Ник Уда

Глава 15. Конец февраля 2014. -5°

— Слушай, не надо слез! — громко выговаривал какой-то деве Боря.

Телевизор перебил его.

— Честно говоря, я не рассчитываю на то, что нас с Валерием поймут правильно широкие массы, ведь в фильме поднимаются не самые удобные для нашего общества вопросы. Понимаете, подростковый гомосексуализм… это вещь, которая еще долго будет под запретом, табу. Табу, ставшее следствием огромных комплексов общества. И я хотел бы подчеркнуть, что никакой пропаганды тут нет. Фильм лишь о том, что почти каждый в какой-то момент задумывался, как он относится к хотя бы платонической любви к человеку одного с ним пола, — говорил худощавый человек в очках и свитере. Тяжело было представить, что он является режиссером самого громкого фильма последнего времени.

— Никита, давайте попробуем ответить на вопросы наших телезрителей, которые они оставляют по ходу нашего прямого эфира в социальных сетях с хэштегом #баба_прячется_в_каждом.

— Да, конечно, давайте попробуем, — худощавый гений не хотел отвечать на вопросы.

— Вот первый по времени отзыв: «Никита и Валерий. Я не пойду на ваш фильм, потому что вы гребаные…»… так, давайте найдем другой отзыв.

Никита, худощавый очкарик, встал и вышел из кадра. Слово взял его товарищ Валерий.

— Кто бы не оставил этот отзыв, спасибо, блядь, большое. Теперь он нашел очередной повод уйти в запой.

Боря выключил телевизор, врубив фоном на компе какую-то музыку. В ящике только эта передача про гейское кино не была связана с Украиной. На всех остальных каналах внезапно объявившиеся в огромном количестве эксперты давали прогнозы и приводили «неопровержимые факты», больше похожие на продукты панического бреда. И если раньше не приходилось запоминать лица второстепенных актеров в этой региональной пьесе, то есть ведущих всяких программ, второй и третий чиновничий эшелон министерств соседних стран, то теперь имена и физиономии их обладателей были мне знакомы. Эти буквы на плашечке внизу подтверждали, что именно эти полоумные формировали общественное мнение. Дикие люди — дикая политика. Это именно то, что заслуживает Восточная Европа: оргию глупости и экстаз безумия.

Факты были проще: кончался февраль и противостояние. Спецназ милиции открыл огонь, и убитых стало уже не три, а почти сто. Президент и премьер сбежали, прихватив самое ценное из своих капиталов. На их место пришли самопровозглашенные лидеры революции, дарившие обещания и надежду. По Украине все.

У меня же заканчивался не гражданский бунт, а педагогическая практика. Эта разница в масштабах жизни — моей и нормальных здоровых людей — страшно раздражала. Складывалось ощущение, будто вокруг меня ничего не происходило: дни были слишком похожи один на другой.

— Кажется, опоздали мы к самому интересному в Украине, — начал разговор Боря, присев рядом на диван и открыв нам по бутылке темного.

— Видимо, ты прав. В любом случае, мы не остались в стороне. Мы были свидетелями.

— Да, только не реальными, а виртуальными. Смотрели то, что нам показывали.

— Зато видели больше, чем могли бы еще 20 лет назад.

Кто-то развернул большой пакет с пробками от пива, разлетевшимися по комнате, и Боря на минутку отошел от меня с самыми резкими откровениями о жизненных принципах матерей провинившихся. Вернувшись через пару минут, он продолжил нашу беседу как ни в чем не бывало, хотя и не с того места.

— Чем сейчас будешь заниматься? Может, бабу найдешь себе? А потом и мне, — Боря не любил сам знакомиться с девушками, он предпочитал быть представленным.

— Кому нужны бабы? Все они одинаковы, хоть вон ту себе бери, — мой палец был направлен на одну из панков-маргиналок, каким-то образом оказавшихся на вечеринке у Бори. — Она съест твой мозг так же, как лакшери-зомби из клубов. Только приправа будет другой, мол, ты не «так себе варик», а «имбецильный дегенерат».

— Да она же олицетворение ядерной зимы, — Боря не мог отвести от нее своего орлиного глаз на красивом лице. — А как тебе вон та?

Прямо у окна с открытой форточкой стояла миловидная девушка с сигаретой.

— Нет, все же сигарета — это не то, что должно быть во рту у женщины, — шутка смешная, но Боря отсмеялся наигранно. И это уже не в первый раз. В последнее время кажется, будто он стал эмоциональным инвалидом, и не знает, какую реакцию и в какой ситуации применять. А может он разучился жить из-за депрессии.

— Слушай, а ты не в депрессии, а?

— Нет, с чего ты взял? — Боря вернул свой взгляд на меня.

— Ты не стесняйся ее. Это не проблема вообще. Тоска твоя, она же часть национального характера.

— В смысле?

— Ну, вот мне кажется, что беларусам, как наследникам балтов и славян, присуща жалость, и любовь к себе через эту жалость.

— Если я правильно помню, то у финно-угров тоже есть склонность к депрессии и суицидам.

— Да, только у финно-угров тоска действительно смертная. У них даже смертность выше из-за самоубийств по сравнению с другими народами. Но речь про несмертельную тоску. Мы любим себя грустными, мы любим себя жалкими, мы хуже всех, и этим на самом деле гордимся. Нарциссизм наоборот.

— Может быть, ты и прав, но не насчет меня, — его точно что-то гложет, но Боря держится молодцом. — Думаешь, что это врожденное в каждом из нас, да?

— Вот тут не знаю. Смотри сам. Исторически сложилось в последние полтысячи лет, что мы на этой территории лузеры. Но чтобы не чувствовать себя полным говном, мы адаптировались, и начали любить себя за то, что не похожи на других, благодаря своему лузерству. Но ведь раньше наши предки были более успешны. И в войнах, и в экономике. Вот тогда же мы не любили себя через саможалость.

— Тогда, возможно, сравнивать было не с чем. Все так жили.

— О, вот это мысль. Скорее всего, так и было. А уже с ростом национального самосознания появились марки-отметки-различия, среди которых и лузерство, как предмет национальной идентичности. Действительно, зачем беларусу родная мова, если он чувствует себя индивидуальным только тогда, когда ноет о ее вымирании. Ведь народов, ущемляющих свой собственный язык, не так уж и много, пересчитать по пальцам. Поэтому беларуский язык будет жить вечно, но не в качестве разговорного. Как латинский.

— И все это сдобрено лидерством в количестве спиртного на душу населения, — Боря для этого много делает, надо отметить. Посмотрите на пакет с пробками от пива.

— Серьезно? Тогда предлагаю оторваться от ближайших преследователей в этом великолепном рейтинге. Принеси из холодильника еще по два литра, только темного.

Боря ушел на кухню, а кто-то сделал музыку погромче. Встав со своего места, мне впервые удалось осмотреть однокомнатную квартиру лучшего друга. Странно, но Боря никогда меня сюда не приглашал. И надеюсь, что этот сброд вокруг тоже. Панков, любителей мертвых певцов, в частности, Цоя, здесь было на самом деле всего три человека, и из них только один парень с длинными крашеными волосами.

Это первая для меня вечеринка, где все друг с другом не знакомы, потому что в Восточной Европе принято проводить централизованные коллективные пьянки с участием знакомых и друзей. Здесь же творилось что-то похожее на разношерстные компании пьющей молодежи из колледжа, знакомые мне только по голливудским фильмам. Может быть, это и хорошо, когда каждый напивается так, как хочет, а не так, как этого требует дух солидарности с компанией.

Очевидно, что Боря пропал без вести в этой пьяной тесноте, значит, есть время подойти к той, что стояла у окна с сигаретой. Теперь она уже не курила, а засела в своем смартфоне.

Она не обратила ни капли своего драгоценного внимания на меня.

Ничего, вернусь к ней, когда она станет пьянее, или стукнет двадцать девять.

А пока отправлюсь искать хозяина квартиры, но после туалета.

— Ох-ох-ох, Боря, ты что творишь? Это же парень! — на коленках у Бори сидел тот самый единственный парень-панк с крашеными волосами.

Боря не зря сидел на унитазе, в тот момент ему это наверняка пригодилось.

— Ты что? Пацан? — орлиный взгляд фатально скривил Борино лицо.

— Я думал, ты знаешь.

— Вали на хрен из моего дома, — Боря сказал это спокойным голосом. Не ожидал от него такой реакции, видимо, он действительно эмоциональный инвалид. Хотя и правильно, зачем привлекать к этому провалу лишнее внимание.

Парень встал, неспешно оделся и вышел из квартиры, демонстративно громко хлопнув дверью.

— Давай не будем об этом говорить, было темно, и я увидел эти блондинистые волосы… мне настолько противно, что я не хотел бы об этом говорить.

— Хорошо, понимаю. Скажу только одно по этому поводу: обсуждение гейского кино по телеку как-то повлияло на эту ситуацию.

— Очень смешно. Никому не говори, пожалуйста.

Боря в итоге напился как свинья.

Он странный парень, готов с головой окунуться в самую бездну, в самую чернь своей души. Если мне в этой части себя все же не по себе, то он там как рыба в воде, что-то понимает, что-то предпринимает. Интересно, сколько времени требуется, чтобы стать полноценным Человеком? Сколько трудов для этого надо приложить? Хватит ли человеческой жизни разобраться в себе, отделить благодетель от дороги в пропасть? Хватит ли времени понять, где искать свое, куда приложить таланты?

А время все куда-то идет, не спрашивая дороги.

Тоска, а от нее и ненависть.