Ночная Мышь, или Первый полет

Глава 27, в которой приходит пора прощаться и всё наконец-то становится на свои места

Тёплым августовским вечером на исходе лета Мышь бродила по Дальней Поляне и собирала букет из последних летних цветов. Есть какая-то печальная красота в слове «исход». Лето уходило из Нечаянного Леса пышно и торопливо, словно дорогой гость, который, раздав последние подарки, неловко топчется в прихожей — хорошо тут у вас и рад бы задержаться, да дела, дела… Лето торопилось уйти, осень спешила вступить в права. Самой грустной приметой наступающего сентября стала для рукокрылой крохи новость о скором отлёте Птаха и его семьи в тёплые края. Сегодня птенец прилетел попрощаться.

— Я вот улетаю… — пискнул он виновато, переступая с ноги на ногу.

— А я вот — остаюсь… — грустно ответила ему Мышь, — и тут уж ничего не поделаешь, как ни старайся…

— Но следующей весной я обязательно вернусь.

— Конечно вернёшься, — согласилась с ним подружка, — только это будешь уже не ты… И я буду не я…

— Ну почему же? — удивился и огорчился Птах. — Разумеется, это буду я.

— Ну что ты… — качнулась жёлтая шляпа, — знаешь, сколько всего произойдёт с нами за эти полгода… Конечно, мы встретимся снова, только это будут уже совсем другие мы… Но, может быть, — голос у Крохи немного повеселел, — они будут даже лучше, чем мы нынешние и прежние…

— Ну, конечно! — горячо согласился с ней птенец, — я, например, просто чувствую, что с каждым днём становлюсь всё лучше и лучше. Даже страшно бывает… Иногда.

— А я чувствую, что осень… — медленно проговорила Мышь.

— В будущем году мы обязательно вместе полетим за земляникой!

— Возможно… — не стала спорить с ним подружка. — Только я всё думаю и думаю… Наверное, это не главное… ну, там, махать крыльями… поджимать лапы… Когда я смотрю, как плывут по небу облака… Как кружится в воздухе лист… Я думаю… мне кажется, что настоящий полёт начинается с чего-то совсем другого… Вот мой Заяц, например, — он летает, хотя и сам не догадывается. А Людмила — нет. Она машет крыльями, она ползает по воздуху… Но это не полёт. Это не тот полёт… — у маленькой мыслительницы было сегодня чрезвычайно задумчивое настроение. А разок задумавшись, она уже не могла и не хотела остановиться. — А ещё иногда мне кажется, что меня уже ничто не может ни обрадовать, ни удивить, — неожиданно добавила она и вздохнула, — наверное, я взрослею…

— Это… замечательно… гх… — как-то неловко кашлянул Птах. — Потому что я хотел… В общем… Э… Даже не знаю, как и начать… Те листки… Их расклеивал… я. Ну вот… сказал.

— Что-о-о??! — с Ночной Мыши словно ветром сдуло её хвалёную невозмутимость. — Ты?? Почему?!

— Ну… так уж получилось… — окончательно сникнув, пробормотал Птах.

— Тоже мне, ответ! — грозно насупилась Мышь. — А ну, выкладывай всё, а то как вздую… (Кстати, птенец был уже ненамного меньше своей подруги, и к тому же в любую минуту мог улететь, но угроза всё равно прозвучала убедительно).

— Понимаешь, Людмила меня совсем заморочила, — смущённо зашептал Птах, торопясь оправдаться. — Супер-птенец, необыкновенный талант… Мол, вырастешь, станешь ого-го…

— Про ого-го и я тебе могла бы сказать, — перебила его кроха.

— Но ведь не говорила же… А она говорила… И про то, что мы птицы — высшие существа, а все прочие не в счёт, особенно коровы… А потом сказала, что надо пройти испытание… Облететь ночью весь Лес и расклеить бумажки… Это и было испытание. Я ведь их толком даже и не читал. Не до того было… Страшно было. Но я всё-таки полетел. Гордился потом собой…

— Гордился? — ядовито переспросила Мышь.

— Недолго. Про тебя вспомнил и подумал, неужели Мышь тоже не в счёт?? А Икка… Она была такая несчастная… Ну дурак я, дурак! — повинился Птах. — Но ты не думай, я понял… Я всё правильно понял… И больше к ней ни ногой! К пророчице, то есть. Она звала, но я не полетел! Вот…

— Ну что же теперь… — после секундной заминки отозвалась Мышь, — в конце концов, каждый может оказаться в дураках… — И я тоже могу, — великодушно добавила она. — Я на тебя не сержусь. Икка уже всё позабыла… — Тут любопытство пересилило желание наставлять, и она выпалила, — и всё-таки, хоть убей, не пойму, зачем ты развешивал эти мерзкие бумажонки на болоте? Там-то кому читать?!

— Я их где попало вешал, — потупившись, объяснил Птах, — в темноте же не видно…

— Понятно… Но запомни, пожалуйста, на будущее, — строго, словно учительница, продолжила Мышь. — Если тебя кто-то долго и упорно хвалит, будь осторожен! Запомни, Птах, жизнь слишком непростая штука, чтобы кто-то стал говорить тебе много хороших слов задарма… Кроме меня, разумеется, — подумав, уточнила маленькая мыслительница.

— Запомню! Обязательно запомню, — пообещал птенец и присвистнул, глянув на темнеющее небо, — Ой! Вот теперь мне, и правда, пора. До свиданья, Мышь! — крикнул он, поднимаясь в воздух.

— До свиданья! — ответила она с земли и, вспомнив любимое напутствие моряков из книжек Верёвочного Зайца, сорвала с головы свою прекрасную жёлтую шляпу и закричала, что есть мочи, — попутного ветра! Попутного ветра!

Так она стояла и махала, махала шляпой ему вслед, пока он не скрылся за вершинами деревьев, в груди у неё теснились тысячи добрых слов, которые она хотела, но не успела сказать своему пернатому другу. Впервые Мышь задумалась о том, что лето слишком коротко для того, чтобы успеть одарить хорошими словами всех, кого любишь. Задыхаясь от нового знания, такого же пронзительного и прекрасного, как августовский закат, она побежала к домику с круглыми окнами и с порога выпалила в открытую дверь:

— Заяц, ты — самый лучший!

Удивлённый таким приветствием, он поднялся ей навстречу из кресла. Мышь взмахнула букетом и осыпала опешившего Верёвочного мечтателя цветами с головы до пят.