Ночи дождей и звезд

Глава четвертая

Фионе пришлось ждать пробуждения Шейна очень долго. Он лежал в кресле, разинув рот, с потными волосами, прилипшими ко лбу. Он казался таким беззащитным. У нее возникло желание погладить его по лицу, но будить его раньше времени она не хотела.

В комнате было жарко и душно, жильцы дома оставили здесь свою одежду, которая источала запах, как в магазине старьевщика.

Внизу слышался голос уставшей Элени с покрасневшими от слез глазами, которая созывала своих сыновей. Соседи продолжали приходить, возможно, снова и снова пересказывая друг другу ужасные события.

Она не станет спускаться вниз и тревожить этих людей, пока Шейн не проснется и не будет готов к поездке.

Когда же он наконец очнулся, настроение у него было плохое.

— Зачем ты позволила мне заснуть в этом кресле? — заворчал он, растирая шею. — Затекло так, словно деревяшка.

— Давай пойдем поплаваем, тебе станет лучше, — попыталась ободрить его она.

— Тебе хорошо, ты спала в кровати всю ночь, — бурчал он.

Не стоило говорить ему, что не спала почти всю ночь, думая о Маносе, чье тело лежало теперь в церкви рядом с его маленьким племянником и другими погибшими. И, конечно, не время сообщать ему, что она, кажется, беременна. Надо подождать, пока он окончательно проснется, взбодрится и перестанет жаловаться на боль в плечах.

Сегодня они уезжают в Афины, как он сказал. У него с кем-то встреча и какие-то дела.

— Нам лучше собраться до завтрака? — спросила она.

— Собраться? — удивился он.

Возможно, он забыл обо всем.

— Не обращай на меня внимания, я вечно не в себе, — засмеялась Фиона.

— Да ладно… Хочу немного выспаться, а ты сходи принеси нам кофе. О’кей?

— До кафе далеко… все остынет, пока я вернусь.

— О, Фиона, попроси их подогреть. Это всего лишь кофе, в конце концов, а ты умеешь всякие там «будьте любезны и спасибо», которые они так любят.

Эти слова любят все, подумала Фиона, но промолчала.

— Поспи пару часиков, — предложила она, но он уже не слышал, потому что сразу заснул.

Она брела вдоль берега в сторону города, по кромке воды, босыми ногами утопая в мягком песке и позволяя Средиземному морю щекотать ее пальцы. Она не верила, что это случилось. Фиона Райан, самая сентиментальная в семье, самая надежная медсестра во всем штате, бросила работу, чтобы сбежать с Шейном, с человеком, который восстановил против себя всех.

И теперь, вполне вероятно, она еще и беременна от него.

Против Шейна как ее второй половины была не только мать, но и все ее друзья, включая Барбару, ее лучшую подругу с шести лет, а также всех сестер и коллег по работе.

Но что они могли знать?

Любовь вообще не бывает без сложностей. Взять хотя бы знаменитые любовные истории, и все станет ясно. Любовь не означает встречу с милым, удобным человеком, который живет рядом, с хорошей работой, мечтает о долгих отношениях и скопил денег на дом.

Это не любовь, это компромисс.

Она задумалась о возможной беременности, и сердце ее сжалось. Пару раз они были неосторожны, но такое происходило и прежде, и ничего не случалось.

Она потрогала подтянутый живот. Возможно ли, что из чего-то незаметного скоро вырастет ребенок, наполовину Шейн, наполовину она сама? Думать об этом было восхитительно.

На песке она вдруг увидела странные мешковатые шорты и длинную футболку Томаса, милого американца, с которым они провели вчерашний день.

Он узнал ее и позвал.

— Выглядите счастливой!

— Правда? — Она не открыла ему причину и не сказала, какие прекрасные планы у нее в голове о жизни в Агия-Анне, о воспитании ребенка среди этих людей, о том, как Шейн будет работать рыбаком или в ресторане, а она — помогать местному доктору, возможно, даже станет акушеркой. Это были мечты о будущем, мечты, которые она обсудит с Шейном за чашкой кофе, когда все ему расскажет.

— Мне позвонил сын из Штатов. Мы отлично поговорили. — Томасу не терпелось поделиться радостью.

— Я очень рада за вас.

Похоже, этому человеку есть дело только до маленького мальчика по имени Билл, чью фотографию он показывал им всем. Мальчик такой же, как многие другие, белокурый, с широкой улыбкой, но для Томаса он самый лучший, как и для любого отца.

Она отвлеклась от своих мыслей.

— Знаете, прошлой ночью я подумала, что он обязательно вам позвонит, я почувствовала это, когда вы о нем рассказывали.

— Позвольте угостить вас кофе, — предложил он, и они направились к маленькой таверне на берегу. Беседа их была непринужденной, как вчера, — о трагедии, о том, как трудно было заснуть и поверить, что все те люди начали свой день в такой же таверне, а теперь лежат мертвые в церкви.

Фиона сказала, что шла в город купить хлеба и меда на завтрак и собиралась поделиться с хозяевами, в доме которых они остановились, чтобы взамен ей позволили приготовить чашку кофе для Шейна, когда тот наконец проснется.

— Мы собирались в Афины сегодня, но думаю, он слишком устал, — поделилась она. — Я даже рада, что он так устал. Мне здесь нравится. Хочу пожить здесь.

— Я тоже мечтаю побродить по тем холмам и на похороны хочу остаться.

Она с интересом посмотрела на него:

— И я хочу. И не только из любопытства и желания знать все первой. Хотела стать частью здешней жизни.

— «Хотела»? Это значит, что не останетесь.

— Ну, не знаю пока, когда мы уедем, а Шейну надо в Афины.

— Но если вы хотите… — Голос его затих.

Фиона заметила выражение его лица. Такое же выражение появлялось у каждого, кто видел Шейна. Она встала.

— Благодарю за кофе. Мне надо идти.

Он казался разочарованным. Словно ему хотелось, чтобы она осталась. Ей бы тоже хотелось поговорить с этим милым, приятным человеком, но она не могла допустить, чтобы Шейн проснулся и не нашел ее рядом.

— Томас, полагаете, я могу оставить вам денег, на случай, если… ну, если будет нужно для них?

Он поднял руку. Он знал, что у нее мало денег.

— Пожалуйста… я с удовольствием куплю цветы и обязательно сделаю букет «Да пребудете с миром» от Фионы из Ирландии.

— Спасибо, Томас, и если увидитесь с остальными, с Дэвидом, Эльзой…

— Скажу, что вы и Шейн должны были уехать в Афины и попрощались со всеми, — тихо произнес он.

— Они были так милы, с вами со всеми было так замечательно… Интересно, где они теперь?

— Видел, как они оба уезжали из города на такси сегодня утром, — сказал Томас, — но это маленькое местечко, увижусь с ними снова.

Он смотрел, как она покупала большой теплый хлеб и маленький горшочек местного меда для этого молодого эгоиста, и вздохнул. Профессор, поэт, писатель… но как мало он понимает в жизни и в любви.

Почему Ширли считала его холодным и отчужденным, а безмозглого Энди приятным компаньоном? Томас вспомнил их разговор на закате вчера, он не понимал жизни своих новых знакомых, о которой они рассказывали. Почему, например, отец Дэвида, которому следовало гордиться и радоваться, что у него такой сын, держал его на расстоянии и говорил ему только обидные слова?

Томас не понимал, что случилось у этой божественной немки Эльзы, отчего она с испуганными глазами сбежала из дома.

Он никогда не поймет этого, говорил он себе в отчаянии. Лучше и не пытаться.

Он взглянул и увидел Вонни, переходившую улицу.

— Яссу! — воскликнула она. — Яссу! Какая трагедия!

— Полагаю, вы знали Маноса?

— Да, еще совсем малышом, школьником, он был ужасный шалун, всегда таким был. Воровал у меня в саду, тогда я предложила ему работу. Это его немного урезонило. — Казалось, воспоминания ей в радость.

Томасу захотелось с ней поговорить, расспросить, почему она на этом острове, но в ней было что-то, что исключало любую откровенность. Она оказалась скорой на шутку, уводящую от ответа.

— Однако сегодня он предстанет перед Богом, но, зная Маноса, уверена, он и его очарует, — пожала она плечами и ушла.

Томас понял, что это конец беседы. Он глядел, как Вонни шла по улице к своей сувенирной лавке. Сегодня торговля не пойдет. Он сомневался, что она вообще откроет магазин.

Он видел, как она здоровается за руку с прохожими. Здесь она среди своих.

В такси Эльза наклонилась и спрятала голову под шарф, пока они не выехали из города, и лишь потом распрямилась с напряженным, испуганным лицом.

— Почему бы мне не рассказать о том месте, куда мы едем? — предложил Дэвид.

— Спасибо. Это было бы замечательно. — Она откинулась на спинку сиденья, слушая его с закрытыми глазами.

— Это были раскопки какого-то храма, но когда деньги закончились, раскопки прекратились, и храм остался полупогребенным в земле. Многие не знали о храме. На ранней стадии раскопки не принесли особых результатов, но были и такие, кто считал, что сюда стоит заглянуть.

Несколько лет тому назад здесь обосновалась колония художников, которая процветает и поныне. Даже теперь со всего света сюда съезжаются ювелиры и гончары. Поселение не преследовало коммерческих целей, но художники торговали своими поделками в городе.

Рассказывая, Дэвид поглядывал на нее и заметил, что лицо ее расслабилось. Очевидно, она не хотела объяснять ему, чего испугалась, поэтому он и не спрашивал. Лучше бубнить про достопримечательности, которые предстояло увидеть.

— Я вам наскучил? — вдруг спросил он.

— Нет, почему вы так подумали? Вы вселяете покой и тишину, — улыбнулась Эльза.

Дэвиду это понравилось.

— Я часто бываю скучным, — честно признался он, но не для того, чтобы разжалобить ее или осудить себя. Просто констатировал факт.

— Сомневаюсь, — быстро ответила Эльза. — Думаю, вы очень приятный человек и с вами хорошо. Вернее было бы сказать, вы умиротворяющий.

— Мне нравится «умиротворяющий», — сказал Дэвид.

Она похлопала его по руке, и они уселись поудобнее, глядя на то, как по скалистому склону взбирались козы, на сверкающее голубое небо и на море, такое тихое и приветливое, хотя еще недавно оно забрало жизнь стольких людей.

— Когда похороны? — вдруг спросила Эльза таксиста.

Он понял вопрос, но не знал слов, чтобы ответить.

— Аврио, — проговорил он.

— Аврио? — повторила она.

— Завтра, — перевел Дэвид. — Выучил недавно пятьдесят слов, — виновато добавил он.

— Это на сорок пять слов больше, чем выучила я, — с тенью прежней улыбки произнесла Эльза. — Эвхаристо, друг мой Дэвид, эвхаристо поли. Большое спасибо.

Они ехали по пыльной дороге. Настоящие друзья.

После чашки кофе и хлеба Шейну полегчало. Он сказал, что в этом сумасшедшем месте они последний день, а потом уезжают в Афины. Паромы туда уходили из гавани каждые два часа, никакой мороки.

Ему было интересно найти место, где бы что-нибудь происходило.

— Не думаю, что здесь что-то будет сегодня. Город переполнен журналистами, криминалистами и официальными властями. Знаешь, похороны завтра, люди снизу сказали мне. — Фионе хотелось узнать, можно ли будет уехать после похорон. Но ей так много надо было ему сказать сегодня, что этот вопрос мог и подождать. — Я видела милое местечко на мысе, они ловят там рыбу и жарят ее на гриле прямо у моря, пойдем туда?

Он пожал плечами. Почему бы не пойти? Наверное, там вино дешевле, чем в напыщенных местах в гавани.

— Ну ладно, пойдем туда, Фиона, и не пытайся сказать этим внизу, что я пойду, а ты остаешься.

Она рассмеялась:

— Не думай, я не такая плохая, просто пытаюсь поблагодарить Элени за доброту к нам и выразить сочувствие по поводу гибели их друзей.

— Это не твоя вина, Христа ради. — Шейн был в одном из тех настроений, когда готов был раздражаться от чего угодно.

— Нет, конечно нет, но быть вежливым не трудно.

— Им хорошо заплатили за постой, — ворчал он.

Фиона знала, что они почти ничего не заплатили. Если бы семья не была так бедна, они бы не освободили для них свою спальню. Но спорить с Шейном было не время.

— Ты прав, лучше пойти теперь, пока не очень жарко, — сказала она, и они стали спускаться по шаткой лестнице через переполненную кухню мимо домочадцев, которые сидели, скорбя по погибшим. Ей захотелось присесть рядом с ними, сказать что-то доброе, короткие греческие слова, которые она слышала повсюду: типота, дхен, пираци.

Но она знала, что Шейну надо выпить первую кружку холодного пива. Как много необходимо сказать ему сегодня, откладывать нельзя. Приближался полдень, а с ним и жара. Надо идти в таверну у моря немедля.

День на самом деле был жаркий.

Томас решил не ходить на холмы. Для такого путешествия надо было выйти пораньше утром. Он заглянул в сувенирную лавку. Так и есть, Вонни магазин не открыла, а вывесила в окне записку на греческом, в черной рамке и очень короткую. Похожие были в других местах: «Закрыто из уважения».

Вонни спала в кресле, усталая и старая на вид. Предположим, она действительно спала в курятнике? В то время как в квартире была свободная спальня? Она могла бы спать там, но он решил не спрашивать.

Магазины были закрыты, но посмотреть было что. И, если честно, ему не хотелось уходить далеко от городка, наполненного скорбью. Он решил пройтись вдоль берега до простого местечка на мысе, которое заметил на прошлой неделе. Оттуда вкусно пахло жареной рыбой, когда он проходил мимо несколько дней тому назад. Как хорошо посидеть там, глядя на море и размышляя. Он был рад, что вспомнил про это место.

Там были потрепанные зонтики, которые могли бы спасти его от палящего солнца, и прохладный бриз с моря. Отличный привал.

Такси привезло Эльзу и Дэвида на открытую площадь посередине Калатриады. Шофер не знал, где их высадить.

— Здесь будет отлично, — сказала Эльза, щедро заплатив ему. Дэвид хотел войти в долю, но она запротестовала. Выйдя из машины, они оглядели деревню, к которой вела извилистая, ухабистая дорога. Место у туристов популярностью не пользовалось, и его, вероятно, не заметили и исследователи.

Море отсюда далеко, вниз по крутой дороге. Половина домов вокруг площади — маленькие ресторанчики или кафе и гончарные изделия на продажу.

— Думаю, всем хочется посмотреть храм? — спросил Дэвид. — Могу посидеть с вами немного.

— После всех этих крутых поворотов и ухабов было бы чудесно выпить кофе, — улыбнулась Эльза. — Но место в самом деле замечательное. Здесь я могу дышать свободно. Знаете, вы действительно мой герой.

— О, какой там герой! — Дэвиду стало смешно. — Боюсь, обычно это не моя роль.

— Не пытайтесь сказать мне, что обычно вы злодей. — Эльза снова развеселилась.

— Нет, ничего такого эффектного. Скорее шут, — признался он.

— Не верю ни секунду.

— Потому что вы меня не знаете, не видели меня в реальности, где я всем мешаю.

— Это не так. Вы говорили, что не видитесь с глазу на глаз с отцом. В этом нет ничего обидного, половина мужчин на земле чувствуют то же самое.

— Я не оправдал его надежд во всем, буквально во всем, Эльза. Честно, если бы у него был другой сын, было бы лучше. Готовый бизнес, уважаемое положение в обществе, красивый дом. Но от всего этого я задыхаюсь, как в западне. Неудивительно, что он презирает меня.

— Сядем здесь, как думаете? — Эльза показала на ближайший шаткий стул в очень простеньком кафе.

Официант подошел и постелил на другом стуле вощеную бумагу.

— Для леди стул получше, — сказал он.

— Они здесь все такие милые, — восхитилась она.

— С вами все везде милое, Эльза, вы такая солнечная.

Дэвид заказал два метриоза, не очень сладкий кофе, и они стали с удовольствием его пить, как старые друзья.

— Я не знаю своего отца, Дэвид. Он бросил нас рано, но с мамой мы часто ссорились.

— Возможно, это гораздо лучше. В моем случае никаких настоящих ссор, только вздохи и пожатия плечами, — признался Дэвид.

— Поверьте, я слишком много наговорила маме, слишком много критики. Если бы начать сначала, я бы сказала меньше. Но дочери и матери всегда друг другу все высказывают.

— О чем вы спорили?

— Не знаю, Дэвид. Обо всем. Я говорила, что я права, а она нет. Что она ужасно одевается, что у нее ужасные друзья, понимаете, обычные обидные слова.

— Я не знаю, мы никогда не разговариваем.

— Если начать снова, что бы вы сделали? — спросила Эльза.

— Воображаю, что натворил бы все ту же неразбериху.

— Это пораженчество. Вы молоды. Намного моложе меня, родители ваши живы, у вас есть время.

— Не заставляйте меня чувствовать себя хуже, Эльза, пожалуйста.

— Конечно, думаю, справедливо сказать вам, что у нас много общего, но не могу правильно выразиться. Моя мама умерла.

— Как она умерла?

— В автокатастрофе с одним из ее непотребных приятелей.

Дэвид наклонился и похлопал ее по руке.

— Это произошло быстро и, я уверен, не принесло ей боли.

— Вы такой добрый, Дэвид, — произнесла Эльза дрожащим голосом. — Допивайте кофе и пойдем исследовать Калатриаду. А потом за обедом я расскажу вам о своих проблемах, и вы дадите мне совет.

— Не обязательно рассказывать, вы знаете.

— Умиротворяющий Дэвид, — улыбнулась она.

— Где же это распрекрасное место? — ворчал Шейн. Его внимание привлек шумный бар, мимо которого они проходили. — Может быть, здесь будет отлично, — предложил он.

В этом месте Фиона никак не могла сообщить ему новость, поэтому отказалась.

— Слишком дорого. Туристические цены, — возразила она. На том спор и закончился. Они направились к рыбному ресторану на мысе.

Андреас сидел с братом в полицейском участке. Стол Йоргиса был завален рапортами о несчастном случае, телефон не умолкал.

— Сегодня написал Адонису, — медленно произнес Андреас.

— Хорошо, хорошо, — сказал Йоргис через некоторое время.

— Я не стал сожалеть, ничего такого.

— Нет, конечно нет, — согласился Йоргис.

— Потому что я не сожалею. Ты это знаешь.

— Знаю, знаю. — Йоргису не надо было спрашивать, почему он написал сбежавшему сыну в Чикаго. Он и так все знал.

Гибель Маноса и других людей показала им, до чего коротка человеческая жизнь. Вот и все.

Томас проходил мимо телевизионной команды и фотографов на площади рядом с гаванью. У них такая же работа, как у других, решил он, но уж больно они походили на рой насекомых. Они не собирались там, где людям жить хорошо и радостно, но только там, где случилась беда.

Он подумал об Эльзе, этой златовласой красивой немке. Она была очень критична к своей роли во всем этом. Ему хотелось знать, куда она отправилась сегодня в такси. Возможно, она даже знала этих телевизионщиков, шатавшихся на берегу в гавани. Немцы любят Грецию, говорили даже, что на катере Маноса погибли два немца-туриста. Но Эльзы нигде не было видно. Она, наверное, не вернулась. Он отправился в ресторанчик на мысе.

Дэвид и Эльза бродили среди развалин храма, единственные посетители.

Престарелый гид спросил с них по пол-евро и дал взамен гардеробный жетон, а еще плохо написанный и едва понятный проспект с описанием того, каким храм был прежде.

— Если бы у них был хороший проспект на немецком, они бы сделали целое состояние, — заметила Эльза.

— Или хотя бы на английском, — засмеялся Дэвид.

Они вернулись на площадь.

— Давайте насладимся прекрасным обедом, на который я вас приглашаю, — предложила она.

— Запросто, Эльза. Смотрите, официант кафе, где мы были, ждет нас. Рад вернуться туда, если не возражаете.

— Конечно, не возражаю… Сама рада. Но хотелось бы чего-то более грандиозного, потому что у меня к вам еще одна просьба.

— Не стоит расплачиваться со мной самым дорогим обедом. И не уверен, что в Калатриаде есть дорогой ресторан.

Официант выбежал наружу.

— Я знал, что вы вернетесь, леди, — широко улыбнулся он. Неся поднос с маслинами и маленькими кусочками сыра, он указал им на контейнеры, где блюда хранились в подогретом виде, гордо открывая перед ними каждое, чтобы они могли выбрать.

Они сидели и беседовали, как старые друзья, гадая, как было бы, если бы они выросли в маленькой деревне, как эта, а не в больших городах.

Эльза и Дэвид полюбовались высокими белокурыми скандинавами, приехавшими сюда с холодного Севера, чтобы работать ювелирами и керамистами. И когда они стали медленно пить черный сладкий кофе, Эльза заговорила:

— Расскажу вам, отчего все это.

— Вы не обязаны, у нас такой замечательный день.

— Нет, я должна объяснить, потому что, понимаете, я не хочу возвращаться в Агия-Анну сегодня вечером. Хочу остаться с вами здесь до завтра, когда пройдут похороны.

Дэвид разинул рот:

— Остаться здесь?

— Не могу вернуться в город, Дэвид, там моя телевизионная группа, они скажут Дитеру, нашему боссу дома, и тот приедет и найдет меня. Я этого не вынесу.

— Почему?

— Потому что я его сильно люблю.

— Разве это плохо… если мужчина, которого вы любите, вас найдет?

— Если бы все было так просто. — Она взяла его за обе руки, прижав их к своему лицу. Он почувствовал, как по пальцам потекли слезы и закапали на стол.

— Понимаю, мы должны остаться здесь, в Калатриаде, на ночь, — сказал Дэвид, все больше ощущая себя настоящим героем дня.

Был ранний час, Фиона и Шейн сидели в ресторане одни. Официант оставил их наедине с рыбой и вином у синего моря и белого песка. Шейн выпил два пива и стакан рестины очень быстро. Фиона глядела на него, поджидая нужного момента, чтобы сообщить новость. Наконец, устав ждать, она положила ладонь ему на руку и сказала, что у нее задержка на шесть дней. С двенадцати лет у нее никогда не было нарушений цикла. И при всех ее познаниях в медицине как медсестры она точно знала, что это не ложная тревога, а настоящая беременность. С надеждой она поглядела ему в лицо.

На нем изобразилось недоумение.

Он выпил еще стакан вина, прежде чем заговорил.

— Не понял, — сказал он. — Мы же предохранялись.

— Ну… не совсем… не всегда. Если помнишь… — Она готова была напомнить об одном конкретном выходном.

— Как ты могла быть настолько глупа? — спросил он.

— Но это не только я.

— Господи, Фиона, ты действительно умеешь все испортить, — застонал Шейн.

— Но мы так хотели детей. Мы говорили, ты говорил… — Фиона заплакала.

— Когда-нибудь, сказал я, не теперь. Ты такая дура! Не теперь, всего месяц, как мы путешествуем.

— Я думала… Я думала… — Она пыталась говорить сквозь слезы.

— О чем ты думала?

— Думала, мы здесь останемся, понимаешь, в этом месте, и могли бы воспитать ребенка здесь.

— Это не ребенок, это лишь задержка на шесть дней.

— Но это мог быть ребенок, наш ребенок, и ты мог бы найти работу в ресторане, а я могла бы работать…

Он встал и, наклонившись над столом, крикнул на нее. Она едва слышала, что он говорил, так жестоки были его слова. Что она шлюха, как все женщины, хитрая и коварная, желающая связать его выводком детей и заставить работать официантом в богом забытой дыре, как эта.

Она должна избавиться от ребенка и никогда не приставать к нему с подобными историями. Никогда. Она дура, безмозглая идиотка.

Фиона, возможно, могла бы огрызнуться, но вдруг почувствовала удар в лицо такой силы, что попятилась, а он наступал на нее с кулаками.

Земля ушла из-под ног, ее затошнило и всю затрясло. Затем она услышала топот ног, крики позади, и два официанта схватили Шейна, а появившийся ниоткуда Томас оттащил ее в сторону и усадил на стул.

Когда Томас протирал ее лицо холодной водой, она закрыла глаза.

— Вы правы, Фиона, — сказал он, погладив ее по голове. — Поверьте, вы совершенно правы.