Никаких приключений!

3

Липкое и тягучее небытие долго не хотело отпускать Ричардсона из своего плена. Когда несостоявшийся покоритель Фронтира наконец-то по-настоящему пришёл в себя, он смог вспомнить только вспышки света и разноцветные линии, складывающиеся в бессмысленные узоры. И ещё чувство бесконечного падения — впрочем, оно, кажется, единственное было реальным. «Невесомость!» — догадался Пит и дёрнулся. Точнее, попытался слабо пошевелиться, одновременно с трудом разлепляя веки.

— Лучше лежи спокойно, — посоветовал мужской голос откуда-то сбоку. — У тебя сломана правая лопатка, правая ключица, три ребра с той же стороны — и до кучи экстрасенсорный шок.

Только теперь гражданин Альянса понял, что не чувствует правую руку от самого плеча, да и стеснение в груди вовсе не кажущееся. Не иначе, как «подарок» от Гоши — похоже, списав боевого дроида, никто не озаботился перепрошить его аварийные алгоритмы под гражданские нормативы. К счастью — иначе пытающегося сохранить физическую целостность эвакуируемых ГШ-149 перекрутило бы в металлический фарш вместе с аккуратно перемещаемой ношей.

— Где я? — хрипло поинтересовался Питер. Хотел сказать «и почему ещё жив?» — но вовремя прикусил язык. Окружающее пространство крайне тускло подсвечивали десятки разноцветных огоньков — но глаза упорно отказывались фокусироваться.

— Рубка управления, она же автономный спасательный модуль экипажа, — пояснил всё тот же голос.

— А почему так темно? — Ричардсон, убедившись, что хотя бы левая рука его слушается, попытался ощупать… Ну, для начала себя. Открытие первое — он в скафандре. Открытие второе — вместе со скафом сам он пристёгнут к стене. Или к полу, или к потолку.

— Потому что ночь, — логично ответил невидимый собеседник. — А ещё у вас троих чуть мозги в трубочку в прямом смысле не свернулись, пока Гоша сюда тащил. Между прочим, перекрыл флотский норматив на две и три десятых секунды…

— Шкипер? — наконец сообразил Пит.

— Не люблю я это слово… — судя по голосу, Сергеич поморщился. — Зови как все — капитан. Ну или кэпом, ладно уж.

— Что с остальными, кэп? — немедленно воспользовался советом бывший менеджер.

— У твоего соседа такие же проблемы, как у тебя, только «аптечка» получше, — обстоятельно просветил иностранца командир корабля. — Петрович только синяками отделался — его ГШ-149 тащил двумя руками из четырёх и нагрузка на скелет не дошла до критической. Гоша тоже в порядке — он имеет независимый гравитационный контур. Слабенький, конечно, но смог на нужные секунды защитить себя и вас — и до рубки этого хватило.

Ричардсон сморгнул: несколько огоньков перед глазами дрогнули и нехотя и неторопливо сложились в цифры и буквы, выводимые имплантом. Больше трёх суток прошло с момента катастрофы. Из не такого уж густого, как показалось в начале, полумрака стали медленно проявляться самые крупные детали: светящиеся точки оказались индикаторами допотопных приборных панелей — если бы была гравитация, они бы находились над головой. Сам невольный участник крушения звездолёта был пристёгнут к ложементу — свой он разглядеть по понятным причинам не смог, зато, с трудом склонив голову, полюбовался на соседние. Тоже тот ещё антиквариат по виду, словно сошедший из документального фильма столетней давности про покорение Солнечной.

Рубка-спаскапсула оказалась совсем небольшой: заведя руки за голову (если бы они, руки, нормально слушались) Пит не вставая вполне смог бы дотянуться до округлой стены — и до многократно дублированных вычислительных блоков на ней. Блоки выглядели брутально: закреплённые в полуоткрытых ячейках, соединённые толстыми кабелями — словно не в центр управления современным судном попал, а в техническую подсобку. Никакого сравнения с современным лайнером, и даже с тем служебным «паромом», что привёз четыре дня назад полного надежд искателя приключений и обогащения на пограничный «Кордон». В пассажирском салоне общее состояние «дальнобойщика» не так бросалось в глаза, но тут, в самом, можно сказать, сердце судна, зрелище оказалось на редкость угнетающим. Удивительно, как это корыто вообще смогло спасти жизни экипажа и пассажиров.

— Насколько мы глубоко в дьяволовой заднице, кэп? — стараясь не выдать голосом подступившие эмоции, поинтересовался Ричардсон. Трое суток. Если корабль достиг нормального космоса, и их до сих пор не нашли…

— Весь прочный корпус перекручен и смят, — наконец-то Питер разглядел фигуру капитана через два ложемента от себя, — ни двигателей, ни реакторов, ни антенн не уцелело. Ни одной целой коммуникации. Только оборудование рубки работает — оно автономное.

— О'кей, а хорошая новость какая? — попытался через силу сыронизировать Пит, о чём сразу же пожалел.

— Я бы не сказал, что новость плохая…

— Мы застряли в центре груды металла и композитов, как изюмина в кексе, без возможности кричать «MAYDAY», так? — на всякий случай уточнил пассажир.

— Корпус корабля спроектирован так, чтобы деформироваться от внешних воздействий, поглощая и рассеивая энергию, способную повредить экипажу, — тоном, каким объясняют прописные истины не самому умному ребенку, проинформировал собеседника Сергеич. — Ситуация штатная. Пока штатная.

— Пока?

— Примерно через сутки состоится вынужденная посадка на планету под нами, — без особых эмоций, как о чём-то не очень существенном, проинформировал капитан.

Спустя четырнадцать часов после первого разговора Ричардсон висел в воздухе над своим ложементом и давился пищевой пастой из рационного тюбика аварийного сухпайка, совершенно не чувствуя вкуса. После первого разговора с капитаном, медицинский имплант, уловив изменение показателей, накачал владельца эффективным транквилизатором, обеспечив этим десять часов здорового сна и ещё три — спокойного бодрствования. Теперь действие препарата сходило на нет, и Питера от осознания ближайших перспектив медленно, но верно начинало потряхивать. Падать с орбиты на твердь в железном гробу — само по себе занятие, не способствующее душевному равновесию, но падать туда же вслепую!..

Зато у русских, похоже, никаких проблем с нервами не было. Или вероятная скорая гибель этих сумасшедших ничуть не волновала, или дурь из их «аптечек» была куда более забористой. Первое пробуждение Пита старпом и попутчик вообще проспали, закрыв «на ночь» шлемы скафов, а сейчас спокойно обедали, словно предстояло не самое опасное испытание всей жизни, а так — в гости сходить! Так что бывший менеджер склонялся ко второму варианту: ладно старпом — всё-таки астронавт, но долбанный бухгалтер!

— Какой сок, ммм… спасибо за совет, Антон Палыч. Сергеич, почему мы раньше не распотрошили эн-зе, а? Да я такой вкуснятины уже года два не пробовал! Столько времени такая прелесть под боком пролежала — а я ни сном, ни духом… Гоша, ты помнишь, что по Предписанию для кораблей ВКС положено «регулярно обновлять наиболее старую часть неприкосновенного запаса после истечения половины срока годности путем поэтапной замены…» — ну и так далее? Халтуришь?

— Истечение половины срока годности не было достигнуто ни одной из единиц хранения «эн-зе».

— Что, правда? Они ж тут лет тридцать пролежали!

— Минимальный зарегистрированный срок хранения продуктов «аварийки» — восемьдесят лет, — прокомментировал Антон. — Когда «борт» списывали для гражданского использования, по инструкции эн-зе полностью заменили.

— Твою ж… Во вы, интенданты, звери! Небось пайки личными силами уничтожали для экономии невозобновимого ресурса техники, а?

ГШ-149 уже занял свое место в бывшей рубке бывшего частного имперского грузопассажирского малого транспорта «Светлый путь», демонстрируя окалину на манипуляторах и распространяя слабый запах озона. В течении трёх суток он пытался пробить тоннель сквозь то, что раньше было корпусом, внутренними механизмами и грузом судна — однако, не преуспел. Воздействие многомерного пространства превратило материал транспорта в единый монолит, поддающийся только плазменному резаку, и то с трудом. Будь у экипажа время — суток десять-двенадцать — и проход был бы пробит. Через него вытащили бы аварийную антенну из комплекта спаскапсулы, и… Не факт, что кто-нибудь бы откликнулся — но шансов на спасение стало бы гораздо больше. Тем более, говорят — русские всегда отыскивают своих, попавших в беду.

— А планетка-то интересная, — вполголоса проговорил шкипер, ни к кому конкретно не обращаясь, — мы в семистах тысячах от предполагаемой твёрдой поверхности, а траекторию уже повело. Причём шарик под нами процентов на десять легче эталона.

— Что, реально атмосфера? — неподдельно заинтересовался старпом, мгновенно забыв про еду, и хватаясь за свой пульт. — Слушай, и правда! Прям как на Земле-матушке. Знать бы, что там, внизу…

— Камень. И вода.

— Вот последнего, пожалуй, нам не надо.

Единственную связь переживших катастрофу людей с внешним миром обеспечивала независимая гравитационная установка спасательного модуля — это Ричардсону уже успел между делом рассказать Петрович, пока гражданин Альянса мог слушать спокойно. По его заверениям, мощное устройство для создания виртуальной массы способно было и поддерживать искусственную гравитацию во время манёвров, спасая находящихся внутри от перегрузок, и работать в качестве двигателя — например, обеспечивая мягкую посадку. Правда, для второго режима нужно было находиться внутри поля тяготения — и чем сильнее оно будет, тем больше эффективность работы привода. У поверхности землеподобной планеты капсула свободно могла парить и даже вышвырнуть сама себя назад в космос… Если бы на ней не «прилипли» мёртвым грузом полторы килотонны лишнего веса.

А ещё приборы управления гравитатором можно было использовать как сенсоры сторонних полей тяготения — для этого нужно было только отключить собственную силу тяжести.

— Думаешь о том же, о чём и я, Петрович? — после небольшой паузы коротко переспросил товарища по команде шкип.

— Ага. Подправим траекторию и хорошо прогреем нашу «шкурку», а потом одним гравиимпульсом сбросим.

— Останемся без полетного ресурса.

— Это лучше, чем если мы местным планетарную кору расковыряем до самой мантии.

— Местным?

— А почему нет? Мы же в «зелёной зоне» должны были выйти, так? Плотная атмосфера — значит, мощное магнитное поле должно быть. А под таким «одеялом» я бы непременно самозародился!

— Да, это ты можешь… Это чего хорошего от тебя хрен дождёшься, — командир корабля и его помощник одновременно тихонько рассмеялись.

Пит клял свою судьбу последними словами — это ж нужно быть каким-то особо проклятым, чтобы так вляпаться! Выжить, упав с горы без страховки, и убиться, запнувшись о камень у самого подножия. Переводчик нейроимпланта старательно переводил каждую фразу, сказанную имперцами, и пусть бывший менеджер мало что понимал в космическом кораблевождении — слова «полётный ресурс» как-то иначе истрактовать было сложно. Чёртова планета! Чёртовы законы многомерной физики, когда сошедший с «лопнувшей» гиперструны борт, или то, что от него останется, всё равно выносит в точку с гравитационными параметрами, близкими к заданным — только неизвестно где. Если бы только «Путь» прыгнул к космической станции или к поясу астероидов, а не к одной из старых колоний Фронтира…

— Господа, поделитесь, а? — не выдержал наконец Ричардсон. — Я знаю, это против правил… Но я больше так не могу!

— Чем… поделиться? — осторожно переспросил Петрович, найдя глазами практически нетронутый ящик с провиантом, плавающий рядом с пассажиром.

— Тем, на чём вы сидите, — увидев, что его не поняли, Питер конкретизировал: — Ну, та отрава, от которой вы себя словно у Бога за пазухой чувствуете! Мне тоже нужно. Очень.

Капитан и старпом переглянулись, потом командир корабля слегка кивнул на пассажира своему единственному подчиненному — мол, займись.

— Эм, Петя, дружище… Хочешь верь, хочешь — нет, но мы «чистые». Хочешь — лог аптечки скину?

— К дьяволу логи, скинь мне формулу того сплава, из которого вам в вашей Империи сделали новые яйца. К чёрту детей — я закажу себе такие же!

Русский странно хмыкнул, и на имплант гражданина Альянса действительно «упал» некий документ.