Никто об этом не узнает

11

В детстве Алена частенько засиживалась допоздна у подруг — не хотелось возвращаться домой, в нетопленую, грязную избу, где бутылки из-под самогона катались по полу, где бычки дешевых папирос можно было обнаружить в каком угодно месте — в кровати, в мойке, в чайнике, где трухлявые стены навсегда впитали мерзкую вонь. Не дом, а клоака.

Сейчас у Алены появилось все, о чем она и мечтать никогда не смела: красивая одежда, уютная комната, вкусная еда, компьютер, книги, сотовый. Папа ей даже деньги дает «на всякий случай», хоть она и отказывается. Но почему-то именно теперь она чувствовала себя в аду. Там, в деревне, у нее были милосердные соседи, добрые учителя, друзья, много друзей. В нее даже мальчишки влюблялись.

А теперь она — изгой. Да, есть папа, но он не рядом. Его и дома-то почти никогда не бывает. А рядом те, кто ненавидит ее ни за что, презирает, оскорбляет и унижает. Они смотрят на нее так, будто нет ничего гаже, будто она грязная, уродливая, заразная. Постоянно: смешки — вслед, обидные слова — в спину, пошлости — в лицо. Это невыносимо! От этого хочется кричать, бить стекла, посуду… И их бить тоже хочется. Но нельзя. Отцу в преддверии выборов любой скандал может навредить.

Однако, как бы сильно Алена ни страдала от всеобщего издевательского отношения, больнее всего оказалось то, как повел себя с ней Максим. До сих пор, стоило только вспомнить, наворачивались слезы, а в груди все болезненно сдавливало. Как он так мог: сначала заставил поверить, что она ему нравится, а потом плюнуть в нее, еще и при них? Образно, конечно. А ведь говорил, что в школе ее больше никто не обидит…

Значит, он или тогда притворялся, когда смеялся с ней, водил в парк, в кафе, когда смотрел, когда целовал… Или он попросту стыдится ее перед своими одноклассниками, этими бездушными мажорами, родившимися, как говорил ее приятель из детдома Юрка Чусов, с золотой ложкой в заднице.

Раньше Алене казалось, что Максим не такой. Что он какой угодно, но не подлый, что он искренний, что у него нет стадного чувства. А получается, есть… «Если так, — всхлипнула Алена, — если он снова подойдет к ней, если заговорит по-хорошему, она в долгу не останется. Она припомнит ему это его „Да пошла ты!“».

Она всхлипнула, оказывается, вслух, забыв, что едет домой не одна, что рядом сидит Артем.

— Что? День неудачный? — спросил он, скосив на нее взгляд. Вроде даже легкое сочувствие промелькнуло в глазах.

— Типа того, — кивнула она, торопливо утерев слезинки.

— А Макс где?

— Не знаю.

Куда после уроков делся Максим, она и правда не знала. Парни все как-то разом, едва прозвенел звонок с последнего урока, торопливо похватали сумки и ушли. Девчонки между собой потом переговаривались: «Может, тоже сходим? Посмотрим?» Но куда сходить они хотели, на что посмотреть — Алена не поняла. Да и Кристина, заметив, что она прислушивается, грубо прикрикнула:

— А ты чего уши развесила, деревенщина? Или вас в вашем колхозе не учили, что подслушивать чужие разговоры нельзя?

Алена быстро взяла сумку и молча вышла из аудитории. Высказать бы этим жеманным выдергай все, что она о них думает! Но ведь не поймут. Да и красноречие не ее конек. И потом, их много, а она одна, и они такие жестокие, изобретательные и мстительные. А у нее и от того случая с пирожным до сих пор все внутри содрогается. Нет уж, еще раз такого унижения она не вынесет. Так что лучше уж на рожон не лезть. Во всяком случае, пока отец не переведет ее в другую школу. А пока придется терпеть.

За обедом Жанна Валерьевна выспрашивала у Алены, как Максим, что делал в школе, как себя вел. Что вот она должна была ответить? Что он оскорбил ее во всеуслышание? Мачеха не папа, ей явно нет никакого дела до душевных переживаний Алены. Поэтому она лишь коротко ответила, что с ним все в порядке и вел он себя нормально.

— Ну слава богу, — вздохнула Жанна Валерьевна, даже взглянула на нее не так холодно, как обычно. — А то я уж бояться начала, что с ним что-то не то — уже два дня подряд остается у Мансуровых.

— Сегодня он снова не придет?.. — Вопрос вылетел у Алены как-то сам собой. Она осеклась и смутилась. Но мачеха ничего не заметила.

— Да, — рассеянно ответила она. — И чем они там только занимаются?..

— Ясно чем, — хмыкнул Артем, — пьют, курят и девок…

— Артем! — возмутилась Жанна Валерьевна. — Как ты можешь так говорить, еще и за столом?!

— Прости, мама. — Артем опустил глаза. Помолчав, начал говорить о чем-то отстраненном, а у Алены так и звенели в ушах его слова. Девки… В груди вновь болезненно заныло. И хотя пыталась себя урезонить: ну с чего ей так расстраиваться? Ведь он ничего ей не обещал. И с другой она его видела, и папа вчера за ужином говорил, что Максим водил к себе всяких… Но все равно обида и горечь жгли так, что каждый вдох давался с трудом. Наверное, потому, что все то было раньше, до их поцелуя, а это происходит сейчас.

После обеда Алена убежала к себе. Ей казалось, что всем видно, как она страдает. Что они, если посмотрят внимательнее, запросто догадаются, что у нее в душе, а это будет ужасно. Это будет позор немыслимый! Если уж она сама стыдилась своих чувств, то что скажут они?

Вышла в Сеть — от девчонок из детдома посыпались сообщения. Они сгорали от любопытства, как ей живется во дворце. Про Максима, конечно же, спрашивали. Поначалу Алена привирала немного — ну не писать же, как ей тут, мягко говоря, не рады. Отвечала обтекаемо, что все хорошо и все вокруг хорошие. Но сейчас сочинять не было ни сил, ни желания, и она просто закрыла мессенджер.

Пыталась читать книгу, но смысл слов не откладывался в голове, а строчки расплывались перед глазами. И слезы дурацкие катились и катились, падая на страницу. В конце концов Алена отложила книгу, обхватила колени и заплакала, не сдерживаясь. Говорят ведь, что со слезами уходит и боль, ну или хотя бы немного стихает. Однако вдоволь настрадаться ей не дали. Вскоре за ней заехала ассистентка отца. Велела быстро собираться к Лилии Генриховне.

Вот уж к старухе Алене сейчас совсем не хотелось! Но раз папа так распорядился…

Нина гоняла на маленьком и юрком «Ниссан Марч» жизнеутверждающе оранжевого цвета. И сама была под стать — яркой, бойкой, шустрой Дюймовочкой.

— А ты чего такая сегодня убитая? — сразу заметила она унылое настроение своей подопечной.

Алена попробовала увильнуть от неудобного разговора, но Нина вцепилась как клещ.

— Колись давай, я же вижу! Что случилось? Макс достает? Этот может.

Алена лишь качнула головой.

— А что тогда? Говори давай, мне Дмитрий Николаевич сказал, что я за тебя в ответе. Так что твои проблемы — мои проблемы.

Алена молчала. Их забота ее тронула, но как о таком скажешь?

— Та-а-ак, я, кажется, поняла. Все дело в парне, да? Запала на кого-то?

— Ну нет, — пожала она плечами, — просто понравился.

— Да запала, запала. Когда «просто понравился», с таким скорбным лицом не ходят. Что за парень?

— Из класса.

— Ясно, — довольно хмыкнула Нина. — И что? Внимания не обращает?

— Честно говоря, все очень сложно. Он сначала плохо ко мне относился. Потом, наоборот, хорошо, мне даже казалось, что я ему нравлюсь по-настоящему.

— Что-нибудь было у вас?

Алена отвернулась к боковому окну. Помолчав, сказала глухо:

— Мы только гуляли, в кафе ходили и… целовались.

— Не спала с ним? — спросила Нина так запросто, словно о чем-то обыденном.

— Нет! — Алена уставилась на нее ошарашенно. — Конечно, нет!

— То есть целовались, и все? Или просто он тебя в щечку чмокнул?

— Нет, не просто и не в щечку, — Алена почувствовала, как эти самые щечки горячо зарделись.

— Ну а дальше что? — допытывалась любопытная Нина.

— Ничего. Ведет себя теперь так, как будто ничего не было. С другими время проводит…

— Ох уж эти малолетки! — хмыкнула Нина. — Все им кажется, что чем больше у них девок, тем они круче. Ну а ты, подруга, не ходи и не страдай. Он твоими страданиями только упиваться будет и еще больше тебя мучить.

— Зачем?

— Ну чтоб потешить собственное эго. Ну и для авторитета среди таких же, как он, малолеток. Ты покажи ему, что тебе вообще плевать на него. То есть, наоборот, ничего не показывай, как будто его нет. А еще лучше — заведи себе другого. Вот увидишь — сразу спохватится. Мужики ведь, даже когда еще малолетки, все ужасные собственники. Если ты ему хоть чуть-чуть нравилась — увидит тебя с другим и сразу снова воспылает. Так что заведи себе кого-нибудь и не парься.

— Как это — заведи? Это же не хомячок…

— Смешная ты, — улыбнулась Нина, въезжая во двор.

Лилия Генриховна долго не открывала. Алена даже беспокоиться начала, не случилось ли чего с ней. Все-таки человек старый, больной и одинокий. Но наконец послышалось дребезжание, затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась.

«Склеп», — в который раз подумалось Алене.

Квартира у Лилии Генриховны была хоть и просторная, но захламленная и темная. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь тяжелые портьеры, клубились взвеси пыли. Да и давно не мытые окна, мутные и тусклые, крали много света. У Алены порой так и чесались руки взять и прибраться, вычистить здесь все до блеска. Она бы и предложила свою помощь — что бы немощному не помочь? Но у старухи такой нрав, что лишнее слово сказать страшно. Вдруг обидится на что-нибудь, выводы не те сделает.

Лилия Генриховна, впустив Алену, сразу, без слов, развернулась и, торопливо работая костлявыми руками, покатила в дальнюю комнату, единственную, что выходила не во двор. Алена помялась в коридоре, но затем пошла туда же. Может, старуха решила там теперь занятия проводить?

Но старуха с разволнованным видом листала телефонный справочник. Потом схватила сотовый, простенький, кнопочный и непривычно маленький, запросто умещавшийся в ее узкой, высушенной ладони. Кому звонила Лилия Генриховна, Алена не знала, но по обрывкам недосказанных фраз и междометиям догадалась: попала та совсем не туда, куда метила.

— Как позвонить в МЧС? — наконец спросила она у Алены и пожаловалась: — Черт ногу сломит в этих быстрых вызовах…

Алена пожала плечами.

— А что случилось?

— Случилось! Васька вон на дереве застрял. — Старуха махнула тощей рукой в сторону окна. — Заскочил, глупый, собак испугался. А теперь орет и слезть не может.

— Кот ваш?

— Позвонила в ЖЭУ, потом в полицию. Даже слушать не хотят, мерзавцы. В МЧС…

— Где он?

Алена подошла к окну и сама увидела маленький черный комок среди пожелтевшей листвы. Нижние ветки дерева были высоко над землей, но зато сам тополь рос почти впритык к чьей-то ракушке.

Она решительно выбежала на улицу, радуясь про себя, что так удачно оделась сегодня в свободные черные брюки карго и кеды — самое то для лазания по деревьям. Ловко взобравшись на крышу гаража, она подпрыгнула и ухватилась руками за нижний сук. Подтянулась, закинула ногу, перебросила вес. Держась руками за шершавый ствол, встала на ноги. Присмотрела еще одну ветвь потолще, одной рукой взялась за нее, второй, на всякий случай, — за соседнюю. Снова подтянулась, встала на ноги… Давненько она не лазала по деревьям, но сноровку, оказывается, не растеряла.

Внизу собрались местные мальчишки и, открыв рты, глазели на нее с неподдельным восхищением. Наконец она добралась до глупого кота, сняла его и пристроила себе на плечо. Тот мгновенно выпустил когти, вцепившись в олимпийку. Спускалась она до нижней ветви медвежонком, а там уж спрыгнула под одобрительные возгласы: здорово! круто! офигеть!

Алена снисходительно хмыкнула: вот что значит городские, хоть и пацаны. В деревне подобным никого не удивишь, а она и не такую высоту, бывало, в детстве брала. Однако все равно приятно.

Ну а Лилия Генриховна и вовсе обрушила на нее шквал благодарности. И несчастного Ваську затискала — тот аж взвыл. Алена даже не ожидала от этой сухой, суровой и вечно недовольной старухи таких девчачьих восторгов.

Но и успокоившись, остаток дня Лилия Генриховна пребывала в благодушном настроении. Не кричала, не называла Алену безголовой, безграмотной и прочими обидными «без». Поправляла мягко, не раздражаясь, повторяла одно упражнение раз за разом, пока не достигали нужного результата.

Время до приезда Нины еще оставалось, и Лилия Генриховна вдруг заявила, что теперь они будут пить чай. Какой-то особый, заваренный по рецепту ее бабушки. А к чаю — абрикосовое варенье и нежнейшие вафли. Алена отламывала хрустящие кусочки, и они тут же таяли во рту. Вкуснотища! Ну а янтарное, ароматное варенье оказалось и вовсе изумительным. Как еще язык не проглотила? Чай они пили не просто так, а из какого-то коллекционного фарфора.

— Это, конечно, не мейсен… Это, как говорит современная молодежь, еще круче. Вот этим чашечкам, чтоб ты знала, моя дорогая, почти двести лет. Я их редко, очень редко достаю. Все больше любуюсь. И горжусь, да… Все хочу в музей передать, да рука не поднимается. А вот сегодня душа возжелала почаевничать этак по-барски. К тому же такой повод!

Старуха, прикрыв глаза, поднесла фарфоровую чашку к губам и отпила.

— Видишь вензель снизу? — Она перевернула тончайшее блюдце и показала на темно-синюю закорючку. — Это именной знак фарфоровой мануфактуры Солдатова. Купца первой гильдии, мецената и просветителя. Помимо фарфора, занимался золотом, пушниной и, конечно, благотворительностью. Это, понимаешь, так заведено было. Честь и благородство были тогда в моде, не то что теперь. Он, Базанов, Яковлев, Сибиряков, Трапезников, да много их, купцов наших иркутских, которые целые состояния вкладывали в развитие города, строили сиропитательные дома, школы, больницы, театры. Они еще и состязались, кто окажется самым первым, кто — самым щедрым. Эх!.. Но пить чай из таких чашечек не просто приятно. Кажется, как будто время на миг повернуло вспять, правда же?

Лилия Генриховна и впрямь подобралась и сидела на стуле прямая и чопорная, как светская дама. Однако она была права: само осознание, что вот этой крохотной чашечке в ее руке уже два столетия, рождало в душе Алены благоговейный трепет. И даже странно, но спасение Васьки и это их чаепитие удивительным образом сумели унять душевную боль, ну или, во всяком случае, значительно притупить.

Домой Алена вернулась к самому ужину. Максим же и в самом деле так и не пришел. Как ни старалась она о нем не думать, как ни запрещала себе, мысли эти сами собой ее одолевали, терзая сердце.

«Почему вообще такое происходит? — недоумевала Алена. — Почему все время думается только о нем?» Ведь еще несколько дней назад она считала его братом, а значит, подобные мысли были бы запретными, нехорошими, совершенно непозволительными. Разве могло за каких-то два дня, что они провели вместе, все поменяться? Видимо, могло, только как теперь это вытерпеть?

На другой день, вновь заходя в класс, Алена внутренне напряглась и мысленно приготовилась к смешкам и оскорблениям.

«Не обращать на них внимания, не слушать их, ничего не слышать», — внушала себе перед тем, как открыть дверь. Оттуда доносились голоса одноклассников.

Невольно задержав дыхание, будто перед прыжком в ледяную воду, она шагнула в кабинет и прошла к своей парте, стараясь не смотреть по сторонам, не встречаться ни с кем взглядом, словно маленький ребенок, который верит, что если он закрыл глаза и никого не видит, то и его не видно тоже.

Но маленькой магии не случилось. Не успела она сесть на место, не успела ответить Стасу Шилову на его, в общем-то, доброжелательное приветствие, как Кристина окрикнула ее:

— О! Чучело деревенское пожаловало. А я думаю, что это так навозом вдруг завоняло. А ты чего не здороваешься? Эй, доярка, к тебе обращаются!

Алена вся сжалась внутри, но нашла в себе силы и обернулась. Кристина смотрела на нее со злой усмешкой, а Максим… Он сидел рядом с ней и никак не реагировал. Он вообще не смотрел на Алену, он просто разговаривал с Кириллом Ладейщиковым, не замечая ее. Они оба шутили и смеялись, не обращая ни малейшего внимания на то, как Кристина срамила ее на весь класс.

— Что хлопаешь глазами, пугало?

— Забей на нее, — зашептал под боком Стас Шилов.

— Тебе что, урок вежливости преподать? — не унималась Кристина. Наоборот, в ее голосе звучало все больше и больше задора, как будто она входила в раж.

— Крис, отвали от нее, — вдруг пресек ее Ренат Мансуров. — Преподавательница ты наша.

Алена ошарашенно оглянулась на него. Вот уж от кого она никак не ожидала поддержки.

— Ой, ну надо же! — делано воскликнула Кристина. — С чего это ты, Ренатик, за доярку решил вступиться?

— Крис, я тебе серьезно говорю, успокойся. Отстань от человека.

— От человека, — фыркнула она, смерила злым взглядом Алену, но больше и в самом деле к ней не цеплялась.

Даже в столовой все девчонки делали вид, будто ее не видят, а ведь буквально вчера позорили ее на весь зал, выкрикивая оскорбления.

После вчерашнего Алена и вовсе бы не пошла в столовую, но ее позвал Стас. Точнее, уломал: просил, уговаривал, настаивал, пока она не сдалась. В конце концов, лично он ничего ей плохого не делал. Даже вон согласился с ней сесть в первый же день, когда остальные носы воротили.

Столовая была слишком новомодная: сплошные пластик, хром и стекло. Белые стены и жалюзи, белые столы и стулья, белые потолок и пол. Вся эта белизна, разбавляемая лишь холодным блеском металла, слепила. Даже раскидистая монстера в кадке не оживляла картину. Да и цены были совсем не столовские. Алена к таким цифрам до сих пор не привыкла, хотя папа давал ей на карманные расходы явно с излишком.

— Что будешь? — спросил Стас, подавая ей один поднос.

Алена пожала плечами. На металлических полках аккуратными рядами стояли пиалы с овощными салатами, чуть ниже — блюдца с разной выпечкой. Горячее накладывала за стойкой раздатчица.

— Бери, не бойся, не отравишься, — улыбнулся Стас, — а если и отравишься, сможешь с чистой совестью прогулять завтрашний тест по информатике.

Алена улыбнулась в ответ: вот уж точно. Информатика — это ее бич. Если другие предметы худо-бедно она брала усердием, то здесь чувствовала себя умственно отсталой, не понимая ни слова из того, что говорил учитель, ни строчки из того, что написано в учебнике.

Она взяла свекольный салат, картофель с котлетой, чай и шоколадный батончик.

— Возьми лучше пирожное, их здесь правда вкусно делают, — шепнул Стас, придвинувшись к ней слишком уж близко.

— Не хочется, — качнула головой Алена, отодвигаясь.

Никогда она не размышляла насчет пресловутого личного пространства, запросто переносила чужие случайные прикосновения, могла и локтями потолкаться, оказавшись в толчее, а тут прямо передернуло всю. Ну а на пирожные с недавних пор и вовсе смотреть без содрогания была не в состоянии.

— С вас триста рублей, — сообщила дородная кассирша.

Алена полезла в сумку, но кошелька там не обнаружила, хотя отчетливо помнила, как убирала его в боковой карман. Может, переложила? Нет, она его даже не доставала. Может, по ошибке сунула в другой отдел? Она начала судорожно перерывать сумку, обшаривая карман за карманом, но кошелька нигде не было, кассирша молчала, но всем своим видом показывала, как раздражает ее эта задержка. К тому же сзади уже успела выстроиться очередь.

— Я не могу найти деньги, потеряла где-то, — пролепетала Алена, сгорая от стыда. — Я не буду брать.

— Что значит — не буду? А куда мы должны вашу тарелку девать? Кто-то, думаете, будет за вами есть?

— Можно тогда я потом занесу? — Алена старалась говорить тихо, чтобы, кроме кассирши, никто не слышал.

Но та, как назло, чуть ли не орала:

— Как это потом? Когда — потом?

— Завтра. — Алене хотелось буквально под землю провалиться. Ей казалось, что все кругом смотрят на нее.

— А если не занесешь? Я тебя даже не знаю. Вот сейчас поешь на халяву и уйдешь с концами. Я где тебя буду искать? Или что, я должна буду из своего кармана…

— Вот, возьмите. — Стас перегнулся и сунул расшумевшейся кассирше три сотенных купюры. Та мгновенно успокоилась.

Сели они вдвоем за дальний столик.

— Стас, спасибо тебе огромное, выручил меня, — поблагодарила Алена.

Шилов отмахнулся:

— Подумаешь, ерунда какая. Ешь лучше, а то скоро перемена закончится.

Есть-то как раз и не хотелось, после инцидента у кассы аппетит пропал. Она снова перетряхнула сумку — кошелька так и не оказалось.

— Где я могла его потерять, — пробормотала себе под нос Алена. Потом взглянула на жующего Стаса: — Я тебе завтра принесу.

— Что принесешь? — притворился он, будто не понял, о чем речь.

— Триста рублей.

— Даже не думай! — яростно замотал он головой. — Не возьму и обижусь.

— Но я ведь должна тебе…

— А ты что, — усмехнулся он, — всегда стремишься отдавать долги?

— Ну конечно… Хотя я обычно и не беру в долг.

— Ладно, — Стас с шумом отхлебнул горячий чай, — давай тогда сделаем так. Деньги мне возвращать не надо — это оскорбительно. Отдашь долг своим бесценным временем.

— Это как? — не поняла Алена.

— Ну… давай сходим куда-нибудь. Например, в кино. Сегодня вечером, например? Не бойся — ничего такого. Просто по-дружески сходим в кино, о’кей?

Идти куда-либо с Шиловым не хотелось совершенно. Не то чтобы он был ей неприятен, ведь если разобраться, ничего плохого он ей не делал, а сейчас и вовсе очень выручил. Но… Было какое-то неуловимое препятствие, которое мешало согласиться с легким сердцем.

— Ну? — Шилов тронул ее запястье, и Алена еле сдержалась, чтобы тут же резко не отдернуть руку, поняв наконец, что это за неуловимое препятствие.

Его даже мимолетные касания казались непереносимы, его близость вызывала безотчетное, но сильное чувство душевного неуюта. На уроках это не так сильно чувствовалось, но там он особо и не рвался с ней общаться. Стас вообще казался зацикленным на учебе: слушал учителей, ловя каждое слово. А вот на переменах и теперь тут, в столовой, он вдруг начал проявлять внимание, и от этого становилось не по себе. Терпеть вроде и можно, но с трудом. И, как назло, вспомнились прикосновения Максима, от которых сладко жгло кожу, от которых гудела кровь и сердце сходило с ума.

Алена скользнула взглядом по залу: Максим сидел в противоположном конце столовой за одним столиком с Кириллом, Ренатом и ненавистным Лужиным. С Лужиным! После того как это гад напал на нее с вполне конкретными намерениями, после того как его водитель сломал Максиму руку, он продолжает с ним общаться?! А с ней при этом ведет себя по-скотски. Нет, это было за гранью ее понимания. Сердце вновь сжало, будто тисками.

Ренат вдруг повернулся в ее сторону и перехватил взгляд. Алена тотчас смутилась, но он обескуражил ее окончательно, приветственно махнув рукой.

— Что, я тебе так противен? — вздохнул Шилов, напомнив о себе.

Задумавшись, она и забыла, что Стас ждет ответа.

— Нет-нет, с чего ты взял? — поспешила заверить его Алена. — Я просто вспоминала, не надо ли мне куда. У меня занятия после школы часов до семи…

— Ну так давай после занятий? Мы же не на детский сеанс пойдем.

Как же не хотелось соглашаться! Точнее, вообще не хотелось никуда с ним идти. Но в то же время и обижать его было совестно, все-таки он ей помог.

— Хорошо, — кивнула она.

Удалось даже изобразить улыбку. Стас тотчас воодушевился, точно для него этот поход в кино значил гораздо больше, чем обычная дружеская встреча.

После уроков Шилов предложил проводить Алену домой, но она отказалась. Тогда Стас еще раз взял с нее слово, что они встретятся в семь в развлекательном центре, и, довольный, наконец ушел.

Алена покидала кабинет самой последней: ждала, чтобы уж наверняка Шилов скрылся. Коридор третьего этажа выглядел непривычно опустевшим, но в открытые окна со двора долетали шум, гам и трели клаксонов. Золотых деток развозили по домам. И хотя ее тоже ждала за воротами гимназии машина, Алена не чувствовала себя причастной к этому обществу. И знала, что никогда не станет его частью.

На лестнице, словно ниоткуда, материализовалась Кристина Фадеева в сопровождении Ника, и Кирилла, и нескольких девчонок из класса. Еще две девчонки — имен Алена не запомнила — спустились с четвертого этажа и встали за спиной. Остальные поднялись снизу и преградили путь.

— Ну что, крестьянка, поговорим? — Кристина улыбалась, но смотрела с нескрываемой ненавистью.

— Что вам нужно? — занервничала Алена.

— Чтобы тебя не было, — спокойно ответила Кристина. — Ты всех бесишь. Ты позоришь наш класс. Ты Макса позоришь. Какого черта ты вообще выползла из своей деревни?

— Дай пройти! — Алена сделала шаг вперед, но Кристина не сдвинулась с места. И в ту же секунду сзади ее кто-то пребольно пнул. Она еле удержалась на ногах, вовремя успев схватиться за перила. Девчонки захохотали.

Неожиданно даже для себя самой, а уж тем более для них, Алена развернулась и с размаху ударила одну из девчонок по лицу. Та взвизгнула и отшатнулась. Остальные на мгновение опешили, но затем с криками и ругательствами кинулись на нее. Поймали за руки, толпой поволокли ее, отбивающуюся, куда-то вниз, затем свернули вправо, протащили несколько шагов вдоль коридора. Затем остановились у мужского туалета. Кирилл Ладейщиков распахнул дверь, прогнал оттуда какого-то восьмиклассника и гаркнул:

— Чисто! Заводите!

Алена от ужаса просто оторопела, когда ее втолкнули в мужской туалет. Попыталась вырваться, но девчонки повисли на руках, а кто-то сзади пребольно вцепился в волосы.

— Ну что, доярка, повеселимся? — хохотнула Кристина.

— Еще как повеселимся, — хищно скалясь, приблизился к ней Ник. — Если будешь послушной, то, может, и не так больно будет…

Он медленно потянул к ней руки.

— Не смей! Отойди от меня!

Ее уже охватила паника, но это, похоже, лишь раззадоривало Лужина. Он вдруг схватил низ кофточки и задрал вверх.

— Вау! Какой вид!

Алена, сама не осознавая, отчаянно закричала:

— Макси-и-и-им!

— Макси-и-и-им! — тут же передразнила ее, смеясь, Кристина.

Алена что было мочи дернулась, но вырваться из цепкого захвата не получилось, тогда она саданула ногой Нику прямо в пах.

— А-а-а, сука! — взвыл Лужин, побагровев и согнувшись пополам. — У-у-у!..

— Попрыгай на пятках, — посоветовал ему Кирилл.

— Ах ты, кобыла! Размахалась тут копытами! — Кристина коршуном подлетела к ней и резко ударила под дых. От острой внезапной боли у Алены брызнули слезы. Судорожно хватая воздух ртом, она наклонилась вперед, в глазах потемнело. Но в следующую секунду (откуда только силы взялись?) взвилась и, вырвавшись из захвата, от души ударила кулаком Кристине в подбородок. Фадеева взвизгнула, заскулила, заматерилась. Алену вновь схватили за руки. Голоса, брань, крики, настойчивый телефонный звонок (кажется, ее) слились в гулкий шум, сквозь который она вдруг различила:

— Вы тут что, офигели совсем?

Она оглянулась на возглас. В дверях стоял Ренат Мансуров и переводил ошарашенный взгляд с одного на другого.

— Вы чего творите? А ну, отпустили ее! — велел он.

Алену тут же выпустили. Дрожа от страха и ярости, она обессиленно привалилась к прохладной стене.

— А ты с чего это вдруг решил заступиться за доярку? — прошипела, всхлипывая, Кристина. — Она вон мне губу, тварь, разбила. И Макс, между прочим, дал добро. Даже не так! Макс, наоборот, хотел, чтобы она…

— С Максом уж я сам как-нибудь разберусь. Короче, Крис, свали отсюда по-хорошему. И вы тоже.

В черных раскосых глазах явственно читалось раздражение и решимость.

Когда наконец все вышли, Ренат тронул ее за плечо.

— Ну ты как? Сильно тебя?.. Что они сделали? Побили?

Алена мотнула головой.

— Испугалась?

Она кивнула. Ком в горле не давал говорить. Ренат помешкал, затем приобнял ее за плечи и повел на выход.

— Пойдем, я тебя провожу.

Они вышли из школы, Алена инстинктивно заозиралась по сторонам.

— Да ушли они. А если и не ушли, при мне тебя не тронут. Это все Крис бесится, — пробормотал он. — И… Макс тут, короче, ни при чем.

— Но она сказала…

— Да мало ли что она сказала, — усмехнулся он. — А, вон машина Дмитрия Николаевича. Идем, сдам тебя с рук на руки.

Алена свободно вздохнула, лишь оказавшись в салоне. Вне себя от случившегося, она даже забыла поблагодарить Рената. А ведь эти сволочи могли сделать с ней что угодно, не появись он так вовремя!

«Завтра скажу ему спасибо», — решила она.

— Мы тебя полчаса ждали, — раздраженно заметил Артем.

— Извините, — буркнула она.

Весь путь до дома они ехали в напряженном молчании.

— Ну надо же, какие люди сподобились почтить нас своим присутствием! — съязвил за ужином отец, не глядя на Максима, хотя, понятно, говорил о нем.

— Что? Соскучились? — ухмыльнулся Максим.

Отец не ответил, лишь раздул ноздри.

Напряжение за столом буквально зашкаливало. Несмотря на кондиционерную прохладу, дышать в столовой, казалось, просто нечем. Жанна Валерьевна, обиженно поджав губы, тихонько шмыгала носом. Незадолго до ужина разразился скандал: увидев Максима с лангетой на руке, она перенервничала, но всех собак отчего-то решила спустить на Алену.

«Ты же утверждала, что с ним все в порядке!» — восклицала она гневно.

«Не ори на нее! — вмешался отец. — С этим твоим паршивцем в принципе не может быть все в порядке. Никогда!»

Потом они ругались в кабинете, недолго, но бурно, после чего Жанна Валерьевна выскочила вся в слезах. И теперь сидела за столом, точно кол проглотила.

Ели все явно через силу. Алена и вовсе давилась каждым кусочком, хотя, положа руку на сердце, она радовалась, что Максим сегодня дома. Понимала, что это глупо, нелогично, не гордо, а все равно радовалась. Ну а тот, единственный среди присутствующих, уплетал за троих. Его аппетиту оставалось только позавидовать.

Быстрее всех расправившись с ужином, Максим поднялся из-за стола, с грохотом отодвинув стул.

— Как приятно было поужинать в семейном кругу, в окружении таких родных, милых и любящих людей! — с кривой улыбкой выдал он и вальяжной походкой направился к лестнице.

— А как у тебя дела в школе? — поинтересовался отец, повернувшись к Алене.

Он как будто выдохнул с облегчением, когда Максим покинул столовую.

— Нормально, — соврала она.

Ну как ему расскажешь о такой мерзости? Просто язык не поворачивается. Да и унизительно это.

— А как занятия с Лилией Генриховной?

— Тоже нормально. Хвалит.

Тут она просто немного преувеличила. Старуха дикторша пусть не хвалила, но отмечала определенные успехи в борьбе с «жутким деревенским говором». А после чаепития они вроде как подружились.

— Отлично! Просто так она хвалить не станет. С ней вообще трудно найти общий язык. Так что рад, очень рад. Нина договорилась по моей просьбе еще с одним репетитором, он подтянет тебя по языку. Точнее, она. Прекрасный специалист, одна из лучших. Тебе же поступать летом…

— О! Как здорово! Спасибо, папа! У меня и правда с языком совсем все плохо.

Дмитрий Николаевич довольно разулыбался.

Поднявшись к себе, Алена на мгновение задержалась в коридоре. Вот именно здесь всего три дня назад они целовались. Алена посмотрела на дверь Максима. Спросить бы его, почему он так стал себя с ней вести. И когда он настоящий — сейчас или тогда? Но это глупо. Да и не скажет он ничего. Надо просто постараться как можно скорее выкинуть его из головы.

Она вздохнула, но не успела зайти к себе, как дверь его неожиданно открылась и в коридор вышел Максим в одних домашних штанах, с голым торсом и полотенцем через плечо. Увидел ее — и на миг в лице промелькнули удивление, растерянность, отчаяние. У нее аж сердце екнуло. Но в следующий миг он будто опомнился, нахмурился, стиснул челюсти. Взгляд его налился свинцовой тяжестью. Сразу стало неуютно, захотелось скрыться прочь с его глаз. Но Алена неожиданно для самой себя расхрабрилась и выпалила:

— Максим, мне надо с тобой поговорить.

Он посмотрел на нее с такой ненавистью, что она невольно поежилась.

— Поговорили уже раз, — процедил он и направился мимо нее в ванную.

— Максим! Я не понимаю, почему ты так со мной? Что я тебе плохого сделала?

— У тебя зачетно получается изображать невинность. Это, видать, у вас семейное, — бросил Максим, не оглядываясь, не замедляя шаг.

Веки противно защипало, и в груди стал разрастаться болезненный ком.

— Это ты попросил Кристину и остальных, чтобы они меня поймали после уроков? — крикнула она ему вслед.

Он приостановился. Оглянулся, нахмурившись.

— Что за бред?

— Но разве ты не просил их это сделать? Ну чтобы они меня… Чтобы, в общем, я ушла из вашего класса.

— Ты много о себе думаешь. Мне вообще пофиг, есть ты или нет. Так что не сочиняй всякую ересь и, знаешь что, не подходи ко мне больше, не заговаривай со мной, даже не смотри в мою сторону. Поняла?

Алена забежала к себе, чувствуя себя сейчас еще более униженной и несчастной, чем даже после кошмарной сцены в туалете. Обхватив голову руками, она разрыдалась. Плакала долго, до икоты, до изнеможения. Обессиленная, рухнула на кровать, и взгляд ее случайно упал на блокнот. Его кончик торчал из-под подушки. Она порывисто достала его, нашла рисунок с портретом Максима. Поколебавшись с минуту, она в конце концов решительно выдернула лист и порвала его в клочья, но легче не стало, наоборот…

Вдруг загудел сотовый. Звонили ей обычно только два человека: папа и Нина. А сейчас-то кому приспичило, когда уже почти ночь?

Алена взглянула на экран, и ей сделалось нехорошо: Стас. Про него она совершенно забыла. Она не стала отвечать, убрала звук и отложила телефон. Да, очень неудобно получилось. И завтра ей перед ним будет стыдно. Но пусть это будет завтра. А сегодня оправдываться и объясняться у нее попросту нет сил.

На следующий день Стас прямо с утра поймал ее у ворот. Поздоровался, но с явной обидой в голосе.

— Я прождал тебя почти три часа, а ты даже на звонки не отвечала, — упрекнул.

Он, оказывается, названивал ей весь вечер с семи часов. Пока она выслушивала претензии мачехи, пока ужинала, пока беседовала с отцом в его кабинете, рассказывая в подробностях, как проходят занятия с Лилией Генриховной. А он, бедный, стоял там и ждал. И звонил впустую. Как же было перед ним неловко!

— Извини, пожалуйста, просто дома у нас вчера… В общем, у меня совсем вылетело из головы. Я понимаю, что это не оправдание…

— А что у вас дома было? — спросил он, хмурясь.

— Да так, небольшая семейная ссора, — отмахнулась она. — Послушай, мне правда стыдно. Если б я могла как-нибудь загладить свою вину…

— А ты можешь! — оживился Стас. — Давай тогда сегодня куда-нибудь сходим.

— Ой, только не сегодня! У меня занятия допоздна аж у двух репетиторов.

Стас приуныл, но не сдался:

— Ну а когда ты свободна? Завтра, послезавтра, в выходные?

— Наверное, в выходные, — пожала плечами Алена.

— Тогда встречаемся в субботу, — твердо сказал он.

— Давай лучше в воскресенье.

— Хорошо, — вздохнул он, и ей показалось, что в голосе его слышались нотки раздражения.

«Он так раздосадован? Но с чего? Откуда такое нетерпение?» — недоумевала Алена.

В кабинет вошли они вместе, и все, кто находился в классе, смолкли, откровенно их разглядывая и насмехаясь. Но спасибо, что хоть никаких гадостей говорить не стали.

Явницкий и Мансуров пришли после них. Ренат ее снова поразил: поздоровался вслух и даже подмигнул. Ну а Максим — в своем репертуаре — не удосужился и взглянуть на нее. Зато с мерзкой Кристиной Фадеевой поцеловался, точнее, она его поцеловала. Но какая, в принципе, разница? Все равно неприятно, хоть Алена и дала себе зарок поскорее его забыть.

Затем Кристина поцеловала и Рената. Лужин тотчас подскочил:

— Я тоже хочу!

Максим насмешливо выгнул бровь:

— Тоже хочешь Мансурова поцеловать? Ренат, на тебя сегодня спрос.

По классу прокатились смешки.

— Ренат, ты отсядь от Лужи подальше, — подхватил волну Кирилл Ладейщиков. — А то кто его знает.

— Да вы совсем уже… — возмутился Никита, но его прервал учитель физики.

Между собой одноклассники называли его Горой, и Алена поначалу думала, что это из-за его внушительных размеров и вширь и ввысь, но, оказалось, у него просто фамилия Горский.

— По местам, — прогрохотал он басом. — Разговоры прекратили!

На большой перемене Алену вдруг подхватил под руку Ренат и потянул ее, недоумевающую, за собой следом.

— Вместе пойдем в столовую, — сообщил он. — Я прослежу, чтобы некоторые личности тебя не тронули. И чтоб аппетит тебе не портили.

Стас вдруг разозлился.

— Вообще-то, мы с ней уже договорились…

— Это так?

В черных глазах Алена заметила напряжение.

— Не помню такого. — Она оглянулась, виновато посмотрев на Стаса. — Мы же только про воскресенье договаривались, разве нет?

Шилов, помедлив, улыбнулся:

— Конечно.

И снова то же злое раздражение и в голосе, и во взгляде. Но отчего он злится? Это ведь правда.

А в столовой Ренат вдруг устроил ей целый допрос: куда, когда, зачем ей идти с Шиловым? Правда, ловко завуалировал это нездоровое любопытство под шуточки.

— Я должен знать, куда вы с ним пойдете, раз уж взял на себя роль твоего телохранителя. Шило — темная личность. Кто знает, чем он развлекается за пределами школы. Вдруг он маньячина. Видела, какой у него взгляд?

Ренат одновременно нахмурился и свел глаза к самой переносице. Алена не выдержала и расхохоталась.

— Тебе ведь он не нравится, верно? — просмеявшись, спросила она.

— Ну как такие могут нравиться? — Ренат повторил гримасу. — Ну так где и когда у вас встреча? Пароли, явки?

— В воскресенье, в три, в «Карамели». В кино пойдем.

— О’кей, значит, я туда подъеду к пяти и заберу тебя.

— Куда заберешь? — удивилась Алена.

— По ходу придумаем.

В общем-то, Алена была не против, даже наоборот, хотя такая напористость, да еще сразу с двух сторон, ее бесконечно изумляла. Но если уж честно, то Ренат ей нравился куда больше Шилова. Хотя бы потому, что с ним, оказывается, легко и весело, и к тому же он ее спас от мерзких одноклассников. А еще… Он самый близкий друг Максима. Это обстоятельство само по себе не должно, конечно, делать его привлекательнее в ее глазах. Однако делало.

— Ну что? Договорились? Точно? Не сбежишь?

— Нет, — улыбнулась она, почувствовав вдруг на себе чей-то взгляд. Обернулась — и точно: Максим смотрел ей в спину тяжело и недобро. Ела бы — поперхнулась. Правда, он тут же отвел глаза, но улыбаться ей все равно сразу расхотелось.