Ничто Приближается

Пострижение в солдаты

13475 год по межгалактическому летоисчислению

2002 год по летоисчислению планеты Земля

Ее волосы были обрезаны совсем коротко, из-за этого она походила на мальчика-подростка. Она с удовольствием по-прежнему носила бы косу, но длинные волосы очень мешали в скафандре. И потом их сложно мыть. И расчесывать. И укладывать. В тех условиях, в каких происходила ее служба, это было просто невозможно.

Поэтому она обрезала волосы.

В тот же день, рано утром когда должна была состояться торжественная церемония ее зачисления в штат.

Маша внимательно смотрела на выражение лица командора, когда впервые вышла на площадь в новенькой форме и… без волос, и ей показалось, что по лицу Эйка Эрдра скользнуло разочарование — всего на мгновение перед тем, как оно снова стало официально-приветливым. В этот момент он, должно быть, перестал видеть в Маше женщину, она стала солдатом, одним из тысяч его подчиненных. И теперь точно не будет уже…

Какие глупости! Дурацкие детские фантазии — сейчас, когда она стоит в ряду одинаковых серых комбинезонов, боец номер какой-то там, особенно дурацкие!

Не будет чего?! Ничего ведь и не было!

Вряд ли вообще когда-нибудь Эйк видел в ней женщину, вряд ли он вообще ее когда-нибудь замечал…

Все, что напридумывала она о себе и о нем — вечерние прогулки и длинные рассказы о всяких приключениях, и то, как он утешал ее, когда она плакала, и то, как она прижималась к его плечу — все это было только в ее мечтах. В них и останется. И то, что она дофантазировалась до того, что почти начала в них ВЕРИТЬ, реальности не меняет.

Маша горестно усмехнулась — про себя, потому что на лице ее застыло предписанное уставом каменное выражение.

«Теперь ты в армии…» — крутился в голове мотив песенки, прилетевшей с Земли, — Вставай и стреляй…»

Кем угодно Маша мечтала стать в детстве — учительницей, ветеринаром, писательницей, она никогда — в отличие от лучшей подружки Таньки — не питала никаких романтических чувств к военному ремеслу, она много читала, она слушала рассказы бабушки, успевшей повоевать в Великую Отечественную, она знала, что воинская служба — это боль, страх и грязь. Это бесконечные утомительные походы, это побудка по звонку, отбой по звонку, вся жизнь по расписанию, по приказу… Это отвратительно и ненавистно, и совсем неромантично… Интересно, Танька позавидовала бы, если бы увидела сейчас? Ой, вряд ли! Таньке сейчас девятнадцать, она уже и думать забыла о детских мечтах… Тошно… Невыносимо тошно… Как никогда…

И Эйк так далеко… На другом конце огромной серой площади, зажатой с одной стороны ангарами, с другой — казармами. И лица-то толком не разглядеть… А уж он ее и вовсе не может видеть. Попробуй вычлени отдельного индивида из огромной серой массы.

Что он там вещает? О долге? О чести? Батюшки, о любви?! А-а, о любви к Родине! Банально… И не актуально, потому что родина безумно далеко и не только по расстоянию от сферы влияния СОГа — Машина родина просто безумно далека от проблемы охраны галактики от пиратов! Плевать она хотела есть ли в галактике пираты, и насколько активно обижают они торговые караваны и колонии великого Эрайдана!

Долг? Разве Маша кому-то что-то задолжала?

Честь? А при чем тут вообще — честь?!

Как-то плавно забылось, что Маша совсем не горела желанием оставаться на Исчене, что она хотела домой, к мамочке и папочке, что она хотела стать ветеринаром, а Службу Охраны Галактики в гробу видела… Она пленница, и никакого долга, и никакой чести… Только вот Эйк… Ведь он здесь, а не там, и ради него… Ради него, конечно, стоило все это пережить и можно было бы пережить много еще всякого неприятного, обидно только, что сам Эйк и не догадывается об этом.

У командора Эйка Эрдра была удивительная судьба. Романтичная и печальная. По крови он был геллайцем, и, может быть, родился на Геллае, но большую часть своего детства он провел на корабле звероноидов, у которых находился в плену, пока ему не удалось сбежать. Его воспитали странствующие монахи — научили знать и понимать космос и мироздание, верить в Бога. Странствующие монахи были очень загадочными личностями и очень нелюдимыми. Мало кто мог бы похвастать знакомством с ними, и один тот факт, что они воспитывали Эрдра автоматически добавлял его образу притягательности, тем более, что после стольких лет жизни в обществе этих святых людей, он однажды покинул его ради воинской службы, более того — по слухам — он на эту службу был монахами благословлен.

Эйк Эрдр был тем человеком, кто явился однажды в Великий Совет Галактики и предложил объединить под своим началом те жалкие и разрозненные силы, что выставляли разные государства в защиту против пиратов и всякой иной нечисти, мешавшей беззаботному и счастливому существованию человечества. По какой-то причине ему поверили, его поддержали — особенно пламенно поддержал представитель Эрайдана, величайшей и могущественной империи в Галактике, в последнее время более всего страдавшей от распоясавшейся от безнаказанности преступной братии, и именно Эрайдан пошел на самые большие затраты, что были просто необходимы тогда, в самом начале.

Собственно говоря, мнение Эрайдана и было решающим.

Понятно, что в последующие за судьбоносным решением годы затрат на СОГ стало еще больше, но после нескольких успешных акций, практически очистивших галактику от пронырливых джентльменов удачи или, по крайней мере, заставивших их затаиться и действовать осторожнее, каждый, кто вкладывал средства, уже знал, что вкладывает их в надежное и верное предприятие.

Эрдр оказался прекрасным организатором и полководцем от Бога. Это было большой редкостью. Даже в масштабах галактики. В тот год, когда Маша принимала присягу, Службе Охраны Галактики исполнилось двадцать шесть лет. Эйку Эрдру было около шестидесяти, по геллайским меркам он был еще довольно молод… И он был умопомрачительно красив!

Маша смотрела на него и не слышала, что говорили, для нее наступивший день не был величайшим и прекраснейшим в жизни, как вещал кто-то из «ответственных лиц», для нее это был ужаснейший день. Самый ужасный с того дня, когда она покинула свою родную планету.

В самом деле, она была весьма жестоко потрясена, когда узнала, что никто не собирается возвращать ее домой, что она останется на этой страшной мертвой планете навсегда и скорее всего НИКОГДА УЖЕ НЕ УВИДИТ МАМУ! Осознать случившееся и смириться с ним было просто невозможно, сначала Маша искала сочувствия у окружающих и даже находила его порой, но никто, никто не выразил желания помочь ей сбежать, а сама она, разумеется, ничего предпринять не могла.

Потом она строила коварные планы, плакала, приходила в отчаянье и помышляла о самоубийстве, но время шло, и в конце концов Маша привыкла. Не сразу, но у нее получилось — получилось забыть о своих родителях, о сестрах, о подругах, получилось приспособиться к новому распорядку жизни и новым в ней целям, получилось изменить свой образ мыслей. Всего пара лет — и не было уже слез в подушку и раздирающих душу снов, она привыкла к тому, что ее окружало, к новой обстановке, к новым людям и нелюдям, а прошлое… Оно осталось где-то глубоко и далеко, как сказка, как мечта, как Грааль, к которому путь через бесконечность.

Ну и конечно, она была уверена, что вернется — может быть не скоро, может быть ОЧЕНЬ нескоро, но обязательно вернется домой.

На Земле ее считали пропавшей без вести и, вероятно, давно похоронили, Маша утешалась тем, что у мамы с папой есть еще дети. Им не будет так уж одиноко.

Одиноко было Маше.

Какое-то время у нее был Чапа, он очень ей помогал, но — Чапа умер, просто умер вдруг, казалось бы, ни с того, ни с сего… В последовавшие за тем страшным событием дни девочка была как никогда близка к тому, чтобы отправиться вслед за ним… Это были очень черные дни, дни, когда окончательно умерли надежды и мечты, обратились в прах, уступили жестокой реальности, которая давно уже холодно и логично убеждала, что обратной дороги нет и не будет.

И неизвестно что было бы с Машей, если бы не Лиэ, чуткий, нежный, бесконечно терпеливый Лиэ, который был рядом каждую минуту, не позволяя девочке даже ненадолго оставаться наедине с собой и своими мыслями. Лиэ — милое, доброе, меховое существо, невероятно хорошо все понимал, не думал, как другие «подумаешь собака», не был постоянно занят важными делами, может быть, на самом деле умел различать важные дела и второстепенные? Это с Лиэ они сидели ночами среди грядок на овощных плантациях базы, смотрели сквозь прозрачный купол на огромные звезды, это ему она рассказывала ВСЕ, в его покрытое мягким мехом плечо плакала, это он рассказывал ей длинные интересные космические истории, в том числе и об Эйке… Великом командоре Эйке, живой легенде.

— Маша Малышева! — произнес его голос и она вышла из строя, чтобы произнести клятву. Она назвалась Машей и до сих пор никто здесь не знал, что настоящее ее имя Мария, ну, кроме Бартунека, может быть, но Бартунек давно погиб.

Маша Малышева поклялась в верности Великому Совету и общему делу, что связывало воедино всех, здесь присутствующих. Ее слова звучали искренне и очень трогательно, они весьма умилили собравшихся — юная, красивая девушка с огромными серыми глазами, светящимися верой в добро и справедливость, весьма украсила мероприятие.

Никто не подозревал, что Маша клялась в верности ему и только ему — человеку, который смотрел на нее с доброжелательной официальной улыбкой. И глаза ее блестели не от пламенной веры в светлые идеалы, а от слез.

13442 год по межгалактическому летоисчислению

/33 года назад/

ЭРАЙДАН. АРЕТАС.

ВЭГУЛ

По огромному выставочному залу Академии Космоса Эрайдана шел представительный с иголочки одетый мужчина, ведя за руки двоих маленьких мальчиков. Под музей, вероятно, нарочно был выбран самый большой, просто необозримый зал, чтобы продемонстрировать величие многочисленных экспонатов. И — как следствие — самого Великого Эрайдана. В этом зале стояли макеты первых космических кораблей, скульптуры людей, привнесших исключительный вклад в покорение космоса и рассказывалось об их изобретениях.

Это младший из мальчиков — Вэгул, уговорил отца посетить музей. И отец согласился, несмотря на то, что они уже очень устали после целого дня путешествий по столице. Он просто не мог отказать ему, зная, что возможно этот раз — первый и единственный в жизни его мальчика, когда тот сможет посетить музей. Путешествия в столицу были очень дороги, даже для такого человека как Лерн Сает Эйт мевоузу Шейери.

Вэгул отыскал среди экспонатов космический корабль, первым покинувший когда-то атмосферу древнего Аретаса и попросил скульптуру его создателя, улыбчивого молодого человека Села Довата рассказать о нем. Вэгул и раньше видел проекции этого великого человека в школе и в книгах, но никогда еще не разговаривал с ним, как с живым.

Сел Мекат Говел шевеназу Доват опустился перед мальчиком на корточки и принялся рассказывать. Все, с самого начала, а Вэгул слушал, открыв рот, боясь пропустить хоть слово. Его старший брат Гров ныл где-то за спиной, упрашивая отца поскорее вернуться в отель, но отец не слушал его — он не хотел мешать Вэгулу. Почему-то ему казалось очень важным позволить сыну поговорить с Доватом и с Себом, и с Лиоу… Почему-то…

Лерн Сает Эйт и Гров сидели на мягком диване у стены, Гров пил сок, а его отец наблюдал за маленьким Вэгулом, который за руку с конструктором первого космического корабля бродил от экспоната к экспонату, забыв о голоде и усталости, и думал о том, кем вырастет его странный, непонятный малыш, в чьих глазах пылает этот удивительный, зловещий огонек, так пугающий его воспитателей и учителей. Что создаст его разум, его руки?..

Лерн Сает Эйт, который никак не мог избавиться от беспокойства за своего младшего сына, вдруг улыбнулся, глядя на то, как тот потянул пальчики к приборной панели очередного звездного лайнера, к которому подвел его экскурсовод. Ему показалось, что несмотря на все плохие отметки в школе, нелюдимость и склонность разрушать все, к чему не прикасается, его мальчик станет великим человеком и даже… Может быть…

Нет, такое ему даже не пришло в голову, а напрасно, потому что настанет время, когда проекционная скульптура его сына украсит выставочный зал Академии Космоса Эрайдана, и будет она показывать какому-нибудь очередному малышу, пришедшему на экскурсию с родителями, свое великое изобретение. Одно из самых величайших. Перевернувшее все представление человечества о пространстве.

13458 по межгалактическому летоисчислению

/17 лет назад/

ЭРАЙДАН. АРЕТАС

АРМАС

В Эрайданской иерархии двенадцать титулов, самый высокий и уважаемый из которых эрселен. Были времена, когда только потомственные эрселен могли породниться с правящими монархами, и претендовать на трон. Для всех остальных — для простых смертных они были как боги…

Дедушка Армаса был настоящий эрселен. Каких теперь уже было мало. Отец Армаса женился на девушке, носившей титул амискозу — второй после эрселен и тоже очень уважаемый, но — этим он унизил свое происхождение, и Армас… Армас, разумеется, уже не был настоящим эрселен. Так же, как его братья и сестры. Но те не особенно страдали по этому поводу — сам король в последние годы приветствовал такие вот смешанные браки (эрселен было мало, браки заключались уже между самыми близкими родственниками, а это было не очень-то хорошо).

Но дедушка… Дедушке было уже больше ста лет, и он помнил закат СТАРОЙ ДОБРОЙ монархии, он принадлежал к минувшим временам, он хранил в душе все то, что теперь называли предрассудками, и хотя не спорил с решением своего сына, выбравшего в жены амискозу, в действительности был против этого брака, что и сказалось впоследствии на охлаждении его с ним отношений.

С невесткой он предпочитал не общаться вовсе.

Из многочисленных внуков старик любил только Армаса, возможно усматривал в мальчике что-то похожее на него самого — молодого, возможно просто потому, что должен же был хоть кого-то любить…

А Армас дедушку просто боготворил, привык рассказывать ему все, делиться самым сокровенным, потому и сейчас он пошел первым делом к нему. Если дедушка одобрит его решение, мнение всех остальных членов его семейства не будет иметь никакого значения, а если дедушка не одобрит… Армас будет очень несчастен, хотя… Хотя решения своего и не изменит все равно!

Впрочем, Армас был даже УВЕРЕН в том, что дед не одобрит его и откладывал «серьезный разговор» так долго, как только мог. К сожалению, бесконечно тянуть время невозможно…

Дед работал в своем кабинете, диктовал компьютеру мемуары о последних годах царствования короля Диса Енкр Фенра, тот в свою очередь изредка давал ему советы относительно стилистики и подсказывал даты.

Армас остановился в дверях, не смея войти, ему следовало бы уйти и прийти позже, но в его кармане уже лежала студенческая карточка…

— Восстание триллитов на Скаполе было в 13369 году, — заявил компьютер.

— Ничего подобного. В 13368. Я еще не выжил из ума. Исторические справочники, которыми ты пользуешься, не всегда верно отображают действительность.

Компьютер промолчал. Он готов был записывать дальше.

— Итак, восстанием триллитов, начавшимся в 13368 году руководил…

Он обернулся и увидел в дверях внука.

— А ты что там топчешься? — спросил он недовольно.

Дед жутко не любил, когда ему мешают. Даже Армас.

— Входи, раз уж пришел.

— Я не хотел мешать, — промямлил Армас, — но мне необходимо поговорить с тобой прямо сейчас, потому что завтра…

Он хотел сказать «потому что завтра меня уже здесь не будет», но промолчал, размышляя, как бы выразиться помягче. Если бы он знал, каким ударом для деда явятся его слова, вряд ли он решился бы рассказать ему. Возможно даже сбежал бы вообще никому ничего не сказав.

— Дед… ты знаешь, я решил, где продолжить свое образование…

Дед молчал, предчувствуя недоброе — внук боялся смотреть в глаза, это значило… Дед, конечно знал, что это значило. Это значило, что выбор мальчика оказался не таким, как он планировал. Это значило, что Армас не будет изучать экономику, как ни уговаривали его…

— Дедушка… ведь ты не хочешь, чтобы я был несчастен всю свою жизнь?

— Нет! — резко ответил дед, — поэтому я не позволю тебе сделать то, что ты задумал! Моему внуку не подобает!..

Он умолк, подошел к Армасу вплотную и добавил:

— Ты не имеешь права позорить наш род, достаточно с меня твоего отца!

В глазах деда горела сокрушительная сила и Армас понял, что погиб. Дед не позволит ему улететь. Его власти хватит, чтобы сделать это.

— У вас ничего не выйдет, — пробурчал он, отвечая скорее собственным мыслям, нежели деду, — Я пришел, чтобы рассказать вам!.. Но распоряжаться собой я не позволю!

— Что-о?!

Дед расхохотался.

— Всем давно известно, что ты подбираешься к летной академии! Какую тайну ты собирался раскрыть мне? То, что сдал документы на поступление? Ты не поступишь в Академию!

— Почему?

— Потому что ты не можешь в нее поступить!

— Если вы помешаете…

— Я не стану тебе мешать, глупый мальчик! Ты не поступишь, просто потому что не поступишь! Таких как ты не берут в Академию!

Таких, как он действительно не брали в летную академию. Пилотами становились только представители самых низших слоев общества, очень часто не имеющие никакого образования и весьма сомнительное воспитание. Чистые листы.

Те науки, которые вдалбливали в слушателей Академии были весьма и весьма специфическим, студентов делали не пилотами — как полагал юный Армас — их делали некими малозначительными придатками к совершенной технике. Да, на кораблях были офицеры. Люди, которые действительно разбирались в технике и при случае могли даже взять управление кораблем на себя, исключив компьютер. Но и в офицеры не брали абы кого. Отбор был очень суровый, и речь шла не столько о выдающихся способностях будущего капитана корабля, сколько о его умении подчиняться дисциплине и приказу начальства. Все остальные навыки и умения значили не столь много.

Почему так? Все очень просто. Эрайдан был великой империей, могущество его было неоспоримо, он давно уже не защищался, а нападал. Завоевывал маленькие государства вокруг себя и рос… разрастался… Стране были нужны солдаты, идущие в бой — ведущие в бой великолепные машины, их интеллекта должно было хватить только на простейшие действия. Умные солдаты Эрайдану не были нужны.

Армас прекрасно знал все это, но он не собирался отступать, он подумывал даже о том, чтобы скрыть при поступлении свой титул.

— Я записался как шевеназу, — сказал он мрачно.

Титул шевеназу занимал в иерархической таблице предпоследнее место, хуже уже было просто некуда.

Казалось деда хватит удар, он так сильно сжал подлокотники кресла, что пальцы его побелели.

— Вон, — сказал он тихо, — Убирайся вон, и чтобы я никогда о тебе больше не слышал.

Армас не помнил, как оказался на улице, он шел не разбирая дороги, погруженный во тьму, он совершил непростительную ошибку и потерял самого дорогого человека. Что же теперь делать?

Его внук — шевеназу… это было хуже, чем если бы он влепил деду пощечину.

По приходу домой Армас принялся собирать вещи, к счастью никого из родных не было дома и никто не смог бы остановить его, а потом он сел и написал деду письмо. Он просил простить его за столь недостойный и малодушный шаг и обещал, что будет поступать в Академию под своим титулом.

И он все-таки поступил в Академию и ему даже не пришлось доказывать что-то, хотя шел на экзамены он именно с этой целью.

Да, его встретили недоброжелательно и весьма скептично, но… Армасу повезло, что не далее, чем несколько дней назад начальник Академии получил нагоняй от своего патрона — министра обороны, министр был недоволен тем, что об Академии, которая должна была бы служить образчиком воинской доблести ползли не очень хорошие слухи — будто набирают туда подонков общества, людей без чести и совести, которым ни один здравомыслящий человек кошелька бы не доверил, не то, чтобы жизнь свою. Слухи эти были чистейшей правдой, опровергнуть их было нечем и начальник Академии решил использовать в рекламных целях юного наивного аристократа, отпрыска известного благородного семейства, к тому же блестяще подготовленного по всем необходимым вопросам.

Таким образом, поступление Армаса в Академию прошло с большой помпой и даже освещалось в средствах массовой информации. И никого из начальства оно не взволновало и не обеспокоило, потому что все были уверены, что не продержится изнеженный аристократик в суровых военных условиях больше месяца.

Никто из родственников не приехал на присягу, кроме… деда.

Дед сидел на трибуне в первом ряду, среди всякого сброда, не замечая его, чопорный и высокомерный. Армас знал, какой жертвой со стороны старика был приход сюда. А дед пошел на эту жертву, потому что был стар и мудр, очень мудр… и очень стар — он уже не мог, как в прежние времена жертвовать дорогими и любимыми людьми ради принципов. Не было уже сил, да и времени на то, чтобы ждать, что все наладится само собой и сами собой исправятся ошибки. Да и не бывает так.

Армас оценил дедову жертву, и, произнося традиционную клятву, мысленно поклялся себе в том, что не разочарует его. Заставит его гордиться собой. Чего бы это ни стоило.

И только благодаря этой данной им когда-то клятве, он сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони — и не падал, закусывал зубами угол подушки — и не плакал, валился без сил, терпел унижения, забывая о происхождении и вбитых с младенчества понятиях о чести и достоинстве — и не отказался от своей мечты, не вернулся домой, хотя очень-очень скоро избавился от романтических представлений о карьере летчика…

Она возвращается

На Исчене была страшно ядовитая, насыщенная вредными испарениями атмосфера. На Исчене были только скалы и камни… камни и скалы… Это была голая, маленькая планета, крайне неприглядная и ничем непримечательная.

У нее не было даже луны.

Маша сидела у окна, смотрела на звезды и думала о том, может ли быть НАСТОЯЩИМ тот мир, где никогда не бывает луны, никчемной в сущности планеты, но такой важной для того, кто к ней привык. Привык глядя на нее плакать и выть. Невозможность повыть порою страшно удручает… Порою она просто сводит с ума. Сводят с ума эти острые скалы — черные на черном, этот вечный космос, средоточие бессмысленного мертвого покоя, непоколебимого равнодушия, эти необычайно большие и яркие звезды, метеоритные дожди, бесконечные корабли, уходящие в патрулирование, расчерчивающие небо огненными полосами, люди в форме… Война без конца и края. Разговоры о войне. Мысли о войне.

Порою Маша искренне удивлялась, как до сих пор еще не сошла с ума, не начала глупо хихикать, забившись в угол или не принялась бегать по базе с громкими воплями, заламывая руки и рвя на себе волосы. В иные моменты (вот как, к примеру, сейчас) она чувствовала, что весьма близка к этому.

Несколько часов назад погиб Лиэ.

Нежданно негаданно случилась стычка с «Пауком», и он в который раз за последнее время одержал победу — походя уничтожил эскадру из шести кораблей, уничтожил каким-то страшным и неведомым способом. Ни один из кораблей даже не успел сообщить, что происходит. Когда прибыла подмога, она обнаружила только пустой космос. От кораблей не осталось и следа, и от пилотов, разумеется, тоже. На сей раз Исчен потеряла тридцать бойцов. Маша знала их всех, кого хорошо, кого только в лицо, она пыталась вспомнить каждого, припомнить что-то особенное о каждом и заставить себя ПОВЕРИТЬ, что никого из них больше нет.

Невозможно.

Так не бывает.

Они все не могли умереть!

Лиэ не мог умереть!!!

Слезы, как кислота жгли глаза, и было очень больно, больнее, чем когда-то с Чапой, и было невыносимо тоскливо.

Как спастись от этой боли? Чем утешиться? Тем, что этот мир не может быть настоящим, что это всего лишь декорация для фильма или затянувшийся сон, где девочке из реальности не может быть места? Не пойдет… Слишком много лет она прожила в этом сне, почти столько же, сколько в реальности… Она уже не знает наверняка, что считать своим домом… И потом это просто несправедливо! Ужасно несправедливо отобрать у нее еще и Лиэ! Последнего… Единственного…

Маша сжимала кулаки, сгорая от ярости и ненависти к неведомым ублюдкам, поганящим мир своим присутствием, богатым, могущественным и самоуверенным подонкам, грабителям и убийцам, именующих себя «пауком». Маша прижимала подушку к лицу, захлебываясь от жалости к погибшему другу, к себе и… к Эйку.

Почему-то Маша считала, что благородный командор переживает случившееся еще тяжелей, чем она. Слишком крупное поражение, слишком большие потери… Слишком сильный и обидный щелчок по носу, слишком жестокое доказательство тому, что СОГ далеко не так всемогуща, как привыкли считать, что есть некая сила, которую почему-то не удалось уничтожить в зародыше (по недосмотру, должно быть, а может быть потому, что с самого начала ее уничтожить было не так-то легко), и эта сила окрепла настолько, что теперь вполне может диктовать условия Великому Совету, угрожать, запугивать и чувствовать себя при этом в полной безопасности… Хозяевами положения, властелинами мира!

А ведь начинали мерзавцы как простые пираты, мелкие пакостники.

«Паук» с самого начала был странной организацией — о ней мало знали, в основном передавая из уст в уста байки и слухи, поэтому от нее веяло чем-то мистическим, и могущество ее казалось каким-то невероятным. Опять-таки мистически невероятным. Собственно «Пауком» впервые назвал ее кто-то из Великого Совета, упомянув сие насекомое для большей образности, типа — «запустили, подонки, свои жадные лапки…», «оплели, негодяи, невидимой паутиной…» Как и в случае с цирдами, которых кто-то когда-то метко прозвал звероноидами, наименование закрепилось и прижилось в массах. Кто-то говорил, что во главе «Паука» стоит бывший эрайданский аристократ, покинувший родину после переворота, кто-то утверждал, что за марионетками-людьми скрываются все те же ненавистные звероноиды, а то и кто-то похуже… Кто-то предполагал, что «Паук» создали спецслужбы Эрайдана для каких-то своих мало понятных целей.

Маша не задумывалась над тем какое из всех многочисленных мнений может быть верным, она просто ненавидела этих существ, так сильно, как только можно ненавидеть и, наверное, выдайся ей такая возможность, ради того, чтобы уничтожить их пошла бы на верную смерть. После сегодняшнего дня — точно пошла бы! Даже не задумываясь!

Она вытерла слезы.

Она умыла лицо холодной водой.

Она сжала зубы и постаралась успокоить нервы.

Она вышла из комнаты и отправилась в апартаменты командора. Почему бы и нет? Она уже не курсант, она полноценный солдат. Почему до сих пор ее ни разу не ставили в патрульную группу?! Это странно! Это несправедливо!

Вы бережете меня командор? Или просто боитесь, что я слабое, жалкое и никчемное существо, что я все испорчу?! Черта с два! Если вы притащили меня на вашу дурацкую базу, если одели в дурацкую форму и учили всяким дурацким сложностям и премудростям столько лет, то давайте уж играть по правилам до конца! Война — так война.

У меня сегодня убили друга. Единственного. Самого лучшего…

Ну вот, опять глаза наполнились слезами! Дура несчастная. Какой из тебя солдат?! Ты просто пушечное мясо!

Маша остановилась на пороге командорских апартаментов, хлюпнула носом, несколько раз глубоко вздохнула и… Почувствовала как вдруг бешено заколотилось сердце, как подогнулись колени, как закружилась голова.

Она никогда еще не была в кабинете Эйка. Никогда-никогда… Никогда не была с ним наедине, никогда не смотрела ему в глаза… Что-то тихо за дверью и не толчется никто поблизости… Впрочем, уже ведь достаточно поздно… А прилично ли ломиться к командору в столь поздний час? К черту приличия! Не может он спокойненько спать в такой ужасный день!

Маша коснулась селектора.

Селектор не отозвался.

Но дверь была открыта, по крайней мере запирающее устройство не подавало признаков жизни.

Может быть, ему плохо? Так же плохо, как мне? Может быть, он нуждается в ком-то кто мог бы… ВЕДЬ ОН ТАК ОДИНОК!

Вот, придумала себе повод. Отмазалась смертью лучшего друга, чтобы припереться и заявить о своем существовании. Накопила храбрости. Набралась наглости. А у самой нос опух и глаза красные. Шла бы ты отсель, дорогая, поплакала бы в подушку наедине с собой.

— Командор?.. — пискнула Маша, тихонько переступая через порог.

Кабинет был пуст, утопал в удивительной для него густой, ватной тишине, машин оклик остался без ответа, она была здесь одна, в его святая святых… Девушка вошла, подошла к столу, взглянула на огромную электронную карту, где яркими звездочками светились ушедшие в патруль корабли, коснулась спинки командорского кресла, хотела сесть («Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?!»), но вдруг взгляд ее упал на неприметную дверь в стене напротив, и она против воли направила к ней свои стопы, как будто невидимая магнетическая сила потянула ее…

«Нет! Нет!» — мысленно кричала Маша, но магнетической силе сопротивляться не могла.

Дыхание оборвалось от страха.

Ей хотелось только взглянуть. Посмотреть одним глазком на его жилище, может быть тогда удастся хоть ЧТО-ТО понять о нем… Хоть чуть-чуть…

«Никто не войдет, — думала она, — сейчас на базе почти никого нет. Никто не узнает. А я только загляну… В случае чего придумаю что-нибудь…»

В комнате было темно, совсем темно, ибо верхнее освещение было отключено, а ярко светящейся электронной карты, естественно, не было. Какое-то подобие света дарила только тусклая темно-коричневая аварийная лампа расположенная по периметру потолка — такие лампы были во всех помещениях на базе, они позволяли видеть контуры предметов, больше ничего.

Маша осторожно перешагнула порог — хотя изначально собиралась только заглянуть в комнату — и пошла вперед почти на ощупь, но потом глаза ее привыкли к темноте и она тут же наткнулась взглядом на кровать.

И окаменела.

Командор был здесь. И он спал. Дышал тихо, совсем неслышно, и был неподвижен. В первый момент Маша просто испугалась до жути, потом поняла, что ей необходимо как можно быстрее уйти, но почему-то она никак не могла сдвинуться с места… Стояла и смотрела на него — спящего… Не в силах оторвать взгляд… На нее вдруг накатила странная, безумная эйфория, непонятная удаль, тянувшая делать глупости. Ей безумно захотелось подойти поближе, чтобы разглядеть в темноте его лицо, почему-то подумалось, что Эйк сейчас должен быть совсем не таким, каким она привыкла видеть его. Он должен быть — настоящим.

Да и не видела Маша его никогда так близко, все издалека… Хоть разглядеть…

Она подошла очень тихо и склонилась над ним… низко… ниже… еще ниже…

О Боже, как же он был красив, во сто крат красивее, чем ей казалось прежде! Хотя Маша почти не могла разглядеть в темноте черт его лица, она вполне могла нарисовать их себе в воображении — для этого ей было достаточно светло. Лицо командора казались мягче в полумраке, он будто чуть-чуть улыбался, и тени лежали в глазницах, такие густые, что… Что она не сразу заметила, что глаза его открыты и смотрят на нее, а когда заметила, то едва не скончалась на месте от ужаса.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, наконец, Маша с удивлением поняла, что все еще жива и, более того, ничего ужасного до сих пор не произошло — Эйк просто смотрит на нее, внимательно и настороженно, и чуть-чуть насмешливо, и нет на его лице ни гнева, ни возмущения.

Вроде бы…

Однако она должна что-то сказать.

Пришла пора придумывать себе оправдание.

— Эйк… ой… командор… я… не знала, что…

Он улыбнулся ей! Боже, он улыбается или это так странно падает тень?!

— Я хотела… — она почувствовала, как тает под его взглядом, и мысли путаются, становятся вязкими, как кисель, и она уже не помнит, что именно хотела…

— Командор… Я… Не могла… Не хотела… То есть… Я хотела…

Она замолчала, пытаясь сообразить для чего же в самом деле пришла, но пристальный взгляд из темноты напрочь лишал ее воли и разума. И Маша просто вдруг махнула на все рукой.

— Мне очень хотелось увидеть вас… хоть раз… так близко. Я не могла, не смела подойти к вам раньше, но теперь. Когда случилось… Я теперь уже вполне полноценный солдат, я хочу… могу… Я ужасно не хочу быть солдатом, если из-за этого вы не можете видеть во мне… ничего другого! Простите меня, командор, но я так люблю вас!

Она почувствовала, как у нее защипало в носу, и глаза наполнились слезами. Она не сдержалась и разревелась. Опять.

Дура! Безмозглая овца! Кретинка! Совсем обалдела?!

Эйк молчал. В выражении его лица ничего не менялось, и Маша даже подумала, что быть может он спит, может быть все геллайцы спят с открытыми глазами?

Но вдруг он спросил, и опять почему-то шепотом, неужели боялся, что кто-нибудь его услышит?

— Что же ты замолчала?.. Милая моя девочка… Я не знал… Правда.

Он приподнялся на локте, положил на ее затылок ладонь, и мягко притянул к себе ее голову.

Вот как, оказывается, все просто!

А КАК все должно было произойти?!

КАК ей виделось их первое свидание?!

Она не помнила… Но как-то не так… Как-то совсем не так все виделось и представлялось.

Невероятным образом Маша поделилась на две части, одна из которых ватная и растерянная уступала целующему ее мужчине, а другая витала где-то под потолком и скептически взирала на все это безобразие, страшно недовольная своим поведением, своей скованностью, своей деревяностью и заторможенностью, полнейшим отсутствием изящества и шарма… Хорошо хоть темно, зареванной физиономии не видно.

Ну что за черт?! Самое время ведь отдаться чувствам и эмоциям, ведь она так долго этого момента ждала! А сама — занята руганием себя! Прекрати! Немедленно прекрати! Это же просто смешно!!!

За всеми этими мыслями она и не заметила, как оказалась поваленной на кровать, и как серый комбинезон неведомым образом оказался расстегнутым на груди. Совсем расстегнутым!

Вау! Да со мной ли это происходит?! Это просто… просто… Что?

Эйк шептал что-то нежное, что-то очень приятное о том, что Маша удивительно красива, потрясающе хороша. Его руки были такими нежными, такими горячими и такими умелыми, что в конце концов девушка перестала-таки рассуждать сама с собой и в самом деле отдалась процессу.

И зловредная вторая половинка только изредка взлетала под потолок, чтобы провопить что-нибудь типа: «Невероятно! Неужели свершилось?! Этого просто не может быть! Эйк! Он со мной! Неужели он в самом деле со мной?!»

Она отважилась коснуться его. Она отважилась обнять, отважилась сама найти его губы, отважилась изо всех сил прижаться и захлебнулась от нежности и счастья, от невероятных ощущений, которых не могла представить себе даже в самых смелых фантазиях.

В самый ответственный момент она опять повела себя глупо… Ну да, больно… Ну да, ужасно больно, но могла бы и потерпеть, другие же как-то терпят, к чему эти «ой-ой-ой» и «не надо пожалуйста, а то очень больно», к чему эти отпихивания и отползания, в конце концов, ради чего ты вообще все это затеяла? Заявилась, завалилась в постель — ради чего?.. Но кто же знал, зараза, что ЭТО так больно! И смешно и досадно и — обидно, потому что милый Эйк почему-то безмерно удивился, что он у нее первый.

Да как ты смеешь удивляться?!

Я ведь живу ради тебя! И помыслить ни о ком, кроме тебя не могу! Неужели ты не понимаешь?!

Хотелось верить, что он, как и убеждал ее, был предельно осторожен… Хотелось верить, что он действительно ничего не повредил… Впрочем, это похоже на правду. Больно — но уже проходит…

Господи, ну какая же я дура! О чем я думаю?!

О том, что больно и сыро и хочется забраться в ванную, но в то же время ужасно хорошо, тепло, невыносимо счастливо… и хочется кричать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Лежать в его объятиях, уткнувшись носом в его плечо, чувствовать его всем телом, таять под его ласками.

— Тебе нужно сейчас идти…

— Уже пора?

— Увы… Сокровище мое, запомни, что я скажу… Всякое может случиться, жизнь у нас такая, понимаешь? Я хочу, чтобы ты знала, что я найду тебя везде и изыщу возможность быть с тобой. Веришь?

— Конечно.

— Пожалуйста, верь мне, ладно?

Маша приподнялась и нашла в темноте его губы.

— Я люблю тебя, Эйк. Я так тебя люблю! Ты даже представить себе не можешь! Я ухожу…

Он прижал ее к себе, и Маше показалось, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочет ее отпускать. Но ведь будет еще и завтра и послезавтра и много, много дней и ночей. Что может нам помешать?

Маша поднялась, как во сне, оделась, оглянулась в последний раз на силуэт мужчины, едва заметный в темноте, хотела сказать ему что-нибудь на прощанье, но не было слов, способные выразить то, что она чувствовала сейчас, и она просто вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Убедившись, что в округе никого нет, Маша как сомнамбула вышла из кабинета, на негнущихся ногах прошла по коридорам и вернулась в свою комнату. Кажется, ей кто-то встречался по пути, ее о чем-то спрашивали… Она вломилась в свои апартаменты, захлопнула дверь, упала на кровать и расхохоталась. От переполняющего ее невыносимого счастья. А потом разревелась, в который раз за этот день. А потом засмеялась сквозь слезы, а потом отхлестала себе по щекам, потому что никак не могла остановиться — плакать и смеяться одновременно.

Маша почти вбежала в кабинет командора, едва сдерживаясь, чтобы сохранять хоть какое-то приличие. Сегодня он впервые после того дня (или вернее вечера) вызвал ее к себе, велел явиться якобы для получения назначения.

«Интересно, — с улыбкой думала Маша, — Куда он назначит меня? В личные секретарши? О нет, он очень осторожен, что же он придумал? А может быть и вовсе не ради какого-то там назначения зовет он меня к себе? Может быть это только повод?»

«Все должно произойти при свете, — думала она, почти бегом направляясь к кабинету командора, — Я хочу его видеть. Не так, как в прошлый раз. Хочу нормально всего его видеть! Теперь я уже не буду дурой, не буду ахать и охать, не буду вести себя, как бревно! Все будет по другому!»

Она вошла к нему глупо улыбаясь. Но Эйк был не один, и Маша постаралась погасить улыбку и держаться как можно более официально.

Ее глаза должны сказать все.

Он должен понять.

Он не может не понять.

В кабинете командора находился какой-то незнакомый Маше мужчина, он смотрел на экран компьютера, но, увидев ее, обернулся и с тех пор так и пялился на нее. Рассматривал нагло и беззастенчиво.

А Маша смотрела на Эйка.

Рвалась к нему всей душой, и заставляла себя стоять на месте. На вытяжку, как подобает солдату — этот мерзкий тип, что таращился на нее из угла, не должен заподозрить что-то.

— Подойди, Маша, — велел ей Эйк.

Она подошла, и он жестом указал ей на кресло напротив его стола.

— Ну как настроение? — осведомился он, усаживаясь за стол и глядя на нее почти с нежностью. Маша еще не нашлась, что ответить, когда он продолжал — видимо, вопрос не требовал ответа.

— Не соскучилась в четырех стенах?

— Немного… — улыбнулась Маша.

Она смотрела ему в глаза и не видела в них ничего, что хоть как-то напоминало бы тот теплый свет, ту нежность… Маша понимала, что он прав, что в подобной ситуации он должен смотреть именно так, что за ними наблюдает какой-то субъект, бывший, вероятно каким-нибудь очередным экспертом Великого Совета, который все подметит и все доложит, но все-таки было обидно.

Почему-то.

— Я не забыл о тебе, как ты, может быть, подумала, — ответил он на ее тайные мысли, — Все подбирал задание, которое мог бы поручить именно тебе.

Маша кусала губы, чтобы не улыбаться. Странное, должно быть, было у нее выражение лица.

— Я решил, что лучше всего отдать тебе под опеку твою родную планету.

— Как это? — не удержалась от вопроса изумленная девушка.

— Как это обычно делается, — пожал плечами командор, — Ты будешь патрулировать Землю, наблюдать за тем, чтобы не было вторжений извне, следить за оэрлогами, которые любят наведываться на твою родину. Ты заменишь на этом посту одного нашего агента — не землянина — который занимал на ней явно не свое место. Ты знаешь Землю, тебе будет на ней легко. И думаю, приятно. Я помню, как ты страдала от того, что находишься так далеко от дома, и вот твоя мечта вернуться, наконец, исполнится. Ты даже сможешь увидеть своих родных — посмотреть на них не показываясь им, я разрешаю тебе это, хотя это и против правил, зная, что ты будешь осторожна…

Командор помолчал, видимо ожидал от Маши какой-то реакции, но так как та только бестолково хлопала глазами, он продолжал:

— Итак… Завтра ты встретишься с тем, кого сменяешь на этом посту, он введет тебя в курс дела, и ты отбудешь на свое первое задание.

Эйк смотрел на нее, улыбался, по всему было видно, что он был уверен в том, что совершает для нее великое благодеяние, а Маша даже не знала, что ему ответить. Он шутит? Наверное, он что-то задумал, и нарочно ломает комедию перед чужаком. Но зачем? И почему он не предупредил ее заранее?

Или?.. Нет, это не может быть правдой! Он не захочет так далеко отослать ее от себя, после того, что было… Ведь это было так здорово! Разве он не просил ее верить в то, что они будут вместе? Передумал?..

«Скажи, скажи что-нибудь! — твердила себе Маша, — Не сиди, как дура!»

— Я готова, — произнесла она, едва ворочая непослушным языком. Она изо всех сил старалась держаться, но ее душили слезы. Что же все-таки он задумал?

— Маша?

Он кажется уже не в первый раз обращается к ней.

— Маша, ты хочешь что-то сказать? У тебя есть какие-то вопросы?

— Нет. Разрешите идти?

Она не могла больше смотреть на него, иначе она разревелась бы, сказала бы что-нибудь не то. А тут этот наблюдатель пялится и кажется про себя смеется над ней… Лучше она уйдет и будет ждать его… Хоть какого-то известия от него у себя в комнате. Ведь должен же он как-то объяснить!..

Она ждала… ждала… Потом встретилась с агентом, рассеяно выслушала его и села на корабль, который должен был переправить ее на Землю.

А он даже не пришел проводить ее.

ЭРАЙДАН. СКАПОЛ.

ВЭГУЛ

Скапол был второй планетой Эрайдана, первым его искусственным детищем, самой большой гордостью, демонстрацией невиданного достижения человеческого разума перед всей известной вселенной — до сих пор люди еще не умели создавать планеты.

Конечно, прошло не одно столетие с того момента когда вокруг солнца Эрайдана стал вращаться огромный голый шар до того, как планета стала готовой к заселению. Но когда время пришло, нашлось очень много желающих стать первыми поселенцами. Новая земля — новые возможности для тех, кто не имел их раньше. Понятно, что на новую планету полетели не очень именитые и преуспевающие люди. Настоящая аристократия и по-настоящему богатые люди остались на Аретасе. И очень скоро, когда Эрайдан расширился до четырех планет — к Скаполу прибавились Лиуретта и Аллотайа — Аретас стал недосягаемой планетой-легендой, на нем располагалось сердце империи, на нем хранилась древнейшая история империи, памятники докосмической культуры, на Аретасе жила древняя аристократия и земля на Аретасе стоила очень дорого. Те из переселенцев, которые хотели вернуться к родному очагу, уже не могли этого сделать — многим из них не хватило бы средств даже на путешествие от планеты к планете. Было ли это целенаправленной политикой государства, желавшего расчистить свою обитель от лишнего скопления народа, или так сложилось исторически, но — факт остается фактом.

Отец Вэгула был банкиром и, как следствие, человеком очень обеспеченным, но и он не смог бы, если бы захотел, переселиться на Аретас. Но он мог позволить себе поездку в столицу, показать своим мальчикам родину их предков, которую они видели каждый вечер из окна — только как огромный, в полнеба, нежно-голубой серп.

Конечно, поездка произвела большое впечатление на мальчиков, но если Гров трещал без умолку, рассказывая всем друзьям и знакомым о том, что он видел, то Вэгул молчал и еще больше замкнулся в себе. Размышлял, должно быть, над чем-то. Впрочем, у Вэгула просто не было друзей, с кем он мог бы поделиться впечатлениями — отец так и не узнал никогда о дружбе мальчика со старым мусорщиком, к которому тот приходил каждый раз, когда уходил гулять.

— Я не знаю, как рассказать об этом, — говорил он внимательно слушавшему его старику, — Там совсем не такой мир, как здесь, у нас. Мне кажется… — он печально улыбнулся, — что там можно все. Там сбываются мечты.

— Твои мечты сбудутся, — сказал мусорщик. — Я в этом уверен.

Он помолчал и добавил глубокомысленно.

— В тебе что-то есть. То, что ты вытворяешь из той рухляди, что выбрасывают на свалку, как непригодную… Ха! Ты помнишь ту лазерную пушку?!

Вэгул улыбнулся. Лазерная пушка была его последним изобретением, он собрал ее из искореженных частей вышедших из строя домашних роботов… Лазерная пушка разнесла полсвалки, Вэгул и старик едва не погибли, но оба были счастливы. Вэгул тому, что впервые создал оружие такой убойной силы, а старик был просто рад за мальчика, общение с которым внесло хоть немного смысла в его жизнь, сделало ее хоть сколько-то интересной.

Мусорщик потом делал круглые глаза и рассказывал властям, что ничего не понимает, что якобы нечто огненное сверзилось с неба и… В это, разумеется, никто не поверил, но никакого более реального объяснения случившемуся так и не нашли.

— Я был в музее космоса, — прошептал Вэгул с благоговением, — Я говорил с самим Доватом.

— Как это?

— Там в музее сделаны роботы — прототипы великих людей… Но так похоже… Ты знаешь, я почти поверил, что Доват живой, да и другие… Я видел первый космический корабль, видел первый звездный лайнер, я говорил с пилотами «Эрайдана-Радэк-Эме», с теми, что погибли тогда, ты помнишь?

— И что они рассказали тебе?

— Капитан Кает рассказал мне, что тогда случилось с кораблем. Такая пустяковая поломка!..

Мусорщик философски покачал головой.

— Человечество идет к своему будущему путем проб и ошибок. Ценой многих жертв.

— Я был в музее оружия, — продолжал мальчик, — Я видел с чего все начиналось… С самого начала, ты понимаешь?! Еще когда вообще космических кораблей не было!

— Да уж, такая древность сохранилась только на Аретасе… Интересно, должно быть.

— Интересно… Интересно идти от столетия к столетию и смотреть, как все совершенствовалось, видеть людей — самых великих людей по тем временам — которым в голову приходили новые идеи… Там есть их портреты…

Мусорщик улыбнулся.

— Ну и на кого похожи великие люди?

Вэгул пожал плечами.

— Ни на кого… Такие как все…

Он молчал какое-то время, глядя на роботов-рабочих, сортировавших вновь прибывшие на свалку отходы.

— Слушай, — сказал он, — когда я смотрел на одну штуку — весьма древнюю, впрочем, но… Мне тут в голову одна мысль пришла.

— Какая? — насторожился мусорщик, — Если как в прошлый раз…

Он кивнул в сторону воронки, оставленной выстрелом лазерной пушки.

— Нет, ну что ты! Я теперь знаю, как надо было… но и это уже неважно — это глупо и старо, лазерными пушками оснащен каждый лайнер, нужно нечто принципиально новое…

— А что?

— Ты понимаешь, я еще не знаю толком… Но если использовать технологию Бервега Венй Гета, но вместо атаноферита залить в топливный отсек атанофелиол… Конечно, тогда придется сменить все фильтры и поставить лучевой генератор вместо…

— Вэгул! Если произойдет какой-нибудь еще инц… инцед… короче взрыв или еще что-то в том же духе, меня выгонят с работы!

— Нет! Правда, нет! Ты мне веришь?! Ну правда, у меня получится, я тысячу раз проверю!

В этот раз ничего не получилось.

Вэгул действительно проверил все тысячу раз, однако новое оружие так и не заработало. Оно не разнесло свалку, никого не убило и не покалечило, оно просто было мертво, и Вэгул ничего не смог сделать для того, чтобы оживить свое детище.

Но долго переживать не пришлось и вообще вскоре ему стало не до того — пришла пора идти в школу. А ненавистная школа отняла все столь необходимое ему время, загрузив его бедную голову совершенно не нужными ему вещами.

Вэгул ходил в элитарную школу, в ту, где учился его старший брат, где учились дети из высших слоев общества, умненькие, подготовленные и развитые… Вэгул среди них выглядел полным дегенератом — он не читал книг, никак не мог запомнить названия рек и морей и места обитания диких животных, плюс к тому он был ленив и не слушал учителей, в конце концов заставив их усомниться в своих умственных способностях.

Отец просил его стараться, не разочаровывать его, но Вэгул ничем-ничем не мог ему помочь, его мысли были прочно заняты совершенно не теми вещами, что от него требовались. Он переоборудовал свой маленький компьютер и теперь проектировал космический корабль, который мог бы перемещаться не в пространстве и не в подпространстве — а через пространство — между двумя заданными точками мгновенно. Вэгул полагал, что такая идея пришла в голову ему первому и что стоит немного подумать, и он найдет решение, что оно лежит где-то совсем на поверхности…

Он понял, что это не так, очень скоро. Когда, наконец, прочел школьный учебник по космологии, потом по физике… по химии… он разыскал в библиотеке научные трактаты, что писались людьми, работавшими в той самой области, в которую он вторгся, и стало ему очень грустно.

Вэгул понял, что все гораздо сложнее, чем он полагал и — более того, он рассчитал, что сам, в одиночку, сможет решить эту задачу не ранее, чем через двести пятьдесят лет… Столько не жили даже эрайданцы.

Его спас учитель физики, опальный ученый, прибывший аж с Аретаса — и потому сразу ставший в школе некой живой легендой.

К тому времени на Вэгула уже махнули рукой, он сидел в своем углу и занимался чем-то никому не ведомым, чем-то — что вдруг заинтересовало нового учителя. Вэгул был нелюдимым и мрачным существом и не собирался делиться своими мыслями с кем-то там, кто вдруг проявил к нему интерес, но ему пришлось. Учитель почему-то сразу понял, что именно изображено на мониторе его переносного компьютера, дал этому название и указал неточности.

— Ты никогда не сможешь создать что-то новое, — сказал он ему, — пока не изучишь все, что уже было сделано в этой области другими. Это трудно, тяжело и, честно говоря, почти даже невозможно, но иного пути нет, иначе ты протопчешься на одном месте, вместо того, чтобы идти вперед.

И еще он сказал:

— С такими знаниями тебе никогда не поступить в университет, а только там ты сможешь найти единомышленников, людей, которыми движет то же, что и тебя.

Вэгул закончил учебу, имея лучшие в школе оценки и в тот же год с легкостью поступил в Скапольский Университет, где его заметили и оценили по заслугам.

Его называли гением, потому что те задачи, на решение которых многим потребовались бы годы, он решал походя. У него была потрясающая работоспособность и феноменальная память, его отдача делу была полной и безоговорочной, для него не существовало иного мира, кроме того, в котором он работал.

Теперь у него получалось все. За что бы он не брался.

Его изобретения очень быстро вышли за рамки университетских сенсаций, о них узнали в министерстве обороны и, после трех лет учебы в Скапольском Университете, Вэгула пригласили в Университет Аретаса…

— Там я закончу образование, — говорил Вэгул, расхаживая из угла в угол по комнате, в то время, как отец и Гров следили за ним глазами, — но, на самом деле, не это главное — я попаду в знаменитую лабораторию Тейнана Кенрата, вам это имя ничего не говорит, я знаю, но это ведущий специалист в той области, которой я занимаюсь.

Он счастливо улыбнулся и глаза его сверкнули.

— Я знал, что рано или поздно это произойдет — мы уже несколько месяцев переписывались с Тейнаном и… В общем, нам всегда было что сказать друг другу, но с Аретасом всегда столько сложностей, черт бы его побрал, понадобилась тьма всяких разрешений, заставили даже писать какую-то анкету… Ну ладно, это все в прошлом, теперь, надеюсь, уже никто ко мне приставать не будет. Я лечу завтра, и Тейнан будет встречать меня на космодроме.

И отец и Гров ничего не могли ему ответить, потому что лишились дара речи, отец — от неожиданной радости, Гров — от зависти. Возможно ли, сумасшедший Вэгул летит на Аретас?! Его ПРИГЛАШАЮТ на Аретас! За него оформили все документы и даже встречают в космопорту! Все это несправедливо! Вэгул недостоин! Он ведь сам не понимает, какое ему выпало счастье, радуется что попадет в какую-то там лабораторию, в которой так и просидит безвылазно столько, сколько ему позволят, не воспользовавшись чудесной возможностью…

А ведь Гров был старше, несомненно умнее и предприимчивее, и все еще сидел на Скаполе… Без всякой надежды… Гров работал с сенатором Айве Те Дуром, был его доверенным лицом уже довольно долго. Сенатор показался ему перспективным, Гров надеялся, что тот победит на выборах и станет наместником на Скаполе, а там переберется и на Аретас.

Сенатор обманул его надежды, выборы провалились, Айве Те Дур остался тем, кем и был. Уже действительно без всякой надежды. Гров поставил не на того человека, он проиграл, а Вэгул… Черт побери, ну почему самое лучшее достается всегда тем, кто этого не может оценить?!

Гров подумал, не наладить ли отношения с братом, вдруг поможет ему, но потом решил, что бесполезно — Вэгул всегда плевать хотел на родственные связи, он и пальцем не пошевелит, даже если ему это не будет ничего стоить… Просто ему не до того… Просто он не в своем уме… И здорово не в своем уме… И вот вместо того, чтобы запереть его в лечебнице, его приглашают на Аретас!

Гров опустил глаза, чтобы они случайно не выдали его чувств, Гров понял, что не просто не любит и презирает своего братца — он его ненавидит, так сильно ненавидит, что готов убить.

Гров не пошел провожать брата в космопорт, сослался на неотложные дела, Вэгула провожал только отец, который едва не плакал от радости и гордости, просил почаще сообщать о себе, и не смотря на то, что Вэгул обещал, не верил ему, ибо тот уже сейчас был где-то совсем далеко, и, может быть, даже безнадежно далеко от него.

Лерн Сает Эйт подумал, что теперь окончательно теряет своего мальчика… Мальчика, который, впрочем, никогда и не был ЕГО. Да, Вэгул всегда находился где-то поблизости — задумчивый, нервный, вечно какой-то всклокоченный и неопрятный, глядящий в пол и кусающий ноготь, когда отец пытался поговорить с ним о чем-то. Этот мальчик словно и не был его сыном, он был непонятен, как какой-нибудь инопланетянин. Теперь он мог им гордиться. Он мог словно невзначай обмолвиться в кругу своих друзей, что Вэгул улетел на Аретас.

Так начался самый счастливый период в жизни Вэгула, жаль только, что длился он совсем недолго, всего каких-то пять лет…

Он безусловно был гением и, в отличие от многих ему подобных, был признанным гением. Признанным с самого начала. Огромная и прекрасно оснащенная лаборатория военного министерства Эрайдана была по сути полностью в его распоряжении, ему подчинялось множество образованных — под час куда лучше, чем он сам — людей, являвшихся непревзойденными специалистами в своем деле. И это дело — двигалось. Медленно, порою тягостно, но неизменно двигалось к завершению.

А потом случился переворот.

13463 год по межгалактическому летоисчислению

/12 лет назад/

АРМАС

Армас был одним из первых эрайданцев, кто узнал о совершимся в столице перевороте. К тому времени он был уже старшим пилотом на военном корабле, патрулировавшем границы империи.

Невероятное стечение обстоятельств помогло ему в тот день — он был дежурным по связи и первым услышал голос нового министра обороны Леерта Оверли Дай онензу Шостея, повелевшего всем имперским кораблям возвращаться на базы.

Армас весьма много слышал об этом человеке, из уст своего отца и деда. Никто из них не отзывался о нем хорошо — онензу Шостей был очень хорошо известен в узких кругах как непревзойденный усмиритель восстаний и бунтов. Империя была огромна и пограничные области, жаждавшие освобождения и самостоятельности роптали постоянно. Если они начинали роптать слишком сильно к ним посылали Шостея, и инцидент всегда оказывался исчерпанным.

И вдруг этот человек — министр обороны!

И вдруг он повелевает всем кораблям возвращаться на базы!

Спокойно и твердо.

Армас смотрел в светлые глаза новоявленного министра и ему, уже побывавшему не в одном сражении, стало страшно.

Что такое происходит дома?!

Нарушая инструкцию, Армас вышел из прямого канала связи с министерством обороны и начал прочесывать эфир, медленно и методично, пока не наткнулся на сообщение нового правительства, и когда он увидел лицо нынешнего главы государства, то понял, что все очень плохо, настолько плохо, что хуже уже просто и не может быть.

Он понял, что его отца, вероятно, уже нет в живых. Отца, брата и, возможно, даже деда…

Армас не мог ждать, у него не было времени на то, чтобы раздумывать над ситуацией и искать решения, стоит только кому-нибудь из офицеров узнать о сообщении правительства — они немедленно последуют приказу.

Армас попытался представить себе, что будет с ним, когда он сойдет на землю Аретаса…

Он отважился связаться со своей семьей, набрал нужный код и долго ждал… долго-долго ждал… и сердце его сжималось — такого не было еще никогда, чтобы в их доме не отозвался хоть кто-то…

Щелчок. На экране появился огромный холл их дома и лицо управительницы, бледной, с расширенными глазами, какими-то пустыми и остекленевшими. Она кашлянула и произнесла:

— Дом эрселен Хайллер…

— Иулар… Это Армас.

Девушка улыбнулась.

— Здравствуй, Армас.

— Что происходит? Где отец, мама, где все?..

— С ними все в порядке, Армас. Они очень ждут тебя дома.

— Я могу поговорить с кем-то из них?

— Они… — девушка бросила мимолетный взгляд куда-то в сторону, — мама сейчас отдыхает, не может подойти, а отец уехал в парламент.

— В какой парламент?..

Иулар изобразила непонимание.

— Новый или старый?

— Парламент остался старый, Армас, он избрал нового главу… главу правительства, а его величество… подписал отречение….

— Все ясно. Иулар… нам приказано возвращаться на базу. Скажи маме, что завтра я, должно быть, буду дома.

Иулар улыбнулась и кивнула.

Армас отключился. Несколько мгновений он смотрел в погасший экран, мысли его путались, он панически пытался что-то придумать…

— Хайллер?

Он обернулся. В дверях стоял офицер.

— Что происходит? Почему погашен экран? Где связь?

Армас включил экран, который все еще был настроен на дом его родителей и указал на пустое поле.

— Небольшие неполадки. Сейчас все исправлю.

В это время пронзительно засвистел канал экстренной связи. Офицер кинулся к нему как раз в тот момент, когда на мониторе появилось лицо дежурного по базе, к которой был приписан их корабль.

— Что у вас происходит, — обратился он к офицеру, — Почему не даете подтверждение? Вы получили сообщение?

— Какое… — начал было офицер, когда вдруг что-то с силой ударило его по шее, и он свалился на пол потеряв сознание.

— Что у вас там происходит? — воскликнул дежурный.

Армас, стоявший как раз за спиной упавшего офицера улыбнулся, потирая ушибленную руку:

— А ты угадай.

И отключил связь.

В отличие от простых пилотов, офицеры всегда были вооружены, теперь был вооружен и Армас, хотя ему и пришлось повозиться, чтобы отцепить оружие от пояса потерявшего сознание начальника.

Офицеров было всего трое. Армасу удалось всех их застать врасплох, а потом он пошел к пилотам, собрал их всех вместе и, направив на них оружие, объявил, что берет управление кораблем в свои руки. Возможно, он немного преувеличил те ужасы, что ожидали бы экипаж по прибытии на базу, в красках описав главу нынешнего правительства.

В доказательство своих слов он просто включил запись речи президента, которую скорее всего уже прослушали все граждане Эрайдана.

«Эрайдан — осьминог, пожирающий все на своем пути. Так не должно быть. Мы освободим угнетенные народы! Великая держава отказывается от завоеваний!»

Армас не верил не единому слову президента, ибо знал его и его взгляды, но обратил внимание пилотов именно на эти его слова.

— До вас доходит, что будет дальше? Вместо того, чтобы грабить мирное население, чем мы занимались до сей поры, вы будете перевозить почту и домашних роботов. Если вы хотите именно этого, то возвращайтесь. Я уже погрузил офицеров в капсулу и готов отправить ее на Аретас, кто хочет к ним присоединиться — всего хорошего.

— А что ты предлагаешь? — уныло спросил кто-то.

— Я предлагаю вам на этом захваченном мною корабле, корабле, набитом самым мощным оружием в галактике, стать вольными странниками, зарабатывающими себе на жизнь… Ну в общем не будем ходить вокруг да около — пиратством. Я никого не держу, но тех, кто пойдет со мной, я обещаю сделать одними из самых обеспеченных людей в галактике. Теперь жду вашего ответа…

Ни один из пилотов не пожелал возвращаться на Аретас. В летной академии Эрайдана, набиравшей всякий сброд, впервые произошел подобный инцидент.

С тех пор требования по безопасности летного состава значительно повысились.

Армас долго не знал, что случилось с его семьей, долгое время он продолжал надеяться, что они живы, хоть кто-то… Однажды ему удалось связаться с одним из членов нового правительства, который когда-то был другом его отца.

Веслей Крает Уенц амискозу Буйсв был весьма удивлен и напуган, когда увидел Армаса, впрочем, он едва его узнал.

— Я слышал, что ты предатель… Это правда?

— А ты как сам думаешь, Веслей? Я присягал королю. С точки зрения нового правительства я предатель, но мне, признаться, нет дела до того, что думает обо мне новое правительство.

— Ты очень рискуешь, Армас. Вся связь с космосом проходит через руки спецслужб Генлои, теперь твое местонахождение известно.

— У меня нет необходимости его скрывать, — рассмеялся Армас, — я на Салане, если президент Генлои это узнает, я не буду возражать. Я хотел спросить тебя, что случилось с моей семьей. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы, поэтому не настаиваю. Расскажи, что можешь.

— Мне не поступало никаких распоряжений на этот счет, вряд ли кому-то могло придти в голову, что ты объявишься, и потом не думаю, чтобы кто-то возражал… Твой отец…

По экрану вдруг пошли помехи и вместо Веслея на нем появился президент. Армас хорошо помнил этого человека, тот не раз бывал в их доме до того, как между ним и отцом начались разногласия, сделавшие их врагами.

— Ну здравствуй, мятежник, — Генлои улыбался, точно так же как улыбался каждый день миллионам граждан Эрайдана, — Я сам расскажу тебе о твоей семье, думаю, тебе будет приятно получить информацию из первых рук.

Армас молчал. За его спиной шумел и гудел тысячью голосов космопорт Саланы, в баре неподалеку веселилась его команда, сервис-службы космопорта проверяли исправность его трех кораблей.

Прошло чуть больше года с начала его вольных странствий, и Армас уже выполнил обещание, данное им членам своей команды, сделав их весьма обеспеченными людьми. Его солдаты верили ему, уважали и, возможно, даже любили — потому что верили. Армас был непревзойденным стратегом, он был неуловим и очень удачлив. По крайней мере, пока.

— Знаешь ли ты, малыш, что своим безответственным поведением порочишь свою великую родину? Эрайдан — мирная, счастливая страна… Ты понимаешь? Все ее граждане счастливы. И довольны. И никто из них не имеет намерений покидать ее. Знаешь ли ты, что ты единственный, кто сделал это, после того, как совершился переворот?

— Ты уничтожил уже всех? Или кто-то до сих пор в тюрьме? Должно быть палачи не успевают справляться со своей работой.

— Ты, кажется, видишь во мне чудовище, Армас. Но это не так, поверь мне. Я гуманный правитель.

Президент снова улыбнулся, и от его улыбки у Армаса мурашки пробежали по спине.

— Наши врачи придумали очень хорошее средство для избавления от оппозиции. Ты слышал что-нибудь о препаратах стирающих память?.. Это новейшие разработки, которые весьма хорошо себя показали. Человек словно второй раз рождается на свет. Его, правда, приходится заново всему обучать… но мы справляемся с этим. Из мятежников, разбойников и убийц получаются вполне приличные люди.

Как жалел в этот момент Армас, что его от Генлои отделяет пространство в тысячи световых лет. Если бы только он мог дотянуться через экран до самодовольной ухоженной рожи, улыбающейся профессионально широко и дружелюбно, если бы было оружие, способное поразить эту рожу, пронесясь смертоносными кристалликами силы по каналу связи…

Президент, в безусловной безопасности своих апартаментов, видел, как исказилось яростью лицо его врага, и улыбнулся еще шире.

— Тебе остается только гадать, дошла ли очередь до твоих близких. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что еще нет?

Армас не отвечал.

— Так вот, они еще… они еще помнят… пока еще. А дальнейшее… — президент молчал несколько мгновений, выжидал, внимательно глядя в глаза пирата, — Дальнейшее будет зависеть от тебя. Я не обещаю, что пощажу твоего отца — он слишком опасен, но твоя мать… братья и сестры… твой дед… Их жизни в твоих руках.

— Хочешь, чтобы я сдался?

— Ты правильно меня понимаешь, именно этого я и хочу.

— Я не верю тебе, Генлои.

— Твое право. Но что если я говорю правду?

— Ты не можешь туда соваться, тебя тот час убьют!.. Или что там они делают! Это дешевый трюк!

Ооаэо расхаживал взад-вперед по гостиной, размахивая толстыми длинными руками.

Ооаэо был коренным жителем Саланы, он был огромен — как все они, силен — как все они и глуп — как большинство из них. Действительно, саланцы на редкость бестолковая нация. Была ли тому виной экспансия, как утверждали некоторые, или у этого народа никогда и не было шанса — остается только гадать. Планета находилась на ранней стадии феодализма, когда ее облюбовали для себя космические авантюристы, принеся с собою весьма своеобразный прогресс.

Ооаэо работал в одном из местных публичных домов — охранником, вышвыривал особо разбушевавшихся клиентов. До того, как с ним познакомился Армас, вся его команда уже знала саланца довольно хорошо.

Ооаэо попросился в команду, и Армас, ко всеобщему удивлению его взял. Почему? Вряд ли он сам мог бы на это ответить.

Саланец был хорошим бойцом, не требовательным и исполнительным, он был очень предан Армасу за то, что тот предоставил ему такую хорошую, всеми уважаемую работу, и готов был отдать за него жизнь. Пока такая возможность ему не представилась, он просто ходил за любимым хозяином по пятам, вскоре все к этому привыкли — капитан и его вечный охранник за левым плечом. Армас не возражал, с Ооаэо было гораздо безопаснее ходить по Салане, кроме того, он знал о планете много всякого интересного.

Когда Ооаэо узнал о желании хозяина отправиться на Аретас, он был вне себя, ругался, кричал и никак не мог понять, как хозяин может быть настолько глуп, чтобы купиться на такой идиотский и глупый трюк, что придумало новое правительство Эрайдана.

— Успокойся, — Армас раздраженно отмахнулся от шумного саланца, который мешал ему думать, — Иди лучше и займись чем-нибудь. Не действуй мне на нервы!

Он должен был проникнуть в Эрайдан тайно и выяснить все на месте, но он не мог придумать, как может сделать это, и послать никого не мог — некому было доверить подобное дело.

ВЭГУЛ

О том, что случился переворот Вэгул узнал случайно, спустя уже несколько дней после этого события, когда некоторые сотрудники его лаборатории куда-то вдруг бесследно исчезли. Вэгул был вне себя и действительно произнес несколько нелицеприятных эпитетов в адрес нового правительства, за что и поплатился очень скоро. Впрочем, неосторожные слова были только поводом и все об этом знали.

Покинув Скапол Вэгул тут же выкинул прежнюю жизнь из головы — забыл, что у него есть отец и есть брат. Отец сначала часто связывался с ним, потом все реже и реже, и Вэгул как-то упустил, когда эта связь оборвалась, поэтому он не узнал, что отец его погиб и что он стал владельцем половины всего его имущества, что было весьма немало, не знал он, и того, как поживает после всего этого его братец Гровом.

— Вы должны ехать с нами, — сказал мужчина, взяв Вэгула за руку, чтобы привлечь его внимание.

Вэгул был удивлен и раздосадован.

— У меня много работы. Я не могу никуда идти.

— Это очень важно. — сказал мужчина, постаравшись придать весомости своему голову, — Поверьте. Мы не станем отвлекать вас надолго.

И он поехал — разве у него был иной выход? Он верил, что скоро вернется и представить себе не мог, что видит свою лабораторию в последний раз.

С ним долго разговаривал какой-то нудный, узколицый человек, задавая странные и глупые вопросы. Вэгул был зол, потому что не понимал к чему все это и потому был не особенно вежлив. В конце концов он просто отказался отвечать.

— Вы поддерживаете отношения со своей семьей?

— Вы поддерживаете отношения с противоположным полом?

— Какая у вас сексуальная ориентация?

— Вы собираетесь обзавестись семьей?

— Кто президент Эрайдана?

— У вас есть друзья?

— Какие книги вы читаете?

— Вы когда-нибудь читали книги?

— Что вы думаете об этом?.. А об этом?.. А об этом?

Вэгул молчал, потом он взорвался и накричал на этого человека, даже кинулся на него с кулаками. Но ему помешали.

Он не знал, что в соседней комнате, за прозрачной стеной стояли несколько мужчин одним из которых был его брат. Гров покачивал головой, и лицо его при этом было весьма скорбным.

— М-да, — сказал один из мужчин, — похоже вы были правы. Благодарю вас, Гров, что поставили нас в известность.

Гров посмотрел на него печально.

— Вы понимаете, как мне тяжело, — вздохнул он, — Ведь этот человек мой родной брат.

Мужчина сочувственно похлопал его по плечу.

— Но… — Гров доверительно посмотрел на своего собеседника, — Я был должен предупредить вас. Мой брат работает в секретной военной лаборатории, кто знает, что он может выкинуть в один прекрасный момент…

Узколицый вышел, оставив Вэгула одного, но когда тот вознамерился последовать его примеру, то обнаружил, что дверь заперта.

Узколицый же вошел в соседнюю комнату и предстал перед сенатором разведя руки.

— Вы подтверждаете диагноз?

— Увы, да.

Сенатор кивнул.

Через несколько минут за Вэгулом пришли и, не слушая его протесты, отвезли в уютный маленький домик, расположенный среди лесов, где воздух был свеж и благоуханен, где пели птицы и было так далеко от цивилизованного мира. Домик был окружен силовым полем, отключить которое мог только узколицый унылый доктор, но он делать этого не собирался, потому что переведенная на его банковский счет сумма от Грова Идар Лерна была весьма внушительна.

— Вы больны, — сказал Вэгулу этот доктор, — вы должны отдохнуть. На время забыть обо всем…

И еще довольно долго Вэгул мучился вопросом, что же произошло или вернее, почему все так произошло. В этом маленьком уютном домике он начал по настоящему сходить с ума — его лишили работы. Мысли роились в его голове, новые идеи рождались и погибали не реализованными, и вместе с этими идеями погибал он сам.

Какое-то время Вэгул надеялся, что очень скоро за ним приедут, извиняться и вернут в лабораторию — ведь он нужен, он великий гений, он столько может сделать! И потом он все ближе и ближе подбирался к воплощению своей мечты, был уже так близок к пониманию, во всю кипела работа и вот… Все остановилось! И время уходит — самое важное и нужное время, самое продуктивное время…

— Я должен выбраться, — наконец сказал он себе, — Должен узнать, как это все управляется. Не думаю, что это сложно. В конце концов я многократно умнее тех, кто все это устроил… Но сначала… сначала я должен узнать ПОЧЕМУ!

Вэгулу удалось ночью проникнуть в кабинет доктора — сложно закодированный замок он открыл с первой же попытки, усмехнувшись его примитивности. Базу данных министерства внутренних дел он изучил уже давно и знал все пароли, ему не составило труда найти там свое имя.

Да, в самом деле, его признали невменяемым, потому и уволили.

Еще через полчаса Вэгул узнал, что его опекуном был назначен Гров, еще через несколько минут выяснил, что отец его умер и что его состояние — в свете текущих событий — принадлежит Грову целиком.

Вэгул вернулся в свои апартаменты в глубокой задумчивости. Неужели это Гров? Ради денег отца? Он сумел убедить всех или, скорее всего, дал взятки. Взятки… Неужели что-то значат эти крохи, когда он, Вэгул, готов был сделать великое изобретение и отдать его Эрайдану бесплатно?

Теперь Эрайдан не получит ничего!

Вэгул действительно не много знал об этом мире, но он не был глуп и не был сумасшедшим.

Он сбежит и улетит на Салану — на Салане, он знал, сбываются все мечты, возможным становится все.

И уже на следующий день он угнал катер доктора и взял курс на планету свободы. Он сбежал в своей больничной одежде, без денег и без четкого плана, он не сомневался, что Салана примет его, как принимала всех, и там его мечта исполнится.

— Твой брат сбежал вчера ночью, Гров, — говорил сенатор, — Мы еще можем его задержать.

— Не стоит, — Гров улыбаясь смотрел на маленькую точку на экране, которая приближалась к обозначенной толстой зеленой линией внешней границе империи, — Так я окончательно избавлюсь от него. А доктору… я возмещу ущерб.

Металлический мужской голос произнес:

— Эль-2000, добро пожаловать. Вас приветствует Эааоэо или, если вам угодно, Салана, остров благоденствия и удачи в нашей счастливой галактике. Торговый порт Агур готов принять вас, намерены вы совершить посадку?

Вэгул провел внезапно вспотевшей ладонью по лицу, пригладил всклокоченные волосы.

— Салана… — пробормотал он, — О Боже, я добрался…

Он нажал кнопку на переговорном устройстве и произнес:

— Намерен.

— Я рад за вас. Ждите разрешения на посадку.

Ему было страшно. Он не знал, что станет делать, когда ступит на землю этой неизвестной планеты, не знал, что скажет людям, которые, вероятно, справятся о том, с какой целью он прибыл. Ему впервые предстояло позаботиться о себе самому.

Несколько минут Вэгул сидел, пытаясь собраться с мыслями, пока вновь не зазвучал голос диспетчера.

— Эль-2000, получите координаты на посадку.

На экране компьютера высветилось поле, в одном из отсеков которого замерцала красная точка. Компьютер быстро обработал данные, настроив систему на заданные координаты.

— Мягкой посадки, — пожелал голос, — Желаете забронировать номер в гостинице? Перевести деньги в Объединенный Саланский банк? Обменять валюту?

О БОЖЕ, ДЕНЬГИ! Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПОДУМАТЬ О ДЕНЬГАХ!

— Нет… пока нет, — пробормотал Вэгул, сжимая ладонями голову.

— Вы впервые прибыли на Салану?

Вэгулу показалось, что в металлическом голосе появились некие сочувственные нотки.

— Впервые.

— В таком случае вас встретят служащие порта, они помогут вам.

Служащих было трое. Все они были авессийцами — безволосые, с голубой кожей и ярко-синими глазами без белков. Вэгул знал одного авессийца. Это был профессор Аруш, светило робототехники, с которым они целый год разрабатывали новую модель беспилотного истребителя.

Вэгул почувствовал, как на него наваливается тоска. Он не хотел думать о том, что станет делать на Салане, куда пойдет, к кому обратится. Откладывал на потом… Теперь откладывать было некуда.

— У вас прекрасный корабль, — сказал один из авессийцев, похлопав Эль-2000 по хромированному боку, — Хотите оставить его здесь?

— У нас отличная охрана, — добавил другой.

— Наверное, — ответил Вэгул, чуть помедлив, — Да, я оставлю его здесь.

— Мы берем сто двадцать ыуоыо в сутки, если хотите можете заплатить эрайданскими райдэ. Касса находится в здании космопорта, срок оплаты двадцать четыре часа с момента прибытия.

Вэгул отказался от иных услуг, понимая, что все они, несомненно, дорого ему обойдутся.

Он долго бродил по городу, смешавшись с толпой представителей самых различных рас, он был в ужасе и растерянности и так и не смог придумать, куда ему обратиться, к кому. Он едва не заблудился в городе и вернулся в космопорт уже глубокой ночью, которую и провел там, сидя в кресле, подперев ладонями подбородок и глядя в одну точку. Ближе к утру к нему подсел какой-то представитель человечества, оборванный, дурно пахнущий и весьма нетрезвый, и попытался завести разговор. Вэгул, находившийся уже в той степени отчаяния, что готов был схватиться за все, что угодно, принял казавшееся искренним участие этого существа, надеясь, что оно хоть что-то подскажет ему! И оно подсказало…

— Ты оставил свой корабль на стоянке в порту?! А ты заплатил?! Тебе нечем?!!

Существо аж подскочило на месте.

— Ну ты даешь, эрайданец! Ну ты чокнутый! Немедленно беги и попытайся продать его!

— Продать?! Но…

— Ты знаком с местными законами? Нет? Тогда слушайся меня, черт тебя возьми! Если ты сейчас же не заберешь свой корабль со стоянки и не попытаешься его продать, чтобы заполучить хоть какие-то деньги — все пропало! Давай, парень, живей!

Он схватил Вэгула за руку и они кинулись почти бегом к ангару, номер которого значился на парковочном талоне, который выдали Вэгулу авессийцы.

— Какой у тебя корабль? — кричал местный житель на бегу.

— Эль-2000.

— Не Бог весть что, но я найду тебе покупателя, который даст хорошие деньги!

Ангар был пуст.

— Вы не оплатили стоянку, — сказал флегматичный служитель, — прошло двадцать шесть часов. Чего же вы хотите? Ах, вы не знали законов… Ну я вам объясню — корабль, за стоянку которого не заплачено в положенный срок, конфискуется в пользу государства…

Вэгул попытался было протестовать, но местный житель силой утащил его от ангара.

— Ты полный идиот, приятель. Если бы он сейчас вызвал охрану, и тебя посадили бы в тюрьму — пиши пропало, в живых тебя никто бы уже не видел.

— Да что это за планета! — кричал Вэгул, — Что на ней за законы! Это невообразимо! Куда можно жаловаться? Я должен вернуть свой корабль!

Местный житель смотрел на него печально.

— Похоже, тебе надо выпить, — изрек он вдруг, — Пошли, я угощаю.

Вэгул смотрел на него некоторое время, чувствуя, что падает. Падает и падает бесконечно в какую-то глубокую и зловонную яму.

— Что же мне теперь делать? — спросил он.

Местный житель похлопал его по плечу.

— Меня зовут Гшаэр Бху, я родом с Кабата. Знаешь где это? Тебя как зовут?.. Ну вот и славненько. Я тебе расскажу, что делать — не ты первый и не ты последний, кто попадал в подобную ситуацию, уж поверь мне. Сейчас мы пойдем и чего-нибудь выпьем, а потом… Потом видно будет! Но не бойся, не пропадешь — со мной точно не пропадешь!

… В следующие несколько дней у него появлялись различные мысли, ни одна из которых не была хороша — от попытки вернуться в Эрайдан, до самоубийства, не то и не другое ничем не могло ему помочь, не несло с собой ничего конструктивного. Вэгулу не было страшно, что в перспективе ему предстояло жить среди отбросов общества, влачить самое жалкое существование, какое только можно было себе представить. Ему было страшно, что он никогда не создаст… Никогда не воплотит в жизнь свою мечту. Да, он думал. Он постоянно решал в голове какие-то задачи, но он не мог проверить своих теорий, не мог произвести нужные расчеты…

Вэгул не лишил себя жизни и не сдался на милость своего брата, он остался жить на Салане и прожил на ней без малого три года.

Занимаясь на бесплатном компьютере в публичной библиотеке он медленно и уверенно шел к воплощению своих идей. Он не мог проводить опыты, но он оттачивал теорию. В мелочах. В подробностях. Чтобы не допустить ни малейшей ошибки. И вот однажды, оторвав пальцы от клавиатуры, он посмотрел на вращающийся перед ним на экране прибор и понял, что получил желаемый результат.

Дело его жизни завершилось, теперь оставалось его только воплотить. И опять ему предстояло ждать — ждать, пока не подвернется подходящий для этого случай. Вэгул понимал, что этот случай может представиться еще очень нескоро, понимал, что он даже может и не представиться ему вовсе, но он готов был ждать. Пусть всю жизнь.

Он верил… И судьба уже готова была отплатить ему за эту веру, и за все другое, вместе взятое — сразу. Она готовила ему тот самый единственный и неповторимый чудесный случай и планировала явить его очень скоро.

13466 год по межгалактическому летоисчислению

/9 лет назад/

АРМАС

— Случиться может все, что угодно, мой сын, и ты должен помнить — все, что ты имеешь, у тебя могут отнять.

Армас не понимал, почему отец вдруг завел этот разговор. От этих слов Армасу сделалось холодно и страшно, он хотел бы остановить его, но вместо этого он сидел и слушал, безотрывно глядя в темно-серые холодные, как гранит, глаза последнего настоящего эрселен из рода Хайллер.

— Наша семья неоднократно теряла все, что имела, и каждый раз кто-то — в последний раз это был твой прадед — начинали все заново и побеждали все враждебные обстоятельства. В нашем роду никогда не было слабых. Никогда!.. Я надеюсь, что ты будешь помнить это. У тебя есть старший брат, на котором лежит большая часть ответственности за дело, которым занимается наша семья, за наше благосостояние. Когда я отойду от дел — он станет главой семьи. Но ты мой средний сын и должен быть всегда готов к тому, чтобы принять на себя ответственность за семью в случае, если с Келайтом что-то случится.

— Что может случиться с Келайтом! — хмыкнул Армас, припомнив старшего брата, который с детства напоминал ему маленькую гранитную скалу — казалось, у него не было слабостей. Вообще. Но отец не был склонен к шуткам.

— С Келайтом, со мной, с кем угодно и когда угодно может случиться самое плохое. Армас, я хочу, чтобы ты всегда помнил об этом…

Теперь вспоминая тот разговор с отцом Армас понимал, что тот имел в виду. А ведь было это за несколько лет до переворота. Мог ли отец предвидеть?.. Наверное мог.

Еще отец сказал ему тогда:

— Самое дорогое, что у нас есть, это наши жизни. Твоя, моя, твоей мамы, дедушки, твоего брата и сестер. Вот за что мы должны бороться до конца. Вот за что мы должны жертвовать всем.

Армас тогда горячо согласился с ним, и отец ему улыбнулся и похлопал по плечу. Он видел, что сын действительно понял его.

И вот теперь Армас сидел, уставившись на бутылку с мутным огненным пойлом, за тридевять земель от дома, уже готовый к тому, чтобы сдаться президенту и… И, разумеется, погибнуть вместе со всей семьей. Ибо нет ни единого шанса пересечь границу империи незамеченным, незамеченным совершить посадку на Аретас и добраться до кого-то, кто мог бы рассказать ему правду… Ни единого!

— Деньги могут открыть любые ворота! — вещал Ооаэо, — Надо только как следует заплатить… Всем, кому надо!

Армас с ним не спорил. Какими еще категориями может мыслить саланец? Может ли он понять, что сейчас его ждут. И если, может быть, в другое время ему удалось бы проскользнуть и действительно дать взятку кому-то там, то не теперь.

И оставить все, как есть, он тоже не мог — он единственный из семьи на свободе, он ОБЯЗАН что-то предпринять. Может быть, Генлои не лгал и его родные действительно все еще живы, томятся в тюрьме уже столько лет и ждут… конечно, они ждут, что Армас придет освободить их. У них не возникнет и тени сомнения в этом.

Вот так и сидел он, предаваясь грустным мыслям, и пытаясь в очередной раз найти решение задачи, у которой, судя по всему, решения не было вовсе, когда вдруг заметил, как в кабак вошел… эрайданец. Коренного жителя великой империи узнать не представляло труда, средний рост эрайданца был немного выше, чем у большинства гуманоидов, но не это самое важное — у всех эрайданцев были белые волосы, без капли пигмента при довольно смуглой коже лица.

Меньше всего Армас ожидал встретить на Салане эрайданца, по крайней мере, никогда раньше он не видел соплеменников на этой планете, и вот… Чистокровный эрайданец, без малейших признаков мутации, только очень тощий, грязный и оборванный.

Тощий грязный бродяга и эрайданец — это были настолько несовместимые понятия, что Армас просто не поверил своим глазам, и списал бы увиденное на зеленого змия, если бы сидевший с ним рядом Ооаэо вдруг не заорал на весь зал:

— О глядите, нищий эрайданец!

И все присутствующие тот час обратили свои взоры на этого несчастного, который как раз занимался тем, что критично осматривал мусоросборник, намереваясь выхватить из него что-нибудь полезное, если таковое вдруг появится. Эрайданец не обратил ни малейшего внимания ни на возглас, ни на обращенные к нему взгляды, он продолжал всматриваться в мусоросборник.

— Заткнись, идиот, — проворчал Армас, поднимаясь из-за стола. Ноги не совсем твердо держали его, и он пожалел, что так много выпил как раз тогда, когда судьба дарила ему шанс. Еще в тот момент, когда его друг саланец вопил, привлекая внимание толпы, он уже придумал план, в соответствии с которым сможет помочь своей семье. Он облагодетельствует этого тощего эрайданца, превратит его в богача за то, что тот отправится в империю и привезет ему информацию.

— У меня есть к тебе дело, — сказал он, подходя к нищему.

— А у меня к тебе нет никакого, — буркнул тот, не отрывая взгляда от ползущего конвейера с отбросами.

Армас усмехнулся.

— Даже если окажется, что я твой земляк?

Нищий поднял голову и их взгляды встретились.

«Он сумасшедший. Абсолютно безумный. У меня ничего не выйдет», — подумал Армас и произнес:

— Может поговорим? Мое имя Армас Вердей Конет эрселен Хайллер.

— Вэгул Идар Лерн мевоузу Шейери.

Они подошли к столику, из-за которого Армас выгнал своего приятеля саланца, и посадил на его место нового знакомого.

— Ну рассказывай, как ты здесь оказался.

ЭГАЭЛ

Где-то далеко за условной границей галактики, по умолчанию считавшейся дикой и незаселенной, была планета. Это была большая и тяжелая планета, обладавшая атмосферой — весьма, впрочем, своеобразной — и жизнью — тоже довольно-таки своеобразной.

Обитали на ней существа, не похожие ни на каких других в галактике — эти существа не имели формы. То есть конечно они ее имели… когда им того хотелось… предпочитая висеть над кипящими серой болотами в образе шара, общаясь друг с другом путем переливов цвета на круглых боках.

Лишь в брачный период, собираясь все вместе на ветряных пустошах, они выходили из своего медлительного и сонного состояния, изощряясь в форме и цвете для привлечения особей противоположного пола. На это зрелище действительно стоило бы посмотреть, ибо вряд ли кто-то из жителей галактики где-то еще мог бы увидеть чудо, подобное тому, что происходило на этой безымянной планете. Действительно безымянной, потому что флегматичные ее жители не потрудились дать ей имени.

Задумывались или нет обитатели безымянной планеты о возможности существования какой-то жизни вне ее, остается загадкой, как и все остальные мысли и размышления сих существ, но то, что они о чем-то размышляли — это наверняка. Будучи разумными организмами, что еще могли они делать, зависая большую часть своей жизни на одном месте, и ведя беседы друг с другом?

Существа не имели никаких претензий к своему образу жизни, не желали никакого неведомого комфорта, поэтому не строили и не творили, и планета их никак не менялась на протяжении всех миллионов лет существования на ней такой странной формы жизни. И продолжалось бы все таким точно образом еще миллионы лет, если бы однажды одно из шарообразных, переливающихся пастельными оттенками голубого и зеленого, не увидело странный угловатый предмет, сверзившийся с неба и плюхнувшийся в болото неподалеку.

Существо вышло из задумчивости, зеленый цвет сменив на бледно-серый, оно повисело немного на месте, словно сомневаясь в целесообразности того, что намеревалось делать и все-таки сделало это — оно поплыло в сторону упавшего предмета.

В жизни обитателей планеты было единственное непреложное правило, которому они следовали свято — сохранять энергию, ибо энергия накапливалась долго, а расходовалась быстро. Только в брачный период можно было позволить себе небольшое безумство. Но только — очень небольшое.

Существо поступило весьма опрометчиво, решившись потратить энергию на такой незначительный фактор, как любопытство, но оно было одно, никто не следил за ним, некому было прочесть нотацию и наказать, а существо еще было таким юным, еще не постигшим жизненной мудрости… И потом, оно ведь не собиралось тратить слишком много энергии, оно хотело только посмотреть.

«Что это за странная штука, упавшая с неба, — думало оно, подплывая, она совсем не похожа на обычный метеорит. Возможно ли, что оно — случайное соединение молекул?»

Существо подумало, полетало вокруг, подсчитало в уме вероятность того, чтобы молекулы сложились случайно таким причудливым образом и решило, что такого быть не могло.

«А действительно ли такая уж непреложная истина в том, что мы единственные разумные существа во Вселенной?»

Оно еще немного полетало вокруг и решило:

«Этот предмет был создан какими-то существами, которые путешествовали вне своей планеты. Летали по Вселенной. Зачем? Действительно, зачем это могло им понадобиться?»

Еще несколько витков вокруг и существо поняло:

«Из любопытства! Я тоже здесь из любопытства. Улетела из такого хорошего места, потратила энергию. Эти существа тоже наверняка тратили свою энергию из любопытства. И потратили ее без остатка…»

Существо — а было оно, как становится понятно — женского пола — сделало еще несколько витков и подумало:

«Если я проникну внутрь, то наверняка узнаю, как они выглядят».

И оно — вернее ОНА — сделала это.

Она открыла что-то, что по ее мнению должно было открываться и забралась внутрь.

Надо заметить, что обнаруженный ею корабль являл собой весьма жалкое зрелище — он был настолько древним и разрушен был настолько основательно, что она удивилась, откуда он мог брать энергию для полета. Если бы она умела опознавать эмблемы, что в обязательном порядке ставились на бортах всех космических кораблей, она поняла бы, что принадлежал он королевству Эгаэл и был построен без малого две сотни лет назад.

Осмотревшись, она обнаружила то, что искала. Пилота. Неведомое существо совсем не было похоже на нее, у существа были длинные уродливые отростки и весьма странная форма тела, тогда она еще не знала, что называется оно — человек.

«Удивительно. Как все это удивительно!» — подумала она.

Существо лежало на полу в кабине корабля, его, вероятно, вышвырнуло взрывом из пилотского кресла. Так как умерло оно уже давно и давно мумифицировалось, то от удара почти развалилось на части. Это она поняла, поэтому не стала делать скоропалительных суждений относительно формы пришельца.

Она проплыла чуть дальше, увидела агрегат, которым, по ее мнению, управлялся летающий объект и попыталась включить его. Агрегат явно лишился своей энергии и требовал ее извне. Она вздохнула, быстренько подсчитала в уме сколько энергии на него потратит, поняла, что не очень много и отважилась сделать это.

Дом, милый дом

Маша не проронила не слезинки, сидела уткнувшись в экран, смотрела в темноту, на плывущие мимо звезды. Она решила, что бросит все, как только окажется на Земле, она вернется к маме… Она придумает что-нибудь, чтобы объяснить свое многолетнее отсутствие, скажет что-нибудь о государственной безопасности, и забудет обо всем, чем жила все эти годы.

Она никому не обязана подчиняться, ее заставили делать то, что она не хотела, когда насильно увезли из дома, и пусть попробуют ОНИ обвинить ее в чем-то. ИМ придется ее убить — она не будет на них работать!

За многие годы Маша по существу впервые была сейчас одна, предоставленная сама себе, выпущенная на свободу, в безграничных просторах галактики. У нее был прекрасный корабль, который она могла направить куда угодно — хотя бы на ту же Салану, прибежище всех отщепенцев, предателей и разбойников, где ее никто никогда бы не нашел. Она сделала бы это не задумываясь — лишь бы отомстить Эйку — продала бы корабль и на эти деньги устроилась бы вполне сносно… Но она до тошноты не хотела больше видеть все эти инопланетные рожи, не хотела видеть, как взлетают и садятся корабли, не хотела слышать грохота их двигателей, не хотела чувствовать под ногами противную вибрацию, когда эти самые корабли готовились оторваться от поверхности планеты.

Маша хотела домой. К маме. К сестрам. К ЛЮДЯМ!

К людям, которые не летали никуда дальше Луны, и вряд ли полетят куда-то в ближайшем будущем, она хотела до конца дней своих просидеть на одной планете… Забиться в темный угол, в свое старенькое обшарпанное кресло, укрыться пледом и как следует поплакать. Маша верила, что тогда ей обязательно станет легче. Но только тогда.

… - То, что случилось, конечно, неправильно, — говорил Лиэ, прижимая Машину голову к своему меховому плечу. Его рука гладила ее по щеке, утирая слезы, — Но в жизни очень часто бывает все не так, как мы хотим. Случаются ужасные и непоправимые вещи… Нет, это не твой случай… Пусть ты не должна находиться здесь, но подумай о том, дорогая, что далеко не каждый житель твоей планеты когда-нибудь увидит столько интересного.

— Я не жалею, Лиэ, — всхлипывала Маша, — правда, почти совсем не жалею. Я просто скучаю по маме, — слезы снова потоками текли из ее глаз, — и мне жалко ее, ведь она думает, что я умерла. Что меня убил какой-нибудь маньяк там в лесу… Если бы только можно было как-то сообщить ей, что я жива…

Она смотрела на него, но Лиэ смотрел в сторону, и он ничего не ответил ей.

— Все пройдет, — сказал он тихо, — Твоя боль утихнет, поверь мне…

Маша обняла его и уткнулась носом в теплый подшерсток на его груди, и он тоже обнял ее…

— Почему он предал меня, Лиэ? Почему так чудовищно, так безжалостно поступил со мной?! Почему, Лиэ? Я не понимаю! Ты сможешь мне объяснить, я знаю! Ты сможешь меня утешить! Ты сможешь как всегда доказать мне, что все, что происходит со мной — исключительно мне во благо!!!

Маша проснулась и сначала не поняла, где находится — она так и уснула за пультом управления. Болела шея, болела спина, она едва смогла разогнуться. Корабль летел заданным ему курсом, расстояние до Земли неуклонно уменьшалось, и цифра на экране компьютера уже не казалась такой огромной.

«Я прилечу уже сегодня, — поняла Маша, — И в Москве будет ночь…»

Внезапно сердце забилось сильнее и перехватило дыхание.

Дом… Она скоро будет дома! Она сможет забыть…

Да, она решила окончательно и бесповоротно, что не выйдет на связь в положенное время! Она исчезнет, растворится среди огромного населения планеты. Ее не найдут!

И пусть у Эйка из-за нее будут бо-ольшие проблемы!

Все забылось, потеряло значение, исчезло, растворилось в тумане, в шорохе листьев, в запахах миллионов разных трав. Маша опустилась на землю, и колени ее подогнулись. Она не старалась справиться с собой, она упала на траву, зарылась в нее пальцами, и так и осталась лежать, прижимаясь к ней всем телом, обнимая ее, родную…

«Может быть, это ты решил мне сделать такой подарок, Эйк, — думала она, — Расплатиться со мной таким образом?»

Маша усмехнулась, взяла губами влажный стебелек травы и слегка его укусила. Слезы текли из ее глаз, даруя долгожданное облегчение, она перевернулась на спину, раскинула руки и посмотрела в темное, затянутое тучами небо, на поникшие ветви деревьев и глубоко вдыхала сырой прохладный воздух.

Вот и все. Вот и прошло. Все прошло, как только она ступила на порог родного дома… после семи лет отсутствия. Не надо даже кресла и пледа, достаточно травы, сырой холодной земли, туч и ветра. Как мало, в сущности, надо для счастья.

В капсуле, которая перевезла ее из корабля на поверхность планеты, лежала приготовленная для нее земная одежда, ключи от машины, которая стояла на одной из автостоянок и от квартиры, которая была снята в Москве на ее имя предыдущим агентом. Предыдущий агент был кавалийем и походил на землянина только внешне, да и то если не особо приглядываться. Свои желтые кошачьи глаза он прятал за линзами и старался не особенно широко раскрывать рот, чтобы не был заметен его раздвоенный язык. К тому же он не слишком хорошо ориентировался в специфике земной жизни.

— Моя работа проходила в постоянном напряжении и страхе, — рассказывал он Маше в их единственную встречу на Исчене, — я не мог сосредоточиться на том, что должен был делать, все время следил только за тем, как бы не выдать себя. Ад кромешный. Слал начальству рапорт за рапортом, ну послали бы, черт возьми, хотя бы эрайданца или геллайца, или вельзарельца, почему послали меня, ведь я похож на них, как… как солдат на балерину!

Маша тогда еще подумала, что за неполные шесть месяцев, проведенных на Земле он все-таки постиг кое-что в земной специфике, хотя страдания кавалийя ее совсем не трогали в тот момент.

Маша переоделась и отослала капсулу на орбиту, повертела в руках пульт дистанционного управления замаскированный под брелок для ключей и все-таки не решилась выбросить его…

«На всякий случай…» — подумала она, хотя и представить не могла что может значить это «на всякий случай».

Она была одета в джинсы, свитер и кроссовки — кавалий решил, что это самая подходящая и удобная одежда для агента. Маша была другого мнения, она шла по едва заметной тропинке в сторону кольцевой автодороги и мечтала о том, как уже завтра пройдет по лучшим магазинам города, чтобы купить себе что-нибудь красивое и жутко дорогое, на что она заглядывалась будучи девочкой без всякой надежды на приобретение. Да, теперь она запросто может слетать в любой город мира за понравившейся ей вещью. Она может купить все, что угодно, каких бы денег это не стоило!

Может быть, это было низменно, не патриотично и по-детски — но ее голова была свободна от проблем галактики и от ее, машиной, важной миссии. Девушка думала о том, что является сейчас самым богатым и — что тоже немаловажно — самым могущественным человеком на Земле. Не о том ли мечтает каждый ее житель? Не о том ли мечтала она сама, когда сидела с книжкой в своем любимом кресле у окна? Тысячу лет назад?

Маша улыбнулась. Хорошую шутку сыграла с ней жизнь.

Она вышла к шоссе точно в том месте, где и рассчитывала. В Москве сейчас была половина одиннадцатого вечера, еще не поздно. Сейчас она доберется до метро, приедет в свою квартиру и как следует выспится. А потом возьмет со стоянки свою машину.

По дороге она изменила свои намерения, теперь уже она не собиралась порывать связь с Исченом. Она будет регулярно слать сообщения оператору и — жить в свое удовольствие. Что, в конце концов, может случиться на старушке Земле, которая прекрасно жила себе миллионы лет никем не потревоженная? А оэрлоги… Ну что ж, она не прочь пристрелить парочку оэрлогов, если они попадутся ей на пути.

Оэрлоги были единственными известными инопланетными существами, периодически наведывающимися на Землю. Они были незаметны невооруженным взглядом, выходили на охоту обычно в темное время суток, пожирая по два-три человека за раз. Они были очень осторожны и отлов их требовал определенного мастерства. По сути, Маша должна была охранять Землю именно от этих милых созданий. Более опытные агенты, с которыми должно будет выйти на связь в ближайшие дни, ее специально обучат и предоставят нужные приборы, чтобы обнаружить в небе искрящий розовый контур почти невидимого существа и пристрелить его из весьма компактного оружия, которое по правилам должно было всегда находиться в ее рукаве.

Маша шла по дороге, и странное чувство нереальности происходящего не покидало ее. Может быть, ей все приснилось? Может быть, она сошла с ума, и ей привиделись все эти инопланетные приключения? Она шла по дороге… и ветер дул ей в лицо… и шелестели листья… и машины проносились мимо. И было немножко страшно от того, что этот мир, увидеть который она хотела больше всего на свете, смотрел на нее, как на чужую, и она смотрела на него… Так же. Кто-то очень изменился, может быть он, может быть она, а скорее всего оба…

Маша любила Землю, она страдала без нее, но Земле было все равно, жила ли на ней девочка Маша или исчезла навсегда. Все, разумеется, так и должно быть… Но все равно обидно, и как-то горестно, и сердце застыло в нерешительности, биться ли счастливо или скучать по острым черным скалам мертвой планеты. Вот ведь как странно устроен человек! Она ведь с правда скучает… совсем чуть-чуть… но скучает по Исчену!

Маша не узнала Москву. Бродила по городу остаток ночи, всматривалась в вывески, в огни витрин и не верила в то, что это действительно Москва… Только люди, их речь — в точности. Как и прежде. Маше нравилось слушать людей и понимать то, о чем они говорят. Понимать без помощи электронного переводчика, без помощи вложенных в нее гипнозом знаний множества разных языков. Понимать глубиной своей сущности, душой, всей своей сутью. Она пыталась говорить, и у нее получалось!

Маша забрала со стоянки машину и подъехала к своему дому. Остановилась под окнами, посмотрела на желтое пятнышко света под самой крышей. Как ей хотелось, чтобы кто-нибудь в этот момент прошел мимо окна, она была уверена, что узнала бы! Узнала бы, несмотря на все эти годы, даже младшую сестренку, которая должна быть уже совсем взрослой… Но никто не прошел мимо окна и она так и просидела в машине до самого утра не отрывая глаз от этого желтого пятнышка, которое погасло в один прекрасный момент, и она смотрела уже в темноту, представляя, как все в ее доме спят. И не знают…

Уже утром она ехала в принадлежащую ей теперь московскую квартиру уставшая до такой степени, что плохо ориентировалась на дороге. Она кусала губы, пыталась слушать радио и удивлялась… удивлялась… Ей казалось, Москва никогда не устанет ее удивлять, преподнося все новые и новые сюрпризы… А так хотелось почувствовать ее родным городом, городом ее детства, таким, каким она его любила.

Маша оставила машину на стоянке, возле дома, заплатив деньги за ее охрану флегматичному старичку и поднялась на лифте на восьмой этаж самой что ни на есть тривиальной девятиэтажки. Уже когда она вставляла ключ в замочную скважину, почувствовала, что в квартире ее кто-то ждет.

Из-за тяжелой железной двери не доносилось ни звука, и все-таки в квартире определенно кто-то был. Неужели — некий злоумышленник поджидал ее в темноте и тишине?

Маше нравились занятия по выживанию в школе СОГа, там научили ее многому интересному, в том числе и чувствовать присутствие живого там, где оно затаилось и поджидает. В кромешной темноте и тишине — по биению пульса, по шуму бегущей в венах крови, на самом деле это было не так уж сложно, просто слушать надо было не ушами, а будто бы осязанием.

Когда она открыла дверь, то поняла, что ошибалась… Ошибалась не в том, что почувствовала чье-то присутствие, а в том, что этот кто-то поджидает ее в темноте и тишине.

Квартира была ярко освещена, на кухне скворчали сковородки и бормотал подвешенный на стене телевизор.

Мужчина ярко выраженной кавказской национальности, выглянул из кухни в коридор и помахал ей, застывшей в изумлении на пороге, деревянной лопаточкой для тефлоновых сковородок.

— Проходи, раздевайся, мы тебя заждались. Завтрак будет через пятнадцать минут.

Он скрылся на кухне, но через мгновение появился снова.

— Мое имя Вартан. Вартан Андреасян.

— А я…

— Машенька. Я уже все о тебе знаю.

Мужчина вернулся к своим сковородкам, а Маша принялась раздеваться. Она не спеша сняла куртку, кроссовки, стараясь придти в себя от столь неожиданной встречи. Кавалий не сказал ей, что ее будут встречать, она должна была связаться с другими агентами на следующий день после прибытия… Может быть это вовсе и не агент? А кто тогда?

Маша надела поджидающие ее у порога тапочки и вошла на кухню, окунувшись в море соблазнительнейших в мире запахов.

Вартан обернулся к ней с ослепительной улыбкой.

— Как долетела?

— Нормально, — Маша улыбнулась в ответ, чувствуя себя при этом довольно странно, может быть сказывалось старинное предубеждение против кавказцев, внушенное еще мамой.

— Давно не была на Земле?

— Семь лет.

— Ого! — удивился Вартан, — Тебе будет трудно, Москва сильно изменилась за это время.

— Я заметила.

Сам Вартан тоже был еще довольно молод, на вскидку ему можно было дать лет тридцать-тридцать пять, во всем его облике, во взгляде, в движениях скрывалось море энергии, глядя на него хотелось забыв об усталости вскочить и приняться за работу — все равно какую.

Он поставил перед Машей тарелки и та набросилась на еду с неприличной поспешностью.

— Спасибо, — проговорила она извиняющимся тоном как только утолила первый голод, — Все так вкусно.

— Кушай, кушай, — улыбался Вартан.

Потом они сидели в креслах, потягивая удивительно вкусное красное вино.

— Нас на Земле довольно много, — рассказывал Вартан, — Хотя и не так много, как хотелось бы. У нас большая планета, густо населенная и нестабильная. Один агент погиб у нас несколько месяцев назад в Ярославле, попал в автомобильную аварию и — сразу насмерть, не успел вызвать помощь. Два года назад погиб агент в Чечне… в общем случается и такое. Раньше мы работали по двое на крупный город, теперь уже не можем позволить себе такой роскоши. Я еще побуду в Москве пару недель, а потом… — он печально развел руками, — Куда назначат… Жаль, я люблю этот город.

— Кто назначит?

— Координационный центр у нас в Ванкувере, я дам тебе перед уходом адрес и пароли. Пока я в Москве, буду слать отчеты за нас двоих, потом будешь сама.

— А почему именно в Ванкувере?

— Центр переезжает с места на место приблизительно раз в два года, это конечно создает нам всем ненужные проблемы, но таковы меры безопасности, мы должны стараться, чтобы земные спецслужбы не узнали о нашем существовании.

— И они не знают? — усомнилась Маша.

Вартан улыбнулся.

— Они всего лишь люди, Машенька, просто люди с планеты Земля. За нами стоит вся галактика, чье могущество и техническое совершенство в тысячи раз превосходит земное. Мы для них как боги. Могут люди доказать присутствие Бога на Земле?

— Ну это ты загнул.

— Может быть. Чуть-чуть. Но ведь ты поняла, что я имел ввиду?

Маша кивнула.

Некоторое время они молчали. Вартан думал о чем-то мало приятном, что было заметно по ставшему вдруг напряженным взгляду черных, как уголь глаз, а Маша смотрела в окно, на разгорающийся в городе день и было ей страшно — страшно этого огромного города — огромного как целый мир… Чужого! Непонятного. Живущего своей привычной обыденностью, суетящегося, носящегося по кругу своей маленькой бесконечности…

— Вартан…

Взгляд Вартана прояснился, вновь наполнился светом.

— Извини, я задумался.

— Скажи мне, Земле действительно что-то угрожает? Что-то серьезное?

— Не знаю, — ответил Вартан печально, — Космос огромен и непознан, а Земля находится почти на самой границе галактики. Кто знает, сможем ли мы уберечь ее, если случится что-то по настоящему плохое. Давай надеяться, что этого просто не произойдет…

Вскоре он ушел, а Маша легла поспать. Вартан подарил ей зарождающийся день как выходной, разрешил провести его в свое удовольствие, покататься по городу, постараться привыкнуть к нему, принять таким, каким он стал и полюбить его.

АРМАС

Он говорил очень складно, и Армас сомневался все больше, что человек, с которым его свела жизнь — ненормальный. Он говорил об Аретасе, о секретной правительственной лаборатории, о своих разработках. О невероятном проекте, к осуществлению которого он шел многие годы.

— …Необходимо только установить в нужном месте так называемый «приемник», небольшой прибор, его размер будет предположительно… где-то чуть меньше моей ладони. И к нему можно телепортировать все что угодно, хоть человека, хоть космический корабль.

— И как… Как это все вообще реализуется? — осторожно поинтересовался Армас.

— Если хочешь знать, я объясню. Так просто, как смогу. Но давай все-таки не сейчас…

— Хорошо. А ты уверен, что твои коллеги на Эрайдане еще не добрались до результата?

— Абсолютно. — Вэгул махнул рукой в небо, — Они никогда не найдут верного решения без меня. Уже здесь я понял, что исследования нашей лаборатории непременно завели бы нас в тупик. Путь, по которому мы шли, был неверным, хотя… общий принцип был, конечно, правильным.

— Но если ты это понял, то и они могут.

Вэгул хмыкнул.

— Они ничего без меня не могут.

— Почему?

— Потому что я — гений, а они… так себе.

Армас не смог сдержать улыбки.

— Да, ты, видимо, очень уверен в себе. И что же ты? Ты без них справишься?

— Уже.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Глаза этого нищего действительно пылали странным огнем, который немножко пугал Армаса. Но что если он говорит правду? Что если так?!

А разве выпустило был правительство Эрайдана такого великолепного ученого? Выбросило бы, как ненужную вещь? Да, он что-то говорил о своем братце, который достиг каких-то невиданных высот после переворота… Да, может быть, в общей неразберихе они и позволили ему исчезнуть, а теперь локти кусают, как и в случае с ним, Армасом.

— Но об этом, — прервал молчание Вэгул, — я здесь говорить не буду. Пойдем к тебе на корабль, я покажу файлы. Я докажу тебе.

Вэгул поднялся с места, но Армас не спешил следовать его примеру.

— А почему ты вдруг так откровенен со мной? Что если я просто отберу у тебя твои документы. А тебя вышвырну под зад коленом?

Вэгул нервно улыбнулся.

— Я три года прожил на Салане, я не боюсь ничего. Если раньше я знать ничего не знал о жизни, кроме того, что касалось моей работы, то теперь я знаю и понимаю очень многое. Если бы раньше знал — не попал бы в такую дурацкую историю. И я вижу людей насквозь. Хочешь расскажу тебе все, что о тебе думаю?

— Ну?

Вэгул снова сел на свое место.

— Ты эрселен и наверняка принадлежал к оппозиции нового правительства, потому и сбежал. Я прав?

— В общих чертах.

— Это все просто, очень просто… Ты стал пиратом — это видно по твоей одежде, да и кто еще появляется на этой пакостной планете? Ты, наверняка, преуспеваешь — это видно по тому, как уверенно ты держишься. А раз ты преуспеваешь, значит у тебя найдутся деньги на реализацию моего проекта. Ты ведь не упустишь шанс иметь возможность благодаря моему прибору оказываться в любое время в любом месте? Да, это явление уже тысячи лет назад получило название телепортация, но раньше оно существовало только в людской фантазии, в сказках. Теперь только от тебе зависит, чтобы оно стало реальностью.

Вэгул некоторое время молча смотрел на своего собеседника.

— Рискни поверить мне, и ты станешь самым могущественным человеком в галактике.

Армас ничего не ответил ему.

— А на счет пинка… — Вэгул широко улыбнулся, — Только я один могу создать этот прибор. Потому что, повторяюсь, я гений. И другого такого нет.

А потом Армас задал ему тот самый вопрос, который тот с такой надеждой ожидал.

— Как скоро ты сможешь построить эту машину?

Вэгул довольно улыбнулся.

— Все будет зависеть от того, когда я получу все нужные мне ингредиенты.

— Если ты получишь их очень быстро?

— Разве можно сказать с уверенностью? Если все пойдет гладко, понадобится несколько месяцев, а если нет… может быть год, может быть даже больше… Нужно будет построить опытную модель, провести испытания. Это все не быстрые дела.

Армас поднялся из-за стола.

— Хорошо. Меня устраивает твое предложение.

ЭГАЭЛ

Ей было интересно смотреть на себя в новом обличии, шевелить руками, корчить рожи. Существо, в которое она превратилось, не особенно ей нравилось — в его форме было не удобно. Но сколько новых, удивительных ощущений!

Она протянула руку и коснулась зеркала пальцами. Толкнула его.

«Я трачу энергию. Не пора ли прекратить все это?»

Но мысль о том, чтобы бросить все и вернуться в свое болото повергла ее в тоску.

«Провести всю жизнь и умереть так ничего и не увидев… Стоит ли тогда жить?»

Она постаралась сделать так, чтобы видеть не всем телом, а только двумя продолговатыми приспособлениями на голове, ибо знала, что они — эти существа, форму которого она приняла сейчас, делают именно так, и совсем не для сбережения энергии, а просто потому, что не могут иначе.

Вообще ограниченность их была просто потрясающей.

И однако они сумели летать так далеко, как не отваживался ее народ! Впрочем, здесь дело не в отваге, а в высшей мудрости — какой смысл покидать свою планету, если и на ней вполне хорошо?

Энергии на то, чтобы включить компьютер не ушло слишком много, а на то, чтобы усвоить всю содержащуюся в нем информацию — еще меньше. Теперь она думала, что знает об инопланетных существах все, и удивлялась их слабости и их могуществу. Завидовала их жадности до всего непознанного, и даже их глупости и бестолковости тоже завидовала.

Несколько мгновений она производила расчеты, а потом напрягла голосовые связки и произнесла, обращаясь к своему отражению в зеркале:

— Я человек… Эгаэл… Мое имя Эгаэл. Здравствуйте!

Она немного испугалась шума, который произвела, но ей понравился этот шум, производить слова было так интересно и приятно.

— Говорить… — сказала она, — Говорить о том, о сем…

Ей хотелось бы явиться в таком обличии перед своими и сказать им что-нибудь… Так хотелось! Но увы! Ее не поймут, не захотят слушать, и даже не осудят, потому что всем — все равно! Все равно, что происходит, лишь бы не тратить энергию.

Не тратить энергию! А к чему ее копить, если некуда тратить?! Да, действительно, тот, кто скопит больше энергии, дольше проживет, но к чему жить многие столетия, совершенно бесцельно?! Висеть над болотом, изрекать умные мысли, слушать чужие умные мысли, становиться мудрой, зная, что эта мудрость никогда не пригодится?!

Она не замечала, что начинает мыслить совершенно не так, как раньше — она уже мыслила, как существо, форму которого приобрела, знания, почерпнутые ею из компьютера, уже начали менять ее миропонимание.

И ей очень нравилось, как звучит ее новое имя.

Эгаэл…

13468 год по межгалактическому летоисчислению

/7 лет назад/

АЙХЕН

Он начал по настоящему осознавать случившееся, только когда опасность уже миновала, когда он понял, что ему все-таки удалось сбежать… Хотя это и казалось невозможным!

Радары были пусты. Космос вокруг был чист и спокоен на много световых лет, Айхен еще несколько мгновений смотрел на мерцающий светло-зеленым экран, потом глубоко вздохнул и выключил радар.

Все кончилось. Теперь уже все кончилось…

Теперь можно просто лететь куда-то… Неведомо куда, лишь бы как можно дальше от дома.

Айхен закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, собраться с мыслями, но в памяти все еще пыхали выстрелы, с грохотом рушились стены, кричали раненые, кровь гвардейцев заливала гранитные плиты дворцовой площади и маячило бледное лицо Даменда, твердившего:

— Принц, прошу вас, покиньте балкон!

А он смотрел в небо на серебряные диски, так ослепительно сияющие в лучах солнца. Эти диски обстреливали его дворец, безжалостно сминая сопротивление. Сопротивление?! Вряд ли происходящее можно было назвать таким словом. Разве может человек сопротивляться машине? Разве может маленькое королевство противостоять огромной и мощной империи? Бойня. Вот как можно это назвать.

У Вельзарела не было шансов с самого начала, и об этом знали все его граждане, знали, когда встречали угрюмым молчанием попытки Эрайдана убедить их сдаться без боя. И не то, чтобы они так уж обожали своего монарха, но это был ИХ монарх, и это была ИХ планета, и они не желали, чтобы она становилась сорок девятой провинцией Эрайдана. И они сделали все, чтобы этого не произошло — они отдали свои жизни, и Айхен, стоя на балконе своего рушащегося дворца чувствовал безмерную вину перед ними и понимал, что ему легче и проще умереть здесь и сейчас, и он оттолкнул прочь камердинера, который увивался рядом и что-то бормотал.

Айхен сдержал клокотавшую в душе его ярость, только скрипнул зубами и произнес:

— Я вернусь.

Его увел тогда с балкона не страх, не жажда жизни и даже не надежда — единственно ненависть и слепая ярость, и жажда мести. Перед его глазами тогда как живой появился президент Генлои — откормленный, самодовольный и наглый — и Айхен раздумал умирать, с быстротой молнии он кинулся с балкона прочь, спустился в бункер, где его ждал катер-невидимка… И он сумел удрать, чем, уверен, уже немало насолил Генлои.

Перед тем, как скрыться в бункере, он явился в подземный командный пункт, где его генералы беспомощно ожидали конца. Там, за бронированными стенами было тихо. Как в могиле. Айхену показалось, что тишина обрушилась на него, погребла под своей тяжестью, и что именно от этой тишины, а вовсе не от грохота боя, и лопнет сейчас его голова.

— Принц! — воскликнул кто-то.

— Где вы были, ваше высочество, вас могли убить!

Кто-то кинулся к нему, испуганный видом крови, которой пропиталась его белая шелковая рубашка, но Айхен оттолкнул этого кого-то.

— Слушайте меня! — воскликнул он, — Мы капитулируем. Немедленно! Вы поняли?!

Он обратил свой взор на главнокомандующего, тот смотрел на него несколько мгновений, словно не понимая, потом нервно кивнул — никто и никогда еще не говорил принцу нет.

И тогда Айхен покинул планету.

И он надеялся, что успел сохранить жизнь хоть части солдат, ибо что бы там не говорили, Айхен был сыном своего отца и он любил народ Вельзарела.

Принц покинул планету за несколько месяцев до своего двадцатого дня рождения, когда его ожидала официальная коронация. Теперь все это отодвинулось на какой-то беспредельный срок. И может быть даже навсегда. Но об этом нельзя было думать, иначе к чему было бежать, оставлять за спиной Даменда — одного в кровавом месиве, бросать все, покидать тонущий корабль?

Айхен попытался представить, как в подобной ситуации поступил бы отец… Отец наверное остался бы, чтобы принять смерть. Он счел бы смерть наиболее достойным выходом в сложившейся ситуации. Может быть, он был бы прав. Даже наверняка. Простой, легкий и благородный способ избавиться от проблемы, стать героем и мучеником… Айхен никогда не претендовал на благородство и на мученичество — тем паче.

Сейчас у него был корабль и было время — хотя и не особенно много — поразмыслить над своими дальнейшими действиями. Айхен понимал, что путь его к престолу будет долгим, он был готов к этому и заранее запасся терпением. Он не был одинок во всей Вселенной — ему было к кому обратиться, где найти пристанище, и он был достаточно предприимчивым человеком, чтобы найти способ осуществить свой план.

Он направил корабль в сторону Исчена, намереваясь остановиться на первое время у своего хорошего друга Эйка Эрдра, который, разумеется, ему не откажет, и с его великолепно оборудованной базы начать поиски нужных ему для осуществления задуманного людей.

Следует отдать командору должное, он с радостью принял беглого монарха.

— Слава Великому, ты жив, — проговорил он, заключая принца в объятия и тут же распорядился припрятать его катер и уничтожить все данные о прибытии корабля на базу.

Да, СОГ формально был независимой организацией и формально плевать хотел на политику каких-то там государств, но фактически ссориться с Эрайданом он не мог… Эйк так и сказал об этом принцу.

— Ты можешь жить здесь сколько захочешь, все, что есть у меня — в полном твоем распоряжении… Но ничем другим помочь тебе не смогу…

Айхен снисходительно похлопал его по плечу.

— Ничего другого мне от тебя и не надо.

Он наблюдал, изучал, анализировал и ему не пришлось ждать слишком долго.

Айхен исчез неожиданно, оставил короткое сообщение, и о том, стоит ли ждать его возвращения не сказал ни слова. Забрал свой катер, что было верхом неосторожности — прошло еще слишком мало времени, чтобы на эмблемы Вельзарела уже не обращали внимания. Эйку было бы спокойнее, если бы принц взял катер СОГа, но он не стал устанавливать связь с Айхеном, несмотря на то, что помнил код его катера — Айхен слишком высокого мнения о своей особе, чтобы прислушиваться к чьим-то советам. Пусть даже к благим. Особенно к благим.

Айхен же не стал просить катер СОГа по вполне логичным соображениям — он направлялся на Салану, где собирался разыскать одного мятежного эрайданца.

Армаса Хайллера.

Если где-то и можно было найти его, так только там, и являться туда на катере Службы Охраны Галактики разумеется было бы по меньшей мере странно.

Принцу не понадобилось много времени, чтобы найти корабли, с изображением огромного черного паука, ими была заставлена половина из всех ангаров космопорта Саланы. Огромные, красивые, ослепительно сияющие в солнечных лучах суперсовременные корабли, внушали уважение к их владельцу.

— Как я могу найти капитана? — спросил Айхен у толстого, плохо выбритого человека в форме пилота, лениво руководившего погрузкой одного из кораблей.

— Его нет, — ответил толстяк, оглядев пришельца с ног до головы с видом такого превосходства, будто сам был капитаном.

— Когда он появится?

Толстяк пожал плечами.

— В любой момент. И вам придется постараться, чтобы застать его, потому что как только он появится, мы улетаем.

— Как я смогу узнать, где… — проговорила Маша, всматриваясь в темное, закрытое тяжелыми тучами небо.

Они ехали в раздолбанном бежевом «Жигуленке», медленно и тягостно продвигавшемся по забитому машинами городскому шоссе. Небо моросило мерзким дождиком, из-под колес летела грязь и «дворники» уныло развозили ее по лобовому стеклу

Вартан напряженно смотрел в зеркальце заднего вида, потом резко вывернул руль и под злобное гудение ползущих сзади машин перестроился в левый ряд шоссе, объезжая печально мигающий подфарниками, разинувший капот «Москвич».

— Ты что-то спросила? — произнес он, переводя дух, — Извини, я отвлекся…

— Не проще ли летать над городом на «невидимке»?

Вартан хмыкнул, видимо, сочтя подобное предположение шуткой, а ведь Маша совсем не шутила…

— Посмотри на эту штуковину, — он указал на автомобильный радиоприемник, установленный в специальной панели под приборным щитком, — Она регистрирует появление в небе летающих объектов… Исключая самолеты и им подобное, как ты понимаешь. Она даже ловит некоторые «невидимки»… Должна ловить. К счастью, ничто более серьезное, чем оэерлоги на моем веку в Москве не появлялось. После того, как эта фигня засекает вторжение, вот здесь зажигается индикатор, и у тебя есть 30–40 минут, чтобы попасть на место… Оэрлоги животные медлительные, прежде чем выбрать жертву, они долго выжидают и нападают только тогда, когда она совершенно беззащитна и одинока. Покатаемся с тобой несколько дней, сама все поймешь, во всем разберешься.

Теперь Маша смотрела не на небо, а на этот псевдо-радиоприемник, но индикатор так и не засветился. В один прекрасный момент она даже задремала… И ей снилось, как она едет, но не с Вартаном, а с командором Эйком… и не по Земле… и не на машине… Она видела через толстое тонированное стекло вездехода черные скалы Исчена, высматривая спрятанную где-то между ними базу. Вездеход медленно перебирался через хребты, иногда Маше казалось, что он вот-вот перевернется и скатится в пропасть, и каждый раз сердце ее замирало, и она хотела спросить у командора куда они едут. Но у Эйка было такое напряженное лицо.

Внезапно что-то ткнулось в ветровое стекло, и Маша увидела за ним бледного безобразно раздувшегося человека, витающего возле вездехода без скафандра.

Скрюченными пальцами человек постучал в стекло:

«Тук-тук-тук».

Потом он разинул рот, чтобы что-то сказать, и Маша поняла, что он давно уже мертв.

Она вздрогнула и проснулась.

Машина стояла у обочины. Дворники застыли, и капли дождя беспрепятственно стекали по стеклу мутными кривыми дорожками.

Маша почувствовала себя смертельно усталой, ей захотелось поскорее улечься в постель, вытянуться на прохладных простынях и спать… спать… Она так устала сидеть в этом неудобном кресле, вдыхать бензин, слышать надсадное урчание мотора.

«Господи, что я здесь делаю?!» — мысленно возопила она.

И тут вернулся Вартан. Устало плюхнулся на сидение, распечатывая новую пачку сигарет.

— Ты куришь?

Маша отрицательно покачала головой.

— Не возражаешь, если я?..

Она снова покачала головой.

— Пора домой, — сказал Вартан, с участие оглядев измученную девушку. — С непривычки очень трудно всю ночь провести в дороге. В конце концов, локатор есть и дома — успеем доехать, если что.

Маша искренне понадеялась, что локатор не сработает. Хотя бы этой ночью… Вернее, этим утром…

Вартан довез Машу до подъезда ее дома, любезно пожелал хорошенько отдохнуть и укатил. Маша облегченно вздохнула, она, признаться, опасалась, что он захочет остаться… Видимо, сказывалось все то же предубеждение против «лиц кавказской национальности». Было это предубеждение довольно смешным в свете того, с представителями скольких национальностей пришлось общаться ей за последние семь лет, по сравнению с ними армянин Вартан был почти что ее родственником.

Маша вспомнила о Лиэ, самом милом на свете существе, ее лучшем друге, верном и преданном, который всегда готов был утешить и поддержать. Всегда! Даже если был устал, был не в духе, был занят… Господи, как же ей его не хватает!

В грохоте и реве готовых к старту кораблей к Маше вернулось то страшное утро, когда она провожала своего друга в патруль в последний раз. Она немного проспала и не успела обнять Лиэ перед полетом, как было всегда. Она прибежала на космодром, когда корабли уже стартовали, и ей досталась только обжигающая воздушная волна, едва не сбившая ее с ног. Маша тогда подумала, что это очень плохо, что она нарушила традицию, очень плохо… Ее дурные предчувствия очень редко сбывались. А вот сбылись на сей раз…

Девушка вышла из лифта, столкнувшись нос к носу с соседкой, вероятно, отправляющейся на работу, и скрылась за дверями своей квартиры.

На автоответчике она прочла сообщение с приказом позвонить Петру. Петр был координатором по России и СНГ — так называлось теперь то, что было когда-то машиным домом. Локаторная система сообщила девушке, что временно переключена на другого агента. Маша мысленно возблагодарила Вартана и упала на кровать.

Следующие несколько дней она каталась по Москве на своей бордовой «восьмерке», привыкая к ней, к городу, к дорогам, пробкам, светофорам и гаишникам… Последние, впрочем, не досаждали. Вартан сказал, что на машинах агентов особые номера, и к ним не цепляются, более того, им даже позволено чуть больше, чем простым смертным… Девушка не совсем поняла, что значит это «чуть больше» и старалась на всякий случай строго соблюдать правила.

На второй день она уже вполне уверенно чувствовала себя за рулем и смогла приступить к самому важному — к изучению различных маршрутов кратчайшего попадания в заданную точку, надо сказать, ей сильно помогли в этом деле уроки по навигации, полученные в школе СОГа от Летрима.

В расчетной точке Машу дожидался Вартан с секундомером и сообщал результаты. К концу недели он заявил, что у нее есть шанс…

— Ты молодец, — сказал он, усаживаясь рядом с ней на пассажирское сидение, — Если бы к нам всегда посылали агентов с такой выучкой, мы бы горя не знали.

— А как это бывает обычно? — удивилась Маша, — Кстати, Вартан, тебя-то как угораздило?..

— Очень просто. Я вернулся из армии… Из Афганистана без обеих ног. Очень долго просто был в шоке… пока валялся в госпитале… никак не мог поверить, что все это действительно случилось со мной. Поверил… Когда оказался дома. Думал, как жить дальше… если вообще жить. А потом пришел человек и предложил мне новые ноги… И нельзя сказать, чтобы я долго ему не верил, может быть потому, что просто ОЧЕНЬ хотел верить и… был тогда убежден в исключительных возможностях спецслужб… земных спецслужб — я, Машенька, долго был уверен, что работаю на земные спецслужбы, несколько лет прошло прежде чем мне сообщили правду. Стали доверять.

— Ты никогда не был… Не улетал с Земли? — воскликнула Маша.

— Никогда. И вряд ли улечу, хотя… Хотелось бы, конечно, посмотреть на иные миры.

Вартан с улыбкой посмотрел на Машу.

— В глубине души я, наверное, все еще сомневаюсь в их существовании.

— Я бы тоже сомневалась… — произнесла Маша, — А на твоем месте…

Ей вдруг стало холодно и неуютно, когда она представила себе Вартана, пятнадцать лет назад… молодого… безногого… Отчаявшегося. Ему было тогда примерно столько же лет, сколько Маше сейчас.

— Не дай Бог никому оказаться на моем месте, — сказал Вартан, — Мне повезло, просто очень повезло, что мое досье показалось координаторам подходящим, а сколько ребят, которые попали в ту заварушку, так и осталось…

Вартан помрачнел и долго молча смотрел на дорогу.

— Мне дали новое имя, новую биографию и запретили даже близко приближаться к родным местам. У меня в Ереване остались родители и сестры, которые считают меня мертвым и приносят цветы на могилу…

— А у меня нет могилы, — отозвалась Маша, — Моим родителям и сестрам приносить цветы некуда…

— Сколько у тебя сестер?

— Две.

— У меня тоже две…

— А другие как стали агентами?

Вартан пожал плечами.

— По разному. Вот Петр, к примеру, наш координатор, живет обычной жизнью под своим собственным именем, у него жена и дети. Как он выкручивается — не знаю. Не интересовался. Мы плохо знакомы.

Внезапно локатор под приборной панелью пронзительно запищал, это было так неожиданно, что Маша едва не протаранила едущий впереди автомобиль, а Вартан включил аварийные лампочки и велел Маше остановиться прямо посреди дороги.

Они быстро поменялись местами, Вартан закинул на крышу машины синюю мигалку и сорвался с места.

Тут-то Маша и поняла что значит «позволено чуть больше».

С пронзительным воем сирены машина сорвалась с места и рванула вперед.

— Пристегнись! — резко приказал Вартан и как только щелкнул ремень безопасности, одним резким движением руля, развернул машину на сто восемьдесят градусов. Покрышки мучительно завизжали, Маша стукнулась головой о боковое стекло, впрочем, не очень сильно.

С перекошенным от ужаса лицом она смотрела как мимо них с воем проносятся машины, потом Вартан покинул полосу встречного движения, на слишком большой, по мнению Маши, скорости перемахнув через бортики разделительной полосы.

С пронзительным воем машина понеслась по Ленинскому проспекту в сторону МКАД, на сумасшедшей скорости лавируя между автомобилями, выскакивая то на встречную, то на обочину.

Маша сидела изо всех сил вцепившись в ручку на дверце машины, глядя то на дорогу, то на электронную карту в довольно мелком масштабе отображенную на псевдо-радиоприемнике и единственное слово вертелось у нее в голове «скорее, скорее, скорее».

Вартан свернул с МКАД и сбавил скорость.

— Успеваем, — пробормотал он. Он был бледен, щеки ввалились, и только глаза блестели каким-то лихорадочным огнем.

— Где-то здесь… Смотри в небо… Не пялься так… — Вартан нашел в себе силы улыбнуться, — Не напрягай глаза, смотри на небо боковым зрением, так скорее увидишь. Розовый контур… Будто крохотные искорки.

Маша смотрела и ничего не видела. Она так волновалась, сердце так прыгало в груди, что и взгляд тоже прыгал, как-то пульсировал.

— Вот он… — пробормотал Вартан со странным удовольствием в голосе.

— Где?.. — выдохнула Маша.

— Смотри боковым зрением… Посмотри на крыши домов, на деревья…

Сказав это, Вартан остановил машину у обочины, вышел и мягкой кошачьей походкой двинулся прочь от машины в сторону тротуара — он медленно шел не отрывая взгляда от какой-то точки в небе, прикидывая расстояние до врага… скорость врага… скорость ветра. Ошибаться было нельзя. Даже на самую малость.

Они находились на довольно узкой улочке, с которой начинались въезды во дворы. Вокруг возвышались дома, прогуливались люди, проезжали мимо машины. Никто не обращал внимания на припарковавшуюся у обочины машину, на девушку, вцепившуюся побелевшими от напряжения пальцами в распахнутую дверцу, на мужчину, медленно идущего по тротуару и зачем-то смотревшего в небо. В этом не было ничего особенного, ничего из ряда вон выходящего…

Маша скользнула взглядом по крышам домов, по крышам домов стоящих через дорогу и вдруг содрогнулась, словно от электрического разряда. Она увидела… Да, она действительно увидела… ей не показалось… огромную серебристо-розовую тряпку, почти прозрачную, медленно плывущую по небу. Действительно огромную, то расправляющуюся во всю свою длину, то складывающуюся каким-то странным образом…

Оэрлог…

Маша не могла оторвать от животного завороженного взгляда, она не видела, как Вартан прислонился к дереву и сунул руку во внутренний карман куртки, словно для того, чтобы достать пачку сигарет… как внезапно рука его выпрямилась и из ладони вылетел быстрый голубой луч — такой быстрый, что могло показаться, будто мужчина вытянул руку, только для того, чтобы подтянуть рукав куртки.

Серебристая тряпка на мгновение вспыхнула и исчезла.

Будто ее и не было.

Маша тяжело перевела дух и наконец оторвала пальцы от дверцы автомобиля.

— Садись, — сказал ей Вартан, подходя, — Чем быстрее мы уедем отсюда, тем лучше…

Некоторое время они ехали молча, Вартан курил, Маша просто переживала случившееся.

— Ну что? — спросил вдруг Вартан.

— Что?.. — Маша медленно возвращалась в реальность, — Здорово, Вартан! Одним ударом, и никто даже не заметил!

— А иначе никак.

Голос Вартана звучал не без самодовольства.

— Оэрлога необходимо убить одним ударом, если ты его только ранишь, он выстрелит в ответ, какая уж тут конспирация?

— Батюшки, он еще и стреляет… А сложно в него попасть?

— Не очень. Он большой. Правда, высоко. Но вы, инопланетяне, небось получше нас стреляете.

— А что это за существо, Вартан?

— Тебе не рассказали?

— А что тебя так удивляет? Мы, как ты выразился, инопланетяне — не боги, и далеко не всегда безупречны, далеко не всегда все предусматриваем и подготавливаем. Там, — она ткнула пальцем в небо, — то же самое, что и здесь… в общих чертах. Все очень похоже, поверь мне.

Вартан помолчал.

— А ты видела таких, какие совсем на нас не похожи?

— Один из них был моим лучшим другом. Знаешь, как мы познакомились? Я тогда только прибыла на базу СОГа, и у меня была собака, так он едва не набросился на меня с кулаками, за то, что я веду его на поводке.

Вартан улыбнулся.

— Его звали Лиэ, — добавила Маша, — И он был очень похож на Чапу, разве что был больше и ходил на задних лапах.

— Завтра мне придется уехать, — сказал вдруг Вартан, и у Маши екнуло сердце, — Мне разрешили остаться с тобой только до первого убитого оэрлога… Чтобы показать тебе, как это делается.

— Ох, Вартан, — выдохнула Маша, — Я так боюсь!

— Чего ты боишься?

— Напортачить…

— Делай все то же, что и я. На самом деле это довольно просто. Главное — меткость и конспирация. Конспирация даже важнее. А по всем спорным вопросам обращайся к Петру.

Они распрощались в машиной квартире, распив бутылку красного вина, и поклявшись в вечной дружбе. Вартан прозрачно намекнул на возможность чего-то большего в эту последнюю его ночь в Москве, но когда Маша не выказала энтузиазма, настаивать не стал.

Он ушел почти уже утром, и Маша осталась одна…

Осталась одна… почувствовав в тот же момент всей душой и каждой клеточкой кожи — одиночество…

Она не стала ложиться спать — все равно не смогла бы уснуть, проверила хорошо ли работает ее комнатный локатор и села смотреть телевизор… может быть хоть так удастся отвлечься от мрачных мыслей.

Вечером она набрала телефонный номер… тот, который помнила все семь лет, который не смогла бы забыть ни при каких обстоятельствах. Трубку взял папа… и Маша едва не закричала от звука его голоса. Может быть, от того, чтобы выдать себя, ее спасло только то, что она лишилась дара речи. У нее потемнело в глазах и она сползла по стенке на пол… и сквозь звон в ушах слышала далеко-далеко голос отца, говорящего «вас не слышно»… а потом слушала короткие гудки.

Не стоило возвращаться на Землю… Ради этого? Не стоило…

Маша доплелась до кухни, выпила две таблетки простецкого земного анальгина, анальгин не помог, и тогда недолго думая девушка впрыснула себе «HI-FI». Так называлась замечательная микстурка, дарующая силы и бодрость. Это название дали ей земные агенты, что оно могло означать Маша не знала, да и не особенно вникала, но Вартан рекомендовал ее как чудодейственное средство против усталости и депрессии.

Инопланетные микстурки инструкция предписывала принимать только в самых крайних случаях, ведь агент мог попасть в больницу и ему могли сделать биохимию крови, но, у Маши не было никакого желания скрупулезно следовать инструкциям… Да и потом, с какой бы стати ей попадать в больницу?!

Микстурка и в самом деле оказалась потрясающей, на Машу моментально нахлынули оптимизм и жажда бурной деятельности, она послонялась какое-то время по квартире, потом не выдержала, быстро оделась и вышла на улицу, окунувшись в промозглую сырость холодного осеннего вечера.

Погода была омерзительной. Маша успела даже немного замерзнуть пока добралась до машины, и когда она выехала со стоянки ее все еще била дрожь, может быть, впрочем, от нервного возбуждения.

Ее чувства обострились, многократно увеличилась быстрота реакции, жажда деятельности переполняла ее. Однако вторжения из космоса не намечалось. Приборы молчали, и Маша чувствовала, что сегодня они не оживут…

Она оставила машину в одном из ничем не примечательных двориков и пошла прогуляться пешком. Ей нужно было подумать, привести в порядок мысли, решить, как себя вести. Вартан уехал, сама она еще не убила ни одного оэрлога, страшно боялась услышать писк радара, и пребывала в постоянном напряжении… и еще мучила себя дурацкими звонками в прошлое.

«Скорее бы уж, что ли, что-нибудь произошло, — думала она, бродя по мокрым дворикам, обходя лужи и заглядывая в уютно светящиеся окна квартир, — Где эти чертовы оэрлоги? Убью одного, станет легче… Пусть страшно, все равно — не протяну я так долго, не протяну… Ох-хо-хо… Я умею стрелять, у меня все получится.»

Радар в ручных часах молчал. Оэрлоги не желали кушать москвичей.

Маша страшно испугалась когда вдруг услышала грохот. Ей даже показалось, что соседний дом рушится… Но дом устоял, только стекла зазвенели, не таким уж сильным был этот взрыв — шуму наделала звуковая волна. Грохот, еще не утихнув, смешался с криками — с детскими криками, возбужденными, испуганными, и мимо девушки вихрем пронеслась стайка мальчишек лет двенадцати-тринадцати, пронеслись все, кроме одного, который бежал медленно, как-то зигзагом, держась за голову.

Маша с удивлением проводила взглядом эту странную компанию, до сих пор не совсем понимая, что же произошло… она слишком много думала об оэрлогах и, видимо, просто не ожидала опасности с какой-то другой стороны.

В некоторых окнах дрогнули занавески, показались настороженные лица жильцов и тут же скрылись: не увидели ничего угрожающего их спокойствию и благополучию, а взрывы на улице видно слышать им не впервой.

«Дети что-то взорвали, — усмехнулась Маша, — Чего я так перепугалась?.. Всего лишь дети… детки… Всего лишь едва не взорвали дом… милые детишки…»

Она отправилась дальше, намереваясь выйти на улицу, почему-то во дворах ей вдруг стало неуютно — как-то слишком уж опасно оказалось прогуливаться по подворотням. Еще не давала покоя мысль о том, что один из глупых мальчишек поранился, и Маша старалась утешить себя тем, что поранился он не сильно, добежит до дома.

Девушка прошла через арку и огляделась в поисках выхода на улицу, когда вдруг услышала где-то совсем рядом тихий хриплый шепот, она не разобрала слов, только какое-то странное бормотание…

На несколько мгновений Маша застыла в ужасе. Она сразу поняла, что случилось и кто так хрипит… Кто-то, кому не так повезло, как остальным, даже меньше, чем тому, кто бежал последним, держась за голову.

Она обернулась, пытаясь разглядеть этого несчастного, бестолково засуетилась, потому что в чертовой темноте ничего не было видно. И она еще долго, вероятно, искала бы, если бы в углу между двумя стоящими рядом домами не заметила шевеление.

Она кинулась туда, и только приблизившись практически вплотную увидела ребенка, сидящего на корточках, сжавшегося в комочек, прижимающего руки к животу, увидела бледное личико и темные глаза, широко раскрытые, застывшие, глядящие на нее.

— Что с тобой? — спросила Маша, опускаясь перед ребенком на колени. Ее голос дрожал и зубы едва не выстукивали дробь.

Мальчик судорожно сглотнул и ничего не ответил, то ли не мог говорить, то ли боялся произнести те ужасные слова, которые описали бы, что с ним приключилось.

Маше показалось, что этот мальчишка еще меньше, чем те, что попались ей на встречу, совсем маленький, совсем худенький.

Что же делать?!

Нет, Маша, конечно, знала, что следует делать — мальчика нужно отвезти в больницу и как можно скорее, только вот как подступиться к нему, как поднять, как понести, чтобы не повредить ему что-нибудь… еще больше.

Маша вскочила, жалобно огляделась по сторонам и закричала изо всех сил:

— Помогите!.. Кто-нибудь, помогите!

Ее голос эхом прокатился по утопающему в тишине двору, жалобный, несчастный голос… и только шелест листьев был ей ответом — здесь, в этом каменном колодце, не светилось ни одного окна, наверное, мальчишки не зря выбрали для своей опасной игры именно это место. Может быть, этот дом вовсе не был жилым… Наверняка не был! Маша отказывалась верить в то, что если бы то-то слышал ее, не поспешил бы на помощь.

Она снова склонилась над мальчиком.

— Ты сможешь идти?

Мальчик молчал, и Маше вдруг показалось, что его широко раскрытые глаза уже ничего не видят… Она мучительно застонала, снова опустилась на колени и попыталась разжать плотно прижатые к ране руки ребенка. Она должна была увидеть что там… И сделать что-то… Поскорее сделать что-то… Нельзя бояться, нельзя сомневаться, иначе ребенок умрет. Он уже умирает!

— Скажи что-нибудь, — бормотала Маша, отрывая руки мальчика от пропитанной горячим и темным куртки, и тут же ей в лицо ударила удушливая тяжелая волна запаха крови, ее руки, куртка, джинсы, и вся она в тот же момент была уже в крови. Крови было так много… Так много!

Запястья мальчика представляли собой сплошное кровавое месиво — обрубки с торчащими обломками костей. Пальцев не было. Ни одного.

— Мамочки, мамочки, — бормотала Маша, в ее глазах потемнело от ужаса и она сама едва не упала рядом с ребенком, — Малыш, не умирай… пожалуйста… Ты не молчи… Не молчи… Я очень тебя прошу!

Все, что она делала дальше прошло в каком-то полуосознанном бреду, как во сне, как будто кто-то вселился в Машу и действовал за нее, тогда как она сама безучастно наблюдала все это со стороны.

Агентам было предписано всегда носить с собой «регенерат», полностью заряженный и готовый к работе, чтобы суметь самим оказать себе помощь в случае ранения. Стальной узенький браслетик плотно облегал запястье машиной левой руки, включался он очень легко.

Девушка сорвала с себя прибор и закрепила его на окровавленной руке мальчика, прямо в жутком месиве… Чуть ли не на голой кости… В сущности, было все равно куда его прикреплять, уникальная машина во мгновение ока считывала генетическую информацию из организма, к которому была подключена, и начинала исправлять повреждения, восстанавливая нарушенные молекулярные структуры. В отличие от «HI-FI», препарата созданного исключительно для землян, и идеально подогнанного под особенности их организма, «регенерат» был машинкой универсальной, он мог восстановить любой биологический организм, причем, очень быстро — если, конечно, в этом биологическом организме еще теплилась жизнь. Вдохнуть в тело уже отлетевшую душу «регенерат», разумеется, не мог. До такого наука еще не дошла, да и вряд ли дойдет.

Маша включила чудесный прибор, и в тот же миг тело мальчика содрогнулось в жуткой конвульсии, как будто через него пропустили сильный электрический разряд. Его глаза грозили выскочить из орбит, а рот раскрылся в немом крике… К счастью, в немом, на время своего действия «регенерат» парализовывал некоторые функции организма.

Маша еще никогда не видела как работает дьявольская машинка, кроме разве что того памятного случая с Ксатсом, она только слышала пугающие рассказы тех, кто через это прошел — все говорили о нестерпимой боли, непереносимой, нечеловеческой боли, от которой можно сойти с ума. И многие говорили, что предпочли бы в следующий раз умереть, чем еще раз подвергнуться такой процедуре излечения.

Подобные заверения Маше казались явно преувеличенными, но она готова была поверить что без нужды к «регенерату» прибегать не стоит… Теперь особенно готова была поверить. Она изо всех сил прижимала к себе бьющееся в агонии тельце и чувствовала, как под серой пропитанной кровью курткой все содрогается и перекручивается… мышцы, внутренние органы, кости, все движется и пульсирует…

Ей казалось, что это не кончится никогда, она сама едва не двинулась рассудком, она хотела прервать «регенерат», сорвать браслет с тоненькой ручки, втоптать в грязь этот злой и жестокий механизм, такой безжалостный, она ненавидела его, ей казалось, что она выпустила на свободу самого жестокого из всех дьяволов ада…

И вдруг все закончилось, причем закончилось довольно быстро — всего лишь за пару минут. Ребенок повис на машиных руках, целый и невредимый, разве что еще не пришедший в сознание.

Боль уже отступила, от нее не осталось и следа, такой резкий переход от страдания к покою иногда вызывал у пациента шок и потерю сознания на какое-то время. Это состояние уже не вызывало опасений.

Мальчик был весь в крови, но его руки теперь были совершенно целы, все пальчики были на месте… Даже ноготки… Чудо… Это просто чудо!

Маша заплакала от переполняющих ее чувств и от облегчения и еще несколько минут сидела трясясь, хлюпая носом и судорожно прижимая к себе ребенка, а потом подскочила, пронзенная мыслью, что надо убираться с этого места и как можно скорее.

Что будет, если в этот чертов тихий дворик забредет какой-нибудь прохожий и увидит их тут?.. Или если кто-то из жильцов близлежащих домов вызвал милицию?

Перед внутренним машиным взором тут же предстало лицо координатора Петра — суровое, холодное лицо человека, лишенного каких бы то ни было эмоций — по крайней мере, такое впечатление осталось от единственной личной встречи с координатором, состоявшийся в день отъезда Вартана.

Если Петр прознает о том, что она сделала!.. Даже думать об этом страшно!

Как бы так добраться до машины, чтобы никого не встретить?

Маша поняла мальчика на руки, и чуть было не выронила его — ее часы вдруг пронзительно и громко запищали, будто внезапно включился будильник… В первый раз часы заиграли эту простенькую мелодию из пяти нот, которую Маша знала наизусть, которую ждала, которую боялась услышать… Инопланетное вторжение… Нет, только не сейчас! Только не сейчас!!!

Она побежала. Побежала вместе с мальчиком на руках, стараясь изо всех сил бежать быстро. Сил, прямо скажем, было маловато, девушка задыхалась, едва не падала, и все медленнее и медленнее бежала… Господи, как же далеко она оказывается ушла! Где же машина? Уж не украли ли ее?! Ну и чудесный же выдался вечерок!

Конечно, Маше не удалось избежать встреч с прохожими, к счастью, те хотя бы не пытались ей мешать. Оглядывались, удивленно провожали взглядами, но и только.

Девушка добежала до машины, уронила мальчика на заднее сидение, сама упала на водительское и завела мотор. Она никак не могла отдышаться, болело горло, болела голова, перед глазами плыли круги, и Маша с убийственной ясностью поняла, что не сможет сейчас вести машину, ей слишком плохо! Желудок свело жесточайшим спазмом, и она едва успела открыть дверцу и свеситься с сидения, когда на нее обрушился приступ рвоты.

Часы все наигрывали мерзкую мелодию из пяти нот, призывно пищал псевдорадиоприемник под приборной панелью автомобиля, высвечивая на крохотной карте точку, в которой было замечено вторжение.

Дорога каждая секунда, Маша почти физически чувствовала, как течет время. Некогда раздумывать! Кому какое дело, что она плохо себя чувствует в тот самый момент когда пришла пора выполнять свои обязанности?!

Маша впрыснула себе еще одну порцию «HI-FI», уже вторую за сегодняшний день, поставила на крышу мигающий синий фонарь, и ее машина, взвизгнув шинами по мокрому асфальту сорвалась с места.

Чудодейственное лекарство подействовало быстро, уже через несколько секунд девушка вполне адекватно оценивала действительность, легко управляла машиной, и прекрасно соображала. Досадно мешали только испачканные кровью руки, которые липли к обтянутой кожей баранке руля.

Маша прибыла на место почти уложившись в контрольное время.

Было уже поздно и на улицах было мало народу, плотные облака закрывали луну, а света редких фонарей было явно не достаточно для того, чтобы рассеивать тьму, поэтому Маша почти не опасалась, что кто-то заметит кровь на ее одежде, безжизненное тельце на заднем сидении машины и сочтет ее за маньяка-убийцу… Опасалась она того, что сама не разглядит в темноте оэрлога… А можно ли вообще разглядеть его в темноте?!

Прибор показывал, что пришелец здесь… где-то практически над ее головой…

Маша скользнула взглядом по домам, по деревьям…

Она остановила машину у небольшого скверика. Полуоблетевшие деревья уже не могли скрыть небо, не могли помешать… Дома стояли по другую сторону широкого шоссе и тоже не мешали обзору… Маша старалась делать все так, как учил ее Вартан — не напрягать глаза, смотреть боковым зрением…

Она смотрела и молилась про себя, просила Господа помочь ей, и — не видела, ничего не видела! И уже едва не плакала от отчаяния, когда вдруг услышала тяжелое и зловонное дыхание у себя за спиной.

— Дева, дай десять рублей… Не хватат… На хлеб… Выпить хотца…

Маша резко обернулась и как раз в тот момент, когда оборачивалась краем глаза увидела то, что искала — крохотные искорки плыли над самой крышей одного из домов. Может быть оэрлог просто опустился ниже, может быть, девушка изменила угол зрения… Но она наконец-то увидела его… Увидела и уже не могла оторвать от него взгляда. Если уж теперь она потеряет пришельца — пиши пропало.

— Эй, слышь, что ль? — услышала она каким-то краем сознания, — Ты пьяная, что ль?

Маша вытянула руку, прицелилась. Оэрлог летел низко, попасть в него не представляло никакой сложности, и она попала, и убила чудовище с первого раза, быстро и аккуратно — тоненькая голубая молния вырвалась из ее ладони, разорвав на мгновение ночную тьму, Маша проследила за тем как погасли розовые искорки — все до одной, и только потом повернулась к тому, кто маячил у нее за спиной и мешался.

Она увидела обросшего сутулого старика, грязного и вонючего — такого вонючего, что к горлу снова подкатила тошнота. Старик тупо смотрел на нее, разинув рот, потом вдруг развернулся и тяжело топая побежал прочь.

«Все видел, — устало подумала Маша, усаживаясь в машину, — Ну и черт с ним!»

Главное, она справилась. И справилась довольно легко.

Теперь она поняла, что не стоит волноваться и буравить глазами небо — когда оэрлог опустится достаточно низко, его видно весьма хорошо, нужно только подождать, не нервничая и не торопясь.

Она ехала к дому, радуясь, что никакому милицейскому патрулю не придет в голову остановить ее для проверки документов, и пыталась придумать, что делать с мальчиком.

Ничего не придумала, поэтому привезла его домой.

Третий час ночи, авось не попадется никто из соседей пока она окровавленная будет тащить окровавленного ребенка… Иначе соседа придется пристрелить…

Маша усмехнулась своим мыслям, взяла мальчика на руки и понесла в подъезд.

И поделом будет мерзким соседям — нечего шляться посреди ночи!

Как ни странно, в подъезде никого не было, и лифт работал, и на площадке перед ее квартирой никто не курил… Действительно странно для такого невероятно невезучего дня.

«Ну я и попала, — думала Маша, раздевая все еще не пришедшего в себя ребенка, чтобы уложить в кровать, — Да мне просто надо читать лекции по конспирации, обучать агентов!»

Она вспомнила про вонючего старика, его разинутый рот, его полоумный взгляд и горестно застонала.

Только со мной могло такое случиться!

Сняв с ребенка изорванную, набухшую от крови куртку и столь же изорванные и окровавленные джинсы, Маша вдруг обнаружила, что это не мальчик, а девочка, и не такая уж маленькая — лет должно быть тринадцати — просто очень худенькая и коротко стриженная. Радоваться этому или огорчаться Маша не знала, она отнесла девочку в ванную, осторожно вымыла ее и уложила в постель, которую приготовила на диванчике. Потом она собрала ее, а заодно и свои испорченные вещи в мешок и поставила у двери, чтобы завтра отвезти куда-нибудь подальше и выбросить. А потом сама встала под обжигающе горячий душ.

Она думала, что от всех сегодняшних переживаний не будет спать всю ночь, но уснула как убитая, как только коснулась головой подушки.

АРМАС

Небольшая летающая тарелка с оглушительным хлопком выскочила в пространство, мгновение повисела в воздухе, потом вдруг накренилась на бок и начала падать. Наблюдающие эту картину мальчишки ожидали жуткого взрыва, но тарелка вдруг прекратила падение и зависла в нескольких метрах над землей.

— А откуда она взялась? — воскликнул один из мальчиков, когда опасность миновала и можно было перевести дух.

Между тем тарелка мягко опустилась на песок и открыла люк.

Мальчишки не стали дожидаться, что будет дальше и бросились врассыпную.

Из люка опустился трап, на трап вышел Армас.

— Ну и где мы? — спросил он.

— Сейчас скажу! — Вэгул перелистал карту, его руки дрожали от возбуждения, глаза сияли.

— Вот! — воскликнул он, — Точка в точку! Аретас. Регион 404.

Он огляделся.

— Эта река без сомнения Актот.

Армас улыбнулся.

— Актот Великий… Если ты не ошибся с координатами, неподалеку отсюда должно быть поместье Веслея.

— Я не ошибся с координатами, — гордо сказал Вэгул. — Могу поспорить на что угодно.

— Нет времени, — отмахнулся Армас. Он отправил корабль на дно реки, воды Великого Актота сомкнулись над маленькой летающей тарелкой, скрыв ее без следа, и двое самых заурядных на вид эрайданца углубились в лес.

Деревья шумели и пели птицы, и небо… Армас подумал, что не видел такого неба ни на одной из планет, а побывал он на очень многих, самых разнообразных, среди которых было немало чудесно красивых… И ядом наполнилось сердце пирата, и преисполнилось решимостью.

Осторожность. Расчетливость. Холодный разум.

Все ради того, чтобы отомстить тем, кто нарушил его покой и счастье, выгнал его из дома, заставил скитаться по черному пустому пространству, считать его своим домом… Человек не может и не должен жить в космосе, это противоестественно!

Армас помнил этот лес, ему даже казалось, что он узнает какие-то места… поляны, просеки. Лес… Впрочем, это был скорее парк — его пронизывали десятки тропинок во всех направлениях.

А Вэгул чувствовал себя мягко говоря не очень уютно, он предпочел бы остаться на корабле и явиться в условленный час за капитаном, чтобы забрать его и тут же улететь снова.

— Далеко еще? — спросил он.

— Уже рядом.

Мимо них прошла семейная пара с ребенком, они даже не взглянули в их сторону, но Вэгула начала охватывать паника.

Быть схваченным? Снова запертым в четырех стенах?!

— Мне нужно было остаться, — пробормотал он, — Я не должен так рисковать!

— Заткнись. Еще не хватало, чтобы ты выдал нас, — прошипел Армас.

Глаза его радостно блеснули.

— Мы пришли.

Из-за деревьев показался роскошный огромный дом амискозу Буйсва.

Вэгул резко остановился.

— Я не пойду туда!

— Пойдешь! Хочешь с видом загнанной собаки бродить тут вокруг дома?! Слушайся меня, черт побери, или я заставлю тебя слушаться!

Вэгул счел за благо повиноваться, но впредь решил для себя не пускаться в подобные авантюры. Да, ему было интересно самому взглянуть на результат колоссальной многолетней работы, ради которой он столько претерпел, и он готов был рискнуть ради этого… И он рискнул! Машина работала отменно, даже удивительно, что все прошло настолько гладко. Но все-таки кое-что еще следует подкорректировать. Путешествие, прямо скажем, не было особенно комфортным, и потом нужно провести дополнительные исследования о влиянии подобного путешествия на человеческий организм… Короче, работы немало, и сделать ее необходимо как можно скорее…

— Эй, Вэгул… Ты уснул?

— Что?..

— Постарайся сосредоточиться, сам же понимаешь, как сильно мы рискуем!

— Да-да… Я хотел бы скорее вернуться!

Армас увидел солдат возле дома — обычная охрана сенатора. Они, конечно, не ожидают его здесь появления, но стоит ли рисковать?

При виде солдат Вэгул позеленел и затрясся.

— Я туда не пойду! Они меня сразу заподозрят! В конце концов, на хрена мне это надо?! Я свое дело сделал!

— Ладно. Будешь ждать меня здесь и… Жди в течение часа, потом — как хочешь.

— Дождусь — проворчал Вэгул, — Куда мне деваться… Иди… Удачи тебе.

Он спрятался за деревьями и видел как Армас вальяжной походкой подошел к солдатам, как заговорил с ними, как те связались с сенатором, и очень быстро пропустили пирата в дом.

Вэгул только было перевел дух, как нервы снова натянулись как струны — солдаты как-то вдруг засуетились, потом один вскочил во флаер и быстро умчался куда-то, а другой достал рацию…

— Идиот… — пробормотал Вэгул, — Господи, и с кем я связался!

Он тихо-тихо стал отступать под сень деревьев, глубже в чащу, потом развернулся и что было духу помчался к кораблю.

Сенатор увидел его по интеркому. На мгновения глаза его остекленели, потом он произнес:

— Пропустите этого человека.

Армас прекрасно помнил расположение комнат в доме Буйсва и сразу прошел в его кабинет. Сенатор сгорбившись сидел за столом и даже не взглянул в сторону вошедшего.

— Веслей…

— Не знаю, как тебе удалось добраться, — проговорил сенатор, — но ты пришел к своей гибели. Тебя ждали, и из этого дома не выпустят.

Армас молчал.

— Не нужно было тебе… — Веслей поднялся с кресла, подошел и обнял его, — Ну да что теперь!

— Я хотел знать… — хрипло сказал Армас.

— Никого из твоих родных не осталось в живых, мальчик.

Сенатор крепко сжал его плечо, но Армас не чувствовал боли, его тело онемело, и в мозг, как в вязкое желе медленно втекали слова сенатора, просто слова…

— Но поверь мне, — говорил сенатор, — Это лучшее, что могло случиться…

Где-то внизу под окнами зазвучали отрывистые голоса, команды.

— Новое правительство предпочитает не просто уничтожать своих врагов — убивать людей, видишь ли, негуманно — им стирают память и создают новую, так что бывшие недовольные уже не помнят ничего и всецело преданы новой власти… Твои родные были предупреждены, они успели… Ты тоже можешь успеть… Я готов помочь…

В дверь постучали, вежливо, но требовательно.

— Не осталось никого, Веслей, ты уверен? — выдавил из себя Армас, в его памяти мелькали лица… дед… отец… мама… брат… сестры… дядюшки и тетушки — все его огромное семейство. Возможно ли поверить, что из них не осталось никого?!

— Вот, возьми! — прошептал сенатор и что-то сунул в руку Армаса, — Надеюсь, когда-нибудь кто-то сделает то же самое для меня…

— Армас Вердей Конет эрселен Хайллер, — произнес вошедший солдат, — Следуйте за мной, вы арестованы по обвинению в измене родине.

Эти последние слова солдат произнес так торжественно.

Коридор был забит солдатами, и двор, и, судя по всему, лес. Армас внутренне усмехнулся — похоже Генлои ОЧЕНЬ хочет его поймать, неужели так уж боится?

Армас очень надеялся, что Вэгулу удалось сбежать, по крайней мере, он не увидел его арестованным. Впрочем, президенту наверняка не было дела до сумасшедшего ученого, который ПОКА ЕЩЕ не доставлял ему неприятностей, скорее всего Генлои и не подозревал о его существовании.

Армас вспомнил о яде, что так любезно подложил ему Веслей. Ни при каких обстоятельствах он не собирался воспользоваться им, он будет бороться до самого конца, до тех пор, пока жив и ни на мгновение он не усомнится в своих силах.

В своем превосходстве над врагом.

Он позволил окружить себя силовым полем, которое сковало его движения, придав им медленную тягучесть. Сейчас он не сможет бежать — слишком напряжены пальцы солдат, лежащие на курках, еще застрелят с перепугу. Нет, он дождется подходящего момента, такой момент бывает всегда (так говорят те, кто выбирались живыми из всевозможных передряг, мертвые, понятно, не говорят ничего, но не значит ли это, что они просто не воспользовались своим шансом?).

Армаса отвезли прямым ходом в главную государственную тюрьму Аретаса, которая носила с народе странное название «Тенек».

Еще будучи ребенком Армас слышал: «Он несколько лет сидел в «теньке» и думал о том, как может человек несколько лет сидеть в каком-то месте, не сходя с него, неужели настолько ненавидит солнце?

Он улыбался, вспоминая эти детские мысли. Улыбался до тех пор, пока темно-серое силовое поле не отрезало его от окружающего мира, и он не понял, что значило это нежное название… Тюремный двор и огромное многоэтажное здание (большее количество этажей которого, по слухам, находилось под землей) утопали в зловещих сумерках, создавая впечатление пасмурной погоды и нависшего тяжелого неба над головой.

Тюрьма не создавала впечатления пустующей, что опровергало уверенность многих в том, что новое правительство предпочитает не держать людей взаперти, а изменять им сознание и записывать на кору головного мозга новую память. В душе Армаса вспыхнула новая надежда. Стоило ли доверять словам сенатора? Говорил ли он правду? Быть может кто-то из его родных все же жив… И может быть он находится здесь?..

Его долго везли вниз, настолько долго, что это даже начало его тревожить. Маленькая тесная кабинка лифта ползла и ползла… Медленно и тягостно. В крошечное дверное окошко была видна цементная стена, ровная и однообразная. И никаких дверей, которые указывали бы на наличие еще каких-то этажей… Его везли в самую глубь земли. Зачем? Хотелось бы знать…

АЙХЕН

Вэгул поспешил телепортироваться на базу так быстро, как это только было возможно, и только когда увидел знакомый пейзаж порта Саланы, перевел дух. Он нежно провел пальцами по приборной доске — его детище спасено.

Ах, как же глупо было кидаться в эту авантюру! Ничего не проверив, не обеспечив никакого прикрытия, на единственном опытном образце, еще не проверенном до конца и бесконечно ценном!

И капитан… Неужели капитан погиб?

К кораблю уже бежали и первым — этот саланец Ооаэо, вот его сапоги прогремели по трапу… Вэгул протянул руку к кнопке и открыл ему дверь.

— Ну как?! — провыл саланец и вдруг остановился посреди рубки управления как будто наткнулся на невидимую стену.

— А… где капитан?..

— Случилось то, что должно было случиться, — проворчал Вэгул, — в такой непродуманной… Бестолковой… Безумной акции…

— Он погиб?! — проревел саланец, хватаясь за голову.

— Я видел только, как его схватили солдаты.

— Солдаты?!

Саланец тяжело дышал и порывался схватиться за бластер, хотя и находился бесконечно далеко от предполагаемого врага.

— Ты… Ты бросил его! — прохрипел он, кидаясь к понурившемуся у пульта управления ученому и хватая его за грудки, — Ты ему не помог!

В рубку медленно заходили пираты, заходили и молча останавливались у дверей, они уже все поняли, издалека услышав вопли Ооаэо, и они были настроены весьма решительно, судя по тем взглядам, что устремлены были на Вэгула.

— Не помог?! — вспылил Вэгул, — Ты там был, тупая башка?! Ты видел, что там происходило?! Там было столько солдат, что хватило бы на завоевание всей твоей паршивой планеты! Если бы я влез в драку, погубил бы корабль! И тогда… — он вырвался из ослабевших пальцев Саланца, — мы уже не смогли бы попасть на Аретас. Как можем сейчас.

Вэгул с вызовом оглядел собравшихся.

— Если у кого-то есть более-менее разумный план по спасению капитана — пусть излагает!

И воцарилась тяжелая гнетущая тишина… Только тихо и горестно завывал Ооаэо. На что-то большее он, к сожалению, не был способен.

— Так… Я полагаю, ни у кого нет никакого плана, — прозвучал вдруг ироничный голос откуда-то у дверей.

Это был чужак, который, воспользовавшись ситуацией, проник на корабль и, по всей вероятности, все слышал.

Пираты были не в том настроении, чтобы вести беседы с кем-то там и собирались просто выкинуть его наружу.

— Ну-ну, потише, — рассмеялся чужак, жестом руки останавливая надвигающегося на него какого-то громилу, и что то было, видимо, в его жесте, что заставило громилу опустить кулаки.

— Вы хотите спасти вашего капитана или нет? Я готов помочь вам в этом невероятно сложном предприятии и, поверьте, я — ваш единственный шанс.

— Да кто ты такой?! — задал громила резонный вопрос.

— Кто-нибудь из вас слышал о королевстве Вельзарел? — спросил чужак высокомерно.

— О БЫВШЕМ королевстве Вельзарел? — с иронией вопросил низкорослый и пухлый представитель народности Кэо, который в отсутствие капитана исполнял его обязанности.

— Похоже все-таки слышали… Я вам прощаю ваш гнусный эпитет — прощаю в первый и единственный раз, — чужестранец сверкнул глазами в сторону говорившего, — перед вами законный правитель этого королевства, принц Айхен Аолайен Иогерген.

Кто-то удивленно присвистнул.

— Прощу прощения, ваше высочество, — сказал представитель Кэо почти без иронии, — Но чем вдруг мы стали обязаны подобной с вашей стороны милостью… — он немного запутался в чопорных словах и замолчал.

— Будь у вас в голове чуть больше мозгов, — высокомерно ответил принц, — вы поняли бы, что милость моя объясняется весьма просто. Зная о ненависти капитана Армаса к новому правительству Эрайдана я собирался заключить с ним союз… Он нужен мне для исполнения моего замысла, замысла, который во многом совпадает с его собственным. Поэтому я и собираюсь помочь ему. Теперь, должно быть, вам понятно?

Предствитель Кэо будучи существом рассудительным предпочел не обратить внимания на высказывание принца относительно его мозгов, тем более, что к общению с принцами он был не очень приучен и потому перешел сразу к делу.

— И что же у вас за план, ваше высочество?

— Пока у меня нет никакого плана, да и как он может быть, когда я ничего не знаю об обстоятельствах при которых ваш капитан попал в плен? По сему я хотел бы выслушать вас… — он повернулся к Вэгулу.

Они остались на корабле втроем. Айхен, Вэгул и представитль Кэо. Безутешного Саланца отправили восвояси, доходчиво объяснив, что своим присутствием он пока что ничем помочь не может, и как только понадобится его непременно позовут… Ооаэо послушно вышел из корабля и уселся дожидаться на трап.

— Во первых, — произнес принц, — меня интересует каким образом вам удалось проникнуть на Аретас…

Маша проснулась когда было уже светло и более того — солнце стояло высоко и светило прямо в окно, освещая всю комнату. Маша ни разу за ночь не просыпалась и снов не видела, поэтому ей казалось, что она едва уснула и вот — уже день.

Она приподнялась на кровати и увидела, что спасенная вчера девочка тихонько сидит на диване, закутавшись в одеяло, и смотрит на нее.

— Привет, — пробормотала Маша хрипло, откашлялась и улыбнулась, — Ну как ты?

Девочка не отвечала, она даже не пошевелилась, только сидела и смотрела.

— Ты не бойся, ладно? — продолжала Маша, — С тобой все хорошо, я тебя не обижу. Будешь кофе?.. Я пойду сварю.

Она отправилась на кухню и вдруг услышала за спиной.

— Я все помню…

Маша вернулась к девочке, села рядом с ней на краешек дивана.

— Где моя одежда? — спросила девочка.

Маша посмотрела на стоящий у входной двери мешок.

— Ее придется выбросить… Но ты не волнуйся, пожалуйста, я куплю тебе новую.

— Почему?

— Что, почему? — удивилась Маша.

— Почему ты собираешься покупать мне одежду?

Маша пожала плечами.

— Ты хочешь уйти голой? Не возражаю, однако на улице холодно, если вдруг ты забыла.

— Не забыла… — девочка помолчала, закусила губу, потом добавила, — Кто ты такая? Что вообще произошло?

— Ты же сказала, что помнишь, — улыбнулась Маша.

— Черт, я помню… Эта дурацкая штука взорвалась у меня прямо в руках…

— Что это была за штука?

— Хрен ее знает… — девочка пожала плечами, — мы нашли… А ты что, из мент… Милиции?

— Нет.

— Да… Наверное, нет… Кто ты?

Маша натянуто улыбнулась, она не успела придумать, что рассказать девочке и как все объяснить. Честно говоря, просто не придумывалось.

Она достала из шкафа рубашку, кинула девочке и ушла на кухню.

— Иди пить кофе! — крикнула оттуда.

Девочка пришла. Машина рубашка была ей едва не до колен, она до локтя подвернула рукава и уселась на табуретку. Маша варила кофе, намеренно стараясь на девочку не смотреть.

Как же избавиться от нее?..

Нет, ну надо же было свалять такого дурака, чтобы притащить ее в свою квартиру! Что теперь делать? Переезжать? Но тогда обо всем нужно будет рассказать Петру… Черт, черт, черт! Надо же связаться с ним, сообщить о первом убитом оэрлоге!

— Ты меня вылечила… — проговорила девочка задумчиво, — Было очень больно, но… Да… Что же ты со мной сделала?..

Маша поставила перед ней чашку кофе, положила бутерброды.

— Ешь… И постарайся не задавать вопросы. Ты… Как, кстати, тебя зовут?

— Оля. А тебя?

— А я Маша. Вот и познакомились… Кушай.

— А почему нельзя задавать вопросы? Мне интересно… Расскажи, клянусь, что я — могила.

Девочка жадно набросилась на бутерброд, но смотрела по-прежнему выжидательно.

— Нет, малышка, — улыбнулась Маша, — ничего у тебя не выйдет. Ешь, а я пойду в магазин, тебе за одеждой.

Она вылетела из квартиры, как угорелая, щелкнул автоматический замок.

«Вот идиотка, — подумала Оля, — А если я воровка, что тогда?»

Захватив с собой чашку с кофе, она вернулась в комнату, огляделась. Обыкновенная малогабаритная однушка, комната-распашонка, совмещенный санузел, кухня шесть метров.

Оля подошла к зеркалу, расстегнула рубашку, погладила гладкую нежную кожу на животе.

«Ну надо же, даже следа не осталось! Что же эта чокнутая сделала со мной?»

Оля действительно помнила все очень хорошо…

Вчера вечером Кешка, наконец, закончил свою бомбу.

Он сообщил об этом еще в школе, на перемене, после алгебры, когда они все собрались как всегда на темной лестнице, ведущей на чердак.

Кешка светился от счастья и гордости.

— Ты уверен? — спросила его Оля, — Уверен, что она взорвется?

— Сто пудов.

Кешка в очередной раз поправил вечно сползающие на кончик носа очки и посмотрел твердым и честным взглядом.

— Я все проверил, думаешь что?

— Ну смотри, — Оля несильно пихнула одноклассника в плечо, — Гений… Если не взорвется…

— Взорвется, — обиделся Кешка.

— Ребят, а может не надо, — пробормотал Леша, — Если мой отец узнает — он меня убьет.

Мишка треснул его по затылку.

— Заткнись, придурок! Лично меня мать точно убьет, если я еще раз пару получу!

— Никто ничего не узнает, — твердо сказала Оля, и сердце ее забилось встревожено и возбужденно, — Мы поздно вечером пойдем. Все могут?

— Я не… — пискнул Леша, но Мишка снова треснул его по затылку, да так, что Леша едва не скатился по ступенькам.

— Все смогут! — заявил Мишка, — Это я те обещаю!

На самом деле эту несчастную контрольную по физике кроме Мишки все худо-бедно написали бы. Кешка бы точно написал, и Олин вариант, скорее всего, успел бы решить, так что волноваться было особенно не за что, но Мишка сидит один, и на последней парте, кто ему поможет? Если он снова получит пару, то уже никак не исправит ее до конца полугодия, и классная тогда радостно спровадит его в другой класс — в класс «Г», где учатся полные идиоты…

Да и потом, если вдруг в школе произойдет такая диверсия, занятия могут вообще отменить, может быть, даже на неделю… И никто их не заподозрит. С какой стати?

Они хотели кинуть бомбу в подвальное окошко, поздним вечером, когда в школе никого не останется, они ведь не хотели, чтобы кто-нибудь пострадал…

Оля сама несла бомбу, никому не доверила, ведь Кешка сказал, что обращаться с его творением нужно очень осторожно… Они завернули ее в целлофановый пакет, девочка несла ее в руках, прижимая к животу…

Взорвалась бомба неожиданно, без всякой причины, когда они почти уже подошли к школе.

Оля в первый момент даже не поняла, что произошло, ей показалось, что кто-то неожиданно и очень сильно ударил ее в живот, так сильно, что она даже отлетела на несколько метров и стукнулась о стену дома.

«Бомба! — подумала Оля, когда полуоглохшая и полуослепшая оказалась на земле, — Как бы она не взорвалась от всего этого!»

Она захотела посмотреть, как там поживает это хрупкое кешкино сокровище — и не смогла, не смогла поднять руки, она не смогла даже пошевелить ими… Будто их не было.

Тогда она поняла, что это и была бомба… Бомба взорвалась у нее в руках!

И в тот же момент пришла боль, но не настолько сильная как можно было ожидать… Может быть, это даже была и не боль — холод, да, скорее это был холод… Острый, как лезвие бритвы, холод, который резал ее изнутри, забираясь все глубже, все сильнее замораживая.

Оля понимала, что умирает.

Понимала и все-таки не верила.

Когда она увидела идущую мимо нее к арке женщину, у нее появилась надежда. Ей помогут. Отвезут в больницу, всю перебинтуют и будут кормить через иголку. Она будет жить, она поправится, и руки, может быть, не так уж сильно пострадали…

Перед ней как наяву предстало приемное отделение известного американского сериала «Скорая помощь», из которого она не пропустила ни одной серии, она увидела сестру Хэттуэй, доктора Грина, который закричал «Я беру ее!», как только бригада спасателей вкатила тележку в раздвижные двери больницы…

Это видение не хотелось прогонять, хотелось закрыть глаза и отдаться рукам этих умных и добрых врачей… Но она смогла прогнать его… Пока еще смогла, она вернулась к своему режущему холоду, к этой ночи, к шагам проходящей мимо женщины, Оля собралась и закричала изо всех сил:

— Тетя! Помогите, тетя!

К ужасу своему она поняла, что просто открывает рот, что из ее горла не доносится ни звука, но она не сдавалась, она пыталась кричать… Пыталась кричать, пока не увидела, что женщина остановилась, что она оглядывается по сторонам… Пока не увидела, что женщина направляется к ней.

«Пусть я потеряю сознание, — думала Оля, — пусть я очнусь в больнице, исколотая иголками, напичканная лекарствами, пусть мне будет не больно, и пусть бабушка окажется рядом!»

Но она не теряла сознание, почему-то никак не теряла.

А женщина вместо того, чтобы бежать за «скорой» зачем-то стала ворочать ее, причиняя лишнюю ненужную боль, Оле показалось, что она дергает ее за руки, копается в поврежденных внутренностей, в ее глазах стало темнеть… Темнеть… И внезапно все внутри словно взорвалось…

…Как будто раскаленный прут пронзил ее насквозь, и стал ворочаться и бить… Бить… Повсюду. Железные лапы погрузились в живот и принялись все выворачивать наизнанку. Оля кричала и извивалась… Вот когда пришла настоящая боль… Адская, непереносимая боль… Оказывается она приходит уже перед самой смертью… Скорее бы умереть!

Оля не заметила в какой момент боль ушла — она решила, что наконец-то умерла.

А потом она проснулась в чужой квартире, на чужом диване, на хрустящих белых простынями и долго не могла понять, что же с ней случилось и где она…

На загробный мир обстановка не походила… Оля поднесла ладони к лицу, внимательно осмотрела их, ощупала живот, потом осторожно села, огляделась. Она увидела спящую на кровати женщину и поняла, что это та самая особа, которая пришла ей на помощь…

Оля села в кровати, завернувшись в одеяло, она подумала о том, как же это здорово, когда не больно, как сладко дышать, видеть и слышать… Ох, а ведь правда, она без очков, а видит так хорошо, как не видела и в них, что же такое с ней сделала эта женщина?..

«Что она сделала, и кто она такая? — думала Оля, бродя по пустой квартире, — Но как же было больно! Ой-ой, страшно вспоминать! Но оно того стоит! О да!»

А мальчишки бросили ее, оставили умирать… Ну и сволочи!

Оля увидела на тумбочке телефон, тяжело вздохнула и позвонила бабушке. Трубку сняли после первого же гудка.

Бабушкин голос дрожал, она плакала.

«Черт, — подумала Оля, — У нее же больное сердце!»

— Ба, это я, — сказала она в трубку, — Со мной все в порядке.»

Бабушка плакала, говорила что-то сквозь слезы, спрашивала, где она. И Оля плакала тоже, она слушала бабушку, отвечала что-то и вся тряслась от едва сдерживаемых слез, потом уже не могла их сдерживать, просто ревела в трубку. Вместе с бабушкой.

Что же она, дура, наделала? Из-за глупой шалости — из-за дурацкой контрольной по физике! — едва не погибла. А что было бы с бабушкой?! А с мамой и папой, когда они узнали бы?!

Вдруг в трубке прозвучал мужской голос, который потребовал сообщить, где она находится. Оля испугалась и нажала на рычажок. Почему-то она подумала, что ее спасительница не была бы рада узнать, что она кому-то сообщила ее адрес…

Маша носилась по магазинам как ураган, она не знала размеров одежды девочки и вынуждена была брать наугад. Она купила джинсы, куртку и кроссовки и побежала домой. Нельзя было вообще оставлять девчонку в квартире одну, она, конечно, не обнаружит ничего, телефон, в который вмонтировано устройство, принимающее сообщения о вторжении, ничем не отличается от обычного телефона… И все же… Если к примеру позвонит Петр, а Оля снимет трубку?

Машу бросило в холодный пот, и она побежала еще быстрее.

Она ворвалась в квартиру и застыла у порога увидев девочку рыдающей в обнимку с телефонным аппаратом.

— Что случилось? — воскликнула она, — Что-то болит?!

Девочка подняла опухшее от слез личико и помотала головой.

Маша бросила пакет, подошла к ней и крепко обняла. Пусть малышка поплачет, ей столько пришлось пережить!

— Никто не звонил?

— Ни…кто, — всхлипнула Оля, — Я зво…нила… баб…ушке.

— Тебе надо поскорее домой… Доберешься?

— До…бе…русь…

— Постарайся успокоиться.

— Да, — Оля действительно старалась, но получалось плохо.

Маша вытащила из пакета джинсы, кроссовки и куртку.

— Примерь… Мою рубашку оставь себе.

Одежда была Оле великовата, но, в целом, не очень.

— И что я скажу бабушке, когда явлюсь в таком виде? — спросила девочка, когда успокоилась и оделась.

— Не знаю, — вздохнула Маша, — надо что-то придумать.

— Я придумаю, — пообещала Оля, — Если ты расскажешь мне всю правду. Как ты меня вылечила?

— Только поклянись, что никому не скажешь, — Маша строго посмотрела на девочку.

— Я же сказала — могила.

— Я работаю в секретном институте… Военном… У меня случайно оказался с собой экспериментальный аппарат… Регенерирующий человеческие ткани.

— Не очень-то правдоподобно звучит, — покачала головой Оля.

— У тебя есть другое объяснение? Может быть, я суперменша, прилетевшая с другой планеты?

Оля улыбнулась.

— Пожалуй, это еще неправдоподобнее.

У дверей она встала на цыпочки и обняла Машу за шею.

— Я забыла сказать тебе спасибо.

— Пожалуйста… Будь осторожной, ладно?

Маша закрыла за девочкой дверь, потом постояла у окна, дождалась, пока она вышла из подъезда и направилась в сторону метро. Маленькая фигурка в красной куртке и синих джинсах, немного мешковатых.

«Интересно, как должен чувствовать себя человек, спасший жизнь другому человеку?» — подумала Маша и пошла звонить Петру.

Вот так и началась ее работа на Земле…

О девочке Оле координационный совет не узнал.

Маша дала себе слово впредь быть осторожнее, больше никого и никогда не приводить к себе домой. Оказав помощь оставлять человека там, где он есть, впрочем, пока еще она редко задействовала «регенерат»…

До того памятного случая.

В ту ночь она случайно попала на пожар, возвращаясь после очередного убитого оэрлога — мимо нее с воем промчались пожарные машины, и она зачем-то поехала за ними следом.

Горела квартира на седьмом этаже девятиэтажного дома, из окон валил черный дым. У подъезда толпились разбуженные жильцы, кричали, плакали, ругались.

Пожарная команда поспешно налаживала свое оборудование.

— У них в квартире железная дверь, придется пожарным лезть в окно, — сказал кто-то.

Немолодая женщина в накинутой поверх ночной рубашки мужской куртке и в тапочках на босу ногу застонала, закрыв ладонью рот.

— Вы сообщили о возгорании? — спросил ее пожилой угрюмый пожарник.

— Я… Я соседка… Господи, Иван, небось, дрыхнет пьяный, и Сашка спит… Я звонила, звонила им в дверь… Пока дым не попер из всех щелей… Может быть, их еще можно спасти, а?

— В квартире два человека? — уточнил пожарный.

— Д-да… мальчик и отец его — пьяница проклятый. Господи, Господи, а мальчишка такой хороший!

Женщина судорожно зарыдала.

Маша понимала, что никак не способна повлиять на ситуацию, пожарникам проще и быстрее пробраться в горящую квартиру и спасти кого-то, кто еще, может быть, жив. Ей нужно было уехать, но она почему-то не уезжала, затаив дыхание смотрела на валящий из окон дым, слушала рыдания и причитания женщины в тапочках.

Она видела как пожарная лестница доползла до окна, как в черный проем хлынул поток воды и пены, как скрылись в квартире двое одетых в огнеупорные костюмы мужчин.

Во двор въехали две машины «скорой помощи». Они не спешили, судя по всему, везти им предстояло трупы.

АРМАС

В это было трудно поверить, ему казалось, что он видит сон, какой-то кошмар… Армас не знал, когда была построена тюрьма «Тенек», но он никогда и предположить бы не смог, что построена она в такой глубокой древности.

Лифт наконец остановился, и похоже, что остановился он на самом дне этого жуткого строения. Охранник вывел его и повел куда-то по коридору. Оный охранник являл из себя весьма мрачное зрелище, спрашивать его о чем-то было скорее всего бесполезно. Впрочем, Армас и не пытался.

Охранник препроводил его в небольшую камеру и ушел… и даже не запер дверь, хотя засов — обыкновенный железный засов! — и имелся в наличии. Впрочем, был он настолько ржавым, что пользы от него, вероятно, было бы мало.

Вообще, все здесь пребывало в запустении — дверь и та закрывалась плохо — явно никаких узников в камере не содержалось уже очень давно… Может быть, сотни лет… Армасу оставалось только удивляться, почему его притащили в такое странное место.

Вскоре где-то вдалеке лязгнули механизмы лифта, который пополз по своей привычной дороге наверх… И наступила тишина.

Армас увидел каменный пол, каменные стены, железную кровать, железный табурет и железный стол. И еще долго он не мог избавиться от ощущения, что все это навязанная ему иллюзия… Всего лишь галлюцинация, пришедшая из глубины веков.

Незапертая дверь так и манила пойти прогуляться, осмотреться, понять что находится в этом подземелье и главное — один ли он здесь. Что-то подсказывало, что не один, и когда он думал о тех, кто могут быть заключены здесь вместе с ним, он чувствовал весьма ощутимое беспокойство.

Он встретил ИХ почти сразу, как только покинул свою камеру. Прошел несколько шагов по узкому коридору и встретил первого. Это был мужчина, судя по некоторым признакам довольно молодой. Мужчина был очень грязен, очень оборван и, видимо, слабоумен…

Армас попытался окликнуть его и не увидел никакой реакции.

Потом он встретил еще одного… Потом еще одного… Потом еще очень многих, и все они — мужчины и женщины — имели один и тот же вид: грязные, оборванные и слабоумные, они сидели, стояли и бродили, они что-то ели из жуткого вида кучи в лотке, кое-кто совокуплялся, так как это делают животные — сошлись и разошлись.

Самое страшное, что среди этих жутких лиц, Армас начал узнавать своих старых знакомых… Друзей отца… Подруг матери… Сенаторов… Законников… Знатных вельмож… Волосы зашевелились у него на голове и он понял, что еще немного — он сам сойдет с ума. Ему хотелось закричать и бежать… бежать… бежать… Забиться в свою камеру и никогда не выходить из нее. Умереть с голоду, выпить яду…

Неужели Веслей знал?

И можно ли винить его за отступничество в свете открывшейся правды?

… Они стирают память и записывают на кору головного мозга новые воспоминания, новые жизненные принципы… Какие принципы?! Какие воспоминания?!

Они уничтожают в человеке все человеческое и остаются только животные инстинкты… Но, Боже мой, зачем?! Зачем Генлои все это надо?! Унизить своих врагов?! Но они уже вряд ли понимают, что они унижены! Запугивать еще живых и дееспособных врагов? Может быть. По крайней мере, на сенатора Буйсва это возымело большое действие. Многих людей не сломить угрозой смерти, но стоит отправить их сюда и показать, чем они могут стать… Показать им их друзей и родных… Господь милостив, родные Армаса смогли умереть!

«Что же Генлои хочет от меня? — думал Армас, вернувшись в свою камеру и притворив за собой дверь поплотнее, — Хочет, чтобы я ползал перед ним на коленях? Умолял сжалиться? Да, тут призадумаешься не воспользоваться ли и в самом деле ядом?»

И что станется тогда с его несчастным телом? Будет разлагаться на этой железной кровати до тех пор, пока его не найдут и не съедят эти существа? Не заточен ли он тут навечно? Может быть, здесь повсюду установлены камеры, и Генлои наблюдает за ним в целях поразвлечься или мясники-ученые ставят эксперимент за сколько времени человек со здоровым разумом превратится в животное? Когда голод сломит его и он попробует мерзкую пищу, которая навалена кучей там, в зале?

Но эту пищу вероятно доставляют сверху, не появляется же она из воздуха! Нужно попытаться воспользоваться этим, вступить в бой с солдатами, действовать, как-то действовать! Пусть быть убитым и принять достойную смерть или, быть может, освободиться… Не зря ведь говорят: «Смелый завоюет Вселенную!»

Громкий, пронзительный визг оборвал его мысли и заставил подскочить на месте. Визжала женщина. На мгновение Армас замер, прислушиваясь к этому непрекращающемуся наполненному болью и ужасом крику и сердце его бешено заколотилось от дурного предчувствия. Что там, черт возьми, происходит?!

Армас уже не колебался, он выскочил из камеры и помчался по коридору в сторону того жуткого зала, где бродила основная масса несчастных существ.

Существа бестолково толпились, переминаясь с ноги на ногу вокруг женщины, которая билась и корчилась на каменном полу, Армас почувствовал, как комок подкатился к горлу и подкосились ноги — эта женщина была беременна и, судя по всему, как раз сейчас собиралась рожать! Она хваталась за свой раздутый живот, царапала его, вставала на четвереньки, каталась, хватала за ноги стоящих над нею существ и те пятились, испуганно мыча…

Природа сделает все сама!

Армас опустился перед женщиной на колени, схватил ее руки, не позволяя бить и царапать себя, прижал коленом ее ноги. Он был сильным мужчиной, но ему едва удавалось удерживать обезумевшую от боли роженицу.

— Будь ты проклят Генлои! — яростно рычал он, — Если только ты видишь все это, если ты слышишь меня, знай, что я убью тебя! Задушу собственными руками!

Женщина вырвалась и конвульсивным движением с такой силой ударила Армаса по носу, что у того потемнело в глазах. Воспользовавшись тем, что на несколько секунд пират вышел из строя, она вскочила и, грузно переваливаясь, побежала прочь.

— Вот дерьмо! — ругался Армас, кинувшись за ней вдогонку, по дороге пытаясь остановить текущую из носа кровь.

Ему удалось догнать и снова повалить женщину на землю.

— Тужься, зараза! Тужься!!!

Она тужилась, но тщетно. В конце концов — Армас не знал сколько прошло времени, ему показалось, что не так уж много — она затихла и впала в забытье, только тихо стонала и мелко тряслась всем телом.

Армас не раз видел, как рожают лошади. Ребенком он жил в родовом поместье, что находилось недалеко от столицы. Однажды случилось так, что лошадь не могла родить самостоятельно и тогда измученный конюх засунул руку в ее чрево и вытащил жеребенка — оказалось, что тот как-то неправильно располагался в матке. Армас изо всех сил помогал конюху, но потом ему сделалось дурно и несколько дней он ничего не мог есть…

Армас посмотрел на свои грязные руки… огляделся кругом… Ну и где здесь горячая вода? Где стерильные полотенца?

Проклиная все на свете, пират отошел к стене и помочился себе на руки, потом вернулся к женщине.

Проникнуть в нее оказалось не так уж сложно, организм уже был готов к рождению ребенка… Армас зажмурился, пытаясь не думать о том, что он делает… Он нащупал что-то, что показалось ему головкой… но потом он понял, что ошибается, головка такой быть не может… он нащупал ножки, постарался прижать их к животику и потащил…

Пот заливал ему глаза, отчего их стало щипать, но он не смел прикоснуться к лицу, он тянул медленно и осторожно, боясь повредить что-нибудь и с ужасом понимая, что наверняка уже сделал что-то непоправимое.

Тут вдруг женщина сама пришла ему на помощь, возобновив потуги, и в один прекрасный момент ребенок буквально вывалился Армасу на руки.

Событие это приветствовалось бурным воем и воплями.

Армас прочистил пальцем ребенку ротик, потом перевернул его и едва не уронил — ребенок был жутко скользким, а у него так дрожали руки! Он шлепнул его по попке, очень осторожно, потом сильнее, потом еще сильнее. Ребенок не плакал.

— Ну же, мерзавец! — проворчал он, — Не смей умирать!

Он шлепнул ребенка так сильно, что сам испугался, но это действительно помогло. Ребенок хрюкнул и слабо запищал.

Роженица пошевелилась услышав этот писк, открыла помутневшие красные глаза и тот час же закрыла их снова.

Армас стянул с себя рубашку. Она, конечно, была далеко не стерильной, но все же многократно более чистой, чем все другие тряпки, что можно было найти в подземелье. Одной половиной рубашки пират обтер ребенка, только тут обратив внимание, что это девочка, потом завернул его в другую часть и положил к материнской груди, очень надеясь, что ребенок сам сообразит, что надо с ней делать.

И, о чудо, ребенок действительно сообразил, довольно бодро впившись в материнскую грудь.

Армас рухнул на землю, обхватив руками голову и истерически засмеялся.

Он сидел в отупении, пока ребенок сосал, потом ему пришлось взять его на руки, иначе он свалился бы с матери, которая не подавала признаков жизни… Может быть, спала, может быть, была без сознания, может быть, умерла. У Армаса не было сил проверять это, тем более, что в любом случае, он ничего не мог бы сделать. Он сидел со спящей девочкой на руках, смотрел на ее маленькое сморщенное личико, на слипшиеся от материнской крови волосики, и странное чувство переполняло его, какая-то смесь ужаса и восторга, а потом он почувствовал на коленях что-то мокрое и горячее…

Армас не заметил, как кто-то подошел к нему сзади и обернулся только, когда его потрясли за плечо. Несколько мгновений он с недоумением смотрел на людей в военной форме, он был уже в какой-то другой реальности, в аду из крови, грязи, бессвязных бормотаний бродивших вокруг существ и стонов начавшей приходить в себя роженицы, и он никак не мог поверить, что в этом мире существуют еще какие-то люди… люди в военной форме.

— Поднимайтесь, идемте, — сказали ему.

И он поднялся. И пошел за солдатами. Вслед за ним понесли его роженицу.

Его отвели в его каменную клетку, где он как был грязным, растрепанным, окровавленным и с ребенком на руках предстал перед комендантом, выражение лица которого в этот момент было трудно описать. Он смотрел на капитана, смотрел на ребенка и, вероятно, не мог сообразить, что произошло, пока не услышал из уст пирата такие отборные ругательства, о существовании которых, вероятно и не подозревал.

Армас был в такой ярости, что готов был кинуться на него, но спящая девочка мешала ему, и ему оставалось только ругаться и сыпать проклятиями.

— Что происходит?! Что все это значит?! — орал комендант кому-то из солдат, те пытались что-то объяснить, но комендант не слушал, орал что-то и размахивал руками.

Потом кто-то пытался отобрать у Армаса девочку, и он, не переставая ругаться, ударил этого кого-то кулаком в челюсть. А потом сам он провалился в темноту.

… Его ударили по лицу, потом окатили ледяной водой и ударили снова. Медленно он открыл глаза и яркий свет пронзил его как острый нож в самые недра головы.

Армас застонал и хотел закрыть глаза, но ему не позволили этого сделать, подняли подмышки и усадили, прислонив к стене и тот час же окружили силовым полем, которое совсем придавило его к земле.

Армас осторожно встряхнул головой, пытаясь привести себя в чувства, он увидел вокруг себя солдат, коменданта и… Самого президента.

Генлои усмехнулся, увидев его сверкнувшие ненавистью глаза.

— Оставьте нас, — сказал он.

— Но это слишком опасно, — взволнованно прошептал комендант, — я не советовал бы…

Генлои махнул рукой.

— Вы слышали, что я сказал?

Комендант повиновался и вместе с солдатами покинул камеру.

— Что ты хочешь? — задал Армас вопрос, который давно занимал его мысли, — Зачем ты, гаденыш, устроил все это?

— Говорить здесь, и тем более задавать вопросы буду я, — сказал Генлои, — А ты будешь слушать и отвечать, когда тебя спрашивают. Мои люди хотят кое что выяснить — в частности каким образом тебе удалось высадиться на Аретасе так внезапно… Какие-то подростки утверждают, что видели тарелку, возникшую неоткуда. Какое странное заявление, не правда ли?.. А мне хотелось всего лишь взглянуть на тебя… На дерзкого мальчишку, который возомнил себя всемогущим. Известно ли тебе, что гордыня это грех? Смертный грех.

— Что случилось с женщиной? — мрачно спросил Армас.

— С женщиной? — Генлои непонимающе вскинул брови.

— С женщиной и ее ребенком.

— А, ну да! — Генлои рассмеялся, — Да-да, я уже знаю. Удивительное происшествие, весьма неожиданное. Видишь ли этих… Заключенных стерилизуют… Какой-то сбой, вероятно. А что тебя взволновало? Эта женщина уже почти не человек, смерть была бы лучшим выходом для нее, — президент неожиданно помрачнел, — Признаться, все они ужасно действуют мне на нервы, эксперимент с формированием новых личностей, к сожалению, удался только на половину — им удалось разрушить разум, а вот построить новый… — он развел руками, — Наши тупоголовые ученые оказались неспособными на это. Ты должно быть удивляешься, зачем я приказал отправить сюда тебя? Я хотел, чтобы ты увидел и осознал, во что превратился тот мир, который ты знал, который так любил и возвращения которого так хотел. Возвращать уже нечего, эрселен Хайллер. Некого. А те, кто не умерли, и не превратились в животных, те стали такими как твой друг Буйсв, дрожащими по углам, не смеющими лишнего слова сказать, не то что там… Я хотел, чтобы ты понял тщетность своих… Маленьких пакостей мне. Осознал, что даже моей смертью ничего уже не изменить. Эрайдан никогда не будет прежним, ни со мной, ни без меня, твой мир скончался, потому что пришел его срок. Так случается… Видишь ли.

— Не пытайся оправдываться, Генлои, — поморщился капитан, — Ты не реформатор, ты преступник и это прекрасно известно всем — и твоим сторонникам и твоим врагам, и именно как преступник ты войдешь в историю. Даже если сейчас тебе и удается запудрить кому-то мозги — правда выплывет на поверхность и имя твое будет проклято.

— Какая речь! — президент лучезарно улыбнулся, — Ты напоминаешь мне своего отца, он тоже любил громкие слова… Ну что же Армас Хайллер, — Генлои взглянул на часы, — Время дорого, а мне почему-то начинает казаться, что с тобой я трачу его понапрасну… Признаться, ты меня разочаровал, я, видишь ли, надеялся, что есть у меня хоть один достойный противник, хотел посмотреть на него… И что я увидел! Какое жалкое зрелище! Прощай Хайллер, я уничтожу тебя сразу же после того, как ты пообщаешься с военными, еще не знаю как — убью или превращу в одно из этих милых существ, в чьей судьбе ты принял такое деятельное участие. Присоединяйся к своим сородичам, тебе самое место рядом с ними.

АЙХЕН

В то время, как президент Генлои и Армас так мило беседовали, высоко над ними, в верхней части «Тенька» произошло нечто странное и страшное…

Вспышка света и грохот пронзили воздух, нарушив тишину и размеренность сложившегося веками тюремного быта, охранники «Тенька», привыкшие во всем полагаться на свое пасмурное силовое поле, защищавшее тюрьму лучше всяких запоров, долгое время не могли придти в себя и оголтело носились по двору, пытаясь сообразить, почему вдруг в страшном грохоте рухнуло правое крыло тюрьмы… Что это, взрыв?

Разинув рты, они смотрели как рассеивается над руинами облако пыли и как появляется средь них весьма накренившийся хромированный бок корабля-тарелки.

С толку больше всего сбивало то обстоятельство, что купол как стоял, так никуда и не делся… Как же умудрилась эта тарелка пролететь на территорию тюрьмы?

Айхен был первым, кто выскочил из корабля на землю. Он понимал, что рискует, но понимал так же и то, что именно он должен первым увидеть все и оценить обстановку, чтобы отдаваемые им приказы были по возможности более корректными.

Еще там, на базе, разрабатывая ход операции, он понимал, что во всех своих действиях он должен делать ставку на быстроту всех выполняемых действий и, разумеется, на наглость.

— Сначала мы отправимся к сенатору… как бишь там его… — заявил он представителю Кэо, — В тот же самый дом, куда являлся капитан… И я вытрясу всю правду у этого предателя.

Кэо смотрел на него как на сумасшедшего.

— Это место наверняка под наблюдением у людей Генлои… Они даже, может быть, нашли «приемник».

— Не думаю… Вряд ли они могут ожидать, что кто-то появится там еще раз… И потом, любезнейший, у меня просто нет иного выхода. Действовать, к сожалению, нужно быстро, иначе вашего капитана, к всеобщему прискорбию, мы сможем уже не застать в живых.

Принц Айхен особой разборчивостью в методах не отличался, пираты еще с воздуха перестреляли всю наличествующую у сенатора Буйсва охрану… Может быть и не всю, но они сумели ворваться в дом до того, как им могли бы помешать. Оставив у дверей пару пиратов, Айхен ворвался прямо в спальню сенатора, который, конечно, слышал невообразимый шум и, конечно, проснулся, но все еще сидел на постели, не зная, что предпринять, таким неодетым и растерянным и попав в руки принца. Жена сенатора, необъятной ширины женщина, соображала, видимо, быстрее, по крайней мере она успела облачиться в халат.

— Прошу прощения, досточтимый, что нарушил ваш благостный сон, — произнес Айхен, хватая сенатора за грудки и наводя на него ужасающих размеров бластер, — А так же ваш, леди, — он поклонился в сторону сенаторской жены, — Но мне просто необходимо перекинуться с вашим мужем парой слов. Обещаю, что не задержу его надолго… Хотя, все, конечно, зависит от его ответов на мои вопросы…

— Что вы хотите, — промямлил перепуганный сенатор, кося глаза на дуло бластера, упертого ему в нос, — Кто вы такой?

— Кто я такой — не имеет для вас ни малейшего значения, а хочу я узнать, куда увезли из этого гостеприимного дома, вашего друга Армаса Хайллера. Надеюсь, вы не станете утверждать, что впервые слышите это имя?

— Не стану, — выдохнул сенатор, — Вы напрасно явились ко мне, я не отношусь к доверенным лицам президента Генлои, как я могу что-то знать…

— Это очень прискорбно, — произнес принц, сильнее прижимая оружие к носу Буйсва, — Попытайтесь все же пошевелить мозгами, куда его МОГЛИ БЫ увезти…

— Прекратите, мне больно, — взмолился сенатор, из носа которого уже текла кровь, — Генлои не простит, если узнает, что я говорил с вами… Пощадите!.. Вы все равно не сможете ему помочь… Я дал ему яд… Слишком поздно…

— Что значит, дал яд? — принц от изумления даже убрал оружие от сенаторского носа, — Вы его отравили?!

— Я дал ему яд с собой, но, будьте уверены, он им уже воспользовался…

— Ладно, — поморщился принц, — все это ненужная лирика, давайте быстренько рассказывайте, куда повезли капитана… Все остальное выяснится на месте… И смотрите у меня — если вы окажетесь не правы, я вернусь и разнесу вас на молекулы… чисто из вредности. Итак, я слушаю.

Без сомнения, сенатор куда больше боялся президента Генлои нежели какого-то сумасшедшего принца. Принц, как известно, мог всего лишь убить… Но он все же сказал ему о «Теньке». Не вдаваясь в подробности, не раскрывая секретов он просто произнес это слово: «Тенек». Центральная тюрьма Аретаса. Куда же, как не туда?

И на лице его при этом была такая мука.

Когда принц уже собрался уходить, его вдруг остановил голос сенаторской жены:

— Подземная часть!.. Обратите особое внимание на подземную часть!

— Подземная часть?

Принц замер и очень внимательно посмотрел женщине в глаза, та не отвела взгляда, смотрела прямо и решительно.

— Вряд ли вам будет легко отыскать дорогу туда, но вы попытайтесь.

— Благодарю вас, — поклонился принц и поспешил покинуть дом.

Когда он удалился, и опасность миновала, сенатор рухнул на кровать и долго стенал, схватившись за голову.

— Погубила… Ты нас погубила, — завывал он, но получил от жены своей только презрительный взгляд.

На то, чтобы искать охранника, которого можно подкупить, договариваться с ним и ждать, пока он выполнит задание, времени определенно не было, поэтому Айхен поступил проще — он отправил одного из пиратов, известного своей ловкостью бывшего карманника, чтобы тот просто подкинул «приемник» одному из охранников, идущих на работу. Особого труда это не составило, приемник, к счастью, не обладал ни большими размерами, ни весом — это была пластмассовая пластинка длинною в палец и почти плоская. Схемка внутри нее была так мала, что при поверхностном осмотре не должна была попасться металлоискателю.

Безусловно, телепортироваться на берег реки было и проще и безопаснее, сейчас же имелся риск и риск весьма определенный телепортироваться внутри здания или уже за куполом, так же была вероятность того, что охранник, носивший у себя в сумке приемник по той или иной причине уйдет из тюрьмы…

Все это доктор Вэгул довел до внимания принца, прежде чем разрешить ему телепортацию.

— Я рассчитал, чтобы корабль материализовался на расстоянии двухсот метров от поверхности земли, этого должно хватить, чтобы попасть внутрь купола и при этом не врезаться в землю или стены. Но, как вы понимаете, я не могу вам дать гарантий, что носитель приемника не спустится в подвал или не уйдет…

Принц выслушал и рассеяно покивал головой.

…И они выскочили как раз в центре правого крыла здания тюрьмы. Компьютер предупредил об этом пронзительным писком за несколько секунд до столкновения, и пираты успели подготовиться… хотя бы морально. К счастью, стены — не монолитная скала, и корабль не раздавило, но покорежило его основательно, так основательно, что Айхен оставил несколько человек осмотреть поломки и убедиться, что «тарелка» в состоянии будет проделать дорогу обратно.

Тюрьма была захвачена полностью в течение получаса, никто из ее обитателей практически не оказал сопротивления, и все прошло просто на удивление гладко. Были обшарены все камеры и опрошены все охранники, однако капитан обнаружен не был…

Айхен прекрасно помнил слова сенаторской жены о подземелье и спрашивал о нем у всех, кто ему попадался, но вразумительного ответа не получил… Даже, когда застрелил для острастки пару охранников… Кто-то что-то слышал, но не более того.

Пришлось вломиться в кабинет коменданта — которого, кстати, так и не удалось отыскать — и заняться поисками плана «Тенька». Все это отбирало драгоценное время, но искать что-то на ощупь в разветвленных коридорах было бы чистым безумием.

Схема основного здания тюрьмы была выполнена весьма искусно, вызвав у пиратов невольное восхищение — это был электронный объемный макет, состоящий из синих и зеленых линий, где синие линии обозначали места обиталища заключенных, а зеленые — служебные помещения. Схема была красива и проста — на ней и в помине не было никаких подземелий.

— Чего и следовало ожидать, — проворчал Айхен, — Ну что ж, будем искать…

Электронная схема так поразила саланца Ооаэо, что тот никак не мог от нее оторваться, рассматривал со всех сторон, всюду совал пальцы и удивленно хмыкал, а потом что-то где-то нажал и схема вдруг поднялась выше и сделалась больше в несколько раз.

Айхен с пиратами как раз возились с сейфом, открыть который никак не удавалось.

— Надо взрывать, — утирая лоб ладонью, произнес один из пиратов, который слыл мастером по этому делу, — Кто его знает, как тут все устроено…

— Взрывать? Чем? — вопросил кто-то.

— И что после этого там останется, — усомнился еще кто-то.

— Я там что-то сломал, — виновато произнес Ооаэо, подходя.

На него и внимания не обратили.

— А что вы ищете?

Айхен, обернувшись, смерил его гневным взглядом.

— Саланец! Уйди от греха!

И тут взгляд его пал на схему… К зеленым и синим линиям прибавились красные.

— Эй, а это что еще такое?..

Ооаэо по праву заслуживал благодарности, однако почему-то никто не поспешил выразить ее, все кинулись к схеме и впились в нее глазами, а Ооаэо так и остался позади, все еще ничего не понимая…

— Капитан всегда мне все объяснял… — буркнул он.

Никто его не слышал.

У Айхена глаза на лоб полезли, когда он понял, что подземная часть «Тенька» куда больше, чем та, что над землей, и для того, чтобы обыскать ее понадобится наверняка не один день…

Пираты же смотрели на него, ожидая дальнейших указаний.

— Нам придется возвратиться, — произнес принц, — Время вышло… Мы не успеем.

— Как?! — провыл Ооаэо, из задних рядов, — А капитан?! Я никуда не пойду! Я буду искать его!

— Оставайся, — пожал плечами Айхен, — Одним тупым саланцем станет меньше…

— Мы останемся тоже, — произнес вдруг кто-то из пиратов, — И вы останетесь, если, конечно, не хотите отправиться с Аретаса своим ходом…

Айхен удивленно приподнял брови.

— Да вы никак всерьез хотите рискнуть? — вопросил он насмешливо, — Ну тогда вперед… герои!

Он развернулся и вышел первым.

— Сделаем вот что, — произнес он, оглядывая пустой коридор, — Выпустим заключенных, это даст нам еще немного времени…

Они нашли служителя, который смог открыть камеры и снять висящий над зданием купол, за эту услугу ему подарили жизнь, отпустив восвояси, что случилось с остальными служителями после того, как на серый тюремный двор хлынуло ослепительно яркое солнце, а из камер хлынули обезумевшие от радости заключенные, сказать сложно…

Сверяясь с данными схемы, которую довольно легко удалось скопировать, пираты отправились искать лифт, который, судя по полученным данным, и должен был доставить их вниз.

Они нашли этот лифт довольно легко, но представлял он собой одну только шахту, кабина либо была внизу, либо ее не было вовсе. Никаких механизмов, которые могли бы лифтом управлять обнаружено не было.

Кто-то кинул в шахту камешек, так и не дождавшись звука от его падения.

— Ну что, герои? — ядовито спросил Айхен, — Что будем делать? У кого есть предложения?

АРМАС

Генлои уже собирался уходить, когда в камеру вдруг ввалился комендант. Президент резко обернулся к нему, но ничего не сказал, ибо комендант имел весьма встревоженный вид.

— Мне надо поговорить с вами и очень срочно, — пробормотал он.

— Хорошо, идем. Тем более, что я уже закончил здесь.

Когда они ушли, Армас устало закрыл глаза, имея намерение немного вздремнуть — чувствовал он себя премерзко — и уже даже заснул, когда вдруг страшный скрежет заставил его подскочить на месте.

Дверь в его камеру закрылась, так ударившись о косяк, что содрогнулись стены. Лязгнул засов.

Что это еще такое? Его заперли?

Армас поднялся и, прихрамывая, подошел к двери.

Прижал ухо к холодному металлу.

Тишина…

Черт побери, что же там случилось?..

Не хотелось впадать в панику, но все это явно было не к добру…

Армас разбежался и, заранее морщась, ударил в дверь здоровой ногой. Он вложил в этот удар все свои силы, зная, что на второй его уже не хватит и едва не потерял сознание от боли. Мир разорвался перед ним ослепительной вспышкой боли, пронзившей лодыжку и раскатившейся огненной волной по всему телу. Армас взвыл и рухнул на пол, однако немного придя в себя он обнаружил, что ржавый засов все-таки сорвал…

Еще какое-то время ему понадобилось на то, чтобы открыть тяжелую дверь, и это предприятие отобрало у него последние силы, ибо открывать дверь ему пришлось едва ли не из положения лежа — на ноги он встать не мог, боль в ноге была адская.

И вот ему удалось выползти в коридор. И что дальше? Там за дверями не происходило ровным счетом ничего. Все так же бродили безумные существа, бормоча что-то себе под нос, все так же капала с потолка вода…

Капитан сидел, прислонившись к стене спиной, и тихо ругался.

Безумные существа ходили мимо, не обращая на него ни малейшего внимания, брели по коридору и потом возвращались. Почему им не сиделось возле любимой кормушки?

Капитан пополз по коридору вслед за ними. Точно не зная зачем. Он жутко страдал от боли, но проверить почему вдруг обычное поведение существ изменилось, явно не мешало.

Он дополз до лифта и не поверил своим глазам — лифт был на месте, гостеприимно раскрыв двери. Существа ходили к нему, вероятно, надеясь, что им привезли очередную порцию еды, смотрели на пустое чрево кабины и понуро уходили обратно.

Армас не стал раздумывать о том, почему лифт находится здесь и куда девались те, кто на нем приехал, он заполз в кабину и нажимал на разные кнопки до тех самых пор, пока лифт не закрыл двери и не пополз наверх.

А наверху, творилось что-то странное — по коридорам шныряли подозрительные личности, тащившие из распахнутых настежь кабинетов все, что попадалось под руку и спешившие все в одном направлении — видимо, к выходу. Армасу удалось подняться на ноги, и он поволокся вслед за ними, скрипя зубами и держась за стенку, чтобы не упасть.

И когда он, наконец, увидел ведущую вниз лестницу, успев ужаснуться ее длине и крутизне, то вдруг услышал радостный вой, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки.

Армас оглянулся и увидел бегущего к нему Ооаэо.

Гигант сгреб капитана в охапку, едва не переломав ему последние целые кости, после чего того тесным кольцом окружили пираты, бурно выражая удивление и радость от столь неожиданного появления капитана.

— Придется признать, что чудеса еще совершаются, — произнес какой-то незнакомый светловолосый и элегантный молодой человек, которого капитан никогда раньше не видел. Незнакомец улыбался, являя ряд белоснежнейших зубов, и был, похоже, ничуть не менее счастлив, чем друзья-пираты.

— К черту теперь антигравитатор, сматываемся и как можно скорее! — продолжал он, — Все восторги будут потом! Саланец, вперед! Расчищай дорогу!

Антигравитатор представлял собой небольшую толстую трубку, снабженную пультом управления, которую при известной доле безрассудства можно было использовать вместо лифта, привязавшись к ней покрепче и установив определенную скорость с какой трубка опускалась бы вниз. Пираты как раз тащили это устройство с корабля, чтобы с помощью него спуститься в подземелье.

Армас, опираясь на Ооаэо, умудрился подняться на ноги и заявил незнакомцу:

— Я не могу уйти.

— Что?!

— Я должен вернуться в подземелье!..

— Вы рехнулись?! Вперед, я сказал!

Армас резко схватил его за руку и повернул к себе.

— Я весьма благодарен вам, молодой человек, хотя и не знаю, что вами руководит, — сказал он и в глазах его, устремленных на молодого человека, сверкали льды и алмазы — холодные и острые, — И, если мы выберемся, сделаю все, что вы пожелаете… Но СЕЙЧАС вы должны делать то, что я говорю!

— Меня зовут Айхен, — поморщился молодой человек, освобождая плечо из цепких пальцев пирата, — Черт с вами, полезайте в ваше подземелье и пусть нас схватят, вижу вы только того и желаете!

Саланец поднял капитана на руки и понес в сторону лифта, вся пиратская братия последовала за ними и Айхен в том числе.

И именно он вызвался спускаться с капитаном в подземелье, намереваясь не дать ему провести там СЛИШКОМ много времени.

Оставив пиратов и саланца возле лифта Армас с принцем стали спускаться. Вдвоем.

Лифт скрипел и дребезжал, испытывая беспредельное терпение Айхена, и полз так медленно, что казалось, вот-вот он остановится совсем. Принцу показалось, что минула целая вечность, прежде чем он застыл и открыл двери.

— Ждите меня здесь, — велел ему Армас и поковылял куда-то по коридору.

Девочку он нашел довольно быстро благодаря непрекращающемуся заунывному плачу. Малышка находилась на руках какой-то пожилой женщины, которая баюкала ее, методично прикладывая к обвислой груди, и капитану пришлось постараться, прежде чем удалось отобрать ребенка у старухи, та вцепилась в него мертвой хваткой, вероятно, уже считая своим.

Когда капитан вдруг появился у лифта с младенцем на руках, принц Айхен остолбенел, разинул рот и долго не мог найтись, что сказать.

— У вас есть оружие? — спросил пират, не давая ему опомниться.

Айхен почти машинально вытащил бластер.

— Вы хотите убить младенца? — удивился он, — Зачем?

— Уберите ваш пистолет! Мне нужно более эффективное оружие, чтобы уничтожить человек сорок-пятьдесят, всех, кто находятся здесь! Я не могу уйти и оставить их!

— Вы точно рехнулись! Маньяк-убийца… Оставьте младенца матери и немедленно убираемся отсюда!

— Нет времени объяснять! — воскликнул Армас, — Поверьте, необходимо сделать то, что я вам говорю!

— У меня нет никакого оружия, — обречено вздохнул принц, — Ни здесь, ни наверху. Мы почти не вооружены, я не предполагал, черт возьми, что вам понадобится бомба!

Армас на мгновение задумался, потом забрал у Айхена бластер, взамен передав ему девочку.

— Еще минутку!

И уковылял снова, провожаемый стенаниями несчастного принца.

Армас вернулся к роженице.

Она пребывала точно в том же состоянии, в каком он оставил ее несколько часов назад. Она то ли спала, то ли была без сознания, лицо ее было спокойно и умиротворенно, будто женщина видела сон… Сон о том, как в ослепительно белоснежной комнате на свет появляется ее дочка, как принимают ее на руки мудрые и добрые врачи, чтобы вымыть, осмотреть и через несколько минут положить рядом с ней…

Армас поднес к ее лицу руку с оружием, но никак не мог выстрелить, и понимал, что вряд ли сможет… Он наклонился, убрал с лица женщины грязную прядь спутанных волос, та улыбнулась сквозь сон, и Армас вдруг вздрогнул и отпрянул, потому что эта улыбка напомнила ему…

…Огромный бальный зал королевского дворца утопал в сиянии кружащихся под потолком разноцветных огней, из-за бесчисленных искусно расставленных зеркал казалось, что зал не имеет пределов, и Армас с двумя приятелями, мальчишками одних с ним лет, носился по этому залу, хватая огоньки, которые тот час же гасли в ладонях, а взрослые ворчали и пытались их утихомирить, но только для виду.

А потом появились король с королевой и двумя дочерьми, младшая из которых была почти ровесницей Армаса и его приятелей, и мальчики вдруг угомонились и приняли степенные позы, потому что гоняться за огоньками представилось им теперь жутко глупым занятием, достойным только малышей. Армас исподтишка рассматривал маленькую принцессу, а потом вдруг случайно поймал ее взгляд и покраснел самым позорнейшим образом, когда девочка ему улыбнулась…

Теперь оставалось только удивляться, почему он не узнал ее сразу. Как мог забыть лицо, которое знали все жители Эрайдана от мала до велика, лицо принцессы Севелины, младшей дочери короля… Нет, нет, конечно, он не мог и предположить, что эта, корчившаяся в муках безумная женщина — дочь короля!.. Он просто не посмел бы предположить! Никогда!

Армас опустился перед женщиной на колени, сраженный горем и отчаянием. Неужели все настолько безнадежно, ведь ее лицо, ее улыбка… они такие же, как прежде…

— Севелина… — Армас осторожно поднял руку женщины и прижал к своей груди.

— Принцесса, проснитесь… Я заберу вас отсюда, вы… Вы поправитесь!

И он засмеялся сквозь слезы, понимая безумие своих слов.

И принцесса действительно проснулась, она посмотрела на Армаса невидящими глазами, забрала из его рук свою ладонь и, подвывая от боли, поползла к кормушке, возле которой постоянно бродил кто-то из ее собратьев по несчастью в поисках лучшего кусочка.

Она приподнялась на колени и вдруг резким движением выхватила кусок мяса у какого-то старика. Завязалась короткая драка, в результате которой женщина все же успела проглотить добычу, а старик, жалобно бурча, принялся искать новую.

Армас смотрел на все это, чувствуя, что сердце его готово разорваться от боли, потом он поднял руку и выстрелил. Вспышка ослепительно белого пламени во мгновение ока превратила женщину в кровавое облако. Все существа, что бродили вокруг кормушки, с воплями бросились прочь, и Армасу пришлось расталкивать их, чтобы пробраться к выходу.

Когда он вернулся к принцу, тот просто кипел от ярости, но взглянув на лицо капитана ничего не сказал ему, молча повернулся и вошел в кабинку лифта.

…Они уже вернулись на базу и все было давно позади, когда Армас, прокручивая в голове прошедшие события, вспомнил одну странную деталь.

Они с Айхеном сидели в капитанских апартаментах и в целях приведения в порядок нервной системы распивали вино.

— Кто-то спустился в подземелье, когда вы захватили тюрьму. — сказал Армас принцу, — Спустился и остался там, вероятно, выжидать, пока все уляжется. А мы с вами в спешке его проворонили.

— Ну и что? — принц на мгновение оторвался от бокала красного вина и посмотрел удивленно, — Зачем этот кто-то нам нужен?

Армас печально улыбнулся.

— Есть у меня одно подозрение… — произнес он, — Не знаю уж, как вам и сказать…

Он посмотрел на принца, принц посмотрел на него.

— Сдается мне, что это был сам президент…

— Что?!

— Дело в том, что он как раз находился в подземелье и разговаривал со мной, когда явился комендант и доложил ему, что в тюрьме какие-то беспорядки. Они быстро покинули мою камеру, поднялись наверх, но видимо испугались за свою безопасность и спустились снова. Заперли мою дверь и — затаились.

Айхен расхохотался.

— А лифт уехал вверх, значит Генлои с комендантом так и остались в подземелье!.. Надо послушать новости, вдруг да скажут, что президент бесследно пропал!

И все же, к большому всеобщему сожалению ничего подобного в новостях не сообщили… Более того, президент Генлои вскоре сам выступил перед общественностью — целый и невредимый.

Нет справедливости на этом свете!

Саша не любил те дни, когда мама уходила на дежурство. Она работала медсестрой в больнице, и сутки через трое ее не было весь день и всю ночь.

Мама забегала в обед на полчасика проверить все ли у Саши в порядке и звонила каждый час, но все равно Саша остро чувствовал свое одиночество, особенно ночью, когда мамины звонки прекращались, и он оставался один с отцом.

Саша знал, что нельзя ненавидеть собственного отца, он хотел полюбить его, старался, как мог, но ничего не получалось. Каждый раз когда он видел как его пьяный папочка вваливается в квартиру невнятно матерясь, а потом громко храпит, мерзкий и вонючий, Саше хотелось его убить — накинуть на одутловатую синюшную рожу подушку и хорошенько прижать, он и сопротивляться-то не сможет в таком состоянии… Или перерезать ему горло острым лезвием…

В те редкие дни, когда отец был трезвым, Саша прощал его. Почему-то он каждый раз надеялся, что как раз сегодня отец решил бросить пить, и потому старался быть милым и ласковым, чтобы папа понял, как он, Саша, его любит, и что ради него, Саши, действительно стоило бы пойти на какие-то жертвы.

Впрочем, когда отец был трезвым, он целый день валялся на диване с сигаретой и смотрел телевизор, ему, судя по всему, было все равно, любит его Саша или нет.

Перед дежурствами мама слезно просила отца не пить «хотя бы сегодня», присматривать за мальчиком, пока ее нет дома. Иногда отец внимал ее мольбам и действительно не пил — валялся на диване и курил, а Саша кормил его обедом и рассказывал о школе.

На самом деле за Сашей давно уже не надо было присматривать, ему было почти восемь лет, и учился он уже во втором классе.

На самом деле Саша с большим удовольствием пробыл бы эти сутки один дома, он не открыл бы дверь никому чужому, он не забыл бы сделать уроки и вовремя лег спать. Ему не пришлось бы тогда весь день витать в отупляющих и тяжелых клубах табачного дыма, от которого очень быстро начинала болеть голова…

Их маленькая однокомнатная квартирка делилась на две части большим платяным шкафом. Там, за шкафом, у мальчика был свой собственный угол, где стояли его письменный стол и кровать, между которыми даже оставалось место для стула. Роскошные хоромы для маленького мальчика.

Радио на кухне пропикало девять часов. Саша оторвал глаза от книжки и выжидающе посмотрел на телефон. У него была такая маленькая игра — он засекал по стрелке часов, сколько секунд пройдет между сигналом точного времени и маминым звонком… Обычно результат колебался между десятью и тридцатью.

На сей раз мальчик насчитал семнадцать…

— Ну как ты, кисеныш?

— Все так же.

— Все читаешь?

— Угу.

— Ты поужинал?

— Угу.

— А уроки все сделал?

— Угу.

— Что у вас завтра?

— Матека, чтение… Да сделал я все, ма…

— Ну смотри… Что папа делает?

Саше не нужно было выходить из-за шкафа и смотреть — он и так знал, что делает папа.

— Телек смотрит… как обычно.

— Он… как?

Еще Саша ненавидел своего отца за такой вот извиняющийся тон, каким мама всегда говорила о нем. Каждый раз она как будто просила прощения у мальчика, что у него такой отец.

— Нормально.

Слово «нормально» должно было означать, что отец трезв… Не хотелось огорчать маму, да и можно ли сказать, что отец пьян, когда он выпил всего лишь три бутылки пива? Что для него три бутылки пива?..

— Не читай долго. Ладно, маленький?

— Ладно…

— А я завтра приду рано-рано и разбужу тебя в школу. Не скучай, хорошо?

— Ладно…

— Сашка…

— Ну?

— Обещай, что в половине десятого будешь уже спать.

— Да ладно, ладно…

— Клянись!

— Ма, ну ты как маленькая…

Все… теперь до самого утра он не услышит маминого голоса, но зато утром он услышит его уже не по телефону а прямо у себя над ухом.

Надо только пережить эту ночь.

Она не такая уж долгая — эта ночь. Если удастся быстро уснуть, то она пролетит очень быстро…

Саша уснул в десять, засунув голову под подушку, чтобы не было слышно телевизора, отец никогда не выключал его раньше двенадцати. Под подушкой было жарко и душно, а выстрелы и вопли слышались все равно, поэтому первый сашин сон был о джугнлях и о бандитах, которые гнались за ним, громко кричали и стреляли… А потом бандиты исчезли где-то позади, а Саша заблудился и устал… Идти было тяжело, ноги увязали в густой траве, а в воздухе стоял горячий туман и стало трудно дышать… Все труднее и труднее… Потом что-то громко затрезвонило, и от этого звона Саша проснулся.

«Дверной звонок или будильник?» — успел подумать он прежде чем проснулся окончательно.

Когда он проснулся, то сперва подумал, что на самом деле все еще спит, а потом решил, что к ним в квартиру забрался кто-то чужой… и очень злой.

Саша услышал треск. И скрежет. Там, у отца… за шкафом…

— Мама! — закричал он, потом вспомнил, что мамы нет и испугался еще больше.

Вокруг клубился дым, черный и зловонный, (неужели папа так накурил?!) дыма было так много, что Саша больше не смог кричать, он задохнулся и закашлялся.

Дым…

Огонь…

Рубиновые отблески плясали на стенах, ярко освещая комнату. Они пока еще были за шкафом — злобные, яростные чудовища беснующиеся между огнем и дымом, хохочущие, бормочущие, рычащие, они творили какой-то свой особенный чудовищный ритуал…

Саша всегда ложился спать при открытом окне, пусть бывало холодно, но зато табачный дым к утру выветривался совсем… Может быть, благодаря распахнутым рамам, сквозь которые дым валил наружу, мальчик был еще жив…

Саша сидел на кровати парализованный ужасом, он кашлял-кашлял и не мог остановиться, пока его не вырвало прямо на белоснежные простыни.

— Мамочка, — тоненько заскулил он и потянулся к телефону на столе.

Он попытался набрать номер, но цифры как-то вдруг перепутались в его голове и так и не смогли выстроиться в правильном порядке.

Никто не поможет, никто не успеет! Нужно попробовать добраться до двери… выйти на лестницу… позвонить в квартиру тете Марине…

Саша выглянул из-за шкафа, и пламя опалило его. Вся комната уже была в огне. В ослепительно-оранжевом мареве дрожали черные скелеты горящей мебели, золотое море разливалось по лакированному паркету… как огромный костер полыхал диван. Саша пронзительно завизжал, когда в этом огненном буйстве увидел скорченную в предсмертной судороге, уже обугленную человеческую фигуру.

Саша отпрыгнул за шкаф, забрался в постель и укрылся с головой одеялом, он не хотел больше видеть… Не хотел видеть как пламя сожрет последнюю преграду на своем пути и доберется до него.

Он ждал, когда придет боль… И она пришла.

Очень быстро на улице у горящего подъезда собиралось много народа. Разбуженные криками и воем сирен, люди выходили во двор, в окна дома напротив пялились зеваки. Рыдала только та женщина, что вызывала пожарных, остальные молчали, стояли тихо и смотрели вверх.

Маша отошла подальше от других, села на детские качели, у нее подкашивались ноги и немного тошнило от волнения.

«Что мне делать? Что же мне делать?» — думала она, перебирая в голове возможные варианты, как она могла бы помочь.

Если люди там наверху сгорели — а они сгорели наверняка — она уже никак не сможет помочь, Маша знала это, но все равно пыталась придумать что-то, наверное, просто не могла смириться с тем, что она — такая могущественная, и совершенно бессильна…

Через несколько минут после того как пожарники скрылись в горящей квартире, в толпе у подъезда внезапно поднялась какая-то суета.

Кто-то закричал.

Кто-то громко матюгнулся, призывая толпу расступиться, и к одной из машин «скорой помощи» пронеслись два санитара с носилками.

Толпа заволновалась, загудела.

Маша вскочила с качелей и кинулась туда, но уже не успела ничего увидеть — дверцы «скорой помощи» захлопнулись, и машина с громким завыванием сирен унеслась со двора.

— Это ребенок… — услышала Маша чей-то взволнованный шепот.

— Еще жив…

— Может спасут?!.

— Помоги ему, Господи…

Толпа примолкла когда из подъезда выносили аккуратно прикрытые белоснежной простыней останки другого человека. На сей раз санитары не спешили, они шли медленно, как похоронная процессия, и люди сами расступились перед ними — отпрянули в ужасе. Что-то скрюченное и неправдоподобно короткое, что было покрыто простыней, никак не походило на тело взрослого мужчины.

Маша вернулась в свою машину и сидела до тех пор, пока не уехала «скорая» с телом, пока не разошлись зеваки — все самое интересное уже кончилось, только пожарные еще работали, им нужно было убедиться, что огонь погашен, скорее всего они не покинут этот дворик до утра.

«Мальчику помогут, — думала Маша, заводя мотор, — Его спасут. Я не должна вмешиваться — все это совершенно не мое дело! Я не могу помогать всем в этом чертовом городе!»

Она выехала на шоссе и поехала к дому.

«Тем более, что я просто не смогу ему помочь! Как, скажите на милость, я смогу пробраться в больницу и подключить к кому-то машинку?! Меня туда просто не пустят… Или, еще хуже, заберут в милицию.»

До самого утра Маша пролежала в постели без сна, как только рассвело, она подошла к телефону и набрала номер справочной службы.

Выяснить куда отвезли жертву ночного пожара оказалось не сложно. Маша записала адрес, быстро оделась, и выскочила из дома.

Мальчика отправили в детский областной ожоговый центр, что находился где-то у черта на куличиках — в подмосковных Люберцах. Почему именно туда? Может быть там было какое-то особенное оборудование?

Не стоит ехать! Это просто безумие! Если мальчик смог пережить эту ночь — он выкарабкается и без машиной помощи, а если нет… тем более не стоит ехать.

В приемном отделении Маше сказали, что ребенок находится в интенсивной терапии, что рядом с ним мать… Что больше никого к нему не пропустят…

— В каком он состоянии? — спросила Маша.

Медсестра посмотрела сочувственно и развела руками.

— Врачи делают все возможное, — произнесла она дежурную фразу.

Маша бродила возле больницы до вечера. У нее не было никакого плана, походив по округе, она поняла только то, что проникнуть в ожоговый центр большого труда не составит, если не ломиться через центральный вход, а подняться по боковой лестнице.

Она проникнет туда, как только у врачей закончится рабочий день а медсестры отправятся пить чай и смотреть телевизор — а дальше придется действовать по обстоятельствам, и остается только молиться и надеяться, что хотя бы на несколько минут мальчика оставят в палате одного…

Она решилась идти, когда еще не было совсем поздно — боялась, что закроют входную дверь, в подъезде сняла куртку и шапку, сложила под лестницу. В ожоговом центре могли находиться взрослые, многие малыши лежали в палатах с мамами, но эти взрослые, разумеется, не должны были ходить по отделению в верхней одежде. Маша подумала и сняла ботинки — если она пойдет по коридору в одних носках, это вызовет гораздо меньше подозрений, чем если она будет бродить в ботинках.

Черт, до чего же холодные бетонные ступени!

Маша быстро поднялась на нужный этаж, выглянула в коридор… Тускло светила единственная лампочка у лифта, зловеще гудел ветер в шахте, ледяной сквозняк стелился по полу.

Искать реанимационную палату придется на ощупь, проверять каждую, рассматривать всех забинтованных детишек…

«Что я здесь делаю?!» — в ужасе завопил здравый смысл, неожиданно вырвавшись из пут и тенет.

Из коридора вели две двери, одна направо, другая налево, к счастью, каждая из них была снабжена табличкой. Маша потянула ручку левой. Открыла. Вошла.

И тут же наткнулась на идущую по коридору медсестру.

Медсестра остановилась, смерила ее взглядом.

— С ума сошла?

— Что?.. — пискнула Маша.

— Тапки надень, ноябрь на дворе!

— Мне не холодно.

Медсестра скрылась за дверью кабинета, надпись на которой гласила «Посторонним вход воспрещен. Стучите.» Там, за дверью, работал телевизор, звучали голоса, из всех щелей тянуло табачным дымом.

«Нам туда не надо», — сказала себе Маша и пошла по коридору дальше.

Ей не пришлось заходить во все палаты и осматривать всех забинтованных детишек. Ожоговое отделение совсем не было переполнено.

За стеклянными дверями одной из палат во что-то играли два мальчика-подростка, один с забинтованной ногой, другой и вовсе без бинтов. Когда Маша проходила мимо, они дружно повернули головы в ее сторону, проводили взглядами. Из дверей одноместного бокса вышла молодая мамаша с годовалым ребенком на плечах, крохотная ручка ребенка была перевязана таким слоем бинтов, что казалась в три раза толще, чем была на самом деле. Мамаша вовсе не обратила на Машу внимания, разве что скользнула взглядом — ее больше интересовали стенды, демонстрирующие различные страшные ожоги.

Реанимационных палат на этаже было всего две. Одна пустовала. Из дверей другой доносилось тихое бормотание телевизора.

Маша на цыпочках подошла к приоткрытой двери, заглянула.

На кровати лежал с головы до ног перебинтованный ребенок, лежал без движения, очень тихо, прибор, висящий на стене, чуть слева от его головы, размеренно отсчитывал сердечный ритм.

Пи… пи… пи… как-то очень медленно…

Возле кровати сидела женщина, подперев ладонями подбородок, смотрела в пол.

Маше очень не хотелось приставать к ней с вопросами, но не уходить же теперь, когда она уже у цели. Ждать, чтобы эта женщина покинула свой пост было, судя по всему, бесполезно.

— Здравствуйте…

Женщина подняла голову, посмотрела на Машу, но, как будто и сквозь нее.

— Как он?.. Как ваш сын? Он поправится?

Женщина просто покачала головой.

— Он не поправится… Уходите…

Ее голос был похож на шелест ветра в камышах, он был пустой и легкий.

— Я не могу уйти. Я должна помочь ему. Я могу это сделать.

Ее слова как будто немного оживили женщину, в ее глазах появилось что-то… оставалось выяснить, хорошее или плохое…

— Кто вы такая?

— Я — ангел, — произнесла Маша, — Вы ведь верите в Бога? Вы молились, просили его совершить чудо?

Глаза женщины широко раскрылись, она открыла рот, чтобы закричать, может быть закричать что-то страшное, но не закричала… Почему? Может быть и правда где-то в глубине ее умирающей души оставалась иррациональная первобытная вера… Может быть, даже настолько сильная, чтобы и в самом деле явить чудо?

— Вы можете закричать, созвать сюда весь персонал, — говорила Маша, стараясь, чтобы ее голос не задрожал, не выдал ее. Она так старалась быть уверенной и бесстрастной. Каким еще должен быть ангел?

— И тогда ваш ребенок умрет.

Женщина зарыдала, глухо и страшно — без слез.

— Зачем… зачем вы… — прорычала она сквозь зубы, — Убирайтесь! Убирайтесь, немедленно! Вы… вы…

И прежде чем Маша успела остановить ее, женщина нажала кнопку на надкроватной панелью. Где-то вдалеке зазвенел звонок.

Маша запаниковала.

Она кинулась к двери, потом кинулась к мальчику, но мать перегородила ей дорогу, и во всю силу своего безумия закричала:

— Не прикасайся к моему ребенку, тварь! Не смей к нему прикасаться!

На мгновение глаза этой женщины встретились с машиными и та поняла, что несчастная сошла с ума. По-настоящему… Что сейчас ее устами кричит нечто совсем непричастное ни к ней, ни к умирающему мальчику, что она уже идет по бесконечной холодной и унылой дороге, с которой ей не сойти…

Маша с силой оттолкнула от себя женщину, но та была слишком сильной, она ни за что не пропустила бы ее к своему ребенку, легла бы костьми, перегрызла бы ей горло, но не пустила бы… Маша отступила и разрыдалась от обиды, жалости и бессилия.

— Что здесь происходит? — заорала прибежавшая медсестра, — Кто тебе разрешил войти? Из какой ты палаты?

Она грубо тряхнула Машу за плечо.

— Кто ты такая?!

В палату вошли еще какие-то люди в белых халатах, среди них было двое мужчин — один худосочный длинноносый очкарик, другой здоровый и крепкий на вид, возможно, по-настоящему опасный.

— Да она не наша! — воскликнула одна из вошедших медсестер, — Как она вообще сюда попала?!

— А вот сейчас мы отведем ее куда следует, — сладострастно проговорил очкарик, — И разберемся…

Почему этот очкарик вдруг сделался Маше так омерзителен?

— Ты меня отведешь, слизняк? — с презрением прорычала она сквозь зубы, — Ну попробуй, смотри стеклышки не потеряй, санитар гребаный!

Никогда еще Маша не была так зла. Никогда в жизни!

Она легко освободилась из цепких лапок медсестер, развернулась и ударила очкарика пяткой точно в переносицу. Жаль, что ботинки сняла.

Очкарик охнул и повалился на своего крепкого приятеля.

Пользуясь возникшим замешательством, Маша выскочила в коридор и что было духу помчалась в сторону лестницы, она вся кипела от ярости и разочарования.

— Идиоты, паршивые мерзкие идиоты! — бормотала она, скатываясь по ступенькам, схватила из-под лестницы свои вещи и как была босиком выскочила на улицу. Она бежала к своей машине что было духу, не чувствуя холода, луж, неровностей выщербленного асфальта. Она прыгнула в машину и сорвалась с места, так и поехала босиком, уже на выезде из города остановилась, чтобы снять мокрые носки и обуться.

Она хотела поплакать, но почему-то не получилось.

Прошла ночь, наступило утро, недалеко от Воронцовского парка был убит еще один оэрлог, а она так и не почувствовала облегчения. Неудачи случаются и их следует принимать, с ними нужно уметь мириться, что толку кричать в небеса бесконечное: «Ну почему?!»

Потому. Потому что ты не совсем ангел и далеко не всемогуща.

Впредь нужно быть умнее и осторожнее… И думать, прежде чем… Черт! Вартан нашелся бы, что сказать ей, как утешить.

Возможно, он сказал бы ей, что они не боги, не смотря на то, что инопланетяне… Кажется, она сама говорила ему об этом?

Маше очень не хватало Вартана. С Вартаном было нестрашно, он мог найти выход из любой ситуации, он всегда знал, что и как делать… Не столь уж многому он успел обучить ее до отъезда… Не столь уж многому…

Придется учиться самой.

13469 год по межгалактическому летоисчислению.

ЭГАЭЛ

Вселенная была огромна и пуста, она подавляла своим величием, своей тишиной и холодом. Тишина и холод, и слабый шелест звезд вливались в искореженный корпус космического корабля, который трясся по ее просторам все более медленно и тяжело.

У Эгаэл почти не оставалось энергии, чтобы двигать корабль вперед, и она уже почти отчаялась, все чаще вспоминая своих мудрых сородичей.

Ей осталось недолго.

Она умрет как только энергия иссякнет совсем, и ее существо обратится в горстку атомов, которые разлетятся по этой холодной и мрачной вселенной… Грустно.

Она сидела перед монитором, смотрела как навстречу ей летят звезды, летят — и пролетают мимо. Эгаэл понадеялась на то, что заложенный в компьютере курс приведет ее куда-нибудь… Авантюра чистой воды! Только сейчас она поняла это с убийственной ясностью, но сейчас уже было поздно.

Мертвый космонавт был мертв уже так давно, что и планеты, на которую он летел могло теперь не существовать. Может быть, то место, где она была когда-то давно уже позади.

Эгаэл настолько уверилась в этом, что не поверила, когда центр связи корабля вдруг ожил и вопросил хрипло и зло:

— Кого там черт несет? Чего надо?

Эгаэл обнаружила вдруг, что ее корабль уже не просто падает в бесконечную тьму, а вышел на орбиту какой-то планеты, и она молчала и хлопала глазами, пытаясь сообразить что ответить, когда центр связи ожил снова и разразился бранью.

— Мне нужна посадка, — наконец выговорила Эгаэл, — Срочно.

— Вы что там, терпите бедствие?

— Да, что-то вроде того.

— У вас исправны системы посадки?

— Не знаю.

Центр связи некоторое время хрипел, скрипел, потом провещал:

— Координаты переданы вашему компьютеру, молитесь, чтобы он их понял.

Эгаэл не знала, что такое молиться, но она собрала последние силы и отдала их машине, после чего как-то утеряла связь с реальностью.

…Раньше с ней никогда такого не было. Она падала. Камнем летела вниз сквозь тьму, и в этой тьме не было ничего — ни атмосферы, ни температуры. Эгаэл не знала какую форму приняло ее тело, потому что не могла видеть его — ее глаза, если у нее были глаза, видели только темноту. А потом она вдруг подумала, что может быть и не падает, а просто висит в этой странной темноте. Просто висит и ничего не происходит.

«Я умерла? — спросила она у себя, — И что же теперь вечно будет так?»

Она испугалась этой мысли, а потом испугалась того, что эта мысль вообще пришла ей в голову. Для кого угодно из жителей ее планеты такая смерть была бы благом, не это ли то, к чему все они всегда стремились?! К вечному и бесконечному покою, к возможности спокойно размышлять… Но она не хочет этого! С ней что-то случилось, пока она летела на этом дряхлом космическом корабле сквозь исполненный тьмы космос или это всегда жило в ней? Жило с самого появления на свет и только ждало… Ждало, пока с неба не упадет горящий метеорит, не упадет прямо перед ее носом, в ее болото…

— Я рождена для чего-то… — сказала она темноте, — Для чего-то большего, чем просто размышления, которые никогда и ни к чему не приведут. И я имею на это право!

Тут же в ее голове возникли тысячи вопросов:

«Почему ты решила, что ты особенная?»

«Почему ты решила, что ты лучше и умнее всех?»

«Почему ты решила, что твой образ мыслей правилен?»

«И почему ты думаешь, что имеешь право на что-то большее?»

Эгаэл отогнала все эти «почему», отринула вместе со своим прежним естеством и сказала темноте гордо и с вызовом:

— Я не то, что раньше. Я выбрала себе оболочку человека, и теперь я человек. Не больше и не меньше. Не желаю никаких вопросов и никаких размышлений. Меня зовут Эгаэл!

И вдруг к ней пришло ЧУВСТВО. Она почувствовала боль, потом холод, потом необычайную жажду.

— Вода… мне нужна вода, — прошептала она и неожиданно для себя услышала ответ из темноты.

— Да куда уж больше…

Она открыла глаза и увидела перед собой существо похожее на человека, каким являлась сама, только маленького, совершенно безволосого и с большими круглыми глазами, в которых завораживающе медленно переливались все оттенки зеленого, голубого и серого.

Она обнаружила себя лежащей в большом чане с водой, только голова ее оставалась на поверхности, и Эгаэл поспешила исправить эту оплошность, погрузившись в чан целиком. Боль, холод и жажда стали потихоньку утихать.

— Мужик, ты что, амфибия? — спросил ее человечек, когда она вынырнула.

— Нет, — сказала Эгаэл гордо, — Я человек!

АРМАС

Планета считалась необитаемой. В общих чертах так оно и было — непроходимые джунгли, примитивные животные и очень жаркое солнце. Скверное место, плюс ко всему еще и очень отдаленное от обитаемой части вселенной. Нет лучше местечка для маленькой секретной базы, где можно спрятаться и отсидеться, когда в этом настает необходимость.

Базой заправлял беглый каторжник Каэмн, бывший родом из королевства Галаема, ему в обязанности вменялось следить за запасами топлива и энергии, с чем Каэмн справлялся весьма сносно. Еще Каэмн следил за радаром — никто чужой не должен был приближаться к планете.

— Капитан, — сказал он, — Какая-то развалина без опознавательных знаков, похоже, терпит бедствие. На ее борту, по всей вероятности, всего один пилот, да и тот спятивший.

— Посади его подальше отсюда, — после некоторого раздумья велел ему Армас, — Черт его знает, вдруг разведчик.

Каэмн сделал все в точности, как ему было велено, разрешил незнакомцу посадку на заросшем маленьком космодромчике, спрятанном в сердце джунглей и прямо-таки вопящем о беспросветной заброшенности планеты. Корабль рухнул туда, развалился на части и затих.

— М-да, похоже спятивший пилот приказал долго жить, — пробормотал Армас, проверяя обломки на радиоактивность, — Странно, абсолютно никаких выбросов энергии, заглянем?

Они заглянули.

Корабль представлял собой невероятно жалкое зрелище, первой мыслью Армаса, когда тот вступил на его борт было: «Ни за что не поверю, что эта посудина могла летать!»

Однако как-то она прилетела…

Ни один из механизмов не работал — трубы, приборы, провода, все было искорежено и оборвано, в баках давно не было никакого топлива — они были сухи и даже почти не пахли, не работало ни аварийное освещение, ни сигнализация…

Каэмн просто развел руками.

— Я начинаю сомневаться, что говорил именно с этим кораблем, — пробормотал он, — Что скажете, капитан?

— Что скажу? — в глубине суровой пиратской души зародилось странное, весьма несвойственное ему чувство, будто происходит что-то таинственное и зловещее, — Уж не «Звездный странник» ли это?

— Господи помилуй, корабль-призрак! — Каэмн перекрестился, — Мы даже не посмотрели название на борту!

— Я посмотрел — его не разобрать.

— Что же нам теперь делать?

— Искать пилота… по всей вероятности.

— А может не стоит?

Армас досадливо махнул рукой.

— Прекрати, Каэмн!

Когда они обнаружили командирскую рубку, сомнения их не только не разрешились — их стало еще больше. Компьютер был мертв, мертв давно и безнадежно, равно как и центр связи… Если бы только все это горело, дымилось, искрило бы! Нет! Смерть, запустение и слой пыли в палец толщиной.

В глазах Каэмна металась паника, он был напряжен как натянутая пружина, не мудрено, что он не смог сдержать крика, когда обнаружил тело пилота… От этого крика Армас тоже подскочил на месте.

— Черт! О Черт! — бормотал Каэмн, — Вы только посмотрите на это!

Пилот в точности соответствовал своему кораблю — он умер настолько давно, что успел мумифицироваться. Кожа приобрела коричневый оттенок, походила на пергамент и натянулась так, что казалось сейчас лопнет. Глаза провалились… рот провалился… нос провалился.

— Хотел бы я знать, — пробормотал Каэмн, — кто же со мной говорил?

Как только произнес он эти слова, мумия разинула рот и произнесла:

— Вода… мне нужна вода…

Каэмн взвыл и кинулся прочь.

После он долго ходил мрачным и незнакомца предпочитал обходить стороной, вероятно, не мог ему простить, что из-за него он предстал в столь невыгодном свете перед капитаном.

Армас же из-за этого странного происшествия отложил свой вылет и остался дожидаться у ванны, когда незнакомец придет в себя.

Незнакомец долго не подавал признаков жизни, у пирата было немало времени на то, чтобы поразмыслить, но в его голове рождались только вопросы и ни единого ответа.

Понурый Каэмн бродил поблизости. Он с удовольствием отправился бы куда-нибудь подальше от этого места, хоть на другое полушарие планеты… Если бы ему позволили.

Наконец, незнакомец начал приходить в себя. Он дернулся, сморщился и снова пробормотал:

— Вода… мне нужна вода…

— Куда уж больше, — мрачно сказал Каэмн, склоняясь над ванной с любопытством и одновременно омерзением. Незнакомец открыл глаза, посмотрел на Каэмна без всякого выражения и погрузился под воду с головой.

— Утонет! — воскликнул Каэмн.

— Не мешай ему, — Армас сам подошел к ванной и воззрился на незнакомца, который лежал в воде целиком и похоже не испытывал ни малейшей потребности дышать.

— И не собирался, — обиделся Каэмн.

Незнакомец полежал какое-то время и выбрался из воды. Надо сказать, пребывание в ней ничуть не отразилось на его внешности, он по прежнему напоминал высохшую мумию.

— Мужик, ты что — амфибия? — спросил его Каэмн.

Мумия горделиво вскинула голову и произнесла:

— Нет, я человек!

Тут пред ее ввалившиеся очи вышел сам капитан.

— Приветствую вас, — сказал он и улыбнулся, чтобы продемонстрировать свое дружелюбие.

Мумия чопорно поклонилась и сказала:

— Да!

— Кто вы и откуда? — вопросил Армас.

— Я из королевства Эгаэл, имя мое… Тоже Эгаэл.

Армас некоторое время смотрел незнакомцу в глаза, которые довольно живо поблескивали в глубине черепа. В этих глазах он увидел беспокойство… может быть даже страх.

— Вам нет нужды лгать, — сказал он, — Я не причиню вам вреда. Более того, если вас преследуют, я помогу вам скрыться… возможно.

Незнакомец забеспокоился совсем явно.

— Почему вы думаете, что я говорю неправду?

— Потому что королевства Эгаэл не существует уже несколько сотен лет, оно уничтожило само себя, взорвав собственную планету.

Незнакомец, похоже, был сильно ошарашен.

— Вот как, — понурился он, — Какая жалость…

— Жалость, — согласился Армас, — Вы все еще будете утверждать, что вы из королевства Эгаэл или придумаете что-то еще, более правдоподобное?

Незнакомец жалобно улыбнулся, похоже совершенно упав духом.

— Вряд ли я смогу… Похоже, мне придется открыться вам… Ничего не поделаешь… Ведь так?

Армас согласно кивнул головой.

Радуясь тому, что успел заблаговременно отослать Каэмна, он слушал мумиеобразного незнакомца… слушал, опустив голову и боялся поднять ее, боялся взглянуть на него, чтобы ни дай Бог не выдать своего страха, кто знает насколько он проницателен…

Когда незнакомец подошел в своем рассказе к тому месту, где он отправился к звездам на рухнувшем в болото космическом корабле, у капитана волосы зашевелились на голове. «Возможно ли, — думал он, — чтобы это существо обладало такой мощью?! Господь всемилостивый, поднять корабль и вести его по вселенной сотни, а может и тысячи световых лет! Это существо — настолько страшное оружие, что может быть стоит — если это вообще возможно — убить его от греха подальше… Пока оно еще не осознало, что мы все ничтожны по сравнению с ним и не взялось подчинять нас себе, или — еще лучше — своим философам-сородичам…»

Занятый таковыми мыслями, он упустил конец рассказа и услышал только как незнакомец произнес:

— …Таким образом, если бы не вы, я бы погиб… Если бы только я смог отблагодарить вас…

Армас поднял глаза и устремил на говорившего добрый-добрый взгляд.

— Не стоит благодарности — я всего лишь разрешил вам посадку, — он улыбнулся, — И всего лишь предоставил вам ванну с водой, не так уж дорого это мне стоило.

Существо помрачнело.

— На этой планете есть болота? Мне показалось, что здесь слишком сухо…

— Думаю, найдем… Вам недостаточно просто воды, вам нужно именно болото?

— О да!.. По крайней мере, я хотел бы посмотреть, что представляют собой болота на этой планете… Мне хотелось бы принять более удобную форму, повисеть в тумане, послушать лягушек, — на лице мумии появилось мечтательное выражение.

— Я помогу вам найти подходящее болото, — Армас решительно поднялся, — И очень постараюсь сделать так, чтобы перемену вашего облика никто не смог лицезреть, к счастью на этой планете я смогу обеспечить вам уединение…

Лицо мумии осветилось беспредельной благодарностью и искренней преданностью.

«Вот и ладненько, — подумал Армас, — вот и хорошо.»

Эгаэл позволил ему наблюдать свои трансформации, он превратился в шар и завис в полуметре от вязкой вонючей жижи одного из болот где-то в районе экватора планеты.

Армас смотрел на него из маленького катера — ему не особенно хотелось ступать на кишащую насекомыми и прочими гадами почву — и размышлял о том, что, вероятно, судьба явила ему великую милость, подарив Эгаэла, ведь он может очень и очень пригодиться, если правильно его использовать и — самое главное — ухитриться сохранить его инкогнито.

Никто не должен узнать, что он представляет из себя, даже Вэгул и Айхен… особенно Айхен! Пусть сейчас они заодно, но доверять милому принцу особо не стоит, кто знает, что придет ему в голову, узнай он…

Айхен был очень активен и изобретателен, за прошедшие со дня их первой встречи несколько месяцев он развернул бурную деятельность весьма достойную особы королевской крови. Его мозг работал только в одном направлении — на подрыв мощи империи Эрайдана, и планы его, похоже, уже простерлись несколько дальше того, чтобы вернуть себе королевство… Армас предпочитал не вести с ним разговоров на эту тему.

Айхен поддерживал связь со своим другом Эйком Эрдром, командором СОГа — что могло связывать столь непохожих людей оставалось для Армаса неразрешимой загадкой — летал регулярно на Исчен и всегда возвращался с важными и полезными сведениями.

— Эрдр убьет тебя, когда узнает, — говорил ему Армас, жадно проглядывая добытую принцем секретную информацию.

— Никогда, — усмехался Айхен, — Эрдр — благородный человек, он, во-первых, никогда меня не заподозрит, а во-вторых, если и заподозрит, то не поверит своим собственным глазам.

Самоуверенный мерзавец.

А в самом деле весьма интересно, когда Эрдру придет в голову сопоставить факты неуязвимости и вездесущести «Паука» с посещениями своего друга принца Айхена? Интересно так же, успеет ли к тому времени «Паук» свалить Генлои?

Проникнуть на Аретас, как и в первый раз не составило бы труда, но как подобраться к президенту? Вэгул почти не выходит из своей лаборатории, пытаясь создать телепорт, который мог бы работать по заданной координате. Сейчас чтобы переместиться с места на место необходимо отправить туда, куда вознамерился попасть, особый датчик, который как якорь притягивает к себе телепортируемый предмет. Не составило большого труда попасть на берег Актота Великого, да и на территорию «Тенька», но в апартаменты Генлои… Президент очень осторожен, он расплодил невиданное количество голограмм, которые выставляет вместо себя надо и не надо. После захвата «Тенька» и побега Армаса он, похоже, стал всерьез опасаться за свою жизнь.

Но президент жил, а сознание того, что жизнь его проходит в вечном страхе, не особо удовлетворяла капитана пиратов, который просыпался от кошмаров, где он вновь и вновь спускается в то проклятое подземелье на медленно и тихо ползущем лифте, где он слышит несвязные бормотания лишенных разума существ и вопли рожающей женщины.

В такое минуты капитан выходил из своих апартаментов и шел в комнаты, где под бдительным присмотром няньки спала Севелина, маленький ангел, чудом спасенный от смерти и от безумия. Лучшие врачи цивилизованного мира признали девочку совершенно здоровой.

— Если это действительно правда, — говорил Армасу доктор, осматривавший младенца, — то, что вы рассказали… И во что мне, признаться, все же трудно поверить, это не должно отразиться на девочке. Искусственно уничтоженный интеллект оставил в неприкосновенности генный фонд и матери и отца. Разумеется, если бы девочка осталась жить вместе с ними, то стала бы такой же, как они, но раз этого не произошло, то вам нечего беспокоиться.

Несмотря на то, что доктор выражал недоверие словам пирата, он все же поднял вопрос на всемирном консилиуме здравоохранения о создании специальной комиссии, которая осмотрела бы центральную тюрьму Аретаса. И таковая комиссия даже собралась и даже посетила тюрьму, но, разумеется, не обнаружила никакого подземелья.

Президент Генлои, до глубины души возмущенный отвратительной клеветой, сам лично сопровождал комиссию по тюрьме, предупредительно оказывая всяческую помощь. И все-таки слухи поползли и разнеслись благодаря «желтой прессе» по всему мировому сообществу, появились даже какие-то неясные фотографии и свидетельства очевидцев.

Армас очень надеялся, что Генлои сочтет за благо уничтожить несчастных существ от греха подальше. Мысль о том, что они до сих пор существуют не давала ему покоя, заставляла все время задаваться мыслью, что он не должен был улетать, не уничтожив их всех. Он считал это своим невыполненным долгом, своим позором… И он не думал о том, что этим массовым убийством он взял бы на душу тяжкий грех, не думал ни минуты, потому что готов был взять его и нести, и потом отвечать за него.

Он знал бы, что ответить.

… Все в его жизни переменилось с тех пор, как появилась маленькая Севелина, и он готов был благодарить судьбу за то, что оказался в подземелье как раз вовремя, чтобы спасти ее. Теперь у него появилась настоящая цель — не просто месть Генлои за причиненное им зло, он должен был освободить узурпированный им трон для законной наследницы Эрайдана.

Армас помнил ухмылку Генлои и его слова, что возвращать уже нечего, что он уничтожил всех!.. Если бы он знал! Если бы он только знал, какую большую совершил оплошность!

И теперь Армас как нельзя лучше понимал, что недостаточно просто явиться и убить Генлои. Нет, он должен будет пойти на него войной и победить… И для этого надо стать сильнее, чем Генлои… Собрать армию, которая превосходила бы армию Эрайдана… Бред… Но уже сейчас дела разворачивались довольно стремительно — дерзкие налеты на корабли и пограничные области Эрайдана приносили «Пауку» весьма хорошие доходы, количество его кораблей уже соответствовало армии какого-нибудь среднего государства, а базы были разбросаны по всей известной части галактики, на самом деле образовав нечто похожее на паутину.

Правительства большинства стран вынуждены были вступить в соглашение с капитаном Армасом относительно некоторых вопросов торговли и предпринимательства, и в казну «Паука» поползли дополнительные средства.

Реальную угрозу представлял собой только СОГ, но и с ним всегда удавалось выходить в ничью, и это было здорово, ведь СОГ содержало все мировое сообщество во главе с Эрайданом, а «Паука» по сути один только Вэгул, гений которого развернулся в полном масштабе и плодил боевые машины, равных которым не было ни у какой державы, успевая думать одновременно и над своим любимым детищем — телепортом. Оставалось только удивляться, как он все успевает и до сих пор еще не умер от усталости. Не умер и — более того — был, по всей вероятности, полон сил, энергии и весьма счастлив.

Прошло всего лишь три года с того знаменательного дня, когда летающая тарелка выскочила ни ниоткуда над водами Актота Великого, до того дня, когда Вэгулу, наконец, удалось создать телепорт, у которого не было необходимости в якоре… Который мог перемещать предметы просто по заданной координате.

Этого события ждали все. И все собрались в большом представительском зале, чтобы обсудить новые возможности, которые открывались благодаря этому изобретению.

Сияющий Вэгул объявил, что теперь хочет увековечить свое имя, подарив миру свое изобретение. Едва-едва удалось уговорить его продать изобретение только частично — то есть с якорем.

— Поверьте, драгоценный наш, — увещевал Вэгула принц Айхен, — мир еще не готов к тому, что вы собираетесь ему преподнести, телепорт с привязкой — это еще куда ни шло, а так, чтобы перемещаться куда угодно и просто так… Они с ума сойдут и обязательно чего-нибудь натворят… Что повредило бы нам.

Вэгул с принцем согласился, ибо о безопасности «Паука» пекся ничуть не меньше его и отправился во Всемирную Академию Наук с первой версией своего изобретения, которое, как и ожидалось, произвело фурор.

После всех произведенных научным консилиумом экспериментов Вэгул вернулся на базу с патентом и с громкой славой, а Айхен заговорил о том, что пора, наконец, вплотную заняться Генлои, и он искренне не понимает, почему его предложение не вызывает энтузиазма со стороны капитана.

Конечно, ведь принц не знал о том, кто такая Севелина, не знал, потому что Армас сохранил это в строжайшей тайне и собирался хранить и дальше, до самого последнего момента, ибо опасался грандиозных амбиций Айхена, который неизвестно по какой причине возомнил себя достойным престола великого Эрайдана.

— Ты полагаешь, что достаточно убить президента для того, чтобы диктовать свои условия? За нами должна быть такая мощная сила, чтобы нас захотели слушать…

— Нас УЖЕ послушают, уверяю тебя! Нас боятся!

— Боятся… Но не настолько.

— А как насчет того, чтобы рискнуть? Пока обстоятельства складываются так удачно?

— Я рисковать не буду.

— Ты или трус или предатель!

Айхен был зол как тысяча чертей, Армас потихоньку над ним потешался. Ребенок, который едва-едва достиг совершеннолетия! Куда ему править государством! Совершать пиратские набеги еще куда ни шло, развлекаться с девочками в каждом порту и устраивать попойки — самое его дело. И почему он сам этого не понимает?

Своим друзьям и единомышленникам Армас представил Эгаэла, как своего давнего друга… Он придумал ему сносную биографию и заставил принять менее вызывающий облик, нежели иссохшая мумия.

Эгаэл получил очертания представительного, довольно грузного мужчины с гулким басом и довольно свирепым выражением лица, внушавшем невольное уважение.

Эгаэлу было предписано помалкивать, и он помалкивал, пока не стал разбираться в существующей действительности не хуже других, а пожалуй, что даже и лучше.

У Эгаэла была потрясающая способность мыслить масштабно. Прошло очень немного времени и управление «Пауком» он практически взял на себя.

Пока Армас летал, Айхен развлекался, а Вэгул изобретал, Эгаэл координировал действия всего немаленького пиратского флота, занимался созданием новых военных баз, предсказывал изменения в политической обстановке различных государств, а на закуску играл на бирже — с неизменным успехом. И, в отличие от своих компаньонов, он при этом при всем, не имел никаких амбиций — он просто жил в свое удовольствие.

Паша

Все получилось, конечно, не так, как она предполагала.

Когда Маша летела на Землю, она мечтала пожить в свое удовольствие, отдыхать, развлекаться, исполнять все свои желания. Те мысли она вспоминала теперь не иначе как с грустной улыбкой. Не то, чтобы в свое удовольствие — ей вообще было некогда жить. То утро, когда она смотрела телевизор, было первым и последним, в ее жизни на Земле, когда она его включала.

Она не читала книг, не общалась с людьми (разве что с Петром), ее существование помимо работы свелось к ванной, постели и еде, причем питаться она предпочитала в кафе…

Ее жизнь была очень трудной, она проклинала ее под час, когда падала на кровать не имея сил раздеться, и вспоминала потом как самое счастливое свое время. Тогда еще все было так хорошо и спокойно, и она приносила настоящую и вполне ощутимую пользу — она спасала обреченных на смерть. Поэтому на отдых она старалась уделять времени как можно меньше, понимая, что каждая минута ее сна стоит чьей-то жизни.

Как долго она могла бы жить так? Наверное, достаточно долго, имея новейшие препараты, дарующие энергию, а то, что они в конце концов могли убить ее, она не думала — некогда было думать. И ей пригодились джинсы и кроссовки, что оставил ей ее предшественник, и она так и не купила себе ни одного дорогого наряда.

Ей не столько досаждали разнообразные пришельцы из космоса, типа тех самых пресловутых оэрлогов, сколько земные подонки, которых было гораздо больше, но с которыми, правда, и справиться было довольно легко.

Маша упивалась своим могуществом, чувствовала себя «суперменом» и старалась изо всех сил сделать как можно больше. Сделать все, что от нее зависело. И более того.

Это было запрещено, узнай кто-нибудь в координационном центре, чем она занимается, ее бы, по меньшей мере, тот час же выгнали с Земли к папочке Эйку. С большим скандалом…

И она изо всех сил старалась, чтобы ее не разоблачили.

Маша плевала на все правила и предписания, нагло врала и не чувствовала при этом никаких угрызений совести, уверенная в своей правоте. Ей некогда было думать, некогда было вспоминать. Все, что происходило с ней когда-то казалось ей далеким, нереальным и смешным. Теперь у нее была совсем другая жизнь, в которой не было места ни для чего другого, кроме работы. Разве что иногда она позволяла себе съездить в маленький подмосковный городок и постоять у серой неприметной девятиэтажки с давно облупившейся краской, посмотреть на желтый прямоугольник окна, в глубине которого иногда скользили тени.

Маша старалась делать это поздним вечером, чтобы случайно не наткнуться на кого-то кто мог бы узнать ее… Пусть это было маловероятно, ей не хотелось рисковать, она не готова была признаться, что на самом деле ждет, что колыхнется штора, и мама появится в окне, почувствует что-то…

Она увидела однажды свою сестру. Алена шла к дому и с ней шел мальчик лет пяти, мальчик был вылитый она — Маша, в том же возрасте.

— Боже, Боже… — прошептала она, ее сердце колотилось так сильно, что стало больно. Ей было страшно. Она почувствовала себя так, будто очутилась в другом, параллельном мире, очень похожем на ее родной мир, и все же — другом. Как в страшном сне. Эта красивая женщина… Неужели она действительно ее сестра? Когда Маша видела ее в последний раз, Алена заканчивала школу. Красавица, гордячка с непомерными амбициями. Что из ее мечтаний осуществилось?

Прошло семь лет. Семь лет — это целая вечность. Маша почувствовала прилив такой невыносимой нежности к этой женщине и этому мальчику… Как же хотелось броситься к ним и обнять — крепко-крепко, расспросить обо всем, о маме, о папе, о Катьке… Маша поняла, что и не подозревала раньше, насколько сильно она любит их всех, несмотря на долгие годы разлуки… Может быть, именно благодаря этим годам разлуки…

Маша вцепилась в руль и крепко зажмурилась, дожидаясь, пока они пройдут, и когда она открыла глаза из них покатились слезы. Слезы давно забытой жалости к себе, обиды за свое одиночество…

Нет-нет, эти мысли нужно гнать. Далеко-далеко. Расслабляться нельзя. У каждого своя судьба, свое предназначение, и вернуть ничего невозможно.

В тот день Маша поклялась себе не ездить больше домой — она называла это так — она должна знать, что с ее близкими все в порядке, этого достаточно для обретения покоя.

После случившейся с ней такой досадной неудачи с обгоревшим мальчиком, Маша не оставила своих попыток быть ангелом-спасителем. Почему-то она считала, что обязана им быть — спасать подыхающих от передозировки наркоманов в городских парках, подстреленных и порезанных в драках подростков… Ей казалось, что человек, побывав на границе между жизнью и смертью, поймет что-то, осознает что-то, начнет новую жизнь — например, станет священником.

Она спасала от смерти всех этих никчемных людишек, а перед глазами ее всегда в эти минуты был замотанный в бинты маленький мальчик… Скольких она должна спасти, чтобы полегчало? Чтобы этот образ исчез, оставил ее в покое? Сколько бомжей, наркоманов и пьяниц, сколько упившихся, обколовшихся, замерзающих на снегу? И стоит ли тысяча спасенных подонков одного хорошего маленького мальчика?

Маша ехала в сторону своей московской квартиры, как всегда пристально всматриваясь в небо, она смотрела на небо даже когда радар не предупреждал о тревоге. Это просто вошло у нее в привычку — она смотрела в небо всегда, наверняка чаще самого романтичного в мире поэта, и при этом была настолько далека от романтических мыслей! Так далека…

Она не поняла, как это произошло. Дорога была гладкая, время позднее, машин было мало… Она услышала рев автомобильного гудка, визг тормозов. А потом удар, мгновенная вспышка боли и — темнота…

Первым движением, когда она стала приходить в себя, был поиск на запястье «регенерата», она нащупала его, но тут же отказалась от мысли использовать, пожалуй, не так уж плохо ей было — лучше уж потерпеть боль.

Она открыла глаза и увидела пред собой видение из ночного кошмара — на нее смотрело жутко ухмыляющаяся окровавленная физиономия.

— За пистолетом полезла? — физиономия дохнула на нее перегаром и хихикнула.

— Успокойся — я не злой. Ты как?

— Вы кто?

— Я Паша.

— А-а…

— Тебя в больницу или как?

— Или как.

Маша попыталась приподняться. Было очень больно, но она справилась. Все-таки «регенерат» отменяется и это хорошо. Как бы еще вернуть себе ясность мысли… Если бы не эта рожа, она впрыснула бы себе «HI-FI».

Левый бок ее машины был смят в лепешку, на месте пассажирского сидения теперь дымился мятый радиатор вражеского корабля… темно-серого «Мерседеса».

— Круто, да? — улыбнулся Павел. — Ты это… не злись, лады? Виноват, признаю. Все живы, все здоровы, все хорошо. Сколько там стоит твоя колымага? Купим тебе новую. Ты хочешь новую? Только это… Давай сваливать, а?

Маша смогла самостоятельно выбраться из машины, но на большее ее не хватило, она опустилась на землю, чувствуя, что сейчас ее вырвет… Или она потеряет сознание… Или и то и другое…

Паша в это время общался с кем-то по мобильному телефону.

— Эй-эй! — воскликнул он, когда разговор был окончен, — Куда собралась? Сейчас довезем тебя домой… или все-таки в больницу?

— Домой… У тебя платок есть?

— Чего?

— Лицо вытри.

Платок у Паши был. Посмотревшись в треснувшее зеркальце заднего вида своего разбитого корабля, он как мог вытер кровь с лица, потом очень бережно поднял Машу с асфальта и посадил обратно в машину.

— Ты легенькая такая, — удивился он, — Не ешь что ли ничего?

Маша совсем не была расположена к диалогу, она откинулась на сидении и закрыла глаза. Только бы не вырубиться! Только бы не… Ах, зараза, как же болит шея!

Очень скоро прибыли Пашины друзья, их сопровождала патрульная машина и два погрузчика, которые очень быстро увезли разбитые машины с места происшествия.

Когда товарищ в форме сотрудника ГИБДД увидел номера на обшарпанной бордовой «жигулевине», ему явно сильно поплохело. Он побледнел, потом покраснел и кинулся к Маше даже с подобострастием.

— Вы не ранены? Выглядите вы… — он покачал головой, — не очень…

«Если б ты еще знал, насколько не очень…» — мрачно подумала Маша, постаравшись принять максимально возможный бодрый вид.

Надо сказать, удавалось ей это плохо. Ее организм был очень сильным по земным меркам, иначе она вряд ли вообще смогла бы подняться. Жутко болела голова и, самое скверное, стоило шевельнуть ею, как острая боль прокатывалась вниз по спине.

— Мне нужно домой, — проговорила она.

— Вас отвезут. А за машину не беспокойтесь, оттранспортируем ее куда следует. И оформим все, как надо… У вас нет претензий к владельцу «Мерседеса»?

Маша покачала головой. Какие еще претензии, домой бы поскорее и лекарство в вену.

Маша видела, как Паша и представитель власти пожали друг другу руки, и патрульная машина тихо шурша шинами укатила прочь.

— Все в порядке, — радостно возвестил Паша, провожая девушку в машину, — Где ты живешь?

Они вдвоем ехали на заднем сидении автомобиля, который вел угрюмый детина с выбритым затылком, купаясь в волнах кондиционированного, ароматного воздуха, который, казалось, даже немножко успокаивал боль.

— Ух, блин, — жаловался Паша, — Я думал, все — пиз… э-э, конец мне пришел. Я, знаешь, никогда еще так не бился. Башка, блин, кружится… Выпить хочешь?

— Нет, — сквозь зубы пробормотала Маша, едва найдя в себе силы открыть рот.

— А я выпью…

Он открыл бар, выбрал одну из многочисленных бутылок, открутил крышку и отхлебнул прямо из горла.

— Хорошо пошло… Может хлебнешь? Лучше станет… Ну как хочешь… Тебя как зовут?..

— Отстань ты от меня, ради Бога! — пробормотала Маша.

— Да… Прости… Все понял…

Паша молчал аж целую минуту.

— А ты красивая, — вздохнул он вдруг, — Правда. Даже сейчас. Просто ништяк.

Маша подумала, что сейчас убьет его, несмотря на боль и слабость, расщепит его на молекулы, как оэрлога, и развеет по ветру.

Паша проводил ее до самой квартиры и, помогая ей улечься на диван, произнес:

— Завтра у тебя будет новая машина — куда лучше прежней, потому что ты — умница.

У Маши не было сил протестовать, ей хотелось, чтобы он быстрее ушел, и, наконец, избавиться от мучившей ее боли, да и в конце концов почему бы ей не принять подарок? Разве ей не нужна машина как можно быстрее?

Перед тем, как покинуть Павел наклонился и поцеловал ее. От возмущения Маша едва не выздоровела, она уже была готова разразиться какой-нибудь бурной тирадой, но тут как раз хлопнула дверь.

«А и черт с ним!» — решила Маша дрожащей рукой поднося к вене пистолетик с «HI-FI».

На следующий день она позволила себе отдохнуть. Лекарства исправляли полученные ею повреждения, и девушка размышляла о том, отразится ли произошедшее на ее безопасности.

В принципе, в подобной ситуации она должна была сообщить о случившемся в центр и ждать указаний, но она не видела в этом смысла. Они там вряд ли смогут адекватно оценить ситуацию, наверняка отзовут с задания, отправят куда-нибудь в Зимбабве, а ведь она только-только начала привыкать к Москве…

И потом — это не первый случай, когда в ее квартире побывал посторонний, правда бандит Паша не совсем то же самое, что тринадцатилетняя девочка…

Маша раздумывала о том, не связаться ли ей с Вартаном, не попросить ли его совета… Но в конце концов отказалась от этой мысли. Да, Вартан был очень любезен, повелев ей обращаться к нему с любыми вопросами и в любое время, но Маша прекрасно понимала, насколько ему сейчас тяжело на новом месте, и не считала себя вправе лезть со своими проблемами… Тем более, что и проблем то особых не было. Она справится сама, все-таки не маленькая, все-таки она прошла школу СОГа и — в отличие от того же Вартана — она профессиональны солдат… Впрочем, Вартан тоже солдат, раз служил в Афганистане.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. После отъезда Вартана к ней никогда никто не приходил, и Маша даже не знала, что способна так испугаться звука дверного звонка.

Она испугалась, что к ней явился кто-то из центра, что они там уже все знают, и что сейчас она, наконец, получит по заслугам. За все сразу.

«Мне нечего бояться!» — сказала она себе, глубоко вздохнула и поняла, что нервничает. Несмотря на то, что чувствовать себя в опасности у нее не было причин. «Что-то случилось с моими нервами… Черт, надо скорее развязаться с этой историей!»

Он стоял в дверях. Весь в синяках, исцарапанный, но приодетый. И с цветами. С целой охапкой роз.

— Привет! Это тебе!

Маша взяла протянутый ей букет.

— Я войду?

И он вошел не дожидаясь приглашения.

— Машина за окном. «Ауди» подойдет? Документы и ключи в сумке.

Сумку Паша кинул на диван и сел сам.

— Ну, так как тебя зовут-то?

— Маша.

Она вошла в комнату вслед за ним, встала рядом, желая всем своим видом показать, что не расположена к продолжительной светской беседе.

— Я предпочла бы отечественную машину.

— Почему? — искренне удивился Павел. — Ментов боишься? Да перестань! Сейчас в Москве одни иномарки, никого не удивишь. И потом ты ж нарушать не будешь, что они тебе сделают?

— К новой машине нужно привыкать.

— Ну ты даешь! Ты когда-нибудь водила иномарку? Ты попробуй сначала! Ну дает! Я думал, она до потолка подпрыгнет от радости, а она!..

— Ну хорошо, — Маша выдавила из себя улыбку, — Хорошо, спасибо.

Паша хмыкнул.

— Ты как сама-то, ничего?

Она пожала плечами.

— Нормально.

— Да? А сама как неживая. Ладно, шучу… Может мы, это… Сходим вечером в кабак?

Маша едва не взвыла.

— Я не могу, — взмолилась она, прижав ладони к груди, — Правда, не могу.

— А завтра?

— Завтра… Тоже… Я плохо себя чувствую, неужели не понимаешь?

— Ладно-ладно… Все понял, ухожу.

Он поднялся, и в лице была такая обида, что Маше сделалось его жаль, но она действительно ничем не могла помочь ему, при всем желании.

— Звони если что… — буркнул он в дверях, — Там в сумке есть моя визитка.

Маша прислонилась спиной к двери, утерла ладонью взмокший лоб. Может и правда найти себе новую квартиру?

Она подошла к окну, проводила глазами отъезжающий от подъезда «Мерседес», точно такой же, какой протаранил правый бок ее машины прошлой ночью. Напротив через дорогу стояла белоснежная «Ауди».

— О Боже! — простонала Маша, — Вот облагодетельствовал! И куда я на такой?!

…Когда в дверь зазвонили снова, она решила не отзываться. Черт побери, ну что за напасть! Она продержалась пять минут, потом пошла открывать — этот придурок переполошит всех соседей, что же с ним делать?

В дверях стоял огромный розовый плюшевый медведь. С бантом.

В лапах медведь держал открытку, на которой сложив лапки стояла толстая мышь (или хомяк?), глядя на Машу преданными круглыми глазами. Чуть ниже было написано: «Каждую секунду каждой минуты, каждого часа, каждого дня, каждой недели, каждого месяца, каждого года…»

Когда девушка развернула открытку, то обнаружила короткое завершение этой многообещающей фразы: «Думаю о тебе.»

И можно ли было злиться на это?

Наверное, можно, но Маша не злилась.

И даже решила не прогонять его в следующий раз и пойти с ним в кабак. Почему бы и нет?.. Только вот пойти в кабак не в чем.

На следующий день с утра Маша отправилась по магазинам, надо присмотреть себе что-то по настоящему классное, что-то сногсшибательное…

Она не решилась ехать в новой «Ауди», решила для разнообразия прокатиться на метро. Конечно, это было не очень удобно, но и у общественного транспорта есть свои преимущества — по крайней мере, можно сесть, закрыть глаза и думать только о приятном.

О новом платье.

О бандите Паше, который — в сущности — довольно симпатичный. Главное — сильный и надежный.

О том, что раз уж о ее прежних выходках никто не узнал, то и об этой не узнают… Да! Она сделает это! Черт возьми, кому она хранит верность?! Есть ли кто-то в этом мире, кому она должна хранить верность?!

По всему выходило, что такого человека не было…

Стены медленно ушли вниз, слегка замедляя скорость поезд выехал из тоннеля, и тут же часы на машиной руке пронзительно запищали свою вечную веселую мелодию из пяти нот…

Маша едва не закричала.

Она с ужасом посмотрела на проносящийся за окном поезда пейзаж.

«Зачем я это делаю, — мелькнула мысль, — все равно ведь не буду стрелять, лучше уж и не смотреть…»

Не такая уж она идиотка, чтобы стрелять в такой ситуации!

Разумеется, по закону подлости, оэрлог появился как раз перед ее глазами, его не пришлось высматривать, поджидать — он был тут, огромный, наглый, плыл по небу почти вслед за поездом… Немного забирал вправо… Розовые искорки нежно переливались на темно-сером фоне закрытого тучами неба.

Маша закрыла глаза и открыла снова. Может быть привиделось? Нет, летит. Этот розовый контур, эти тоненькие едва заметные искорки не перепутаешь ни с чем… Вот ведь зараза! И как тут стрелять в него, при таком количестве народа?

Но отпустить!.. Оэрлог сжирает за сутки не меньше двадцати человек, как раз сейчас он на охоте… Маша тихо застонала, чем привлекла внимание пожилого лысоватого мужчины, что сидел рядом с нею.

Кажется, тот что-то спросил у нее.

На принятие решения несколько долей секунды, нельзя упустить оэрлога! Нельзя!

Мгновение, и Маша у дверей. Только бы не выпустить его из виду, не потерять… Поезд идет прямо, а эта тварь может уйти в сторону, и девушка уже не обращает внимания на то, что отпихнув кого-то от окна она привлекла внимание всего вагона, и пассажиры смотрят на нее осуждающе, но пока еще не знают, как реагировать.

Они не успеют придумать. Все произойдет гораздо быстрее.

Глупые и несчастные, им бы бросаться на пол и закрывать голову руками, но они не знают, как защищаются оэрлоги, они ничего не знают!

… Надо же какое неудобное положение… через стекло… и поезд трясет… Сколько там поправка на преломление света?..

«Эх, люди, люди, — думала Маша, прицеливаясь, — если бы вы знали что будет со всем этим поездом, если я промахнусь. Если бы вы знали, вы вышибали бы стекла голыми руками и выбрасывались бы на ходу, под колеса встречного, куда угодно! Очень злобное животное оэрлог…»

Маша упала на колено и протянула руку по направлению к цели. Какая же все-таки поправка на преломление света в стекле?..

Ну, Господи, благослови! Она сжала ладонь.

Тонкий голубой луч вылетел из пластины на ее ладони, без препятствий проник сквозь стекло не причиняя ему вреда и ослепительной молнией полетел в цель…

Короткая вспышка и от рева чудовища боль пронзила голову… Людям тоже больно, они тоже кричат, но они еще не видели самого главного… Оэрлог не убит, он только ранен и сейчас последует ответный удар. Оэрлог выпустит импульс туда, откуда в него стреляли. И он попадет точно в цель. Он — животное, у него инстинкт, он никогда не забудет о поправке на изменение скорости поезда…

Маше надо было бы сейчас отскочить как можно дальше и кинуться ничком на пол, лучше всего под лавочку, но тогда из-за нее погибнет кто-то другой, кто-то из тех, кто стоит сейчас рядом и хлопает глазами, кто-то из тех, кто не давал присяги и не готов умереть.

Маша тоже не была готова умереть, но она чувствовала свою вину за то, что так подставила всех этих людей… Если уж бралась стрелять, то обязана была стрелять точно.

И она продолжала стоять. Там, где стояла. Продолжала стоять и ждать смерти, наказывая себя за ошибку, пусть чудовище сожжет ее, может быть не заденет больше никого… Перед глазами ее снова появился забинтованный мальчик… прибор над изголовьем его кровати пищал: пи… пи… пи… обозначая ритм сердца.

Оэрлог падал, медленно… Маша впервые видела как падает раненый оэрлог, доселе она всегда убивала этих тварей с одного выстрела… Пассажиры метро смотрели туда же, куда и она, теперь они тоже видели его… Они наконец-то видели то, что летает над их городом!

Ответный удар не замедлил последовать. Маша чувствовала кожей, как огненный шар летит прямо в нее.

Девушку готовили на уровне инстинктов, подсознания, и это инстинкт сработал, когда она отскочила в сторону. Она отскочила и луч летел уже не в нее, а в какую-то тетку, что стояла у нее за спиной. Прямо в центр ее груди.

Думать и принимать решения было некогда. Будь времени чуть побольше, Маша, вероятнее всего, оставила бы все как есть, упала бы на пол и шар точно не причинил бы ей никакого вреда. А что в сущности значит жизнь какого-то никчемного человеческого существа в сравнении с ее жизнью — жизнью солдата Службы Охраны Галактики, который каждый день спасает человеческих существ десятками?

Спасает… И поэтому она не может смотреть, как кто-то погибнет сейчас и не помочь… Очень глупо, но… Разве ее жизнь не посвящена тому, чтобы спасать людей от оэрлогов? Не от взорвавшихся бомб, не от наркотиков и не от пожаров — от оэрлогов!

Она вернулась на место, и тетка теперь была в безопасности…

«Эйк… — подумала Маша, — Боже, ведь я больше никогда не увижу его!»

И это была последняя ее мысль.

Удар страшной силы отшвырнул Машу к противоположной стене вагона. Сначала из-за силы удара она не почувствовала боли, но спустя несколько мгновений, когда открыла глаза… Она увидела кругом море крови… Ее собственной крови.

Искаженные физиономии людей в крови, их одежда, стены, окна… Маша и не предполагала, что в ней может быть столько крови… Она наклонила голову и от ужаса едва не потеряла сознание.

У нее не было одного бока.

Вместо него огромная кровавая дыра в обрамлении обломков костей. В один момент девушка увидела все свои внутренности.

Не нужно было иметь особых познаний в медицине, чтобы понимать, что такая рана смертельна, если бы не особая подготовка и стимуляторы, выпитые накануне после аварии и все еще действующие, Маша уже умерла бы, но пока она была еще жива… И раз она была жива, то, возможно, могла успеть позвать помощь.

От правой руки ее почти ничего не осталось, соответственно воспользоваться регенератом она не могла, но была еще одна возможность, когда-то благодаря этой возможности был спасен Ксатс…

Левая рука, кажется, более-менее цела… Маша почувствовала… Она поднимается, дотянуться бы до датчика на лбу. Пальцы дрожат, они, кажется, ищут где-то не там…

Вот и конец.

Попытка двигаться лишила ее последних сил, Маша почувствовала, как что-то тяжелое и горячее излилось из нее и она стала терять сознание… В глазах стало темно… И звуки ушли.

А потом ушла и боль, Маша оторвалась от земли и полетела в бездонный черный тоннель…

Улетать в него было приятно — немного грустно, но не более того — Маша знала, что сейчас что-то откроется перед ней, и это что-то будет прекрасным и…

Вспышка боли пронзила насквозь ее уже свободное и бестелесное существо и эта боль намного превосходила ту, что она испытывала только что, она была настолько сильной, что выдержать ее было просто невозможно. Маша вопила и билась в судорогах, глаза ее вылезали из орбит, мозг горел, словно его кинули на угли, а сознание превратилось в одну белую узкую линию, раскаленную, словно солнце.

И это было долго. Бесконечно. Целая вселенная боли, по которой она летела… летела… Вселенная белого огня.

И она не поверила, когда все это кончилось. Слишком неожиданно и слишком бесследно пропала боль, осталась лишь слабость, тяжестью сковавшая мышцы… И какой же приятной была эта слабость!

Открытыми губами Маша жадно хватала воздух, воздух сладкий-сладкий, словно и не в центре города, а где-нибудь в лесу или в горах, и вместе с этим воздухом в нее вливалась жизнь.

Мир возвращался вместе со светом дня, вместе со стуком колес. Поезд до сих пор не скрылся в тоннеле, это значит, что прошло не больше пяти минут. С самого начала и до конца. Можно ли поверить в это?

Она увидела над собой человека, одетого в форму СОГа, он смотрел ей в глаза, и улыбался во весь рот.

Маша узнала чешуйчатого энкладеза Сил-Эна, с которым когда-то вместе проходила обучение, видимо, именно он сейчас дежурил в «скорой помощи».

— Ну как? — спросил Сил-Эн.

— Омерзительно, — пробормотала Маша и попыталась улыбнуться, — Хуже просто не бывает.

Сил-Эн сочувственно покивал.

— Бывает, — произнес он, — Вот встретишься с руководством и поймешь, что бывает… Держись, отправляемся.

Они исчезли из вагона за мгновение до того, как поезд снова нырнул в тоннель… Исчезли оставив после себя кровавое побоище. Это кровавое побоище так и приехало на станцию, где открылось глазам ничего еще не подозревающих пассажиров, которые хотели куда-то ехать. И они поехали, скорее всего, но не в этом вагоне и не в этом поезде, потому как тот никуда дальше уже не пошел, а если точнее, то пошел в депо.

Перепуганных насмерть и перепачканных кровью людей увезли с собой сотрудники милиции. Неизвестно, что удалось им выяснить и какие выводы они сделали для себя, потому что никакая информация так и не попала в прессу.