Палеографы, изучающие древние книги и рукописи, могут по мельчайшим признакам начертания букв определить, когда и где написан тот или другой документ. По существу, тем же приемом пользуется архитектор-историк и реставратор, который по особенностям стиля, характеру кривых линий в архитектурных профилях узнает, и при этом с большой точностью, время постройки какого-либо сооружения.
Однако памятники русского оборонного зодчества начала XVI века, почти не имеющие декоративных деталей и архитектурной профилировки, с трудом поддаются такому стилистическому анализу.
В этом их большое отличие от оборонительных сооружений последующих столетий или памятников другого назначения. Укрепления, в том числе и каменные, возводились тогда с крайней поспешностью, чтобы как можно скорее обеспечить жизнь и безопасность городского населения: в крепостях применялись простейшие архитектурные формы, что к тому же полностью отвечало характеру русского искусства того времени. Поэтому при реставрации Нижегородского кремля и других памятников оборонного зодчества больше, чем при восстановлении остальных видов архитектурных сооружений, важно было знать сами принципы формирования их структуры, особенности, связанные с функциональным назначением сооружений, эстетические и технические задачи, которые стояли перед мастерами-зодчими. Необходимо было хорошо представлять экономические и технические возможности разрешения этих задач строителями, уровень военно-инженерного дела, местные традиции, строительные материалы, пути освоения опыта соседних или, может быть, и более отдаленных, но более развитых стран, — все, что могло влиять на творчество зодчих, строивших русские крепости и кремли в конце XV — начале XVI века.
До конца XV столетия Северо-Восточная Русь почти не имела каменных крепостей, а от предыдущего века остались только кремль в Москве да недостроенный в Нижнем Новгороде. Вряд ли этого было достаточно для сложения своих собственных традиций строительства каменных оборонительных сооружений. Но на северо-западе Руси — в Новгородской и Псковской землях — каменное зодчество, получившее начало еще в XI веке, и после не прерывалось. Каменные укрепления возводились, достраивались и улучшались и в XIV, и в первой половине XV века, и в период самостоятельности, и далее в годы растущей политической зависимости от Москвы. Большой опыт строительства оборонительных сооружений позволил не только поддерживать качество его на высоком уровне, не уступавшем соседним странам Западной Европы, но и развивать его дальше в соответствии с передовыми тенденциями тогдашнего военного дела. Уже в XIV веке все основные стратегические пункты северо-запада имели каменные укрепления.
Вторая половина XV века поставила перед объединившейся Русью большие жизненно важные задачи, в которых значительное место заняло строительство каменных крепостей. Во второй половине XV — начале XVI века новгородцы и псковичи, теперь уже вместе с мастерами Москвы, Твери и Ростова Великого, строят и обновляют ряд крепостей, продолжая совершенствовать оборонное зодчество по новым методам военного дела и в значительной мере основываясь на опыте строительства Московского кремля.
Само существо военного дела не допускает длительного отставания одной страны от другой в применении технических средств нападения и обороны. В ряде европейских стран новые приемы постройки крепостей в течение XV–XVI веков вводились почти в одно и то же время. Можно было бы ожидать сходства между русским оборонным зодчеством и оборонительными сооружениями ближайших соседей, прежде всего в Прибалтике, Литве, Польше. В XIV–XV веках большинство польских и литовских городов имели дерево-земляные укрепления, но и каменных крепостей было много. Все же для Польши, Литвы и земель Ливонского ордена основным характерным типом укреплений были сравнительно небольшие замки с замкнутой планировкой стен и строений, окружавших прямоугольный двор.
Могло быть много общего в архитектуре русских и польских крепостей и по той причине, что итальянские мастера работали тогда и в Польше, и в Западной Украине, и на Руси. Однако различия социального и национального развития привели к тому, что сходные черты заметны лишь в применении принципов фланкирования, который распространился в то время повсеместно, а также некоторых последующих усовершенствований в оборонном деле. Но как в общей планировке, так и в архитектурных деталях сказываются иные связи. Например, пластически богатая декорация кирпичных башен замка в Мире Гродненской области (1507) близка готическим постройкам Пруссии, Польши и Литвы, но не имеет никаких аналогий с формами русского зодчества, со строгостью архитектуры строившегося в те же годы Нижегородского кремля.
Ближайшими соседями Московской Руси на востоке и юго-востоке были Казанское и Астраханское ханства. Их агрессивность представляла постоянную опасность, и в первую очередь для Нижегородского Поволжья. Однако о существовании там каменных крепостей ничего неизвестно. Стены Казани, а по-видимому, и других городов по Волге и Каме, представляли собой систему бревенчатых срубов — городней или тарас, засыпанных землей и щебнем. Этот тип широко применялся и в русских укреплениях. Очевидно, что такая практика не могла много дать для совершенствования русских каменных крепостей.
На южной границе, за «ничейной землей» «дикого поля» лежало Крымское ханство, завоеванное турками в 1475 году. Крепости генуэзских колоний Крыма — Феодосии и Судака — были хорошо известны русским благодаря давним торговым связям с этими городами. Но их стены и башни, построенные в конце XIV — начале XV века, в основном были рассчитаны на доогнестрельную технику и к рубежу XVI столетия в значительной степени устарели.
После взятия Константинополя (1453) и окончательного разгрома Византии эмигранты из захваченных турками греческих и славянских земель нередко искали убежища в единоверной Руси. Были среди них и мастера-зодчие. Так, в 1507 году Маркус Грек работает на строительстве Ивангорода (по-видимому, сооружает там каменные церкви), может быть, выходцы из стран византийской культуры участвовали в постройке крепости в Копорье. Но нигде в русских крепостях нет стен, похожих хотя бы немного на прославленные укрепления Константинополя или Никеи, нет в них признаков характерной византийской кладки с чередованием рядов плинфы (тонкого квадратного кирпича) и толстых слоев раствора.
В строительстве всех этих крепостей было мало общего с русским оборонным зодчеством XV–XVI веков как по конструктивным приемам, так и по архитектурным формам. Но с первого взгляда обращает на себя внимание сходство общего облика русских и итальянских средневековых крепостей, особенно заметное при сравнении формы двурогих зубцов, почти одинаковых в Московском кремле и на городских стенах Вероны, Миланского и других североитальянских замков. Ряд деталей кремлей в Туле или Коломне повторяет аналогичные части итальянских укреплений, наглядно свидетельствуя об участии итальянских архитекторов в русском крепостном строительстве конца XV — первой половины XVI века.
Широкий размах, который приняла тогда постройка крепостей, потребовал большого числа людей, знакомых с каменным делом, и здесь очень скоро должен был сказаться недостаток кадров, специалистов, в особенности которые могли бы руководить строительством. Поэтому, кроме отечественных мастеров, московское правительство стремилось привлечь лучшие силы из-за рубежа, и прежде всего из Италии, мастера которой разносили свой опыт по всей Европе. Деятельность их была тем более заметна, что преимущественно они возводили соборы, терема и стены Московского кремля. Прибытие иностранцев, в особенности архитекторов, вместе с послами было редким событием и почти всегда фиксировалось летописцами, которые крайне скупо отмечали работу отечественных зодчих. Поэтому только по случайным свидетельствам можно узнать о том, что крепость в Ивангороде в 1492 году начинали строить псковичи, а в 1507 году руководит работами новгородец Владимир Тороканов, дополнивший ее стенами и башнями «Большого Бояршего города».
Не следует думать, что прославленные итальянские архитекторы и инженеры, приехав на Русь, нашли совершенно дикую страну, лишенную собственной культуры, забывшую ремесло, технику и архитектуру. Правда, огромное большинство строений в русских городах и селах были деревянными, но среди них, как в оправе, сверкали белокаменными драгоценностями соборы Звенигорода, московского Андроникова монастыря, Владимира и Боголюбова. Творцами их были духовные предшественники тех русских зодчих конца XV века, которые, отвечая на поставленную историей задачу, создавали свой национальный стиль каменной архитектуры. Он скоро нашел оригинальное выражение в церквах Москвы, Троице-Сергиевой лавры, Ферапонтова монастыря. И можно удивляться тому, как быстро была восстановлена строительная техника и архитектурное мастерство в стране, где в течение долгих лет татарского ига и феодальных распрей почти не строили каменных зданий.
Конечно, культура Италии того времени, в особенности ее выражение во внешних формах, значительно отличалась и от жизни, и от материальной культуры Московской Руси. Но приезжие итальянцы могли найти общий язык с русскими зодчими по ряду главных вопросов искусства, самого построения архитектурной формы. Русская архитектура XV века в большой степени основывалась и продолжала владимиро-суздальскую, которая сама через Византию многое унаследовала у античного искусства. Общие корни, общее начало от одного источника и должны были стать связующим звеном русской и итальянской культуры. Эту родственность почувствовал строитель Успенского собора в Московском кремле (1475–1479) болонский архитектор Аристотель Фиоравенти (хотя истолковал по-своему). Увидев соборы Владимира, он, как рассказывают летописцы, принял их за творения старых итальянских зодчих.
В области военной архитектуры русские мастера и итальянцы также должны были без особого труда понять друг друга. В Новгородских и Псковских областях, вошедших в объединенную Русь, кре^ пости давно уже строились с учетом особенностей развития огнестрельного оружия. Можно думать, что понимание требований техники военно-оборонительного дела не слишком сильно отличались и у русских, и у итальянских мастеров. Бастионы и другие сооружения нового типа только начинали входить в практику, появлялись в отдельных немногих крепостях и не получили еще широкого распространения. Процесс перехода к новой фортификации был весьма длительным, тогда только начинали сказываться последствия коренного переворота в огнестрельной технике, происшедшего в середине XV века.
Конец XV — начало XVI века — это время, когда Русь встала в один ряд с другими европейскими странами и, покончив с татарским игом, перешла от обороны к наступательным действиям на всех границах, особенно по Волге. Это, естественно, вызвало у современников подъем творческой активности как в политике и хозяйственной деятельности, так и в ряде областей культуры, искусства, архитектуры. Русским мастерам могли быть близки многие мысли и устремления приезжих итальянских зодчих, которые в эти годы жили еще идеями раннего Возрождения, поступательного движения стиля того периода, который Ф. Энгельс назвал «величайшим прогрессивным переворотом из всех пережитых до того времени человечеством».
В период Возрождения во всех областях знания стремились преодолеть средневековую схоластику и осваивать античную мудрость, Основным источником сведений о древней архитектуре был тогда написанный в I веке нашей эры трактат Витрувия, авторитет которого был неоспорим и на Западе, и у нас на Руси. В 1556 году Даниэле Барбаро считал, «что большое благо и в наши дни устраивать укрепления по предписанию Витрувия; более того, всякий, кто в современной фортификации не учтет античной практики, тот ничего не понимает в фортификации». Онисим Михайлов, автор русского воинского устава 1607–1621 годов, пишет (с. 91), что «…великий и многоискусный Витрувий… всем горододельцам и палатным мастерам отец был и корень».
В XV–XVI веках основой профессиональной выучки зодчих Возрождения становится тщательный обмер и изучение памятников Древнего Рима. Леон Баттиста Альберти полнее других выразил в своем трактате (1450) архитектурные идеи Возрождения: «…наблюдая сооружения древних… я гораздо большему научился, чем от писателей». Дальше, как бы продолжая эту мысль: «…хвалят те стены в городе Риме, в которых есть ход на половине высоты, и оставлены в подходящих местах щели, откуда скрытые стрелки поражают неосторожного и поспешного врага». Это описание целиком относится к римским стенам, построенным при императоре Аврелиане в 270–275 годы. Нижняя зона этих стен на одну треть высоты выложена сплошным массивом. На нем основана более тонкая стена, укрепленная пилонами с арками, поддерживающими боевой ход с парапетом и зубцами. В щековых стенах арочных ниш устроены амбразуры, а в пилонах проделаны проходы для свободного сообщения по всему уровню среднего боя стены, что значительно усиливало фронтальную оборону крепости.
В духе таких античных традиций была возведена ограждающая стена Нижегородского кремля — главный элемент его укреплений. Конструкция, структура и в значительной степени сам облик близки Аврелиановым стенам Древнего Рима. В обоих сооружениях нижняя часть стен сложена сплошным каменным массивом, на котором возвышаются ряды арок, несущие боевой ход. Строители нижегородских стен не стали ослаблять пилонов, устраивая в них проходы, и не сделали среднего боя в стенах, считая, очевидно, что огонь пищалей, расположенных в башнях и по верху боевого хода стен, вполне достаточен для отражения противника. Таким образом, здесь последовательно соблюдались два главных принципа, которыми руководствовались нижегородские зодчие, — максимальная прочность стен и решающая роль фланкирования.
Каменные укрепления не теряли своего значения до конца XVII столетия, поэтому можно понять, что в уставе О. Михайлова, где подводились итоги развития военного дела предыдущего столетия, строительство оборонительных стен рекомендовалось почти по той же схеме, какую мы видели и в Нижегородском кремле и еще раньше— в Аврелиановых стенах Рима. В той же главе устава (с. 95), посвященной сооружению крепостей, О. Михайлов пишет об укреплениях «Турина, который город в нынешнее время по Италии лучший именуется и от многих искусных воинов людей славим бывает». Далее он указывает на большое значение системы подошвенных боев, защищенных от действия вражеской артиллерии, поскольку их бойницы располагались почти на уровне дна рва, на необходимость устройства скрытых ходов для неожиданных вылазок осажденных и т. п.
Разрезы и структура крепостных стен: 1-Аврелиановы стены Рима; 2-Нижегородского кремля; 3-по уставу Онисима Михайлова. Схема С. Л. Агафонова
Высоту стен Нижегородского кремля строители его приняли минимально возможную — 9—10 м, как это рекомендует Альберти (т. 1, с. 141): «Мне известно, что некоторые опытные в военном деле люди утверждают, будто против силы снарядов слишком высокие стены не нужны». То же советует глава Флорентийской республики гонфалоньер Пьеро Содерини в письме от 11 сентября 1509 года архитектору Джулиано да Сангалло, который укреплял тогда пизанскую цитадель: «В настоящее время стены крепостей делают низкими, а рвы — широкими и глубокими… поэтому смотрите, как бы не выстроить таких высоких стен, которые нужно будет потом понижать. Ведь это было бы нелепо и позор для Вас».
Таким образом, то, что практически выполнено при постройке стен Нижегородского кремля, находит теоретическое обоснование и подтверждение как в несколько более позднем русском воинском уставе, так и в высказываниях западноевропейских, точнее итальянских теоретиков того же времени. К сожалению, до нас не дошли подлинные суждения русских мастеров-зодчих о своем творчестве, его основах и приемах — не сохранилось ни рукописей, ни писем, ни других документов.
Леонардо да Винчи. Рисунок крепостной башни. По Л. Геро
Однако если рассматривать по существу практические результаты работы русских горододельцев, то этот недостаток письменных материалов можно в значительной степени восполнить и судить о развитии и общем уровне архитектурной и инженерной мысли того времени по трудам западноевропейских ученых и архитекторов. Классическим памятником той эпохи является трактат Л. Б. Альберти, напечатанный впервые в 1485 году, и даже если он не был известен тогда на Руси, то содержание его представляло собой сформулированные в литературной форме идеи, безусловно распространенные в кругу специалистов того времени. Многие из этих положений, возможно, пошли от самого Альберти. Вследствие параллельности развития отечественной и зарубежной военной техники такие же сходные мысли должны были или появиться на Руси самостоятельно, или быть известными благодаря общению в процессе трудовой и творческой деятельности.
В середине XV века в результате внедрения новой техники и применения меди для литья быстро увеличивается мощность производства пушек. Темпы развития и распространение огнестрельной артиллерии во второй половине XV столетия приобрели такой размах, что стали внушать современникам серьезные, но, как позднее оказалось, сильно преувеличенные опасения. Франческо Патрицци, написавший в 1470-е годы трактат об устроении государства, советуя строить каменные стены, был в то же время серьезно озабочен вопросом, выдержат ли они действие огнестрельной артиллерии, ибо: «В наше время изобретен новый вид баллисты, подобный молниям, получивший название бомбарды по причине грома и грозного шума. Ему не могут противостоять ни стены, ни даже башни. Против угрозы тарана древние обычно воздвигали стену с земляной засыпкой, но не знаю, будет ли она достаточно мощной против этого нового орудия».
Патрицци не был одинок в своих опасениях. Желание противодействовать этой силе, при максимальном использовании средств пассивного сопротивления, выражено в предложениях Леонардо да Винчи. Его наброски устройства крепостных башен с казематами, укрытыми всей толщей башенных стен, удивительно напоминают планы башен Нижегородского кремля. В них, как и в башнях других русских кремлей и крепостей начала XVI века, эти тенденции нашли последовательное и яркое выражение.
Во второй половине XV — начале XVI столетия тревога за способность старых, да и вновь строящихся крепостей противостоять действию новых орудий разрушения, страх перед бурным, как казалось тогда, развитием артиллерии, по-видимому, получили широкое распространение. В такой своеобразной форме нашла отражение вера людей эпохи Возрождения в безграничные возможности разума и человеческой деятельности. Казематы, утопленные в самую глубь толстостенных башен на рисунках Леонардо да Винчи, не остались простым изображением на бумаге, но получили практическое воплощение в строительстве крепостей того времени. На Руси по этому принципу построены башни в кремлях Москвы и Коломны, Копорья и Орешка. Так же зажаты в углах стен между башней и пряслом бойницы башен Нижегородского кремля. Использование защитных возможностей каменного материала и всего, что было разработано в планировке средневековых крепостных сооружений, нашло в нем ясное и последовательное выражение (рис. 54).
Уверенное мастерство выполнения и смелость архитектурного и военно-оборонительного замысла выделяет Нижегородский кремль даже в ряду других по-своему замечательных крепостных комплексов конца XV — начала XVI века. Как его общие свойства, так и все детали строго соответствуют тому совершенно определенному периоду развития русского оборонного зодчества, когда он был создан, и, поскольку дата постройки Нижегородского кремля известна теперь достаточно точно, он может служить своего рода эталоном при изучении других русских кремлей и их отдельных сооружений. Сравнивая те или другие элементы между собой, можно определить время постройки или перестройки частей, размеры или положение утраченных деталей и фрагментов башен и крепостных стен, решать многочисленные вопросы, возникающие при реставрации средневековых крепостей.
Период строительства укреплений подобного типа продолжается недолго. Правда, прогресс разрушительного действия артиллерии оказался не столь быстрым, как предполагали вначале, ни по возможностям безграничного увеличения калибра орудий, ни чрезмерного расширения их массового производства и применения, и каменные стены еще долго не теряли своего значения.
Но уже в середине XVI века в военно-оборонительном деле стало преобладать другое направление, которое основывалось на активном противодействии натиску осаждающих. Этого достигли устройством мощных узлов сопротивления, насыщенных огневыми средствами. Казематы в башнях стали размещать веерообразно, а количество ярусов увеличивать. Но желание ограничить высоту башен заставляло заменять своды плоскими перекрытиями и понижать высоту ярусов. Начиная с первого-второго десятилетий XVI века в различных странах Европы почти одновременно строятся такие многоярусные башни, как «Толстая Маргарита» в Таллине или ронделла в Каунасе. Появилась возможность действенно противостоять осаде, были найдены средства активного противоборства наступающему врагу. Выразителем этих идей выступил Альбрехт Дюрер, теоретически закрепивший в чертежах «бастей» и в своем трактате 1527 года достижения европейской практики военно-инженерного дела. Он предлагал устраивать надежно защищенные многопушечные батареи, размещенные в сравнительно невысоком каменном цилиндре.
В XIV веке и ранее, когда башни предназначались для круговой обороны, бойницы в них также могли располагаться веерообразно; теперь как бы вновь вернулись к той же системе, но уже на более высоком уровне, с печурами и казематами, рассчитанными на установку пищалей и пушек. Во второй половине XVI века такие башни строятся в Пскове, Смоленске, Соловецком монастыре и во многих других крепостях. Надежность их была проверена войнами и осадами трудного времени — XVI–XVII столетий.
Об усилении мощности огня крепостных башен в эти века можно судить по тому, что в реконструированной Белой башне Нижегородского кремля средние ярусы стали иметь по пяти боевых окон вместо трех прежних, как осталось, например, в Северной или Кладовой. И если из круглых башен кремля самое большое количество боевых печур — 13 — имела Коромыслова башня, то в круглых — многоугольных башнях Нового города Кирилло-Белозерского монастыря, построенных на 150 лет позже (1653–1669), было уже от 28 до 38 пушечных бойниц, не считая 16 прямых и 16 косых бойниц ружейного боя. Еще большее число боевых отверстий — 77 — в одной башне насчитывалось в реконструированных в 1640–1656 годах башнях Троице-Сергиевой лавры.
Семнадцатым веком заканчивается история строительства крепостей с каменными стенами и башнями средневекового типа. В следующем столетии их еще поддерживают в боеспособном состоянии, но при действительной угрозе вражеского нападения усиливают земляными фортификациями. Так, после поражения под Нарвой (1700) Петр I спешно укреплял Псков, где была использована старая линия обороны, причем многие башни оказались почти совсем закрыты земляными валами.
Далее за кремлями сохраняются две функции — служить оградой и быть украшением города. Забота о них переходит от военачальников к гражданским властям и хранителям старины, что делает их фактически безнадзорными. Разрушения древних стен и башен прогрессировали. И к нашему времени стали уже необходимы решительные и срочные меры для укрепления и восстановления в прежнем виде памятников русского оборонного зодчества.
Деятельность архитектора-реставратора не ограничивается научным и инженерным исследованием. Он не только должен составить проект укрепления памятника и восстановить его прежний вид, изучить сохранившиеся детали и по их образцу восполнить утраченные части и фрагменты. Все это является очень важной, но в конечном счете чисто технической стороной реставрации. Для завершения реставрации памятника нужно воспроизвести дух и характер той эпохи, когда создавался памятник.
Если архитектуру сравнивать с застывшей музыкой, то работа реставратора подобна творчеству музыканта-исполнителя. Он должен воссоздавать архитектурные симфонии, задуманные и выполненные задолго до наших дней, в значительной степени стертые временем, разгадывать давно забытые мысли древнего автора. И, может быть, наиболее существенным для успеха реставрационной работы является способность архитектора-реставратора проникнуть в дух прошлого, понять, чем жил, что чувствовал, чем руководствовался в своей работе зодчий того отдаленного времени, какими традициями своего прошлого он вдохновлялся, на чем был воспитан, какую получил профессиональную подготовку, в каких социальных, политических и экономических условиях он работал, каков был тогда уровень развития техники и каковы были его технико-экономические возможности, и, наконец, какой архитектурный образ сооружения ожидали современники от его творчества.