Ночная Жизнь

2

Ричард Карниш не ожидал, что его заметят, и в первое мгновение был потрясен. Но шок быстро сменился злостью на самого себя и досадой на то, что теперь придется суетиться, скрывая следы. То, что его увидели, еще не конец света. Такое случалось и раньше, случится и впредь. Гораздо важнее другое, каковы будут последствия того, что его увидели?

По крайней мере он приглушил свой голод. Хотя из-за этого и попался. Он был так поглощен насыщением, что совершенно забыл об окружающем и потерял осторожность. Страдания жертвы были более глубокие и утонченные, чем все, которые ему довелось попробовать за последнее время. Этот бродяга еще не окончательно деградировал и не оставил надежды когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.

Память его была полна образов – лица детей, улыбка жены… Карниш придал им зловещее искажение, чем привнес в букет страданий изысканную остроту и утонченность. Он так этим увлекся, что не сумел почувствовать приближение свидетеля. Как правило, он не забывал принять меры для предотвращения таких ситуаций, но сегодня процесс насыщения буквально его ослепил, и только возглас ужаса и изумления вернул Карниша к действительности. Но было уже поздно. Сам охваченный страхом, Карниш поднял голову и увидел лицо человека, гладящего на него. Теперь ему было важно побольше узнать о свидетеле. Его зовут Саймон, он в сильной растерянности и ощутимо напуган. Вполне достаточно, чтобы настигнуть его и обезвредить.

Но человек, не говоря ни слова, повернулся и побежал.

Карниш сосредоточился. Это был как психологический, так и физиологический процесс. Он постарался забыть о голоде, приглушенном, но не утоленном, поборол страх, вызванный тем, что он был замечен, и принялся втягивать в себя то, что Саймон принял за плащ: свою сущность, ту тьму, что заполнила переулок, выплеснувшись из Карниша, пока тот утолял голод. Со стороны, это было похоже на то, как какая-то гигантская ночная птица складывает свои крылья. Наконец в переулке осталась стоять вполне человеческая фигypa. Теперь любой принял бы Карниша за обычного человека. Высокий, худощавый, прилично одет. Ничего такого, что могло бы вызвать излишнее любопытство. Случайный прохожий не обернулся бы, чтобы взглянуть на него еще раз.

Маска.

Карниш вышел из переулка на улицу. На мгновение огни проезжавшего мимо автомобиля ослепили его, но он чувствовал отчетливый след страха, оставленный свидетелем, и начал погоню.

Саймон ие пробежал и пятидесяти метров, как его начали мучить сомнения, видел ли он на самом деле то, что увидел, а свернув на запад по Седьмой Южной улице, уже не был даже уверен, был ли он вообще в том переулке. Когда первый страх поутих, его первой мыслью было, что это последствия приема лизергиндиэтиламида, или, попросту говоря, ЛСД. Во всяком случае, очень похоже на то. Внезапный, необъяснимый переход реального в мистическое, земного в потустороннее, произошедший в одно мгновение и без всякого предупреждения.

Такое и раньше с ним случалось. И хотя в первый раз Саймону понравился эффект, произведенный наркотиком, вторичные проявления его присутствия в организме, неожиданные и пугающие, и в малейшей степени нельзя было назвать приятными. Незваный гость, как говорится…

Нужно сосредоточиться на том, что реально.

А реально то, что он среди ночи бежит, не разбирая дороги, по мокрой от дождя улице. И бежит один. На эту устойчивую платформу здравого смысла Саймон поместил звук своих шагов, собственное хриплое дыхание, холодный ветер и мелкие брызги дождя, жалящие глаза. Это все было настоящим. Но то, что произошло в переулке… Так что же все-таки там произошло? Конечно, если допустить, что он на самом деле там был.

Он видел Фила. Тот стоял – нет, не стоял, а висел в воздухе, как будто кто-то или что-то поддерживало его на весу. До этого момента все выглядело вполне нормально. А потом эта внезапная ужасная перемена. Казалось, мир вокруг стал жидким, текучим. Фил не стоял, он висел, поддерживаемый чем-то похожим на белую простыню, которая…

Которая делала что???

Поедала его!

Саймон перестал вспоминать то, что видел, и сосредоточился на этой формулировке.

Поедала его?

Ботинки Фила упали с его ног. Почему они упали? Потому что его ноги на глазах уменьшались. Эта белая простыня высасывала из Фила все жизненные соки, высасывала до тех пор, пока не осталось ничего, кроме воды. Саймон бросил взгляд на сточную канаву, куда стекала дождевая вода, и содрогнулся.

А потом? Что было потом?

А потом поверх простыни он увидел лицо. Бледное, слабо мерцающее. Черные глаза, узкая полоска рта, мягкий детский подбородок.

3атем простыня исчезла, а на ее месте остался стоять человек. Высокий худощавый мужчина, лет около пятидесяти. Вот это было вполне реально, он это отлично запомнил. Но Фила не было. Фил исчез. Фил превратился в несколько литров воды, которая стекла в сточную канаву. А потом… потом человек двинулся к Саймону. И это был самый ужасный момент. Он не просто двинулся к Саймону – казалось, он захватил с собой весь переулок, казалось, что вся темнота в переулкепоползла вслед за ним, как будто была с ним одним целым.

В памяти, как после галлюцинации, осталось чувство полной реальности и в то же время абсолютной невероятности происшедшего. Этo ощущение было Саймону хорошо знакомо. Он не был новичком в игре с наваждениями. За последнюю пару лет ему не раз случалось приторчать не по-детски. Например, как в тот раз в Аноке, в мотеле, с Бобби и Ронни. Он съел две таблетки, несмотря на предупреждение, что товар хороший, чистый и четверти таблетки хватит за глаза. Он лежал на кровати и вдруг прочувствовал, как она начала покачиваться. Оглядевшись, он увидел, что его со всех сторон окружает вода, а вокруг кровати кружится акулий плавник. Насколько он мог понять, акула искала его. Он помнил, как сбоку открылась пасть и огромные треугольные зубы вонзились в его тело, помнил фонтан крови и чувство пустоты внутри после того, как его кишки вывалились на матрас. Он заорал и вновь оказался лежащим на кровати в мотеле, а напротив, на другой кровати, сидели Бобби и Ронни, и они смеялись, смеялись. Саймон получил удовольствие от осознания того, что все это было не настоящее, а лишь галлюцинация, вызванная действием наркотика. Он никогда не принадлежал к тем идиотам, которые объявляли ЛСД средством для достижения какого-то откровения или слияния с божественной сущностью. Это просто наркотик. Путем какого-то неизвестного воздействия на мозг он вызывает галлюцинации. И это бывает очень забавно.

Но после той галлюцинации – если это была галлюцинация, – которая случилась с ним там, в переулке, у Саймона осталось чувство какой-то нависшей над ним угрозы. Смертельной опасности.

Сообразив вдруг, что остановился, он с досадой тряхнул головой. Перейдя улицу, он обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Там, в полумраке, мелькнула тень: кто-то быстра шел за ним по улице.

Шлейф страха, оставленный Саймоном, пересек улицу, и Карниш, что-то тихонько бормоча себе под нос, последовал за ним. Он уже сосредотачивался на новой жертве. Не прошло еще и минуты с тех пор, как Саймон, Простак Саймон, выбежал из переулка. Его по-прежнему легко было настигнуть. И действительно, когда Карниш завернул за угол, он увидел в пятидесяти метрах впереди себя человека, спотыкаясь, бегущего вдоль по улице.

Должно быть, Саймон почувствовал, что его преследуют, потому что остановился и посмотрел назад. Карниш улыбаясь про себя, продолжал приближаться. Саймон вскрикнул, и этот крик был ясно слышен Карнишу.

Саймону казалось, что тень его преследователя вытянулась и угрожающе разрослась. У него было чувство, будто в спину ему светят автомобильные фары. Но ни одной машины на улице не было. И ни одна тень не могла быть такой.

Если зто была галлюцинация, то это самая правдоподобная и устойчивая, которую он когда-либо испытывал, и она несла в себе такой заряд ужаса, перед которым побледнел бы любой ночной кошмар.

Саймон с криком повернулся и снова побежал. Это не галлюцинация. Это все происходит на самом деле.

Он бежал через Хеннепин, отмахиваясь от машин, отталкиваясь от них, когда они останавливались в нескольких дюймах перед ним, скользя по мокрому асфальту; не обращая внимания на ругань водителей и возмущенные гудки, он нырнул в темноту ближайшей улицы. Пробежав с квартал, Саймон на мгновение остановился, чтобы перевести дух. Фигура преследователя, высокая и тонкая, вырисовывалась на другой стороне Хеннепин, полускрытая тенями, которых там не могло быть. Саймон был уверен, что это преследователь вырабатывает тени, чтобы скрываться в них от света.

Вдруг Саймон осознал, что до этой минуты он ни разу в жизни не испытывал настоящего страха. О, разумеется; ему приятно щекотали нервы страшные фильмы, и радостный ужас пережитой галлюцинации был ему тоже знаком, но эта физиологическая, совершенно не зависящая от сознания реакция организма, исключающая всякую логику, никогда ему не встречалась. Его сердце колотилось как бешеное, и в то же время ему было холодно, и он чувствовал слабость. Дрожали руки и ноги. Он страстно желал куда-нибудь скрыться, хотел повернуться и побежать со всех ног, но не мог двинуться с места. И причина этого страха была не в том, что он увидел в переулке, а в том, что тот, кого он там увидел, сейчас стоял на другой стороне Хеннепин, не сводя с него глаз.

Один только вид этой фигуры затронул в нем что-то первородное, непререкаемое; с ним такого еще никогда не бывало. Саймон с абсолютной уверенностью сознавал, что перед ним хищник, хищник, способный его уничтожить, и реагировал как загнанная добыча. Только инстинкт самосохранения, подстегнутый страхом, помог ему подавить в себе желание упасть на землю и притвориться мертвым.

Преследователь сошел с тротуара на проезжую часть. Раздался автомобильный сигнал.

Этот звук отрезвил Саймона. Он вскрикнул, как будто его окатили ледяной водой, повернулся и со всех ног бросился прочь от приближающейся зловещей фигуры. Он уже не раздумывал над тем, что происходит, не искал этому разумного объяснения. Им овладело одно стремление, которое отметало любые попытки проанализировать и понять происходящее: стремление скрыться от погони. Добежав до Первой Северной авеню, он, не оглядываясь, свернул налево. Нет смысла глазеть на охотника у себя за спиной. Это ему ничем не поможет. Бегство – вот его единственная надежда. И едва он свернул за угол, у него в голове всплыла мысль, пришедшая, казалось, извне.

Это все нереально. Мне все это померещилось. Ничего этого не было и быть не могло, и в любом случае мне никто не поверит.

Эта мысль показалась ему такой убедительной, что он чуть было опять не остановился. Но в нескольких кварталах впереди, через улицу, он увидел яркий свет, и тут же им полностью завладела другая мысль: мысль о безопасном месте.

Реально происходящее или нет – это теперь не имело значения. Саймон вновь побежал.

Карниш преследовал Саймона еще квартал. Его собственные опасения постепенно рассеялись. Слишком сильно сомнение в сознании у Саймона, он сильно напуган, не совсем уверен в том, что он видел, и в том, что это было на самом деле. Когда Саймон завернул за угол, Карниш прекратил преследование. Продолжать его не было необходимости. Если Саймон и сам не может поверить в то, что видел, он тем более не сумеет заставить поверить в это других.

Карниш вернулся в переулок, где он насыщался. Сначала он намеревался обойтись без уборки, но теперь, после того как его застали во время еды, она была необходима. Он подобрал ботинки жертвы и небольшую холщовую сумку – вероятно, набитую фотографиями и прочей ерундой, которую носят с собой бездомные. Сначала он хотел просмотреть ее содержимое, но потом передумал и бросил сумку в контейнер для мусора. На мгновение он задумался, убирать ли пакет с сандвичем, брошенный Саймоном, и решил, что не стоит возиться. Какая разница? Кроме пакета, единственным напоминанием о том, что здесь произошло, была вода из тела, уже остывшая и смешавшаяся с дождевой. Никто ничего не заподозрит. Карниш прошел переулок насквозь, перешел улицу и углубился в другой переулок. Найдя там свой «Дамстер», он бросил туда ботинки Фила, а потом вернулся на улицу и пошел в сторону аллеи Николет. Ночь была прохладной, дул освежающий ветерок. Тучи разошлись, но звезд не было видно из-за зарева городских огней.

Ближе к Николет навстречу ему стали попадаться прохожие – любители ночных прогулок, влюбленные парочки, посетители ресторанов и кинотеатров. Была ночь с пятницы на субботу, и в воздухе уже витала атмосфера выходного дня.

Карниш свернул на Николет; он шагал быстро, но не слишком быстро: человек, у которого есть какая-то цель и который знает, куда идет. Но самое главное, что он человек!

Карниш улыбался – с несколько отсутствующим видом, как будто шел, о чем-то задумавшись. Один раз, ожидая переключения светофора, он обернулся и посмотрел на свое отражение в стекле витрины. Высокий, стройный, аристократичный; седеющие волосы, продолговатое лицо, одет хорошо и опрятно, аккуратно причесан. Мужчина хоть куда. Он улыбнулся своему отражению. Симпатичный дьявол. Дьявол – вот ключевое слово.

Проходя мимо "Кристал Коурт", он заметил охранника: тот курил, прислонившись к наружной двери. В голове у охранника была полная мешанина. Он думал о том, что через час сменится с дежурства, и как будет себя вести, вернувшись домой. В последнее время он выпивал, и по отношению к жене и двоим своим сыновьям поступал порой гадко, если не сказать оскорбительно. Он представлял себе их лица, представлял, как младший улыбается. Сегодня вечером он собирался сделать для них что-нибудь приятное, чтобы загладить свое утреннее поведение. Он принял решение отныне следить за собой. Он считал, что у него хорошая семья, и не хотел ее потерять.

Внезапно Карниш испытал сильнейшее отвращение к этому человеку, к его смешной, жалкой и такой человеческой проблеме. И он тут же послал ему образ его младшего сына, который стоит на коленях перед папочкой, который пихает ему в рот свой напряженный член. Охранник побледнел и выронил сигарету. Губы у него тряслись. Он поднял глаза и увидел Карниша, который, улыбаясь так, будто они вместе посмеялись над только им известной шуткой, быстро прошел мимо. На прощание он посеял в сознании охранника семя желания воплотить в жизнь увиденную в мыслях картинку. Он чувствовал ужас охранника, который, впрочем, ощущался все слабее по мере того, как Карниш от него удалялся. Потом он заметил у автобусной остановки мужчину и женщину средних лет. Они стояли обнявшись. Их любовь была для него подобна непереносимому зловонию, но был в нем приятный для Карниша оттенок. Женщина очень тревожилась. Она узнала, что уплотнение в ее правой груди может быть злокачественной опухолью. Ей еще предстояло сделать биопсию, и она пока ничего не сказала мужу. Карниш вкусил от ее тревоги и, проходя мимо, посеял в ее сознании мысль, которая в ближайшие дни должна была привести ее на грань безумия. Он заставил ее поверить, что в ее грудях поселились черви, что они ползают там, откладывают яйца, жрут ее плоть. Он увидел, как она напряглась, как рука ее поднялась и повисла в воздухе между ней и мужем. Потом Карниш послал ей последнюю мысль:

«Он возненавидит тебя, если ты потеряешь свои груди, ты – червивая карга».

Дойдя до Четвертой Южной улицы, он повернулся и окинул взглядом аллею. Людское море волновалось в берегах из бетона. Глядя на мужчин, женщин, детей, он наполнялся такой злобой, таким отвращением к людям, что она просто не умещалась в нем. Буквально на одно мгновение та его часть, которая была тьмой, ненавистью и ужасом, вырвалась наружу и как огромная тень нависла над аллеей. Лица людей сразу же посерьезнели, все глаза опустились к земле, а губы плотно сжались. Наступила тишина. Каждый ощутил нависший над ним ужас, ощутил присутствие рядом злобы и ненависти. Но эти тупые, безмозглые овцы не обратили внимания на мимолетный прилив ужаса, который быстро был заглушен биением их сердец и током их горячей крови.

Вздохнув, Карниш свернул за угол, миновал еще пару кварталов и подошел к ожидающему его у входа в «Мидлэнд Билдинг» автомобилю. Его шофер Эдвард курил, опустив стекло. Карниш открыл заднюю дверцу и сел в салон. Эдвард одним движением пальцев выбросил сигарету и повернул к Карнишу изумленное лицо:

– Э, мистер Карниш, вы уже закончили с делами?

– Да, закончил.

– Быстро вы обернулись.

– Да, пожалуй.

– Куда поедем, сэр?

– Отвези меня домой.

Эдвард кивнул, завел двигатель и тронул машину.

Карниш откинулся на спинку и закрыл глаза. Он чувствовал, что Эдварду неловко из-за того, что он застал его сидящим в вальяжной позе и с сигаретой. Карниш превратил эту неловкость в навязчивую мысль, почти в паранойю, и улыбнулся, видя, как шофер заерзал на своем сиденье.

Яркий свет, увиденный Саймоном, оказался входом в ночлежку на Одиннадцатой улице. Весь мокрый от пота и дождя, он, задыхаясь, поднялся по каменным ступеням к двери и увидел через стекло табличку, которая гласила, что ночлежка открыта с восьми утра до одиннадцати вечера. Саймон подергал дверь и убедился, что она заперта. Тогда он прижался лицом к стеклу и закричал. Он боялся повернуть голову и посмотреть назад. Он знал, что может увидеть. Ту высокую худую фигуру, закутанную в свой плащ из теней. Саймон скорее согласился бы умереть на месте, чем еще раз это увидеть. Только не сегодня. Реально это или нет, он не переживет, если увидит это еще раз. Он отчаянно заколотил в дверь кулаками.

За стеклом, в глубине, была видна лестница, ведущая наверх, в залитое оранжевым светом пространство. В воспаленном мозгу Саймона и лестница, и свет приобрели какое-то мистическое, неземное значение. Ему казалось, что эта лестница на небеса, к спасению, а он заперт во тьме ада с ужасными демонами, и ему никогда не открыть эту дверь, никогда не добраться до этой лестницы, никогда не спастись.

Разумом он понимал, что находится под влиянием страха и что это всего лишь ночлежка, а не лестница на небеса, но тем не менее останавливаться не собирался. Он барабанил в дверь и кричал во всю силу своих легких, нисколько не заботясь о том, будут ли его выкрики внятными и доступными для понимания, а когда фары проезжавшего мимо автомобиля взметнули по фасаду причудливые тени, он съежился и плотно зажмурился, не в силах их видеть. Когда он снова открыл глаза, по лестнице спускалась человеческая фигура, постепенно появляясь из яркого света наверху. Это была молодая женщина. Саймону она показалась ангелом. Она подошла к двери и, нахмурившись, посмотрела на него сквозь стекло.

– Впустите меня, – сказал Саймон.

Она указала ему на табличку:

– Мы никого не впускаем после одиннадцати.

– Пожалуйста, прошу вас.

Саймон все же не удержался и оглянулся. Он ничего не увидел, но это совсем не означало, что там никого нет.

Дверь открылась. Саймон ввалился внутрь, быстро закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной.

– Заприте ее, – проговорил он.

Все еще хмурясь, женщина исполнила его просьбу, потом отступила на шаг и с любопытством посмотрела на визитера. Саймон стоял, привалившись к двери. Он тяжело дышал, колени его дрожали, но он тоже с интересом разглядывал свою собеседницу. На первый взгляд женщине было лет двадцать шесть. Длинные каштановые волосы собраны сзади в хвостик. Симпатичное овальное личико. Очки в тонкой оправе. Если бы они встретились где-нибудь на вечеринке, то, наверное, неплохо бы провели время, болтая о том, о сем. Но сейчас она выглядела строго и неприступно.

– В чем дело? У вас что-то случилось?

Саймон лишь покачал головой. Он все еще был не в состоянии говорить нормально.

– Bac кто-то преследует?

Едва она это произнесла, Саймон резко повернулся и бросил тревожный взгляд на улицу. Там мелькали какие-то тени и блики света, отражающегося на мокром асфальте. Вновь посмотрев на женщину, он увидел, что выражение ее лица немного смягчилось.

– Ночлежка заполнена до отказа. Ни одной свободной койки. Но если хотите, можете подняться со мной наверх, я налью вам кофе, и вы немножко погреетесь.

Почему-то она произнесла это с вопросительной интонацией. Саймон кивнул, и когда женщина начала подниматься по лестнице, пошел следом за ней.