Меня разбудил запах кофе. Было темно, и усевшись, я почувствовал, как холодный ветер пахнул мне в лицо. Веда на корточках сидела перед спиртовкой, и голубоватое пламя освещало ее лицо, замкнутое и мрачное. Вид ее был отрешенный, и она, казалось, целиком была погружена в свои мысли. Она выглядела очень женственной в черных брюках и толстом свитере. Ее волосы были перехвачены красной лентой.
Глядя на нее, я вспомнил историю о шоферах грузовиков, с которыми она встречалась. Спокойная, как всегда уравновешенная.
— Доброе утро, — сказал я, садясь и сбрасывая с себя одеяло. Посмотрев на часы, я увидел, что уже немногим более пяти. — Ты что, не спала?
Веда подняла голову и улыбнулась.
— Хочешь кофе?
— Спрашиваешь!
Наливая кофе в чашки, она сказала:
— Я слушала радио. Они думают, что мы прорываемся к мексиканской границе.
— Правда? Что ж, они парни не промах.
Она улыбнулась, протягивая мне чашку, но ее глаза были озабочены.
— Они перекрыли все дороги и утверждают, что нам не прорваться.
— Придется, видимо, отказаться от своих планов насчет Тигуаны, как ты думаешь?
— Да, надо подождать.
Я медленно выпил кофе. Самое страшное, что я понятия не имел, куда нам ехать.
— Дорога на север еще свободна, — Веда словно прочитала мои мысли. — Мы не сможем еще одну ночь проводить под звездами.
— Может быть, этого они как раз от нас и ждут. Этот Редферн далеко не дурак. Они могли нарочно упомянуть про Мексику. — Я встал. — Подожди, я все обдумаю. Пойду умоюсь и побреюсь.
Я захватил принадлежности для бритья и поплелся к ручью, возле которого мы остановились. Вода была чрезвычайно холодной, и это было самое скверное бритье за последние годы. Когда я вернулся, Веда поджаривала на спиртовке бекон.
— А не остаться ли нам пока здесь? — спросил я, оглядываясь по сторонам. — В старые добрые времена самогонщики использовали именно такие места. Возможно, мы отыщем какую-нибудь хижину или сарай поблизости. В конце концов им надоест искать нас. Переждем неделю-другую, пока схлынет горячка и они ослабят бдительность, и уедем. Кроме того, мне нужно время, чтобы отросли усы. Думаю, мы сможем их обмануть.
Она кивнула. Теперь, когда у нас был выработан приемлемый план, настроение ее явно улучшилось. За завтраком я рассказал ей о самогонщиках времен сухого закона и как они прятались здесь со своими аппаратами и возили свою продукцию в город на двуколках. Здесь была построена дюжина хижин, и мы обязательно найдем где укрыться.
После завтрака, когда мы мыли посуду в ручье, я сказал:
— Сегодня ночью я проснулся и более трезво обдумал это сумасшедшее дело. До сих пор я был слишком ошарашен, чтобы спокойно рассуждать.
— О чем же ты думал?
— Я спрашивал себя, кто же убил Бретта.
— Но разве не ты?
Эти слова вырвались у нее непроизвольно. Произнеся их, она поднесла руки ко рту и побледнела.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, удивленно глядя на нее. — Неужели ты думаешь, что это я застрелил его? Я же тебе рассказывал, как все это произошло.
— Я все знаю… Это просто случайно вырвалось у меня. Я не это имела в виду… Прости, Флойд.
Она избегала смотреть мне в глаза, и я похолодел.
— Так ты думаешь, что это я убил его?! Ну, говори! Ведь ты так думаешь, да?
Она схватила меня за руку и прижалась ко мне.
— Мне все равно, ты это или нет! — закричала она. — Все равно! Я хочу быть только с тобой!
— Это сплошное безумие, Веда! Так ты все время думала, что это я застрелил его?
— Меня это не волнует, — она отошла в сторону. — Если не ты убил его — тем лучше.
Я с такой силой сжал ее руки, что она вскрикнула.
— Теперь слушай, малышка, ты должна мне поверить. Его убили в то время, когда я искал пудреницу. Я стоял на пьедестале, когда раздался выстрел. Бросившись к двери, я увидел Бретта уже мертвым. Пистолет лежал у его ног. Вот так все и было. Ты должна мне верить.
— Конечно, дорогой! — она вытерла слезы. — Конечно. — Можно было подумать, что она уговаривает ребенка, который увидел привидение.
— Бред какой-то! Уж если ты мне не веришь, так кто же тогда мне поверит.
— Да нет же, я тебе верю. Не принимай все близко к сердцу, дорогой.
— Если ты думаешь, что это я убил Бретта, так зачем же тогда поехала со мной?
— Что бы ты ни сделал, это никак не изменит моего отношения к тебе. Ты для меня все!
— Прекрасно, что я для тебя все. Но я не убивал Бретта!
— Разумеется, дорогой.
Я отнес посуду к машине и сложил в багажник. Самое дурацкое, что я понимал — она не верит мне! Она уверена, что это я убил Бретта, а все остальное выдумал. Возможно, и Мак рассуждал подобным же образом.
Я подошел к ней.
— Послушай, Веда, я скажу тебе одну из причин, по которой я не мог убить его. Вспомни, я пошел туда за деньгами. Но я их не получил. Неужели ты думаешь, что я не взял бы их, если бы убил его?
— Наверное, он приготовил тебе деньги, но полиция о них ничего не сообщила. Ты думаешь, они их присвоили?
Я быстро отступил назад. У меня было такое ощущение, что меня ударили кулаком по лицу.
— Вот оно! — воскликнул я. — Вот почему его убили! Кто-то знал, что он должен передать мне деньги, и застрелил его.
— Да, — Веда по-прежнему не смотрела на меня.
Я схватил ее за плечи и принялся трясти, как грушу.
— Так ты думаешь, это сделал я? Думаешь, я прикончил его, взял деньги и оставил себе кинжал? Так?
— Пусти… дорогой… мне больно…
И тут меня осенило.
— Герман! — воскликнул я. — Он знал! Я сам сказал ему! Он знал, что я собираюсь к Бретту. Я был последним идиотом, когда сказал ему об этом! Он мог поехать туда и убить Бретта, зная, что этим загонит меня в угол. Ведь наверняка подозрение падет на меня. Это Герман!
Внезапно она стала такой же возбужденной, как и я.
— Дорогой, скажи мне еще раз, что это не ты сделал! Нет! Нет! Теперь я ясно вижу, что это не ты! Какая же я дура! Я думала… Я так волновалась… Прости меня, Флойд!
— О чем разговор, — буркнул я, и она присосалась ко мне, как пиявка. — Это Герман! Это мог сделать только Герман!
— Поговорим по дороге, Флойд. Нам пора ехать, уже светло.
— Герман, Герман! — повторял я, как заведенный, ведя машину. — Это его рук дело. Что ты знаешь о нем, Веда? Он нуждается в деньгах?
— Иногда. Он играет. Этим часто пользуется Бойд.
— Попытаемся все разложить по полочкам. Мы знаем, что он хорошо заплатил Герману за то, чтобы тот молчал о кинжале. Слушай, это могло произойти так: когда я велел ему взять кинжал у Бойда, тот мог потребовать обратно свои деньги. Это опасный тип, а у Германа, возможно, не было такой суммы. Он мог их потратить. Он предлагал поделить те двадцать шесть тысяч, что я получу от Бретта, но я отказался. Оказавшись в безвыходном положении и видя реальную возможность получить двадцать шесть тысяч, взвалив убийство на мои плечи, он мог поехать туда. Убив Бретта, он забрал денежки, приготовленные для меня, и был таков.
— Ему надо было действовать очень быстро.
— Мне понадобилось около трех минут, чтобы спуститься с пьедестала, взбежать на террасу и быть возле кабинета. Он вполне мог успеть, если деньги лежали на столе.
— Да, но что толку в твоих рассуждениях? — возразила Веда. — Мы ничего не сможем сделать. Нам никто не поверит.
— Детектив однажды — детектив всегда. Надо действовать. Если я смогу доказать, что Бретта убил Герман, я буду чист перед законом. И я это докажу.
— Но как ты сможешь сделать это? Ты ведь не можешь даже вернуться туда!
— Нас будут искать пару недель, не больше. После этого я смогу беспрепятственно вернуться в город.
— Вряд ли ты сможешь осуществить свой план, Флойд. Много разных вещей произойдет за две недели.
Разумеется, она была права.
Солнце уже достаточно высоко висело над холмами, когда мы заметили хижину. Если бы не вглядывались внимательно, мы не смогли бы заметить ее. Она была практически скрыта деревьями и находилась метрах в четырехстах от дороги.
— Вот как раз то, что нам нужно! — воскликнула Веда. — Если она необитаема, это замечательно.
Я остановил машину.
— Жди меня здесь, я пойду посмотрю.
— Возьми револьвер, Флойд.
— За кого ты меня принимаешь, за гангстера? — ухмыльнулся я, но револьвер все же взял.
Хижина была пуста и выглядела так, словно в ней никто не жил уже лет десять. Но была в полном порядке: крыша цела, внутри сухо. Нужно было лишь стереть пыль, и в ней можно было жить. Позади хижины находился сарай. В нем валялись остатки самогонного аппарата, стогалонная бочка и несколько полусгнивших ящиков.
Я махнул Веде рукой, и она подъехала поближе. Мы вместе еще раз осмотрели хижину.
— Замечательно! — сказала Веда. — Им и в голову не придет искать нас здесь. Мы в безопасности, дорогой. Я теперь почти уверена, что мы в безопасности.
Нам понадобилось почти два дня, чтобы устроиться. За наведением порядка мы и думать забыли о Бретте, даже радио не слушали. В конце второго дня, когда мы сидели на ступеньках крыльца и смотрели на заходящее солнце, Веда сказала:
— Нужно послушать радио, Флойд, мы живем, как в сказке.
— Это похоже на отпуск. Но ты, кажется, права.
Я сходил в сарай, где мы укрыли машину, принес оттуда приемник и установил на деревянный ящик. Полчаса мы добросовестно слушали все сообщения, но о нас никто не вспомнил. Я настроился на радиостанцию Сан-Луи-бич, и еще с час мы слушали танцевальную музыку из казино… И за все это время ничего о нас.
— Пусть приемник работает, — сказала Веда, вставая. — А я пойду приготовлю ужин.
Я сидел и слушал радио, пока Веда возилась с ужином. Каждый раз, когда музыка прерывалась, я настораживался, ожидая, что, наконец, поступит сообщение о нас. Но ничего такого не происходило. Мы поужинали, а радио продолжало нас игнорировать, словно Флойда Джексона и не существовало в природе.
— Вот видишь, — сказала она, — нас забыли.
Когда стало совсем темно, чтобы оставаться снаружи, я убрал приемник и запер дверь. Веда разожгла огонь. На этой высоте ночью становится довольно холодно, да и к тому же поднимается ветер. Она пристроилась возле огня, я присел рядом. Было хорошо вот так сидеть рядом с ней и любоваться ее лицом. Внезапно мне пришло в голову, что я впервые почувствовал семейный уют. Это было новое для меня чувство, и оно изумило меня.
Я многое видел в своей жизни: лжесвидетельствовал, обманывал, хитрил, получал и терял деньги, играл с дьяволом в карты. Я занимался всем этим сколько помню себя. Многое повидал я за тридцать с лишним лет жизни. Любил и ненавидел. Передо мной возникали забытые и полузабытые лица. Они мелькали передо мной, как страницы прочитанной книги. Шантаж, очень легкие деньги, много алкоголя, неприятности — большие и маленькие. Женщины… Как плохое изображение на экране. Наполовину забытые. Смех, девушка с сигарой, длинные ноги, разорванное платье, неуловимый запах духов, расплывающееся лицо, ногти, впивающиеся мне в плечи, волосы под моими руками — темные, серебристые, белые… «Ты всегда груб с женщинами!» Блондинка, лет тридцати, патологически чувственная… «Есть вещи, которые мужчина не делает. Он не берет денег от женщин!» Озадаченность. Неужели она мне не верит? Скрытый смешок, когда она не верит и не любит. Легко соглашается, пряча деньги в карман. Это конец. «У нас нет ничего общего, грязная скотина!» Руки, ощупывающие мое пальто. Попытка взять взаймы у ростовщика. «Справедливость полна поэзии». Пустые карманы. Нужда, презрение, шантаж… Это письмо… Но расходы… Я не могу работать без денег…
И вот теперь убийство. Все ниже и ниже, наверх уже не подняться. «Убивать как бешеного пса!» Убийца! Всем патрульным, разыскать для допроса! Выражение удивления в мертвых пустых глазах. Маленькая дырочка посреди лба. «Если тебя поймают, они тебя убьют!.. Мне все равно. Ты для меня все!»
— У нас вскоре закончится провизия, — сказала Веда. Голос заставил меня вздрогнуть.
— Что ты сказала?
— У нас практически не осталось еды.
Я не думал об этом. Я почти ни о чем не думал с тех пор, как поселился здесь. Но едва она напомнила об этом, как в меня вкралось тревожное чувство преследуемого человека.
— Завтра я поеду в Альтадену, — сказала она, протягивая руки к огню.
— Нет, — отрезал я. — Поеду я сам.
Она посмотрела на меня улыбаясь.
— Не надо все усложнять. Ведь ищут не меня. Я всего лишь спутница. Если я поеду одна, никто не обратит внимания на мою машину.
— Нет! — уперся я.
Мы еще некоторое время спорили, но так и не пришли к соглашению. Потом она встала и сказала, что идет спать.
— Ты не поедешь завтра в Альтадену! — упрямо стоял на своем я.
— Я иду спать.
На следующее утро я попросил ее составить подробный список вещей и продуктов.
— Я поеду сразу же, как только нарублю дров. Нечего бояться.
Когда я вернулся с поленьями, ее уже не было. Она взяла «бьюик» и оставила на столе записку. В ней говорилось, что она вернется быстро, насколько сможет, чтобы я не беспокоился, и что она меня любит.
Вот тут-то я и понял, насколько она мне дорога. Я отправился вслед за ней по каменистой дороге, но, дойдя до магистрали, вынужден был повернуть назад. Вернувшись в хижину, я принялся терпеливо ждать. Это был самый длинный день в моей жизни. Солнце уже приготовилось спрятаться за горы, а ее все не было. Я уже готов был взобраться на ближайшее дерево и завыть от тоски.
Но она вернулась. Еще издали я заметил свет фар. Когда она вышла из машины, я крепко обнял ее и прижал к себе. Мне не нужно было ничего говорить, она и так все понимала.
— Прости, Флойд, я не думала, что так задержусь. Но я решила убедиться, что за мной никто не следит.
— Все в порядке?
— Да. Я привезла сигареты, виски и всякой всячины еще на неделю. И еще газеты.
Но в том тоне, каким она сказала эти слова, было нечто такое, от чего я насторожился. Но ничего не стал ей говорить, пока мы не разгрузили машину и я не отвел ее под навес.
После этого вернулся в хижину и запер дверь. В беспощадном свете лампы она казалась бледной и усталой.
— Они думают, что мы ускользнули за границу, — сказала она, раскладывая продукты. — Газеты на столе. Все уверены, что мы в Мексике.
Я бегло просмотрел газеты. Произошла крупная авиакатастрофа, и все первые страницы были посвящены ей. Информация об убийстве Бретта печаталась на третьей страничке. Как она и говорила, газетчики, казалось, верили, что мы в Мексике. Там же сообщалось, что накануне Бретт взял в банке двадцать шесть тысяч долларов и следы их не найдены. Они считали это мотивом моего преступления. Я читал, но продолжал чувствовать, что что-то не так.
Веда готовила ужин и без умолку болтала, но я чувствовал, что она что-то недоговаривает.
— В чем дело, Веда? — резко спросил я. — У тебя там были неприятности?
Она улыбнулась вымученной улыбкой.
— Все в порядке, дорогой, никто даже не взглянул на меня.
— Ты от меня что-то скрываешь! Что случилось?
— Я видела Макса Отиса.
Молчание повисло в воздухе, как дым. Мы молча смотрели друг на друга.
— Водителя Германа? В Альтадене?
Она кивнула.
— Я делала покупки в магазине и увидела его сквозь витрину. Он входил в кафе и, вероятнее всего, меня не видел. Но я испугалась. Что ему нужно в Альтадене?
— Если он тебя не видел, то это неважно. Но я не думаю, что нам нужно опасаться Макса Отиса. Вот если бы это был Редферн…
— Он меня ненавидит.
— С чего ты взяла? Мы с ним отлично потолковали. Он ненавидит Германа и Бойда, но за что ему ненавидеть тебя?
Она сделала легкую гримасу.
— Он повсюду совал свой нос. Я застала его роющимся в моих вещах. Пришлось сказать об этом Бойду…
— И все же, если он не видел тебя, это неважно. Ты уверена, что он не видел тебя?
— Да.
Следующие два дня мы немножко нервничали, и, хотя ничего не говорили друг другу, каждый неожиданный звук заставлял нас вздрагивать. Но и это со временем прошло. Постепенно мы успокоились. По радио наши имена вообще не упоминались. И наконец-то отросли мои усы. Мы решили, что теперь без опаски можно наведаться в Сан-Луи-бич. Я очень хотел найти убийцу Бретта, и чем больше думал об этом, тем больше верил, что убийцей мог быть только Герман.
О своих мыслях я ни слова не говорил Веде. Я знал, что она не хочет моего возвращения в Сан-Луи-бич, тем более не хочет ехать туда сама. Да я и не мог ее взять с собой, это могло привести к новым неприятностям. Но и оставлять ее одну в этой пустынной хижине было нельзя. Это была проблема, которую предстояло решить до моего отъезда.
Это произошло на шестую ночь нашего пребывания в хижине. Мы сидели перед горящим камином и слушали по радио Боба Хоупа. Веда штопала мою куртку, а я делал для нее вешалку. Типичная семейная сцена. Я смеялся фривольным шуткам Боба, когда случайно брошенный взгляд назад заставил меня оцепенеть. Смех застрял у меня в горле. Веда выпрямилась и взглянула через плечо.
Он стоял на пороге с печальным выражением влажных глаз. Нос его казался еще более скошенным, на губах застыла жалкая улыбка.
— Хорошо, — сказал он. — Прямо семейная идиллия. Я так и думал, что вы вместе. Видел ее в Альтадене, когда она смотрела на меня через витрину. Мне пришлось попотеть, разыскивая вас.
— Хэлло, Макс, — приветствовал я его.
— Не хочет ли она прогуляться перед сном? — сухо спросил он, заходя в хижину и прикрывая за собой дверь. И тогда я увидел, что он держит в руке кольт сорок пятого калибра…