Николка и балаган

Рассказ

— Смотри же, не потеряй карточки, — наказывала мать. — Выйдешь на площадь, спросишь, где хлебный. Площадь знаешь? Где елку в прошлом году ставили, напротив госпиталя. Ты поскорей, мне сегодня на завод надо пораньше…

Николка важно кивнул, деловито зажал в кулачок желтые квадратики на крупу и синие пятирублевки. Выходя из дому, услыхал, как мать вновь принялась стирать белье: шур-шур-шур — короткие, упрямые звуки, будто шинкуют кочан капусты.

Он миновал двор и забор, вдоль которого торчали сухие стебли полыни. У кучи золы, так и не убранной с зимы, лениво пошагивали куры. Иные вяло купались: спасались от паразита. Поодаль, беспокойно вытянув шею, стоял бесхвостый петух. Прямо перед ним щурился на солнышке скуластый хозяйкин кот. И петух и куры были тоже хозяйкины: Николка с матерью жил в чужом доме. Они вообще жили в чужих домах с тех пор, как эвакуировались из Гомеля.

Тротуары подсохли уже. Неугомонный весенний ветер отовсюду тащил запахи дров, перекисшей капусты и керосина. Кричали, затеяв свалку, голодные воробьи. Небо было синее-синее и очень высокое.

Николка глазел по сторонам, и необъяснимое волнение подступало к нему. С деньгами и карточками он казался себе самостоятельным и взрослым, хотя был невелик ростом и учился в первом классе.

На углу Слободской и Тимирязевской сидел безногий в матросском бушлате. Лицо калеки было выщерблено ожогами. Русые волосы трепал ветер. В кепке, что лежала на земле, желтели две или три монеты.

Николка остановился. Заприметив на бушлате орденскую звезду, полез за рублем, давным-давно полученным от матери на кино. Положил рубль в кепку, старательно присыпал его медяками — чтобы не снесло ветром.

— Куда идешь? — спросил безногий.

Торопясь и сбиваясь, Николка объяснил.

— А ты в цирке был?.. Вот и сбегай в цирк. Это здесь, за углом, — и протянул рубль обратно.

Николка обиделся.

— У меня еще пять рублей.

— Дома ждут крупу, — сказал калека и отвернулся. — Бери, не серчай, после разживемся, все проще будет…

Вокруг торопливо сновали люди, гремел незримый оркестр, вертелся пес с обрубленным хвостом и виноватыми глазами: вероятно, потерял хозяина. Тут же две бабки продавали семечки и петушков на палочках. Общее возбуждение сразу же передалось и Николке. Он забегал в поисках кассы, горя нетерпением увидеть смешной, одноколесный велосипед и на нем принцессу, которая улыбалась с афиши.

Дешевые билеты были распроданы, и Николке пришлось выложить целых три рубля. «Последнее представление в сезоне», — припомнились слова рыжего клоуна, что зазывал публику на спектакль с помоста перед входом. «Ведь последнее, и больше не будет. Лучше в кино ни разу не пойду и на мороженое просить не стану».

Терзаясь от того, что истратил деньги без спросу, Николка уже не думал о прозрачном, сладком леденце, который так и просился под язык. Но когда незнакомая девочка, отодвинув со щек пестрый платок, засунула в рот петушка, всего целиком, Николка расстроился:

— Эх ты, нужно было пососать сначала гребешок!

Девочка посмотрела круглыми глазами и высокомерно шмыгнула носом. Николка хотел сказать ей что-нибудь обидное, но тут ударил барабан, и звуки труб заполнили пространство бродячего цирка: начался парад исполнителей.

Это было интересно, интересней, чем посидеть в кабине настоящей машины, подпрыгивая на сиденье, крутя понарошку руль и дотрагиваясь до черного набалдашника переключателя скоростей. Впереди шел обнаженный по пояс силач с алой лентой через плечо. В руках у него были пудовые гири, а он подбрасывал их легко, будто резиновые мячи. За силачом семенил худощавый дрессировщик с длиннющими, как у жука, усами. Дрессировщик тащил на веревке белых собачек в синих трусиках. Потом прошлепал в огромных башмаках уже известный Николке рыжий клоун с сизым носом. Клоун раскланивался и что-то кричал, вероятно, смешное, потому что вокруг смеялись, и Николка смеялся, хотя слов не разбирал.

Номера следовали один за другим. Лаяли собачки, бегая на задних лапках, медведь катил по кругу пустую бочку, скакал на лошади рыжий клоун, то и дело падая на поворотах под хохот зрителей. Оркестр играл туш, пахло потом, семечками и опилками. Оглушенный, растерянный, восхищенный, Николка сидел, боясь упустить, когда появится принцесса.

И вот она появилась — в прозрачном, как у Дюймовочки, наряде. Сделала несколько кругов на колесе, и Николка почувствовал, что она необычайно красива. Золотые волосы трепетали, как ленты, лицо было розовое и губы такие красные, будто на них наклеили лепестки мака. Да, это была настоящая принцесса!..

А потом принцесса показывала фокусы: трясла носовым платком, складывала его вчетверо и доставала из складок желтых пушистых цыплят; из пустой шляпы вытягивала разноцветные шали; предлагала зрителям порвать фотографию, а затем показывала совершенно целую — без малейших следов разрыва; брала в руки волшебную палочку и без ошибок угадывала, у кого в кармане медные деньги…

Она могла все, и это нисколько не удивляло Николку.

По манежу бегали на ходулях, но Николка уже утратил интерес к цирковым трюкам, он думал о принцессе-волшебнице. В его голове созрел целый план. Во-первых, палочка. Он одолжит волшебную палочку и с ее помощью соберет всю медь, что потерялась на улицах. Себе он возьмет только три рубля, а остальное отдаст безногому матросу. Нет, он возьмет еще денег на петушка. Нет, на двух петушков: одного для себя, другого для Варежки, младшей сестрички Вари.

А еще? А еще нужно попросить починить ботинки. Он принесет и свои, и Варежкины, и мамины, принцесса произнесет заклинание, и они станут как новенькие. Даже сапожник не может сделать из старого новое, а принцесса может.

И еще — и это главнее главного — пусть скажет, где его отец…

Вот уже два года, как матери сообщили, что Николай Иванович Берендеев пропал без вести. Соседка твердит, что погиб на фронте, а мать не верит, и Николка тоже не верит, потому что Николай Иванович Берендеев — его отец. Может, фашисты поранили отца, и хотя война кончилась, он лежит в госпитале и не знает, куда написать. Пропасть он не может, никак не может, потому что человек не иголка.

Пусть скажет, где отец…

Представление давно окончилось, зрители давно разошлись, и какие-то люди принялись разбирать трибуны. Они отдирали и отколачивали доски, орудуя молотками, а Николка терпеливо стоял у служебного входа.

Наконец спросили, кого он ждет. Николка объяснил, что ему нужна тетенька, которая ездила на одноколесном велосипеде и показывала фокусы. Он побоялся назвать ее принцессой, потому что спросивший был обыкновенным рабочим и к чудесам, конечно, не имел никакого отношения. Рабочий усмехнулся, провел Николку в темный коридор и сказал: «Жди тут, она выйдет».

Николка ждал, и время тянулось очень медленно. Он представил, как вернется домой без крупы, как мать рассердится и станет кричать, что ей нечем кормить его и Варежку, а он, не говоря ни слова, поставит перед ней новые ботинки и еще спросит: «А хочешь знать, где папа?» Она удивится и заплачет, а он…

Но тут из комнаты вышла женщина в шинели:

— Кого-нибудь ждешь, малыш?

— Тетю, которая показывала фокусы. Волшебницу.

— Вот как? — женщина улыбнулась и, подталкивая, вывела Николку во двор.

Огненный закат рассыпал по двору косые, резкие тени. Повсюду лежали большие ящики. Тощая лошадь, пофыркивая, собирала с земли остатки сена.

— Это я показывала фокусы.

Николка недоверчиво посмотрел на женщину: ни розового лица, ни красных губ, а башмаки истоптанные и облезлые.

— Это была я, — повторила женщина и подмигнула Николке. — Не узнаешь?

— Не-е, — Николка нахмурился и спрятал руки в карманы.

Женщина пожала плечами и пошла прочь. Быстрой, решительной походкой. Цлик-цлок, цлик-цлок — застучали подметки.

Николка постоял-постоял и вдруг, сам того не ожидая, побежал за женщиной. «Надо слово, — догадался он. — Заветное слово. Без него волшебства не бывает…»

Но он не знал, какое слово надо сказать принцессе, и оттого по щекам неудержимо катились слезы. «Все равно вспомню, — спотыкаясь, шептал он, — все равно!..»