Ничья

Глава 7

Ранним утром сидя в своей машине, я сладко сопела уткнувшись носом в одеялко в своих руках, и немного перепугалась, когда меня разбудил стук костяшек в боковое окно.

Растерянно глядя на улыбающегося и качающего головой Марина, открывающего мою дверь, вздохнула и попросила помочь затащить домой реквизит с очередной фотоссесичной, ради которой я встала в четыре утра, чтобы добраться до фантастически красивого на рассвете поля за строящимся ТЦ и с клиенткой, лежащей на брендовых постельных наборах из Ашана, покормить летающих кровосисей, в миру именуемых комарами.

Фотосет на рассвете для меня всегда был тяжел, а после того, как в моей жизни появился господин Гросу, с его высокой половой конституцией, выжимающий из меня все соки в постели, ранние подъемы стали даваться особенно трудно.

Приехав домой после очередной фотоссесичной и, взяв баул с одеялком, стащенным ночью с Марина (взамен даровала плед, ибо з-забота), я уже хотела покинуть свою отечественную карету, но уловив запах свежей травы и росы, коим пропиталась одеяло, с упоением уткнулась в него носом. И уснула.

— Ах, эта творческая профессия, — хмыкнул Марин, отходя от двери, когда я уныло выползала из машины.

— Рекви… — договорить не успела, потому что он взял меня на руки. И понес домой.

— Занесу я реквизит. Но сначала владелицу, — обозначил, немного приседая, чтобы брелком домофона размагнитить дверь.

Уложив меня на постель, деловито снял с меня кеды и накинул плед. Меня, которую вроде бы до этого момента очень тянуло спать, потянуло совсем к иным вещам, но Мар торопился на работу. Послав воздушный поцелуй ему, занесшим мою аппаратуру, и изобразившему, что поцелуй сразил его в сердце, он выбежал из квартиры.

Долго смотрела на дверь, медленно и глубоко вдыхая стремительно слабеющее сплетение ароматов кофе и его парфюма, витающих по квартире, а в голове пустота.

Мысли старательно не формировала, вдыхая ароматы, лежа на постели и чувствуя, будто его руки все еще касаются. Это утро определено будет запомнено. Из-за запаха. И ощущений.

***

Время шло стремительно, преступно быстро сокращалось и оба это помнили. Отношения были в стиле американских горок: мнимое спокойствие и стремительные виражи. Из Мара прорывалась нежность между петлями нашего безумия.

Хуже этого было только то, что такие порывы не были безответны.

Он реагировал на мое «Марк», как на «стоп» и тотчас ментально отходил на расстояние мой вытянутой руки. Умом я понимала, что так правильно, так нужно, но с каждым разом напоминать себе о реалиях было все тяжелее.

Он пытался поговорить, заходил издалека, но следовало мое «Марк» и его лицо становилось непроницаемым, а через секунду уже ирония, взаимные подколы. И секс, каждый раз как в последний.

Фактически каждый вечер стал проводится в его компании. Так было проще, обоим легче, ибо если наедине, то неизбежно разговоры брали вектор к слишком тонким вещам, слишком стремительно крепнувшему взаимопониманию и неизбежно мужскому отношению отнего, от которого возникают те самые бабочки, от которых так стремительно по-женски глупеешь и все тяжелее становится обозначать расстояние вытянутой руки, а ему все сложнее покорно отходить.

А в том окружении было легче: юмор на грани фола, бешеный драйв, иногда философские размышления, а через секунду дикие спонтанные выходки. Там было легко, весело, смешно и понятно.

В один из вечеров, который мы проводили с уже обожаемыми мною людьми в достаточно популярном ночном клубе, я, плюхнувшись за наш стол, где сидел Леха и Андрюха, с очередными своими подругами (каждый раз разными), оглянулась на стойку бара, где Мар, пообещавший притащить мне нормальный коктейль, что-то сосредоточенно втирал бармену.

В этот момент рядом со мной возникла Амина и с гордостью продемонстрировала свою обувь:

— Это кросы Богдана? — рассмеялась я, двигаясь по дивану, чтобы довольно покивавшая Амина села рядом. — Я же тебе говорила, что ты натрешь себе ноги этими туфлями!

— А не надо было постоянно меня тягать на танцпол некоторым байкерам, — фыркнула она, откинув прядь волос с лица и, скрестив ноги, с довольством оглядывая кроссовки, обладатель которых возник рядом, опустив туфли Амины у дивана, возмущенно рассматривая свои стопы в белых коротких носках, заявил:

— Тут кошмарно грязный пол. Нет, вы только посмотрите! — раздраженно оглядывая свои носки, возмутился Богдан, падая рядом с Аминой и, посмотрев на нее в своих кроссовках, осведомился, — ну, и как тебе, удобно?

— Я еле стояла, так ноги болели, спасибо большое, Богдаш, — бросив на него взгляд из-под ресниц, нежно улыбнулась Амина, потянувшись и поцеловав его в щеку, чтобы в следующую секунду потереться о нее носом. И градус недовольства Богдана заметно снизился.

Я только отпила воды, совсем забыв о том, что мне необходимо быть настороже, ибо где-то рядом крутится русский русый борзый, обожающий подкрадываться ко мне сзади, доводить до седин и обездвиживать, чтобы ему за это не прилетело. Воду я слегка расплескала, благо не на себя, а на руку Тёмы, обнявшего меня со спины и гаркнувшего:

— Бро! — довольно гоготнул, когда я подпрыгнула и дернулась огреть его бутылкой, но он сдавил меня крепче, не обратив внимания на свой мокрый рукав. — Там у бара какой-то тип на тебя глаз положил! Иди разберись!

Фыркнув повернула голову в сторону бара. Тот самый тип расслабленно сидел на краю барной стойки, пристально глядя на меня.

Громко играла музыка, били блики софитов. На баре неоновая подсветка стирающая знакомый облик Мара, склоняющего голову на бок, немного прикусив губу и приподняв уголок губ. Он был совсем другим и потому мне всегда так нравилось разглядывать его издалека. Сейчас атмосфера клуба напитывала его тем самым, от чего я постоянно моментально дурела — выраженной сексуальностью в расслабленности его позы, в равнодушии к лихому фешн движу вокруг, в выражении карего бархата с поволокой, глядящих на меня в упор. Маром не было сделано подзывающего жеста, не сказано ни единого слова, а жар, разлившийся в крови от вида его силуэта сидящего на краю барной стойки, затянутого всего в сплошь в черное, с открытой тату, оплетающей правую руку; это зрелище тянуло к себе сильнее, чем, если бы, сейчас на меня нацепили ошейник и требовательно дернули за поводок.

Пробравшись через Богдана с Аминой и махнув рукой на прощание собирающемуся покинуть клуб брошенному сыну чекиста и его очередной спутнице, уже второй за этот вечер (Тёма — амбассадор в движухе Лёхи и Андрея с частотой обновления женской компании на вечер: они со своими приходили изначально, а Шахнес ориентировался на месте. Иногда по несколько раз), направилась к бару.

Музыка била по ушам и иногда приходилось отводить взгляд от Мара, когда на траектории моего движения встречался затор из танцующей компании и приходилось обходные пути создавать. Но даже в такие моменты, когда я отводила от него взгляд, возникало ощущение, что даже если сейчас и на месте сильно раскрутить меня с закрытыми глазами, я все равно до Мара доберусь. К нему магнитило. Неумолимо.

Ускорился пульс. Он всегда ускорялся, когда господин Гросу имел меня одним взглядом. Бармены за заполненной широкой стойкой не обращали на Мара, сидящего на краю, никакого внимания. Ровно так же как и он на них. Что ж, скилл договариваться у него действительно прокачен. По обе стороны от его бедер на столешнице бутылки алкоголя, в блюдце рядом с правым коленом долька лайма на крошке льда.

— Ты обещал мне коктейль, — улыбнулась, останавливаясь рядом с ним, только собираясь положить локти на его разведенные колени.

Усмехнулся, кивнул, сжал мой локоть и повел им так чтобы повернулась к нему спиной. Не совсем еще осознавала происходящее, когда он ладонью сжал шею, привлекая к себе плотнее, укладывая затылком на свое бедро. Его пальцы по коже шее заскользили мягче. Перед жестким хватом. Пуская под кожу ток, прежде чем отпустить горло.

Глаза в глаза, когда он на мою нижнюю губу надавил прохладой металла насадок-дозаторов на горлышках взятых им бутылок, вынуждая разомкнуть пересохшие губы, чтобы в следующую секунду смешать у меня на языке белое сухое игристое и белый вермут.

Влил немного, по факту, и очень много ментально — вглядом с легким прищуром и горячими тенями, прежде чем добить — склоняясь ко мне, сдавил зубами лайм и капли, сорвавшиеся с его нижней губы падали прямо в смесь алкоголя на моем языке.

Проглотила с трудом из-за ударной дозы опьянения, но не алкоголем, а финалом коктейля — убрал лайм изо рта и коснулся цитрусом на губах моих губ. Коснулся своим языком с тающими крошками льда моего языка языку, целуя глубоко и сжимая горло своими переплетенными пальцами. Стало трудно стоять, сердце пробивало ребра, цитрус вытеснил вкус алкоголя, а огонь, запущенный им, все мысли.

Отстранилась с трудом, потому что воздуха в крови совсем не хватало, а в голове мелькнула дичайшая мысль, что если сейчас он поведет все в то русло, от которого возбуждением кроем рациональность, я не совсем уверена, что меня остановит множество свидетелей вокруг.

Мар, отдав бутылки, видимо заранее оплаченного коктейля подошедшему бармену, спрыгнул со стойки и потянул опьяненную меня к себе на грудь. Я, сказав ему на ухо, что я слишком стара для всего этого дерьма и мне пора в кроватку, до которой меня надо проводить, уже собралась идти в сторону нашего стола, чтобы попрощаться с остальными, когда приятная блондинка, сидящая недалеко от меня, растекшекшейся по Мару, сообразившему мне коктейль, и явно наблюдающая это до конца; коснувшись моей кисти, абсолютно без подоплеки, без наезда, без претензии, просто и весело спросила:

— А сколько стоит такой коктейль?

Впервые хлестнуло ревностью. Захлестнуло. В мгновение ока пробудив агрессию, чувство собственничества, что переплетённым огнем едва не спалили рациональность.

На мгновение прикрыла глаза, взяв в тиски очень неуместное и ненужное, и, затолкав его поглубже, дружелюбно ответила:

— Простите, бармен арендован. — Усмехнулась девушке, переводя взгляд на Мара, где блеснула дьявольская искра в карем бархате, и это вновь пустило горячеющее чувство тяжести вниз живота. И трещины в оковы. Видел. Понял. Понравилось. Пиздец.

— Повезло тебе, подруга! — улыбнулась девушка и повернулась к рядом сидящей с ней, смеющейся и солидарно кивающей.

Попрощавшись с остальными, покинули клуб. Стояли на углу улицы, ожидая машину. Мар, отправив заявку в сервис такси премиального класса, курил, стоя рядом со мной, положившей руки ему на плечи, опираясь лопатками о стену дома. Он, пользуясь длиной моего жакета, запустив ладонь под короткую кожаную юбку, дразнил кончиками пальцев.

Никотин в прохладе вечернего воздуха, жар его тела, тепло сводящих с ума пальцев по ткани влажного нижнего белья, ослабевший шлейф парфюма от его шеи, еще не стершийся вкус лайма на его губах, рыжеватые блики ночных фонарей на стеклах проезжающих по проспекту машин, огонь в венах, и вишенка на сим торте — похуизм Мара. К тому что мимо снуют прохожие и автомобили. К тому, что мы рядом с центром, а значит их много. Улыбаясь, делился привкусом никотина в кратких, слабо кусающих поцелуях, пока машина не подъехала.

Профессионализм водителя был ощутим — справившись по стандарту о температуре в салоне, предпочтениям в музыке и наиболее удобном маршруте, он никак не реагировал на то, что действие на заднем сидении вот-вот перейдет в секс, спокойно направляя машину по тихому спальному району, вплоть до точки высадки. Но все же было заметно, что мужчине стало спокойнее, когда во дворе пятиэтажки он заприметил черный Авентадор.

Темная тихая лестничная площадка, где я, прижатая Маром к входной двери моей квартиры, пока он проворачивал ключи в замке, заприметила спускающегося по лестнице Егора с мусорным пакетиком.

Заметив нас он взбледнул и застыл. Я, не удержавшись прыснула и Мар, открывающий дверь, оглянулся:

— Егор, дружище! — добродушно и широко улыбнулся Мар, — как дела?

Егор спиной назад торопливо вернулся на свою площадку, невежливо оставив вопрос без ответа.

Мар, захлопнув за нами дверь, прижал меня к стене и надавил руками на мои плечи, вынуждая опуститься перед ним на колени прямо на пороге и, видимо, планируя начать эту ночь с другого, нежели решила я. Слабо сопротивляющаяся, пока он не запустил ладонь в мои волосы и не потянул легкой болезненностью мою голову вниз, одновременно щелкая бляшкой своего ремня и с усмешкой проговорив:

— Выбирай: либо в рот, либо в зад, — и, огладив по голове меня, улыбающуюся и тронувшую кончиком языка его уздечку, пустив едва заметную, пока еще едва заметную дрожь; Мар деланно печально вздохнул, — разумный выбор.

Глядя в карий бархат с поволокой, уже почти перешедший в дымку, замерла. Он вопросительно приподнял бровь, явно затрудняясь охарактеризовать мое выражение лица. Да я и сама не была уверена в том, что, задержав дыхание и стопорнув мысли, сказала:

— В зад, говоришь… опыт есть?

Мар, прикусывая губу, пристально глядя в мои глаза, кивнул. В спокойной уверенности.

Он знает слово стоп, он внимателен и для него важен не только свой комфорт. Господи, что я творю…

— Это самый нелюбимый вид секса, — предупредила, качая головой и улыбаясь, закрывая глаза. Усаживаясь на пол и снимая обувь, пока Мар отстранял от моих губ свою эрекцию. Ставшую еще более выраженной после сказанного.

— Я не настаиваю. — Слегка нахмурился он, протягивая мне руку, помогая встать. Прижал к себе, твердо глядя в глаза. Опьяненно. — Слышишь меня? Если тебе это так не нравится, я не настаиваю.

Именно поэтому и получаешь все и даже больше…

Провела носом по его шее, обнимая и касаясь зубами кадыка. И вроде бы очень умный Мар, подумав совершенную глупость, в очередной раз попытался ментальными реверансами и щадящими для моей гордости поводами увести мое внимание:

— К тому же смазки нет, да и выпили оба. Чего-то я есть хочу, у нас там осталось что-нибудь или закаже…

— Есть. — Хохотнула я, отстраняясь и глядя в его деланно недоуменное лицо. — Есть смазка. У меня достаточно долго не было отношений, развлекала себя сама, правда, не во все отверстия, но такая смазка тоже должна подойти. Пошли. — И потянула его в сторону комода недалеко от кровати.

— Я с тобой с ума сойду…

— Уже сошел! — Со значением приподняв палец, настырно поправила я.

— Да. — Покорно согласились позади.

Арсенал женского самоудовлетворения у меня был небольшой, но Мару понравился. Оставив его знакомиться с вооружением, отправилась в ванную, думая, что не только этот довольно фыркнувший детина позади меня с ума сошел.

Необходимые приготовления, теплый расслабляющий душ, мягкость ткани полотенца, закрепленного над грудью и долгий взгляд в собственное отражение. В глазах огонь, азарт. Нерешительность и упоение этой нерешительностью, ибо это крайне редкое ощущение, отдаленно знакомое, стягивающее в путы онемения сердце и слегка ускоряющее дыхание.

Забытое ощущение, всего пара человек такое вызывали. В них влюблялась в силу неопытности. В первый раз, в силу неопытности, вернее. А во второй раз в силу самообмана. И сейчас, когда и опыта много и обмануть очень трудно, но… как оказалось, и на старуху бывает проруха. Хмыкнула, перекидывая волосы за спину и вышла из ванной.

А он подхватил на руки сразу же, как распахнулась дверь.

От неожиданности задохнулась, обвив руками его голые плечи и шею. И задохнулась еще больше от его контраста — нежный поцелуй в губы и последовавший резкий бросок на постель.

Он разделся не полностью, оставшись в джинсах. Расслабил узел полотенца на моей груди, чтобы пойти за спадающей тканью губами, подминая под себя, накрывая собой. Запустила пальцы в его волосы, неотрывно следя как оставляет языком влажные узоры по коже, спускаясь от груди, сжимаемой своими руками, ниже, по моему животу. И еще ниже, обжигая дыханием, будто просачивающимся сквозь мои поры, и путающимся в крови, омывающей одурманенный разум. Одурманенный жестким нажимом пальцев на груди и одновременной мягкостью прикосновения его губ.

Отстранился, глядя на меня дышащую часто, с трудом убравшую немного онемевшие пальцы из темных прядей его шелковистых волос. Сел на смятых простынях и поманил меня пальцем.

Поднялась с постели, чтобы оседлать его. Лицом к лицу. И пасть осколками в тесно обнимающих руках, в нежности его улыбающихся губ. Убивал этим контрастом. Низ живота раздражала ткань на его теле, так мешающая обоим. Избавился от нее, когда требовательно царапнула бедро у эрекции. Избавился и вновь усадил на себя. Насадил. Резко и жестко, одновременно целуя шею, когда откинула голову, в которой только возникла мысль, что, видимо, Мар передумал об анальном сексе, но тут же эта мысль исчезла, растворилась, как и вообще все мысли, когда он насадил на себя еще раз, теснее прижав к себе и прикусив мою ключицу. Срывая стон от удара огня внутри. Попыталась двинуться сама, прильнув к его улыбающимся губам и тут же была скинута им на постель, чтобы через секунду меня на ней выгнуло, когда коснулся языком пульсирующей, самой чувствительной точки сейчас на моем теле. А он к ней языком.

Вакуум в его рту несильный, но заставивший ошибиться мои пальцы в его волосах, когда помимо языка еще вошел пальцами, так, когда все вокруг теряет значение — вперед, с несильным нажимом и средним ритмом, быстро идущим на увеличение. Как и его горячий язык, легким давлением вызвавший туман в голове.

Сумбур ощущений поглощал осознание того, что я задыхаюсь в стонах, а в ушах кроме набата бешено бьющего сердца больше нет ничего.

Мои пальцы в его волосах едва не судорогой сводило и я растерялась, когда он стал замедлять ритм. Когда убрал свои пальцы, ведя подушечками по влажной коже ниже. Его первое прикосновение и если бы он предварительно не довел меня до состояния полуоглушенности я бы подавила рефлекс сжаться. Но на этих простынях сегодня царствовала не я, а тот, кому я высказала доверие и он собирался это оправдать.

Посмотрела вниз, собираясь сказать, что все в порядке, а он только улыбнулся глазами, и потянул меня так, что перевернулась на живот и встала на колени.

— Смотри в зеркало… — хриплым шепотом мне на ухо.

И я смотрела. Смотрела в тонированную зеркальную вставку шкафа-купэ напротив кровати. Смотрела на свою легкую дрожь в зеркальной поверхности, когда он касался пальцами там, где только что были его губы, и он, склонив голову, целуя мою открытую шею, второй рукой обнимая поперек руки, неторопливо входил, вновь склоняя к мысли что мое предложение сегодня воплощено не будет. И снова заставляя терять все мысли, когда жадно наблюдала в отражении волны удовольствия разливающегося внутри и крепнувших при каждом его движении, вкупе с выражением его глаз, с ощущением учащенного дыхания касающегося моего виска, вынуждал терять все мысли вообще.

Нежный поцелуй в висок и резко толкнул перед собой, вынуждая встать на четвереньки, тихо приказав:

— Теперь сама.

Ощущение пальцев, сжавшихся на ягодицах, и чувство нарастающей жажды, когда, взяв упор на локти, стремительно подавалась на него назад, не в силах отпустить взглядом его отражение, склонившего голову, дышащего учащенно, аккуратно смещающего пальцы, чтобы вновь коснуться. Дразняще, сумасводяще, осторожно. Грохот крови в ушах, ощущение его в себе, всё это доводило до помрачнения сознания, заставляя двигаться остервенело, насаживаться на него, уже размазавшего влагу по пальцам и вновь касающегося. Теперь глубже, разминаясь и готовя для неизбежного. Прикусив губу, подавался под мой ритм, неторопливо входя пальцами, отслеживая легкую дрожь по спине и едва все не испортил, трактовав сжатие мышц, когда вошел пальцами до упора совсем не так, как нужно и собрался вновь убрать руку.

— Нет… — с трудом выдавила, роняя голову на руки и чувствуя, что приблизившийся было оргазм отодвинут его пальцами, извлеченными из изнывающего тела. Но и ощущение дискомфорта этим пограничным состоянием сожрано.

Перевернул на спину, положив под подушку ягодицы. Развела ноги, вновь насаживаясь на пальцы и остановилась, когда он взял свободной рукой с прикроватной полки вибратор. Приподняв уголок губ, щелкнул кнопками и прижал вибрацию к клитору, отправив сжавшиеся мышцы в дрожь.

Поцелуй в губы укравший стон, потому что Мар прислонился ко мне не только эрекцией. Спросить, что он делает, не успела, когда он неторопливо входил одновременно — эрекцией и вибратором. Ощущения дикие, непередаваемые. Когда всем существом жаждешь и получаешь такой силы ощущения, что способность осознавать осыпается в пыль, горячую, как вскипевшая кровь, как учащенное и сорванное дыхание, когда он неторопливо и аккуратно начал двигаться, никак не реагируя на мои ногти в его плечи, прошивающие их до крови. Пальцы разжала с трудом тогда, когда вошел до конца, везде и сразу, и остановился, давая привыкнуть и хоть немного прийти в себя.

Перехватила вибратор, потонув в насыщенном мраке глаз с дымкой пожарища, когда он, понятливо отстранив пальцы от пластика, сжал мои бедра и не отрывая глаз от лица, начал двигаться, отслеживая реакции, предугадывая грань, за которой мне будет не настолько хорошо, насколько он хочет сделать.

Постепенно увеличивал ритм, срываясь дыханием на полустон, когда подавалась к нему, сжимая мышцы и меня била краткая, но крупная дрожь от разноса ощущений: жара его тела, вибрации в моем, под мой громкий стон его имени, и срывающийся его хриплый вздох, поглощенного мной и тем воистину безумством, что сейчас творилось на разгоряченных простынях. Внутри обоих, и все это в отражении глаз, все насыщеннее, откровеннее, выраженнее, так, когда срывается голос, а не слышишь, потому что накрывает все сильнее. До взрыва. Разница в секунду. Меня погребло первой.

Не разорвало и не порвало, а заживо похоронило под наслаждением, расщепившим ощущение пределов. Тела, себя, уверенности, что знаешь, что такое оргазм. В голове гул, перед глазами мрак, мышцы парализованы, а по венам опьянение, наверняка схожее с наркотическим, когда мира не существует, а есть только наслаждение и оно как пытка: до невозможности хочется прекратить, потому что не выносишь этого и так не хочется, чтобы оно заканчивалось. Но оно слабело и давало понять, что меня сжимает в своих руках, стискивает тот, который только проходил пик наслаждения с каждой миллисекундой набирающего такую мощь, когда кажется, что оно не погаснет и располосует. Мар снова сражался с самим собой, чтобы вдохнуть хоть немного кислорода и вновь сокрушающе красиво себе проигрывал. Не без моей помощи, когда я, пробегалась кончиками пальцев по его вздымающимся ребрам, с наслаждением целовала его в покрытое испариной горячее плечо.

Несколько секунд и упал рядом. Он был еще не до конца в себе, но протянув ладонь и сжав мой подбородок, чтобы повернуть лицом к своему, внимательно вглядываясь в глаза хрипло спросил:

— Ты в порядке?

Нет, Мар, и едва ли уже буду в порядке.

Очередной мысленный ответ, когда по факту делала и говорила то, что необходимо именно в этот момент: усмехнувшись, потянулась к его губам.

***

Был вечер пятницы. В ночь на субботу Мар и Тёма должны были уехать в Москву.

Что-то там у них случилось из разряда положительных движений, потому что Мар сказал, что вернутся уже в воскресенье, а не в понедельник, как обычно.

Этим вечером пятницы спонтанно собралась тусэ.

Мар забрал меня со студии, готовить мне не хотелось, потому заехали в атмосферный стейкхаус с поющими официантами недалеко от центра. Позвонившая Мару по каким-то рабочим вопросам биоверсия шазама, заслышав трек Меладзе, которому с удовольствием громогласно подпевала я, тыкаясь носом в шею господина Гросу, эта самая биоверсия шазама отпев со мной припев лучшему другу в ухо, решила с нами отужинать. Потом позвали Андрюху, чей офис был недалеко отсюда и он с радостью присоединился. Затем приехали Богдан с Аминой. Последняя похвасталась обновкой — шлемом с симпатичными дьявольскими рожками. А потом едва не заколола ими Лёху, подъехавшего почти одновременно с Богданом и Аминой, и спросившему у Богдана, а не рано ли тот Амине наставляет рога.

В забегаловке было шумно, потому поднялись на четвертый этаж, в рест с террасой открывающий живописный вид на Казанский собор, по впечатляющему куполу которого уютно перетекали золотистые закатные лучи.

Ввиду атмосферности заведения, уровня его цен, множества иностранцев и москалей в Баленсиагах, здесь присутствовали женские особи со знакомыми мне повадками. Мне нравилось. Двойственность моего положения. Однако, знакомых лиц я не нашла — все же не отвисают топы по таким местам. А я отвисаю и в компании мажоров, на которых в основном и ведут охоту присутствующие недохищницы. Это было действительно забавно с одной стороны.

Атмосфера за столом была та же, что так мне нравилась в них — юмор, алкоголь, подколы, провокация и иногда внезапно жизненная философия. Потом кто-то предложил поиграть в карты, разумеется, все тут же одобрили эту идею. Тёма сгонял за колодой в машину, нам с Аминой в это время пытались донести правила игры в Секу, некий аналог покера. Мы с ней чокнулись бокалами и решили, что азартные игры это не наше. В основном потому, что эти чудесные создания уговорились, что проигравший выпивает виагру. Ну, понятно, почему Мар в ресте Некрашевича шутил, что при некоторых проигрышах ему требовалась психологическая помощь, а Тёма скоро превратится в решето. В фантазии им не откажешь, конечно.

Амина, с любопытством заглядывая в карты Богдана, заинтересовано произнесла:

— Если не считать короля, он же другой масти, то у тебя девятнадцать получается, да? — и, опешив сама от себя, подняла взгляд от карт Богдана на довольное переглянувшееся окружение, — а, ой!

— Амина-а-а! — простонал Богдан, порицательно стукнув ее по лбу бесполезными картами и выходя из торгов, когда остальные, как по команде выжидательно уставились на меня, положившую голову на плечо фыркнувшему Мара, тут же повысившему ставки.

— Не смотрите так на меня, — грустно покачала головой я, — я вообще правила не поняла. Давай, Мар, убивай их, с такими-то картами! Девятнадцать всего, пф, салаги!

— Ты поняла, как надо было? — поинтересовался у Амины Богдан указав на меня.

В конце партии я немного напряглась, потому что в ней остался только Тёма и Мар, вскрывшие карты и оказавшиеся с равным количеством очков. Богдан, имеющий то же количество очков, подняв и без того неплохой банк вошел в игру. А распереживался Тёма:

— Имейте совесть, у вас девушки есть, а я брошенка. Лёха, подтасуй карты нормально, понял? А то страдать будем вместе, я таблетку выпью и от тебя не отстану.

Опасался Тёма не зря. Мар пасанул и вышел первым, банк взял Богдан, а грустного Артема ободряюще хлопнул по плечу Лёха соблазнительно повилявший бедрами и побежавший в ближайшую аптеку.

Вернулся он быстро. Тёма побледнел, читая огромною аннотацию, которую у него отнял Мар, мудро заключивший, что чем больше тот прочитает, тем больше себя накрутит. Шахнес, горько вздохнув и запил таблетку. Разумеется, дружеская поддержка ему была предоставлена почти сразу по наступлению первых признаков, что молодой организм, явно не испытывающий проблем с потенцией, с любопытством ознакомился с допингом — впалые щеки Тёмы слегка покраснели, глаза заблестели и смеялся он стонуще и запоздало. Андрей, гоготнув, предложил Артему разделить в уме какое-то четырехзначное число на двухзначное и с удовольствием глядя на прикусившего губу и сосредоточенно глядящего в стол Артема, заботливо поинтересовался:

— Что такое, Тём? Ты же обычно считаешь быстрее калькулятора.

Богдан, придвинувший к себе стул со старательно подавляющей смех Аминой, важно заключил:

— Мне кажется, его что-то отвлекает.

Лёха, подливая виски в бокал Тёмы, лениво усмехнувшегося и показавшего Богдану фак, ответил Богдану:

— Кровь от головы отлила, со всеми бывает.

— Или прилила, — усмехнулся Мар, опуская со спинки стула руку на мои плечи. — Вопрос, к какой.

Тёма под всеобщий смех ухмыльнулся, махом осушил бокал и, немного отодвинувшись от стола, оценивающе посмотрел себе в пах:

— Никогда бы не подумал, что буду с вами подобное обсуждать, — не реагируя на смех и выкрики некоторых «пожалуйста, не надо!», сосредоточенно продолжал, — какая-то хрень происходит, не пойму в чем дело, как будто таблетка работает наполовину. То есть… физически ничего не происходит, — все так же удивленно и настороженно глядя себе в пах, доверительно поделился Тёма, — просто мне очень жарко и сердце колотится…

Они смеялись, а мне, взрослой тете, у которой однажды лопатку свело, когда она в постели просто потянулась, а потом едва не поседела от ужаса читая, возможные причины в интернете и уже прикидывающей стоимость участка на кладбище, стало немного тревожно. Здоровье ведь штука такая, ее смолоду надо беречь!

Изъяв аннотацию у Мара и придирчиво ее изучая, я сообщила Тёме:

— Тут написано, что надо сексуально возбудиться, без этого бессмысленно. И от алкоголя действие снижается, — осуждающе помахала рукой на Андрюху, предложившего помочь Тёме с возбуждением посредством тверка в его исполнении. Тёма, задумчиво глядя на него, налил себе еще виски. А я обеспокоилась, — слушайте, шутки шутками, но надо бы давление померить…

Я прямо-таки почувствовала, как одного сидящего рядом геронтофила корежит от того что ему хочется съязвить и он сдерживается просто нечеловеческими усилиями. Артем, забрав у меня аннотацию, скомкал ее, выбросил за прозрачное ограждение террасы и спросил:

— Зачем, Сонь? Мне охуительно, главное не возбудится, оказывается. Андрюх буду смотреть только на тебя. Лёх, дай бутылку.

— Ты не налегай, — перехватил подаваемое ему виски Мар, — у нас сапсан ночью.

— Тогда другой способ искать буду, мне надо снять это состояние, я в нем плохо соображаю. — Расстроился внук чекиста.

Способ очевидный, поскольку Тёма явно не стремился в мастера спорта по рукопашному сексу, а предпочитал спарринги, и он оценивающе оглядывал забитую террасу.

Я, не выпадая из непринужденного застольного трепа за столом и памятуя, что на местном ареале существует засилье охотниц за кошельками, натасканными, чтобы не особо опытные владельцы раскрывали кошельки подольше, отследила Тёмин взгляд, когда заметила, что русский русый борзый явно определился с кандидатурой для спарринга, остановившись на обладательнице роскошных белокурых волос, сидящей с подругой невдалеке. Рост приблизительно сто семьдесят, волосы и лицо — качественный уход. Мейк подчеркивает кукольность черт, параметры почти модельные, может, бедра слегка широковаты, потому что платье с юбкой-тюльпаном и бренд излюбленный для этой категории. Повадки тоже типичные: излишняя манерность, слишком открытый флирт. Поза в выгодном ракурсе, рабочей так сказать стороной. Сидит в месте с тучей обеспеченных иностранцев и ценами в заведении выше среднего, а перед ней только один относительно бюджетный коктейль. Судя по цацкам и одному бокалу перед ней — по ходу сейчас на мели. Примерно семьсот-восемьсот за ночь на руки. И слишком активные ответы на взгляд Шахнеса, а он даже еще пирсинг не показал.

Улучив момент нового взрыва смеха за столом, приблизившись к русой борзой, шепнула:

— Тёма, это эскорт.

— Да не-е-ет, — с сомнением потянул он, переводя взгляд на меня.

— Мар, дай иммобилайзер. — Повернулась к Мару, явно не упустившему наш диалог и оценивающе взглянувшему на нимфу, вынимая из кармана ключ от Ламбы, который я под столом пихнула Тёме, — Брабус это прикольно, но некоторые вещи некоторыми девушками узнаются сразу. Выложи на стол, глядя на нее.

Выложил. Ее реакция понятная — призывающая улыбка, прядь за ухо, склон головы.

— Эх, — печально вздохнул Тёма, отводя от нимфы разочарованный взгляд, — не случилось большой и светлой любви между деньгами, их фанаткой и посредником между ними. — Посмотрел на меня и ласково улыбнулся, — можно я тебя везде с собой буду таскать?

— Нельзя. Отдай ключ, — категорически отказал Мар, притягивая меня к себе и нравоучительным тоном оповестив, — это делается не так. Я сказал Соньке, что я на белом жигуле и она сразу прибежала. Здесь таких нет, не одупляешь, что ли?

— Ладно. — Швырнув в него иммобилайзером, закатил глаза русый борзый и, мазнув взглядом по террасе, дернул за подлокотник мое кресло обратно к себе, заговорщицки вопросив, — бро, а вон та, у бара в синем платье? И рыжую в сером заодно посмотри.

— Не хочу тебя разочаровывать, но придется, — рассмеялась я.

— Ну, ладно, будем пользоваться тем, что есть, — фыркнул Тёма, глядя на пару девушек у бара. — Сонь, а они вдвоем со мной согласятся?

— Смотря сколько накинешь. — Пожала плечом я, оценивающе оглядывая симпатичных эскортниц.

— Откуда эти знания, блять? — Мар рывком придвинул мой стул обратно к себе и, перегнувшись через меня, отодвинул подальше крело с Тёмой, с загоревшимися глазами повернувшегося ко мне. Но его отвернул за подбородок Мар, — отстань от нее.

— Откуда знания, — хихикнула я ему на ухо, удобнее располагаясь под его рукой, вновь опустившейся на мои плечи, — жизненный опыт, детка.

Господин Гросу, насмешливо фыркнув и парировав колкость Лёхи, которую я не расслышала, улучив момент между болтовней за столом, с заводящей хрипотцой спросил, не спровадит ли бабуля детку до туалета. Бабуля отказалась, взглянув на подаренные часы. Рест был заполнен, туалеты наверняка пользуются спросом, а пока дождемся падения ажиотажа интереса на уборные, время уже позднее будет, а бабуле завтра рано вставать, у нее очередные фотосессичные.

Мар, напомнив о скором поезде Тёме, активно клеящим охотно флиртующих с ним дам, отдал ему свою карту (видимо, за фуршет снова платит кто-то один по итогам лотереи с участием официанта), мы со всеми попрощались и покинули террасу.

Садясь в машину, Мар сетовал о моей работе. Отнимающей меня у него. Аккуратно и иронично, ибо ему в действительности нравилось то, чем я занималась.

— М! — заводя двигатель, посмотрел на разувающуюся меня, — а ты фотки с наркоманской фотосессии доделала?

Я радостно покивала, с обожанием глядя на рассмеявшегося Мара, сдающего назад с парковки. Наркоманская фотоссесия была прозвана так из-за него с Тёмой. Локация была за пределами города и на Ламбе, даже с учетом ее пневмоподвески, при надобности увеличивающей клиренс, по буерака добраться до рощи было трудно, потому Мар приехал на Тёме под конец моего фотосета семейной пары гимнастов. Мы использовали муку, которую рассыпала и подкидывала Зоя выполняя диковинные и красивые пируэты. Под конец сессии муки немного осталось в небольшом пластиковом тазике и пока ребята собирались, а Тёма помогал мне загрузить вещи в его машину, Мар трепался по телефону и скомуниздил тазик. Чтобы незаметно подкрался к Тёме кладущего штативы в багажник, гаркнуть:

— Брат, там менты! — ухватил его за затылок и ткнул его изумленным фэйсом в тазик с мукой, — спасай! Сжирай весь кокс!

Фотосессия была неожиданно продолжена — я пытаясь сильно не смеяться, потому что тряслась камера и ловила восхитительные кадры, как на закатном летнем лугу с громким ржанием браво скачут друг за другом два молодых жеребца, гнедой и белый. Кадры чудесные получились.

Когда добрались до дома и выяснилось, что неожиданно (действительно неожиданно, ибо почти на день раньше и без предупреждения) ко мне нагрянул стандартный процесс раз в месяц мучающий женский организм, Мар зевнув, затолкал меня в постель, сказав, что предложенный мной марафон минета можно и в воскресенье начать, а сейчас время спать, а то мне с утра по лесам с фотоаппаратом бегать.

Фыркнув и поднявшись повыше на постели, расположила его голову у себя на коленях, смотрела варианты студий в планшете, пока он почти не отрывался от телефона.

— Не надо меня провожать, — не поднимая глаз от экрана своего телефона негромко произнес он, оглаживая мурлычущего котенка. — Я взрослый мальчик, дверь из квартиры найду, спи.

И вроде бы ничего такого… Рассеянный свет прикроватных бра, плед, накинутый им на мои ноги, красивый четкий профиль, спокойствие в карих с поволокой глазах, а сердце все равно забилось чуть чаще. Перевела взгляд на экран планшета и, прищурившись вгляделась в изображение на одной из стен студий. Птица. Сокол или орел в полете. Рисунок в геометрии, тонкими тенями. Просительно потянув его правую руку, засучила рукав его тонкого джемпера и оглядела графику ловца снов.

Потянувшись к прикроватной полке, подхватила ежедневник и ручку. Отложив планшет так, чтобы было видно изображение птицы, сверяясь с контурами острых, брутальных перьев тату Мара, набросала примерный вариант того, что хотела бы нарисовать на серо-графитной стене своего балкона. Она всегда казалась мне пустой, но что с ней сделать придумать не могла, ибо картины это слишком скучно, полки с дребеденью и того скучнее, и прочее и подобное. Оказывается, пустовала она у меня именно для этого, для изображения птицы с расправленными крыльями, для этих острых контуров перьев, скопированных с ловца снов Мара, отложившего телефон и, приподнявшись на локте, заинтересованно глядящего в примерный рисунок на листах.

— Талант от мамы передался, — мягко улыбнулся, скользя взглядам по линиям. — Очень красиво.

— Она учила меня рисовать, — слабо усмехнулась, оглядывая черную птицу. — Только ученик из меня так себе. Она бы сделала бы намного лучше.

— Ты знаешь, — перевел взгляд мне в глаза от закрытого и отложенного мной на полку ежедневника, — мне кажется, она бы тобой гордилась, — и едва ощутимо, абсолютно не глядя, но безошибочно точно поверхностно провел пальцем по моей тату на запястье.

Смотрела в его глаза. Бездонные. И хотелось окунуться в эту бездну. Отогревающую. Согревающую так же, как его краткое прикосновение к запястью. Ведь там, в этой глубине сгорит все мое плохое, весь смрад прошлого, невзгоды нынешнего и пугающая неизвестность грядущего. И мне так этого хочется… так эгоистично хочется…

Он потянулся ко мне, размыкая губы, а я задержала дыхание. Уже улыбнулась, чтобы сказать «спасибо, Марк» и вознесла благодарность высшему разуму, когда мне не пришлось этого говорить, не пришлось вновь ментально отодвигать его, ведь с каждым разом это все болезненнее… но не пришлось этого делать, потому что мир вновь вторгся телефонным звонком на его мобильный.

Мар посмотрел на экран и, прочитав имя абонента неуловимо переменился. Ясно, с работы. Он всегда становился вот таким, отстраненно серьезным, когда звонили по работе. Протяжно вздохнул и поднял трубку, укладываясь головой на мои колени и с непроницаемым лицом уставился в потолок. Не убавил громкость, хотя обычно всегда это делал, если мы были вдвоем, рядом и в тишине. Потому я, вновь взявшая в руки планшет, достаточно четко услышала мужской голос абонента:

— Мар, у всех сейчас на тестинге все норм прошло, все готовы. Только у Стаса под конец лаг выскочил. Я чекнул, но трабла не понял.

— Скинь логи, я проверю. — Недовольно искривив уголок губ, ровно произнес и завершил звонок.

Минуты текли в тиши, он так же в телефоне, лежа у меня на коленях, я занята планшетом. Бросила взгляд на часы — скоро за ним заедет Тёма. Сумку с парой сменных вещей он собрал еще с утра. Я только открыла рот, чтобы уточнить точное время отправки сапсана, когда Мар, сидящий в каком-то чате, явно разозлился.

— Чего, блядь?.. — раздраженно выцедил он.

Автоматом бросила взгляд в экран, читая последнее сообщение. Единственное текстовое среди обилия непонятных цифр от участников чата. Некий Пьетро, разбавив поток цифр, поинтересовался:

«Пасаны, поделитесь норд плес. Попался невалид»

Именно на это сообщение Мар, чей ник тоже состоял из какого-то набора цифр, почти так же как у остальных видимых участников, набрал неожиданное:

«Что ты здесь делаешь, нищета?»

Пьетро почти сразу же отозвался глубокомысленным советом:

«Завали ебанина».

Одновременно с ответом Пьетро, на его просьбу чем-то там поделиться, откликнулся другой юзер, тоже с цифрами в нике:

«Он около семи стоит всего лишь. У тебя нет?»

Но прежде чем Пьетро отозвался, на это сообщение снова ответил Мар:

«Откуда у него? Мамка небось 100р в месяц дает, а он на них втихушку жвачки с трансформерами покупает. Или что там у детей популярно»

Смеющиеся смайлы других участников чата разбивал поток грязных ругательств от Пьетро.

— Как вычислить школоту? — прохладно фыркнул Мар. — Достаточно сагрить. — И быстро набрал еще одно сообщение:

«@adminbt_01

Есть строгие правила по софту и строго запрещены холивары. Админов к этому столику можно?»

Подождал пару секунд, но если не считать истеричных угроз от Пьетро, чат молчал. Мар, выйдя из него, быстро переставил свои аккаунты в мессенджере и найдя в списке контактов некую Майю Севостьянову, открыв пустой приватный чат с ней и выставив тайминг на самоуничтожение сообщений, набрал:

«Ты занят?»

От Майи Севостьяновой пришло почти сразу же:

«Для тебя всегда свободен. Траблы?»

«У тебя йунный олень детектед»

«Сука, ну ток вчера чистил же! Спс, как же замучила эта школота. Завтра твои гамают в стрим, тащер?»

«Yeah, babe» — фыркнув, набрал Мар.

«Профит за мес?» — поинтересовался Майя Севостьянова.

«Жалкие 82, но две недельки еще есть, может, дотянем до соточки»

«Ебанный эйс! Ты рили заипал рашить» — написал Майя и отправил рыдающий смайл.

«Ррраунд! Вы снова у нас отсасываете?» — мило уточнил Мар, отправляя сердечко. Обычное, которое красное. Черное он слал только мне и Тёме, мы избранные.

«Да, тонну килограмм» — с тремя смеющимися до слез смайлами отозвался Майя.

«Не напоминай» — попросил Мар.

«Орали над этим все, по-моему. Вы прям создали мем»

«И чуть не поседели из-за создателя. И чуть не посидели»

В ответ три смеющихся до слез смайла и Мар затемнил экран, а я запоздало поняла, что нарушила личное пространство. Впрочем, Мар, закладывающий руки за голову с легким задумчивым прищуром глядя на меня, был совсем не против этого:

— Ничего не хочешь спросить?

— Ну… — пролистывая фотки студии, неопределенно начала я, — профит это выгода.

— Или прибыль.

Хмыкнула, добавляя номер владельца студии себе. И открывая инсту, чтобы подглядеть интересные Питерские локации у моих коллег, вспомнив, что слышала следующее определение от Вальдемара, уверенно заявила:

— Гамать это играть.

— Гамать в стрим. Играть в прямом эфире. — Дополнил Мар, все так же глядя на меня, все так же глядящую в экран. И приподнявшую бровь:

— Тащер?

— На киберсленге игрок тянущий всю команду. Но здесь употреблено в двойственном смысле, ибо буквально я не катаю, то есть не играю.

Да, ведь «твои гамают». Они играют, он тащит их. Возможно инвестирование в киберкоманду, с учетом уже услышанного, вполне себе… Только мне это нахера?

— Эйс? — улыбнулась, перебирая темные пряди Мара, открывая геолокацию фотоснимка, интересного задним фоном.

— Ас, в одиночку вырубающий команду противника. Снова в смысле сленга адаптированного к жизненным реалиям: так говорят о конкурентах, обыгрывающих тебя. В одном ремесле.

— Рашить?

— Атака, выдавившая соперника с плата, то есть с определенной точки, с поля боя. Адаптировано: стремительный прорыв на общем, — усмешка в ровном голосе, — поле боя, — не дождавшись от меня последующих вопросов, уточнил, — всё?

— Я только этих слов не знала. — Пожала плечом, добавляя пару локаций в избранное. — Прикольно вы за агроволокно воюете.

— Ты же прекрасно понимаешь, о чем я.

Да, понимала. Но снова пожала плечом. Он хотел что-то сказать, но заткнулся, когда прижала палец к его губам и негромко произнесла «отвлекаешь, Марк». Отчетливо донесся его тихий и краткий скрип зубов. Он впервые разозлился, не вот так на кого-то левого. А на мое право ставить блок. Вновь использованное право.

Перевела предупреждающий взгляд в темные, немного прищуренные глаза. Вот такого его я не знала. Тяжелый, давящий, жестко гнущий свою линию, и вынуждающий инстинктивно быть настороже, потому что слишком умны эти улыбающиеся глаза. Отчетливо прямой ассоциацией в голове всплыли другие глаза — изумрудно-зеленые, неожиданно непередаваемо хищные, когда и русский русый борзый на мгновение утратил свои маски под гнетом внутреннего захлестывающего раздражения. Скажи мне, кто твой друг… — проплыло в мыслях, а взгляд обратился к тату Марина. К скорпиону в сложной геометрии. Тоже ведь сделано так, что не сразу поймешь. В стиле владельца. В его имидже. Я не сомневалась, что он меня не ударит. Исходила из простенького факта — Мар при его запредельной ревности, абсолютно не ревнует меня к кинестетику-Тёме, открытому бабнику, свободно обнимающему и тискающему меня на его глазах и неоднократно. Есть строго очерченный круг избранных, там неожиданные удары жалом недопустимы в принципе, потому что круг определяется святая-святым: доверием. Которое я сейчас, по его мнению, отвергла, отсюда и злость и срыв всех масок. Оправданная или нет эта злость — меня не интересовало, я этого доверия не просила, впихивать мне его не надо, потому что с впихивания и ожидания должных реакций на это, все и начинается. Плавали, знаем. Я не просила этого, мои желания тоже надо учитывать.

Усмехнулась, с интересом склоняя голову и приподнимая бровь. Мгновение и вновь одна из его бесчисленных масок — кивнул, отстраненно улыбнулся и, обозначив, что скоро за ним заедет Тёма, направился в душ.

Он ушел в душ, а я, прищурено глядя в планшет, потянулась за своим пиликнувшим оповещением телефоном, чтобы понять, что пиздецом я определяю не те случившиеся в жизни ситуации. Совершенно не те. Сообщение мне прислала моя лухари-несушка. Точнее не сообщение, а репост с одной уебской группы, где основная мещанская тематика постов заключалась в деанонимизации шлюх, проституток, порно-актрис и эскорта на радость публике.

Открыв присланный пост, узрев эскортные фотки Ульки и ссылку на ее инсту перед текстом, который читать вообще не хотелось, я спустила ноги с кровати и уперевшись локтями в колени, мрачно усмехнувшись, вчиталась в полуразоблачение, идущее сразу после фоток и ссылки на ее страницы в соцсетях:

«Ульяна Александровна Кочерыжкина.

В модельном бизнесе с 17 лет, после окончания школы и переезда в Спб сменила непрезентабельную фамилию на Малицую. Сейчас ей 29. Параметры 176 рост 96-62-90. Ебло все переделанное, грудь не своя, хотя пиздит всем что натуральная.

Популярный псевдопсихолог с платными лекциями и дорогой рекламой в инсте, начавшейся со стандарта когда "модели" выставляют фото с локаций "съемок", сейчас фотки подчищены, но интернет помнит все.

После окончания школы поступила на юридический в Питерский госунивер. Бросила на втором курсе, ведь проституция, ой, моделинг, приносил большие деньги и требовал много времени для расширения географии "съемок". Объездила всю Европу по заказам, по рф и снг не мелькала, тело чистое (раньше было, пока силикон не залила) без портаков, на дури не зависала, трахаться любит и умеет, пиздеть тоже, поэтому ценник был заоблачный, но время берет свое, а у проституток прямая зависимость цены от возраста. Когда Ульяна поняла, что ей вот-вот нужно будет войти в гвардию престарелых шлюх, она придумала что будет делать. Любовь к бабкам пересилила мораль, она подчистила инсту, окрутила на одной из тус сына бизнесмена, изобразила к нему дикую любовь, получила все блага, каждый год вешая лапшу что непременно будут и дети и фамилия общая (пиздит как дышит) каждый раз находила отмазы и тянула не только бабки, но и выпросила купить диплом психолога, с которым и распизделась про отношения в инсте. Конечно, на стольких хуях покататься, тут об отношениях многое узнаешь. Мозгов бог не дал, потому торгует еблом и тупыми высказываниями, позиционируя себя как блохер. Совет мужикам: если ваша сестра/девушка/ жена читает и слушает эту лживую шалаву, вы подумайте, чему она их обучает между строк в своих постиках».

В авторе поста я и не сомневалась, мужики себя ведут иногда хуже баб.

— Как этот пидор узнал? — первое, что я спросила у Ульянки, когда она взяла трубку.

— Как-как! — хохотнула она, находясь, очевидно, за рулем, ибо гневно рявкнула, — да куда ты прешь, бараний пеструн! Фотки видела зачотные мои? С нашей домашней порнухи. Обиженка, блять. Еще и скриншотил специально так, чтобы я жирной казалась. — Ульянка возмутилась этому особенно сильно, а потом насмешливо произнесла, — да, в принципе, ничего страшного, я так и думала, что этим кончится. Помнишь вечерину Авериной? Я тебе еще тогда хотела поныться, но у тебя ебальник был такой счастливый, а тут еще эта шкура Вика… решила не грузить.

— Про дебильную идею твоего дебила… — Вспоминая день рождения Насти и Улькины слова, я убито закрыла глаза ладонью. Сдавила до боли. Проебала. Я все проебала. Снова реверансы: Уля не хотела грузить своим начинающимся пиздецом, а я, слепая овца, только на себе сосредоточенная…

— Да. — Гоготнув, подтвердила Улька. — Жениться он собрался на мне, я кольцо нашла, мы в начале сентября на Карибы собирались. Я поняла, что там он все и испортит, долбоеб. Его бате сказала, что, по ходу, Глебушка у нас ебу окончательно и бесповоротно дался, надо экстренно решать. У нас же с батей изначально какой уговор был: что в семейке им шлюха не нужна, пока все тихо-мирно идет, живем дружно, а как только жениться соберется, то какую-нибудь хуету замутим, ну, типа, папаня подберет для него подходящую партию, такую, чтобы с чистой родословной и репутацией, а потом сделаем так, чтобы Глеб меня бросил, ну на измене спалит или еще что… и он к принцесске утешаться побежит, а мы с батей расчет за работу обсудим, пока он там утешаться будет. Всё, сука, абсолютно все шло по утвержденному плану, Глебушка даже вроде заинтересовался благородной принцесской отысканной и впихуемой папкой, то есть, все бы прошло действительно нормально, если бы он не был таким дебилом! Видимо, он папе сказал, что женится на мне и стал настаивать, что сделает это даже без папкиного благословения, а тот на эмоциях и вывалил, мол, сыночек, да ты ж от шлюхи без ума…

— Но это же глупо… — простонала я, протяжно выдыхая и кляня себя на чем свет стоит.

— Ой, блять, диван! А когда Анисовы умом отличались, скажи на милость? Что папаша, что сынуля. Папашка поумнее чисто в силу жизненного опыта, а так оба ебнутые. Слава богу, это все закончилось, хуево конечно, но блядь, куда деваться… Я сейчас домой еду, у меня там барахло и нычки, их надо забрать пока этот ишак обиженный домой не приехал, а то в одних трусах выгонит. Или как у Петросяна, видела? Там было типа: ебать ты жадный, забери свой подарок, я от тебя ухожу, а он такой: «а коробочка?». Вот что-то из этой серии будет. Да куда ты лезешь, осел?! — полыхнула возмущением госпожа Малицкая, надавив на автомобильный сигнал, пока я глядя в пол, пыталась сообразить, — а! Я для чего тебе скинула эту херню-то! Диван, ты можешь со мной бухнуть сегодня?

— Куда ехать? — оглянулась в поисках сумки, вставая с постели. — Или нет, у меня давай. Останешься на сколько захочешь и…

— Какой у тебя оставайся, ты что, диван, ебанулась совсем, что ли? — расхохоталась госпожа Малицкая. — У меня деньги отложены были на такой вот случай, сейчас еще барахло свое самое дорогое заберу и… да и вообще я от этих уродов с пустыми карманами не уйду, это за что я столько лет страдала-то? Сейчас все чуть подутихнет, и я с батяни помимо оговоренной суммы еще и за моральный ущерб сдеру… ух суки, как подосрали-то, а! Короче, хуйня все. Давай в фо сизон подъезжай, я там жить буду. На тебя зарегю, не против? Этот ишак сейчас остынет, а потом со своими блеяниями еще неделю мне нервы делать будет, если узнает знать где я десантировалась, — Улька дождалась моего оперативного согласия и продолжила, — сейчас барахло заберу и туда, ок?

— Давай, я на низком старте. О, слушай, давай я к тебе, вдвоем сподручнее же и…

— Нихуя, — отрезала Кочерыжкина вновь кому-то посигналив, — если этот гандон приедет, он на тебя еще наехать может и там тогда хуй знает как я отреагирую, а так я ему бубенчики отобью без разговоров и свидетелей и заебись. Короче, в фо сизон подваливай через час. Я как раз спизжу положенное и тоже там локализуюсь.

Фыркнув, дала согласие и просматривая ужас, творящийся в ее инсте, торопливо собираясь, обозначила Мару, вышедшему из душа:

— Подругу мою помнишь? Мы с ней вместе на презентации в Порше были в день нашего знакомства.

— Эта та, которая тот случай, если бы Багира был бы надменной и саркастичной женщиной? — хмыкнул он, с интересом наблюдая меня, подлетевшую к зеркалу и поправляющую макияж.

— Она самая, — кивнула я, выравнивая контур черной подводки на веках. — Со своим мужиком рассталась. Сам понимаешь, необходимо дружеское плечо, в которое хлынут бабские сопли о том, какие мужики козлы.

Тихо рассмеялся и согласно покивал, внезапно вызвав у меня нежность. Сидит на краю постели, весь мокрый, с полотенцем вокруг бедер, смотрит на меня. Так по простому. По мужски. Как мужик смотрит на женщину, среди ночи подрывающуюся к подруге с разбитой личной жизнью, и пусть на самом деле обстоятельства совершенно другие и я очень многое не договариваю, но глядя на него в отражении, не создающего кипеж, не домогающегося с ненужным и неважным. Солидарным с тем, что близким нужно помогать, несмотря на личный дискомфорт… Вот совсем недавно, до звонка Ульки, до момента, когда он ушел в душ, у меня такое чувство было, мол, да начнутся голодные игры (с)

А сейчас, чувствуя и видя его за своей спиной, прежде чем направиться к прихожей, подхватив сумку… Просто ощущая его, идущего вслед, чтобы проводить, внутри снова сложено оружие. И оно стало и вовсе сломленным и бесполезным, когда я взяла свои туфли, а он, остановившись в метре от меня, опираясь голым плечом о стену, тихо произнес:

— С твоей визой проблем не будет. В Сеуле у меня своя кварт… — Не договорил, потому что бросив обувь я выпрямилась, шагнула к нему и приложила палец к его губам. Улыбнувшись. И он замолчал.

Обулась, чувствуя как давит. Не он. А тяжесть отвергнутого мной. Уже потянулась к дверной ручке, когда он негромко, спокойно и очень четко обозначил:

— Я определился чего хочу я, но не могу понять, чего хочешь ты.

Сглотнула, глядя на холодивший холодные пальцы хром ручки двери и без эмоций отозвалась:

— Мы, Мар. Мы определились в том, чего мы хотим, в тот же вечер, когда познакомились.

Сглотнув, тихо произнес то, что его если не напрягало, то явно давно мучило, потому что голос едва-едва ощутимо, но все-таки дрогнул:

— Ты во мне не уверена, так?

— Уверена. — Тотчас искренне возразила.

— Тогда я вообще ничего не понимаю… — мрачно, негромко, на выдохе за спиной, с прохладным тихим смехом. И перехват за талию, когда повернула ручку двери, а ему нужны были ответы. Он не мог играть долго полуреверансами, намеками и прочим. Ему нужны ответы и потому в лоб. По факту в затылок, но, по сути, в лоб, — почему ты меня отталкиваешь, Сонь?

Потому что у тебя большое будущее, а у меня грязное прошлое.

У золотого мальчика и шлюхи нет будущего, прямо сейчас есть доказательства в виде тонн комментариев на Улькиной странице.

Я всегда была готова к тому, что однажды прошлое всплывет, потому что это был мой выбор, взвешенный и осознанный. Любая шлюха внутренне готова к тому, что ее выбор однажды будет обнародован. Я всегда была готова до встечи с этим человеком, ведь вопрос в том, кого из нас заденет модная нынче движуха ненавидеть.

Вот в чем вся соль.

Я не стыжусь своего прошлого, я боюсь того, что оно может сделать с ним, с Маром. Поэтому я не имею никакого права ломать его взлет, а он будет сломлен, потому что он от своего не откажется, а другим всегда есть дело до чужой жизни и уж тем более постели. Они ему обрежут крылья, прежде чем поймут, что он был их спасением. Не по годам развитый, живой, жесткий, с моралью и безупречными силами, а главное — возможностями. А сейчас ведь модно бездумно ненавидеть.

Потому что я буду месяц бухать, плача и смеясь, но изберу себя. Снова. Так для нас обоих будет лучше. Вот поэтому я жестко разорву то, что сейчас крепнет. От чего хочется скулить, потому что любишь сумасшедше, а ему будет лучше порознь и он не знает об этом, предлагая/упрашивая/настаивая остаться с ним. Он не знает, чем это может для него обернуться, а губить эту жизнь массовым чужим, глупым, ярлычным отношением я не имею никакого права.

— Мар, мне нужно к подруге, ей сейчас несладко.

Конечно, отпустил. Конечно. В другого я бы и не влюбилась настолько сильно.

***

Известный рок-бар на улице самых известных кабаков, забегаловок, рестов, с большой наследной историей и неповторимым веянием свободного Питера.

Улька, с собранными против обыкновения в хвост волосами, с полным отсутствием мейка, в белом лонгсливе, черных скини и серо-зеленых кедах, вкупе со всем перечисленным преобразивших ее до неузнаваемости, опрокинув в себя шот, выдохнув, заключила:

— В пизду нахуй всё. Утрясу всё до среды и рвану из этого отстойника на порево-тур к горячим испанским мачо.

— С тобой хочу, — воодушевилась я, сделав бармену знак повторить.

— Куда ты собралась, диван? — рассмеялась Улька, плотоядным взглядом окидывая зал. — У тебя любовь тут. Играй красиво, будь добра.

— Это так заметно, да? — ухмыльнулась я.

— Что решила? — заинтересовано прошив меня зеленью глаз осведомилась Кочерыжкина, придвигая один из шотов ко мне.

— До конца августа и досвидос. — Кивнула я, улыбаясь глазами расхохотавшейся госпоже Малицкой, кою сожрать не смог ее смарт-лук и ее проблемы. Есть люди, которых не могут поглотить обстоятельства даже совместно с очевидным фактом что их корона в минус ушла. И я, усмехнувшись, имела честь сидеть напротив такой персоны, вопросительно повела бровью, — назовешь дурой?

— Нет, диван, — поморщившись от крепости заглоченного шота качнула головой госпожа Малицкая. — Я ратую исключительно за твое благополучие. Если тебе кажется это правильным, значит, решение верное. А вообще, у тандема выходца молодежно-золотого движа и проститутки, пусть элитной, не радужное будущее. Останешься с ним — поддержу. Бросишь его — моя реакция та же, — усмехнулась, глядя на темный экран своего телефона, отложенного на стойку бара.

— Сильно хает социум? — остановилась взглядом на темном экране между нами.

— Посмотри, — отозвалась Уля, едва ли не минуту спустя, до того сверля свой телефон взглядом. А после, сняв блокировку и зайдя в соцсеть придвинула мне телефон, прежде чем уйти танцевать.

Я сидела в Улькиной инсте около двух минут. Больше не смогла. Заказала себе сотку водки и залпом осушила, а перед глазами сотни сообщений в ее директе, начинающихся от «я в вас разочарована» и заканчивающихся «чтобы ты сдохла, грязная шлюха» / «не смей рожать! Твоим выблядкам будет тяжело из-за потсаскухи-матери!..». Сотни таких сообщений, смысл которых был примерно таким же. Сотни оскорблений, грязи, угроз. Из-за последних, открывая аккаунты взрослых с виду мужчин, я заказала себе еще сто грамм водки. В пьяном разуме уложить подобное легче. Только разум не пьянел от того кошмара, что ей писали эти самые с виду взрослые и нормальные мужчины. Найдут, убьют, обольют кислотой. Некоторые из этих отрыжек цивилизации писали свои мотивы, а большинство нет.

Под ее фотографиями килотонны имбицильного сарказма и, безусловно, оскорблений. Встречались единицы здравых комментариев, в целом, сводящиеся к тому, что никого не должна трогать чужая жизнь и у Ульки нет нигде пропаганды проституции, а есть, наоборот, советы по укреплению отношений. Но все эти комменты тонули в смердящей вони бессмысленной злобы, злорадности и оскорблениях. И еще оскорблениях. Просто бесконечных оскорблениях…

Сотни ущербных людей, повышающих свою самооценку. Сотни тысяч людей, упоенно скидывающих ссыль на группу в мессенджере, и ссылки на тут же склепанные обзоры на горячую тему от хайповых видеоблогеров. По одной ссылке перешла и:

— … и все это, все вот эти девочки, орущие в комментах про частную жизнь, это же просто окно Овертона в действии! До тех пор, пока мы будем оправдывать падшие нравы, все вокруг так и будет плохо… вы просто представьте! Какая-то девочка из Липецка насмотрится и тоже…

— У девочки из Липецка своя голова на плечах, уебок с заботой о собственном рейтинге, а не о девочках из Липецка. — Ухмыльнулась я, закрывая видео. И запоминая лицо блогера. Достать не трудно, сломать эту имбецильную тварь еще легче. И я его запомнила. Просто как первого. А их было много…

Они выставляли это как пропаганду. Улькин выбор, сделанный осознанно и честно себе признанный. Глумились. Травили. За выбор. За то, что никого не обманула, в отличие от них. За то, что не убила, не изнасиловала, не совершила ничего из разряда покушений на чужую жизнь, ее называли потаскухой и травили. Она жила только своей жизнью, лично зла никому не принесла, но ей его несли с охотой.

Потому что каждому есть дело до другого.

Я оглянулась, а она танцевала.

Находясь в центре медийного скандала, кибербулинга, танцевала, как будто ничего не случилось, как будто корона не в минус. Ибо не возможно с королей снять корону, что бы не вопили смерды, переплавляя золото, сорванное с головы, на свои гнилые зубы. В физических регалиях нуждаются только мещанские души. Сначала поклоняющиеся тем, что въезжают во двор на Авентодорах всяких, а потом с неистовой радостью разбивающих эти Авентодоры ножками табурета за триста рублей, зная, что владелец дорогого атрибута, коему они поклонялись, стремясь приблизиться, сейчас, в силу жизненных обстоятельств, ничего не сможет им сделать. Ошибочно полагать, что такой необремененной интеллектом биомассы мало и она ничего не решает. Очень ошибочно.

Один клик мужчины, поведшего себя как обиженная бабенка, и за несколько часов случиловь превращение одной частной фигуры в объект общей травли. Бессмысленной и беспощадной. В один клик человек подвергся публичным унижениям и полной потери репутации из-за того, что биомассе всегда есть дело до чужой жизни, а не своей. Глобальная травля и стремление к осуждению, забрасывание камнями, а причина?.. Вот в чем причина? В чем ей каяться? Почему она должна оправдываться перед какой то Глашей из Тьмутаракани, которая, помешивая борщ и захлебываясь возмущением, строчит ей в директ и на страницу свое мнение какая Ульяна нехорошая. В чем личный ущерб таких Глаш от таких Ульян? Ни в чем. И какое тогда право имеют такие Глаши писать такие вещи?..

Вопрос риторический.

Потому что Улька одна, а Глаш сотни и каждая что-то высказала. И внезапно для меня возникла еще одна загадка человечества — почему некоторые полагают, что ими получено право клеймить шлюхой, нимфоманкой, потаскухой и проституткой человека, живущего своей жизнью?

И им, этим критикующим массам крупно повезло, что моя Уля не напугана и подавлена, что она танцует сейчас. Много ли людей, получающих тысячи жестоких, злых, глупых, неотесанных сообщений, на которых снимая сливки хайпа быстро создают видеоролики с вектором превалирующего мнения… вот много ли из жертв тотально хейта, возведенного в моду, не придут к тому, что закончат свою жизнь фатально?

Время идет, а сотни примеров чем может закончится кибербулинг никак не влияет на коридорномыслящих Глаш, которые так и не осознают, что парой-тройкой своих сообщений с порцией своей злобы могут стать для человека последней каплей и тогда происходит самоубийство.

А по факту это убийство.

Этими самыми Глашами.

И хочется сказать каждой из них: будь осторожна со своим интересом к чужой жизни, будь очень осторожна в оценки важности высказывания своего мнения, потому что не каждая Ульяна танцует с бутылкой виски посреди рок-бара. Закрыв глаза, вскинув голову, и… резким ведением головы вскинувшей волосы, чтобы перекрашенные в любимый цвет пряди скрыли ее секундную слабость в виде влажной дорожки, прокатившейся по правой щеке. А она начала танцевать грубее, разрываясь в битах, распыляясь, чтобы не слышать, как рушат ее жизнь люди из поколения унижения, с тоннами насмешек и злорадства на вооружении. Люди, к которым ее выбор не имеет никакого отношения.

Жестокость к другим не нова, но в сети это ничем не регулируется и доступно каждому. Технически доступно каждому, в этом и проблема, во вседозволенности, потому что не всем известны понятия «частная жизнь» и «разрешение владельца».

Эволюция убеждений, уважение к частной жизни и терпимость к ошибкам людей, которые не нанесли никому урона, разве что себе — единственный способ сохранить собственную человечность. Но пока мы живем в эру популизма среди поколения унижения, к человечности призывать бессмысленно, ибо она очень избирательна. Ибо она во всем предпочитает исключительный подход, а наше общество так любит тренд шаблонов.

— Замужем, — отрезала я подсевшему рядом претенденту, предложившему заказать мне выпивку.

Он неосмотрительно попробовал настоять, а я, затемнив экран Улькиного телефона, отрезала его жестче, фактически с матом послав ни в чем не повинного симпатичного мужика. Потому что замужем. За любимыми людьми, которых буду защищать. Любой ценой. Еще сто грамм французской водки и разворот на барном стуле, взяв упор на локти на прохладную столешницу, чтобы видеть ту, которая рвала танцпол.

И глядя на нее, я отчетливо понимала, насколько я ее люблю. Люблю эту сумасшедшую, с локтя способную выбить любые зубы. Люблю ее такую, против которой ополчился мир, до того миллионом ей поклоняющийся и притянувший еще сотни тысяч ненавистников, действующих согласно стадному инстинкту.

Я люблю ее, потому что она не собиралась разрывать цепочку тотальной безосновательной ненависти к себе. Она танцевала, потому что в этом был сейчас ее интерес, когда рушили ее жизнь. Те, у кого, может быть, было тысячи дел, но им важнее была чужая жизнь, а не своя.

А она танцевала.

— Водки, сто, — обозначила бармену, набирая одиннадцать цифр человека, которого когда-то очень любила. Ненавидела. Боялась. Иногда желала его смерти, понимая, что у меня начались галлюцинации из-за капитальной депрессии, из которой он не давал вырваться. Но передо мной танцевала моя боль. Не показывающая, как это трудно когда тебя ненавидит мир, никак не изменившийся от ее выбора и ее жизни. Просто ненавидеть модно. Еще сто водки внутрь. Лайм с кожурой следом, чтобы подавить рвотный рефлекс и взглядом по цифрам номера на экране. По номеру абонента, способного смягчить, а скорее всего, подавить сумасшествие вокруг той, что передо меня танцует.

Что обозначила мне, что собирается в отель с особью мужского пола, не оставшегося равнодушным к ней и ее неистовому танцу, где она не уделяла ему внимания, а он все же остался преисполнен вниманием к ней.

Я кивнула Уле, собирающейся отчалить из рок-бара с ним, солгала ей, что жду такси. Расплатилась и покинула бар. Рядом набережная, дойдя до которой, оперлась локтями о прохладный парапет из кованного железа. Глядя на одиннадцать цифр на экране телефона, усмехнулась, не смея посылать вызов, ибо он может задать высокие условия бартера. Но не задаст никогда, на то и расчет. Это не логично. Он политик в первую очередь, он искусный манипулятор, а я та, кто знает его лучше всех.

И мы оба с ним всегда были слишком заморочены на логике, чтобы с первых заходов проигрывать партии друг другу. Мыы выиграли в той партии: я — его уродующую любовь, а он первое знакомство со страхом, когда понял что его всесилие не имеет никакого значения.

— Рэм, возьми трубку… — тихо и устало в ответ на гудки. Прикрыв глаза.

— Взял, — расслабленная улыбка в голосе. — Доброй ночи, Софи.

У Рэма очень глубокий голос. С оставшимся акцентом, который он целенаправленно не стал полностью искоренять — характерные для юга России тянущиеся, слегка переливчатые гласные. Он не убрал этот говор полностью, только немного его смягчил и сократил, и все это вместе с тембром его голоса, мягким и вкрадчивым, почти всегда создавало желание прислушиваться. Потому и говор не убирал, хотя речь была поставлена как и у любого политика, а в купе с проникновенным взглядом, несколько выжидающим и оценивающим не внешность, а то что за ней — мысли, характер, жизненную позицию, он всегда производил эффект обаятельного человека. Этому способствовала достаточно живая мимика и располагающие черты лица. Но он не любил первые роли, он был из того числа, что всегда стоят в тени и дергают за ниточки своих ручных бешеных и не очень псов, выставленных на ярко освященную арену и забавляющих/ужасающих/восхищающих/вдохновляющих публику. Интересующих ее — в этом смысл. Рэм не был просто политиком, хотя все для этого у него имелось — харизма, увертливость, умение внушать нужные настроения, но он был совсем не политиком. Он был одним из ее хозяев, потому что вышеперечисленные качества в нем были давно возведены в абсолют и превращены в безупречное оружие.

— Доброй, Рэм. — Усмехнулась, глядя на блики фонарей в черной водной глади. — У Ульянки проблемы, я хочу помочь и знаю, как это сделать. Но для этого мне нужны твои связи. Предоставишь?

Хрипло фыркнул в трубку. Потому что он ее ненавидит. Но ее неприкосновенность давно заявлена мной, сейчас обозначившей, что я прошу его помощи для той, которую он терпеть не может и раздавил бы, если бы не сказанные однажды мной безапелляционные слова. С улыбкой. Он бы с ней давно расправился, но… за другого заступаться легче, чем за себя.

Его протяжный выдох и уже просчитанное мной решение:

— Куда мне подъехать?