Ночная Стража

Когда снаружи раздался душераздирающий крик, Сэм Ваймс вздохнул, но продолжил бриться.

Закончив, он накинул куртку и вышел в восхитительное сверкающее утро. Стояла поздняя весна. В кронах деревьев пели птицы, над распустившимися цветами жужжали пчелы. Впрочем, в небе витало марево, и тучи на горизонте обещали разразиться грозой. Но сейчас воздух был горячим и густым. И в старой выгребной яме за сараем садовника кто-то плескался, старательно держа голову над водой.

Ну хорошо, не над водой. Над тем, в чем он плескался.

Остановившись чуть поодаль, Ваймс раскурил сигару. Пользоваться открытым огнем рядом с выгребной ямой, пожалуй, было бы опрометчиво: юноша, рухнув с крыши сарая, проломил корку на ее поверхности.

– Доброе утро! – жизнерадостно поздоровался Ваймс.

– Доброе утро, ваша светлость, – откликнулся купальщик, отчаянно пытающийся удержаться на поверхности.

Голос его оказался неожиданно высоким, и Ваймс с удивлением понял, что барахтающийся в яме юнец на самом деле девица. Это не было чем-то из ряда вон выходящим – в Гильдии Наемных Убийц прекрасно знали, что, когда речь заходит о всякого рода хитроумных убийствах, женщины как минимум не уступают мужчинам. И все же это несколько меняло дело.

– Мы ведь, кажется, не знакомы, – сказал Ваймс. – Тем не менее ты меня знаешь. А ты?..

– Кудли, сэр, – представилась купальщица, – Йокаста Кудли. Большая честь познакомиться с вами, ваша светлость.

– Кудли? – переспросил Ваймс. – Известная в Гильдии фамилия. Кстати, простого «сэр» будет достаточно. Если мне не изменяет память, я как-то сломал твоему батюшке ногу?

– Да, сэр. Он передает вам привет, – сказала Йокаста.

– А ты не слишком ли молода для такого заказа? – спросил Ваймс.

– Это не заказ, сэр, – возразила Йокаста, загребая руками.

– Да неужели? За мою голову назначена цена по меньшей мере в…

– Совет Гильдии временно наложил запрет на этот контракт, сэр, – объяснила девушка, по-собачьи работая конечностями. – Вы исключены из списка. В настоящее время заказы на вас не принимаются.

– Ну и ну! И с какой же вдруг стати?

– Не могу знать, сэр, – сказала Йокаста Кудли.

Благодаря своему упорству она все-таки добралась до края ямы, где обнаружила идеально гладкую кирпичную кладку, уцепиться за которую не представлялось никакой возможности. Ваймс знал об этом, потому что в один прекрасный день лично потратил несколько часов, чтобы добиться именно такого результата.

– Тогда зачем тебя направили ко мне?

– Госпожа Банда послала меня сюда в качестве тренировки, – объяснила Йокаста. – Однако это у вас весьма коварно придумано, с кирпичной облицовкой-то.

– Верно, – согласился Ваймс. – Ты чем-то досадила госпоже Банде? Как-то ее расстроила?

– О нет, ваша светлость. Но она сказала, что я стала слишком самоуверенной и работа в условиях, приближенных к боевым, пойдет мне на пользу.

– А, понятно.

Насколько припоминал Ваймс, Элис Банда слыла одной из самых строгих преподавательниц Гильдии. И ярой сторонницей практических занятий.

– Значит… она послала тебя за моей головой? – спросил он.

– Никак нет, сэр! У меня с собой даже стрел для арбалета нет, можете проверить! Я просто должна была найти позицию, чтобы взять вас на прицел, и описать ее в своем отчете!

– И госпожа Банда поверила бы тебе?

– Конечно, сэр, – заметно оскорбившись, ответила Йокаста. – Честь Гильдии, сэр.

Ваймс тяжело вздохнул.

– Видишь ли, сударыня, за последние несколько лет твои коллеги-приятели неоднократно пытались убить меня в моем же доме. Как ты догадываешься, я изрядно подустал от этого.

– Отлично вас понимаю, сэр, – сказала Йокаста голосом человека, также понимающего, что выбраться из затруднительного положения он может только благодаря доброму расположению своего собеседника, не имеющего ровным счетом никаких причин оное расположение испытывать.

– Ты удивишься, узнав, какое количество ловушек расставлено вокруг дома, – продолжил Ваймс. – Некоторые из них весьма изощренны, поверь мне на слово.

– Эта черепица на крыше сарая крайне коварно ушла у меня из-под ног, сэр.

– Я уложил ее на хорошо смазанные полозья, – пояснил Ваймс.

– Здорово придумано, сэр!

– И некоторые ловушки могут быть смертельны, – сказал Ваймс.

– Значит, мне повезло, что я угодила именно в эту, да, сэр?

– О, эта тоже смертельна, – сказал Ваймс. – Она, как бы это выразиться, отложенного действия. – Он снова вздохнул.

Он и правда пытался отбить всякую охоту у членов Гильдии являться сюда, но… его исключили из списков? Не то чтобы ему нравилось, когда на него охотятся люди в капюшонах, нанятые его многочисленными врагами, но это было своего рода вотумом доверия. Свидетельствовало о том, что он по-прежнему раздражает богатых и высокомерных типов, которых и нужно раздражать.

Кроме того, Гильдию Убийц было достаточно легко перехитрить. Наемные убийцы придерживались строгих правил, собственного кодекса чести, и это вполне устраивало Ваймса, который в отдельных практических областях не придерживался никаких правил.

Исключен из списков, значит? До сих пор он слышал только об одном человеке, удостоившемся подобной чести, – лорд Витинари, патриций, по слухам, с некоторых пор тоже не значился в этих списках. Убийцы разбирались в тонкостях городских политических игр как никто другой, и если уж они исключили тебя из списка, значит, почувствовали, что твоя кончина не только спутает игру, но и разнесет в щепки всю доску…

– Я была бы весьма признательна, сэр, если бы вы вытащили меня отсюда, – окликнула его Йокаста.

– Что? Ах да. Извини, не хочется пачкать одежду, – сказал Ваймс. – Но я пришлю сюда дворецкого с лестницей, как только вернусь в дом. Хорошо?

– Большое спасибо, сэр. Приятно было с вами познакомиться, сэр.

Ваймс направился к дому. Исключен из списков? А жалобу подать можно? Может, они думают…

Его с головой накрыл очень мощный запах.

Он поднял взгляд.

И увидел куст сирени в цвету.

Ваймс долго смотрел на него.

Проклятье! Проклятье! Проклятье! Каждый год он забывает. Впрочем, нет. Он никогда ничего не забывал. Просто убирал воспоминания подальше, как старое столовое серебро, чтобы не потускнели. И каждый год они возвращались, острые и сверкающие, ранящие в самое сердце. И надо же было такому случиться, чтобы именно сегодня…

Он поднял руку и дрожащими пальцами переломил веточку. Понюхал цветы. Постоял немного, глядя в пустоту. А потом, осторожно держа веточку в руке, вернулся в свою гардеробную.

Вилликинс приготовил для него парадную форму. Сэм Ваймс непонимающе уставился на мундир и лишь через несколько мгновений вспомнил. Ах да, заседание Комитета по делам Стражи. Ну конечно. Старая мятая кираса для такого случая вряд ли подойдет. Ведь он теперь его светлость герцог Анкский, командующий Городской Стражей сэр Сэмюель Ваймс. Лорд Витинари выразился по этому поводу чертовски недвусмысленно, будь оно все проклято.

И будь оно проклято еще больше, но Сэм Ваймс прекрасно понимал, что эти требования по-своему обоснованны. Как бы он ни ненавидел парадную форму, с некоторых пор он представляет не только самого себя. Сэм Ваймс мог являться на важные встречи в грязных доспехах, даже сэр Сэмюель Ваймс мог изловчиться и придумать оправдание тому, чтобы везде и всюду ходить в повседневной форме, но герцог… герцогу необходима некоторая доля лоска. Герцог не может позволить себе заявиться на встречу с иностранными дипломатами, сияя голым задом. Честно говоря, и Сэм Ваймс в своем неблагородном прошлом никогда не опускался до такого, но, даже если б и опустился, никакой войны из-за этого не случилось бы.

Прежний Сэм Ваймс – старый, добрый, простой Сэм Ваймс – сопротивлялся изо всех сил. Ему удалось избавиться от перьев на шлеме и нелепых трико и добиться того, что парадный мундир, по крайней мере, стал похож на нечто мужское. Но с позолотой на шлеме пришлось смириться, и оружейники выковали новую сверкающую нагрудную пластину с бесполезными золотыми завитушками. Всякий раз, надевая ее, Ваймс чувствовал себя классовым предателем. Кто-то ведь может решить, что он теперь ничем не отличается от тех, кто по всякому удобному случаю цепляет на себя эти цацки. Похож? Похож. Значит, виновен.

Он покрутил веточку сирени в руке и еще раз вдохнул опьяняющий аромат. Да… конечно, так было не всегда…

Кто-то заговорил с ним, заставив вынырнуть из воспоминаний.

– Что? – огрызнулся Ваймс.

– Я спросил, хорошо ли чувствует себя госпожа, ваша светлость, – повторил слегка напуганный дворецкий. – А вы, ваша светлость, хорошо себя чувствуете?

– Что? Ах да. Я в порядке. Как и госпожа, спасибо. Я заходил к ней, прежде чем выйти из дома. Там с ней госпожа Контент. По ее словам, это случится не прямо сейчас.

– Тем не менее я распорядился на кухне, чтобы приготовили побольше теплой воды, ваша светлость, – сказал Вилликинс, помогая Ваймсу надеть позолоченный нагрудник.

– Да, конечно. Интересно, зачем нужно столько воды?

– Не могу сказать, ваша светлость. Думаю, лучше и не знать, – откликнулся Вилликинс.

Ваймс кивнул. Сибилла с присущим ей тактом уже объяснила, что в данном случае в его помощи она не нуждается. И честно говоря, оно и к лучшему.

Он передал Вилликинсу веточку сирени. Дворецкий, не сказав ни слова, вставил веточку в маленькую серебряную трубку с водой, благодаря которой цветы не завянут несколько часов, и прикрепил ее к одному из ремней кирасы.

– Как быстро бежит время, не правда ли, ваша светлость? – спросил он, обметая доспехи метелкой для пыли.

Ваймс достал свои часы.

– Вот именно. Послушай, по пути во дворец я заскочу в Ярд, чтобы подписать то, что нужно подписать, и вернусь домой, как только освобожусь, хорошо?

Вилликинс посмотрел на него с почти недворецким участием.

– Ваша светлость, уверен, с госпожой все будет в порядке, – ответил он. – Она, конечно, не слишком, гм…

– …молода, – подсказал Ваймс.

– Я сказал бы, что она может похвастаться бо́льшим жизненным опытом, нежели другие первороженицы, – с честью вышел из положения Вилликинс. – Но осмелюсь заметить, она весьма, что называется, крепко сбита, и в ее роду испокон веков не было особых трудностей с родоразрешением…

– С на что разрешением?

– С рождением детей, ваша светлость. Уверен, ее светлость предпочла бы знать, что вы преследуете злодеев, а не протаптываете дыру в ковре под дверьми.

– Пожалуй, ты прав, Вилликинс. Ах да, Вилликинс, в выгребной яме барахтается юная девушка.

– Ясно, ваша светлость. Немедленно отправлю туда поваренка с лестницей. Послать сообщение в Гильдию Убийц?

– Удачная мысль. Девушке потребуется чистая одежда и ванна.

– Думаю, лучше использовать шланг в старой прачечной, ваша светлость. По крайней мере, для начала.

– Разумно. Позаботься об этом. Ну, мне пора.

Сидевший за столом в набитой стражниками дежурке Псевдополис-Ярда сержант Колон рассеянно поправил веточку сирени, которую пристроил на шлем наподобие пера.

– Люди меняются, Шнобби. Странно так меняются, – сказал он, рассеянно перебирая скопившиеся за ночь документы. – Это чисто стражническое. И со мной так было, когда появились дети. Ты матереешь.

– Начинаешь больше материться? – уточнил капрал Шноббс, возможно, наилучшее ходячее доказательство того, что человек эволюционировал из животного постепенно.

– Ну-у, – протянул Колон, откинувшись на спинку стула, – это типа… Вот когда ты доживешь до наших лет…

Замолчав, он задумчиво поглядел на Шнобби. Шнобби уже много лет утверждал, что ему «где-то тридцать четыре». В семье Шноббсов всегда было плохо со счетом.

– Я хотел сказать, когда человек доживает до определенного возраста, – поправился сержант, – он начинает понимать, что такой штуки, как идеальный мир, никогда не существовало и не будет существовать. Этот мир всегда будет немного, немного…

– Фиговым? – попытался подсказать Шнобби.

За ухом у него вместо традиционного окурка торчала увядшая веточка сирени.

– Вот именно, – подтвердил Колон. – Идеальным он никогда не станет, и тебе остается просто делать то, что ты можешь делать. Понял? Но как только речь заходит о детях, мужчина сразу меняется. «Слушайте, – думает он, – моему ребенку вот в этом расти. Э, нет, пора наводить порядок. Создавать Лучший Мир». И с той поры он воспринимает все малость… обостренно. Будто у него шило в заду появляется. Поэтому, когда наш босс узнает о том, что случилось с Рукисилой, здесь такое начне… Доброе утро, господин Ваймс!

– Обо мне треплетесь, да? – пробурчал Ваймс, проходя мимо вытянувшихся по стойке «смирно» стражников.

На самом деле он не расслышал ни слова из их разговора, но лицо сержанта Колона было для него не только открытой книгой, но книгой, все страницы которой он давным-давно выучил наизусть.

– Просто гадали, случилась ли радость… – забубнил Колон, едва поспевая за Ваймсом, который через две ступени шагал по лестнице.

– Не случилась, – отрезал Ваймс и распахнул дверь в свой кабинет. – Доброе утро, Моркоу.

Капитан Моркоу вскочил на ноги и отдал честь.

– Доброе утро, сэр! Ее светлость…

– Нет, Моркоу. Еще нет. Что произошло за ночь?

Взгляд Моркоу скользнул к веточке сирени и вернулся на лицо Ваймса.

– Ничего хорошего, сэр, – сказал он. – Еще один стражник убит.

Ваймс замер.

– Кто? – спросил он.

– Сержант Рукисила. Его нашли на улице Паточной Шахты. Опять дело рук Карцера.

Ваймс взглянул на часы. У них оставалось десять минут, чтобы добраться до дворца. Но вдруг время перестало что-либо значить.

Он сел за свой стол.

– Свидетели?

– На сей раз трое, сэр.

– Так много?

– Все – гномы. Сэр, Рукисила даже не был на службе. Закончил дежурство, зашел в лавку купить крысиный пирог и жареной картошки и наткнулся на Карцера. Этот гаденыш полоснул его ножом по горлу и скрылся. Вероятно, решил, что мы его выследили.

– Мы гоняемся за ним уже несколько недель! А он натыкается на беднягу Рукисилу, когда тот способен думать только о завтраке! Ангва идет по следу?

– Честно пыталась, сэр, – сказал Моркоу.

– Но?

– Но он… кто-то бросил анисовую бомбу на Саторской площади, мы думаем, это был Карцер. Почти чистое анисовое масло.

Ваймс вздохнул. Поразительно, с какой легкостью люди адаптируются. В Страже появился вервольф. Весть об этом мгновенно разнеслась по улицам, точнее, по темным переулкам. И чтобы выжить в обществе, где у закона вдруг обострился нюх, нарушителям пришлось срочно эволюционировать. И появились бомбы-вонючки. О, ничего особо драматичного, никаких спецэффектов. Надо было просто бросить на оживленном перекрестке пузырек с анисовым или мятным маслом, чтобы люди разнесли запах во все стороны. Это сотни, тысячи пересекающихся следов! Единственное, на что сержант Ангва была способна после такого, – это вернуться домой и свалиться в постель с жуткой головной болью.

Ваймс мрачно слушал, как Моркоу докладывает о том, кого он вызвал из отпуска, а кого перевел на две смены; стукачи уже стучат, доносчики доносят, наводчики наводят, нос по ветру, ухо к земле, мышь не прошмыгнет, не волнуйтесь, сэр. Но Ваймс слишком хорошо понимал, как мало от всего этого проку. Стражников по-прежнему чуть больше сотни, считая буфетчицу, а в городе – миллион с лишним жителей и миллиард мест, где можно спрятаться. Анк-Морпорк – одна большая нора. А этот Карцер – настоящее бедствие, сущий кошмар.

Ваймс давно привык к придуркам всех мастей, которые живут себе вполне по-человечески, но в один прекрасный день вдруг слетают с катушек и бьют кого-нибудь кочергой по голове за то, что тот слишком громко высморкался. Но Карцер был не из таких. Он страдал раздвоением личности, причем его личности, вместо того чтобы постоянно ссориться, просто соревновались. Демоны сидели на обоих его плечах, подзуживая и подкалывая друг дружку.

И вместе с тем… Карцер постоянно улыбался – веселой такой, непринужденной улыбочкой. Он обладал наглостью пройдохи, толкающего золотые часы, которые позеленеют буквально через неделю. Выглядел так, словно был убежден, совершенно убежден в том, что не совершил и не совершает ничего плохого. Стоял после бойни, руки в крови по локоть, карманы битком набиты украденными драгоценностями, а на лице – оскорбленная невинность: «Кто? Я? А что я такого сделал?»

И ты ему верил – верил, если не догадывался заглянуть поглубже в эти нахальные смеющиеся глаза. Ведь оттуда, из самой глубины, на тебя смотрели демоны.

Но было бы ошибкой вглядываться в его глаза слишком долго: стоит лишь на секунду выпустить из виду руки Карцера, как в следующий миг в одной из этих рук появится нож.

Обычному стражнику такой тип не по зубам. Обычный стражник думает, что преступник, оказавшись в численном меньшинстве, сдастся, попытается договориться или, по крайней мере, перестанет двигаться. Большинство стражников не ожидают, что кто-то может убить из-за каких-то пятидолларовых часов. (Вот если бы это были стодолларовые часы – совсем другое дело. В конце концов, это же Анк-Морпорк.)

– Рукисила был женат?

– Нет, сэр. Жил на улице Новых Сапожников с родителями.

«С родителями, – подумал Ваймс. – Совсем плохо».

– Им уже сообщили? – спросил он. – Только не говори, что это сделал Шнобби. Не хватало еще, чтобы он опять устроил безобразие вроде: «Спорю на доллар, ты вдова Джексона!»

– Я сам посетил их, сэр. Как только узнал о случившемся.

– Спасибо. И как они встретили новость? Скверно, да?

– Они встретили ее… серьезно, сэр.

Ваймс застонал. Он как наяву видел их лица.

– Я напишу им официальное письмо, – сказал Ваймс, открывая ящик стола. – Попроси кого-нибудь доставить его, хорошо? Пусть передаст, что чуть позже я зайду лично. Может, сейчас не время… – Хотя нет, они же гномы, а для гномов разговор о деньгах всегда уместен. – В общем, передай, что о пенсии мы позаботимся. И обо всем прочем. Он погиб при исполнении служебных обязанностей. Ну, почти. Значит, будет прибавка. Да, так и сделаем. – Он порылся в ящиках. – А где его дело?

– Здесь, сэр, – ответил Моркоу, ловким движением передавая папку. – Сэр, в десять мы должны быть во дворце. Заседание Комитета по делам Стражи… но я уверен, что нас поймут, – добавил он, увидев выражение лица Ваймса. – Я достану вещи из шкафчика Рукисилы, сэр, наверное, ребята сбросятся на цветы и все остальное…

Потом Моркоу вышел, и Ваймс склонился над фирменным бланком. Затем в ярости отшвырнул перо.

Личное дело! Все-таки придется залезть в личное дело! В последнее время стражников стало так много…

«Сбросятся на цветы. И на гроб. О своих надо заботиться, как когда-то, давным-давно, говаривал сержант Дикинс…»

Ваймс плохо ладил со словами, особенно на бумаге, но, несколько раз заглянув в дело, чтобы освежить память, постарался написать только самое лучшее.

Все слова были добрыми и более или менее правильными. Но на самом деле Рукисила был просто порядочным гномом, зарабатывавшим на жизнь службой в Страже. Он решил стать стражником потому, что в последнее время это была многообещающая работа. Неплохое жалованье, приличная пенсия, замечательное медицинское обслуживание (если у тебя, конечно, хватало мужества спуститься к Игорю в подвал), а примерно через год, поднабравшись опыта, анкморпоркский стражник мог отправиться в любой город на равнине, вступить в тамошнюю Стражу и сразу получить повышение по службе. Такое случалось постоянно. Их называли сэмми – даже в городах, где слыхом не слыхивали о Сэмюеле Ваймсе. Ваймс немного гордился этим. Сэмми – это стражники, которые умели думать, не шевеля губами, которые не брали взяток, по крайней мере крупных, только в виде пива и пончиков, а такого рода взятки даже сам Ваймс считал смазкой, помогающей колесам лучше крутиться. Сэмми – это стражники, которым можно доверять. В разумных пределах, конечно.

Громовой топот сообщил о том, что сержант Детрит привел последних новобранцев с утренней пробежки. До Ваймса донеслась песня, которой их обучил Детрит. Каким-то образом сразу становилось понятно, что сочинил ее именно тролль.

Ваймса по-прежнему слегка раздражало, что многие новоиспеченные стражники, окончившие курсы в здании бывшей лимонадной фабрики, сбегали из города, едва дождавшись окончания стажировки. Но в этом были и свои преимущества. Сэмми служили почти во всех городах, вплоть до Убервальда, и не просто служили, а быстро поднимались по служебной лестнице. Ты знал все их имена, а они знали твое имя, ведь еще в учебке их научили отдавать тебе честь. Это было большим подспорьем. Приливы и отливы в политике часто приводили к тому, что местные правители разрывали связи с соседями, но сэмми поддерживали связь друг с другом постоянно, через семафорные башни.

Он вдруг понял, что едва слышно напевает совсем другую песню. Ту, которую много лет пытался забыть. Мотив пришел вслед за запахом сирени. Ваймс почувствовал укол вины и умолк.

Когда постучали в дверь, он дописывал письмо.

– Почти закончил! – крикнул он.

– Это я, мафтер, – сказал, заглядывая в кабинет, констебль Игорь. – Игорь, сэр, – добавил он.

– Да, Игорь? – сказал Ваймс, в который раз удивившись: зачем тому, у кого голова вся смётана грубыми швами, постоянно напоминать окружающим, кто он такой и как его зовут?[1]

– Я просто хотел сказать, что мог бы пофтавить юного Рукисилу обратно на ноги, мафтер, – с некоторой укоризной сообщил Игорь.

Ваймс вздохнул. Лицо Игоря выражало тревогу с примесью разочарования. Ему не позволили продемонстрировать свое… мафтерство. Естественно, он был раздосадован и обижен.

– Игорь, мы это уже обсуждали. Пришить оторванную ногу – это одно дело, но тут совсем другое. Все гномы решительно против таких штук.

– В этом ведь нет ничего сверхъестественного, мафтер. Я же ярый сторонник натурфилофофии! И когда его принесли, он был еще тепленьким…

– Таковы правила, Игорь. Но все равно спасибо. Мы все знаем, что у тебя в груди бьется доброе сердце…

– Бьются, сэр. Фердца, сэр, – с упреком поправил Игорь.

– Именно это я и имел в виду, – откликнулся Ваймс, даже глазом не моргнув.

Впрочем, Игорь тоже не моргнул. Мешали чудовищные швы, перепоясывающие голову.

– Ну хорошо, сэр, – наконец уступил он. И, помолчав немного, спросил: – А как дела у ее светлости?

Ваймс ждал этого вопроса. Воображение повело себя крайне подло, моментально подсунув ему ситуацию, в которой фигурировали и Сибилла, и Игорь. Не то чтобы Ваймс недолюбливал Игоря. Как раз наоборот. Многие стражники расхаживали сейчас по городу на своих двоих только благодаря гению Игоря в обращении с иглой и нитью. Но…

– Отлично. Просто отлично, – резким тоном произнес Ваймс.

– Я флышал, госпожа Контент немного обеспоко…

– Игорь, есть области, в которых… Послушай, ты хоть что-нибудь знаешь о… женщинах и детях?

– Не слишком много, сэр, но я давно понял: фтоит уложить кого-нибудь на плиту и хорошенько покопаться, так фказать, в вопросе, как все сразу…

Воображение Ваймса очень вовремя отключилось.

– Спасибо, Игорь, – перебил он, чудом не допустив дрожи в голосе. – Но госпожа Контент весьма опытная повитуха.

– Как фкажете, сэр, – отступил Игорь, правда в его словах проскользнуло некоторое сомнение.

– А теперь мне пора, – сказал Ваймс. – Впереди долгий и нелегкий день.

Он сбежал вниз по лестнице, бросил письмо сержанту Колону, кивнул Моркоу, и они быстрым шагом направились во дворец.

Когда дверь захлопнулась, один из стражников поднял голову, прервав свою неравную битву с рапортом, в котором всякий страж правопорядка должен четко и ясно описать все то, чему на самом деле следовало бы произойти.

– Сержант?

– Да, капрал Пинг?

– Сержант, а почему некоторые из вас носят лиловые цветочки?

Атмосфера в комнате неуловимо изменилась, множество мигом навострившихся ушей всосало все звуки без остатка. Все, кто трудился над рапортами, разом перестали писать.

– Я к тому, что ты, Редж и Шнобби в прошлом году тоже пришли с цветами, вот я и подумал, что, может, мы все должны были…

Пинг осекся: обычно излучавшие дружелюбие глаза Колона превратились в узкие щели, и в них отчетливо читалось: «Ты вышел на тонкий лед, приятель, и он уже трещит под тобой…»

– Я хочу сказать, у моей хозяйки есть сад, и я могу сходить и тоже срезать… – затем продолжил Пинг, похоже вознамерившись покончить со своей никчемной жизнью.

– То есть ты тоже хотел бы сегодня прийти с сиренью? – негромко спросил сержант Колон.

– Я просто говорю: если нужно, я мог бы…

– А ты вообще там был? – рявкнул сержант, вскочив на ноги так резко, что стул опрокинулся.

– Спокойно, Фред, спокойно… – пробормотал Шнобби.

– Я вовсе не… – начал было Пинг. – То есть я… Был где, сержант?

Колон облокотился на стол так, что его круглое багровое лицо оказалось в дюйме от носа Пинга.

– Если ты не знаешь, где это было, значит, тебя там не было, – произнес он прежним тихим голосом и выпрямился. – Так, у нас со Шнобби дела, – объявил он. – Вольно, Пинг. Мы отбываем.

– Э…

День для Пинга явно не задался.

– Да? – отозвался сержант Колон.

– Э… Правила внутреннего распорядка, сержант… Ты, ну, типа старший по званию, а я дежурный офицер, так-то я б не стал спрашивать, но… если ты покидаешь караулку, то должен сообщить мне, куда направляешься. На всякий случай, если кто-то будет тебя искать, понимаешь? И я должен внести это в журнал. Ручкой. Чернилами. Все такое, – добавил он.

– Пинг, ты хоть знаешь, что сегодня за день? – спросил Колон.

– Э… двадцать пятое мая, сержант.

– А знаешь, что это значит, Пинг?

– Ну…

– Это значит, – сказал Шнобби, – что все, кто имеет право спрашивать, куда мы идем…

– …знают, куда мы пошли, – закончил Фред Колон.

Дверь за ними громко захлопнулась.

На кладбище Мелких Богов, как правило, хоронили людей, не знающих, что с ними случится далее. Они ни во что особо не верили, не задумывались, существует ли жизнь после смерти, и частенько даже понятия не имели, что с ними в итоге приключилось. Они шагали по жизни в добродушной неопределенности, пока абсолютная определенность в конце концов не настигала их. Среди городских мест упокоения данное кладбище являлось эквивалентом ящика с пометкой «прочее». Тут хоронили людей, не ожидавших после смерти ничего особенного.

Именно здесь находили свой последний приют почти все стражники. После нескольких лет службы даже в людей и в тех перестаешь верить, не говоря уж о ком-то там невидимом и неосязаемом.

На этот раз дождя не было. Ветер, шелестя листвой, раскачивал замызганные тополя вдоль кладбищенской стены.

– Нужно было принести цветы, – заметил Колон, пробираясь через густую высокую траву.

– Могу позаимствовать со свежих могил, сержант, – предложил Шнобби.

– Лично я предпочел бы услышать от тебя совсем другие слова, учитывая обстоятельства, – укоризненно произнес Колон.

– Виноват, сержант.

– В такие минуты человек должен думать о своей бессмертной душе, так сказать, визавизирующей с бескрайней могучей рекой по имени История. На твоем месте, Шнобби, я бы занялся именно этим.

– Конечно, сержант. Несомненно. Кстати, как я вижу, кто-то там уже визиру́ет.

У одной из стен росли кусты сирени. То есть кто-то когда-то посадил здесь сирень, и она разрослась, как это свойственно сирени, сотнями гибких боковых побегов, так что на месте каждого стебелька появились почти непролазные заросли. Ветки были густо усеяны бледными розовато-лиловыми цветами.

Но в густой зелени еще можно было разглядеть надгробия. У могил стоял Себя-Режу-Без-Ножа Достабль – самый безуспешный анк-морпоркский бизнесмен. На шляпе у него была веточка сирени.

Заметив стражников, он кивнул. Стражники кивнули в ответ и остановились рядом перед семью могилами. Только одна из них была ухоженной: блестящая мраморная плита без следа мха, травка подстрижена, каменный бордюр сияет чистотой.

Деревянные надгробия остальных шести могил поросли мхом, но каменную, ту, что в центре, кто-то очистил, так чтобы можно было разглядеть имя:

А чуть ниже чья-то старательная рука вырезала:

На могиле покоился огромный, перевязанный лиловой лентой венок из сирени. На нем, также перевязанное лиловой лентой, лежало яйцо.

– Госпожа Лада и госпожа Батье с девушками приходили чуть раньше, – сообщил Достабль. – Мадам, как всегда, позаботилась о том, чтобы на могиле лежало яйцо.

– Приятно, что они не забывают, – сказал сержант Колон.

Они помолчали. Никто из них, положа руку на сердце, не обладал подходящим подобному случаю запасом слов. Однако через некоторое время Шнобби почувствовал, что не может больше молчать.

– Однажды он подарил мне ложку, – поведал он.

– Да, я знаю, – кивнул Колон.

– Папаша отобрал ее у меня, сразу как вышел из тюрьмы, но это была моя ложка, – упрямо продолжал Шнобби. – Своя ложка так много значит для ребенка.

– Если на то пошло, он был первым, кто произвел меня в сержанты, – сказал Колон. – Меня потом разжаловали, конечно, но я уже знал, что снова смогу подняться. Он был хорошим стражником.

– Он купил у меня пирог, – ответил Достабль. – Когда я только-только начал работать. На первой же неделе. И весь съел. Ничегошеньки не выплюнул.

Они снова замолчали.

Через некоторое время сержант Колон откашлялся, и его кашель послужил остальным сигналом, что торжественная минута истекла. Можно было расслабить мускулы.

– Знаете, надо будет как-нибудь прийти сюда с садовыми ножницами и немного подстричь эти заросли, – сказал сержант.

– Ты каждый год говоришь это, сержант, – заметил Шнобби, когда они двинулись прочь от могил. – Но до дела так и не доходит.

– Если б мне давали доллар за каждые похороны стражника, на которых я тут присутствовал, – сказал Колон, – у меня уже было бы девятнадцать долларов и пятьдесят пенсов.

– Пятьдесят пенсов? – переспросил Шнобби.

– Капрал Хильдебидль вовремя очухался и принялся колотить в крышку гроба, – пояснил Колон. – Это было задолго до тебя, конечно. Все тогда сошлись во мнении, что это было настоящее чудо.

– Господин сержант?

Все трое обернулись. К ним шустро ковыляла костлявая, закутанная во все черное фигура. Это был Первый Законней-Некуда, местный могильщик, тут же и живущий.

Колон вздохнул.

– Да, Закки?

– Добренькое утро, милейш… – начал было могильщик, но сержант Колон погрозил ему пальцем.

– Прекрати немедленно, – сказал он. – Тебя уже предупреждали. Нечего тут разыгрывать веселого могильщика. Во-первых, не смешно, во-вторых, глупо. Просто выкладывай, что у тебя. Без всяких своих прибауток.

Закки совсем упал духом.

– Что ж, наилюбезней…

– Закки, – устало перебил его Колон. – Я знаю тебя много лет. Просто постарайся, хорошо?

– Дьякон хочет раскопать эти могилы, Фред, – мрачно буркнул Закки. – Прошло больше тридцати лет. Их давно пора было перенести в склепы…

– Ни за что, – отрезал Фред Колон.

– Я приготовил для них такую прекрасную полочку! – взмолился Закки. – Прямо у двери. Фред, нам ведь не хватает места! Здесь людей можно хоронить только стоя! Черви уже гуськом ползают! Отличное место, Фред, прямо у входа, где я всегда смогу поболтать с ними за чашечкой чая… Ну, что скажешь?

Стражники и Достабль переглянулись. Почти все жители города побывали в склепах Закки, хотя бы ради того, чтобы испытать себя на смелость. И большинство уходили оттуда, глубоко потрясенные открытием, что, вопреки общему мнению, похороны вовсе не даруют тебе вечный покой. На самом деле это лишь передышка в несколько лет, чтобы, как их называл Закки, «мои маленькие козявные помощнички» сделали свое дело. После чего по-настоящему последним пристанищем покойного становятся склеп и запись в огромных учетных книгах.

Закки в этих склепах жил. Согласно его заверениям, он единственный там именно что жил, ну а тамошняя компания ему даже нравилась.

Закки слыл весьма чудным. «Вот и чудно, что он нашел свое место», – заключали все.

– Это ведь не ты придумал, а? – спросил Фред Колон.

Закки потупился.

– Новый дьякон, он немного… слишком новый, – сказал он. – Очень уж энергичный, понимаешь? Переменчатый.

– Но ты же объяснил ему, почему эти могилы никто не трогает? – уточнил Шнобби.

– Он ответил, что все это древняя история, – пожал плечами Закки. – А еще заявил, что прошлое должно оставаться позади.

– А ты сказал, что ему придется утвердить эту идею у Витинари? – спросил Шнобби.

– Да, но он ответил, что его светлость – прогрессивно мыслящий человек, который вряд ли будет цепляться за пережитки прошлого, – сказал Закки.

– Судя по этим его словам, дьякон действительно новичок, – заметил Достабль.

– Ага, – согласился Шнобби. – И стать старичком у него вряд ли получится. Все в порядке, Закки, можешь передать ему, что поговорил с нами.

Могильщик не скрывал облегчения.

– Спасибо, Шнобби. Хочу заверить вас, господа, что, когда настанет ваше время, я приготовлю вам полочку с чудесным видом. Я и ваши имена в учетные книги уже внес. На всякий случай.

– Что ж, Закки, мы тебе очень благодарны, – сказал Колон, хотя был не совсем уверен в этом.

Из-за недостатка места кости в склепах сортировались не по владельцам, а по размеру. Там были комнаты ребер. Коридоры бедренных костей. И конечно, у входа располагались стеллажи с черепами – какой же это склеп, если там нет черепов? Если когда-нибудь некоторые религиозные учения окажутся верны и всеобщее воскрешение все-таки наступит, неразбериха будет та еще.

– А также удачное местечко… – начал было Закки, но вдруг замолчал и показал в сторону входа на кладбище. – Вы же знаете, как я не люблю, когда он сюда является!

Они обернулись. По кладбищенской дорожке торжественно шагал капрал Редж Башмак с целым букетом сирени на шлеме. На плече он нес лопату с длинным черенком.

– Это всего-навсего Редж, – сказал Фред. – Закки, он имеет право приходить сюда. Ты прекрасно это знаешь.

– Он – мертвец! Я не потерплю на своем кладбище мертвецов!

– Закки, их же здесь полным-полно, – попытался утихомирить могильщика Достабль.

– Да, но они не разгуливают туда-сюда!

– Перестань, Закки, каждый год одно и то же, – перебил его Фред Колон. – Разве он виноват в том, как его убили? Нельзя относиться к нему плохо только потому, что он зомби. Очень трудолюбивый парень, этот Редж. Если б все следили за своими могилами так, как он, этот мир был бы куда чище. Доброе утро, Редж.

Редж Башмак с улыбкой на сером лице кивнул всем четверым и прошагал дальше.

– Еще и свою лопату притащил, – пробормотал Закки. – Мерзость какая!

– А по-моему, с его стороны очень мило делать то, что он делает, – заметил Фред. – Оставь его в покое, Закки. А будешь, как в прошлом году, бросаться в него камнями, об этом узнает командор Ваймс и у тебя будут большие неприятности. Я тебя предупредил. Ты, конечно, переживаешь за мерт… ну, за этих, как их…

– …за жмуров, – услужливо подсказал Шнобби.

– …но тебя-то там не было, – продолжал Колон. – А Редж был. И хватит об этом. Раз тебя там не было, ты все равно не поймешь. А теперь беги считай черепа. Я знаю, это твое любимое занятие. И выше нос, Закки!

Первый Законней-Некуда долго смотрел им вслед. Сержант Колон почувствовал себя взвешенным и измеренным.

– Интересно, почему его так назвали, – сказал Шнобби, оборачиваясь, чтобы помахать могильщику рукой. – Ну, то есть… Первый? Законней-Некуда?

– Материнская гордость, Шнобби, это такая штука… – ответил Колон.

– Что еще мне сегодня стоит знать? – спросил Ваймс, пробираясь вместе с Моркоу по запруженным народом улицам.

– Мы получили письмо от черноленточников[2], сэр. Они пишут, что большим шагом на пути к обеспечению гармоничного сосуществования видов в нашем городе стало бы ваше согласие…

– Они хотят, чтобы мы приняли в Стражу вампира?

– Так точно, сэр. Насколько я знаю, многие члены Комитета по делам Стражи считают это неплохой идеей, несмотря на сомнения, которые вы высказываете.

– Посмотри на меня. Как я тебе? Похож на труп?

– Нет, сэр.

– Значит, мой ответ – нет. Что еще?

Моркоу, едва поспевая за ним, порылся в набитой бумагами папке.

– В «Правде» пишут, что Борогравия вторглась в Гробдавию, – сообщил он.

– Это хорошо или нет? Честно говоря, вообще не помню, где эти страны находятся.

– Обе были раньше частью Темной империи, сэр. Это соседи Убервальда.

– А мы на чьей стороне?

– «Правда» утверждает, что мы должны поддержать маленькую Гробдавию и защитить ее от агрессора, сэр.

– Мне уже нравится Борогравия, – прорычал Ваймс. На прошлой неделе «Правда» напечатала особенно нелестную карикатуру на него самого. Но что еще хуже, Сибилла приобрела оригинал и поместила его в рамочку. – И что все это значит для нас?

– Вероятно, новых беженцев, сэр.

– О боги, у нас и так нет места! Почему все они едут сюда?

– Думаю, в поисках лучшей жизни, сэр.

– Лучшей жизни?! – воскликнул Ваймс. – Здесь?!

– Думаю, жизнь там, откуда они уезжают, еще хуже, сэр, – сказал Моркоу.

– О беженцах какого сорта речь?

– Ну, по большей части они люди, сэр.

– Ты имеешь в виду, что среди них больше людей или что каждый из них большей частью человек? – уточнил Ваймс. Прожив некоторое время в Анк-Морпорке, учишься правильно формулировать подобного рода вопросы.

– Э… Насколько мне удалось выяснить, кроме людей в тех местах обитает только один достаточно многочисленный вид – шлемазлы, сэр. Они живут в лесных чащах и отличаются густым волосяным покровом.

– Правда? Ладно, узнаем о них больше, когда они обратятся с просьбой принять своего представителя в Стражу, – кисло констатировал Ваймс. – Что-нибудь еще?

– Достаточно обнадеживающие новости, сэр, – с улыбкой произнес Моркоу. – Помните гумов? Уличную банду?

– Они опять чем-то отличились?

– Приняли в свои ряды первого тролля.

– Что? Но я думал, они бьют троллей! Что именно для этого они и собрались в банду!

– Очевидно, юному Кальциту тоже нравится бить троллей.

– И это хорошо?

– В некотором смысле, сэр. Полагаю, это шаг вперед.

– Имеешь в виду, ненависть объединяет?

– Думаю, да, сэр, – сказал Моркоу, перелистывая бумаги в папке. – Так, что еще у нас есть… Ах да, патрульная лодка снова потонула…

«В чем я ошибся? – думал Ваймс, слушая перечисляемые жалобы. – Когда-то я был стражником. Настоящим стражником. Гонялся за преступниками. Был легавым. Занимался тем, что умел делать хорошо. Мог определить, на какой я улице, просто по форме камней под подошвами башмаков. А теперь посмотрите на меня! Герцог! Главнокомандующий Стражей! Политическое животное! Должен знать, кто и с кем дерется за тысячи миль отсюда, на тот случай если беспорядки вдруг перекинутся сюда!

Когда я в последний раз патрулировал улицы? Неделю назад? Месяц? Да сейчас это и патрулированием-то не назовешь: сержанты сразу оповещают всех, что я покинул штаб-квартиру, и куда б я ни направился, в какой бы глухой уголок ни залез, все констебли у меня на пути почему-то чисто выбриты и от каждого несет средством для чистки доспехов.

(Эта мысль, по крайней мере, вызывала чувство гордости, так как свидетельствовала о том, что в сержантах дураков не держим.)

Я больше не мокну ночами напролет под дождем, не борюсь за собственную жизнь в сточной канаве с каким-нибудь бандитом, не передвигаюсь быстрее, чем шагом. Все это у меня отобрали. Ради чего?

Комфорта, власти, денег и прекрасной жены.

…гм…

…что, конечно, совсем не плохо, но… тем не менее…

Проклятье. Но я больше не стражник, я… управленец. Вынужден нянчиться с членами этого треклятого комитета, словно они дети малые. Хожу на приемы в нелепых игрушечных доспехах. Сплошь политика и бумажная работа. Все это как-то чересчур раздулось…

Куда подевалось то время, когда все было просто?

Рассыпалось прахом, как отцветшая сирень».

Добравшись до дворца, они сразу поднялись по главной лестнице в Продолговатый кабинет.

Когда они вошли, патриций Анк-Морпорка смотрел в окно. Кроме него, в кабинете никого не было.

– А, Ваймс, – сказал патриций, не оборачиваясь. – Мне показалось, ты можешь опоздать. Учитывая недавние события, я отменил заседание. Члены комитета, как и я сам, весьма сожалеют по поводу случившегося с Рукисилой. И тебе ведь пришлось писать официальное письмо.

Ваймс вопросительно посмотрел на Моркоу, тот закатил глаза и пожал плечами. Витинари узнавал обо всем исключительно быстро.

– Вы абсолютно правы, – признал Ваймс.

– Да еще в такой прекрасный день, – продолжал Витинари. – Впрочем, я вижу, на город надвигается буря.

Он повернулся к стражникам. К его лацкану была приколота веточка сирени.

– Леди Сибилла хорошо себя чувствует? – спросил он, садясь за стол.

– Еще бы.

– Бывают обстоятельства, когда остается только ждать, – непринужденным тоном заметил Витинари, перебирая бумаги на столе. – Так, посмотрим, посмотрим… Я хотел обсудить с тобой ряд вопросов… Ага… Очередное письмо от наших религиозных друзей из Храма Мелких Богов. – Он аккуратно извлек письмо из пачки и отложил его в сторону. – Думаю, мне стоит пригласить нового дьякона на чашку чая и объяснить ему, что к чему. Так, на чем я остановился… Политическая ситуация… Да?

Дверь открылась, вошел Стукпостук, секретарь Витинари.

– Сообщение для его светлости, – сказал он, но лист бумаги вручил лорду Витинари.

Патриций, соблюдая этикет, протянул руку через стол и передал послание Ваймсу. Тот развернул лист.

– Прямиком с семафора! – воскликнул он. – Карцера обложили в Новом Зале! Я должен немедленно отправиться туда!

– Как волнительно, – ответил патриций, резко поднимаясь из-за стола. – Погоня не ждет. Но, ваша светлость, разве твое личное присутствие обязательно?

Ваймс мрачно посмотрел на него.

– Обязательно, – подтвердил он. – Потому что, если меня там не будет, какой-нибудь дуралей, которого я сам научил поступать по закону, попытается арестовать этого гаденыша. – Он повернулся к Моркоу. – Капитан, немедленно займись! Семафор, голуби, гонцы, кто угодно. Я хочу, чтобы на призыв слетелись все до единого. Но никто, повторяю, никто не должен пытаться арестовать его без подкрепления, причем серьезного подкрепления! Понятно? Вот еще что, поднимай в воздух Свирса! О, проклятье…

– В чем дело, сэр? – спросил Моркоу.

– Сообщение передала Задранец. Прямо сюда, во дворец. Как она там оказалась? Ведь ее дело сидеть в лаборатории. Она не умеет работать на улице! Все делает по уставу!

– А как нужно? – поинтересовался Витинари.

– Иначе. Первым делом Карцеру следует всадить стрелу в ногу. Просто чтобы привлечь его внимание. Сначала стреляешь…

– …а уж потом задаешь вопросы? – уточнил Витинари.

Ваймс задержался на пороге.

– У меня нет к нему вопросов.

На Саторской площади Ваймсу пришлось сбавить шаг, чтобы отдышаться, и это было отвратительно. Всего несколько лет назад он бы еще только разгонялся! Но надвигающаяся с равнин буря гнала перед собой волну жара, а командующему Стражей не подобает прибывать на место преступления запыхавшимся. Ваймс спрятался за уличным ларьком и сделал несколько глубоких вдохов, но даже после этого он сомневался, что ему хватит дыхания на фразу длиннее чем из трех слов.

У стен Университета он, к своему огромному облегчению, обнаружил капрала Шельму Задранец, целую и нераненую. Она отдала ему честь.

– Докладываю, сэр, – объявила она.

– Ммм, – промычал Ваймс.

– Пара троллей регулировала уличное движение неподалеку, – начала Шельма, – я направила их к Шлюзовому мосту. Потом появился сержант Детрит, и я приказала… посоветовала ему войти в Университет через главные ворота и забраться куда-нибудь повыше. Потом прибыли сержант Колон и Шнобби, их я послала к мосту Возможностей…

– Зачем? – спросил Ваймс.

– Затем, что вряд ли он попытается прорваться там, – с невинным видом ответила Шельма. Ваймс едва удержался, чтобы не кивнуть. – Когда подошли еще люди, я расставила их по периметру. Но я думаю, он забрался на крыши и оттуда не слезет.

– Почему?

– Потому что иначе ему придется прорываться сквозь целую толпу волшебников, сэр. Нет, он предпочтет уйти поверху и спуститься где-нибудь в тихом местечке. В городе достаточно убежищ, а по крышам он сможет добраться до самой Персиковопирожной.

«Лабораторная крыса? – подумал Ваймс. – Ха! Остается надеяться, что про Сварли он не знает».

– Достойно придумано.

– Спасибо, сэр. Не могли бы вы встать поближе к стене, сэр?

– Зачем?

Что-то со звоном отскочило от булыжников. Ваймс вдруг распластался по стене.

– У него арбалет, сэр, – доложила Шельма. – Мы думаем, он забрал его у Рукисилы. Но он плохо умеет с ним обращаться.

– Хвалю, капрал, – только и смог выдавить Ваймс. – Отличная работа.

Он оглянулся на площадь за спиной. Ветер вовсю трепал маркизы уличных лотков, и торговцы, с тревогой поглядывая на небо, торопливо убирали свой товар.

– Но мы ведь не можем позволить, чтобы он и дальше сидел там, – продолжил Ваймс. – Начнет палить в белый свет, в кого-нибудь да попадет.

– Зачем ему это делать, сэр?

– Карцер не нуждается в причинах, – пожал плечами Ваймс. – Ему вполне хватает повода.

Его внимание привлекло движение высоко над головой, и он широко ухмыльнулся.

Большая птица взмыла над городом.

Цапля, недовольно клекоча, набирала высоту огромными пологими кругами. Глядя, как вертится внизу город, капрал Сварли Свирс еще сильнее сдавил шею птицы коленями и направил цаплю по ветру. Через мгновение птица уже бежала вперевалку по крыше Башни Искусства, самого высокого здания в городе.

Отточенным движением лепрекон перерезал стропу, которой был привязан портативный семафор, и спрыгнул на толстый слой компоста из листьев плюща и старых вороньих гнезд, устилавших крышу башни.

Цапля наблюдала за ним глупыми круглыми глазами. Сварли приручил ее традиционным лепреконьим способом: красишь себя в зелено-лягушачий цвет, торчишь на болоте, квакаешь, а когда цапля пытается тебя съесть, взбегаешь по ее клюву и вырубаешь ударом по башке. Пока она не пришла в себя, вдуваешь в ноздри специальное масло (на изготовление его ушел целый день, а воняло так, что все стражники мигом разбежались из караулки), и птица, едва открыв глаза, признает в тебе свою мамочку.

Цапля часто выручала. Она могла перевозить снаряжение. Но для наблюдения за уличным движением Сварли предпочитал ястреба-перепелятника – он лучше умел парить.

Лепрекон вставил рычаги портативного семафора в пазы столба, который тайно установил на башне еще несколько недель назад. Затем достал из седельных сумок цапли крошечный телескоп и привязал его к каменному бордюру, направив почти строго вниз. Сварли любил подобные минуты в своей работе, – минуты, когда он был выше всех.

– Что ж… Посмотрим, что нам видно, – пробормотал он.

Он видел здания Университета. Колокольню Старого Тома и легко узнаваемую глыбу сержанта Детрита среди печных труб. Желтый свет надвигающейся грозы играл бликами на шлемах снующих по улицам стражников. А еще там, внизу, вдоль парапета крался…

– Ага, вот и ты, – прошептал Сварли и потянулся к рукоятям семафора.

– Д… Т… Р… Т… пробел… П… Р… Ч… Т… С… пробел… С… Т… Р… пробел… Т… М… – произнесла Шельма.

Ваймс кивнул. Детрит на крыше рядом со Старым Томом. А его оружие – это осадный арбалет, который даже троим взрослым мужикам не поднять. Кроме того, Детрит приспособил эту махину для стрельбы толстым пучком стрел. Почти все стрелы, не выдерживая напора воздуха и трения, превращались в щепки еще в полете, так что цель накрывало огромное облако острых горящих лучин. Ваймс запретил использовать арбалет против людей, но для проникновения в здания он был незаменим. Этот арбалет открывал переднюю и заднюю двери одновременно.

– Передай, чтобы Детрит сделал предупредительный выстрел, – сказал Ваймс. – Если он попадет в Карцера, мы даже тело не найдем.

«Хотя как раз это я был бы очень не против найти», – добавил он про себя.

– Есть, сэр!

Шельма сняла с ремня выкрашенные в белый цвет лопатки, повернулась в сторону башни и передала короткий сигнал. Далеко наверху Сварли ответил.

– Д… Т… Р… Т… пробел… П… Р… Д… П… Р… Д… Т… пробел… В… С… Т… Р… Л… – пробормотала едва слышно Шельма, передавая сообщение.

С башни отсемафорили подтверждение. Через мгновение оттуда взлетела и взорвалась высоко в небе красная ракета. Это был верный способ привлечь внимание. Затем Ваймс увидел, как лепрекон передает сообщение. Окружавшие Университет стражники, прочитав, какой приказ получил Детрит, поспешно юркнули в дверные проемы. Все прекрасно знали, на что способен арбалет.

Троллю потребовалось несколько секунд, чтобы перевести сигналы в буквы и сложить их вместе. Затем раздался далекий глухой удар, за которым последовал гул, словно над городом пролетел рой адских пчел, а потом послышался грохот осыпающихся черепицы и штукатурки. На площадь обрушился целый град из черепичных обломков. В нескольких ярдах от Ваймса на мостовую упала дымящаяся печная труба.

Следом посыпались пыль, щепки и пролился ласковый ливень из голубиных перьев.

Ваймс стряхнул штукатурку со шлема.

– Ну что ж, пожалуй, предупреждение он получил.

Рядом с трубой на землю упала половина флюгера.

Шельма сдула перья с телескопа и снова навела его на крышу башни.

– Сварли передает, преступник перестал двигаться, сэр, – доложила она.

– Правда? Ну надо же. – Ваймс поправил ремень. – А теперь можешь отдать мне свой арбалет. Я лезу туда.

– Но, сэр, вы же говорили, что никто не должен пытаться его арестовать! Вот почему, когда мы его обложили, я немедленно связалась с вами!

– Все верно. Его арестую я. Прямо сейчас. Пока он пересчитывает свои части тела, чтобы убедиться, все ли на месте. Кстати, передай Детриту, что я поднимаюсь, – мне не хочется закончить жизнь в виде ста шестидесяти фунтов субпродуктов. И перестань открывать рот. Пока подойдет тяжеловооруженное подкрепление, пока мы всех расставим по местам, он успеет где-нибудь спрятаться.

Последние слова он произнес уже на бегу.

Ваймс распахнул дверь и нырнул в здание. В Новом Зале жили студенты, но в половине одиннадцатого почти все они еще валялись в постелях. Несколько голов высунулись из дверей, пока Ваймс трусцой бежал по коридору, направляясь к лестнице в дальнем его конце. На верхний этаж он поднялся уже шагом и с куда меньшей уверенностью в своем будущем. Так, кажется, ему уже приходилось здесь бывать… Верно, вон за той приоткрытой дверью виднеются швабры и ведра – там чулан уборщицы.

А из него на крышу ведет приставная лестница.

Ваймс аккуратно взвел арбалет.

Итак, у Карцера тоже арбалет стражника. Надежная классическая однозарядная модель, на перезарядку которой требуется немало времени. Если Карцер выстрелит в Ваймса и промахнется, на второй выстрел времени у него не останется. И после этого… все будет как будет.

Ваймс начал подниматься по лестнице, и тут в ушах у него снова зазвучала старая песенка.

– Поднимают ноги и летят, и летят, и летят… – прошептал он себе под нос.

Ваймс остановился так, чтобы его голова была чуть ниже кромки люка, ведущего на плоский участок крыши. Не стоит и надеяться обмануть Карцера старым, как мир, трюком под названием «шлем на палочке», особенно учитывая то, что у него есть всего один выстрел. Придется рисковать.

Ваймс высунул голову, быстро огляделся и, на мгновение вновь скрывшись в проеме, стремительно выскочил из люка, неуклюже перекатился и поднялся на корточки. На крыше никого не было. Ваймс все еще был жив. Он вздохнул с облегчением.

Чуть в стороне над плоским участком, где сидел Ваймс, круто вздымалась остроконечная крыша. Ваймс подполз к ней, прижался к густо посыпанной щепками дымовой трубе и поднял взгляд на башню.

Небо над головой было иссиня-черным. Катясь через равнины, бури обретали немало индивидуальности, но нынешняя, похоже, грозила побить все рекорды. И все же ослепительные солнечные лучи еще падали на Башню Искусства, высвечивая отчаянные сигналы Сварли…

О… О… О…

Офицер в беде. Брат в опасности.

Ваймс резко обернулся – нет, никто не пытался подобраться к нему со спины. Тогда он крадучись обогнул дымоход и в рощице печных труб обнаружил того, кого искал. Карцер спрятался так, что его не мог видеть никто, кроме Ваймса и поднебесного Сварли.

Карцер прицеливался.

Ваймс отыскал взглядом цель.

В ста шагах от него по крыше факультета высокоэнергетической магии пробирался Моркоу.

Этот идиот так и не овладел искусством маскировки. Да, он вроде бы сгибался в три погибели, но, вопреки всякой логике, от этого делался лишь более заметным. Он так и не научился становиться невидимым. И сейчас, ковыляя по заваленной мусором крыше, он бросался в глаза, как здоровенная утка в крошечной ванне. А кроме того, он заявился сюда без подкрепления.

Болван…

Карцер тщательно прицеливался. Крыша факультета высокоэнергетической магии представляла собой лабиринт из всевозможных, порой уже ненужных механизмов, и как раз в эти мгновения Моркоу пересекал площадку, где были установлены бронзовые яйцевидные шары, прозванные в народе «яйцами волшебников». Эти самые «яйца» отвечали за сброс избыточной магии, если, вернее, когда опыты в зале этажом ниже заканчивались неудачно. Заслоняемый «яйцами» Моркоу представлял собой не самую легкую мишень.

Ваймс вскинул арбалет.

Над городом прокатился гром. Именно прокатился. Словно некий гигантский металлический куб слетел вниз по лестнице богов, и каждый его глухой удар о ступени разрывал небо пополам и сотрясал здание.

Карцер поднял взгляд и увидел Ваймса.

– И шо там такое, а, шударь?

Сварли не стал оглядываться. В эту минуту никому не удалось бы оторвать его от телескопа, даже при помощи лома.

– Заткнитесь, глупые птицы! – отмахнулся он.

Оба человека внизу выстрелили, и оба промахнулись, потому что пытались стрелять и уклоняться одновременно.

– Не, ну шо там такое, а, шударь? – не сдавался настойчивый голос.

Сварли обернулся. Оказалось, за его спиной собралась дюжина потрепанных воронов, похожих на стариков в мешковатых плащах. Вороны были коренным населением крыши. Воздух тут насквозь пропитался магией, и жизнь в подобной среде на протяжении сотни поколений подняла интеллектуальный уровень этих и без того разумных птиц до небывалых высот. Но это еще не означало, что они стали умными. Просто их дурость приобрела некую настырность, поскольку происходящее в городе стало для этих птиц своего рода эквивалентом развлекательного телевидения.

– Да отвалите вы! – рявкнул Сварли и снова прильнул к телескопу.

Карцер бежал по крыше, Ваймс преследовал его, и тут с неба обрушился град…

Весь мир стал белым. Град молотил по крыше, от ударов звенел шлем. Градины размером с его голову отскакивали от каменной кладки и рикошетом били Сварли в живот. Отчаянно ругаясь и прикрывая лицо руками от нескончаемого потока ледяных шариков, каждый из которых обещал наполнить ближайшее будущее невыносимой болью, он скользя покатился по ледяной корке. Кое-как Сварли удалось добраться до увитой плющом арки между двумя башенками, где уже нашла укрытие цапля. Там ледяная шрапнель по-прежнему жалила его, но он, по крайней мере, мог дышать и видеть.

Острый клюв клюнул его в спину.

– И шо вше это такое, а, шударь?

Карцер тяжело приземлился на арочное перекрытие между студенческим залом и главным зданием, едва не потерял равновесие на скользкой черепице и на мгновение замер. Арбалетная стрела, выпущенная стоящим внизу стражником, оцарапала ему ногу.

Ваймс рухнул на крышу за его спиной точно в тот миг, когда налетел град.

Ругаясь и оскальзываясь, преследующий и преследуемый побежали по перекрытию. Карцер первым добрался до зарослей плюща, поднимавшихся по стене к крыше Библиотеки, и начал отчаянно карабкаться вверх, рассыпая во все стороны льдинки.

Ваймс схватился за стебли плюща, когда Карцер уже перевалился на плоскую крышу. Услышав грохот, он оглянулся и увидел, как Моркоу пробирается к нему вдоль стены факультета высокоэнергетической магии. Градины разбивались о него на ледяные осколки, и Моркоу шел в сверкающем облаке.

– Оставайся там! – закричал Ваймс.

Ответ Моркоу потонул в ужасающем грохоте.

Ваймс отчаянно замахал руками, но, чуть не свалившись, вынужден был снова схватиться за плющ.

– Стой на месте, мать-перемать! – заорал он. – Это приказ! Сгинешь ни за что!

После чего Ваймс повернулся и полез вверх по мокрым, скользким стеблям.

Ветер стих, на крышу упали последние градины.

Ваймс остановился в нескольких футах от кромки библиотечной крыши, уперся ногами в переплетение древних стеблей и постарался как можно крепче уцепиться правой рукой.

Затем он резко выбросил тело вверх, перехватил левой рукой нацеленный в голову удар башмаком и толкнул ногу Карцера назад, лишая его равновесия. Преступник упал, поскользнувшись на ледяных шариках, попытался встать, но снова упал. Ваймс к тому времени полностью вылез на крышу, встал, сделал шаг и понял, что ноги его разъезжаются в разные стороны. Потом они с Карцером опять поднялись, опять сделали по шагу и опять рухнули как подкошенные.

Карцер лежа пнул Ваймса в плечо, отчего они заскользили по льду в противоположных направлениях, потом развернулся и на четвереньках уковылял за огромный библиотечный купол из стекла и металла. Схватившись за ржавую раму, он встал на ноги и достал нож.

– Ну, иди и возьми меня, – предложил он, и вслед его словам раздался очередной раскат грома.

– А зачем? – откликнулся Ваймс. – Мне-то спешить некуда.

«По крайней мере, пока не переведу дыхание», – мысленно добавил он.

– Почему ты преследуешь меня? Что такого я сделал?

– Пара-другая убийств? Не? Ничего не припоминаешь? – спросил Ваймс.

Если бы оскорбленная невиновность была валютой, лицо Карцера стоило бы бешеных денег.

– Ничего не знаю ни о каких…

– Не надейся, Карцер, я с тобой в эти игры играть не буду. Так что завязывай.

– Хочешь взять меня живым, а, ваша светлость?

– Сам знаешь, что не хочу. Но люди считают, что так будет правильнее.

Слева донеслись грохот черепицы и стук, когда огромный осадный арбалет опустился на край крыши. Через мгновение над ним появилась голова Детрита.

– Прощевайте меня, господин Ваймс. Уж больно под ентим градом трудно лазить. Так, а теперь чуток в сторонку…

– И ты позволишь ему выстрелить в меня? – воскликнул Карцер, отбросив нож. – В безоружного человека?

– Который пытался бежать, – парировал Ваймс.

Но дело начинало принимать дурной оборот. Он чувствовал это своей шкурой.

– Кто? Я? Да я ж стою на месте. Ха-ха!

Вот оно. Треклятый смех в довесок к треклятой ухмылке. Он всегда был совсем рядом, этот мерзкий смешок. Простым «ха-ха» его не передать, не выразить всю его гадостность. Тут все дело было в интонации: это покровительственное хихиканье как бы говорило, что на самом деле все очень смешно, просто ты не уловил соль шутки.

Но ведь нельзя же стрелять в человека только потому, что его смех тебя бесит. А Карцер стоял на месте. Вот если бы он убегал, можно было бы выстрелить. И хотя теоретически Детрит мог целиться в ноги, от его оружия пострадают и ноги всех тех, кому случится быть в округе.

Так или иначе, Карцер просто стоял и ждал, оскорбляя весь мир своим существованием.

Нет, он не просто стоял. Одним движением он вдруг запрыгнул на нижний железный обод, опоясывающий купол Библиотеки. Стекла – те, что уцелели после внезапной атаки града, – заскрипели в своей раме.

– Стой на месте! – взревел Ваймс. – И немедленно спускайся!

– Да куда я отсюда денусь? – с ухмылкой спросил Карцер. – Просто жду, когда ты меня арестуешь. Слушай, а отсюда твой дом видно!

«Что находится под куполом? – лихорадочно думал Ваймс. – Как высоко вздымаются стеллажи? В Библиотеке ведь несколько этажей? И галереи, заставленные стеллажами? Но купол виден с самого нижнего этажа, верно? Впрочем, с купола можно запрыгнуть на галерею. Рискованно, конечно, но если человек собрался прыгать…»

Он очень осторожно подошел к краю купола. Карцер залез чуть выше.

– Предупреждаю, Карцер…

– Только для поднятия духа, ваша светлость, ха-ха! Нельзя мешать человеку наслаждаться последними мгновениями свободы, верно ведь?

«Отсюда твой дом видно…»

Ваймс прыгнул на купол. Карцер восторженно завопил.

– Молодец, господин Ваймс! – воскликнул он, карабкаясь к вершине.

– Не шути со мной, Карцер. Тебе же хуже будет!

– А куда хуже-то? – Карцер посмотрел вниз сквозь разбитое стекло. – Высоко, господин Ваймс. Думаю, если кто грохнется с такой высоты, сразу окочурится.

Ваймс опустил взгляд, и тут Карцер прыгнул.

Но он просчитался. Ваймс предвидел этот трюк. После короткой схватки Карцер оказался распростертым на решетке купола, а сверху на нем восседал Ваймс, не давая вытащить одну руку и ожесточенно колотя по раме второй его рукой. Наконец по поверхности купола покатился нож.

– За дурака меня держишь? – прорычал Ваймс. – Ты бы ни за что не выбросил нож, если бы у тебя не было в запасе другого!

Их лица были так близко, что Ваймс мог видеть, как демоны в глазах Карцера приветственно машут ему. Карцер широко ухмылялся.

– Ты делаешь мне больно, а это запрещено!

– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Карцер, – пояснил Ваймс. – Хочу, чтобы ты предстал перед его сиятельством. Хочу, чтобы ты сознался хоть в одном преступлении. Хочу увидеть, как эта идиотская ухмылка будет стерта с твоего лица. Сержант Детрит!

– Сэр! – откликнулся с далекого конька крыши тролль.

– Передай сигнал. Пусть стражники поднимутся сюда. Мы с Карцером тихонечко дождемся их. Он обещал не шалить.

– Есть, сэр. – Тролль исчез из виду, сопровождаемый грохотом гибнущей черепицы.

– Жаль, ты прогнал капитана Моркоу, – пробормотал Карцер. – Ему не нравится, когда обижают невинных горожан…

– Все верно, ему еще предстоит освоить все тонкости уличной работы как таковой, – ответил Ваймс, не ослабляя хватки. – Кстати, я не делаю тебе больно. Я тебе жизнь спасаю. А то еще упадешь с такой высоты и расшибешься.

Снова прогремел гром. Небо уже не было по-грозовому черным. На тучах появились розовые и лиловые, как синяки, пятна. На глазах у Ваймса облака принялись сплетаться и извиваться, будто змеи в мешке, под непрерывные мрачные раскаты. Волшебники, что ли, с погодой балуются, подумал Ваймс.

Что-то произошло с самим воздухом. Он приобрел вкус перекаленного металла и кремня. На шпиле купола бешено завращался флюгер.

– Никогда не держал тебя за дурака, господин Ваймс.

– Что? – переспросил Ваймс, резко опуская взгляд.

Карцер жизнерадостно улыбался.

– Я сказал, что никогда не держал тебя за дурака, господин Ваймс. Знал, что такого умного стражника, как ты, фокусом с двумя ножами не проведешь.

– Ну да, ну да… – пробормотал Ваймс, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом.

По раме купола, даже по доспехам пробежали похожие на голубых многоножек искры.

– Господин Ваймс?

– Ну что тебе?! – рявкнул Ваймс.

Подшипники флюгера начали дымиться.

– На самом деле, господин Ваймс, у меня три ножа, – сказал Карцер, вскидывая руку.

Ударила молния.

Окна вылетели, железные водосточные трубы расплавились. Крыши поднялись в воздух и опустились на место. Здания содрогнулись.

Буря проделала долгий путь по равнинам, толкая перед собой волну естественной фоновой магии. А теперь взяла и разом все это сбросила.

Потом говорили, что молния угодила в часовую мастерскую на улице Искусных Умельцев, из-за чего там остановились все часы. Но это были еще пустяки. На Пекарной улице двое молодых людей, увидевших друг друга впервые в жизни, вдруг почувствовали такое электрическое притяжение, что спустя пару дней им пришлось пожениться.

В Гильдии Наемных Убийц главный оружейник сделался невероятно и, поскольку в тот момент он находился в оружейной, трагически притягателен для металлов. Яйца сварились в корзинах, яблоки запеклись на лотках зеленщиков. Самовольно вспыхнули свечи. Принялись рваться фейерверки. А изысканно украшенная оловянная ванна аркканцлера Незримого Университета аккуратно оторвалась от пола, пролетела через кабинет на балкон, выпорхнула наружу и опустилась на восьмиугольную лужайку несколькими этажами ниже, расплескав не больше горсти пенной воды.

Аркканцлер Наверн Чудакулли замер – банная щетка на длинной ручке тоже замерла, так и не коснувшись спины, – и настороженно огляделся.

Черепица сыпалась на землю. В декоративном фонтане рядом закипела вода.

Чудакулли едва успел пригнуться, когда над лужайкой просвистело и влетело в окно, брызнув осколками, чучело барсука неизвестного происхождения.

Потом аркканцлер слегка поморщился, когда на него обрушилась совершенно необъяснимая порция звонкого града из маленьких шестеренок.

Затем, сопровождаемый аркканцлеровым взором, через восьмигранник лужайки пробежал отряд стражников и скрылся в Библиотеке.

И вот уже после этого аркканцлер оперся на края ванны и встал. Мыльная вода хлынула с него потоками, аки пена с древнего левиафана, восставшего из бездны морской.

– Господин Тупс! – взревел Чудакулли, и голос его громовым эхом отразился от каменных стен, раскатившись далеко вокруг. – Где, вашу моя шляпа?

Аркканцлер снова сел и стал ждать.

Через несколько минут полной тишины из главной двери выбежал запыхавшийся глава факультета нецелесообразной магии и почетный лектор Незримого Университета Думминг Тупс с остроконечной шляпой аркканцлера в руках.

Чудакулли выхватил из его рук шляпу и нахлобучил ее на голову. После чего снова встал.

– Отли А теп будь любез объяс что исходи возьми? И почему Старый Том непреры нит?

– магия ая-то, сэр! Я кого-нибудь рить механизм! – закричал в ответ Думминг сквозь периодически накатывающие приливы тишины, поглощающие все звуки в округе[3].

Со стороны часовой башни донесся затихающий металлический звон. Думминг и Чудакулли подождали немного, но не услышали ничего, кроме обычного городского шума типа грохота рушащихся стен и далеких пронзительных воплей.

– Ну хорошо, – констатировал Чудакулли, с неохотой выставляя миру сносную оценку за проявленное усердие. – Тупс, что происходит? И почему в Библиотеке стражники?

– Мощная магическая буря, сэр. Несколько тысяч гигачар. Мне кажется, Стража преследует преступника.

– Но это еще не значит, что они могут без разрешения бегать тут повсюду, – заявил Чудакулли, вылезая из ванны и решительно направляясь в сторону Библиотеки. – В конце концов, за что мы платим налоги?

– Э… Мы не платим налоги, сэр, – заметил Думминг, с трудом поспевая за ним. – Вся фишка в том, что мы обещаем заплатить налоги, если город попро сит, при условии, что город никогда не попросит сэр. Мы лишь делаем добровольные…

– Ну, по крайней мере, существует договоренность, Тупс.

– Конечно, сэр. Позвольте заметить, вы…

– А это значит, что они должны спрашивать разрешения! Приличия нужно соблюдать, – непререкаемым тоном заявил Чудакулли. – А я – глава этого учебного заведения.

– Кстати о приличиях, сэр, по существу, на вас нет…

Чудакулли решительно вошел в распахнутые двери Библиотеки.

– Итак, что здесь происходит? – громогласно вопросил он.

Стражники обернулись – и застыли, разинув рты. Большой комок пены, до этого мгновения отважно стоявший на страже тех самых приличий, медленно сполз на пол.

– Что? – рявкнул аркканцлер. – Волшебника никогда не видели?

Один из стражников вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.

– Капитан Моркоу, сэр. Столько волшебника – никогда, сэр.

Чудакулли ответил ему лишенным выражения взглядом, который, как правило, применяют люди, страдающие острой недостаточностью сообразительности.

– Тупс, что он имеет в виду? – спросил он, едва шевеля губами.

– Вы… э… не вполне одеты, сэр.

– Что? Но моя шляпа, она у меня на голове?

– Да, сэр, но…

– Шляпа = волшебник, волшебник = шляпа. Все остальное – наносная мишура. Кроме того, я уверен, что все мы человеки, – добавил Чудакулли и только после этого удосужился оглядеться и заметить некоторые подробности в облике стражников. – Ну и… гномы… А еще тролли… И, как вижу, женщины… – Аркканцлер замолчал на мгновение и произнес: – Господин Тупс?

– Да, сэр?

– Будь добр, поднимись в мои покои и принеси мою мантию.

– Конечно, сэр.

– А пока, будь добр, одолжи мне на время свою шляпу.

– Но у вас ведь уже есть шляпа. На голове, сэр, – заметил Думминг.

– Именно так, именно так, – произнес Чудакулли медленно и отчетливо сквозь застывшую на губах улыбку. – Тем не менее, господин Тупс, дополнительно к моей я хочу, чтобы ты одолжил мне свою шляпу. Пожалуйста.

– О! – воскликнул Думминг. – Э… Конечно…

Через несколько минут совершенно чистый и благопристойно одетый аркканцлер стоял в самом центре Библиотеки и смотрел на поврежденный купол. Рядом с ним Думминг Тупс, который по какой-то неведомой причине предпочел остаться с непокрытой головой, хотя давным-давно получил назад свою шляпу, с мрачным видом таращился на магические приборы.

– Совсем ничего? – спросил Чудакулли.

– У-ук, – ответил библиотекарь[4].

– Везде посмотрел?

– Он не мог посмотреть везде в этой Библиотеке, сэр, – сказал Думминг. – На это, вероятно, потребуется больше времени, чем его вообще существует. Но библиотекарь определенно осмотрел все стеллажи, относящиеся к данной вселенной. Гм.

Моркоу повернулся к Думмингу.

– Что означает это «гм», сэр?

– Видишь ли, это волшебная библиотека. А это значит, что даже при нормальных обстоятельствах книжные стеллажи обладают высоким магическим потенциалом.

– Мне уже приходилось здесь бывать, – заметил Моркоу.

– Тогда ты должен знать, что время в библиотеках… в некотором роде более гибкое, чем обычно, – продолжал Думминг. – С учетом дополнительной мощности бури вполне возможно, что…

– Вы хотите сказать, он переместился во времени? – спросил стражник.

Думминг был потрясен до глубины души. Прожитые годы и полученное образование не позволяли ему поверить в существование умного стражника. Впрочем, он приложил все усилия, чтобы ничем не выдать своего удивления.

– Если бы все было так просто, – откликнулся он. – Судя по всему, молния добавила случайную латеральную переменную…

– Что? – спросил Чудакулли.

– То есть не только во времени, но и в пространстве? – уточнил Моркоу.

Этот вопрос добил Думминга. Неволшебники не должны соображать так быстро.

– Не… совсем, – произнес он и сдался. – Мне нужно поработать над этим, аркканцлер. Некоторые показания приборов не могут, не должны соответствовать действительности!

Ваймс понимал, что пришел в себя. Он видел темноту, слышал шум дождя, чувствовал жуткую боль – нестерпимо болела половина лица.

Еще один очаг усиливающейся боли находился в затылке. А еще, судя по всему, Ваймса болтало из стороны в сторону.

А потом появился свет.

Он видел его сквозь веки. По крайней мере, сквозь левое веко. Справа не было ничего, кроме боли. Сочтя за лучшее не открывать пока глаза, он напряг слух.

Кто-то ходил рядом. Зазвенело что-то металлическое. А потом женский голос произнес:

– Он очнулся.

– Ты уверена? – спросил мужской голос. – Откуда ты знаешь?

– Я всегда чувствую, спит мужчина или нет, – сказала женщина.

Ваймс открыл глаз. Он лежал на скамье или каком-то столе. Рядом, прислонившись к стене, стояла молодая женщина. По ее платью, осанке и манере стоять стражнический мозг Ваймса мгновенно определил: белошвейка, но из сообразительных. Мужчина был одет в длинный черный балахон и дурацкую шляпу с обвисшими полями, что вызвало в голове Ваймса отчаянный сигнал тревоги: «Помогите, я в лапах у лечилы!»

Ваймс резко сел.

– Посмеешь до меня дотронуться – врежу! – рявкнул он, пытаясь спустить ноги со стола.

Половину головы мгновенно объяло пламя.

– На твоем месте я бы не стал так спешить, – сказал лекарь, осторожно укладывая его обратно на стол. – Порез скверный, и не притрагивайся к повязке на глазу!

– Порез? – переспросил Ваймс, касаясь пальцами грубой ткани повязки. Воспоминания сложились в единую картину. – Карцер! Его удалось задержать?

– Кто бы на тебя ни напал, его уже и след простыл, – ответил лекарь.

– После падения с такой высоты? – спросил Ваймс. – По меньшей мере, он должен хромать. Послушай, мне нужно…

Потом он обратил внимание на остальное. Подсознание и прежде подмечало детали, но только сейчас представило весь список.

На нем была чужая одежда.

– Куда подевался мой мундир? – спросил он и заметил, как девушка посмотрела на лекаря с выражением «ну, я же говорила».

– Тебя раздели до подштанников и оставили валяться на улице, – пояснила она. – Дома я нашла тебе подходящие шмотки. И чего только мужики не забывают…

– А кто взял мои доспехи?

– Имен не знаю, так проще живется, – откликнулась девушка. – Видела лишь, как какая-то шайка убегала с твоими вещами.

– Обычные воры? А квитанцию они не оставили?

– Нет! – засмеялась она. – А должны были?

– А нам разрешено задавать вопросы? – спросил лекарь, раскладывая свои инструменты.

Все было как-то неправильно…

– Ну, это… Спасибо, конечно, – пробормотал Ваймс.

– Как тебя зовут?

Рука Ваймса замерла на полпути к лицу.

– Вы что, меня не знаете? – спросил он.

– А должны? – удивился лекарь.

И впрямь, все очень даже неправильно…

– Но мы же в Анк-Морпорке, да? – уточнил Ваймс.

– Э… Да, – ответил лекарь и повернулся к девушке. – Удар по голове, – сказал он, – но я не думал, что будет настолько плохо…

– Слышьте, мое время денег стоит, – буркнула девушка. – Ты кто такой, господинчик?

Каждый человек в городе знал Ваймса. Уж Гильдия-то Белошвеек определенно знала. И лекарь не выглядел непроходимым тупицей. Может, сейчас не время быть абсолютно правдивым. Может, Ваймс оказался в таком месте, где быть стражником не совсем разумно. Где быть Ваймсом опасно, а он не совсем хорошо себя чувствовал, чтобы выкручиваться из трудных положений.

– Киль, – сказал он.

Имя просто пришло ему в голову, оно пузырилось под поверхностью мыслей весь день, с тех пор как он увидел сирень.

– Молодец, – с улыбкой произнесла девушка. – Фамилию придумал, осталось придумать имя.

– Джон, – сказал Ваймс.

– Сойдет. Ладно… Джон, такое дело… Валяющиеся на улице голые мужики – не такая уж большая редкость в этих местах. Забавно, но мало кто из них рвется назвать свое настоящее имя или адрес. Ты не первый, кого заштопал доктор Газон. Меня зовут Рози. Кстати, неплохо бы обсудить гонорар. Ну, нам обоим, сечешь?

– Хорошо, хорошо, я все понял, – откликнулся Ваймс, поднимая руки. – Мы в Тенях, верно?

Оба кивнули.

– Ладно. Спасибо вам. Как видите, у меня нет денег, но как только я вернусь домой…

– Я тебя провожу, не возражаешь? – вызвалась девушка, передавая ему сюртук нелепого покроя и пару древних башмаков. – А то вдруг ты опять чего лишишься. Памяти, например.

Ваймс огрызнулся, но очень осторожно. Лицо болело, все тело ныло от ушибов, обноски, что были на нем, воняли сортиром. Он собирался заскочить в штабквартиру, помыться, переодеться, написать короткий рапорт о случившемся и направиться домой. А эта молодая дамочка проведет ночь в камере, а утром ее передадут Гильдии Белошвеек. Там весьма строго относятся к тем, кого ловят на подобном вымогательстве. Это скверно влияет на репутацию.

– Ладно, ладно… – пробурчал он.

И надел башмаки. Подошвы были сделаны из тонкого влажного картона, и башмаки жали.

Доктор Газон махнул рукой, словно отправляя их в путь.

– Поступай как знаешь, Рози. А тебе, господин Киль, советую не снимать повязку еще несколько дней. Если повезет, глаз будет в полном порядке. Кто-то полоснул тебя по лицу острым ножом. Я сделал все, что мог, заштопал в лучшем виде, но шрам останется.

Ваймс снова вскинул руку к щеке.

– И лапами не хватай! – рявкнул Газон.

– Пошли… Джон, – потянула его Рози. – Доставлю тебя домой в наилучшем виде.

Они вышли на улицу. Вода капала с карнизов, хотя дождь уже прекратился.

– Я живу рядом с Псевдополис-Ярдом, – сообщил Ваймс.

– Показывай дорогу, – ответила Рози.

Они не дошли и до конца улицы, когда Ваймс заметил две темные фигуры, пристроившиеся за ними. Он хотел обернуться, но Рози схватила его за руку.

– Не трогай их, и они не тронут тебя, – прошипела она. – Они просто защищают.

– Кого? Тебя или меня?

Рози рассмеялась.

– Обоих.

– Да, просто будь паинькой и шагай куда надо, а мы будем вести себя тихо, как мышки, – раздался за его спиной пронзительно-скрипучий голос.

Другой голос, более низкий, добавил:

– Все верно, миленок. Просто веди себя хорошо, и тетушка Дотси не станет открывать свою сумочку.

– Это же Дотси и Сади! – воскликнул Ваймс. – Тетушки Милосердия. Уж они-то знают, кто я такой!

Он обернулся.

Темные фигуры, обе в старомодных черных соломенных капорах, отступили на шаг. Из темноты донесся приглушенный металлический лязг, и Ваймс усилием воли заставил себя не делать резких движений. Никогда нельзя быть уверенным в том, чем именно закончится встреча с Тетушками Милосердия, хотя они и выступали, более или менее, на стороне Стражи. Конечно, именно поэтому их услуги было трудно переоценить. Любой клиент, нарушивший покой в одном из местных домов с солидной репутацией, боялся Тетушек гораздо больше, чем Стражу. Стража действовала по правилам. И у Стражи не было сумки тетушки Дотси. А какие кошмарные вещи творила Сади своим зонтиком, украшенным головой попугая…

– Привет, – поздоровался он. – Дотси? Сади? Хватит валять дурака.

Что-то уперлось ему в грудь. Он опустил взгляд и увидел резное украшение в виде головы попугая.

– Просто иди, дорогуша, – раздался голос.

– Пока у тебя есть пальцы на ногах, миленок, – добавил другой голос.

– А что, хорошая мысль, – встряла Рози, хватая Ваймса за руку. – Впрочем, тебе удалось произвести на них впечатление.

– С чего ты взяла?

– Ну, ты не валяешься на земле и не издаешь булькающие звуки. Пошли дальше, таинственный незнакомец.

Ваймс уставился вперед, выискивая взглядом синий огонек Псевдополис-Ярда. Сейчас он его увидит, и все станет хорошо, все наладится.

Но, подойдя к дому, он увидел, что никакого синего фонаря над аркой нет. Свет горел лишь в нескольких окнах верхнего этажа.

Ваймс принялся барабанить в дверь, пока та не приоткрылась.

– Что здесь происходит? – спросил он у носа и одного глаза, которые являли собой всю видимую составляющую человека за дверью. – Прочь с дороги!

Он распахнул дверь и вошел.

Это была совсем не штаб-квартира. По крайней мере, внутри. Лестница оказалась на прежнем месте, все верно, но комнату для задержанных зачем-то перегородили стенкой, на полу постелили ковры, а на стенах развесили гобелены… А еще тут была служанка с подносом в руках, которая сразу выронила поднос и громко заверещала.

– Где все мои стражники?! – заорал Ваймс.

– Убирайтесь немедленно, слышите? Вы не имеете права так врываться в дом! Выметайтесь!

Ваймс повернулся лицом к старику, который открыл ему дверь. Старик был похож на дворецкого, и где-то он взял дубину. Конец дубины ходил ходуном – возможно, от волнения или из-за свойственной почтенному возрасту дрожи. Ваймс выхватил оружие из его рук и швырнул на пол.

– Да что тут вообще происходит? – рявкнул он.

На лице старика была написана та же растерянность, которую ощущал сам Ваймс.

Вдруг он почувствовал, как все его естество захлестывает ужас. Ваймс рванулся к открытой двери и выбежал в мокрую ночь. Рози и Тетушки растворились во мраке, как и полагается ночным обитателям города при первых признаках опасности, и Ваймс, расталкивая пешеходов и периодически натыкаясь на случайные телеги, побежал в сторону Королевского проезда.

На Лепешечной улице у него открылось второе дыхание, и совсем скоро он свернул на дорожку, ведущую к дому. Ваймс не знал, что его ждет, заметил только, что дом выглядит нормально и по обе стороны от стены горят факелы. Гравий привычно захрустел под ногами.

Он хотел было забарабанить в дверь, но заставил себя сдержаться и позвонил.

Через мгновение дверь открыл дворецкий.

– Хвала богам! – воскликнул Ваймс. – Это я, старина. Попал в переделку. Волноваться не о чем. Как дела у…

– Что вам нужно? – холодно осведомился дворецкий и отошел на шаг, отчего свет из холла упал на его лицо.

Ваймс никогда прежде не видел этого человека.

– А что случилось с Вилликинсом? – спросил он.

– С посудомойщиком? – Тон дворецкого стал и вовсе ледяным. – Если ты его родственник, советую пройти к черному входу. Следовало бы знать, что парадный вход не для тебя.

Пока Ваймс пытался понять, что делать дальше, его кулак решил не ждать своего хозяина и одним ударом свалил дворецкого с ног.

– Извини, нет времени на всякую ерунду, – сказал Ваймс, переступая через его тело.

Выйдя на середину залы, он сложил ладони в воронку и поднес ко рту.

– Госпожа Контент? Сибилла? – завопил он, чувствуя, как внутренности завязываются узлом от ужаса.

– Да? – донесся голос из комнаты, которую Ваймс всегда называл Кошмарно-Розовой гостиной, и на пороге появилась Сибилла.

Это действительно была Сибилла. Ее голос, ее глаза, ее манера держаться. Вот только годы не ее. Эта девушка была слишком молода, чтобы быть Сибиллой…

Она перевела взгляд с него на распростертого на полу дворецкого.

– Это вы так обошлись с Форсайтом?

– Я… э… я… Произошла ошибка, – пробормотал Ваймс и попятился к двери.

Но Сибилла уже снимала со стены меч. Этот меч был не просто украшением холла. Ваймс не помнил, училась ли его жена фехтованию, но несколько футов острой стали представляют значительную угрозу даже в руках рассерженного любителя. Кроме того, иногда любителям везет.

Он поспешил отступить.

– Произошла ошибка… Не тот дом… Не тот дворецкий… – Ваймс споткнулся о поверженного слугу, едва не упал, перешел на неуверенную трусцу и кубарем скатился с крыльца.

Мокрые листья хлестали его по лицу, пока он продирался сквозь заросли к воротам, и, только оказавшись на улице, он позволил себе прислониться к стене и перевести дух.

Проклятая Библиотека! Он ведь слышал как-то раз, что в ней можно пройти сквозь время, ну или что там еще! Все эти волшебные книги, собранные в одном месте, творят всякую дрянь.

Сибилла была такой молодой… Выглядела лет на шестнадцать! Неудивительно, что он не нашел свою штаб-квартиру в Псевдополис-Ярде! Они переехали туда всего несколько лет назад!

Дешевые обноски, что были на нем, насквозь промокли. А где-то дома висел его огромный кожаный плащ, пропитанный маслом, теплый, как тост…

Думай, думай, не давай ужасу овладеть тобой…

Может быть, стоит вернуться и попытаться все объяснить Сибилле? В конце концов, она ведь настоящая Сибилла? А Сибилла всегда отличалась добротой к несчастным, побитым жизнью существам. Но даже самое мягкое сердце не может не ожесточиться, если в дом врывается гнусный тип со свежим шрамом на морде и в грязных лохмотьях и заявляет, что станет твоим мужем. Молодая женщина может истолковать все происходящее несколько превратно, а это было бы нежелательно, особенно когда у нее в руках меч. Кроме того, лорд Овнец, скорее всего, еще жив, а он, насколько мог припомнить Ваймс, всегда был кровожадной сволочью.

Ваймс обессиленно прислонился к стене, потянулся в карман за сигарой, и тут его охватил очередной приступ ужаса.

В кармане ничего не было. Совсем ничего. Не только «Тонких Цыгарок Горлодера», но и, что куда хуже, портсигара…

Портсигар был изготовлен на заказ. С изящным изгибом. Всегда уютно лежал в кармане – с того самого дня, как Сибилла подарила его. Стал почти частью тела Ваймса.

«Мы – здесь и сейчас». Констебль Посети, ярый приверженец омнианской веры, часто цитировал это изречение из своего священного писания. Но Ваймс всегда трактовал эти его слова, пользуясь менее высокопарным стражническим языком, а именно: «Ты делаешь ту работу, которая прямо перед тобой».

«Я здесь, – подумал Ваймс. – И тогда». А менее сознательная часть мозга добавила: «И у тебя здесь нет друзей. Нет дома. Нет цели. Ты здесь совсем один».

«Нет… не один», – возразила другая часть, которая залегала гораздо, гораздо глубже ужаса и всегда была начеку.

Кто-то следил за ним.

Темный силуэт отделился от влажных теней улицы и направился к Ваймсу. Лица было не разглядеть, но это не имело значения. Ваймс знал, что на этом лице застыла улыбка, особая улыбка хищника, знающего, что жертве уже не спастись и что жертва понимает это и в отчаянии станет делать вид, будто между ними происходит совершенно дружеский разговор, потому что больше всего на свете ей хочется, чтобы это было именно так…

«Ты не хочешь умереть здесь и сейчас», – сказала глубинная, темная часть души Ваймса.

– Огоньку не найдется? – поинтересовался хищник, даже не удосужившись помахать незажженной сигаретой.

– Почему же, конечно найдется, – ответил Ваймс.

Сделав вид, что хлопает себя по карманам, он резко развернулся и, выбросив вперед руку, врезал по уху второму головорезу, подкрадывавшемуся со спины. Затем, не медля ни секунды, Ваймс прыгнул на того, кто спросил огоньку, и повалил его на землю, вцепившись руками в горло.

Это должно было сработать. Потом, задним числом, он понял, что у него все получилось бы… если бы в темноте не прятались еще двое. А так ему удалось только лягнуть одного из них в коленную чашечку, прежде чем на его горле затянулась удавка.

Его подняли на ноги, и порез на лице взорвался вспышкой боли. Ваймс обеими руками отчаянно пытался зацепиться за веревку.

– Держи так, – раздался голос. – Посмотри, что он с Джезом сотворил. Сволочь, сейчас он получит по…

Тени сместились. Ваймс задыхался и видеть мог только одним слезящимся глазом, так что толком не разглядел, что произошло. Вдруг раздались хрипы, последовала некая невнятная возня, и удавка на его горле неожиданно ослабла.

Он упал вперед, но затем сумел-таки подняться на подгибающиеся ноги. Двое мужчин валялись на земле.

Один, скорчившись, издавал странные булькающие звуки. Вдали быстро затихал топот.

– Повезло, что мы нашли тебя вовремя, дорогуша, – раздался голос прямо за его спиной.

– Зато другим не повезло, миленок, – добавил другой голос рядом.

Из темноты появилась Рози.

– Думаю, тебе лучше вернуться с нами, – сказала она. – Если будешь и дальше так носиться по городу, добром для тебя это точно не кончится. Пошли. К себе я тебя, конечно, пригласить не могу…

– Еще бы, – пробормотал Ваймс.

– …Но у Лишая найдется место, где ты сможешь передохнуть.

– Лишай Газон! – воскликнул Ваймс, вдруг ощутив приятное, легкое головокружение. – Это он! Трипперный доктор! Я вспомнил! – Превозмогая усталость, он попытался сосредоточить взгляд на девушке. Да, знакомая форма черепа. Подбородок. Подбородок, который не потерпит всяких шалостей. Подбородок, который имеет над людьми власть. – Рози… ты ведь госпожа Лада!

– Госпожа? – Ее тон стал холодным, а Тетушки Милосердия пронзительно захихикали. – Да вроде пока нет.

– Я хотел сказать… – запинаясь, произнес Ваймс.

Конечно, только старшие представительницы этой профессии относились к обращению «госпожа» как к заслуживающему уважение. Она еще не была старшей. Даже Гильдии как таковой еще не было.

– Я никогда раньше тебя не видела, – сказала Рози. – Дотси и Сади тоже тебя не знают, а у них поразительная память на лица. Но ты, Джон Киль, нас знаешь и ведешь себя так, словно весь город принадлежит тебе.

– Правда?

– Правда. Видно по тому, как ты стоишь. У тебя армейская выправка. Хорошо питаешься. Возможно, слишком хорошо. На твоем месте я бы сбросила несколько фунтов. Все тело покрыто шрамами. Я видела, когда ты лежал на столе у Лишая. Ноги загорели ниже колен, значит ты – стражник, только они ходят с голыми ногами. Но я знаю всех до одного стражников, и ты не из них. Возможно, ты военный. Дерешься ты, полагаясь на свое чутье и не гнушаясь грязными приемчиками. Значит, ты привык сражаться за свою жизнь в рукопашном бою, и это странно, потому что тогда выходит: ты рядовой солдат, а не офицер. Но по слухам, с тебя сняли богатые доспехи. Значит, все-таки офицер. Однако ты не носишь перстней. Значит, солдат, потому что кольца и перстни цепляются и застревают, из-за них можно лишиться пальца, если вести себя неосторожно. И ты женат.

– А это из чего следует?

– Женщины видят это с первого взгляда, – невозмутимо ответила Рози. – А теперь пошевеливайся. Мы уже нарушаем комендантский час. На нас Страже наплевать, а вот тобой могут заинтересоваться.

«Комендантский час, – подумал Ваймс. – Как давно это было. Витинари никогда не прибегал к таким мерам. Комендантский час мешает бизнесу».

– Наверно, я потерял память, когда на меня напали, – сказал он.

Такое объяснение показалось ему убедительным. Сейчас он нуждался только в одном – очутиться в каком-нибудь тихом месте, где можно спокойно все обдумать.

– Правда? Тогда я царица Гершебская, – фыркнула Рози. – Но запомни, дорогуша: я делаю это не ради тебя; наоборот, должна признаться, мне смертельно любопытно, сколько ты протянул бы в этом городе. Если б ночь не была такой холодной, если бы не шел дождь, я бросила бы тебя на улице. Я девушка работящая, и неприятности мне не нужны. Но ты похож на человека, у которого могут найтись пара-другая долларов, и уж поверь, счет не замедлит себя ждать.

– Я оставлю деньги на туалетном столике, – пробормотал Ваймс.

Мощная пощечина отбросила его к стене.

– Расценивай это как полное отсутствие у меня чувства юмора, – произнесла Рози, потряхивая онемевшей рукой.

– Извини, – сказал Ваймс. – Я вовсе не хотел… Послушай, спасибо тебе за все, просто пойми, ночка выдалась не из легких.

– Вижу.

– Все хуже, чем ты думаешь. Можешь мне поверить.

– У каждого хватает своих неприятностей. Можешь мне поверить, – парировала Рози.

Возвращаясь в Тени, Ваймс уже нисколечко не жалел о том, что их сопровождают Тетушки Милосердия. Это были старые Тени, и Газон жил всего в одном квартале от них. Стража боялась совать сюда нос. Честно говоря, новые Тени были ненамного лучше, но в конце концов до тамошних обитателей дошло, какие последствия могут быть, если кто-то вдруг нападет на стражника. А вот Тетушки – совсем другое дело. Никто никогда не нападал на Тетушек.

«Нормально поспать, – подумал Ваймс. – Всего одну ночь. И может, утром все вернется на круги своя».

– Ее там не было, да? – спросила через некоторое время Рози. – Ну, в смысле, твоей жены? Это ведь был дом лорда Овнеца. Какие у тебя с ним дела?

– Никогда с ним не встречался, – рассеянно ответил Ваймс.

– Тебе повезло, что нам сказали, куда ты пошел. Эти типы, скорее всего, состоят на службе у какого-нибудь местного воротилы. Они сами себе закон, и так по всему Анку. Появляется какой-то бродяга, на торговца или ремесленника не похож… Значит, его нужно прогнать, и кому какое дело, если его при этом ограбят до нитки?

«Да, – подумал Ваймс. – Все правильно. Привилегии, приравненные к местным законам. Лишь два типа людей могут насмехаться над законом: те, кто его нарушают, и те, кто его устанавливают. Ну конечно, сейчас положение дел немного изменилось…

…Но сейчас – это не сейчас. Будь прокляты эти волшебники…

Волшебники. Точно! Утром пойду к ним и все объясню! Как просто! Уж они-то поймут! Готов поспорить, они смогут вернуть меня обратно! У них там целый университет народу, способного справиться с этой задачей. Уф, прямо гора с плеч!»

Облегчение окутало его тело теплым розовым туманом. Осталось только пережить эту ночь…

Но зачем ждать? Университет ведь всегда открыт. Магия не закрывается. Ваймс вспомнил, как иногда, патрулируя улицы поздней ночью, видел в некоторых университетских окнах свет. Можно просто…

Стоп, стоп… Ему не давала покоя мысль, которая могла прийти в голову только стражнику. Тетушки никогда не бегали. Они славились тем, что никогда не бегают. Они настигают тебя медленно, но неотвратимо. Любой, кого они называли «скверным мальчишкой», спал крайне плохо, узнав, что Тетушки идут по его следу и медленно приближаются, останавливаясь только для того, чтобы выпить чайку со сливками и вареньем или посетить какую-нибудь интересную барахолку. Но Ваймс бежал, несся как ошалелый до самой Лепешечной улицы, в темноте, несмотря на множество повозок и людей, торопившихся добраться до дома, прежде чем начнется комендантский час. Никто не обращал на него ни малейшего внимания, да и кто стал бы запоминать его лицо? С чего бы? Он, Ваймс, никого здесь не знал. Вернее, не так. Его, Ваймса, тут не знали.

– Ну ладно, выкладывайте, – как бы небрежно произнес он. – Кто рассказал вам, куда именно я направился?

– Да так. Один из этих, монахов, – ответила Рози.

– Который из них?

– А кто его знает! Сухонький, лысенький, в рясе, с метлой. Эти монахи повсюду шляются, бубнят что-то и просят подаяние. Мы встретили его на Федрской улице.

– И спросили, куда я направился?

– Что? Нет. Он просто оглянулся и говорит: «Господин Киль побежал в сторону Лепешечной улицы». И давай себе дальше подметать улицу.

– Подметать?

– Наверное, это у них типа как ритуал. Чтобы на муравьев не наступать, потому как это грех. А может, они просто любят чистоту. Кому какое дело, чем заняты монахи?

– И тебе не показалось это странным?

– Что именно? Откуда ж я тебя знаю?! Вдруг ты мимо нищего пройти спокойно не можешь? – отрезала Рози. – Мне-то что с того? Дотси вон, тоже что-то бросила в его миску.

– Правда? И что же?

– А тебе-то зачем знать?

«И в самом деле, кому какое дело, чем заняты монахи? – подумала главная часть Ваймса. – Они монахи. Именно поэтому и кажутся странноватыми. Ну явилось одному из них откровение, с ними такое частенько бывает. И что с того? Разыщи волшебников, расскажи им, что произошло, пускай сами разбираются».

Но стражническая часть его разума возразила: «А откуда этому монаху знать, что меня зовут Киль? Чую, тут зарыта какая-то собака».

«Ага. Легавая», – заметила главенствующая часть.

«Да, – ответил ей стражник, – потому-то оно так и смердит».

– Послушайте, мне нужно уйти и проверить кое-что, – сказал он. – Я вернусь… Почти наверняка.

– Ладно, не могу же я посадить тебя на цепь, – хмыкнула Рози. И с мрачной улыбочкой добавила: – За такое я беру дополнительно. Но если ты не вернешься и все же решишь задержаться в этом городе, Тетушки…

– Уверяю, меньше всего мне сейчас хочется покидать Анк-Морпорк, – покачал головой Ваймс.

– Звучит достаточно убедительно, – заметила Рози. – Проваливай. Комендантский час уже начался, но мне почему-то кажется, тебя это мало беспокоит.

Как только он исчез в сумерках, к Рози бочком подступила Дотси.

– Нам проследить за ним, дорогуша?

– Не стоит.

– Тебе следовало разрешить Сади немного с ним поработать. После этого всякие нахалы ведут себя куда сдержаннее.

– Думаю, этого человека будет трудно сдержать. А неприятности нам не нужны. По крайней мере, сейчас. Мы уже слишком близко.

– Зря ты покинул свой дом в такое время, господин.

Ваймс перестал барабанить в закрытые университетские ворота и оглянулся.

За его спиной стояли трое стражников. Один из них держал факел. Другой – арбалет. Третий, похоже, считал, что подъем тяжелых предметов не входит в сегодняшнюю ночную программу.

Ваймс, стараясь не делать резких движений, повернулся.

– По-моему, он уже мечтает провести остаток ночи в приятной прохладе наших темниц, – заметил стражник с факелом.

«Ничего себе, – подумал Ваймс. – Ну прямо конкурс на лучшего шутника года. У тех, кто стоит на страже закона, никогда не было чувство юмора, однако они все равно пытаются шутить».

– Я просто хотел посетить Университет, – сказал он.

– Правда? – удивился стражник без факела и арбалета. Он был довольно тучным, и Ваймс сумел различить тусклый блеск сержантских нашивок. – А где ты живешь?

– Нигде, – ответил Ваймс. – Только что приехал в город. Продолжим по списку? Работы у меня нет, денег тоже. Но это не является преступлением.

– Стало быть, ты решил прогуляться? Во время комендантского часа? Вот так, налегке? – спросил сержант.

– Когда на душе легко, и дышится легче, – пожал плечами Ваймс.

– Ну, дышать-то тебе недолго осталось, гы-гы, – встрял один из стражников, однако, наткнувшись на взгляд Ваймса, тут же замолчал.

– Сержант, я хочу подать жалобу, – сказал Ваймс.

– По поводу?

– Тебя, – сказал Ваймс. – И присутствующих здесь братьев Гы. Вы действуете неправильно. Если хочешь кого-то арестовать, делай это немедленно. У тебя есть значок и оружие, правильно? А у него только поднятые вверх руки и нечистая совесть. Совесть нечиста у всех без исключения. Поэтому, пока он размышляет о том, что именно тебе известно и как ты дальше поступишь, ты должен начать задавать вопросы. Причем с ходу, без остановки. Вместо того чтобы отпускать всякие глупые шуточки, которые делают тебя слишком человечным в его глазах, нужно поддерживать в нем состояние сомнения, чтобы потенциальный задержанный не шагнул вот так, не схватил тебя за руку, едва не сломав ее, не выхватил у тебя меч и не приставил его к твоему горлу. А теперь прикажи своим подчиненным опустить оружие, хорошо? Они так размахивают клинками, что могут кого-нибудь поранить.

Сержант что-то неразборчиво пробулькал.

– Вот именно, – согласился Ваймс. – Сержант… И разве это меч? Ты когда-нибудь точил его? Что ты им делал, использовал его как дубинку? Итак, поступаем следующим образом. Вы все кладете оружие на землю, потом я отпускаю сержанта и убегаю вот по этому переулку, договорились? А когда вы снова возьмете в руки свое оружие, – а я очень советую сделать это, прежде чем отправляться за мной в погоню, – я буду уже далеко. Нет человека – нет проблемы. Вопросы?

Стражники промолчали. Но затем Ваймс услышал тихий звук, раздавшийся очень-очень близко. Это был шорох волосинок в его ушах, когда наконечник арбалетной стрелы крайне осторожно проник в его ушную раковину.

– Да, сэр, у меня есть один вопрос, – раздался голос за его спиной. – Ты когда-нибудь прислушиваешься к внутреннему голосу?

Давление в ухе чуть усилилось. Интересно, подумал Ваймс, насколько глубоко проникнет стрела, если нажать на спуск? Впрочем, одного дюйма будет более чем достаточно.

Что ж, иногда приходится проигрывать. Он нарочито аккуратно опустил меч на землю, выпустил из объятий сержанта и покорно отошел в сторону. Четвертый стражник проводил его арбалетом.

– Ноги расставить? – спросил Ваймс.

– А как же… – прорычал, обернувшись, сержант. – Раньше начнем, раньше закончим. Впрочем, для тебя, господин, у нас впереди вся ночь. Молодец, младший констебль. Мы еще сделаем из тебя настоящего стражника!

– И правда, отличная работа, – согласился Ваймс, не спуская глаз с юноши с арбалетом в руках.

А сержант уже начинал разбег.

Прошло время. Пришла боль.

Ваймс лежал на жесткой койке в камере и пытался не думать о боли. Впрочем, могло быть куда хуже. Полные тупицы. Не способны даже намять бока как следует. Бо́льшую часть времени они мешали друг другу, а о такой увертке, как перекат в момент удара, похоже, и вовсе не слышали.

Почему это было так приятно? Не боль, нет. Боль он переносил легко. Вернее, это она его переносила – прочь из реальности, в блаженное забытье. Но где-то внутри прятался другой Ваймс, который подавал голос, когда после долгой погони настигаешь преступника, и который подзуживал: дай ему еще, ну дай, – хотя в этом уже не было никакой необходимости. Эта часть его наслаждалась, избивая врага. Он называл эту часть себя зверем. Обычно зверь прятался в своем логове, но стоило возникнуть необходимости, он сразу был тут как тут. Чтобы призвать его, нужна была боль, а еще – страх. Ваймс убивал вервольфов голыми руками, обезумев от ярости и ужаса, чувствуя, как кровь зверя течет по жилам, наслаждаясь этим ощущением… И вот сейчас зверь принюхивался.

– Привет, господин Ваймс, ха-ха. Я все ждал, когда ж ты очухаешься.

Он резко сел. Камеры были отделены решетками не только от коридора, но и друг от друга, чтобы те, кто внутри, сразу понимали, где их место. В клетке. И в соседней клетке, заложив руки за голову, лежал на койке Карцер.

– Ага, вперед, – бодрым тоном продолжил Карцер. – Валяй, попробуй дотянуться до меня. Проверим, быстро ли прибегут стражники.

– По крайней мере, ты тоже попался, – сказал Ваймс.

– Ненадолго, ненадолго. Уже чую запах свободы, ха-ха. Гость города, заблудился, оказал всяческое содействие Страже, извинился за причиненное беспокойство, пожелал отблагодарить за помощь… Зря ты запретил Страже брать взятки, господин Ваймс. Жизнь была намного проще, ха-ха.

– Значит, я арестую тебя в другой раз, Карцер.

Карцер поковырялся в носу, извлек палец, критически осмотрел добычу и щелчком отправил ее к потолку.

– А вот здесь могут возникнуть трудности, господин Ваймс. Это не меня приволокли сюда четверо стражников, не я напал на Стражу, и не я пытался незаконно проникнуть на территорию Университета…

– Но я же просто стучал в ворота!

– О, господин Ваймс, я-то тебе верю. Но ты же знаешь, какими вредными бывают эти стражники. Стоит только косо на них взглянуть, и тебя обвинят во всех преступлениях сразу. Просто ужас, какие грехи они способны повесить на невинного человека, ха-ха.

Да, Ваймс это знал.

– Стало быть, у тебя есть деньги.

– Конечно, господин Ваймс. Я же мошенник. Кстати, гораздо проще быть мошенником, если никто не подозревает, что ты мошенник, ха-ха. Но стражник только тогда стражник, когда люди считают его стражником. Стоит занести в учебники, правда? Ты ведь уже понял, что мы попали в старые добрые времена, ха-ха?

– Похоже на то, – согласился Ваймс.

Ему не нравилось разговаривать с Карцером, но с кем еще можно было поговорить не таясь?

– Позволь спросить, где именно ты приземлился?

– В Тенях.

– И я тоже. И пара громил тут же попыталась меня ограбить. Меня! Нет, ты только подумай, господин Ваймс! Впрочем, они оказались при деньгах, и все прошло гладко. Кстати, у меня создается ощущение, что здесь я буду действительно счастлив. Ага, а вот и наши бравые ребята…

По коридору, помахивая ключами, прошел стражник. Он был пожилым, то есть в том возрасте, когда стражнику охотнее доверяют размахивать ключами, нежели дубинкой, и самой главной его отличительной чертой был нос – вдвое шире и вполовину короче среднестатистического носа. Бросив взгляд на Ваймса, стражник проследовал к камере Карцера и отпер дверь.

– Ты, – сказал он. – Проваливай!

– Да, сэр. Благодарствуйте, сэр, – пробубнил Карцер, поспешив на выход. Он показал пальцем на Ваймса. – На вашем месте, сэр, я не спускал бы с него глаз. Просто животное. Таких нельзя сажать в камеры с приличными людьми.

– Я сказал, вали отсюда!

– Уже валю, сэр. Спасибочки, сэр. – И Карцер, издевательски подмигнув Ваймсу, свалил.

Тюремщик повернулся к Ваймсу.

– И как тебя, х-на, зовут, а, господин?

– Джон Киль, – ответил Ваймс.

– Ну да?

– Ну да. И у меня есть деньги. Все по-честному. Я тоже хотел бы свалить.

– Правда, что ль? Х-на! То есть отдать тебе, х-на, ключи да еще и пять центов на дорожку за доставленное, х-на, беспокойство?

Тюремщик стоял слишком рядом с решеткой и, судя по ухмылке на лице, считал себя умнее всех. На самом же деле он был безумнее некуда, ведь даже при нынешних рефлексах Ваймсу хватило бы секунды, чтобы допрыгнуть с койки до решетки и так впечатать старого придурка в прутья, что его нос размажется по лицу еще больше. Да, в местной темнице настоящему психу есть где разгуляться.

– Достаточно просто помахать ручкой вслед, – произнес Ваймс, с трудом поборов искушение.

– Ничо, скоро тебе наш капитан, х-на, ручкой, х-на, помашет, – пообещал тюремщик.

– Это капитан Мякиш, правильно? – уточнил Ваймс. – Тот, что дымит, как печная труба? С бронзовым ухом и деревянной ногой?

– Ага, он самый, х-на. Ты с ним позвени, он твои, х-на, бубенцы на фиг открутит.

Память Ваймса, представляющая собой заваленный всякой дребеденью стол, откинула в сторону салфетку забывчивости, и под нею вдруг обнаружилось блюдце, полное воспоминаний.

– Ты ведь Пятак! – воскликнул он. – Тебе нос сломали, и он потом сросся неправильно! А еще у тебя постоянно слезятся глаза, поэтому тебя и перевели охранять задержанных…

– Господин, мы чо, знакомы? – спросил Пятак, подозрительно вглядываясь в лицо Ваймса слезящимися глазами.

– Мы? Нет, конечно. Нет! – торопливо произнес Ваймс. – Но я слышал, как о тебе рассказывали. Говорят, на самом деле ты в Страже практически главный. И типа очень справедливый. Жестокий, но справедливый. Никогда не плюнешь в овсянку, не отольешь в чай. И всегда знаешь, чья сосиска длиннее.

Видимые части лица стражника сложились в угрюмую гримасу, которая свидетельствовала, что ее обладатель не совсем поспевает за нитью беседы.

– Чо, правда? – наконец выдавил Пятак. – Ну, х-на, я всегда содержал камеры в чистоте, это точняк. – Невзирая на некоторую растерянность, вызванную неожиданным поворотом событий, он снова мрачно свел брови. – Оставайся здесь, господин, а я доложу капитану, что ты очухался.

Ваймс лег на койку и принялся разглядывать грешившие грамматическими и анатомическими ошибками граффити на потолке. Иногда снизу доносился визгливый голос, прерываемый смущенным «х-на!» со стороны Пятака.

Потом он услышал шаги тюремщика на лестнице.

– Ну чо? – произнес Пятак тоном человека, которому не терпелось, чтобы третья сторона побыстрее получила то, на что очень напрашивалась. – Случилось так, что капитан хочет видеть тебя прям щас. Дашь надеть наручники или позвать, х-на, ребят?

«Да хранят тебя боги, – подумал Ваймс. – Может, не зря болтали, что у Пятака извилины смялись от того удара, который размазал ему нос по физиономии? Нужно быть редкостным идиотом, чтобы попытаться в одиночку заковать особо опасного преступника. Если бы он попробовал выкинуть подобный фокус, к примеру, с Карцером, то стал бы мертвым идиотом еще пять минут назад».

Тюремщик открыл дверь. Ваймс встал и протянул руки. Чуть помедлив, Пятак надел на него наручники. С тюремщиками вежливость всегда окупается – по крайней мере, тебе не будут сковывать руки за спиной. А человек, обе руки которого находятся впереди, обладает достаточной степенью свободы.

– По лестнице поднимаешься первым, – приказал Пятак, наклоняясь, чтобы подобрать с пола весьма убедительный арбалет. – Попробуешь чо выкинуть, я, х-на, как шмальну в тебя, будешь потом дохнуть медленно.

– Все честно, – согласился Ваймс. – Я понял.

Он поднимался по ступеням очень осторожно, слыша за спиной тяжелое дыхание Пятака. Подобно большинству людей с ограниченными умственными способностями, Пятак крайне серьезно относился к тем немногим обязанностям, которые все же способен был исполнять. В частности, нажав на курок, он испытал бы освежающее отсутствие каких-либо угрызений совести.

Ваймс поднялся на верхнюю площадку и вовремя вспомнил, что нужно остановиться.

– Теперь, х-на, налево, – велел Пятак за его спиной.

Ваймс кивнул, в основном для себя. Да, а потом – направо. Воспоминания возвращались всесокрушающей волной. Он находился на улице Паточной Шахты. В штаб-квартире Стражи, куда когда-то пришел устраиваться на службу. Именно здесь все начиналось.

Дверь в кабинет капитана была открыта. Сидевший за столом немолодой и явно уставший человек поднял голову.

– Садись, – холодно приказал Мякиш. – Спасибо, Пятак.

В голове Ваймса о капитане Мякише сохранились лишь смутные воспоминания. Раньше он был военным, а эту должность ему предложили как синекуру, и это было скверно. Потому что он ждал Указаний Сверху и слепо выполнял их, в то время как Ваймс давно уже действовал иначе: ждал Указаний Сверху, после чего пропускал их через мелкое сито здравого смысла, привнося туда изрядную толику созидательного недопонимания и, возможно, даже зачаточной глухоты, так как Верхи крайне редко снисходят до уровня улицы. Мякиш особое внимание уделял надраенным нагрудникам и удалому виду на парадах. В чем-то он был прав, о таких вещах нельзя забывать. Нельзя позволять людям распускаться. Но Ваймс, хотя никогда и не говорил об этом вслух, предпочитал, придя в штаб-квартиру, увидеть в дежурке доспехи с вмятинами от ударов. Они означали, что кто-то оставил эти вмятины. Кроме того, не очень-то сподручно сидеть в засаде, когда ты весь сверкаешь, словно начищенный пятак.

На одной стене висел флаг Анк-Морпорка – некогда красный, а теперь вылинявший до невнятного оранжевого. По слухам, Мякиш ежедневно отдавал флагу честь. Большую часть письменного стола занимал огромный серебряный письменный прибор, украшенный позолоченным полковым крестом, который Пятак надраивал каждое утро до зеркального блеска. Мякиш так и не сумел навсегда распроститься с армией.

И все же старик был чем-то симпатичен Ваймсу. Он был успешным солдатом и, как правило, оказывался на стороне победителей, а хорошая, хотя и достаточно тупая тактика помогла ему прикончить больше врагов, чем удалось убить его подчиненным при помощи тактики плохой, хотя и весьма похвальной. Мякиш был по-своему добрым и в разумной степени честным. Стражники постоянно водили его за нос, а он ничего не замечал.

В данный момент Мякиш решил наградить новоприбывшего Тяжелым Взглядом Поверх Горы Важных Бумаг. Этот взгляд должен был сообщить задержанному: «Мы о тебе все знаем, так почему бы тебе самому не рассказать все о себе?» Но Мякиш не очень хорошо владел этим трюком.

Ваймс в ответ посмотрел на него без всякого выражения.

– Итак, – сказал Мякиш, сообразив наконец, что в этой игре ему победа не светит. – Назови-ка еще раз свое имя.

– Киль, – ответил Ваймс. – Джон Киль.

Да и вообще… какого черта…

– Слушай, – сказал он, – все упирается в один клочок бумаги, а именно в рапорт сержанта, если, конечно, тот сержант умеет писать. Давай разорвем его и…