Нити судьбы

Изольда привычным жестом обняла меня за плечи, погладила спину, а потом совершенно неожиданно впилась в кожу ногтями. Она делала это и раньше, но не так сильно, оставляя разве что царапины, которые быстро заживали. Спину пронзила боль, и я едва сдержал крик — скорее, крик неожиданности, чем крик человека, которому больно. Изольда смотрела мне в глаза, пытаясь понять мою реакцию. Она до сих пор не убирала руки, и я чувствовал, как боль уступает место желанию — такому же неожиданному и сильному, как эта боль.

Отреагировал я на это непредсказуемо даже для самого себя — с размаху ударил ее по лицу. Такого я себе не позволял никогда, даже с ней, и даже в те моменты, когда я себя не контролировал. Реакция Изольды была не менее странной — она расхохоталась, после чего снова посмотрела на меня и нежно погладила по щеке. В какой-то момент у меня в голове промелькнула мысль, что она ответит мне тем же, но я ошибался.

— Ударь меня еще раз, — попросила она. — Ты такой скучный, когда сдерживаешься. Видишь, как это просто? Беатрис бы понравилось.

После очередного упоминания о Беатрис я был готов ударить ее еще раз, и уже поднял руку для того, чтобы это сделать, но передумал. Изольда заметила мое замешательство, и снова заулыбалась.

— Ну так уж и быть, не надо. Расскажи о новых ощущениях. Что ты почувствовал? Как часто люди ограничивают себя в удовольствиях… теперь ты знаешь, что тебе это нравится.

— Повернись, — сказал я.

Это прозвучало, скорее, как приказ, а не как просьба, но Изольда подчинилась. Пару секунд я медлил, изучая ее спину. Посмотрел на плечи, перевел взгляд ниже и остановился на татуировке.

— Нашел что-то интересное? — полюбопытствовала она.

Я провел пальцами по ее шее, осторожно собрал растрепавшиеся волосы так, чтобы их было удобнее сжимать в кулаке, а потом резко притянул ее к себе. Изольда прогнулась в пояснице и тихо, почти бесшумно выдохнула.

— Сейчас я покажу тебе, что я нашел.

Мне казалось, что сил у меня достаточно для того, чтобы продолжать эту игру довольно долго, но в действительности меня хватило разве что минут на пять. Изольда опередила меня на несколько секунд — она запрокинула голову, замерла на мгновение в напряженной позе и, чуть повернув голову ко мне, прошептала мое имя. Каждый раз после этого меня так и подмывало спросить у нее, не путает ли она имена своих мужчин в таких ситуациях, и что она делает, если это все же случается. Но сейчас спрашивать у нее что-то было бы бесполезным делом, как как она просто не услышала бы моих вопросов: первые две-три минуты после оргазма она находилась в мире, вход в который был закрыт для остальных.

Изольда перевернулась на спину и замерла, как мне казалось, даже почти не дыша. Я наклонился к ней, поцеловал и только сейчас обратил внимание на то, что она плачет. Лицо ее оставалось абсолютно спокойным, но по щекам текли слезы.

— Я сделал тебе больно? В смысле… я сделал тебе слишком больно?

Она подняла руку и приложила пальцы к моим губам.

— Дурень, — сказала она со смехом. — Ты никогда не видел женщин, которые плачут во время оргазма?

— Плачут, но не рыдают, — ответил я, стараясь скрыть смущение.

Изольда вытерла слезы и улыбнулась мне.

— Вот видишь, сколько новых впечатлений за последние пятнадцать минут. Оказывается, есть женщины, которые плачут во время оргазма, а есть женщины, которые рыдают, так? И я — из тех счастливиц, которые рыдают.

— Если уж на то пошло, я впервые вижу, чтобы ты плакала в такой… ситуации.

— Мне просто хорошо. Кажется, ты что-то говорил о еде? Я не встану и под страхом смертной казни, так что давай закажем что-нибудь.

Мы заказали небольшую пиццу (вряд ли у нас нашлись бы силы съесть что-то более серьезное), после чего Изольда унесла телефонную книгу обратно в прихожую и вернулась в кровать.

— Так какие у нас планы на завтра? — спросил я.

Она закурила, взяла пепельницу и, оставив пачку на столе, завернулась в то самое покрывало, которое недавно отправила на пол.

— Праздничная программа в одном неплохом клубе. Карнавальные костюмы, маски, шампанское и много-много веселья. А также куча гостей из других городов. В период Апрельской ночи сюда съезжается целая толпа народа.

— Я так и не понял сути этого праздника.

— Аналог Хэллоуина. Какому-то умнику он так понравился, что он просто не мог ждать следующего октября, и было принято решение сделать второй Хэллоуин, официальный, городского масштаба. Как и все идиотские затеи, эта имела успех. И теперь Апрельскую ночь празднуют на широкую ногу. Понятное дело, в том, что это просто аналог западного праздника, никто признаваться не хочет. А поэтому было придумано больше десятка легенд, связанных с Апрельской ночью. Соответственно, появились наши, городские обычаи. Гулять в старой части города, возле кладбища, на Темной площади, у Отдаленных мостов, гадать, призывать Демона Реки… и так далее.

— Вот как? А мы будем призывать Демона Реки?

Изольда стряхнула пепел с сигареты.

— Можно попробовать, но вряд ли мы его чем-то соблазним. Точнее, ее.

— Это она?

— Вообще, Демон Реки не имеет пола, но я склонна думать, что это женщина. По крайней мере, в легендах ее поведение ассоциируется с женским. У меня есть книга легенд и мифов, мне подарили ее в честь одного городского праздника. Коллекционное издание, очень редкое — было выпущено только пятьдесят экземпляров. Хочешь, покажу?

— Почему бы и нет? Закончим наш вечер скромно и интеллигентно — будем читать друг другу вслух легенды и есть пиццу. По-моему, неплохой расклад.

Ванесса

— Я закажу себе что-нибудь. Я голодна как волк! — Джессика подняла глаза от меню и посмотрела на меня. — Ты хочешь есть?

Я безмолвно покачала головой, туша очередную сигарету в пепельнице. Эту, как и предыдущие, я докурила только до середины. Потом подождала несколько секунд и снова открыла пачку. Джессика, заметив это, поджала губы.

— Не слишком ли много ты куришь? — спросила она у меня.

— Докуриваю только до половины, ты ведь видишь.

Джессика отложила меню. Я нетерпеливо кивнула в направлении официанта, который курсировал между столиками открытого кафе с блокнотом наготове.

— Заказывай, — предложила я. — Я не голодна. Выпью воды.

— Да что с тобой происходит, ты можешь мне объяснить?

— Поездка меня утомила. Ненавижу поезда. Надо было ехать на машине.

— Ты уже пару дней сама не своя. Почти не разговариваешь, только «спасибо», «пожалуйста», «привет» и «пока». И ни разу не прикоснулась ко мне.

Я подвернула рукава блузки и положила локти на стол. Джессика продолжала изучающе смотреть на меня и ждала ответа.

— У меня выдалась тяжелая неделя, так что праздник будет как нельзя кстати.

— Это из-за меня, правда?

Моей первой мыслью было сказать «разумеется, это не ты», но в последний момент я передумала и ответила ей иначе:

— Да. Но, скорее, из-за меня, а не из-за тебя.

Джессика перебирала в пальцах белоснежную салфетку.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, наконец.

— Слишком долгим будет мое объяснение — не хочу даже начинать. Ты знаешь, это на самом деле нездоровые отношения. Если они, эти отношения, вообще существуют.

Джессика нахмурилась.

— О чем ты?

— Обо всем. — Я сделала неопределенный жест рукой. — Сколько это может продолжаться? Неделю? Две недели? Полгода? Год? Ты не заменишь мне Карлу, как бы я ни старалась себя убедить в том, что ты — это она. Сейчас для тебя все эти ощущения в новинку, но тебе это быстро надоест, и ты отправишься на поиски очередных приключений. Новые ощущения. Ты ведь так их любишь. А я останусь ни с чем. Как всегда.

Вид у Джессики был такой, будто ее внезапно облили ледяной водой, но не подали полотенце.

— Ванесса… — начала она и осеклась. — Я, конечно, понимаю, о чем ты говоришь…

— Не думаю. Но это только к лучшему.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, просто я не думала, что ты воспринимаешь это так серьезно. То есть, я, конечно, догадывалась, но мне казалось, что… ладно, не важно, зачем сейчас об этом говорить. — Она отложила салфетку. — Я тебя понимаю. И, мне кажется, есть отличный выход из ситуации. Я уеду.

Я подняла голову.

— И куда же ты уедешь? Квартиру тебе не найти, по крайней мере, в ближайшие два месяца точно. Где ты будешь жить? У Вивиана? У Адама? У Колетт?

— Нет. Я перееду сюда. В Треверберг.

Подошедший официант осведомился, не желаем ли мы что-то заказать, и Джессика отослала его жестом.

— Тебе так понравился город? — поинтересовалась я.

— Я жила здесь до того, как переехала в Штаты. — Джессика помолчала. — После фотосессии — тогда, когда я не смогла прийти в клуб — мы поехали погулять, нас пригласили на вечеринку. Я встретила там Кристофера. Мы разговорились, оказывается, он часто бывает в Мирквуде… — Она посмотрела на меня. — Это мой бывший любовник.

— Тот самый, от которого ты уехала в Штаты. Да, я помню.

— Он живет в Треверберге. Теперь у него свой бизнес, картинная галерея в старой части города. В общем… если не ходить вокруг да около, мы поговорили, и я решила — а почему бы мне не дать ему еще один шанс?

Я сделала последнюю затяжку, и сигарета отправилась в пепельницу.

— Он изменился! — с жаром продолжала Джессика. — Он стал другим… совсем другим. Люди меняются. Редко… но такое бывает.

— Ты на самом деле в это веришь?

Она потупилась и снова взяла измятую салфетку.

— Если честно, не очень… но что мешает мне дать ему еще одну возможность? Я ничего не теряю. У меня есть работа, и деньги у меня есть. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что ты потерпишь неудачу. Но попытаться стоит в любом случае.

Джессика снова подняла на меня глаза. Сейчас она больше всего была похожа на испуганного ребенка, который рассказал кому-то из родителей о проделке, а теперь ждет наказания. Я протянула руку, прикоснулась к ее пальцам и осторожно сжала их.

— Ты молода, — сказала я. — Твой мир перевернется еще не раз. Делай то, что считаешь нужным — то, что подсказывает тебе сердце. Даже если ты ошибешься, ты будешь знать, что не шла против себя.

Она сжала мои пальцы в ответ и улыбнулась.

— Спасибо. Значит, ты не расстроилась? Я буду звонить… и писать. И еще я заведу кошку! Я давно об этом мечтала… а сегодня мы повеселимся вовсю

Вивиан

Для конца апреля ночь выдалась теплой, даже душной: привезенный мной свитер остался в сумке, и я отправился гулять в легкой рубашке. Изольда по случаю хорошей погоды облачилась в платье без рукавов, но поверх него предусмотрительно накинула жакет. В последний момент мы решили, что будет глупо променять такой прекрасный вечер на душный клуб, пусть и с изысканными развлечениями, и отправились на прогулку по старой части города.

Мы сделали небольшой круг по городу и вышли к реке, где в такой день и в такой час, конечно же, гуляла целая толпа народа.

— Найдем место потише, — предложила Изольда. — Тут есть замечательный парк.

Если на входе в парк фонари ярко освещали дорожки, то в его глубине света не было совсем. Тишину нарушал разве что приглушенный смех горожан, но он доносился издалека и, казалось, принадлежал к другой реальности. В сердце парка было сумрачно и тихо. Скамеек тут, впрочем, тоже не было, и мы с Изольдой опустились на траву.

— Ну что, как тебе здесь?

Она лежала, подложив руки под голову, и смотрела на меня. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я заметил, что она улыбается.

— Очень здорово. Жаль, что я так и не придумал костюм.

— Ты бы принял участие в конкурсе и получил бы приз. Ну, вот мы одни, в темном романтичном парке. Ты ведь хотел поговорить со мной наедине. Что ты хотел мне сказать?

Пару секунд я молчал — не столько потому, что не знал, как сформулировать свои мысли, сколько потому, что язык мой не хотел меня слушаться.

— Ты ведь хотел поговорить, да? — снова нарушила тишину Изольда. — Я тебя слушаю. Что-то насчет бумаг? Вас с Адамом не устроили какие-то детали? Их можно обсудить завтра с утра. Не люблю говорить о делах вечером. Особенно если это праздничный вечер.

— Нет, к делам это не имеет отношения. — Я порылся в кармане брюк, достал портсигар, но через долю секунды вернул его на место. — Просто… не знаю, с чего начать.

Она легла на бок и положила ладонь под щеку — так, будто намеревалась подремать. Но глаза ее были открыты, и она по-прежнему смотрела на меня.

— Попробуй начать сначала.

— Не знаю, где у этой истории начало. Может, она началась в тот день, когда я впервые тебя увидел. Или в тот день, когда я пришел навестить тебя в твоем доме в Мирквуде после переезда. Или она началась в другой момент, но… я, черт побери, думаю о тебе почти двадцать четыре часа в сутки. Ты снишься мне почти каждую ночь. Я думаю о тебе даже тогда, когда я сплю с другими женщинами. Когда я вижу тебя, у меня что-то происходит в голове, и… и я больше себе не принадлежу. Я готов сделать все, что ты попросишь. Если ты прикажешь мне спрыгнуть с крыши, я спрошу, на какой небоскреб мне нужно взобраться.

Изольда погладила меня по руке.

— Я уже говорила тебе, что это обыкновенная влюбленность, мой хороший. Да, она противоречит твоему характеру, и поэтому странно воспринимается. Но скоро это пройдет.

— Нет, не пройдет. Потому что я люблю тебя, Изольда. Увы, мне хорошо известно, что это за чувство. И, если влюбленность когда-то приносила мне положительные эмоции, то любовь приносит мне только боль. Самую разную боль. Положительные эмоции всегда одинаковые. Радость, счастье. Они однообразны. А вот боль каждый раз разная. У нее так много оттенков, так много масок. Ты живешь и думаешь: когда же ты получишь по голове в очередной раз? Кем она будет, эта женщина, рядом с которой ты вспомнишь, как нашел свою невесту в ванне с перерезанными венами и опоздал всего лишь на пять минут? Или другую женщину, ту, с которой четыре года жил под одной крышей, к ногам которой ты положил все, что у тебя было, а она лгала тебе каждый день и убила твоего еще не родившегося ребенка? Какой она будет, эта женщина? Как ее будут звать, какая у нее будет улыбка, как будет пахнуть ее кожа? Откуда она придет, куда и когда она уйдет — и какую боль она тебе причинит? Что это будут за ощущения? Новизна… мы ведь с тобой оба любим разнообразие, да?

Изольда села и отряхнула ладони.

— Ты любишь толькосебя, Вивиан, — сказала она. — Твои желания — вот что для тебя важнее всего. Ты слишком сосредоточен на себе, чтобы кого-то любить. А хороший секс — это еще не любовь.

— Разумеется, ты знаешь, что такое любовь. Ты вообще помнишь, что это за чувство? Кого ты любила? Уильяма? Может, Саймона?

— Сейчас тебе лучше заткнуться, Вивиан.

Но я пропустил ее слова мимо ушей и продолжил, как ни в чем не бывало.

— Или ты любила своего мужа? Или ты тоже, как и я, любишь только себя, но слишком падка на хороший секс?

Изольда влепила мне пощечину и резко поднялась.

— Ты ничего не знаешь о моем муже, — сказала она. — Ровным счетом ничего. Ничегошеньки! То, что я тебе рассказывала, ровным счетом ничего не значит! Я всем рассказываю эту чертову историю! Всем! Эта ложь уже стала частью меня, я уже почти верю в нее сама! — Она подошла ко мне и, опустившись на колени, чуть наклонилась вперед. — Хочешь узнать, что произошло на самом деле?

— Если тебе тяжело об этом говорить, я…

— Время, проведенное с ним, было самым счастливым в моей жизни. Так я не любила ни одного мужчину. Все эти пять лет я знала, что есть человек, которому я могу рассказать все — и он поймет меня. Он интересовался каждой мелочью, которая произошла у меня на работе, замечал, что я немного изменила прическу… он был самым лучшим любовником из всех мужчин, которых я знала. Создавалось ощущение, что он знал все мои желания, чувствовал меня так тонко, будто я и не другой человек вовсе, а его часть. А потом… его мучили головные боли, и он решил пойти к врачу. Врач отправил его делать кучу проверок, в результате которых ему диагностировали опухоль мозга. По словам онколога, неоперабельную. — Она убрала за уши разметавшиеся пряди волос. — И тут Оскара будто подменили. Он замкнулся в себе, стал уделять мало внимания работе, потерял интерес к окружающему миру. Правда, наши с ним отношения остались такими же, какими они были до этого. Он до сих пор делал мне сюрпризы, дарил подарки… пока однажды не сказал, что хочет развестись. Почему? Потому что с таким диагнозом он станет обузой, а он не хочет, чтобы я страдала. Мы подписывали брачный контракт, так что развод был сложной процедурой, мы буквально поселились в офисе у адвоката. А вокруг нас крутились журналисты — мы уже тогда были известными бизнесменами. Что мы могли им сказать? Разумеется, нужно было выдумать красивую ложь. Семейные проблемы, не поделили драгоценности, любовников, любовниц, поссорились из-за невымытой посуды, не смогли обзавестись детьми. Мы каждый день, каждый чертов день вдохновенно врали перед камерой, каждый день давали одни и те же ответы на одни и те же вопросы. Трудно даже представить себе, сколько нервов у меня вымотал этот развод. Потом мы с Оскаром, конечно, общались… он приезжал ко мне в гости, я навещала его на новой квартире… пока однажды ночью меня не разбудил телефонный звонок от его сестры. Она сказала мне, что он покончил с собой. У нее был ключ от его квартиры, она звонила, но без ответа, и тогда она открыла дверь своим ключом. На тот момент он уже был мертв, но «скорую» все же вызвали. За неделю до этого он полностью изменил свое завещание, переписал на мое имя все деньги и всю недвижимость. И знаешь, что он написал в предсмертной записке? «Я знаю, что неправ, Изольда, но я не могу поступить иначе. Надеюсь, ты меня простишь». «Надеюсь, ты меня простишь», черт побери! И завещал мне все свои чертовы деньги — будто это могло что-то изменить!

Изольда снова села рядом со мной. Первые несколько секунд она сидела прямо, а потом ссутулилась и закрыла лицо руками. Моей первой мыслью было погладить ее по волосам или обнять, но я почувствовал, что это будет лишним.

— Ты его не просила? — спросил я.

— Не знаю. Думаю, что простила… уже давно. Но я до сих пор его люблю. В каком-то смысле. Ты знаешь, как…

— Да, я знаю, — перебил я. — Знаю.

Она в очередной раз тронула мои пальцы — в этом жесте было что-то материнское, и поэтому он меня раздражал. По крайней мере, потому, что в такие моменты она говорила неприятные вещи.

— Теперь ты понимаешь, что в твоих чувствах нет смысла, Вивиан? — спросила она.

— Не знал, что в чувствах бывает смысл.

— Поверь мне, бывает. И в твоих чувствах смысла нет. Это просто плод твоего воображения. Я люблю только одного мужчину. А ты любишь только одну женщину. Жизнь вокруг меняется, а в нас остаются прежние чувства. Они уже не те, какими были когда-то, но мы до сих пор держимся за них. Сложно сказать, почему. Но одно я могу сказать тебе точно: нам лучше быть несчастными поодиночке.

Я в задумчивости примял траву носком ботинка.

— Никак не могу придумать что-нибудь более-менее циничное для такого случая. А я ведь должен поддерживать традиции?

— И не надо придумывать ничего циничного. Завтра я отдам тебе остальные документы.

— Остальные? — не понял я.

— Да. Я оформила бумаги на тебя и Адама. Стивен будет помогать вам с организационными вопросами, но только потому, что он знаком со спецификой здешних дел. В скором времени вы вступите в полновластное владение заведением.

Изольда достала из пачки сигарету и закурила, по-прежнему глядя перед собой.

— То есть, компаньонами мы не будем? — спросил я.

— Нет. У меня больше не будет компаньонов. Потому что у меня больше нет бизнеса. Все, что у меня было, я передала Брэду. Оставшиеся клубы — Стивену. Я уже заказала билет и собрала вещи. Завтра вечером я уезжаю в Германию, буду жить в том же городе, где находится мамина клиника. Хочу быть ближе к ней. Ей недолго осталось, так что… сам понимаешь. — Она сделала пару затяжек. — Кроме того, этот город… с ним многое связано. И я хочу попытаться оставить это позади. — Она посмотрела на меня. — И, может, ты наконец-то решишь оставить свое захолустье и переехать сюда?

— В этот шум и гам?

— Ты можешь купить квартиру в тихом районе — их тут предостаточно. Или даже дом за городом — думаю, это тебе по карману. Будешь сидеть зимним субботним вечером в своем кабинете, пить глинтвейн и писать мне письмо. Совсем как аристократ из прошлого века.

Я тоже закурил и посмотрел на огонек сигареты, мелькавший в темноте.

— Я подумаю над твоим предложением.

— Как только устроюсь на новом месте, сообщу тебе свой адрес.

— Обещаю писать как можно менее медицинским почерком.