Ниже нуля

Глава 9

Йен отвозит меня домой после того, как мы высадили всех в аэропорту, после тревожного обмена номерами телефонов между ребятами и нескольких слез Мары и Сэди. Я определенно чувствую себя более похожей на себя, потому что я отправляю их через TSA со строгим «Хватит ныть» и нежными шлепками по их задницам.

— Постарайся не падать в ледник по крайней мере шесть месяцев, хорошо? — Сэди кричит на меня из огражденной зоны.

Я отмахиваюсь от нее и хромаю обратно к машине Йена.

— Я понимаю, почему ты их так любишь, — говорит он мне, пока мы едем ко мне домой.

— Я не люблю. Просто притворяюсь, чтобы не ранить их чувства.

Он улыбается, как будто знает, насколько я полна дерьма до миллиграмма, и мы молчим до конца поездки. Радиостанция играет поп — песни, которые я помню с начала 2000–х, и я смотрю на желтый свет уличных фонарей, задаваясь вопросом, не являюсь ли я тоже старичком. Затем Йен притормаживает, чтобы припарковаться у моего дома, и это расслабленное, счастливое чувство исчезает, а мое сердце набирает скорость.

Я сказала Сэди и Маре, что посмотрю, не заинтересуется ли он моим свиданием, но это легче сказать, чем сделать. Я делала предложения многим людям, но это… это другое чувство. Я не собираюсь быть хорошей в этом. Я буду полным, полным дерьмом. И Йен сразу это поймет.

— Ты мог бы… — начинаю я. Потом останавливаюсь. Мои колени вдруг выглядят невероятно интересно. Произведения искусства, которые требуют моего самого пристального внимания. — Я подумала, что…

— Не волнуйся, я отнесу тебя наверх, — говорит он. На нем джинсы и голубая рубашка, которая подходит к его глазам и контрастирует с его волосами и…

Это пугает, насколько привлекательным я его нахожу. Глубина этой моей влюбленности. Он нравился мне с самого начала, но мои чувства к нему росли постоянно, потом в геометрической прогрессии, и… что мне с ними делать? Это как если бы мне дали в руки инструмент, на котором я так и не научилась играть. Как будто меня попросили выйти на сцену концертного зала совершенно неподготовленной.

Я делаю глубокий вдох.

— Вообще — то, они починили лифт. А по этому новому гипсу легко ходить. Так что, нет необходимости. Но вы… — Ты можешь это сделать, Ханна. Давай. Ты только что пережила белых медведей благодаря этому парню. Ты можешь произнести слова. — Ты можешь подняться в любом случае.

Наступает долгое молчание, в котором я чувствую биение своего сердца каждым дюймом своего тела. Оно затягивается, пока не становится невыносимым, и когда я не могу не поднять взгляд, я вижу, что Йен смотрит на меня с выражением, которое можно описать только как… сожаление. Как будто он прекрасно знает, что ему придется меня подвести.

Черт.

— Ханна, — говорит он, извиняясь. — Я не думаю, что это хорошая идея.

— Верно. — Я сглатываю и киваю. Отодвигаю тяжесть в груди в сторону на неопределенное время. Боже, это «потом» будет плохим. — Хорошо.

Он тоже кивает, испытывая облегчение от моего понимания. Мое сердце немного разбивается. — Но если тебе что — нибудь понадобится, хоть что — нибудь…

— …ты будешь там. Верно. — Я улыбаюсь, и… может быть, я еще не на 100 процентов отдохнула, потому что я снова начинаю чувствовать слезы. — Спасибо, Йен. За все. Абсолютно за все. Я все еще не могу поверить, что ты пришел за мной.

Он качает головой. — Почему?

— Я не знаю. Я просто… — Я могла бы придумать для него ответ. Но это кажется несправедливым. Он заслужил от меня больше. — Я просто не могу поверить, что кто — то может сделать это для меня.

— Верно. — Он вздыхает и закусывает нижнюю губу. — Ханна, если это изменится. Если ты когда — нибудь сможешь поверить, что кто — то может заботиться о тебе так сильно. И если ты захочешь на самом деле… поужинать с этим кем — то. — Он смеется. — Ну… Пожалуйста, рассмотри меня. Ты знаешь, где меня найти.

— О. О, я… — Я чувствую, как по моему лицу ползет тепло. Я краснею? Я даже не знала, что мое тело способно на это. — Я вообще — то не просила тебя подниматься только ради… То есть, может быть, и для этого, но в основном… — Я закрываю глаза. — Я плохо выразилась. Я пригласила тебя, потому что хотела бы поужинать. С тобой, — пробурчала я.

Когда я нахожу в себе силы открыть глаза, выражение лица Йена ошеломленное.

— Ты… — Кажется, он забыл, как дышать. Он прочищает горло, кашляет один раз, глотает, снова кашляет. — Ты серьезно?

— Да. То есть, — поспешно добавляю я, — я все еще думаю, что тебе это не понравится. Я просто… действительно не такой человек.

— Какой человек?

— Из тех, с которыми людям нравится быть вместе за все, что не является… ну, сексом. Или связанное с сексом. Или непосредственно ведущее к сексу.

— Ханна. — Он смотрит на меня скептическим взглядом. — У тебя есть две подруги, которые бросили все, чтобы быть с тобой. И я предполагаю, что секс не был замешан.

— Не был. И я… я бы бросила все ради них, но они другие. Они мои люди, и… — Черт, я действительно сейчас разрыдаюсь. Какого черта, ты чуть не умерла однажды, и твоя психическая стабильность пошатнулась? — Есть много людей, которые с этим не согласятся. Например, моя семья. И ты… Я тебе, наверное, в итоге не понравлюсь.

Он улыбается. — Кажется невероятным, ведь ты мне уже нравишься.

— Тогда ты остановишься. Ты… — Я провожу рукой по волосам, желая, чтобы он понял. — Ты передумаешь.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую. — За один ужин?

— Да. Ты будешь думать, что я пустая трата твоего времени. Скучная.

Он начинает выглядеть… забавным. Как будто я смешна. Что… Я не знаю. Может, так и есть. — Если это случится, я просто возьму тебя на работу. Пусть ты отладишь какой — нибудь мой код.

Я немного смеюсь и смотрю в окно. В это время суток нет машин, никто не гуляет с собакой и не прогуливается. На улице только Йен и я. Я люблю это и ненавижу. — Я все еще думаю, что ты получишь больше удовольствия, если мы потрахаемся, — бормочу я.

— Согласен.

Я поворачиваюсь к нему, удивленная. — Правда?

— Конечно. Ты думаешь, я не хочу тебя трахнуть?

— Я… Типа того?

— Ханна. — Он расстегивает ремень безопасности и наклоняется ко мне, так что у меня нет выбора, кроме как посмотреть ему в глаза. Он выглядит серьезным и почти обиженным. — Я думал о том, что произошло в моем кабинете, каждый день в течение последних пяти лет. Ты предложила опуститься на меня, и я просто… опозорился, и это должно быть самым унизительным воспоминанием, которое у меня есть, но по какой — то причине оно превратилось в ось, вокруг которой вращаются все мои фантазии, и… — он потянулся вверх, чтобы ущипнуть переносицу, — я хочу трахнуть тебя. Очевидно. Всегда хотел. Я просто не хочу трахнуть тебя один раз. Я хочу сделать это много раз. Долго. Я хочу, чтобы ты приходила ко мне за сексом, но также хочу, чтобы ты приходила ко мне, когда тебе нужна помощь с налогами и перестановкой мебели. Я хочу, чтобы трах был лишь одной из миллионов вещей, которые я делаю для тебя, и я хочу быть… — Он останавливается. Кажется, он собирается с мыслями и выпрямляется, как будто для того, чтобы дать мне пространство. Чтобы дать нам пространство. — Прости. Я не хочу теснить тебя. Ты можешь…

Он отступает на несколько дюймов, и все, что я могу сделать, это смотреть на него с открытым ртом. В шоке. Без слов. Абсолютно… да. Это действительно произошло? Это действительно произошло? И самое худшее, что я почти уверена, что его слова вытеснили что — то в моем мозгу, потому что единственное, что я могу сказать в ответ на все, что он сказал, это: — Это «да» на ужин?

Он смеется, низко, красиво и немного грустно. И после того, как он посмотрел на меня так, как никто и никогда раньше, он сказал: — Да, Ханна. Это «да» на ужин.

— Эм, я могу приготовить нам… — Я почесала голову, изучая содержимое своего открытого холодильника. Итак, он полон. Проблема в том, что он полон исключительно тем, что нужно приготовить, нарезать, запечь, приготовить. Вещи, которые полезны для здоровья, но не особенно вкусны. Теперь я на 93 процента уверена, что это Мара ходила за покупками, потому что никто другой не осмелился бы навязать мне брокколи. — Как вообще… Я могу отварить брокколи, наверное? В кастрюле? С водой?

Йен стоит позади меня, его подбородок на моей голове, грудь нависает прямо за моей спиной. — Отварить их в кастрюле с водой, — повторяет он.

— Я бы посолила их после этого, конечно.

— Ты хочешь есть брокколи? — Он говорит скептически. Должна ли я обидеться?

Нет, Йен. Я не хочу есть брокколи. Я даже не голодна, если честно. Но я взяла на себя обязательство. Я человек, который способен поужинать с другим человеком. И я докажу это. — Тогда я могу сделать сэндвич. Вон там есть мясо для обеда.

— Я думаю, это тортильяс.

— Нет, это дерьмо. Ты прав.

Я вздыхаю, захлопываю дверь и поворачиваюсь. Йен не делает ни шагу назад. Мне приходится прислониться к холодильнику, чтобы посмотреть на него сверху. — Как ты относишься к Froot Loops?

— К хлопьям?

— Да. Завтрак на ужин. Если у меня еще есть молоко. Дай — ка я проверю…

Он не проверяет. Не дает мне проверить, то есть. Вместо этого он обхватывает мое лицо руками и наклоняется ко мне.

Наш первый поцелуй, пять лет назад, был только моим. Я потянулась к нему. Я была инициатором. Я направляла его. Но этот… Йен задает все. Ритм, темп, то, как его язык лижет мой рот — все. Это длится минуту, потом две, потом бесчисленное количество времени, которое расплывается в беспорядке жидкого тепла, дрожащих рук и тихих, грязных звуков. Мои руки обвиваются вокруг его шеи. Одна из его ног скользит между моими. Я понимаю, что все закончится точно так же, как в тот день в JPL. Мы оба полностью вышли из — под контроля, и…

— Остановись, — говорю я, едва дыша.

Он отстраняется. — Остановиться? — Он совсем не дышит.

— Сначала ужин.

Он выдыхает. — Правда? Теперь ты хочешь ужин?

— Я обещала.

— Обещала?

— Да. Я пытаюсь показать тебе, что…

— Ханна. — Его лоб касается моего. Он смеется напротив моего рта. — Ужин — это… это символично. Метафора. Если ты скажешь мне, что готова посмотреть, куда все пойдет, я поверю тебе, и мы сможем…

— Нет, — упрямо говорю я. Желание прикоснуться к нему почти болезненное. Я не могу вспомнить, когда в последний раз я была так возбуждена. — У нас будет наш символический ужин. Я собираюсь показать тебе, что… Что ты делаешь?

Он, как мне кажется, поворачивается, чтобы сорвать две виноградины с той самой грозди, которую я наполовину съела сегодня утром. Он прижимает одну к моим губам, пока я не откушу ее, а вторую кладет себе в рот. Мы оба жуем некоторое время, глаза закрыты. Хотя он заканчивает раньше меня, снова начинает целовать меня и… беспорядок.

Мы в полном беспорядке.

— Ты закончила есть свой ужин? — спрашивает он у моих губ. Я киваю. — Ты все еще голодна? — Я качаю головой, он берет меня на руки и несет к…

— Не в ту дверь! — говорю я, когда он пытается войти в ванную, затем в шкаф, где я храню пылесос, которым никогда не пользуюсь, и единственную пару запасных простыней, и к тому времени, когда мы оказываемся на моей кровати, мы оба смеемся. Наши зубы клацают друг о друга, когда мы пытаемся и не можем продолжать целоваться, пока раздеваем друг друга, и я не думаю, что что — то было так раньше, интимно, сладко и в то же время так весело.

— Просто позволь мне… — Я заканчиваю снимать с него рубашку и завороженно смотрю на его торс. Он бледный и широкий, весь в веснушках и крупных мышцах. Я хочу укусить его и облизать со всех сторон. — Ты такой…

Он снял с меня гипс. Он откладывает его в сторону, рядом с пижамными штанами, которые я бросила на пол сегодня утром, затем помогает мне выпутаться из джинсов. — Красные? И пятнистые?

Я смеюсь чуть сильнее. — Ага.

— Это то, что я…

Я прижимаю его к себе, пока он не ложится на кровать. Затем я сажусь на него и снимаю свой топ, не обращая внимания на легкое жжение в лодыжке. Для меня это должно быть знакомо: тело против тела, плоть против плоти. Просто посмотреть, что приятно, а потом сделать еще больше. Это должно быть знакомо, но я не уверена, что это так. Быть здесь с Йеном — это скорее как услышать песню, которую я слушала миллионы раз, но на этот раз в новой аранжировке.

— Боже, ты выглядишь так… Что тебе лучше всего подходит? — спрашивает он между вдохами. — Для твоей лодыжки?

— Не волнуйся, это не очень… — Я останавливаю себя, когда мне что — то приходит в голову. — Ты прав. Я ранена.

Его глаза расширяются. — Мы не должны…

— Что означает, что я, вероятно, должна быть главной.

Он кивает. — Но мы не должны…

Он замолкает в тот момент, когда моя рука достигает молнии на его джинсах. И он молчит, резко дыша, завороженно глядя на то, как я расстегиваю ее, медленно, методично, решительно. Его боксеры в обтяжку. Он твердый, большой. Я помню, как прикоснулась к нему в первый раз и подумала, каким хорошим будет секс.

Я просто не думала, что нам понадобится пять лет, чтобы достичь этого.

— Ханна, — говорит он.

Я проникаю внутрь прорези его боксеров, чтобы обхватить его. Как только мои пальцы сомкнулись вокруг него, его ноздри раздуваются. — Да?

— Я не думаю, что ты понимаешь, как… Черт.

Он горячий и огромный. Он закрывает глаза, выгибает шею, прежде чем снова посмотреть на меня с выражением наполовину предупреждения, наполовину надежды. Он находит меня сидящей на его коленях, его член спазмирует в моей хватке, когда я наклоняюсь. — Ханна, — говорит он, еще глубже, чем обычно. — Что ты…

Я начинаю облизывать головку, тщательно, деликатно. Но он кажется гладким и теплым на моем языке, и меня сразу же охватывает нетерпение. Я откидываю волосы, чтобы они не мешали, и смыкаю губы вокруг него, нежно посасываю раз, два, а потом…

Я слышу рычание. Затем звук чего — то рвущегося. Краем глаза я замечаю большую руку Йена, сжимающую простыню. Неужели он только что порвал мою…

— Прекрати, — говорит он, умоляет, приказывает мне.

Я нахмуриваю брови. — Тебе не нравится?

— Это не… — Я крепче сжимаю его руку, и почти слышу, как он скрежещет зубами. Его щеки ярко — красные. Марсианский красный. — Мы не можем. Не в первый раз. Мы должны сделать это так, чтобы не заставить меня…

Я прижимаюсь мягким, затяжным поцелуем к его основанию. Он вдыхает один раз, звучно, через нос. — То есть ты хочешь сказать, что… ты не хочешь кончать?

— Это больше, черт возьми, о сохранении моего достоинства, — поспешно отвечает он.

— Достоинство переоценено, — говорю я, прежде чем провести зубами по его длине, чтобы снова взять головку в рот. На этот раз он, кажется, просто сдается. Его рука скользит по моим волосам, нащупывает затылок, и на секунду он удерживает меня там. Притягивает меня ближе. Прижимает меня к себе, пока я не чувствую, как кончик его члена ударяется о заднюю стенку моего горла. Я поддаюсь Йену, наслаждаясь тем, как он теряет контроль, соленым вкусом, его дрожащими бедрами, тем, как он беспомощно дергает меня за волосы, чтобы заставить принять больше, глубже, лучше…

Внезапно все перевернулось с ног на голову. Меня тащат по его телу, переворачивают на спину, прижимают к кровати. Одна из его рук держит оба моих запястья над головой, и когда я поднимаю глаза, то вижу, что он держит меня в клетке. Сначала я замечаю панику в его глазах, затем то, как близок он был к тому, чтобы кончить, затем огромное облегчение от того, что ему удалось этого не допустить.

— Ханна, — говорит он. В его тоне слышится приказ.

— Что?

Его член подергивается у меня на животе. — Думаю, теперь я буду главным.

Я надулась. — Но я…

— Прости, но это уже случилось. Я собираюсь трахнуть тебя. Я не собираюсь кончать в тебя… — Он не закончил предложение. Просто наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня, и к тому времени, как он это делает, я киваю, задыхаясь.

— У тебя есть презервативы?

— Нет. Но я принимаю таблетки. Мы можем заниматься этим без ничего, если ты не заразишь меня грубыми венерическими заболеваниями. Но я верю, что ты не станешь спасать меня от моржей только для того, чтобы я умерла от хламидиоза, так что…

Я думаю, ему нравится идея, что мы будем делать это без ничего. Я думаю, ему нравится эта идея, потому что сначала он целует меня, задыхаясь, а потом начинает работать над тем, чтобы снять все — все до последнего слоя — с нас обоих.

По правде говоря, я не могу вспомнить, когда в последний раз была полностью обнажена с кем — то. Когда я занимаюсь сексом — тем видом секса, на который я обычно иду, — всегда есть какой — то неснимаемый слой. Бюстгальтер, майка. Не полностью снятые трусики. Мои партнеры были такими же: боксеры на лодыжках, юбки задраны, рубашки все еще расстегнуты.

Я никогда не зацикливалась на этой мысли, но сейчас отсутствие интимности за этими встречами стало кристально ясно. Теперь, когда Йен навис надо мной, он сосет мои груди, словно спелые фрукты, его язык то сладок, то шершав на податливой нижней стороне, чередуя слишком много и недостаточно.

Он раздвигает мои ноги коленом, располагается прямо между ними, и я ожидаю, что он войдет в меня одним плавным движением. Я, конечно, достаточно мокрая, и то, как он обхватывает меня за талию, выдает его нетерпение. Но в течение долгих мгновений он, кажется, просто удовлетворенно покусывает мои сиськи. Хотя я чувствую, как его эрекция, горячая и немного влажная, трется о внутреннюю сторону моего бедра, когда он двигается. Это приводит к тому, что я задыхаюсь, а он стонет, что — то глубокое и насыщенное поднимается из его груди.

— Я думала, ты сказал, что хочешь трахаться? — выдыхаю я.

— Да, — урчит он. — Но это… это тоже хорошо.

— Ты не можешь, — резкий вдох, — тебе не могут так нравиться мои сиськи, Йен.

Мягкий укус, прямо вокруг твердой точки моего соска. Мой позвоночник поднимается с кровати. — Почему?

— Потому что… они… Никто никогда не делал этого. — Я не хочу упоминать, что моя грудь — это не то, о чем стоит писать дома, он, вероятно, уже знает, поскольку она была в его рту большую часть последних десяти минут. Кажется, он все же понял.

— У тебя самые идеальные маленькие сиськи. Я всегда так думал. С первой нашей встречи. Особенно когда я впервые встретил тебя. — Он сосет одну, одновременно щипая другую. Он точен. Хорош. Восторжен. — Они такие же красивые, как Колумбийские холмы.

Из меня вырывается задушенный смех. Глупо приятно, когда кто — то сравнивает мое тело с топографической особенностью Марса. А может, просто приятно, когда кто — то, кто знает Колумбийские холмы, дергает меня за соски и смотрит на них так, будто это восьмое и девятое чудо Вселенной.

— Это, — пробормотал он, касаясь кожи, поднимающейся к моей грудине, — это ямка Медуза. Здесь даже есть эти милые маленькие веснушки. — Его зубы смыкаются вокруг моей правой ключицы. Было бы жарко, даже если бы головка его члена не начала касаться моей киски. Влажность встречается с влагой, взаимное нетерпение, беспорядок, который только и ждет, чтобы произойти. Я обхватываю руками шею Йена и притягиваю его огромные плечи к себе, как будто он солнце моей собственной звездной системы.

— Ханна. Я не думал, что могу хотеть тебя больше, но в прошлом году, когда я увидел тебя в НАСА, я… — Он невнятно произносит слова. Йен Флойд, всегда спокойный, уравновешенный, четкий. — Я думал, что умру, если не смогу тебя трахнуть.

— Ты можешь трахнуть меня сейчас, — скулю я, нетерпеливая, дергая его за волосы, когда он опускается ниже. — Ты можешь трахать меня как угодно и где угодно.

— Я знаю. Я знаю, ты позволишь мне делать все это. — Он выдыхает щекочущую дорожку вдоль моей грудной клетки. — Но, может быть, сначала я хочу поиграть с кратером Гершеля. — Его язык проникает в мой пупок, пробуя и прощупывая его; но когда я начинаю извиваться и тянуть его вверх, он покорно следует за мной, как будто понимая, что я не могу больше терпеть. Возможно, он тоже не может больше: его палец раздвигает мои набухшие половые губы и скользит вокруг моего клитора, медленный круг с немного слишком сильным давлением. Вот только это может быть как раз то, что нужно. Я уже растворяюсь в луже свернувшихся мышц и липкого удовольствия.

Хорошо. Значит, секс может быть… таким. Приятно знать.

— Вот этот, — Йен прижимается к моему рту, теперь он не притворяется, что целуется. Мой рот зажат от удовольствия, и он просто крадет у меня воздух, всасывая мои губы и оглашая скулу одобрительным стоном. — Вот это — Solis Lacus. Глаз Марса. В пыльных бурях все заводится.

У него идеальные руки. Идеальное прикосновение. Я взорвусь и рассыплюсь повсюду, метеоритный дождь по всей кровати.

— И Олимп Монс. — Теперь его ладонь массирует мой клитор. Его пальцы проникают в меня везде, где находят отверстие, пока напряжение внутри меня не станет таким сладким, что я сойду с ума. — Я очень хочу кончить в тебя. Можно?

Я закрываю глаза и стону. Это «да», и он, должно быть, знает об этом. Потому что он ворчит, как только головка его члена начинает толкаться внутри меня, немного слишком большая для комфорта, но очень решительная, чтобы освободить себе место. Я приказываю себе расслабиться. А потом, когда он попадает в идеальную точку внутри меня, я приказываю себе не кончать сразу.

— А может, это Vastitas Borealis. — Он едва разборчив. Он делает эти маленькие толчки, которые предназначены больше для того, чтобы открыть меня, чем для того, чтобы трахнуть как следует, и все же мы оба так близки к оргазму. Это немного пугает. — Океаны, которые раньше наполняли его, Ханна.

— Нет… — Я пытаюсь заземлиться. Найти внутри себя место, которое будет безопасно от удовольствия. В итоге я только упираюсь пяткой в его бедро, пытаясь понять, как может существовать такое захватывающее трение. — Мы не знаем, был ли когда — нибудь океан на самом деле. На Марсе.

Глаза Йена теряют фокус. Они расширяются и держат мои, не видя. А потом он улыбается и начинает двигаться по — настоящему, чуть слышно шепча мне на ухо.

— Наверняка был.

Наслаждение обрушивается на меня, как приливная волна. Я закрываю глаза, прижимаюсь к нему так крепко, как только могу, и позволяю океану омыть меня.