли беседы с представителями ашрама. В ответ на это Пунджаджи время от времени направлял в Раманашрам тех, кто доставлял ему в Лонде слишком много хлопот.

«Отправляйтесь в Раманашрам и соблюдайте тишину в течение нескольких недель, – говорил он. – Затем возвращайтесь ко мне, и мы продолжим наш разговор».

Пунджаджи удивлял многих посетителей тем, что отказывался предписывать какие-либо садханы. В Индии людям, приходившим к свами за советом или помощью, всегда предписывали медитировать или выполнять некоторые практики. А Пунджаджи, напротив, рекомендовал отказаться от всех практик. Именно это им было очень трудно принять, поскольку практически все полагают, что для духовного продвижения необходимо медитировать. Например, когда я впервые познакомился с Пунджаджи, то старался достичь состояния самадхи путем концентрации на священном слоге «Ом», который я написал на стене. Я полагал, что у меня все получится, если я буду долго и усердно стараться. Пунджаджи же показал всю тщетность такой практики и, вместо этого, направил меня заняться самоисследованием. Это единственная практика, которую он рекомендовал выполнять. Но даже тогда он не хотел, чтобы она воспринималась как форма медитации.

«Сделайте это один раз, но должным образом, – обычно говорил он. – И ваш духовный поиск завершится раз и навсегда».

На протяжении тридцати лет я наблюдал, как он учит людей. И за все это время основа его послания оставалась неизменной – оставить концентрацию на объекты и найти источник появления мыслей.

В Лонде сатсанги не были регламентированными. Время их проведения не было установлено, а их проведение отличалось спонтанностью. Иногда Пунджаджи рассказывал о каких-нибудь событиях или истории, которые имели непосредственное отношение к его собственному опыту. Если у кого-то возникали вопросы, он отвечал на них, но в основном преданным нравилось молча сидеть в его присутствии. Однажды, когда мы пришли на его сатсанг, он вслух читал дохи (стихи) Кабира и комментировал их. Каждый день мы выбирали одно или два ключевых стиха и вели беседу по ним на хинди. Большинство сатсангов в Лонде проводились на хинди, поскольку некоторые жители не знали английский или каннадский. Такие беседы о Кабире были для меня откровением. Мы должны были изучать Кабира в школе как часть курса хинди, но наш преподаватель просто давал нам литературный перевод его стихов. Он не пытался донести суть учения. Когда же Пунджаджи прорабатывал с нами тот же материал, мы могли увидеть и прочувствовать, как один джняни раскрывает перед нами ум и сердце другого джняни. Его объяснения служили прекрасным образцом слияния бхакти и джняны. Они подкреплялись приведением примеров из жизни Кабира и чтением строк из его поэм. Воодушевленные беседы на эту тему обычно начинались после ланча и продолжались вплоть до захода солнца и даже еще позже. Некоторое из того, что говорил Пунджаджи, было настолько проникновенно, что я ловил себя на том, что плачу уже несколько минут. Так много прекрасных бесед потеряно для потомков, потому что никто не позаботился о том, чтобы записать их на бумагу или на пленку.

Как-то стихи растрогали Пападжи до слез, и он не мог продолжать беседу. Не могу вспомнить, какие именно строки комментировал Пападжи, но в них Кабир говорил следующее: «Я начинаю повторять имя Рамы, а затем сам Рама начинает повторять „Кабир!“, „Кабир!“». В самом разгаре объяснения Пунджаджи вошел в такое состояние экстаза, что не смог продолжать беседу. Его голос оборвался, а из глаз потекли слезы. В Рам Мандире он был хорошо известен своей джняной, но в этот день я прочувствовал, каким великим бхактой он был. Около получаса он сидел молча, и слезы текли по его щекам.

Потом он посмотрел на нас и сказал: «Пойдемте гулять. Нам всем надо немного прогуляться».

Чтобы вернуться в обычное состояние, ему потребовалось несколько часов. Думаю, что полностью он вернулся к нормальному состоянию лишь на следующий день.

У этих сатсангов по Кабиру был один побочный эффект. В своих стихах Кабир постоянно говорит о необходимости гуру и подобающем служении ему. Я задал Пунджаджи вопрос относительного правомерности данных высказываний и получил утвердительный ответ.

«Ты должен служить своему гуру верой и правдой двенадцать лет, – сказал он. – Такова традиция этой страны. Если ты не желаешь служить своему учителю, какое право ты имеешь ждать от него чего-либо? Выполняя для него некую работу, ты тем самым проявляешь свою готовность и желание принять его учение».

В это время строительство Рам Мандира еще не началось. Мы предложили свои услуги и были приняты.

Наша работа заключалась в том, чтобы возить на тачках землю в сад. Рам Мандир строился на откосе, и нас попросили вручную выравнивать землю. Такая тяжелая ручная работа была для нас непривычной, но мы с рвением взялись за нее, чтобы оказать услугу своему учителю. Мой брат Радж никогда не отличался хорошим здоровьем. У него было слабое сердце, что стало следствием пережитого в детстве приступа ревматизма. Доктор Бакр попытался разъяснить Пунджаджи, что данный вид работы может нанести вред здоровью такому ослабленному организму, как у Раджа, но Пунджаджи не согласился с ним.

«Этому юноше нужно упражняться, – сказал он. – Он слаб из-за того, что ты не позволяешь ему выполнять никакую тяжелую работу. Пусть повозит землю несколько недель. Это укрепит его тело, сделает его здоровым и сильным».

Пунджаджи полагал, что нам обоим будут полезны нагрузки, так как считал нас типичными ленивыми подростками. Никто из нас не занимался спортом, не выполнял никаких физических упражнений, и Пунджаджи решил заняться как нашим физическим воспитанием, так и духовным. Безусловно, наша сила возросла, а здоровье улучшилось в последующие недели.

Перед тем как я познакомился с Пунджаджи, я обычно посещал беседы хорошо известных учителей. В то время свами Чинмаянанда и ачарья Раджниш вели беседы по Бхагават Гите и другим известным писаниям. Для меня была привычна традиционная форма ведения таких бесед, когда приводимые из писаний цитаты комментировались или по ним давали объяснения со ссылкой на сходные идеи и отрывки из других источников. Если же они хотели выразить свое мнение, то обязательно подкрепляли его сходными утверждениями других людей или отрывками, взятыми из книг. Беседы же Пунджаджи были в корне отличны от бесед других учителей. Несмотря на то что начало было традиционным, где он цитировал отрывки из стихов и объяснял их значение, Пунджаджи никогда не ссылался на авторитеты, а опирался исключительно на собственный прямой опыт Я.

Он мог сказать: «У меня было такое переживание» или «Я не испытал данного переживания», но никогда не говорил, например, следующее: «Должно быть, это истинно, поскольку сам Шанкара тоже говорил об этом».

В этом правиле было одно исключение. Пунджаджи помимо своего собственного опыта ссылался лишь на одного человека – своего учителя. Он часто цитировал его книги, и если он говорил: «Мой учитель сказал это», – это означало, что он принимает его слова как окончательное суждение по поводу любых обсуждаемых вопросов.

Однажды он объяснял нам взгляды одной секты, представители которой фактически возвели Кабира в ранг Бога. Данная группа считала, что есть семь уровней просветления. В соответствии с их философией, Кабир единственный человек, дошедший до наивысшего, или седьмого, уровня. Другие же великие святые, такие, как Рамакришна Парамахамса и Рамана Махарши, по их мнению, принадлежали к более низким ступеням в данной иерархии.

Как-то Пунджаджи подытожил все их идеи и сказал следующее: «Уровней просветления не существует. Переживание просветления едино для всех».

Его объяснения были простыми и ясными. Он никогда не делал факт просветления чем-то сложным и загадочным. Полагаю, даже десятилетний мальчуган смог бы понять многое из того, что он хотел донести до нас.

Это было удивительное ощущение – слушать, как он разбирает Кабира строчку за строчкой. В ходе беседы Пунджаджи открывал нам свои внутренние переживания и размышлял, пытался ли Кабир выразить такие же чувства или нет. В те дни, полагаю, Пунджаджи искал кого-то, подобного ему и с кем он мог бы поделиться мыслями относительно просветления. И из-за того что такого человека не находилось, он посредством этих стихов общался с самим Кабиром. Иногда у меня создавалось впечатление, что мы становились случайными свидетелями интимного разговора этих двух великих учителей.

Я уже упоминал, что Пунджаджи никогда не подтверждал свои слова цитатами из писаний. В самом начале периода пребывания в Лонде он не мог приводить цитаты из писания, если даже и хотел, потому что большую часть он просто не читал. В Рам Мандире было много духовных книг, и у нас в доме, в Анколе, тоже была хорошая коллекция книг. Пунджаджи начал читать эти книги только потому, что многие посетители его сатсангов оперировали цитатами, взятыми из этих писаний. Он приходил к нам в дом, когда мы выполняли свои школьные задания, шел в библиотеку, брал какую-нибудь книгу и начинал читать. Он начал с «Аштавакры Гиты», а затем дошел до «Йога-Васиштхи». Позже он занялся изучением текстов Адвайты, которые издавались в Раманашраме: «Трипура Рахасья», «Адвайта Бодха Дипика» и «Кайвалья Наванита». В данных книгах он с удивлением обнаруживал моменты, подтверждающие его собственный опыт.

Иногда он в волнении обращался к нам: «Послушайте, что этот человек пишет! Именно это и происходит со мной!»

Затем он читал стих или отрывок, который привлек его внимание.

Однажды я поинтересовался у него, почему он раньше не потрудился прочитать эти книги. На что он ответил: «Я слышал все эти названия, но у меня никак не хватало времени прочесть сами книги. Последние четырнадцать лет я работал на приисках. И в этих лагерях всегда возникали проблемы, которые требовали моего внимания даже ночью. У меня появилось время ознакомиться со всеми этими книгами только после увольнения».

Во время своих визитов в Рам Мандир мы часто заставали Пунджаджи погруженным в чтение книг, принадлежащих доктору Нараяну Бакру. Сам доктор был тоже большим любителем книг. В те дни, делая обход пациентов, ему приходилось совершать длительные прогулки в соседние деревни. Иногда он проходил от восьми до десяти километров, чтобы навестить всего лишь одного пациента. В пути он убивал время тем, что читал отрывки либо из «Гиты», либо из «Джнянешвари», написанную Джнянешваром.

Увидев, насколько Пунджаджи нравятся эти книги, мы начали покупать для него все новые и новые. Многие ашрамы Индии выпускали дешевые издания классических текстов. Мы посылали за данными книгами и пополняли ими коллекцию в «Рам Мандире». Прочитанные им новые книги служили поводом для его рассказов о своих переживаниях. Он прорабатывал все, что только мы ему давали, разъяснял трудные места, а затем говорил, какие моменты совпадали с его собственным опытом. Он никогда не советовал нам самостоятельно заниматься изучением этих книг.

«Книги не приведут вас к пробуждению», – говорил он.

Однако ему нравилось читать о том, что в этих книгах прошлого говорилось о просветлении. Когда посетители просили его порекомендовать им какую-либо книгу для чтения, он предлагал «Трипуру Рахасью» или одну из книг о Рамане Махарши. Он говорил нам, что нет нужды в чтении религиозных книг, но в то же время предлагал изучать «В лесах божественного осознания», написанную его дядей, Рамой Тиртхой. Сам же он прочел эту книгу в подростковом возрасте. Когда же мы сказали ему, что наша мама читала нам ее в детстве, его лицо озарилось улыбкой. В этом месте я должен упомянуть, что в нашем доме, в мои детские годы, не было никаких романов или комиксов. Все книги носили духовный характер. Мать обычно читала нам жизнеописание известных святых, а также поощряла нас самих читать эти книги в свободное время. Оглядываясь назад, могу сказать, что это было замечательным моментом в нашем воспитании. Ее набожность и сыграла основную роль в формировании наших личностей.

Не могу не упомянуть о произошедшем преображении матери благодаря Пунджаджи. Обычно она была очень разговорчивой, но как только приходил Пунджаджи, она погружалась в великое молчание. В его присутствии она молча сидела, и в глазах ее стояли слезы. Как только Пунджаджи вошел в нашу жизнь, она стала поощрять нас проводить с ним как можно больше времени. Впервые мы с ним познакомились, когда еще ходили в колледж в близлежащий город. Там мы и жили, а домой приходили только на выходные и праздники. В наши первые летние каникулы после знакомства с Пунджаджи мы приехали домой и полагали, что проведем их дома, но у нашей матери были другие соображения на этот счет.

«Как можете вы думать о том, чтобы оставаться здесь? – спросила она. – Езжайте в Лонду и проводите время с Пунджаджи. Теперь, когда учеба закончилась, вам открылась прекрасная возможность находиться в его присутствии. Немедленно отправляйтесь в Лонду и оставайтесь там как можно дольше. Скажите ему, что, если он хочет приехать к нам, мы всегда ему рады, но только по возможности находитесь с ним как можно дольше».

Мы приехали в Лонду и передали Пунджаджи слова нашей матери. Он был польщен ее вниманием.

«Нечасто встретишь такую мать, которая бы отправила своих детей на учебу к учителю во время школьных каникул! – воскликнул он. – Едва ли ей представится еще такая замечательная возможность столько времени побыть с вами, но она на все каникулы отпускает вас ко мне, вместо того чтобы держать около себя дома. Я впервые встречаю такую женщину, как ваша мать. Еще никто из встречавшихся мне женщин не поступал подобным образом».

Благодаря такому отношению нашей матери мы все долгие каникулы провели в компании Пунджаджи, в Лонде.

В те дни люди, приезжавшие к Пунджаджи, добирались до Лонды поездом, поскольку мало у кого были машины, а с автобусами были проблемы. Так что вокзал в Лонде стал своего рода благословенными вратами для всех преданных, приезжающих за даршаном Пунджаджи. На вокзале также работали преданные, и всем приезжающим оказывался радушный прием. К числу преданных относились станционный смотритель, работники столовой и некоторые другие служащие. Рам Мандир находился всего в нескольких минутах ходьбы от станции. Когда Пунджаджи совершал с нами прогулки, мы частенько делали остановки на железнодорожной станции и проводили сатсанг с нашими друзьями. В те дни Лонда был маленьким городком, где жизнь текла очень размеренно. В действительности более точно было бы назвать Лонду большой деревней. Поезда редко останавливались здесь, и работники станции спокойно могли отдохнуть и посидеть с нами.

Когда же Пунджаджи сам отправлялся путешествовать, станция вдруг оживала, как в праздничные дни. Проводить Пунджаджи приходило очень много народа, и на платформе устраивалось большое прощальное торжество. Камлани, служащий в привокзальной столовой, которого мы также называли Индру Бабой, готовил много блюд для тех, кто приходил проводить Пунджаджи в путь, и тех, кому посчастливилось сопровождать его в поездке. Камлани никогда не брал деньги за еду на таких прощальных вечеринках.

Стиль путешествия Пунджаджи всегда был особым. Он мог ехать поездом вторым классом, но сама поездка через Северную Карнатаку носила настолько величественный характер, что походила на королевское турне махараджи по своей империи. Сначала он подметал и вычищал свое временное место пребывания насколько это было возможно. Затем на пол расстилали коврики, а на полки стелили простыни. Когда все было приведено в порядок, он позволял нам войти, и сатсанг начинался. За несколько дней до начала своего путешествия он отсылал письма всем преданным, жившим в городах, где поезд должен был делать остановки, тем самым информируя их, на каком поезде он прибудет в их город. На каждой станции его встречала новая группа людей. Они могли войти в поезд и побеседовать с Пунджаджи в течение всего нескольких минут, пока поезд стоял на станции. Каждый поезд, в котором он ехал, становился «передвижным» Рам Мандиром, до тех пор пока он был в нем пассажиром. Такое «шоу» всегда привлекало толпы любопытных зрителей, но Пунджаджи полностью их игнорировал. Своего рода царственное пренебрежение сквозило в его отношении ко всем пассажирам и железнодорожным служащим, которые не входили в его группу сопровождающих.

Иногда люди, севшие на поезд исключительно чтобы пообщаться с Пунджаджи, проезжали с ним целую станцию. Существовало негласное правило, по которому преданные, если хотели, могли сопровождать его одну остановку от города, в котором они сели на поезд. На следующей остановке им приходилось сходить с поезда, чтобы освободить место для других желающих увидеть Пунджаджи. Кондуктора тоже входили в число его преданных, поэтому любое количество людей, сопровождающих его, могли беспрепятственно ехать в поезде, даже если у них не было билетов. Обычно в течение всего путешествия у Пунджаджи было двое сопровождающих. Иногда он ехал из Бомбея вместе с Шри Дезаем. В другие разы этой привилегией пользовались мой брат или я.

Тогда поезда ездили очень медленно, и зачастую несколько часов уходило на то, чтобы проделать короткие расстояния. Пунджаджи учил наслаждаться такими поездками и брать от них все самое хорошее. Для него поездки на поезде не были временным неудобством, которое вызывает чувство досады. Для него это всегда было возможностью получить удовольствие. У него мы учились, как создать себе рай среди грязи, шума и хаоса железнодорожной системы.

«Вы не знаете, как надо путешествовать, – однажды сказал он. – Вы сидите на своих местах в очень неудобном положении – согнувшись крючком – и, ощущая себя несчастными, ждете, когда же поезд приедет до места назначения. Путешествие – сама жизнь! Так наслаждайтесь ею в полной мере!»

Ему нравилась железная дорога, и казалось, он знал каждую станцию в стране. Если кто-либо рассказывал ему о своих планах передвижения, он обязательно рассматривал их маршрут и давал подробные инструкции, где можно поесть во время поездки.

Он обычно говорил следующее: «На той или другой станции кофе не очень хороший. Лучше взять кофе на следующей станции» или «На этой остановке поезд простоит двадцать минут. И пока вы ждете, вы можете сходить в столовую и взять великолепный омлет. Передайте привет тому-то и тому-то, если увидите его».

Казалось, в его голове хранилась персональная энциклопедия железнодорожной системы, и он не переставал удивлять нас множеством своих контактов и знанием мест, где можно разместиться или поесть по дороге.

Впервые познакомившись с ним, мне казалось, что Пунджаджи живет и путешествует практически не имея с собой денег. Обычно я сам укладывал его сумки и следил за одеждой и, следовательно, могу с уверенностью сказать, что у него не было денег, за исключением нескольких рупий на чай или еще что-нибудь, которые лежали в кармане его рубахи. Билет на поезд оплачивали его преданные, приглашающие его приехать в тот или иной город. По его прибытии все заботы о его проживании и пропитании они брали на себя, до тех пор пока он не отправлялся к новой группе преданных, желающих его видеть. Меня восхищала его уверенность, с какой он разъезжал по всей стране, совершенно не имея при себе денег. Иногда он уединялся на несколько месяцев в Гималаях. Что касается денежного вопроса, не имею ни малейшего понятия, как ему удавалось совершать такие поездки.

Как-то мой дедушка, который не относился к числу преданных Пунджаджи, спросил его: «Что за прок в самореализации?»

Мы почувствовали себя немного неловко, когда он задал этот вопрос, потому что посчитали его проявлением неуважения по отношению к Пунджаджи.

Пунджаджи только засмеялся и ответил: «Куда бы я ни поехал, люди покупают мне еду и билеты на поезд. Я постоянно нахожусь в разъездах. Мои преданные, вероятно, тратят около двух лакх рупий ежегодно, чтобы содержать меня. Своего собственного источника дохода у меня нет, но куда бы я ни приехал, они осыпают меня деньгами, билетами и всевозможными дарами. Разве из этого не следует, что из просветления можно извлечь пользу?»

Моему деду, который был откровенным материалистом, пришлось согласиться с ним. Мой дед гордился своим финансовым положением, которого он достиг, но несмотря на это, его доход был намного меньше, чем та сумма, которую преданные тратили на Пунджаджи. Он так и не стал преданным Пунджаджи, но то, что Пунджаджи делал и чего достиг, вызывало в нем истинное восхищение.

В то время когда мы с братом ходили в колледж в Хубли, по крайней мере один раз в неделю Пунджаджи садился на поезд и приезжал к нам. Обычно он приезжал на выходные и ночевал в местном отеле, потому что нам негде было его разместить. Помню, что обычно мы платили 8 рупий за ночь в гостинице «Удипи Шри Кришна Бхаван», недалеко от железнодорожной станции. Он приезжал в Хубли не только для того, чтобы навестить нас. В этом городе проживало еще четыре или пять семей, которые также были его преданными. Дневные часы он проводил с ними, а вечером приходил к нам. Если же Пунджаджи приезжал к нам на неделе, он не позволял нам пропускать занятия в колледже, ради того чтобы побыть с ним. Зато он всегда разрешал нам возвращаться с ним вместе на поезде в Лонду. Мы ехали обратно только, чтобы составить ему компанию на обратном пути.

По какой-то причине ему нравилось стирать белье в Хубли.

Он обычно шутил с нами, говоря: «В Лонде так влажно, что мне просто необходимо приезжать сюда каждую неделю, чтобы высушивать свое белье».

Когда бы мы ни пришли к нему в отель, в его комнате была растянута веревка, и на ней всегда сушилось выстиранное белье.

В те дни он постоянно был в разъездах. В редких случаях он проводил в одном месте больше нескольких дней, так как всегда были те, кто хотели видеть его в других частях Индии. Каждый раз по возвращении в Рам Мандир он вскрывал свою почту и находил приглашения во все части страны. Он никогда не знал, какие приглашения примет, а какие нет.

Иногда он планировал поездку за несколько дней, но затем в последнюю минуту отменял ее, при этом не давая никаких объяснений. В других случаях он и вовсе ничего не планировал. Он, бывало, выйдет из дома, сказав, что уезжает, и отсутствует несколько дней.

Помню один наш такой визит в Лонду. Когда мы уезжали, Пунджаджи сказал, что поедет с нами на станцию.

На платформе один из нас сказал в шутку: «А что, Пунджаджи, поедемте с нами?!» «Хорошая мысль», – был его ответ.

Мы купили ему билет, не зная наверняка, серьезно ли он говорит или поддерживает шутливый тон. Поезд подошел на станцию, мы все сели и приехали в Хубли, где он провел с нами несколько дней.

Пападжи рассказывает одну любопытную историю, связанную с его поездками по железной дороге. Она произошла именно в этот период.

Однажды, когда я еще проводил работы в лесу, я отправился в Бангалор взять деньги из банка для выплаты зарплаты рабочим. Затем купил билет до Лонды на экспресс «Бангалор – Пуна». Приехав на станцию «Лонда», я сразу же направился в Рам Мандир, который находится в одной миле от железнодорожной станции. Там меня ждал доктор Даттатрея с пачкой писем, предназначавшихся для меня. Просматривая почту, я заметил открытку от свами Абхишиктананды, в которой говорилось о его приезде в тот же самый день на экспрессе «Пуна». Тут я понял, что, должно быть, мы ехали с ним в одном поезде.

Я обратился к доктору с такими словами: «Нужно вернуться на станцию. Свами Абхишиктананда прервал свое путешествие, чтобы встретиться здесь со мной». Доктор полагал, что он ехал в другом поезде: «Станция очень маленькая. Если бы он сошел с того же поезда, вы бы обязательно встретились. На этой станции выходит достаточно мало людей. Нет смысла возвращаться назад на станцию».

Я настоял на том, чтобы все-таки вернуться и удостовериться, не остался ли он там. По прибытии туда мы увидели свами Абхишиктананду. Отправка поезда должна была произойти еще полчаса назад, но он по какой-то причине продолжал стоять на станции.

Мы не встретились с ним на станции, и свами решил, что меня нет в Лонде. Он тут же купил другой билет из Лонды в Пуну и снова сел на поезд. Ему удалось уговорить кондуктора занять то же самое место, что и до этого. Однако поезд никак не трогался с места, и он вышел на платформу размять ноги.

Когда свами Абхишиктананда увидел нас, то взял свои сумки из купе и пошел к нам на встречу. В это время поезд тронулся.

Мы обменялись обычными приветствиями, и я рассказал ему, что ехал в том же поезде, что и он, и что прочел его открытку лишь в Рам Мандире. Первым делом мы пошли в кассу вернуть билет. Затем он рассказал мне, что произошло с поездом.

«На этой станции поезд должен стоять десять минут. Когда же поезд приехал сюда, я спал, поэтому-то вы меня и не увидели на платформе. Меня разбудил знакомый, который знал, что я должен сойти здесь.

По прошествии десяти минут был дан гудок, станционный работник взмахнул флажком, но ничего не произошло. Поезд не тронулся с места. Он как будто застрял здесь и стоял практически час. Никто не мог привести его в движение. Тут я увидел, как вы идете по платформе. Тогда я вернулся в свое купе забрать сумки. И что же вы думаете? Как только я снял свой багаж с поезда, поезд тут же тронулся с места.

Теперь-то я знаю, почему поезда так часто идут с опозданием в Индии. Никто даже и не подозревает, что есть высшая сила, которая может останавливать поезда, даже если его двигатель исправен!»

Мы некоторое время пожили в Лонде, а затем вместе отправились в Гоа. Уже после этого он один поехал в Пуну.

Где-то в начале 1990-х во время проведения одного сатсанга в Лакнау Пападжи как-то заметил: «Я обладал сиддхами (сверхъестественными силами), но отказался от них. Я не захотел больше иметь такие силы».

Когда же один из преданных поинтересовался, в чем они заключались, Пападжи рассказал эту историю с поездом, который долго не мог тронуться со станции в Лонде. Он признал: каким-то образом он применил свою силу, так как хотел удостовериться, что поезд все еще будет на станции, когда он вернется туда.

Винаяк продолжает предаваться своим воспоминаниям о том времени, когда Пунджаджи был в Карнатаке.

Чаще всего Пунджаджи ездил в близлежащие города или регионы: Белгаум, Гоа, Хубли, Анколу, Дхарвар, Мирадж, Кханапур и Дандели, куда добраться относительно легко. Дандели – это расположенное в лесу местечко, куда мой отец ходил иногда по делам. В более отдаленных местах, таких, как Бомбей или Северная Индия, Пунджаджи бывал реже. Мой отец однажды отправился в Дандели вместе с Пунджаджи – встретить некоторых преданных, – и пока они там были, ему удалось уговорить его сфотографироваться. Это был настоящий прогресс, поскольку в то время Пунджаджи обычно отклонял какие-либо предложения сделать его фотографию.

Когда же наша семья стала преданными Пунджаджи, у нас, естественно, возникло желание повесить фотографию Пунджаджи в комнате для пуджи. Тогда у нас уже были снимки Сатьи Саи Бабы, Раманы Махарши и Рамакришны Парамахамсы, но не было фотографии Пунджаджи. Я подошел к Нараяну Бакру и поинтересовался, можно ли сделать одну фотографию, чтобы мы могли повесить ее в своей комнате для пуджи, но ответ его был не очень-то обнадеживающим.

«Даже и не заикайся об этом при Пунджаджи», – посоветовал он. – Он не разрешает себя снимать. Когда же его об этом просят, он сердится. Если хочешь, могу показать тебе те немногие снимки, что у меня есть.

Он указал на две фотографии, висевшие на стене. Они были очень плохого качества.

«Их сделал Кулкарни, – сказал он. – Он хотел снять крупным планом, поэтому спрятался в кустах среди листвы и сделал снимок, когда Пунджаджи проходил мимо. Он очень нервничал, поэтому снимок вышел таким расплывчатым. Полагаю, у него дрожали руки, когда он снимал».

Другим еще меньше повезло с их попытками сфотографировать Пунджаджи. Я знал одного человека, который несколько раз фотографировал Пунджаджи, когда тот не знал об этом, но при проявке пленка оказалась засвеченной. Некоторые преданные, слышавшие эту историю, связывают такое явление с силой Пунджаджи. Хотя он и не делает ничего преднамеренно, они полагают, что его нежелание быть снятым каким-то образом влияет на качество пленки, приводя ее в негодность.

Наша семья была более удачлива. Моему отцу удалось сфотографировать Пунджаджи в Дандели, и даже мне представилась возможность сделать один снимок, при этом не прибегая ни к каким крайним мерам. Когда Пунджаджи второй раз приехал в наш дом в Анколе, отец отправился с ним на прогулку. Я хотел пойти с ними, но Пунджаджи не разрешил мне их сопровождать.

Когда они возвращались обратно, я подошел к нему, держа в руках старый фотоаппарат и сказал: «Многие хотят получить вашу фотографию, чтобы повесить ее в комнате для пуджи, но до сих пор вы никому не дали своего согласия. Можно мне вас снять прямо сейчас и позволить преданным сделать с нее копию?» К нашему удивлению, он улыбнулся и ответил: «Конечно! Вперед».

С ним было еще два человека – мой отец и учитель Наяк. Они трое стояли под манговым деревом, приготовившись к съемке. Эта фотография была одной из первых, сделанная с согласия Пунджаджи, и когда она была проявлена и напечатана, на ней отчетливо было видно, что ветки и листья дерева приняли очертания «Ом». И конечно же, все хотели сделать копию. Все, что делалось с согласия Пунджаджи, выходило замечательно, а без его одобрения зачастую оборачивалась не так, как хотелось бы. Фотографии, сделанные тайком, были смазаны или испорчены, в то время как дозволенные получались красиво. Где-то через год Пунджаджи стал более спокойно относиться к тому, что его снимают. Он даже разрешил нам сделать копии с некоторых старых негативов, хранившихся у него. Помню одну фотографию, где ему было около сорока лет. На ней он очень молод, полон сил и здоровья. Тот кто никогда не встречал Пунджаджи, глядя на снимок, может подумать, что он был профессиональным борцом или штангистом, настолько мускулистым было его тело.

Одним из наиболее интересных посетителей Пунджаджи в то время был суфий по имени Абдул Гаффар. Он сам был учителем и у него было много учеников и последователей. Обладая опытом многих мистических переживаний, Абдул Гаффар сумел распознать величие Пунджаджи, несмотря на то что Пунджаджи не принадлежал к суфийской традиции. Абдул Гаффар регулярно приезжал в Лонду в сопровождении своих учеников. Думаю, у него был собственный центр в Белгауме, где-то в пятидесяти километрах отсюда. Иногда численность их группы доходила до сотни человек. Сатсанги начинались с того, что Абдул Гаффар пел песни преданности на арабском, и время от времени их подхватывали его последователи. Затем они с Пунджаджи с большим энтузиазмом начинали обсуждать различные аспекты суфизма. Пунджаджи хорошо говорил на персидском и урду, а также хорошо знал суфийскую литературу на этих языках. Казалось, ему очень нравилась компания Абдула Гаффара. Создавалось впечатление, что у Пунджаджи всегда было хорошее настроение во время его визитов.

Практически все преданные, приходившие в Рам Мандир в Лонде, находились на каком-то духовном пути, когда впервые встречали Пунджаджи. Им всем Пунджаджи советовал одно: «Оставьте свои практики: в них нет нужды». Большинство его посетителей, даже те, кто считали себя его преданными, не могли принять его совет. Они продолжали выполнять садханы и свои пуджи в отсутствие Пунджаджи, а некоторые даже ходили к другим гуру, когда Пунджаджи уезжал куда-либо. Они пытались скрыть это от Пунджаджи и действовали за его спиной, но он знал, что происходит. Несмотря на то что он был в курсе событий, он никогда не выражал недовольства и не критиковал их. Это один из моментов, располагающих нас к нему. Он никогда не заставлял своих преданных поступать определенным образом. Он лишь давал совет, если его об этом просили, но никогда не навязывал своего учения людям, если они не хотели его принимать.

Наша семья принадлежала к числу тех, кто полностью принимал его советы, и это, полагаю, было одной из причин, почему Пунджаджи нравилось приходить к нам.

Он говорил нам: «Не нужно ничего делать. Вы отдали себя мне. С этого момента я буду заботиться о вашем духовном благополучии. Оставьте все на меня, и пусть вас ничто не беспокоит».

Мы все верили ему и следовали его совету. Мы оставили все свои ритуалы, верования и практики, которыми занимались раньше, даже избавились от всех фотографий в комнате для пуджи, оставили лишь снимки Раманы Махарши и Пунджаджи. В действительности же мы сделали Пунджаджи главой своей семьи. Мы обсуждали с ним все наши проблемы, как духовные, так и повседневные, и следовали его советам в любом аспекте жизни.

Помимо нас еще один человек смог оставить все свои верования и ритуалы. Когда Пунджаджи впервые познакомился с доктором Даттатреем Бакром, тот большую часть времени проводил за пуджами всевозможным богам. Ежедневно на протяжении двух или трех часов он поклонялся всем статуэткам богов в своей комнате для пуджи. Данные ритуалы он ценил превыше всего в своей жизни. Доктор Бакр не приходил к своим пациентам, если даже они были в очень плохом состоянии, пока не закончит утренние пуджи. Лишь закончив церемонию поклонения божествам, которых у него было сотня или больше, он отправлялся к своим пациентам. Если бы Бог когда-нибудь забыл одну из своих форм, в которой он являлся, Он мог бы прийти в комнату для пуджи доктора Бакра и освежить свою память. Одной статуэтки, например, Ганеши, доктору Бакру было недостаточно. В связи с тем что у Ганеши было восемь различных форм, Бакру нужны были все эти восемь форм, которые слегка отличались друг от друга. Все божества в их многочисленном разнообразии были представлены в его комнате. И каждой статуэтке он уделял по несколько минут каждое утро. Сначала он мыл и вытирал статуэтку, затем выполнял пуджу, распевая мантры, соответствующие конкретному божеству.

Пунджаджи знал, что духовная жизнь доктора Бакра вращалась вокруг его утренних ритуалов. Пунджаджи никогда напрямую не говорил доктору прекратить утренние ритуалы поклонения, но через некоторое время доктор Бакр сам осознал бесполезность таких практик. В конце 1960-х он отправился вместе с Пунджаджи в паломничество в Харидвар и взял с собой металлический сундук, заполненный изваяниями богов. На вокзале два или три носильщика несли его сундук, так как его вес составлял около 100 кг. По прибытии в Харидвар он остановился на мосту через Гангу и попросил носильщиков выбросить этот сундук в реку. Вот каким образом в Индии мы избавляемся от ненужных идолов. Мы топим их в священной реке. Я видел комнату для пуджи в доме доктора Бакра и знал, что многие статуэтки были сделаны из драгоценных металлов. Божества, которые он выбросил в реку в тот день, вероятно, составляли сумму, которая складывалась из зарплаты за несколько лет. При моем следующем визите в Лонду я заглянул в его комнату для пуджи и удивился, увидев только две фотографии на стене – фотография Пунджаджи и Раманы Махарши. Я поинтересовался, что случилось, но он не мог об этом говорить. Он начинал описывать те перемены, произошедшие внутри него, но его рассказ обрывался после нескольких предложений, и слезы лились из его глаз. Я больше не расспрашивал его об этом, потому что это было то, о чем, как мне казалось, он не хотел говорить.

Я не знаю, что произошло внутри него, но могу точно сказать, что он изменился в лучшую сторону. Когда он раньше выполнял пуджи, все в деревне уважали и боялись его. Его стиль общения был авторитарным, и он обычно запугивал своих пациентов сердитым голосом. Хотя он и был хорошим врачом, он прибегал к запугиванию больных. Мне говорили, что его репутация была настолько устрашающей, что местные ребятишки убегали прочь, когда видели его на улице. Однако после своего возвращения из Харидвара от него исходили спокойствие и смирение, он проводил много времени за рутинной работой по Рам Мандиру. Когда я приходил туда, то иногда видел, как он, стоя на коленях, драил пол. Он готовил еду для Пунджаджи, а затем самолично прислуживал ему во время трапезы. В то время как Пунджаджи ел, он смиренно стоял позади него со сложенными в жесте благодарности руками, и слезы текли из его глаз.

Два доктора – сын и отец – заботились о медицинских нуждах жителей Лонды и других близлежащих деревень. Изредка Пунджаджи интересовался здоровьем тех больных, кого он знал, но в других случаях не вмешивался в их дела. Однако однажды он взялся сам лечить больного. У доктора Нараяна Бакра был тяжелый случай заболевания гепатитом, и он потерял всякую надежду на излечение больного. Пациент был в настолько тяжелой форме, что доктор предположил, что жить ему осталось всего несколько дней. В свой последующий визит в «Рам Мандир» он рассказал об этом случае Пунджаджи, высказав предположение, что, вероятно, мужчина умрет через несколько дней.

«Ерунда! – возразил Пунджаджи. – Есть очень простой способ лечения гепатита. Давай посмотрим, как он сработает».

Они пришли в дом больного, и Пунджаджи дал ему съесть незрелый банан, обмазанный пастой из лайма. Паста готовится так же, как при приготовлении паана, который кладется на листья. На следующий день пациент почувствовал себя намного лучше – он шел на поправку. Доктор Нараян подумал, что это было новое лекарство от гепатита, и следовательно, пробовал его при других случаях этого заболевания, но никому он не помог. В конце концов доктор Нараян пришел к выводу, что именно Пунджаджи оказал воздействие на процесс выздоровления, а препарат из банана и лайма здесь ни при чем.

Я показал этот снимок Пападжи, и он внизу подписал следующее: «Первым, кто начал выбрасывать статуэтки, была сопровождающая меня маленькая девочка. Она была настолько мала, что еще плохо могла ходить. Когда доктор Бакр увидел, что она сделала, он пал перед ней ниц и с тех пор никогда больше в его комнате они не появлялись».

Я навел некоторые справки и в Бомбее нашел преданного, который был свидетелем, как эта девочка вытаскивала из сундука статуэтки, некоторые из которых были размером практически с нее.

В середине 1960-х годов Пунджаджи стал путешествовать по всему миру, и где бы он ни был, везде у него появлялись новые преданные. Чтобы держать с ними связь, он использовал адрес Рам Мандир как свой почтовый. Мы, Радж и я, обычно привозили приходящие для него письма и аэрограммы в каждый наш приезд из Хубли, так как знали, какое огромное количество корреспонденции приходило на его имя. При возвращении в Лонду его уже ждали большие стопки писем. Он обычно просматривал их все за несколько последующих дней и практически на все отвечал.

Мы также привозили с собой и другие, на наш взгляд, полезные предметы. Жители Лонды смотрели на эти вещи, как на диковинку, поскольку их нечасто можно было встретить в этом городе. Пунджаджи, бывало, замечал: хорошо бы, если бы то-то или то-то у нас было, а через несколько дней кто-то из нас привозил эту вещь из Хубли. Мы понятия не имели, каким образом мы угадывали его желание. Просто мы решали навестить его и по дороге покупали что-то. И получалось так, что мы покупали именно те вещи, о которых он говорил за день или два в наше отсутствие.

Во время путешествий Пунджаджи мы регулярно писали ему, и не проходило и недели, чтобы мы не получили ответа. В такие дни меня переполняло чувство преданности к нему, и этот избыток чувств сквозил во многих моих письмах. Пунджаджи нравились мои письма, и из его ответов следовало, что он читал их преданным даже в других частях страны. Он пересылал нам и копии писем других преданных. Если в письмах говорилось о воодушевляющем переживании, которое испытал человек, Пунджаджи хотелось поделиться своей радо-стью и радостью автора такого письма, поэтому он и отправлял ксерокопии преданным, проживающим в различных частях Индии.

В процессе переписки мы обнаружили, что Пунджаджи обладает телепатическим даром. В своих письмах мы поднимали ту или иную проблему. Часто так бывало, что его письма с соответствующим ответом, которого мы ждали, приходили по почте раньше, чем наши письма попадали к нему. Мы пришли к следующему выводу: в тот момент когда письмо было написано и отправлено по почте, он уже знал его содержание. Ему не нужно было ждать, пока письмо придет к адресату. Он отправлял нам ответ в течение нескольких часов после отправки нашего письма.

В 1974 году Винаяк посмотрел фильм о жизни Тукарама, святого, жившего в Средние века, и тут же его охватило непреодолимое и сильное желание отречься от мира и вести жизнь садху. Вот какое письмо он получил от Пападжи.

Винаяк долгое время пребывал в покое, ожидая всходов. Я говорю об этом, поскольку мы беседовали с ним в середине 1996 года по его прибытии на празднование гуру Пурнимы, которое проходило в Лакнау. Я показал ему свою рукопись, чтобы он мог прочесть и проверить достоверность изложенного материала, полученного им из первых рук, и добавить свои собственные истории, еще не включенные в рукопись. Просмотрев материал, он внес некоторые поправки и сделал несколько полезных предложений. Где-то спустя месяц он написал моему другу, которого он знал много лет, в Америку, следующее письмо.

В самом начале своего повествования Винаяк рассказал, что его отец – Шри Рамачандра Прабху – был как раз тем членом их семьи, который первым познакомился с Пападжи. Далее приведен отрывок из статьи, опубликованной в 1960-х годах в газете «Горная тропа», издаваемой Шри Раманашрамом.

В 1970-х и 1980-х годах Шри Рамачандра Прабху и Пападжи вели интенсивную переписку по множеству вопросов.

По мере подбора материала для этой книги я показывал Пападжи все интересные истории, письма или рассказы, исходящие от его старых преданных. Он с интересом их читал, но при этом никогда не проявлял инициативу и не советовал мне знакомиться с теми или иными людьми, которые могли бы рассказать немало интересного.

Однако однажды он посмотрел на меня и неожиданно сказал: «Ты еще не получил письмо от Габри?»

Шри Габри был начальником почтового отделения в Лонде, в то время как Пападжи регулярно давал там сатсанги. Я уже обращался к нему и получил краткий ответ, где говорилось, что он предпочел бы не рассказывать о своих переживаниях, поскольку считает, что они никому не интересны. Такое письмо я не стал показывать Пападжи, так как в нем не было ничего особенного, но когда он задал мне этот вопрос, я отыскал его и показал Пападжи.

Пападжи прочел письмо и сказал: «Напиши ему, что я прошу рассказать его историю. Я хочу знать, что с ним случилось».

Затем Пападжи рассказал некоторые моменты, которые разожгли во мне аппетит.

«Лонда – маленький городок, где все друг друга знают. Габри был местным начальником почтового отделения. Он был коммунистом и атеистом и, казалось, с негодованием относился к тому, что в его деревне проводились сатсанги. Обычно он дружелюбно приветствовал всех жителей деревни, но как только встречал меня, он злобно смотрел на меня или просто игнорировал. Затем в нем произошли неожиданные и кардинальные изменения. Помню, как однажды утром на мой сатсанг вбежала его жена. На ее лице было удивление, как будто она не могла поверить своим глазам.

„Мой муж сидит в моей комнате для пуджи и медитирует! Что вы с ним сделали?“

Я до сих пор не знаю, каким же образом я был замешан в это, но определенно что-то с ним произошло. Напиши ему письмо и скажи, что я бы хотел это узнать».

Я отправил Шри Гарби письмо, упомянув в нем, что беседовал о нем с Пападжи. На этот раз я получил длинный и содержательный ответ:

Я воздержался от подробного ответа на ваше первое письмо, поскольку считал себя заурядным человеком, не заслуживающим того, чтобы о нем упоминали в биографии такого известного во всем мире учителя, как Шри Пунджаджи. Я все еще убежден, что история, поведанная деревенским жителем, который не пользуется особой известностью даже в своей деревне, не будет иметь особого значения.

Возможно, Пунджаджи считал меня коммунистом, и я действительно много читал про социализм, но несмотря на это я никогда не разделял их идеи. Полагаю, более правильно было бы назвать меня рационалистом. Я относился к числу тех, кто был готов принимать новые идеи, но только оправданные и полезные.

Сейчас у меня уже не такая хорошая память, поэтому в своем повествовании я в основном опираюсь на записи из дневника, который вел в былые дни. Это Пунджаджи посоветовал мне завести дневник. Он сказал, что это поможет мне спуститься на землю и должным образом выполнять свои рабочие обязанности.

Когда я был помощником начальника почтового отделения в Лонде, я изредка навещал доктора Нараяна Бакра в диспансере, но не ради медицинского осмотра, а чтобы побеседовать с ним о политике и религии. Я не верил в Бога и энергично выступал против всех религиозных верований и практик. Тогда я был под впечатлением от идей Бертрана Рассела и других мыслителей. Я сильно увлекся чтением антирелигиозной литературы и всем, кто меня слушал, передавал их настрой и отношение к определенным вопросам.

Я был в диспансере доктора Бакра, в начале ноября 1979, когда услышал, как он сказал кому-то следующее: «Он приехал вчера».

Он не назвал имени, но у меня сложилось впечатление, что доктор Бакр преднамеренно сказал это в моем присутствии: он хотел, чтобы я узнал об этом. Позже я узнал об их намерении скрыть от меня приезд Шри Пунджи, так как они опасались, что я приду на их сатсанг и стану вести антирелигиозные речи. В то время я мало знал что-либо о Шри Пунджаджи, лишь то, что он был духовным учителем и Нараян Бакр и его отец, доктор Даттатрея Бакр, относились к нему с большим уважением. Также мне было известно, что они держали для него дом, который всегда пустовал в его отсутствие.

Как-то доктор Бакр сказал мне: «Изначально постройка Рам Мандира была задумана не для Пунджаджи. Он приехал как раз когда „Рам Мандир“ был на стадии строительства. Мы сами планировали туда переехать. Когда же Пунджаджи впервые увидел строящийся дом, он воскликнул, что каждый кирпич этого здания говорит „Рам! Рам!“. После его слов мы решили оставить здание исключительно для пользования Шри Пунджаджи. В его отсутствие мы запираем дом. Никому другому мы не разрешаем там жить».

Мне было любопытно посмотреть на человека, к которому стекалось так много людей в деревне. Я не хотел нарушать сатсанг – лишь защитить позиции атеизма, если потребуется.

В свой первый визит я слушал, как Пунджаджи рассказывает длинную историю о каком-то свами, пришедшем к нему в отель. Этот свами жаловался, что ничто не принесло ему просветления или покоя ума, хотя он и прочитал все Священные Писания и много практиковал тапас. Шри Пунджаджи добавил, что этот человек сам был гуру и направлялся с некоторыми своими преданными в Гималаи. Пунджаджи сказал ему выйти из комнаты и оставить там все бремя прошлого и только после этого снова зайти к нему. Свами был оскорблен его словами, но сделал, как ему было сказано. Через несколько секунд он влетел в комнату, распростерся перед Шри Пунджаджи и сказал, что стал просветленным. Эта история была дополнена множеством подробностей, но суть заключалась именно в этом.

Его рассказ не произвел на меня впечатления.

Я подумал: «Этот человек просто хвастается» – и вышел из комнаты, не выказав какого-либо почтения и уважения к Шри Пундже.

На следующий день я снова пришел туда. Когда я вошел, они разговаривали обо мне.

Когда доктор Нараян Бакр увидел меня, он воскликнул: «А вот и он, Шри Габри». Пунджаджи переключил свое внимание на меня и сказал: «Так, значит, ты не веришь в Бога?» «Нет, – сказал я, – не верю. Богов создают обусловленные умы». «Тогда нужно освободиться от обусловленности», – предложил Шри Пунджаджи. «Это неосуществимо, – ответил я. – Это просто невозможно». «Не мог бы ты уделить мне всего одну секунду своего времени? – спросил он. – Я могу показать тебе, как освободиться от обусловленности».

В то время теория обусловленности была моим коньком, поэтому я с энтузиазмом ухватился за возможность испытать какой-либо метод или систему, обещающую устранить данную проблему.

«Да, – был мой ответ. – У вас есть секунда на то, чтобы продемонстрировать, как это работает».

Я сел прямо перед ним. Он смотрел в мои глаза, а я – в его. Не было сказано ни единого слова.

В конце концов мне пришлось нарушить тишину: «Я стараюсь изо всех сил, но я не могу дать вам секунду своего времени».

Я ушел, оставшись при своем мнении, но где-то через день почувствовал, что этот человек чем-то затронул меня и меня тянет к нему.

Часть меня говорила: «Я не собираюсь сдаваться этому свами», но другая моя часть начинала ощущать, что я – человек, в котором преобладает эго, и мне нужна помощь, и ее я могу найти на сатсангах, которые ведет Шри Пунджаджи.

По вечерам, после окончания рабочего дня, я стал ходить на его сатсанги, но не принимал участия в дискуссиях. Сатсанги не помогли мне обрести покой, напротив, у меня появилось ощущение, что именно они вызывали чувство тревоги и беспокойства. По моей теории, Пунджаджи пытался каким-то образом привлечь меня и сделать одним из своих преданных. Именно поэтому, как мне казалось, я переживал такие странные ментальные состояния. Но, несмотря на эти непривычные ощущения, я все еще чувствовал, что владею ситуацией. Я пришел к решению: я не собираюсь сдаваться этому свами и не собираюсь убегать от него. Я не позволю контролировать меня. Я сам принимаю решения.

В дни, когда я молча сидел позади всех, разговор часто заходил о Шри Рамане Махарши и его учении. В доме доктора Нараяна Бакра на столе стояла большая фотография Махарши, но я никогда не обращал на нее внимания. Теперь же, когда я знал, что он был учителем Пунджаджи, постепенно меня все больше и больше стали увлекать рассказы Пунджаджи о Махарши.

Спустя несколько дней во время моего молчаливого присутствия на сатсанге доктор Бакр дал мне почитать копию «Бесед с Шри Раманой Махарши». К тому времени мне было уже достаточно интересно просмотреть ее и узнать, что же он говорил. И тут же меня поразил метод самоисследования, рекомендованный Махарши. Раньше в беседе с Пунджаджи я высказал свое мнение о невозможности освободить разум от условностей, но после прочтения техники Махарши я вдруг понял, что есть простой, рациональный и даже научный способ выяснить, что лежит в основе источника ума. Казалось, что для этого не нужна никакая цепочка верований. Нужно просто определить природу ума, источник его существования и возможное место его происхождения. Я решил последовать его учению как рациональному методу изучения природы «я».

В тот день я проснулся где-то в 2.30 ночи от сильного желания глубоко сконцентрироваться на чувстве «я». Я попытался сделать это, но ничего не произошло. Последующие несколько дней мое желание понять, кто же «я» на самом деле, усиливалось с каждым днем. Я практически стал одержим идеей самопознания и все больше времени проводил в состоянии глубокого исследования природы «я»-мысли.

Несмотря на то что я несильно продвинулся вперед, этот процесс самоисследования настолько увлек меня, что я не мог его прервать. Должно быть, в это время я себя вел как-то странно, потому что Шри Пунджаджи попросил доктора Бакра присматривать за мной во время его поездки в Бомбей. Шри Пунджаджи полагал, что есть вероятность моего умопомешательства! Но это меня не остановило. Невзирая на то что я не получил удовлетворяющего ответа на свой вопрос «Кто я?», я ощутил некоторые перемены в своей жизни. Я потерял интерес к повседневным обязанностям как на работе, так и дома. Даже стал отдаляться от жены и своих детей и стал ощущать отвращение к тому, что с ними связано.

Через несколько дней Пунджаджи вернулся из Бомбея, и я снова стал посещать его сатсанги. Я не понимал, что там происходит, но это почему-то казалось мне неважным. В свободное время я продолжал изучение книги «Беседы с Раманой Махарши», и меня приятно удивляло то, что я мог открыть ее на любой странице и найти там ответ на интересующий меня вопрос по самоисследованию. На данной стадии я не обращался к Пунджаджи за консультацией по самоисследованию. Я предпочитал находить ответы в этой книге.

Меня пугала личность Пунджаджи и его методы, и я нервничал при мысли подойти к нему. Я поделился своими ощущениями с доктором Даттатреем Бакром, на что он просто рассмеялся.

«Мне, – сказал он, – Пунджаджи представляется маленьким ребенком. Я обращаюсь с ним и люблю его так же, как люблю свою собственную семью. Я отношусь к нему, как к младшему члену своей семьи».

Я посмотрел на него и понял, что он говорит искренне. Он сидел рядом с ним, ухаживая, как за маленьким ребенком. Если он хотел, чтобы Пунджаджи съел что-то особое, он упрашивал его, как если бы он был маленьким ребенком. У него был такой стиль общения с Пунджаджи, но я по-другому относился к Шри Пунджаджи. Для меня он все еще был очень далеким и суровым человеком.

Вскоре я понял, что его присутствие было для меня просто потребностью. Я не мог обходиться без него.

Я все интенсивнее и интенсивнее занимался самоисследованием. Среди ночи я ловил себя на том, что мои попытки отринуть ум были настолько сильными, что я издавал звуки, подобные стону. В конце концов я подошел с этим вопросом к Пунджаджи, и он ответил: «Так держать. Ты приближаешься к цели».

На следующий день я почувствовал, что мне удалось оттолкнуть свой ум на край чего-то. Казалось, за этим краем был широкий и темный проход.

Я рассказал об этом Пунджаджи, и он заметил следующее: «Иди за пределы темного прохода».

Тогда что-то произошло. Где-то в 1.30 ночи я пробудился ото сна. Я лежал на постели, но тут же ощутил, что пребывал в каком-то другом необычном состоянии. Я сел. Я осознавал все окружающие меня объекты: дом, проходящая на улице дорога и железнодорожные пути, но они больше не существовали отдельно от меня, вне меня. Я знал и ощущал их частью себя. По железнодорожным путям прошел поезд, и я знал, что он проходит через меня, а не мимо.

Я ущипнул себя за бок, чтобы убедиться, что я не грежу во сне, и почувствовал: я действительно не сплю. Я хотел пойти в туалет, но боялся двинуться с места. Я чувствовал, что если сделаю движение, весь мир каким-то образом будет двигаться вместе со мной. Но когда я уже не мог больше терпеть, я решил рискнуть. Я встал и взял курс на стену. Я полагал, что если мир находится внутри меня, а не отдельно, вне меня, стена не будет помехой на моем пути к ванной комнате. Я ударился о стену и понял: несмотря на то что мир, возможно, часть меня, он остается таким же твердым, как и раньше. Кроме того, я понял, что мне все-таки нужно пользоваться дверьми.

Я вышел из ванной комнаты, сел на постель и наслаждался этим новым удивительным состоянием с чувством благоговения и восторга. В конце концов я опять заснул на несколько часов. Когда же я проснулся, было уже около 6.30. Я чувствовал себя счастливым ребенком и пребывал в жизнерадостном и очень хорошем расположении духа. Я пошел на работу и, как и раньше, выполнял все свои обязанности.

В тот вечер я пришел на сатсанг Шри Пунджаджи, сделал ему подношение из связки бананов, распростерся перед ним и произнес: «Я понял». Он разразился смехом и сказал: «Никто и никогда так уверенно не подходил ко мне и не делал такого заявления!»

На этот раз он мне не противостоял, и не знаю почему, я вдруг почувствовал реальность этого ощущения.

Я неоднократно переживал это состояние, обычно оно приходило посреди ночи. У меня неожиданно возникало ощущение пребывания «за пределами всего», и затем реальное ощущение, что я был везде: поверх и за пределами облаков, луны, неба и т. д.

Однажды утром, когда я сидел на веранде, я внезапно испытал состояние космического Я, сопровождаемое странными ощущениями в моем теле. Я почувствовал, что состою из двух половинок: моя левая половинка была нормальной, в то время как правая – нет. С этого момента мои необычные состояния участились. Иногда я смотрел на свои конечности и понимал, что не могу ими пошевелить. Иногда у меня было ощущение, что я вот-вот умру. В другой раз чувствовал, как исчезает мое эго. Но все эти состояния проходили, и я возвращался в свое нормальное повседневное состояние. Оглядываясь назад, я полагаю, это было своего рода растройство в нервной системе. Не сомневаюсь, что такие странные состояния были каким-то образом связаны с Шри Пунджаджи.

К концу ноября 1979 года я стал просыпаться посреди ночи, где-то в 2.30, и в голове у меня звучали лекции. Они все касались тем адвайты, таких, как ститха праджня (природа реальности) и недвойственный Брахман. Такие лекции продолжались каждую ночь на протяжении недели. По мере того как я их слушал, мне казалось, что меня к чему-то готовят. Я рассказал о таком явлении доктору Бакру, и он тут же захотел узнать все подробности: откуда, по моему мнению исходили голоса, как они звучали и т. д. Я не мог ответить на его вопросы. В действительности, когда он начал меня расспрашивать, я даже не мог сказать, на каком языке они были. У меня было ощущение передачи знания, но необычным способом.

Помню, как подумал: «Вот почему Веды и Упанишады бессмертны. Они, должно быть, неуловимым образом проходят бесконечный цикл повторения, а пребывающие в состоянии чистоты могут на них настроиться».

Странные переживания продолжались, но вместе с ними приходило более ясное понимание, что было до и после них. Заглянув в свой дневник, я нашел там запись, датированную 29 ноября 1979 года:

С того самого дня я стал считать всё и каждого своими гуру. Я чувствовал, что могу познать истину через живое и неживое, и находил потенциальных гуру во всем, что окружало меня.

В течение последующих дней я постоянно переживал интенсивное безмолвие. Я в одиночестве совершал прогулки к Рамнагару (новому району, недалеко от Лонды) или Вотргейту (железнодорожному перекрестку за пределами Лонды), глубоко уйдя в себя и наслаждаясь глубоким внутренним безмолвием, устойчивым, монолитным. Это состояние глубокого покоя я назвал абсолютным бытием, – я так чувствовал. Это продолжалось несколько месяцев. Это была истина, это было безмолвие, невероятно плотное и недвижимое. Не было ничего, кроме него. Я попытался понять это состояние, но не смог, потому что это не может быть понято.

Есть один известный каннадский святой по имени Аллама Прабху. Его высказывания, исходящие из прямого опыта реальности, стали звучать внутри меня. По мере их раскрытия я узнавал, что они также описывают и мое собственное состояние. Я понимал их, потому что я переживал то же, пребывал в том же состоянии, что и Аллама Прабху.

Просматривая свои старые дневники, я нашел много записей, свидетельствующих о моем желании раскрыть природу этого переживания. Я проводил параллель с тем, о чем говорил Шанкара и другие мудрецы, пытался самостоятельно изучить это явление, но практически безрезультатно. В дневнике также много записей, где я обильно воздаю хвалу Шри Пунджаджи за то, что он одарил меня своей милостью и раскрыл меня, чтобы я смог пережить это чудесное состояние. Одна запись гласила: «Наконец-то я отдаю себя своему Гурудеву».

Я пребывал в возвышенном состоянии на протяжении двух или трех лет, после своих первоначальных переживаний. Чувство, что все находится внутри меня и что я не отличен ни от чего, снова утвердилось во мне. Находясь в поезде, я знал, что остаюсь в абсолютном покое и безмолвии. Не я совершал движение по миру, мир двигался через меня. Иногда я смотрел на людей, и мне трудно было дифференцировать их на отдельные сущности. Помню, однажды на празднике в Балакундри я смотрел на ряд попрошаек и не мог разделить их на отдельные существа. Я видел их лица, как если бы это были лица одной души. Иногда даже мелочи становились причиной моих проблем. Как-то я стал есть рис с тарелки, и вдруг меня охватило сомнение: есть его или нет, потому что я не мог отделить себя от него. Рис был настолько неотъемлемой частью меня, что я боялся повредить его, если стану жевать. Должен признать, что на протяжении многих лет я вел себя очень странно. Многие считали меня слегка двинутым.

В течение многих лет я вел беседы только на тему самореализации, об учении Раманы Махарши и своих переживаниях с Шри Пунджаджи. На неделе я ходил на сатсанги, где с энтузиазмом рассказывал об этом и поощрял всех, кто приходил к Шри Пунджаджи, испытать его милость.

Через несколько лет это состояние стало ослабевать, а где-то спустя девять лет совсем покинуло меня. Но несмотря на то что безусильное и продолжающееся осознание Я больше не со мной, я продолжаю поклоняться и отношусь с большим уважением к своему гуру, Шри Пунджаджи. Также я почитаю Шри Раману Махарши, моего Парамагуру. Через них я увидел ту красоту, о существовании которой даже и не подозревал. В действительности же до встречи с Шри Пунджаджи я самонадеянно пытался убедить других, что таких состояний и переживаний просто быть не может.

Теперь же я испытываю любовь и уважение к Шри Пунджаджи, как сын к своему любящему отцу. Благодаря его милости у меня был блаженный момент его собственного возвышенного состояния, и за это я всегда буду его любить и почитать. Но еще я люблю Шри Пунджаджи за его обычность. Он ест, пьет, разговаривает с нами, как любой другой член одной семьи. Он не забывает ни о ком, заботливо справляется о всех наших детях, внуках и внучках и т. д. Он – ни с кем не сравнимый йог, но вместе с тем один из самых заботливых людей, которых я когда-либо знал.

В период с 1970 по 1980 год он продолжал периодически приезжать в Лонду и встречаться со своими многочисленными преданными, проживающими в Лонде и в его окрестностях. По мере того как о нем стали узнавать люди из близлежащих регионов, все больше и больше народу стало приходить за его даршаном и послушать его учения. К числу таких людей относился Б.В. Хакри, инженер из Белгаума, недалеко от Лонды.

Последующее повествование представляет интерес по двум причинам. Во-первых, в нем представлены диалоги, содержащие учение того периода. В те дни ни один из сатсангов Пападжи не был записан на пленку, а Шри Хакри вел записи в дневнике, запечатлевая на бумаге свои ключевые беседы с Пападжи. Во-вторых, Пападжи дает подробные рекомендации по кундалини. Теперь же Пападжи уже не дает советов по практикам йоги, благодаря которым можно достичь переживания кундалини, поскольку, как он говорит, в данный момент окружающие условия не подходят для таких практик.

Когда же его спрашивают о классических методах йоги, в частности о практиках кундалини, он обычно отвечает, что «…для этого необходимо вдыхать абсолютно чистый воздух, соблюдать строжайшую диету и постоянный контроль. Сейчас же такие условия нельзя соблюсти даже в горах. Окружающая среда настолько загрязнена, что эти практики неэффективны. Даже пищу, которую мы едим, нельзя назвать экологически чистой. Я сам выполнял эти практики, поэтому знаю, что эффективно, а что нет».

В 1980 году я работал на дамбе инженером в департаменте по проведению общественных работ. Мое место работы находилось где-то в тридцати милях от Белгаума. Я отвечал за помощь местным жителям, чьи земли практически были затоплены водой. Девятого марта у меня состоялась духовная беседа с одним из моих друзей, когда к нам вошел и присоединился Шри Габри – помощник начальника почтового отделения в Лонде. Он был близким другом того человека, о ком я рассказывал.

Услышав, что меня интересуют духовные вопросы, он сказал: «А почему бы тебе не приехать в Лонду? Там живет великий мудрец по имени Пунджаджи Махарадж. Он развеет все сомнения».

Как только я услышал это имя, я сразу же почувствовал, что меня тянет к нему.

Спустя несколько дней я сел в автобус до Лонды, и Шри Габри представил меня Пунджаджи. Я много думал о самореализации, и как только мне представилась возможность, я задал по этой теме некоторые интересующие меня вопросы. Перед тем как перейти к изложению моей первой с ним беседы должен отметить, что я называю Шри Пунджаджи «Гурудео», так как для меня он – Гуру и Бог. На протяжении всего повествования я использую это обращение.

Вопрос: Я прочел Бхагават Гиту, Джнянешвари и другие труды. После их прочтения мой разум принимает, что я – не ум, но Я. Во мне присутствует желание изучать философию. Прошу вас, посоветуйте, какую садхану мне следует выполнять, чтобы реализоваться.

Гурудео: Нет никакого процесса. Я не учу никаким садханам.

Вопрос: Тогда что же мне следует делать?

Гурудео: Почему бы тебе не самореализоваться прямо здесь и сейчас? Почему бы не покончить с этим прямо сейчас? Я не обманываю людей, говоря, чтобы они выполнили то или это. Я не хочу, чтобы ты тратил время попусту.

Вопрос: А сколько это займет времени?

Гурудео: Мне нужно лишь мгновение твоего времени.

Вопрос: Когда я достигну самореализации, смогу ли я вернуться назад, домой, и выполнять как прежде свои обязанности? Или же мне придется уйти с работы? Мои дети еще учатся. А после я хочу найти им хорошую партию и продолжать работать. Что произойдет после реализации?

Гурудео: Что ты хочешь делать? Кто ты?

Вопрос: Я есть Я, Атман, но я хочу увидеть это.

Гурудео: Я не могу показать тебе, что ты просишь, потому что ты уже есть То. Необходимо устранить только невежество. Как только это будет сделано, ты обретешь свободу. Ты – свидетель всего происходящего. Если ты не являешься деятелем, то зачем тебе беспокоиться о детях?

Вопрос: Мой ум еще не готов к этому. Дайте мне еще немного времени.

Гурудео: Ничего не бойся. После просмотра фильма в кинотеатре разве тебе не хочется еще и еще раз увидеть лучшие сцены?

Вопрос: Да.

Гурудео: После свадебной церемонии жених и невеста хотят все время проводить вместе. Им кажется, что они никогда не расстанутся. Такое состояние присуще реализованному человеку. Он не хочет расставаться с блаженством истинного Я, и постоянно возвращается к нему. Если ты будешь откладывать этот момент, ты просто родишься вновь. Почему бы не покончить с этим прямо сейчас? Познав, кто ты, осознаешь, что ты есть само сознание. С этим осознанием ты будешь выполнять свою работу еще лучше, чем прежде. Ты сможешь разглядеть то же сознание, которое есть в тебе, в своей жене, детях и в остальных людях.

Вопрос: Несмотря на то что мой интеллект принимает, что я есть само сознание, мое сознание еще не готово.

Гурудео оставил свои попытки убедить меня и вместо этого несколько секунд не отрываясь смотрел прямо мне в глаза. Я не смог выдержать его взгляда и отвел глаза, а затем закрыл их.

Так я сидел примерно пятнадцать минут. Мои глаза были закрыты. После мне сказали, что Гурудео неотрывно продолжал смотреть на меня. Я чувствовал, как будто электрический поток проходил по моему позвоночнику в область сердца. Ум был спокоен, а тело наполняло блаженное ощущение.

Когда же я открыл глаза, Гурудео попросил Шри Габри отвести меня на ланч, а вечером прийти вместе со мной к нему. На протяжении всего дня во мне горел зажженный им огонь. Вечером я вновь пришел к нему. Я сидел рядом с ним в состоянии блаженства и покоя. В конце концов ему пришлось напомнить мне, что я должен сесть на поезд и ехать домой.

Спустя несколько дней я опять приехал к нему и целый день провел сидя рядом с ним в тишине.

Он поинтересовался, гложут ли меня еще какие-нибудь сомнения, и я ответил: «Нет, свамиджи, у меня больше нет никаких сомнений, так как в моем сердце пребываете вы».

Вскоре после этого я уехал из Лонды, и вновь смог встретиться с Гурудео лишь в следующем году. Несмотря на то что я не услышал от него совета выполнять какую-либо практику, у меня оставалась потребность ежедневно медитировать в течение двух или трех часов. Доктор Бакр дал мне книгу «Беседы с Шри Раманой Махарши», откуда я узнал технику самоисследования, излагаемую учителем Гурудео. При нашей следующей встрече я завел с ним разговор о прочитанном.

Вопрос: По утрам я медитирую от получаса до часа, пытаясь исследовать «Кто я?». Хотя я чувствую некоторое улучшение, я так ничего и не нахожу. В свободное время я пытаюсь читать философские книги и использую имя Бога, чтобы оставаться в контакте с самим собой. В прошлый раз я получил от вас указания, но несмотря на это я не понимаю их. Что мне следует делать?

Гурудео: Мое учение не основано на чтении книг. Недостаточно медитировать полчаса или час. Даже трех часов будет мало. Ты можешь медитировать до тех пор, пока тебе не исполнится восемьдесят, но все это будет напрасным трудом: в твоей голове непрестанно будет идти работа мысли. Попробуй быть без мыслей на протяжении одной минуты ежедневно. Этого будет достаточно. Наш метод в том, чтобы оставаться свободным от мыслей. Твоя настоящая природа – медитация. Пребывай в «безмыслии» все время.

Вопрос: У меня все еще остается страх перед реализацией, сам не знаю почему.

Гурудео: Страха не должно быть. Зачем бояться освобождения из плена связанности?

Вопрос: Прошу вас, мне нужна ваша милость.

Гурудео: Милость всегда с тобой, иначе бы ты не оказался здесь, со мной.

Его ответы в какой-то мере удовлетворили меня. Я попрощался с ним и вернулся в Белгаум. В последующий год я начал вести с ним переписку, так как чувствовал потребность в его советах по некоторым вопросам. Я узнал, что он с радостью отвечает на письма своих преданных. И более того, его очень радовало и воодушевляло, когда мы писали о своих «положительных» переживаниях. Следующие строки взяты из писем, написанных им на мой адрес в июле и августе 1982 года.

В октябре того года я получил следующее письмо в ответ на одно из моих писем.

Я последовал его совету и в начале 1983 года стал ощущать то, что было похоже на переживание кундалини. Во время медитации я чувствовал тепло в области спины, энергия поднималась по позвоночнику, я ощущал дрожь в конечностях, а голова начинала содрогаться, и в конце концов я слышал правым ухом странные звуки. Я написал об этом Гурудео, на что он мне ответил следующее:

В течение 1983 и 1984 годов я продолжал переживать кундалини. Я ощущал, как вверх по позвоночнику поднимаются горячие волны, и ощущение теплоты и блаженства разливается и наполняет все мое тело. Этот поток, казалось, доходил вплоть до самой шеи. Голова непроизвольно двигалась. О своих переживаниях я рассказал Гурудео, когда он вновь приехал в Лонду. Его чрезвычайно обрадовал мой рассказ. Он сказал, что подобные переживания сжигают прошлые кармы.

Ещё он сказал: «Нет необходимости в дальнейших усилиях. Все, что случается после того как сила поднимается до области шеи, возлагается на гуру. Он доведет тебя до сахасрара чакры и освободит от последующих перерождений и связанности».

Также он добавил, что спектр моих переживаний расширится и они будут проявлением милости гуру.

«Помни это состояние на протяжении всего дня, – сказал он. – И других садхан не потребуется».

Я много раз получал даршан Гурудео во время его приездов в Лонду в 1984 году. Мы встречались с ним в доме Шри Бабурао Мургода в Тилаквади, пригороде Белгаума. Гурудео ставил мне в пример Шри Мургода как человека, реализовавшего истину без каких-либо усилий или практики.

«Он верой и правдой служил (выполнял севу) гуру и ничего не требовал взамен, – заметил Гурудео. – Он не читал книг, не поклонялся богам и не отправлялся в паломничество». Я расспросил Шри Мургода о его опыте, и он ответил следующее: «Я есть лишь сознание. Через него проходят лишь три состояния. Я не осознаю (не осознает) тело и действия, выполняемые им».

Я убедился в истинности его слов, когда он вез нас на джипе.

Гурудео задал ему вопрос: «Бабу, кто ведет машину?» И он ответил: «Я не знаю. Мне самому интересно. Как может мертвое тело вести машину?»

В тот же год Гурудео почтил своим посещением мой дом, расположенный примерно в пятидесяти километрах от Лонды. Я представил ему своего мусульманского друга Шри Б.М. Инамдара, с которым у него была оживленная беседа на тему суфизма. Шри Инамдар обнял Гурудео, и как только он это сделал, он почувствовал, что у него открылся третий глаз, о чем он тут же сказал. Неважно, на каком пути стоит человек, Гурудео мог наделить его необходимой милостью и дать нужный совет, чтобы ищущий смог продвигаться дальше.

Как Гурудео и предсказывал, у меня было много переживаний кундалини в последующие несколько лет. Иногда они приносили неописуемое чувство блаженства, а бывало, что порождали чувство страха и боль.

О своих переживаниях я сообщал Гурудео либо при личной встрече, либо в письме. Вот его некоторые ответы, присланные мне.

В 1986 году я приехал встретиться с Гурудео в Харидвар. Со мной был еще один преданный, Шри Датта Гинд, он познакомился с ним в Лонде. Гурудео поприветствовал нас с большой любовью. Он поддержал наше намерение совершить омовение в Ганге и посмотреть все достопримечательности в Харидваре и его пригороде. Он взял нас на Ганга-арти (пуджу) и даже заплатил за все цветы, которые мы предложили Ганге. В тот вечер его сатсанг проходил в местечке Дулличанд Бхатия Бхаван, где он остановился. Там мы встретили испанского санньясина по имени свами Сатьянанда. Они обменялись фразами, которые я записал в свой дневник.

Вопрос: Говорят, Индия место мокши. Почему?

Гурудео: Да, так оно и есть. (Длительная пауза.) Во многих странах интересуются бхогой (наслаждениями), в то время как Индия известна тьягой (жертвенностью). У чужестранцев сексуальная привязанность прослеживается уже в раннем возрасте. В других странах окружение не способствует тьяге, поскольку атмосфера сексуального влечения витает практически повсюду. Для медитации не остается ни места, ни времени.

В своей прошлой жизни многие чужестранцы были рождены в Индии, а сейчас они благодаря бхоге получают новое рождение здесь. Они обречены приехать снова в Индию, как только познают плоды бхоги – беспокойство ума. Индия – единственная страна, благоприятная для духовного продвижения. Это место, где можно достичь мокши (освобождения).

Я наблюдал, как Шри Гурудео обращался со всеми, кто к нему приходил, и меня поразило то обилие любви, которое он излучал по отношению ко всем своим преданным. Я сказал ему о своих ощущениях, и по мере того как я говорил, мое собственное сердце наполнялось любовью. В тот же самый момент из глаз моих потекли слезы, и я разразился рыданиями. Не в моей власти было контролировать переполняющее меня ощущение радости. Это можно сравнить с тем, как если бы открылись врата большого резервуара, и из него вместо воды хлынул поток блаженства. Я чувствовал, как он исходит из самого сердца, о чем когда-то говорили Шри Гурудео и его учитель. Полное отсутствие ума. Так продолжалось около пятнадцати минут, и все это время моя голова покоилась на коленях Гурудео. Он тоже был счастлив: я видел, что из его глаз текли слезы радости.

Немного успокоившись, он спросил у меня: «Ты когда-нибудь, хотя бы раз, испытывал подобное ощущение блаженства?»

Я должен был признать, что «нет».

Затем Гурудео сказал: «Едва ли какой-либо материальный объект сможет дать человеку ощущение такого блаженства. Наслаждение вещами мнимо и нереально. Тебе удалось осуществить цель своего пути сюда».

На следующий день его милость переполнила меня, и из глаз моих снова полились слезы. Это продолжалось около десяти минут.

Гурудео сказал по этому поводу следующее: «Ты пришел сюда, чтобы получить наставления, теперь ты их получил. Я очень счастлив».

Впервые за всю свою жизнь я познал истинное блаженство. Руки учителя всегда «дают», но чья в том вина, если мы не «берем»?

В ходе повествования Шри Хакри упомянул, что у одного преданного, Бабурао Мургода, было глубокое переживание милости Пападжи. Вот что он пишет:

«…Гурудео привел мне в пример Шри Мургода как человека, который реализовал истину, не прикладывая никаких усилий и не прибегая к практикам.

„Он выполнял севу гуру и ничего не просил, – заметил Гурудео. – Он не читал никаких книг, не поклонялся богам и не отправлялся в паломничество“».

Бабурао Мургод знал Пападжи, когда тот еще жил в Рам Мандире, в Лонде, но кульминационный момент в их отношениях наступил спустя практически двадцать лет, в 1984 году. По прошествии нескольких дней после этого события Бабурао Мургод кратко описал, что с ним произошло:

Восемнадцатого августа 1984 года я обедал вместе с Бхагаваном (Пападжи). Затем к нам присоединился Шри Бетагири. Мы сидели перед Бхагаваном и беседовали с ним.

Неожиданно, без какой-либо видимой причины, я отключился от внешнего мира и внутренне ощутил непередаваемое словами блаженство. Я всегда не нахожу нужных слов, когда стараюсь рассказать, что со мной было или что я в этот момент испытывал.

На следующий день, девятнадцатого августа, мы снова сидели на сатсанге Бхагавана. Было около 5 часов дня, и мне показалось, что Бхагаван пребывает в состоянии самадхи.

Я смотрел на него и тут увидел ярко-голубое свечение чакры, которое разливалось у него за спиной. Оно было похоже на сударшан чакру Шри Кришны (диск, самое мощное оружие Кришны). Это видение продолжалось около трех или четырех часов.

В какое-то мгновение, когда это продолжалось, Бхагаван открыл глаза и посмотрел на меня, но не было сказано ни слова. Около 9 или 10 часов вечера Бхагаван прервал молчание и попросил нас всех удалиться. Должно быть, Бхагаван хотел задействовать меня в каком-то деле, поскольку сказал, что хочет прокатиться со мной. Мы взяли джип и направились к Шри Габри в Какати. На протяжении всей поездки мое сознание было полностью отключено. Я ощущал, будто машину ведет мертвое тело, принадлежащее мне. По возвращении из поездки мы пошли на прогулку. Мое тело двигалось, но, несмотря на это, не было осознания окружающего.

Уже позже Бхагаван попросил меня написать что-нибудь о моем переживании. Единственное, что я смог написать: «Я свободен навеки веков».

У меня было ощущение, что я больше не принадлежу самому себе. Я полностью отдал себя моему Садгуру, и единственным ощущением, переполнявшим меня, было чувство единения с ним.

Великий святой Карнатаки, Аллама Прабху, как-то написал о своем переживании, описывая его как «…сидение на симхасане пустоты». (Симхасана – трон императора.) Если бы мне пришлось описывать свое состояние, я бы описал его точно так же.

После этого опыта в его присутствии я постоянно пребываю с учителем, а он всегда пребывает во мне. Это состояние никогда меня не покинет – так пообещал мне Бхагаван. Потом он благословил меня словами «Это мокша».

Все это я пишу, потому что Бхагаван попросил меня рассказать об этом случае для блага других преданных.

В начале 1980 года было принято решение переименовать Рам Мандир в Датта Нивас. Так как «мандир» означает «храм», многие странствующие садху полагали, что могут найти здесь бесплатную еду и кров. Но Рам Мандир был задуман не для этих целей. Это был просто дом, предназначенный исключительно для Пападжи, когда он был в Лонде. Предполагалось, что новое название, «Дом Датты», более точно отразит его истинное назначение.

В процессе рассказа о своем общении с Пападжи Б.В. Хакри, инженер из Белгаума, упомянул, что приехал в Харидвар с одним преданным по имени Датта Джинд. Шри Джинд, приехавший из того же города, что и Шри Хакри, впервые познакомился с Пападжи в середине 1980-х годов в Лонде. Шри Джинд рассказывает о некоторых своих встречах с Пападжи.

Я впервые познакомился с Пападжи в Датта Нивасе, в Лонде, 20 июля 1984 года. Я подошел к нему и представился.

Он тоже был рад и сказал: «Я ждал, когда же ты, наконец, придешь. Я звал тебя».

Он спросил, чего я хочу.

Я ответил: «Покоя ума», так как тогда я еще ничего не знал о просветлении или реализации.

Он подозвал, и я склонился перед ним.

Две или три секунды он касался моих щек и сказал: «Покой уже в тебе. Теперь развивай его».

Все мое тело охватило блаженное состояние, которым я наслаждался более трех часов.

Учитель сказал мне исследовать свою природу, со всем смирением, исследовать, откуда я пришел и куда следую. Я занимался этим около месяца, когда наконец-то свет переполнил меня, и я отчетливо увидел откуда я происхожу. После этого еще целый месяц я пребывал в исступленном состоянии экстаза. Я так много смеялся, что у меня даже начали болеть мышцы лица. В течение всего этого времени меня не покидало особое чувство, что я могу проглотить всю Вселенную. Помню, я смотрел на солнце и думал: стоит мне открыть рот, и я проглочу его. Переполняющее меня ощущение радости и экстаза не подлежали моему контролю.

После отъезда Пападжи из Лонды Шри Джинд отправил ему несколько писем, в которых спрашивал совета и руководства относительно медитаций. Далее приведены три ответных письма Пападжи.

В 1986 году, как упоминал Шри Хакри, Шри Джинд ездил в Харидвар, где неоднократно переживал чувство экстаза в присутствии Пападжи. Шри Хакри отметил в своем дневнике, что внутри Джинда спонтанно повторялась джапа, а его тело непроизвольно принимало разные асаны, что никогда раньше не происходило с ним. Невзирая на то что его тело постоянно двигалось, что причиняло некоторые неудобства, когда он лежал, и мешало спать ночью, оба, Пападжи и Шри Хакри, отметили, что лицо Шри Джинда лучилось светом. Вот описание одного такого опыта, за которым последовал рассказ о глубоком и длительном переживании.

Это произошло в Харидваре. Я сидел рядом с учителем, когда мои конечности стали дрожать. Я вдруг обнаружил, что сижу в позе Натараджи, и увидел, как передо мной вращается сударшан чакра Кришны. Благодаря этому видению я пребывал в состоянии экстаза до самого утра.

На следующий день учитель положил свои руки мне на голову и сказал: «Ты сделал свою работу. Остальное оставь мне».

Странные видения продолжали происходить даже по прошествии нескольких лет после этого, но ключевое событие произошло спустя несколько месяцев, в декабре 1986 года в Харидваре. Посреди ночи мне явился учитель и раскрыл значение бытия/небытия, формы/бесформенности, с атрибутами/без атрибутов, конечного/бесконечного.

Я разразился слезами экстаза: «Учитель, Ом, Ом! Как вы добры! Я так вас люблю!»

В присутствии Садгуру ты ощущаешь материнскую любовь, покой ума и получаешь ценные наставления, полностью развеивающие все сомнения. Он заставлял нас смеяться, и мы забывали все на свете, кроме него. Тот, кто может открыть для него свое сердце и принять его, растворится в ничто и осознает истину своего бытия.

Рассказы других преданных, встречавшихся с Пападжи, появятся позже, уже в последующих главах. Однако перед тем как завершить данный раздел на событиях, происходящих в Рам Мандире, и преданных Пападжи, встретившихся с ним там, я бы хотел представить еще одно завершающее переживание. Оно было записано Шри Камлани, преданным из Лонды, управляющим рестораном при местной железнодорожной станции. Шри Камлани покинул этот мир до того, как я начал заниматься подбором материалов для данной книги, поэтому я не смог записать его переживания непосредственно с его слов. Однако мне удалось найти в одной из записных книжек Пападжи краткий рассказ, записанный его рукой. В 1980-х, если в его присутствии преданные переживали яркий опыт, Пападжи обычно просил их записывать это событие в своем блокноте, который он всегда носил с собой во время путешествий.

Такова была методика Пападжи – просить преданных, переживших пробуждающий опыт в его присутствии, постараться описать случившееся. Несмотря на то что большинство из них признавали невозможность этого, он все же настаивал, чтобы они попытались.