Ниша забытой жизни

Ву и его сородичи

Он очнулся от острой боли в позвоночнике. Спина горела, вместо рук и ног — тяжелая, вросшая в землю немота. Попробовал шевельнуться…

Ну и ну! Должно быть, он походил на старую куклу, выброшенную на свалку, так нелепа его поза. Густая тьма вокруг. Словно не было глаз. И ни звука. Только тревожный гул, как тяжелый бой гонга. Ах да! Это он сам, это его сердце…

Франсуа силился вспомнить хоть что-нибудь. Но какой-то навязчивый запах мешал сосредоточиться и мутил рассудок, Даже не запах — привкус. Горьковато-сладкий, приторный, совершенно незнакомый.

И вдруг… Совсем рядом, у самого лица, Франсуа скорее ощутил, чем услышал чье-то дыхание. Частое, прерывистое. Его обнюхивали!

Тяжелый молот бил теперь в барабанные перепонки. Лицо покрылось ледяной испариной. И тут чья-то рука — да, не лапа, а именно рука! — взяв его за предплечье, перевернула на спину. Франсуа взвыл, чуть не потеряв сознание, так неуклюже было это вмешательство. Кто-то шарахнулся и затих в глубине мрака.

Франсуа облизал колючие губы. Опять этот отвратительный привкус!.. Теперь он сдавливает горло, мешая дышать. Франсуа захрипел и почувствовал, что проваливается куда-то. Тьма исчезла.

…Он увидел перед собой смеющееся лицо Питера. Всполохи огня освещали его внимательный взгляд, и чей-то глухой голос на ломаном языке повторял: «Нет, нет, никто из стариков не ходит туда…» Потом другой голос, хриплый и резкий: «Пусть идет на все четыре стороны!» И увидел отцовскую спину. Услышал, как льется вино в огромный бокал старого Лебера. Вот он запрокинул седую гриву, двумя злыми глотками выпил. Не оборачиваясь ушел… Франсуа хотел что-то кричать ему, но кругом опять была густая тьма. И эта тьма качалась, смывая видения.

…Открыл глаза и увидел свод пещеры. Было совсем светло и тихо. В памяти застряло воспоминание о каком-то звуке, заставившем очнуться. Там, чуть сзади… Франсуа повернул голову.

Не может быть!

Метрах в трех от него, прижавшись спиной к стене, стояло существо, напоминающее скорее обезьяну, чем человека. Однако это была странная обезьяна. Рост ее достигал полутора метров. Тело было почти безволосым. Лишь ноги и плечи покрывала длинная редкая шерсть серовато-желтого цвета, почти такого же, как стены этой пещеры. Обезьяна стояла на чуть согнутых ногах в позе человека, готового дать деру. Не успел Франсуа рассмотреть ее, как в три гигантских скачка она вырвалась из пещеры.

Да обезьяна ли это? Ему показалось, что спина ее прикрыта шкурой! Стиснув зубы, он приподнялся на локтях и огляделся.

Свод, поднимаясь от входа, резко ниспадал почти над его головой. Кое-где лежали камни разных размеров. Один — совсем рядом. И тут… Забыв обо всем, Франсуа сделал рывок. Волоча ноги, подтянулся на горящих от боли локтях.

В центре камня была глубокая выемка. В ней — вода.

Громко сглатывая, он долго и жадно пил. «Теперь надо найти силы, чтобы обмыть раны», — подумал он и в это время вновь услышал тихий шорох у входа. Осторожно и опасливо повернул голову.

Там, на фоне ослепительно яркого света, чернели человекоподобные фигуры. Четыре… Вот сбоку пятый, шестой… Еще двое на корточках… Появился девятый…

Франсуа охватил ужас загнанного в западню зверя.

Всего в нескольких шагах от него в напряженных позах стояли странные существа, и Франсуа почти физически ощущал устремленные на него взгляды. Он не мог видеть их глаз, морд — ничего, что помогло бы понять, чего ждать от них. Как в театре теней, он видел только силуэты. Они были неподвижны.

Потом, как по команде, силуэты двинулись на него. Они приближались бесшумно, казалось, плыли из слепящей голубизны видневшегося в проеме неба.

Франсуа попытался сесть. Но едва лишь он шелохнулся, обезьяны замерли, застыли. Никаких оборонительных или угрожающих жестов.

В руках у пришельцев он различил длинные спиралевидные предметы. И еще что-то… Невольно бросил взгляд на свои израненные ноги. Это «что-то» было бедренной костью. Предчувствие, что его окружают людоеды, парализовало Франсуа. Ему хотелось кричать, бежать, плакать, топать ногами, наконец, взывать к богу, в которого он никогда не верил! Но вместо этого он тупо смотрел перед собой.

— Ву, — вдруг выдохнуло одно из чудовищ. И в этом первом, пугающе-странном звуке, произнесенном получеловеком-полузверем, было совсем человеческое сочувствие.

И опять:

— Ву…

Франсуа еще не успел осознать смысл сигнала, как все его существо странным образом отозвалось на этот звук. Страх вдруг исчез бесследно.

— Франсуа, — неожиданно для себя пробормотал он, в точности повторив интонацию, в которой прозвучало это «Ву». И вдруг тот, кто первый подал голос, бесшумно подошел и сел возле него на корточки. Внимательно заглянул в лицо.

— Ву, — повторил он и положил у ног Франсуа кость-дубинку. Франсуа скорее от растерянности, чем осмысленно, потянулся к сложенному перед ним оружию. Но двуногий зверь опередил его. Быстро схватил дубинку и отложил подальше. И опять повторил: «Ву», — этот выдох казался теперь вопросом.

— Что? — И только тут он заметил, что остальные «людоеды» тесным полукругом уже сидят позади этого Ву. Они переместились так бесшумно, как движутся персонажи снов или больных кошмаров. Все было слишком нереальным. Будто ожившая иллюстрация… Стоп!

Ну да! Он вспомнил. Рекламная закладка в справочнике Питера. Там был изображен некто подобный. Человеческий предок, не то далекий родственник. Пит называл их…

Но что с памятью? Странно… Едва вспыхнув, она будто гасилась посторонней волей. И эта воля исходила оттуда — из полукруга устремленных на него взглядов.

Казалось, они похожи, как капли воды. Низкие, убегающие назад лбы, массивные челюсти, глубоко спрятанные маленькие глазки. На голове скорее шерсть, чем волосы. Плоские лица покрывал пегий пух. Только у Ву — так окрестил он солиста — было жалкое подобие бородки. Он выделялся массивностью, виски и плечи серебрились.

— Ву, — в пятый раз услышал Франсуа. И на этот раз новая интонация была в этом звуке. И еще спокойнее почувствовал он себя, будто вместе с выдохом седовласого улетучивалась тревога, разделяющая его, реального Франсуа, с тем нереальным миром, в котором он очутился.

— Я из Дурбана, понимаешь, из Дурбана… Порт! Море! — Он вдруг повел себя так, словно оказался в одном из кабачков в кругу разноязыкой компании матросни: бил себя в грудь, махал руками, тыкал пальцем в сторону синевшего в проеме неба. — Я моряк, понимаешь? Корабль…

Обезьянолюди отпрянули, не отрывая взглядов от его тараторящего рта. Когда же он смолк, Ву вдруг загудел, стал издавать звуки, напоминающие хрюканье, замахал руками, подражая Франсуа. Остальные стали копировать Ву. Пещера наполнилась странным гомоном, будто какие-то птицы и звери враз зашумели всяк на своем языке.

Нервный смешок вырвался у Франсуа.

И вдруг чудовища тоже расплылись в улыбках. Странно, но от этого лица их стали еще более звероподобны. Теперь они внушали ему не страх, а скорее жалость. Он увидел несостоявшихся людей, беспомощных перед его речью и даже смехом. Австралопитеки!

И словно во сне, ему захотелось, повернувшись на другой бок, прервать это тягостное ощущение. Но сон не прошел. Только еще сильнее заныли раны. И тогда, стараясь не обращать внимания на замерших вокруг него химер, он оторвал кусок ткани от жалких остатков штанины и, обмакнув в каменную чашу, стал промывать колени.

Откуда эти раны? Что произошло с ним и где Питер? Наконец, где он сам? Последнее, что Франсуа помнил, — это долгий подъем по крутому склону, заросшему алоэ и редкими кустами акации. Был предзакатный час. Вернее, тот час, когда солнце укрывалось за высокой скальной грядой, к которой они двигались… Нет, нет! Кажется, он еще раз видел солнце. Оно скрылось, а потом опять ослепило их… Что с его памятью?..

Вдруг Ву поднялся на ноги. И сразу трое других выскочили из пещеры. Никто из них не издал ни звука. Но Франсуа понял, что от Ву тем троим поступила какая-то команда. Казалось, между членами этой компании существовала постоянная связь, незаметная для глаза и слуха. Он чувствовал в них единство голубиной стаи, когда та враз поднимается в небо и выписывает на нем узоры, не рассыпаясь и не перемешиваясь.

От ушибов и ссадин ныло все тело. Он попробовал нащупать рану на спине и застонал от боли. И тут он увидел над собой серьезное лицо Ву. Даже не лицо — оно было как в тумане, — а глаза, взгляд. От этого взгляда, захватившего все его внимание, Франсуа словно окаменел. Он перестал чувствовать свое тело. Глаза Ву завораживали, Франсуа не мог оторваться от них. Крохотный зрачок, словно острие иглы, нанизывал на себя его волю. Он вдруг ощутил себя точкой в пространстве. Точкой спрессованной силы…

Потом взгляда не стало. Просто маленькие глаза бурого цвета, окруженные разбегающимися морщинами. Узкая плоская переносица. Плоский короткий нос с круглыми ноздрями. Широкий рот без губ. Лицо Ву, будто снимок в проявителе, постепенно вырисовывалось во всех своих деталях. И так же постепенно отступала скованность, владевшая Франсуа. С удивлением он заметил, что исчезла и боль, от которой чуть не кричал минуту назад. Впрочем, минуту ли? Этого он не знал.

Неужели этот полузверь — маг! Колдун?..

Агогве!.. Слово вспыхнуло в памяти. Оно, безусловно, относилось ко всему, что здесь было. Но как? Он слышал его еще тогда, в том реальном мире, из которого… пришел? свалился? прилетел?..

Он взглянул на Ву. Перед ним сидело животное, напоминающее человека, и с любопытством изучало то, что осталось от его ботинок. На волосатой груди этой ископаемой обезьяны болталась… Святая Мария! Как он не заметил этого раньше? Золотая цепочка с изображением индуистского бога — подарок матери! Его талисман… Да ты мародер, старина! То-то так привлекли тебя мои штиблеты…

Франсуа интуитивно потянулся к цепочке. Но Ву довольно грубо — видимо, мягче он не умел — оттолкнул его руку. Не спеша отодвинулся, медленно, неуклюже снял цепочку и молниеносно отправил ее в рот. Должно быть, за щеку. Затем снова придвинулся почти вплотную.

В проеме пещеры показались три силуэта. В руках одного был кусок сырого мяса. Двое других несли какие-то листья и шкуры. «Сменят постель и накормят? А они не так плохо воспитаны…»

Он едва успел поймать летящий к нему кусок мяса. Это была нога, похожая на кроличью. Ему даже показалось, что он ощущает тепло еще не остывшей жертвы.

— Я не ем сы… — Он запнулся.

Как дать понять, что сырого он не ест? Надо находить какой-то способ объяснения. Кивки и жесты, судя по всему, не подойдут: они начнут подражать ему, и только. Франсуа попробовал вспомнить, что делают животные, когда им дают непригодную пищу. Нюхают и отходят в сторону… Что ж, и ему нюхать?

Поразмыслив, Франсуа сморщился и отбросил мясо. Тут же один из сидящих бросился за куском и положил возле Ву. Тот откусил, пожевал и, еще не проглотив, уставился на Франсуа с явным недоумением и растерянностью.

«Чего доброго, подумает, что я вообще не хочу есть».

Похоже, так оно и было. Те двое, что пришли с листьями, приблизились и стали укладывать их на ссадины Франсуа. Один выбирал из пучка толстые стебли, выдавливал из них сок и капал на раны. Франсуа узнал алоэ. Второй очень забавно мял в ладонях листья, как бумагу, отчего те становились мягкими и влажными и хорошо приставали к телу. А самый молодой — почти безволосый — подошел к камню-чаше, без усилий поднял его и вынес из пещеры. И опять все это было проделано без каких-либо видимых сигналов или указаний. Хотя Франсуа чувствовал, что его появление скорее всего было для них событием из ряда вон выходящим, что они не были приготовлены к такого рода приемам. Значит, ориентировались мгновенно, по обстановке?

Тут он увидел в руке Ву темно-синюю, сморщенную ягоду, похожую на изюм. Как она у него оказалась — Франсуа не заметил. Старик, улыбаясь от уха до уха, приблизил ягоду к его рту. «Может, хвастается? А протяни я руку — тут же затолкает ее себе за щеку?»

Рука с ягодой коснулась его губ. Франсуа решил ждать и терпеть до конца. Ягода протискивалась к зубам. И тут человек не выдержал.

Он резко отстранил голову, стараясь не изобразить на лице того чувства брезгливости, которое испытывал. Опыт уже подсказывал: малейшее изменение мимики — и последует быстрая реакция. Возможно, самая неожиданная. Правда, пока эти существа расположены к нему, но… Сила каждого из них явно превосходит его физические возможности.

Франсуа, как мог, изобразил на лице радость и подставил ладонь. Тот понял его жест, ягода оказалась у Франсуа. Старик выразительно облизнулся и громко сглотнул слюну. «Ага! Дескать, угощайся, не пожалеешь…» И Франсуа рискнул…

Отвратительный вкус сдавил горло. Приторный, горьковато-сладкий… Он узнал его, но было поздно… Дыхание сбилось, тяжелый запах мутил сознание. «Что это? Еще одно обезьянье лекарство?» Он почувствовал, что клонится на бок. Сейчас рухнет… Франсуа вздрогнул, попробовал собраться, и в этот момент все исчезло…