Нити разрубленных узлов

Узел девятый

Он не человек. Или не такой человек, как все прочие, встретившиеся мне в этом мире. И уж точно не такой, как те, что приняли в своем теле моих соплеменников.

Он черен как ночь. Как та темнота, из которой я едва вырвался в тот первый раз. Я не могу разглядеть его лицо, даже движения словно увязают в беспросветном мраке, окутывающем высокую фигуру. Зато если бы имперцы вдруг вознамерились придумать себе богов, как делают полудикие народы на окраинах Дайи, это существо могло бы претендовать на роль бога смерти. Нет, даже не так: бога забвения.

Должно быть, он и есть пресловутый охотник на демонов. Помню, как перекашивало лицо Себерро, рассказывавшего мне об опасности моего нового мира. Всего одна, но какая! Признаться, я не поверил ему до конца, потому что против веры выступало именно столь долгое пребывание эссы Рена за «вратами мечты». А ведь надо было всего лишь предположить, что он, какое-то время тихо и безвылазно сидевший вдалеке от здешней столицы, попросту не вызывал ни у кого интереса. В том числе и у охотника. Если бы я поверил сразу, я…

Ничего не изменилось бы. Да и после сражения с человеком, в тело которого я попал, мне уже не было страшно. Не могло стать. По рассказам, захват куклы представлялся несколько иным времяпрепровождением, чем отчаянные попытки вдохнуть побольше воздуха перед тем, как тебя накроет лавиной чужой воли.

Он растоптал меня в пыль. Не знаю, что ему помогало, может быть, какие-то тайные сведения об обращении с демонами? В любом случае я оказался бессилен. И принял поражение, потому что противник превзошел меня по всем статьям. Я смирился, хотя как раз в этот самый миг обрел толику смысла моего существования в мире кукол.

Есть кто-то, знающий имена всех демонов, живущих здесь, — разве не чудо? Какая-то женщина, о которой шла речь. Она может назвать то имя, что нужно мне. И еще одно, если повезет… Если ему повезло так же, как мне. Я должен был попробовать до нее добраться!

И попробовал. Попытка провалилась? Бывает. Но держать зло на победителя… Глупо. Особенно когда он вдруг снова просит о помощи.

— У тебя есть что еще сказать?

Нет. Слова иссякли. Да их и с самого начала было немного. Любая причина, по которой я должен остаться в живых, явно противоречит планам охотника.

— Тогда разговор окончен.

Я ожидаю атаки, чего-то вроде сокрушающего удара, но ничего подобного не происходит. Целое мгновение в мире вокруг меня царит спокойствие. А потом темнота, сгустившаяся в теле охотника, словно распахивается мне навстречу, и все предыдущие странные действия странного человека становятся кристально ясными.

Я ведь один в теле куклы. Совсем один. Но если раньше такое положение могло показаться заманчивым, сулило полную свободу и прочие прелести, то на деле оказалось ровно наоборот.

Вот почему все те тела, где мне удалось побывать, так быстро разрушались! Они начинали путь к смерти, как только лишались истинного хозяина. Нужно было удерживать изо всех сил хоть парня в черном мундире, хоть мальчишку. Уговаривать не уходить. Умолять. Падать на колени. Себерро Рен не упоминал о таком развитии событий. Впрочем, если он и его приятели долгое время готовили смену своим куклам, убеждали в завидной доле быть избранными, никаких сражений и не происходило: когда наступал срок, все совершалось по обоюдному согласию. Должно быть, душа куклы все равно угасала, только происходило это немного медленнее, чем со мной.

А еще эсса Да-Нали не говорил, что, оставаясь одиноким в чужом теле, лишаешься связи с миром. Повисаешь в пространстве, как во время прыжка, но не можешь приземлиться и вновь почувствовать незыблемую твердь под ногами.

Я ничего не вешу, любой порыв ветра… Да что там ветер! Любое движение воздуха может сорвать меня с места и отправить в разверстую пасть темноты.

Что ж, сам виноват. Не надо было пытаться мстить. Не надо было сражаться снова. Но откуда же я мог знать, что он вдруг так легко сдастся? Откуда я мог знать, что он вдруг захочет сложить свое оружие и раскроется навстречу удару?

А может, все было рассчитано заранее: умысел нельзя исключать. Может быть, он знал, что охотник с минуты на минуту придет за демоном, и сделал все, чтобы лишить меня последней защиты. Тогда честь ему и хвала, такому дальновидному! Задумано и исполнено отлично. Даже вызывает восхищение. Искреннее.

Темнота перед глазами становится все глубже, все сочнее. Не надвигается на меня, скорее, ждет. Чего? Моего волеизъявления? Я не хочу туда. Честно, не хочу. Еще несколько мгновений, ладно? Я ведь не вернусь больше. Этот мир — мой единственный шанс на жизнь. Жаль только, что жить здесь мне тоже не очень-то хочется.

Любопытно, что чувствовал Себерро, выгнанный прочь из тела? Хотелось бы услышать, какими словами он поносит меня сейчас… Уж он непременно притащится снова. Найдет способ. Жаль, больше не встретимся. Ни здесь, ни там.

Страха нет. Наверное, с ним было бы проще. Но вокруг один лишь покой, чарам которого я не могу не поддаться. То, что ощущаю… Кажется, именно оно называется умиротворением. Хочется закрыть глаза, глубоко вдохнуть, свернуться клубком, как дракон на башне, и задремать под шепот проносящихся мимо дней.

Мне ведь что-то обязательно будет сниться, да?

Тогда пора в постель.

Сознание сжимается. Покидает закоулки чужого тела сначала неохотно, а потом все стремительнее. Спасибо этому дому, как говорится, пойдем к… Хотя правильнее было бы назвать место, ожидающее меня, усыпальницей. Вроде той, где коротают время «вдохи».

Я уже прошел через одни темные врата, направляясь сюда, теперь их близнец приглашает проделать обратный путь. Собственно, выбора нет. Я больше не принадлежу ни себе, ни кому-то в этом мире. Я — сухой лист и, куда подует, туда полечу, дождаться бы только ветра, а он почему-то не спешит меня подхватить…

Лица, взгляды, фигуры — все постепенно исчезает из моего поля зрения, потому что зрение тоже исчезает. Зачем оно бесплотному призраку? Должно быть, я становлюсь сейчас похожим на тот сгусток синего света, что погас в складках белой мантии. Наверное, это красиво выглядит. Загадочно. Волшебно. Как и полагается чему-то необъяснимому.

Мир вокруг приходит в движение. Наконец-то! То ли струи невидимой реки, то ли крылья ночного ветра обволакивают меня, обнимают, увлекают за собой в самое сердце распахнутой темноты. Еще немного, и я пройду сквозь врата, последние в моей жизни. Жаль, что они настолько невзрачны: темно, пусто, и все. Но может быть, так и надо? Никаких надежд, никаких фантазий. Чудес ведь не бывает. Один только точный расчет, иногда упрямство, иногда чувство вины — вот что вершит судьбами мира и человеческими судьбами…

Темнота смотрит на меня, должно быть улыбаясь, а может, равнодушно пожимая плечами. Где-то там, позади, еще теплится свет, бледный, слабый, еле живой. Ему не справиться с беззвездным мраком, не рассеять даже пядь ночи, что готова принять меня в свои объятия.

Но он и не собирается это делать, а всего лишь протягивает руку, пальцы которой хотя и сотканы из бесплотных крошечных искр, но умеют крепко держать свою добычу.

Танна чувствовала себя обманутой. С самого начала представления во дворе, когда этот утонченный служитель богов начал свою проповедь, женщина непрерывно кусала губу, не веря каждому услышанному слову.

Когда тело прежнего верховного бальги испустило дух, а вместе с ним синий огонек, дальнейшее представлялось совершенно иным. Танна полагала, что надо начинать готовиться к отъезду, ведь больше в Катрале делать нечего: единственный демон надежно упрятан в беспомощное тело, а других осквернителей плоти и душ вокруг и в помине не было. Но Иакин Кавалено почему-то не спешил уезжать. Напротив, он, вернувшись в дом, долго сидел в своем кабинете, закрывшись вместе с тем пакостным прибоженным и не позволяя никому более быть свидетелем их беседы. Даже ей, которая…

Танна чувствовала себя преданной. Ощущала себя орудием, исполнившим свое предназначение и отставленным в сторону. Может быть, до следующего подходящего случая, а может, и вовсе за дальнейшей ненадобностью. Она слушала пламенную речь Глориса, но весь этот огонь пролетал мимо, не опаляя и краев сознания, потому что в глубине ее собственной души клокотала обида, надежно гасящая любые посторонние искры.

Значит, все это время он думал только о ней, только об этой зазнавшейся эррите? Потому сейчас хочет натравить своих верных псов на трусиху, вечно прячущуюся за спинами слуг? Но Эвина Фьерде никогда не была тем врагом, которого следует опасаться. И тем более, по скромному мнению Танны, благороднейшая из благородных не была тем человеком, на коего следует тратить время, когда перед тобой открывается огромный мир.

Возможно, ее надо было наказать, но лишь в том случае, если оставаться в Катрале. А намного лучше было бы уйти, предоставив эррите здесь полную свободу действий. О, она с радостью ухватилась бы за такой подарок! И не стала бы помышлять о большем, что самое главное. А потом, закончив дела в других краях, можно было бы вернуться и поставить на колени город, едва-едва воспрянувший духом…

О да, вот что стало бы замечательной местью! А не напрасная трата времени, которую выбрал верховный бальга. Танна пряталась в тени галереи, не спуская взгляда с Иакина Кавалено, и глотала обиду. По капле, потому что той было слишком много и за один раз можно было бы попросту захлебнуться. А когда вдруг началась страшная бойня, почувствовала что-то вроде удовлетворения. Даже захотелось подойти поближе, чтобы спросить: «Ну что, ты этого хотел добиться?»

И все же ненависть и злость оказались слишком слабы перед страхом потерять единственного человека, подарившего ей призрак чувства. Танна не смогла промолчать, ведомая отчаянным желанием спасти жизнь своего несостоявшегося возлюбленного. Ведь если бы ей это удалось, вполне возможно…

А он велел убираться. Прочь. Вместе со всеми ее глупостями. И повторил свои слова ровно столько раз, сколько было необходимо, чтобы понять: это приказ, не подлежащий обсуждению. Более того, это последняя воля умирающего, врученная для воплощения самому достойному из наследников.

По городу Танна летела как на крыльях, впрочем не забывая прятаться в густой тени, подальше от факелов и припозднившихся прохожих.

Он все-таки доверял ей! Доверял до последней минуты! От осознания такой сладостной новости хотелось танцевать посреди главной площади, а не бежать сломя голову, сворачивая из одного переулка в другой. Оказанная честь была поистине велика, и многие на месте Танны струсили бы, смалодушничали, спасая только свою собственную жизнь, а она…

О, она справится со всеми трудностями! Нужно только улучить момент, чтобы безопасно выбраться из города вместе с пленницей. Впрочем, сейчас, когда бальгерия разгромлена, охранять границы будет некому. Наверное, Катрала и вовсе вскоре начнет праздновать гибель черномундирников, а веселящиеся люди неосмотрительны и благодушны.

На тихий стук дверного кольца открыла Сона, одна из последних отпрысков любвеобильного Кроволивца Горге, невзрачная и безвольная девица, годная лишь на то, чтобы присматривать за старым домом и его жителями. Когда-то тут сияли огни, гремела музыка и буйствовали пиры… Когда-то во времена владычествования демонов. Потом единовластным хозяином всего имущества прежних хозяев Катралы стал верховный бальга, не любивший шум и веселье.

Вот и эта часть города, лишившаяся своего сердца, опустела, стала унылой и заброшенной — такой, где очень удобно прятать от чужих глаз любые сокровища.

— Вы так поздно, госпожа… Что-то случилось?

— Ничего. Иди спать, милая. У меня есть кое-какие дела.

Девушка послушно вернулась в свою комнату, а Танна направилась вверх по лестнице, намеренно сдерживая шаг, чтобы хоть немного успокоить дыхание, ведь тюремщику не пристало появляться перед пленником в растрепанных чувствах.

Ступенька.

Вторая.

В доме спрятано некоторое количество золота. Его бы не хватило на долгую безбедную жизнь, но главное сейчас — найти подходящих людей, за не слишком большую плату достигающих любой цели. Как только удастся собрать такую команду, о деньгах можно будет больше не беспокоиться, достаточно лишь подобраться поближе к очередному демону и немного пригрозить. Сначала разоблачением. Потом смертью.

Еще ступенька.

Это будет длинный путь, возможно, ни разу не удастся остановиться и передохнуть, но Танна не думала сейчас о будущем. Есть цель, есть средство ее достижения и есть последняя воля того, дороже которого для женщины не было на свете. Разве нужно что-то еще?

Еще шаг.

Помощница бальги не отдавала себе отчет в том, что уже почти забыла всю прошлую жизнь, ослепленная светом грядущей. Где-то далеко позади остался даже Иакин Навалено, мгновенно превратившийся из живого человека в некий символ, в знамя, развевающееся сейчас над головой Танны.

Она впервые была свободна. И впервые была сильна как никогда раньше.

Шаг.

Сердце постепенно успокаивалось, замедляло свое биение. Оставалось только вернуть лицу привычное бесстрастное выражение, отодвинуть засов, толкнуть дверь и насладиться страхом престарелой пленницы…

Всего один шаг.

— А вы замечательно быстроноги, эррита.

Он стоял чуть в стороне от лестницы, там, где тени были настолько густыми, чтобы скрывать очертания фигуры. И кем бы он ни был, ничего хорошего Танна не ожидала.

— Что вам угодно?

— Узнать, куда вы направляетесь.

— Я живу в этом доме.

— А прислуживаете на другом конце города? Что-то не верится.

Он шагнул вперед, к свету. Незнакомый, со странно раскрашенными волосами, закутанный в просторный плащ. Опасный? Наверняка. Но Танна могла за себя постоять и собиралась это сделать.

— Уходите, или я позову стражу.

— А она здесь имеется? — искренне удивился незнакомец. — Не заметил.

Первая попытка, самая простая, не удалась. Что обычно делают дальше? Оскорбленно гонят прочь.

— Извольте уйти.

— Непременно так и сделаю. Но не хотелось бы уходить в одиночестве.

— Что вам угодно? — Танна с наигранным волнением левой рукой теребила цепочку на груди, тогда как пальцы правой нащупывали кинжал в складках юбки.

— Я уйду отсюда только с женщиной. Роханна Мон со-Несс. Слышали это имя?

Кто он? И откуда знает о пленнице? Его не было на дворе, он не мог подслушивать… Значит, идет по другому следу. Один из демонов? Но чутье, которым Танна так гордилась, пока что испуганно путалось в ощущениях. А если не демон, то…

— Зачем она вам?

Можно было поиграть, притвориться несведущей, но это означало бы растянуть время до опасного предела. Время, и так утекающее сквозь пальцы.

— Я отведу ее туда, где ей самое место.

Туманный ответ. Впрочем, подтверждающий уверенность незнакомца в собственных силах.

— И больше вы ничего не сделаете?

Он улыбнулся, оглядывая ее с головы до ног:

— С вами? А к чему мне это? Вы не в моем вкусе, эррита, уж извините.

Всполошившееся было сердце вновь успокоилось. Незнакомец не видит в женщине достойного противника? Лучше не придумаешь.

— Она здесь. Та, кого вы ищете. — Танна отодвинула засов, жалобно проскрипевший в петлях.

— Благодарю за помощь.

Он распахнул дверь, вгляделся в сумерки, едва разгоняемые светом единственной свечи, потом сделал шаг вперед.

Женщина ждала этого движения, чтобы точно определить, где под складками плаща находится тело, и ударить. Но вместо того чтобы вязко войти в плоть, кинжал зазвенел, встречаясь с камнем стены.

Танна промахнулась. И вовсе не потому, что незнакомец оказался слишком быстр, быстрее, чем любой человек на свете. За мгновение до удара чутье все-таки выполнило свою обязанность, распознало, кто скрывается под странной личиной, вот только ощущений, которые навалились на свою хозяйку и повелительницу, было слишком много. Больше, чем можно вынести.

Он говорил об одиночестве, но он был не один. Его были сотни. Может быть, тысячи. Мириады иссиня-черных огней, бьющихся в горне человеческого тела и слепящих глаза. Но если бы только зрение в тот миг отказало Танне…

Они стенали. Выли. Кричали. Захлебывались рыданиями и сыпали бессловесными проклятиями. Никто из них, пленников этого тела, не был молчуном, и женщина, выронив кинжал, зажала уши ладонями и закрыла глаза.

Тщетно.

Свет, имя которому тьма, проходил и сквозь закрытые веки, а плоть не могла стать преградой на пути звуков, рождающихся и умирающих в границах сознания.

Танна опустилась на колени, вжимаясь спиной в стену, словно ища укрытия. По бледному лицу потекла кровь: из ноздрей, из уголков глаз, из прокушенных губ, но женщина уже не чувствовала того, что происходит снаружи, затянутая в пучину бесплотных чувств.

А потом все схлынуло. Разом. Оставив после себя блаженную пустую тишину. Тишину посмертного покоя.

Она видела все, что происходит, и отчасти даже чувствовала. Хорошо, что только отчасти, а вот другой, бесцеремонной недокровке, явно не повезло, не зря же ее так скрючило.

Роханна Мон не ждала гостей поздней ночью и, когда услышала голоса за дверью, немного удивилась. И немного порадовалась, что так и не легла в постель, предпочтя провести время с бокалом вина, столь любезно предоставленного ей тюремщиками. Вот и сейчас, сохраняя величественную позу, она всего лишь приподняла бровь, глядя на человека, вошедшего в комнату, а ведь могла бы глупо таращиться из вороха покрывал, встречая свою смерть…

Картинка, возникшая в воображении, заставила Роханну улыбнуться, обращаясь к незнакомцу:

— Позволите допить? Осталось совсем немного.

Она никогда не подходила близко к охотникам и, конечно, не подпускала их к себе, но сразу поняла, кто почтил ее визитом. Описания свидетелей оказались довольно точными, особенно в отношении разноцветных волос, к тому же демон, делящий с ней тело, можно сказать, затаил дыхание, сделал вид, будто его тут вовсе нет.

— Как пожелаете.

Вошедший посмотрел на недокровку, безжизненно привалившуюся к стене, и, кажется, вздохнул, но не стал задерживаться у тела — двинулся дальше. К столу, на котором громоздилась горка резаной бумаги.

— Что это?

— Имена, — коротко ответила Роханна, делая глоток. — Названия мест.

— Зачем они нужны?

— Человек, который привез меня сюда, желал их заполучить.

— Это настолько ценные сведения, чтобы рисковать жизнью и жертвовать порталом?

— Он считал, что да.

— Вы считаете иначе?

Роханна задумчиво посмотрела через бокал на пламя свечи.

— Мне тоже когда-то казалось, что эти имена — мое главное богатство. Вот только щедрых покупателей на него так и не нашлось.

Охотник продолжил перебирать куски бумаги, скользя взглядом по размашистым надписям, и вдруг остановился, вглядываясь в одно из имен.

— Оно принадлежит… Принадлежало демону. Так?

Эрте Мон лишь пожала плечами, улыбаясь.

— Значит, все эти имена…

— Мне было велено написать их. Имена всех демонов, о которых мне известно. Имена всех, кто приходил в этот мир хотя бы однажды.

— Откуда они известны вам?

— Я встречала их обладателей. Когда-то они сами назначали встречу, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение, потом стали присылать слуг… Молодежь не слишком-то ценит стариков, даже таких, как я.

— Ваше желание?

Он спросил отрывисто, будто его дыхание сбилось то ли от волнения, то ли от иного чувства, прежде ни разу не испытанного.

— Спрашиваете, чтобы надежнее расправиться со мной? Мне рассказывали о ваших уловках. Пока не узнаете точно, в чем оно состояло, не сможете прогнать демона, ведь так? Но я не буду упорствовать. Итак, мое желание…

Роханна поставила опустевший бокал на стол, поднялась с кресла и, гордо подняв подбородок, произнесла:

— Я хотела жить вечно.

Она ожидала, что в следующий же миг рухнет на пол, распрощавшись и с жизнью, и с демоном, который поддерживал ее все эти века, но ничего не произошло. Охотник просто стоял и смотрел, причем не столько на нее, сколько на бумажные карточки. Исписанные с двух сторон и девственно-чистые.

— Вы не закончили свой труд.

— Да, — согласилась Роханна. — Не хватило времени.

— Оно у вас будет, — пообещал охотник.

— Время?

— Сколько захотите.

Теперь настал ее черед удивляться:

— Вы не убьете… не изгоните моего демона?

Разноцветные пряди качнулись из стороны в сторону.

— Нет. Он способен принести пользу. Так что вы будете жить и дальше.

Эрте Мон усмехнулась:

— Как вы все похожи друг на друга! Каждый ищет выгоду. Но, знаете, меня не напугать ни смертью, ни страданиями. Я слишком стара, чтобы склоняться перед угрозами.

— И все-таки однажды уже склонились, — напомнил охотник.

— Мне обещали не только смерть, но и награду. В случае согласия.

— А я не буду обещать. Просто спрошу: вы принимаете мое предложение?

— Руки и сердца? — лукаво приподняла бровь Роханна.

— Титула. Не знаю, как в здешних краях именуют самую высокопоставленную персону, но уверяю: вы будете стоять намного выше.

Он не шутил. Может быть, вовсе не умел шутить. По крайней мере, произнося эту несусветную чушь, он смотрел на собеседницу с такой проникновенной серьезностью, что становилось не по себе.

— О чем вы говорите? — переспросила эрте Мон, чувствуя, как теперь уже ее голос предательски срывается.

— Ваш демон слишком ценен, чтобы его прогонять. И вы слишком ценны, поскольку сумели сохранить душу в неприкосновенности. Никто не станет вас убивать, поверьте. Ни я, ни те, кто хочет поймать беглянку. И возможно, в столице вам будут предоставлены ничуть не худшие покои и охрана, но…

— Но? — Роханна больше не могла сдерживать нетерпение.

— Здесь вы получите почести, которых вполне заслуживаете. Нужно всего лишь преодолеть несколько ступеней, чтобы подняться на престол. Если, конечно, вы соблаговолите опереться на мою руку.

Тела убирали долго. Каждого убитого заворачивали в полотно и по очереди уносили в холод подвала, проходя мимо Эвины, безучастно созерцавшей происходящее. Где-то внизу, недалеко от ее ног, лежало еще одно тело, в отличие от прочих черно-белое и не испачканное кровью, но столь же бездыханное, как и все остальные. Лежала мечта, умершая за мгновение до того, как могла бы осуществиться.

Можно было злиться и ненавидеть, но только себя. Она же сама сказала ему: идите и ловите. Сказала при всех, словно давая разрешение. Вот он и пришел, и поймал…

Хотелось пустить слезы на свободу, но чем больше мертвых тел проплывало рядом, тем суше становились уголки глаз. Победа достигнута, причем без малейшего усилия. Главный враг оставлен в живых, чтобы быть обвиненным и осужденным перед всем городом. Казалось бы, нужно праздновать. Так почему тогда в горле стоит комок, более приличествующий проявлению скорби?

Эвина не сомневалась, что удержит власть над Катралой в своих руках, но не видела смысла становиться правительницей. В конце концов, она была рождена для того, чтобы служить истинным хозяевам, и не могла помыслить о том, чтобы однажды занять их место. Даже для того, чтобы сохранить престол в неприкосновенности. У нее уже есть свое королевство, пусть небольшое, но с подданными, вернее которых не сыскать.

Они без слов понимали, что надлежит делать. Взяли под стражу Иакина Кавалено. Позаботились о погибших. Сохраняли молчание, потому что видели: их предводительница не желает сейчас ни говорить, ни слушать что-либо.

Преданные, славные слуги. Они не могли догадаться лишь об одном. О том, что благороднейшая из благородных сама всего лишь служанка, мучительно ищущая своего господина…

Он словно нарочно был оставлен последним, наверное, чтобы не тревожить эрриту лишний раз. Но двор должен был быть очищен от следов сражения, а потому двое слуг склонились в конце концов и над черно-белым телом. Склонились и тут же отпрянули.

— Он еще жив!

— Жив?!

Эвине сначала показалось, что вопрос отразился от стен и эхом вернулся в ее уши, но короткое слово и вправду прозвучало одновременно из уст двух людей.

Охотник, так неожиданно исчезнувший, вернулся, к тому же не один, а сопровождая какую-то старую, однако держащуюся с немалым достоинством женщину. Впрочем, сейчас он забыл о своей спутнице, метнувшись через двор и оказавшись рядом с телом чужеземца, чья грудь и впрямь еле заметно поднималась и опускалась.

— Жив!

На смену вопросу пришло утверждение, только эррита Фьерде не почувствовала ни радости, ни облегчения. Все потеряло смысл в тот миг, когда последнего демона изгнали из Катралы. Наверное, кто-то из ийани вернется сюда, по крайней мере, она будет молить небеса об этом. Но когда случится долгожданное чудо? При ее жизни или намного позже?

Стоит надеть траур, благо этому есть достойный повод. И никто из горожан не узнает, что на самом деле благороднейшая из благородных скорбит по себе. По своей бессмысленной участи.

— Перенесите его в дом! — велел охотник, и слуги эрриты Фьерде почему-то мгновенно послушались чужого приказа.

Эвина хотела было холодно заметить, что негоже распоряжаться тем, что тебе не принадлежит, но почувствовала, как кто-то робко трогает ее за рукав.

— Эррита…

Младший брат Льига. Такой же недокровка, как и лучший лазутчик благороднейшей из благородных, нашедший свою смерть в стенах этого двора. Его тело конечно же унесли первым, потому что оно заслуживало самых высоких почестей, а значит, ребенок не видел… Да, не видел. К счастью. Но того, кто пустил его сюда, следует выпороть. Нещадно!

— Эррита…

Она ласково обняла ребенка за плечи:

— Что такое? Что ты хочешь мне сказать?

Эвина ожидала услышать множество ерунды, от жалоб на то, что сон не идет, до затейливых детских капризов, но мальчик поднял руку, указывая на старуху, все еще стоящую неподалеку от ворот, и прошептал:

— Та бабушка… Она… Она светится!

Эррита Фьерде качнула головой, собираясь возразить, сказать, что ему все только кажется, что это отсветы факелов играют со зрением дурную шутку, что…

Поблизости от женщины не было ни одного источника огня. Ни язычка пламени. Собственно, сейчас она и вовсе почти сливалась с сумерками — так говорили Эвине глаза. Но глаза ребенка смотрели куда глубже.

— Светится как солнышко!

Благороднейшая из благородных глубоко вдохнула сухой ночной воздух и снова посмотрела на мальчика:

— Ты уверен?

— Не терзайте ребенка вопросами, эррита. — Вездесущий охотник снова стоял рядом, кажется, немного растерянный, но одновременно довольный. — В этой женщине живет демон, если вы это хотите знать.

Эвина почувствовала только, что земля выворачивается у нее из-под ног, а следующее осознанное мгновение своей жизни встретила уже на руках человека с разноцветными волосами. Который, впрочем, тут же поспешил бережно поставить благороднейшую из благородных обратно на каменные плиты двора.

— Не стоит так волноваться. Вам еще понадобятся силы. Много сил.

— Ее вы… тоже убьете?

— Только если Катрала откажется принимать ее у себя. Но город ведь не откажется? Как вы думаете?

Слезы все-таки потекли. Их следовало бы смахнуть, но эрриту Фьерде в эту минуту занимали совсем другие мысли, нежели забота о благопристойности внешнего вида. Всего несколько шагов отделяли ее от воплощения мечты, нового, нежданного, непохожего на прежнее. Несколько шагов наконец-то открывшегося пути.

А если бы она не могла ходить, то теперь и поползла бы. Пусть даже на одних зубах.

— Хочешь пить?

В горле сухо. От слишком частых и отчаянных попыток вдохнуть.

— Да.

Но сможет ли вода утолить эту жажду? Сомневаюсь.

— Наверное.

Конечно, несколько глотков не помешает.

— Очень.

Только любой из них может стать последним. Перед очередным бесцеремонным и не зависящим от моего желания возвращением к жизни.

— Но не буду.

— Боишься, что выйдет так же, как с дыханием?

— Ага.

Повторения того горького опыта и в самом деле не хотелось. Зачем? Одного раза вполне достаточно. Не было ничего приятного в том, чтобы, вернувшись в сознание из продолжительного путешествия по темноте, начать делать вдох и остановиться на полпути, потому что тебе вдруг начинает казаться: ничего не получится. В прямом смысле.

Хорошо, Натти во время моего пробуждения был рядом и позаботился обо всем. В своей манере, разумеется, изрядно помяв мне грудь. А может быть, как раз плохо. В любом случае приступы страха, а вернее, изматывающей неуверенности повторялись до тех пор, пока я научился не думать о том, что вообще дышу. И тем более как именно это делаю.

С остальным дела обстояли примерно так же. Например, глаза так и оставались закрытыми: боялся, что ничего не увижу. Темнота, висящая под веками, тоже не доставляла удовольствия, но была хотя бы вполне привычной. В конце концов, она сопровождала меня уже давно и столь же давно перестала казаться опасной. Особенно когда стало понятно, что под беззвездным небом есть кто-то еще кроме меня.

— Можно попробовать тебя усыпить.

Да, такое решение приходило и в мою пустую голову.

Сон… Звучит заманчиво. Правда, в нем не будет сновидений, потому что мне не о чем грезить. Не о чем вспоминать. Лица, имена, события сновали по моей памяти, но никак не хотели остановить свое движение, чтобы дать себя рассмотреть. Они проходили мимо, возвращались, водили хороводы и все же находились где-то в другом мире. Не в моем.

Листья, облетевшие с дерева и шуршащие под ногами. Они что-то шепчут друг другу, и, кажется, достаточно лишь прислушаться… Но с садовником им не о чем говорить.

— И поить во сне?

— Может получиться.

Конечно. Для него ведь нет ничего невыполнимого. А я не могу даже пошевелиться, потому что на каждую мысль о движении возникают сотни вопросов, заставляющих голову гудеть.

А если не удастся? А если мышцы не выдержат? А если связки вдруг порвутся? А если…

Невыносимо. Мучительно. Бесполезно и бессмысленно.

— Добей меня, а?

— Не дождешься.

— Я не могу так жить.

Не знаю, что он подумал о моей просьбе, хотя я старался быть серьезным. Наверное, даже чересчур, потому что Натти спросил:

— Помнишь, к тебе тоже однажды обращались с подобной просьбой?

Хочет меня запутать? Заставить передумать? Зря. Даже если какие-то похожие обстоятельства когда-то возникали, человек, оказавшийся в них, не был таким, как я сейчас. Не был мной. А чужое прошлое не имеет значения для моего будущего. Не может иметь. Хотя любопытство просто так не сдается.

— И что я сделал?

— Вспоминай.

Я бы с радостью. Но если раньше страницы памяти услужливо переворачивались по первому требованию, то сейчас склеились друг с другом, и вряд ли тут поможет капелька слюны на кончиках пальцев.

Было, не было, делал, бездействовал… Ни одна струнка души не отзывается. Я обрек кого-то на жизнь? Пусть так.

— Если получится вспомнить, непременно тебе сообщу. Но давай вернемся в сегодняшний день. Зачем сохранять такую жизнь?

— Затем, что она у тебя все еще есть.

Его голос прозвучал немного странно, будто слегка виновато. А чувство вины возникает лишь в том единственном случае, когда…

Что ценного может быть в жизни? Я помню мертвые тела у своих ног. Я помню, что убивал. Много. Мы играли в очень простую и очень старую игру: убей или будь убитым. Я выиграл. Но ставки, что мы делали, стоили одинаково, и последняя легла на кон, когда на поле осталось всего двое игроков.

— Я ведь должен был умереть, да?

Натти промолчал, а зря. Ответ был очевиден. И лучше было бы, чтобы он прозвучал.

Воспоминания по-прежнему плескались в моей голове, как волны моря, потревоженного приближающейся бурей, но никак не желали добраться до берега сознания. Чувствовалось только одно: смерть, которая должна была прийти и которая почему-то передумала, меня не пугала. Ни тогда, ни теперь. Должно быть, я готовился к ней. Может, даже сам рассчитал все и осуществил. Наверное, по очень веской причине. Да, я вполне мог это сделать. Кто же из нас тогда промахнулся?

— Что-то пошло не так?

Он снова выдержал долгую паузу, прежде чем пробурчать:

— Да.

— И что же?

— Он все еще здесь.

— Он?

— Демон.

Снег под ногами. Тело, послушное даже не мимолетной мысли, а ее надвигающейся тени. Сражение не на жизнь, а на… Нет, именно на жизнь.

Демон. Враг рода человеческого, пришедший в наш мир, чтобы разделить народы, чтобы поднять войной сына на отца и отца на сына? Друг, направлявший мою руку в бою? Неважно. Если он лишний здесь, он должен уйти.

— Прогони его.

— Не могу!

Последние слова он почти выкрикнул, с самым настоящим отчаянием.

— Почему?

— Потому, что в последний момент ты все испортил!

Вот это новость. Значит, промах все-таки мой. Обидно слышать.

— Ну да, конечно. Итак, я один во всем виноват?

— Не веришь? — Я почувствовал, как он наклоняется надо мной. — Не веришь? Хорошо, слушай. Разделить демона и человека можно без потерь, только пока желание еще не исполнено до конца. Если действовать быстро, сразу же после посева. Чем больше проходит времени, тем глубже проникновение. А вы двое вообще были похожи на большой причудливый узел. Переплелись, что называется, намертво.

— То есть нас нельзя было разделить?

— Чтобы хоть кто-то один остался жив? — Натти хмыкнул, впрочем, весьма невесело. — Нет. И когда я это понял, я…

«Начни с себя. Сражайся!» Эти слова еще звучали эхом, заставляя мое тело еле заметно дребезжать.

— Приказал мне покончить с собой. Помню.

Он согласился, хотя не слишком охотно:

— Угу. Приказал.

— Потому что был уверен: я исполню приказ в точности?

— Сам знаешь.

Наверное, знаю. Наверное, помню. Больно осознавать, что человеку, сейчас разговаривающему со мной, известно обо мне так много. Должно быть, я всегда был открытой книгой. Вот только хорошо это или плохо? Попробовать понять? Или не стоит?

— Значит, я себя убил. А что случилось потом?

— Могу только догадываться. Мне казалось, что демон изгнан.

— Ты не знал этого наверняка?

— Ну-у-у… Я знал, что демон не пробрался ни в какое другое тело. И в твоем вроде бы тоже ничего не оставалось.

Замечательно. Охотник на демонов, человек, в присутствии которого сомнения, затаив дыхание, прячутся по углам, не уверен в самом себе?

— Теряешь сноровку?

Он не отвечал долго, но все же признал:

— Это возможно.

Еще одна чудесная новость. Есть Дарствие, из века в век подвергающееся пришествию демонов. Есть Цепи, ведущие слежку за невидимыми врагами. И есть всего один человек, умеющий выгонять незваных гостей из дома. С переменным успехом, к сожалению, но и это неплохо: пока привратник бодр и силен, постояльцам нечего опасаться. Пока.

— Добей, а?

— Выполнение подобной просьбы стало бы крайне неосмотрительным поступком, — произнес женский голос, обладательница которого находилась чуть поодаль от меня. Скажем, у дверей комнаты.

— У нас гости? — спросил я, но Натти почему-то не поддержал шутку. Вообще ничего не сказал, отодвигаясь прочь и, судя по всему, вставая с постели.

— Я намерена быть здесь хозяйкой, — сообщила женщина. — Во имя всеобщего блага.

Она подошла ближе, принося с собой тонкий цветочный аромат, которым почему-то совсем не хотелось дышать. Но сделать вдох все-таки пришлось, хоть и не по своей воле: жесткие пальцы сжали мои ноздри, заставляя широко открыть рот навстречу другому рту, наполненному чем-то вроде ледяной воды, от соприкосновения с которой все ощущения вздрогнули и…

Умерли.

— Вы сможете ему помочь?

Натти спрашивал, однако в его голосе не слышалось никаких чувств, словно вопрос был просто данью правилам ведения беседы. Впрочем, ответ прозвучал примерно в том же тоне:

— Я прибыла сюда не оказывать помощь. Но если речь зашла об этом… Помогать нужно вам, а не ему. Он всего лишь труп.

Последовало возражение, правда не слишком настойчивое:

— Он еще жив.

— Да. Если такое состояние можно назвать жизнью. Вы сами убили этого человека. Помните?

Кем бы ни была участвующая в разговоре женщина, она, похоже, имела право и возможность действовать по собственному усмотрению. Невзирая ни на чьи заслуги или особые таланты. Хотя…

Я ведь ничего не знал об охотнике на демонов, пока не повстречался с ним лицом к лицу. Не знал даже, что демоны вообще существуют. Значит, и многие жители Дарствия оставались в неведении касательно опасности исполнения желаний. Зато Цепи известны повсюду и повсюду если не уважаемы, то нагоняют страх. За спиной этой женщины чувствуется внушительная поддержка, но разве Натти в свою очередь не связан с…

— Я должен был так поступить.

Нет, он ее точно не боится. И не собирается оправдываться или просить. Но почему тогда не переходит в свое привычное наступление?

— Конечно. Только ваши методы… — Последовала презрительная пауза. — Давно устарели.

— Они действуют. — О, еще бы! Самый надежный способ избавиться от демона — это уничтожить его пристанище, не так ли?

— Убивать приходится не всегда.

— И когда последний раз вам повезло оставить одержимого в живых?

Кажется, женщина откровенно забавлялась этим разговором. А Натти не стал отвечать, хотя как раз молчание выглядело похожим на вынужденное признание.

— Ваши сельские дедовские методы… — продолжила смаковать свое превосходство властная незнакомка. — С тех пор наука управления демонами ушла далеко вперед. Но вас, видимо, не знакомили с открытиями и достижениями наших мастеров?

— Зато я близко знаком с тем, кто испытывал эти достижения собственным телом.

Последовала новая пауза, слегка недоуменная, но довольно быстро закончившаяся скучающим:

— О нем говорите, не так ли? — Ее пальцы коснулись моего живота. Холодные. Скользкие. Лягушечьи. — Он ведь служил сопроводителем? Да, точно. И если верить послужному списку, был совсем неплох… Для сопроводителя, конечно.

— Разве они бывают плохими?

— С нашими заботами? — Она усмехнулась. — Никогда. Собственно, ради такого подтверждения и затевались все исследования. Трудно воспитать достаточное количество достойных исполнителей из того сора, что обычно попадает в невод вербовщиков. А солдаты нужны всегда, и чем дальше, тем больше… Вы видели последний Сев? Он оказался чуть ли не обильнее, чем предыдущий. Хорошо, что мы знали, как поступать… Теперь уже знали. А главное, у нас было при себе все необходимое, чтобы изъять демонов почти сразу же по их прибытии.

— Куча Сосудов? — уточнил охотник.

— Они тоже безнадежно устарели. К тому же каждому Сосуду нужен хозяин, а это всегда рассредотачивало наши силы и ослабляло нас… Но теперь старым традициям приходит конец. Уже пришел. Еще немного, и ловить демонов сможет любой человек, обученный всего лишь нескольким простым действиям.

— У вас богатое воображение.

— Увы, оно намного беднее истинных возможностей, дарованных нам пришельцами из другого мира, — одновременно скромно и торжественно сообщила женщина. — На что клюют демоны?

— На желание.

— Да, такую ненадежную приманку… Она ведь ненадежна, и вы знаете это лучше других. Вечно прячется, растекаясь по закоулкам нашей души. Но если вытащить ее наружу… Когда-то вы посвятили свою жизнь охоте. А сколько времени и демонов вам понадобилось для учебы? Не хотите отвечать? Не надо. Легко могу предположить. Я изучала архивные бумаги, в которых описывалось ваше убогое искусство и способы обучения. Не понимаю только одного: как вам в голову пришло стать охотником? Или ваш учитель не рассказал заранее, через что придется пройти?

— Рассказал, — признал охотник.

— И вы все равно согласились?

— Кто-то должен был это сделать.

— Кто-то… — вздохнула женщина. — Вот так, неопределенно, с надеждой на то, что найдется очередной воодушевленный простак. А если бы не нашелся? А следующий после вас? Он появится?

— Когда придет время, — твердо ответил Натти.

— Могу поспорить, выбор у вас небогат. Это будет либо восторженный дурачок, либо хитрец, ищущий выгоду, а вам ведь нужно совсем другое… Но как раз такие «другие» люди живут и знать не знают, кто такой охотник на демонов, зачем он нужен.

— В отсутствии сведений есть и ваша заслуга. Заслуга Цепей.

— А что мы могли еще сделать? Как иначе можно было успокоить народ, кроме как опустить завесу молчания? Или вам было бы приятнее каждую ночь Сева видеть, как сотни людей дерутся друг с другом за обладание синей звездочкой?

— Можно было рассказать им об опасности.

— Которая ничтожна перед возможным могуществом! — В голосе женщины послышалось что-то вроде тщательно скрываемой зависти. — Вы верите в людей. Я — нет.

— Это ваша беда, — печально, как мне показалось, заметил охотник.

— Это мое преимущество! И перед вами в том числе. Я не живу верой в чудеса. Я творю их!

Какое-то время слов не было слышно, одни лишь тихие шаги и шуршание ткани. Потом раздался тихий хрустальный звон.

— Взгляните сюда. Видите эту жидкость? Она ничего не напоминает вам?

— Цвет очень похож.

— И не только он. Все те же свойства, даже лучше. Эссенция демона. Истинное действующее вещество. Понадобилось много опытов, чтобы получить его. Много лет…

— И много жертв, — предположил Натти.

— Жертвы есть и будут всегда, — ничуть не смутившись, подтвердила женщина. — Но мои, в отличие от ваших, погибли не впустую. Да, нам долго не удавалось выделить саму суть исполнения желаний. И знаете почему? Потому, что мы думали так же, как и вы. Думали, что все происходит в таком месте, которое нельзя ни увидеть, ни пощупать. В душе, как ее обычно называют. Но на самом деле изменяется плоть! Достаточно было лишь пристально понаблюдать, чтобы выявить эти изменения. А потом оставалось только научиться изымать причину происходящего и хранить ее для последующего использования.

— Так и появилось Сопроводительное крыло?

— Оно уже существовало ко времени первых испытаний. Но да, оно было самым удобным полем для получения всходов. Солдаты, исполняющие приказ… Они послужили нам верой и правдой.

— Туда ведь отбирали не каждого.

— Разумеется. Образцы для начальных испытаний всегда должны быть предельно похожи друг на друга, иначе результаты невозможно обобщить.

— А вы не боялись, что, получив ваши особые зелья, кто-то захочет использовать их по своему усмотрению? Это же так заманчиво.

Женщина фыркнула:

— И кто из нас не верит в людей? Да, опасения были. Но для того на первых порах и вводилась постоянная муштра, чтобы в головах сопроводителей не возникало никакой дурной мысли.

— А потом?

— Потом стало ясно, что бояться нечего. Средства, несущие в себе следы демонического присутствия, влияли не только на тело. Еще и на кое-что другое. — Она помолчала, словно раздумывая, продолжать или нет, но желание утвердить свое превосходство победило осторожность. — Они подавляли волю. При достаточно долгом применении. Впрочем, такое свойство было только на руку и нам, и нанимателям сопроводителей.

— Что же хорошего в безвольной кукле?

— Ну не настолько безвольной, как вам кажется, — возразила женщина. — Постепенно были определены граничные количества зелий и предельное время их действия. Но конечно, наблюдались и побочные последствия, куда же без них.

— Кто-то из сопроводителей заканчивал службу досрочно?

— Бывало и так. Особо рьяные, нарушавшие правила. Правда, последний такой случай произошел давным-давно.

— В Чумную весну, не так ли?

— Вы много знаете… — чуть угрожающе протянула женщина.

— Но не того, что действительно бывает необходимым, — пробормотал Натти.

— Тот безумец возомнил себя всемогущим. Думал, что справится со всем самостоятельно.

— Думал не без помощи ваших зелий.

— Я не отрицаю вину Цепи одушевления, если хотите поймать меня на слове. Но после той неосторожности подобное больше не повторялось. А теперь и не повторится никогда.

— Откуда такая уверенность?

— Посмотрите на содержимое этого флакона. В нем не зелье. В нем сама суть демона. Очищенная от всего постороннего, что могло попасть сюда из другого мира. Средство для исполнения желания, причем не одного.

— Невозможно.

Голос Натти не прозвучал ни громче, ни тише, казалось, все оставалось прежним, и тем не менее чувствовалось: этот человек знает, что говорит. Вот только его собеседница, похоже, обладала совсем иными знаниями.

— Испытания уже проведены, — равнодушно, с еле уловимой долей злорадства сообщила женщина. — И они закончились успехом. Эссенция позволяет любому человеку, независимо от врожденных и приобретенных качеств, стать быстрым, сильным, ловким. Каким угодно.

— И послушным? — не смог не съязвить Натти.

— Вопреки вашему недоверию, да.

— И никто из подопытных не попробовал пожелать чего-то своего? Чего-то для себя?

— Видите ли… — Она снова прошлась по комнате, шурша полами одежды. — Все зависит от условий применения: даже смертельным ядом можно лечить болезни. Люди, которые принимали эссенцию, не подозревали о существовании демонов и ничего не знали об исполнении желаний. Удобно, не правда ли? Неведение, так вам не нравящееся, сослужило нам добрую службу. Конечно, мы брали людей не с улицы. Это были те же солдаты, привыкшие исполнять приказы. Солдаты, не сомневающиеся в словах своего командира.

— Их число не бесконечно.

— Как и количество эссенций, полученных нами. Разумеется, наделены особыми возможностями будут не все, а только самые достойные исполнители. Пока что. Пока мы не найдем способ пополнить наши запасы.

— А для этого нужны демоны, — задумчиво подытожил охотник.

— Да, — согласилась женщина. — Поэтому я поспешила прибыть сюда. Нельзя упускать ни одного, ставшего известным.

— Вы сможете его… изъять?

— Без сомнения.

— А что станет с…

— С тем, кого вы не смогли добить? — уточнила она. — Все зависит от условий, помните?

— Он выживет?

— Я не могу обещать ни этого, ни обратного. Демон будет изъят, если вам это важно знать.

— И посажен в склянку?

Женщина снова усмехнулась:

— Похоже, вы не поняли главного… Что ж, вам простительно. Объясню еще раз. Эссенция, которую мы выделяем из тела одержимого, сохраняет в себе всю силу демона, но она лишена враждебной воли. Полностью. Это как сок, выжатый из ягод. Как отвар трав. Много пользы и никакой опасности.

— Ягоды могут быть волчьими, а травы — ядовитыми.

— На выбор знахаря. Понимаю, что вы хотите сказать, но вы ошибаетесь в главном. Доступные мне орудия преобразуют демона из опасного врага в совершенно безвредное вещество. Да, его можно будет применить по-всякому, не спорю. Но за таким применением легко проследить. Легче, чем за людьми в ночь Сева.

— Вы многого достигли, — признал Натти.

— Хотите меня похвалить?

— Если вам это нужно.

— Похвала всегда приятна, особенно заслуженная. Но не я одна ее заслужила. Так должно было случиться, рано или поздно. Это просто течение времени. Что-то устаревает, что-то приходит на замену. Вы же, в конце концов, прекращаете латать старую одежду и надеваете новую, не так ли?

— Но старые вещи очень часто бывает жаль выбрасывать.

— Жалость! От этого чувства следует избавляться сразу же, как начинаешь ощущать его присутствие в себе.

— Вы думаете?

— Я уверена. Если бы мои наставники и наставники их наставников жалели о том, что делают, люди были бы обречены раз за разом впускать в себя демонов и не надеяться на спасение.

— А вы собираетесь их спасать? — усомнился Натти.

— Не знаю, что вы усвоили из нашего разговора, но повторю еще раз, — сухо сказала женщина. — Мы получили в свое распоряжение средство, способное стреножить демона и обратить его возможности на пользу людям. Теперь осталось только добраться до каждого из пришельцев и…

— Пленить всех? Но придут новые.

— Рано или поздно они закончатся: преобразование в эссенцию не позволяет демону вернуться. Что толку в ваших методах изгнания? Они только давали небольшую передышку, а потом все повторялось снова. Мы же расправляемся с демонами раз и навсегда.

— Браво! — Послышались хлопки ладоней.

— Смеетесь надо мной? Зря. Знаете, чего я хотела бы сейчас больше всего на свете? Испробовать силу вытяжки на вас. В вас ведь живет великое множество демонов… — Ее голос зазвучал почти влюбленно.

— Почему же не пробуете?

— Я не сумасшедшая. Здесь перевес на вашей стороне. Но только здесь. За пределами Катралы я найду способ исполнить свое желание. Вас больше некому защитить, а Цепи теперь не нуждаются в вашей помощи.

— Не торопитесь с выводами?

— Вы позвали меня сюда, чтобы исправить вашу ошибку. Хоть каким-либо образом. Но уже одно то, что вы ее совершили…

Ненадолго повисло угрожающее молчание.

— Предупреждаете? А не боитесь, что я все-таки могу испугаться и наделать не просто ошибок, а глупостей? — предположил охотник.

— Пока я не закончу это дело, вы и пальцем меня не тронете. А к тому времени, как закончу, у меня появится поддержка.

— Не в этом городе.

— Да. Не в городе. За его стенами. Вы ведь сами выпросили позволения у местных властей, чтобы пустить в Катралу Цепи.

— Только одно Звено.

Она рассмеялась:

— Одно цепляется за другое, и так без конца! Но вы правы: я предупредила вас. Бегите, пока еще можете это сделать.

— А вот мне всегда было интереснее делать невозможное.

Наверное, разговор был многозначительным. Наверное, он был неспроста затеян рядом с моим неподвижным телом. Наверное, по крайней мере одному из беседующих было не все равно, слышу я каждое слово или нет.

А вот мне было все равно.

Неподалеку что-то вздыхало, как кузнечные мехи, только делало это намного тише, и с каждым таким вздохом мои легкие наполнялись воздухом и опорожнялись. Не нужно было думать даже о дыхании. Правда, когда это выяснилось, стало понятно и другое: думать мне вообще не о чем.

Два голоса надо мной раскрывали тайны, которые стоили многого. Когда-то. Но не теперь и не для меня, потому что произнесенные слова пролетали мимо моих ушей, как сквозняк. Я должен был их знать. Наверняка знал, и, возможно, они что-то значили в моей жизни, но чувства продолжали упорно молчать.

— Извольте уйти.

— Я мешаю вам?

— Не хочу раскрывать еще больше секретов. Приберегу для следующей встречи. И уже на моих условиях. — Она не смогла удержаться, чтобы не выделить тоном слово «моих».

— Как пожелаете.

Разговор закончился, но тишины не наступило: какое-то время женщина сновала по комнате, звеня, шурша и тревожа мое тело. Больше всего эти прикосновения походили на укусы пиявок, присасывающихся к коже. Правда, природные кровопийцы всегда маскируют свои действия особым ядом, рассеивающим боль, а сейчас все ощущения оставались при мне. Точно такими же, какими вернулись после недолгого сна.

Сначала ничего не происходило, ни внутри, ни снаружи. Я чувствовал только подрагивание вонзившихся в кожу жал. Мелкое-мелкое, оно неотвратимо усиливалось, волнами накатывая на меня, и казалось, моя плоть постепенно начинает дрожать в ответ. А когда дрожь стала болезненно частой и глубокой, все вдруг оборвалось затишьем.

Но буря, как водится, не заставила себя долго ждать.

Где-то под ребрами, может быть на самой границе грудной клетки, возникло странное местечко, которое тут же начало втягивать в себя все, что находилось рядом.

Словно водоворот бездонного омута.

Словно ворот парома, наматывающий на себя канат.

Вот только было ли во мне чему двигаться? А усилие, поначалу казавшееся шуточным, нарастало с каждым вдохом, натягивая внутри моего тела невидимую струну, словно пытаясь… вытащить. Что-то. Но что? Или кого?

Демона. Ну конечно. Женщина ведь говорила об изъятии. Тогда стоит дождаться окончания ее действий. Просто спокойно понаблюдать за тем, как…

А ведь я сам не позволил ему уйти, когда это стало возможным в первый раз. Не отпустил синюю искру, медленно уплывающую в темноту. Почему я так поступил? Хотел спасти его от изгнания? Нет. Ерунда. Таков удел всех демонов, а каждый из нас честно выполнил свою часть сделки. Зачем тогда я задержал его здесь? Чувствовал, что если расстанемся, то сгинем оба? Но я не боялся умереть. Я с самого начала знал, на что иду.

Не страх смерти. Не желание спасти. Что же тогда? Чем я привязал демона к себе, да еще так надежно, что даже охотник не справился со своими обязанностями?

Мне что-то было нужно.

Ответ.

А в чем заключался вопрос?

Память сопротивлялась отчаянно. Будь я предоставлен самому себе, от попыток вспомнить давно бы уже потерял сознание, а может, и все остальное, но сейчас ничто не могло помешать тратить оставшиеся силы. Помешать думать, собирая воедино останки собственноручно убитых воспоминаний.

Мальчик с окровавленными руками. Глаза, горящие алыми угольками посреди сумерек комнаты. Голос, звенящий отчаянием…

«Не причиняй ей вред».

Он повторил это много раз. Достаточно, чтобы прислушаться к странным словам. Но о ком он говорил?

Дыхание. Совсем рядом. Осторожное, затравленное, слабое. Острые края лопаток, коснувшиеся моей спины. Бледный силуэт, мутно освещенный десятками свечей. Девушка, обреченная на искупление чужих грехов…

Лус. Он говорил о Лус. Он хотел защитить ее, а потом вынудил меня пообещать это сделать. Но я так и не получил ответа на свой вопрос.

«Она кое-что для меня значит».

«Ты же демон, что для тебя может значить человек?»

Тогда у меня не было времени на обстоятельную беседу. Или не нашлось желания беседовать. Но вопрос остался, и сейчас именно он натягивался той самой струной.

Почему из всего нашего разговора в памяти задержалось только это? Что такое важное я надеялся услышать?

Натяжение становилось все сильнее, только теперь мне было ясно, как поступать: чуть поддаться, а когда струна провиснет, потянуть ее на себя. Отмотать с ворота хоть половину витка и повторить все сначала. Пока кому-то из нас не надоест. Пока…

— Я не могла больше прятаться.

Голос. Женский. Ничуть не похожий на тот, что звучал надо мной раньше.

— Я больше не могла ждать, когда поняла, что знаю. Теперь знаю. Знаю, что делать.

Путаные слова, взволнованное дыхание, шепот прямо в уши.

— Я знаю. Позвольте же мне…

Она торопилась, глотала слова, но даже если бы повторила все то же самое медленно и вдумчиво, смысл ее речи не стал бы понятнее.

— Я хочу…

Струна вздрогнула. Как она смогла это сделать, натянутая почти до предела?

— Я хочу…

Натяжение стало невыносимым. Только теперь тянули уже не двое, каждый в свою сторону. Трое.

— Я хочу жить для вас!

Струна лопнула. Разлетелась клочками, зазвенев и зашипев. Связь разорвалась, отбрасывая меня назад. На постель, в путаницу каких-то стеблей и…

Я понял, что смотрю на мир широко открытыми глазами, только когда уткнулся взглядом в нагромождение трубок, засунутых в мой нос и рот. А следующим же движением рванул всю эту дрянь прочь, освобождая путь дыханию. Моему. Настоящему. И ни на мгновение не задумался, получится у меня или нет.

Все кончилось.

Все вернулось.

Обратно?

Она сидела на полу, положив бессильно подрагивающие руки на колени. На все еще голые колени, едва прикрытые сейчас полами черного камзола, застегнутого на одну-единственную пуговицу. Сидела неподвижно, смотрела куда-то прямо перед собой, а по бледным щекам прозрачными струйками текли слезы.

— Вот ведь дуреха…

Горькие слова, эхом повторившие мою мысль, слетели с губ Лус. Только говорила вовсе не она.

— А ты еще кто такая?

Синяя мантия взметнулась, перекрыв мое поле зрения.

— Что ты здесь делаешь?

Еще один поворот бритоголовой незнакомки вокруг оси взбаламутил воздух.

— Что ты наделала?!

Любой бы огорчился, увидев безобразные ошметки результатов своего труда. Любой бы не сдержал свою ярость, переходя от слов к действиям. Любой бы попытался выместить злобу на том, кто виновен в неудаче тщательно продуманного плана.

— Ах ты…

Я поймал руку, занесенную для удара. Запястье женщины оказалось слишком тонким и хрупким, вопреки представлениям, составленным по итогам подслушанного разговора, а потому звонко хрустнуло, когда мои пальцы сжались тисками.

— Я обещал, что никто не причинит ей вред.

Думаю, она не услышала мои слова, а если и расслышала что-то, пробившееся через удивление, растерянность и боль, то ничего не поняла, потому что сразу же озлобленно сообщила:

— Ты… ты… ты мертвец!

— Все мы когда-нибудь умрем, — охотно согласился я.

— Ты… Пусти! — взвизгнула бритоголовая.

Я разжал пальцы. Женщина метнулась к столу, уставленному разноцветными флаконами, начала лихорадочно шарить здоровой рукой, пытаясь что-то найти, и остановилась, только когда перед ее носом замерцал синий огонек, заключенный в стекло крохотного сосуда.

Огонек, тут же скрывшийся в кулаке человека, чьи волосы падали на плечи разноцветными прядями.

— Неправильное решение.

— Не смейте мне мешать, иначе…

— Иначе что?

Она осеклась, наконец-то осознав, что противников слишком много. Но не утратила боевой пыл.

— Если со мной что-нибудь случится, вы все… Весь этот город будет стерт с лица земли!

Охотник пожал плечами:

— Может быть. А может, и нет. Не думаю, что Золотое звено, даже самое драгоценное из всей Цепи, стоит народных волнений на границах Дарствия.

— Хотите проверить?

Он подумал и честно ответил:

— Нет. — А потом добавил: — Убирайтесь отсюда.

Женщина снова протянула руку к столу, но охотник покачал головой:

— Выбирайте, что вам нужнее, — эти безделушки или ваша жизнь. Причем выбирайте быстро.

Она гневно раздула ноздри, грозно посмотрела на всех нас и вместо ответа выскользнула в дверь. А Иттан несколько вдохов прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, пока шаги оскорбленной беглянки не затихли окончательно.

— Ее нужно было отпустить? — спросил я, стряхивая с кожи остатки странно мягких трубок, похожих на полые травяные стебельки.

— Убийство ничего не решило бы, — наставительно заметил охотник.

— Количество твоих врагов уменьшилось бы на одного. Разве этого мало?

— Поверь, у меня их столько, что я даже не замечу разницы. Да ты и сам все слышал.

— Слышал?

Он подмигнул:

— Хотя удачно притворялся спящим.

— Я вовсе не…

Иттан хлопнул меня по плечу, поворачиваясь к Лус, все еще сидящей на полу.

— И ты тоже слышал, как я понимаю?

— Благодарить не буду, не надейся, — буркнул демон.

— А зря. Думаю, твои сородичи дорого бы заплатили даже за обрывок этого разговора.

— Предлагаешь обогатиться на продаже страшной тайны?

— Предлагаю решить, что с ней делать дальше.

Она — или все же он? — поднялась, пошатываясь:

— Проще всего — забыть.

— А мне почему-то кажется, что все здесь собравшиеся никогда не слыли любителями простых путей, — улыбнулся охотник, и я только теперь заметил, что по молодому лицу пролегли глубокие морщины.

Иттан выглядел усталым, почти изможденным, совсем не так, как полагается вечно всемогущему охотнику на демонов, а это значило, что обратно на свои места вернулось далеко не все.

— Что с тобой случилось?

— Ты о чем?

— Выглядишь плоховато.

— Много сил ушло на открытие портала, чтобы притащить сюда эту балаболку.

— Ты в одиночку сделал портал?

— Ну как сказать…

— В одиночку? — зло фыркнул демон. — Ври больше!

— Хочешь вступиться за своих? Давай. Может, я даже проникнусь и отпущу всех восвояси.

Белокурая голова качнулась из стороны в сторону.

— Не хочу. Они сами выбирали эту дорогу.

— Но у них все еще есть шанс вернуться домой. А у этого несчастного шансов больше нет, — разжал кулак Иттан.

Демон бросил короткий взгляд на светящийся флакон и отвернулся.

— Скоро все твои сородичи окажутся пленниками этого мира. Навсегда. Но если их предупредить…

— Я тоже не могу вернуться.

И самый рассеянный наблюдатель заметил бы в этом ответе нечто намного большее, чем сожаление, но охотник не отступил от намеченной цели:

— А другие?

— Они не поверят, пока не станет слишком поздно.

— Что ж, — вздохнул охотник, ставя флакон на стол. — Значит, надо их заставить.

— Поверить?

— Уйти.

Демон настороженно сощурил глаза:

— Зачем это нужно тебе?

— Причин много. Ну вот хотя бы такая: если мне суждено стать последним в своем деле, пусть и само дело закончится вместе со мной.

— Не хочешь делить славу?

— Не хочу делить ее с кем попало. На всех все равно не хватит. А вот на двоих или троих…

— Так на двоих или на троих? — уточнил демон.

— Я не хочу, чтобы мой мир превратился в тюрьму для всех его обитателей, — без тени улыбки сказал охотник. — Ты, уверен, не хочешь, чтобы твои сородичи погибли здесь все до единого.

— Итого двое есть, — загнул пальцы демон.

И они оба как по команде посмотрели на меня.

Обычно так делают, когда хотят получить вполне определенный ответ, — это я понимал. Но никак не мог придумать, что именно ответить. Они ведь продолжали жить в мире, общем для них обоих. Они понимали и принимали доводы друг друга. Они смогли договориться, потому что видели перед собой одно и то же.

А я?

Цепь одушевления истребит демонов? Хорошо. Цепь одушевления заставит всех людей служить единой цели? Тоже неплохо. Конечно, в зависимости от цели. Кто-то смирится. Кто-то восстанет. Каждый все равно сделает свой выбор. Но выбор делают, когда есть что класть на чаши весов.

Мое прошлое было ложью. Мне лгали, но и я не отставал. Вдохновенно обманывал себя. Уговаривал то ждать до последнего мгновения, то действовать без раздумий. Исполнял чужие приказы и сам пытался приказывать. Получалось? Нет? Неважно. Все это ушло. Осталось за последним поворотом.

Мое будущее ровно такое же, как и у всех прочих людей. Неизвестное. Счастье — быть глупцом и считать, что знаешь, где и с кем проведешь каждый следующий день. Еще большее счастье — быть уверенным, что можешь расписать свою жизнь наперед. Мне все равно, что случится дальше и случится ли вообще: не удивлюсь любому исходу. Но чтобы двигаться, нужна хоть какая-то цель. И желательно маленькая. Простенькая. Такая, которую не надо будет каждое утро пересматривать. Такая, которая будет постоянной благодаря своей сути. Которая будет сама по себе, но которой может потребоваться…

Защита, к примеру.

И у охотника, и у демона есть что защищать. А у меня…

У меня оно тоже есть.

Тело девушки, по доброте ли душевной или по глупости пожертвовавшей собой. Чтобы искупить чужие грехи? Да, пожалуй. Грехи всего мира, только-только намечающиеся к совершению.

Я обещал защитить ее. Опрометчиво? Надеясь, что скоро встречу свою смерть? Пусть так. Но поскольку эта встреча явно откладывается…

Слово надо держать. Тем более если оно единственное, что у меня осталось.

— Когда отправляемся?

— Куда? — растерянно приподняли брови оба.

— В поход, по всей видимости. Вы же решили. Предупредить или прогнать силой… Для начала незваных гостей нужно хотя бы найти.

— На поиски может понадобиться слишком много времени, — задумчиво отметил демон.

— Только если не знаешь, где искать, — подмигнул охотник.

И в дополнение к ответу, окончательно рассеивая сомнения, перед нашими лицами взметнулся веер бумажных карточек. Исписанных каждая с двух сторон.