Ниже неба

ПРОЛОГ

«– А потом наши кузен и кузина были счастливы. Счастливы, потому что сильно любили друг друга; и, думается мне, тех, кто умеет так любить и претерпевает столь жестокие лишения и нечеловеческие страдания ради своей любви, сама судьба переносит через все жизненные преграды на своих благословенных крыльях.

– Ну, я очень доволен, – сказал мой друг, – у твоего рассказа прекрасный конец.»

Когда последние слова, написанные Полом Клиффордом, замерли у нее на устах, Александрина бросила роман на кровать, устланную расшитым покрывалом, и повернулась к окну. Раньше, этим вечером, она попросила не опускать шторы, и теперь, несмотря на то, что темнота за окном не позволяла разглядеть украшающие аллеи большие дубы, Александрина слышала, как порывистый ветер свистит в их ветвях.

Дрожа от холода, она снова подняла книгу в кожаном переплете и ее пальцы забегали по строчкам, начертанным автором:

«Если когда-нибудь, Александрина, Вы пойдете со мной по этим страницам, позволите своему нижайшему спутнику затронуть Ваше сердце, дать Вам надежду, вызвать Ваши слезы – тогда это будет означать, что никакая сила не сможет разорвать связывающие нас с Вами узы Ваш покорнейший слуга, сэр Эдвард Булвер-Литтон, баронет.»

Позабавленная таким чрезмерно напыщенным обращением, под которым стояло полное имя писателя, а не псевдоним, Александрина открыла предисловие.

– «Была темная ненастная ночь... – читала она вслух. – Дождь обрушивал на землю потоки воды. Неистовый ветер, казалось, вымел все улицы – а дело происходило в Лондоне, – его порывы ударяли о стены домов, яростно налетали на огни уличных фонарей, пытавшихся бороться с темнотой...»

Мелодраматический тон повествования вызвал на ее лице улыбку. Опять захлопнув книгу, девушка покачала головой: «Почтенная Лейзен не одобрила бы этого». Она вздохнула, вспомнив, как сильно ее гувернантка, баронесса Луиза Лейзен ненавидит популярные бульварные романы вроде этого, написанного Полом Клиффордом. Александрина снова глянула в окно и не смогла не признать, что эта необычно холодная июньская ночь, таившая в себе нечто зловещее и неотвратимое, очень походила на описанную в романе. Возможно, поэтому ей не захотелось читать дальше, и, пролистав несколько страниц творения сэра Булвера-Литтона, она перескочила в конец книги, чтобы узнать, чем же заканчивается этот роман.

Она еще раз посмотрела в книгу, подарок ее дяди Леопольда по случаю восемнадцатилетия, которое было ровно месяц назад. Дав на какое-то мгновение еще один шанс Полу Клиффорду, Александрина решила все-таки отложить чтение и немного поспать. Улегшись на кровать, она погасила лампу и откинулась на подушки, вслушиваясь в шум ветра, от порывов которого дребезжали тяжелые оконные стекла.

* * *

– Быстрее! – закричал человек в черном шерстяном плаще, стуча набалдашником трости в крышу закрытой кареты. Кнут кучера засвистел над головами четверки серых жеребцов, и перестук их кованых копыт участился.

– Нас вряд ли будут считать героями, если мы разобьемся, несясь по улицам, как сумасшедшие, в такую страшную ночь! – прокричал второй пассажир своему компаньону, сидящему на переднем сиденье. Голос его заглушался свистом ветра и стуком копыт о мостовую. Он схватился за поручень на двери, пытаясь удержаться на месте в раскачивающемся из стороны в сторону экипаже.

– С нами все будет в порядке, доктор Хоули! По всей Англии уже и так достаточно покойников на сегодняшний вечер! – отозвался человек в черном плаще.

Он еще раз с силой ткнул тростью в крышу и заорал:

– Быстрее, болван! У нас нет времени.

– Но, маркиз Конингем... – начал было человек по имени Хоули, но запнулся, осознав вдруг, что карета все равно не поедет медленнее по выметенным ветром улицам Лондона.

Откинув в сторону кожаную занавесь на окне, Хоули вгляделся в темноту и увидел какую-то тень позади кареты – другой экипаж, а может, просто ветку. Он отпрянул назад, на обитое бархатом сиденье, сжал сильнее поручень и, закрыв глаза, быстро забубнил двадцать второй псалом, повторяя одну строку: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.»

Он попытался представить себе образ Всевышнего, спасающего его от невзгод, но все, что он смог,– это увидеть маркиза Конингема, неистово колотившего своей тростью о крышу кареты и заставлявшего кучера гнать еще быстрее.

– И хоть я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной... – прошептал он, повторяя еще раз, – Ты со мной... Ты со мной... Ты со мной...

– Доктор Хоули, вы молитесь? – поинтересовался Конингем, не скрывая насмешки.

Открыв глаза, Хоули нахмурился:

– А разве это не то, чем должен заниматься архиепископ в подобную ночь?

– Конечно, ваше святейшество, – насмешливо поддакнул Конингем, – но за всю Англию – не только за себя.

– Не только за себя воздаю я Господу молитвы. Я молюсь за тех четверых жеребцов, которые несутся впереди нас! – и, оглядевшись, Хоули прибавил: – И за того, кто сделал эти хрупкие рессоры для нашей кареты, кто бы он ни был!

Как бы в ответ, карета накренилась, огибая угол дома, и бесцеремонно бросила доктора Хоули, архиепископа Кентерберийского, в проход между двумя сиденьями.

* * *

– Александрина? – позвал мягкий голос. – Александрина, дитя мое, ты не спишь?

Молодая женщина приподнялась на локте и заспанными глазами уставилась на дверь, в которой, освещенная тусклым пламенем свечи, виднелась фигура женщины, укутанной в длинный капот.

– Мама, это ты? – она подалась чуть вперед, пытаясь разглядеть смутные очертания.

Женщина вошла в комнату, прикрывая пламя свечи рукой:

– Да, моя дорогая. Извини, что разбудила тебя так рано, но...

– Который час? – прервала Александрина, садясь в постели.

– Почти шесть.

Ее мать поставила подсвечник на тумбочку возле кровати и, открыв платяной шкаф, достала длинное белое платье.

– Вот это подойдет, – сказала она, подавая его дочери.

– Что происходит? – Молодая женщина почувствовала, как ее начинает пробирать холодная дрожь, и прижала платье к груди. За окнами пронзительно завыл ветер.

– Ты должна быстро одеться. У нас неожиданные гости. – Сейчас? – спросила Александрина недоверчиво. – В шесть часов утра?

– Ночная служанка сказала, что ты сладко спишь и что тебя нельзя беспокоить, но они были очень настойчивы. Боюсь, доктор Хоули напугал бедную девушку. Ты ведь знаешь, каким он иногда бывает высокопарным. Он сделал страшные глаза и сказал ей... – Мать подняла левую руку ладонью вперед, положила правую руку себе на грудь и затем произнесла самым напыщенным тоном, на который только была способна: – Мы прибыли сюда по важному государственному делу, которому все, даже спящие, должны уделять внимание.

Она хихикнула, довольная удачным подражанием.

– Архиепископ Кентерберийский тоже здесь? Чтобы меня видеть?

– И вместе с ним камергер, маркиз Конингем. Александрина встала и начала надевать платье.

– Я должна уложить волосы, – сказала она немного рассеянно. – Ты не могла бы послать за прислугой? И скажи нашим посетителям, что я встречусь с ними в гостиной.

– Ты выглядишь прекрасно, как и всегда, Александрина, – заверила ее мать. Она подошла ближе и нежно потрепала ее по щеке. – Их уже проводили в зал для гостей.

– Ты уверена, что я выгляжу достаточно хорошо? – Александрина посмотрела вниз на себя, затягивая широкий пояс на стройной талии.

Она немного нахмурилась, когда подняла руку вверх и дотронулась до длинных коричневых локонов, падавших на ее плечи:

– Неужели мне нельзя задержаться на секунду, чтобы..?

– Ты не должна заставлять их ждать. Только не сейчас, когда они проделали такой длинный путь, да еще в эту страшную ночь.

Повелительный тон матери не понравился Александрине. Она попыталась было выяснить, что происходит, но затем передумала.

– Я готова, мама, – объявила она и, подав руку матери, вышла с ней из спальни.

В коридоре было еще темно, однако в конце его виднелся свет зажженных ламп. Когда они добрались до гостиной, мать Александрины сжала ее руку, затем отпустила и подтолкнула вперед. Александрина шагнула в двери, увидела двух мужчин, быстро поднявшихся со своих кресел, затем повернулась к матери с вопросительным, почти испуганным выражением лица.

– Все будет в порядке, – ободряюще произнесла старая женщина.

Она тепло улыбнулась, ее глаза вдруг наполнились слезами:

– Иди, моя дорогая. Они ждут тебя.

Александрина была уверена, что сейчас произойдет что-то ужасное, однако, сделав глубокий успокаивающий вздох, она пошла вперед навстречу посетителям. Архиепископ Кентерберийский был одет не по сану и от этого выглядел меньше ростом, чем она всегда его себе представляла. Он сделал несколько шагов, а затем неожиданно остановился и упал на колени, как будто приготовившись произнести молитву.

Маркиз Конингем подошел вслед за своим спутником. Откинув темный плащ с правого плеча, он взял правую руку молодой женщины, поцеловал ее, и, припав на колено, провозгласил:

– Король умер. Да здравствует королева! Александрина раскрыла рот от удивления и обернулась к матери – та стояла в дверях, по ее щекам текли слезы.

– Дя... дядя Вильям? – заикаясь, произнесла молодая женщина, снова поворачиваясь к маркизу. – Дядя Вильям умер?

– Да, Ваше Высочество. Король Вильям отошел в мир иной в двадцать минут третьего этой ночью. Его последние мысли были о Вас.

– Это правда, Ваше Высочество, – вмешался в разговор доктор Хоули. – Я был рядом с ним в последнюю ночь, и он говорил о Вас.

Архиепископ опустил руку в карман своего плаща и достал оттуда сложенный вдвое листок бумаги. Развернув его, он прочитал:

– Я уверен, что моя племянница будет хорошей женщиной и хорошей королевой. Каждый моряк будет готов защищать ее до последней капли крови. Каждый моряк будет носить ее образ в своем сердце и думать о ней, как о своей покровительнице.

Он поднял глаза на Александрину:

– Я записал это настолько подробно, насколько смог запомнить.

Молодая женщина кивнула в оцепенении:

– Спасибо. Дядя Вильям всегда был очень добр ко мне.

– В конце концов, король недолго страдал, – попытался утешить ее архиепископ. – Он обратился в своих молитвах к Господу и умер счастливо и тихо.

Осознав вдруг, что двое мужчин все еще стоят на коленях, Александрина жестом велела им подняться, затем обратилась к камергеру:

– Пожалуйста, передайте мои глубочайшие соболезнования королеве Аделаиде.

– Непременно, Ваше Высочество. – Маркиз Конингем ответил легким поклоном. – С Вашего позволения, мы должны возвратиться в Виндзорский замок, чтобы передать Ваше послание. После завтрака здесь, в Кенсингтоне, соберется Тайный Совет, и, таким образом, может быть принята королевская присяга и выпущено обращение к королевству.

– Да... Конечно... – прошептала она.

– Тогда, с Вашего позволения... – Конингем снова поцеловал ее руку и направился к выходу.

Архиепископ Кентерберийский подошел и, раскланиваясь, провозгласил:

– Да защитит тебя Господь, и да придаст Он тебе силы, королева Александрина.

Новая королева только стояла и кивала головой в ответ. Неожиданно она бросила вслед уходящим мужчинам:

– Нет, только не королева Александрина. Архиепископ и маркиз остановились и повернулись в недоумении.

– Что Вы имеете в виду, Ваше Высочество? – спросил Конингем.

– Я не хочу, чтобы меня называли Александриной. Это не совсем... это не совсем английское имя для королевы Британии.

– Как Вы хотите, чтобы Вас называли?

– Может, Элизабет? – спросила ее мать, входя в комнату. Она повернулась к двум мужчинам и объяснила: – Ее отец, герцог Кентский, хотел назвать ее именем Элизабет, однако уступил желанию царя Александра, который обещал стать ее покровителем, если ее назовут Александриной.

– Нет, мама, не Элизабет, – возразила Александрина. – Я хочу воспользоваться своим средним именем – твоим именем, мама.

Она улыбнулась матери, принцессе Виктории Марии Луизе Саксонской, Кобургской и Готской.

– Виктория? – спросили в один голос архиепископ и маркиз.

– Да, Виктория.

– Но, Александрина...

– Александрина Виктория, – поправила молодая женщина свою мать. – Отныне королева Виктория.

– Да, – вмешался с энтузиазмом архиепископ, – самое английское имя для нашей новой королевы.

Лорд камергер склонил голову:

– Провозглашение будет произведено по Вашему повелению, Ваше Высочество... Королева Виктория.

Мужчины поспешили по коридору вниз, к ожидающей их карете.

– Я... я не ожидала, что это произойдет так скоро, – запинаясь, произнесла молодая королева, опускаясь на мягкую софу, обитую красным плюшем.

– Я так счастлива за тебя, – воскликнула ее мать, садясь рядом.

Королева Виктория недоверчиво посмотрела на нее:

– Счастлива? Но я не готова, я слишком молода для этого.

– У тебя все получится.

– Но я не знаю даже, с чего мне начать...

– Есть достаточно людей, готовых прийти тебе на помощь. И премьер министр, лорд Мельбурн, всегда будет стоять на твоей стороне. – Она поднялась и взяла дочь за руку. – Ну, а теперь пойдем. Нужно еще многое успеть сделать, прежде чем прибудет Тайный Совет.

Александрина Виктория позволила отвести себя назад в свою комнату. Затем ее мать вышла, чтобы послать за служанками, которые должны будут приготовить платье для новой королевы и подготовить Кенсингтонский дворец к приему высоких посетителей.

Оставшись одна, молодая женщина подошла к окну и посмотрела на восходящее солнце, лучи которого едва пробивались сквозь пелену грозовых облаков, укутавших Лондон. «Александрина... – прошептала она, дотрагиваясь рукой до оконного стекла. – Александрина Виктория... Королева Виктория...»

Почувствовав, как глаза наполняются слезами, она вытерла их тыльной стороной ладони, выпрямилась и расправила плечи. «Королева Виктория», – провозгласила она, вслушиваясь в шум ветра и представляя, что это он произносит ее имя подобно толпам народа, которые заполнят улицы в день коронации.

Неожиданно она отвернулась от окна и прошла к письменному столу. Ее дневник все еще был открыт на последней записи, и она, взяв перо и обмакнув его в чернильницу, вывела дату: «Вторник, 20-е июня, 1837 год.»

Она остановилась на мгновение, глядя вниз на страницы своего дневника. Наконец, глубоко вздохнув, начала писать, проговаривая вслух каждое слово:

«Раз уж Провидению было угодно, чтобы я оказалась в такой ситуации, я должна буду сделать все возможное, чтобы полностью выполнить свой долг перед моей страной; я очень молода и во многом, хотя и не во всем, неопытна, однако я уверена, что найдется очень немного людей, более, чем я, преисполненных благими намерениями и более, чем я, желающих делать добро...»