Ночная Земля

Глава XI Путь домой

Теперь стало как бы очень светло после жуткого и унылого мрака, царившего на дне древнего моря, и я заметил, что вышел справа от того места, где спускался на морское ложе по пути к Малому Редуту; жерла изобиловали здесь, и сердце мое согрелось. Тем не менее, я соблюдал осторожность и не приближался к ним: как вы знаете, возле огня нередко обреталась и жизнь — в той или иной форме.

Я поглядел сверху вниз на Деву; подняв ко мне взор, она приблизилась ко мне, милая, удивительно нежная, но слишком усталая и побледневшая; и я принялся корить себя за то, что переутомил ее ходьбой, так как сам тогда был подобен крепостью тела кованому железу. Но она остановила мои укоризны своим дивным взором. И я обнял ее и поцеловал, а потом принялся взглядом намечать наш дальнейший путь.

Передо мной простиралось голубое сияние, некогда открывшееся мне, когда я поднялся по ущелью наверх. И было оно весьма протяженным.

Напомню вам, что сполохи его на ночном небе помогали мне в пути по ложу древнего моря. Широко раскинувшееся по небосклону, оно задавало мне направление, не давая кружить в ночи.

Немного поразмыслив, я определил, в каком направлении следует искать вход в ущелье, и решил уклониться налево, но не слишком, потому что видел красное пламя над жерлами Гигантов, которые намеревался обойти по возможности дальше, не приближаясь и к синему свечению, которое внушало мне самые серьезные опасения.

Наметив примерное направление нашего пути, я опустил руку на плечи Деве, притихнувшей рядом со мной. Указав во мрак слева от нас, я объяснил ей, что ущелье прячется от нашего взора в великой дали, но положение его известно мне по ориентирам, которые я запоминал по пути в эту землю. И Дева, не нарушая безмолвия, огляделась вокруг, определяя, где мы находимся, потому что знала тот край. Она спросила меня о том, каким путем мы пойдем дальше, и я ответил, что прямо, но так, чтобы не приближаться к склону и к великому пламени над Красным Жерлом Гигантов.

Тогда Дева обратила мое внимание в ту сторону, куда я намеревался идти, однако, поглядев, я ничего не заметил, кроме того, что над некоторыми огненными жерлами играло зеленоватое пламя. И Дева поведала мне, что в тех краях находились источники смертельно опасного газа. В Малом Редуте знали об этом по показаниям приборов; там, где этот газ выходил из земли, всегда обнаруживалось зеленое свечение над жерлами. Она сказала еще, что область истечения газа удалялась далеко на северо-запад; так я узнал кое-что новое об устройстве этой земли, как говорят в наши дни. Там, над северо-западом и блистало голубое свечение. И я спросил у Наани, как именовали его в Малой Пирамиде, однако она не сумела назвать никакого слова.

Потом Наани самым серьезным тоном сказала мне, что нам ни в коем случае нельзя приближаться к нему, и я согласился с ней, памятуя, что внутри сияния, в светящейся дымке, обитают неподвижные гиганты. Однако иногда туман расступался, и, основательно приглядевшись, я как будто бы снова заметил огромные силуэты, напомнившие мне колоссальных дозорных, окружавших Великую Пирамиду. И я немедленно напомнил себе о невероятно чудовищной харе, которую видел там, когда пришел в эту землю. Конечно же, это был один из неподвижных гигантов, которых Наани считала воплощениями великого и ужасного Зла.

Потом я спросил ее, насколько приближаются к нашему пути источники ядовитого газа, и Дева продолжила объяснения, так что я полностью наметил тот путь, каким нам придется идти в сторону ущелья. Наани поинтересовалась, каким путем шел я, разыскивая ее. Я показал ей свой маршрут, и оказалось, что случай направил меня в обход газовых жерл, а потом на ложе древнего моря, где их совсем не было.

Тогда Дева посоветовала мне снова спуститься на ложе древнего моря и несколько часов идти вдоль его берега на юго-запад, обходя область извержения газа. После чего можно будет подняться обратно, не забывая про предельную осторожность, чтобы не привлечь к себе внимания гигантов, всегда окружавших великое жерло Красного Огня. Так наш путь к ущелью становился короче.

Совет ее оказался весьма здравым, и я решил немедленно приступить к его исполнению, потому что всегда был скор на решения; Дева проявила сходные качества, и это доставило мне радость… мне всегда нравился ее милый голос, мысли и мнение — все проявления женственной натуры.

Мы решили исполнить предложенный Наани план; однако, как вы помните, прошло уже почти семнадцать часов после нашего пробуждения, и Дева смертельно устала. Я сказал ей, что разум требует, чтобы мы побыстрее отыскали место для отдыха, но еще немного потрудились перед ночлегом.

Дева согласилась со мной, и мы решили отправиться в сторону огненных жерл, видневшихся неподалеку — вправо от нас, в северной стороне.

И мы пошли туда, однако даже ближайшее из жерл оказалось дальше, чем мы предполагали; нам пришлось идти целый час, прежде чем мы наконец приблизились к нему, так велик был язык огня, лизавший здесь края жерла. Когда мы приблизились к огню, я знаком велел Наани соблюдать предельную тишину. А сам снял Дискос с пояса и направился вперед, опустившись на колени и руки, и жестом велев Деве следовать моему примеру.

Так мы подобрались к краю низины, в которой плясал огонь, и заглянули вниз. Огромное пламя хорошо освещало окрестности, и я быстро убедился в том, что чудовищ возле пламени нет; сердце мое ощутило некоторое облегчение, однако спокойствия я не испытывал, ибо благоразумие требовало осторожности, потому что тепло всегда собирает вокруг себя все живое.

Словом, я не торопился спускаться вниз, и Дева, подобравшись поближе, прижалась к моему плечу, смотрела вместе со мной; вместе мы внимали звукам ночи, но ни воздух, ни эфир над землей не обнаруживали возмущения.

Я негромко заговорил с Девой, напомнил, что лучше бы вообще держаться вдали от огней, но она настолько замерзла и продрогла, что попросила меня побыстрей опуститься к жерлу, хотя бы ненадолго, чтобы только изгнать предельный холод из иззябшего тела. Впрочем, и сам я настолько замерз, что испытывал огромное желание спуститься к огню, и дрожь, сотрясавшая тело Девы, сильнее воздействовала на мое сердце, чем наставления разума. Итак, наконец мы спустились вниз, прямо у огню. Возможно, моя нерешительность покажется вам странной, раз мы так долго шли к огненному жерлу; однако, мне кажется, что дух мой загодя предупреждал меня о беде. Впрочем, всякому известно, что о предупреждениях разума нетрудно забыть; но я-то помнил, какие опасности могут ожидать нас, однако Наани содрогалась от холода, и по сравнению с губительной стужей все прочие опасности казались мне далекими и нереальными. Теперь же, возле огненного жерла, сердце мое сразу вспомнило все опасности, еще недавно казавшиеся такими несущественными.

Мы приблизились к огню, и я отправился в обход, проверяя, не прячется ли среди камней какая-нибудь вредная тварь. Однако я не обнаружил ничего особенного, если не считать трех змей и двух скорпионов, как я именую их; впрочем, они не заинтересовались мной и не испугались меня, а так и остались в своих норах. Тем не менее, заметив их, я решил не ночевать возле жерла: всякая ползучая тварь стремится к теплу и может незаметно подобраться к нам во сне. Конечно, — как вы понимаете — я ничего не сказал Деве о ядовитых и ползучих тварях, чтобы не портить ей отдых в тепле, оставив неприятную весть на потом, чтобы объяснить свое намерение искать другой ночлег.

Наконец согревшись, Дева сняла ранец с моих плеч и быстро приготовила нам питье.

Сидя рядом, мы ели и пили, и Дева с милым спокойствием приступила ко второй таблетке.

Ну а я все это время поглядывал по сторонам, чтобы ни одна ползучая тварь не сумела приблизиться к нам. Когда мы закончили трапезу, Дева заметила мой обеспокоенный взгляд и оглянулась через плечо. Увидев между камней змею, она тут же решила, что нам следует поискать место, свободное от ползучих тварей. И мы приступили к поискам, но, тем не менее, остались в ложбине, потому что быстро нашли небольшую пещерку в отвесной скале, находившейся примерно в сотне футов от пламени — низина эта была весьма велика. Отверстие в камне открывалось примерно в трех саженях от земли, внутри было сухо и светло, никаких ползучих тварей я там не заметил.

Пещера оказалась весьма уютной: сквозь вход в нее проникал свет пламени над огненным жерлом. Мы могли бы счесть свое укрытие идеальным, но страх продолжал угнетать наши сердца. Мне было тревожнее, чем Деве, ведь Наани во всем доверялась мне и не страшилась никакого зла; она уверила себя в том, что я сумею спасти ее от любой беды. Воистину такое доверие весьма согревало мое сердце, и я не испытывал былого ужаса перед предстоявшим нам обоим путем.

В ту ночь, как и прежде, мы разделили плащ, потому что тепла от жерла все же не хватало, чтобы согреть нас, хотя вокруг было не столь холодно, как в других областях того мрачного края.

Мы быстро заснули, поскольку бодрствовали уже добрых двадцать часов и очень устали; но хотя тела наши предались отдыху, души внимали опасностям.

Мы спали семь часов, пока жуткие крики не разбудили нас. Кричали заблудившиеся в ночи люди. Впрочем, я не мог ничего предпринять, оставалось только ждать, что будет дальше, ведь рядом со мной находилась Наани, и я не мог позволить себе опрометчивого поступка.

Тем не менее, сострадание требовало, чтобы я спустился со скалы и броситься к ним на помощь. Но тут из мрака донесся оглушительный рев, ему ответил другой титанический голос, вокруг зазвучала примитивная речь высоких, как дом великанов, неведомо когда окруживших нас.

Тут Дева затрепетала, я обнял ее рукой и увлек в глубину пещеры, укрывая собой Наани, которой уже начинала отказывать отвага: ведь она так часто слышала подобные звуки в окружавшем ее мраке во время скитаний по окрестностям Малого Редута.

Поколебалось даже мое мужество: ведь вокруг звучали жуткие голоса, способные вселить предельный ужас в сердце любого человека, которому привелось бы услышать их. Тут ночь донесла до нас вопль молодой Девы, полный ужаса перед жуткой кончиной. Сердце мое разрывалось; дух загорался свирепым гневом, побуждавшим мое тело к борьбе. Дева, притихшая у моего локтя, тихо рыдала.

Отчаянный девичий крик умолк, людские голоса раздавались уже в другом месте, хриплый рык великанов сопровождал гулкий топот могучих ног.

Голоса приближались к нам, и через несколько мгновений мне показалось, что звуки доносятся уже из низины перед нашей скалой. Я подполз к входу в пещеру и выглянул наружу. На моих глазах к огню выбежали люди, они кричали, задыхались, плакали; пламя жерла отчетливо освещало нагие, едва прикрытые лохмотьями человеческие тела; отчаявшиеся беглецы стремительно бежали вперед.

Сострадание переполнило мое сердце, и я едва не выскочил из пещеры, чтобы броситься к ним на помощь; лишь мысль о Наани в последний миг остановила меня.

Тут послышалась тяжкая поступь чудовищных ног, и из недр мрака выросли четыре великана, удивительно быстро миновавших низину. Трое были покрыты серой отвратительной шерстью, но облезлую, мертвенно-бледную кожу четвертого покрывали мерзкие пятна, и дух мой немедленно ощутил присутствие в этом человекообразном чудовище губительного и нечестивого Зла. Не прекращая своей жуткой охоты, великаны почти тут же исчезли во мраке.

Наконец тяжеловесный топот удалился, к реву великанов примешались отчаянные предсмертные вопли… ужасные зверолюди забрали жизни несчастных. И вот воцарилось безмолвие. И, невзирая на скорбь, я понял, что люди эти утратили отвагу, иначе они обрушили бы на гигантов собственный гнев и сразили бы их даже ценой собственной жизни… Ведь их все равно ждала смерть, которую в таком случае лучше встретить в бою. Однако вам уже известно, что народ Малого Редута в течение сотни тысячелетий рождался от родителей, толком не знавших Земного Тока, и оттого люди эти были обделены буквально всем. Наани, конечно, была другой; впрочем, — как всем известно, — исключения лишь подтверждают правила.

Насторожившись, я внимал у выхода из нашей пещерки и вдруг услышал негромкие всхлипывания Наани. Я хотел уже повернуться, чтобы утешить ее, но в этот миг на краю низины появилась нагая Дева, оглядывавшаяся через плечо на бегу. Спустившись вниз, она постаралась спрятаться за большой камень, обнаруживая в каждом своем движении предельную усталость и отчаяние. Тут же мне стала ясна и причина, заставлявшая ее бояться за свою жизнь: в котловину уже спускался приземистый и волосатый зверочеловек; широкий как буйвол, он принюхивался к ее следу, как дикий зверь.

Заметив след, он метнулся к Деве, не издавая ни звука. Не тратя понапрасну мгновений, я одним прыжком соскочил на дно низины, находившееся в добрых двадцати футах подо мной; гнев душил меня, я намеревался спасти эту Деву, хотя и не сумел оказать помощи остальным. Прыгая, я едва не повредил ноги — ведь скала была довольно высокой. Но прежде чем я успел защитить Деву, Приземистый растерзал ее, и она с жутким криком умерла в лапах зверочеловека.

Гнев застилал кровью мои глаза… подбегая, я даже не видел проклятую тварь. Рев Дискоса наполнил низину; вращаясь, великое оружие жаждало крови противника.

Чудовище бросилось на меня, посчитав, должно быть, что разделается со мной столь же просто, как с бедной Девой… но в моих ладонях уже пел боевую песнь Дискос. Приземистый прыгнул на меня словно тигр — без звука, и я ударил его. Но зверочеловек уклонился, и я промазал. Припав к земле, он схватил меня за ноги, но я снова нанес удар, отхвативший один чудовищный коготь. Резким движением тварь отбросила меня в сторону; я упал, пролетев едва ли не половину лощины, лязгнув броней, но Дискос звенел как колокол.

Ловкость, присущая всем рожденным Высшим Благом созданиям, позволила мне избежать повреждений; не выпуская из рук Дискос, я мгновенно вскочил. Зверочеловек приблизился ко мне двумя быстрыми прыжками, не испустив при этом ни звука, ни крика; порожденная яростью и мерзкой алчбой пена покрывала его пасть, из которой торчали огромные и острые клыки. На этот раз я не промахнулся, и Дискос снес с Приземистого голову вместе с плечом. Мертвая туша отбросила меня назад силой своего движения, не причинив, однако, вреда. Лишь потом я заметил синяки и ссадины на своем теле. Я немедленно повернулся к зверочеловеку… он был ужасен и мертвым.

Я отошел от убитого чудовища и со скорбью направился к погибшей Деве. С подобающим уважением я поднял изуродованные останки и бросил их в огненное жерло.

Тут лишь я сообразил, что пора обратить внимание на пещеру, чтобы убедиться все ли в порядке с Наани, понять, видела ли она этот ужас…

И вот она уже бежит ко мне, зажав в руках мой нож… она бежит ко мне на помощь, считая, что я нуждаюсь в ней. Лицо ее побелело. Содрогаясь всем телом, Наани бежала вперед.

Я хотел было увести ее куда-нибудь подальше, но она обошла меня и молча остановилась перед чудовищной тушей Приземистого. А потом, столь же безмолвно повернулась ко мне и замерла передо мной; сердце мое понимало ее мысли — только глупец не понял бы них.

Словом, без ложной скромности, с радостью и смирением принял я ту честь, которую воздавали мне ее глаза; ей не хватало слов, чтобы выразить свое счастье и уважение… как прекрасно ощущать любовь столь милой и честной Девы. Она не произнесла ни слова — ни тогда, ни потом, — но всю свою последующую жизнь я как великую почесть вспоминал выражение обращенных ко мне глаз Наани.

А потом она позволила мне обнять себя, чтобы успокоить биение сердца; порыв отваги угас, на наших глазах совершилось страшное, а во тьме вокруг нас таились еще более великие ужасы.

Потом мы с Наани вновь забрались в свою пещерку, устроились там и передохнули. Потом мы съели две таблетки, запив их водой, поскольку ощущали жажду.

В течение часа мы старательно внимали тьме, а потом спустились вниз, не забыв свое снаряжение. Оставив котловину, мы с великой осторожностью направились в сторону древнего моря и шли до него два долгих часа, — потому что передвигались очень осторожно, постоянно внимая тьме, ибо страх перед чудовищными людьми одолевал нас. Однако с нами ничего не случилось, и эфир оставался спокойным. Потом целый час мы шли по дну древнего моря уже побыстрее; страх наш ослабел, ведь мы удалились от места, где стали свидетелями столь кошмарной охоты. Тем не менее, нам приходилось соблюдать осторожность; ведь гигантов можно было встретить повсюду. И все же мне кажется, что они чаще держались возле огненных жерл, понимая, что люди будут стремиться туда ради тепла.

Еще час мы спускались вниз; а потом, удалившись еще на пути по дну моря, повернули на юго-запад и шли так двенадцать полных часов, не отдаляясь более от берега, тянувшегося как раз в нужную нам сторону. И я намечал направление нашего пути по зареву, пользуясь советами Наани.

К концу двенадцатого часа по моим расчетам и мнению Девы, мы должны были уже обойти место, извергавшее ядовитый газ.

Прошло уже семнадцать часов после нашего пробуждения. Мы были бы рады отдыху: утомляли и быстрый путь, и тревога, мои ушибы уже начинали ныть: короткая схватка окончилась горькими последствиями, я получил жестокие удары, оставалось только удивляться тому, что обошлось без серьезных ранений.

Конечно, я тогда был силен и крепок; Наани то удивлялась этому, то просила меня остановиться, чтобы она могла полечить мои раны. Она не представляла, что мужчина может быть столь выносливым и крепким, ибо люди Меньшего Редута сделались слабыми; об этом свидетельствовали и слова Наани, и мои выводы; ведь истинную крепость тела можно обрести лишь там, где бьется Земной Ток, — как у нас в Великой Пирамиде.

Понимая, что оба мы уже устали, я сказал Наани, что начинаю искать место для ночлега, она давно уже была согласна. Целый час мы искали укрытие в обступившем нас мраке.

Однако, так и не сумев найти таковое, я решил обложить нас глыбами камня, чтобы укрыться под ними; и едва я начал говорить о своем плане, как услышал те же слова с ее уст; и мы сцепили мизинцы — в жуткой тьме, окруженные ужасами Конца Времен, — как было невесть когда, в те канувшие в вечность годы, когда она была Мирдат Прекрасной.

Помолчав, каждый назвал имя, как делают девы и юноши в нашем веке, а потом мы со смехом поцеловались. Вот что скажу вам: даже время не в силах изменить сердце человека.

Мы взялись за дело и принялись собирать камни, которых здесь хватало. Наани брала длинные и плоские, я перекатывал увесистые и округлые. Убежище получилось длинным и узким, набрав мелких камней, мы заложили ими все щели, через которые могла бы пробраться какая-нибудь ползучая тварь.

Наконец мы заползли внутрь, и, конечно же, укрытие показалось нам очень уютным, как говорят в наши нынешние дни; хотя его нельзя было счесть вполне безопасным. Впрочем, ничего лучшего я все равно не мог придумать. Такое укрытие могло уберечь нас только от мелких тварей, или помешать мимохожему великану случайно раздавить нас во сне; во всем прочем защиты от него ждать не приходилось.

После мы съели по две таблетки и выпили воды, как было и на шестом, и на двенадцатом часу того дня, и — уже привычным образом — прикрылись плащом после спокойного и нежного поцелуя. Тела наши отдались сну, но души бодрствовали, чтобы — если придется — предупредить о приближении какого-нибудь чудовища.

Я проснулся через семь часов, ощущая боль во всем ушибленном теле. Стараясь не разбудить спутницу, я вылез из-под плаща — пусть поспит подольше. В тот день я намеревался предпринять большой переход.

Внимательно вслушавшись в ночь, я не обнаружил никакой опасности и выбрался из укрытия. А потом принялся бродить вперед-назад, размахивая руками; скованность и боль чуть ослабли, однако нечего было и думать о выходе в путь: я ощущал неловкость во всем теле, движения сделались болезненными и замедленными.

Я решил полечиться, чтобы не навлечь на нас беду. Нырнув в убежище, я достал из ранца мазь. Дева безмятежно спала, и я выбрался наружу, снял панцирь, одежду и растер тело мазью: боль то и дело напоминала о себе, и я время от времени постанывал, однако тер и тер свое тело, чтобы хоть чуть согреться и исцелить ушибы.

И пока я трудился над собственным телом, рядом прозвучал голос Девы. Услышав мое кряхтение, она проснулась и решила, что я попал в беду, а потому немедленно оказалась рядом со мной.

Ее не смутила моя нагота; однако она рассердилась на меня за то, что я попытался обойтись без ее помощи. Чтобы я не мерз, она достала из убежища плащ и набросила на мои плечи, притопнув в досаде ногой. Наани заставила меня забраться в укрытие, а сама прихватила мой панцирь и остальные вещи. Но Дискос, конечно, оставался у меня в руке. Наани взяла горшочек с мазью и заставила меня лечь, а потом растерла меня и укрыла плащом, как подобает разумной и любящей Деве. Потом она спросила, как я себя чувствую; мне стало лучше, и она сказала, чтобы я побыстрей одевался — незачем лишнее время подвергать тело холоду вечной ночи.

Когда я вновь облачился в панцирь. Дева подошла ко мне, объяснила, что я повел себя крайне неразумно; потом поцеловала меня, дала мне таблетки и села рядом. Мы ели и пили, а я с любовью смотрел на мою милую Наани, наделившую меня материнской заботой.

После мы собрали свое снаряжение и, оставив свое крохотное убежище, скорым шагом направились вверх со дна древнего моря.

Подъем занял целых два часа, наверху я немедленно принялся оглядывать местность, а Дева стояла рядом со мной. Огромное, извергавшее красное пламя жерло Гигантов маячило на юго-западе не столь уж далеко от нас. И мы немедленно заметили чудовищные тени, вырисовывавшиеся на огненном полотне. Мы с Наани сразу же притихли, словно жуткое пламя могло в такой дали осветить нас обоих. Поймите же, какой ужас окружал нас. И над всей этой страной там и сям виднелись огоньки небольших жерл, тускло светили ямы, но повсюду свет их был красным. Зеленоватое свечение ядовитого газа осталось позади нас.

А за всеми несчетными огоньками вставало голубое зловещее зарево, прикрывшее север этого края, начиная от запада, и нам надлежало править свой путь, не приближаясь к нему, держась подальше и от окруженного гигантами Великого Жерла, и от гряды невысоких вулканов, лежавшей за жерлом, прямо ко входу в Восходящее Ущелье.

Путь наш лежал между западом и юго-западом этого края, и вершить его нам предстояло с мудрой хитростью, дабы избежать нечистых зол Ночной Земли. Поэтому я начал расспрашивать Наани об опасностях, присущих родным ей местам, и она рассказала мне столько ужасных вещей, что я воистину удивился тому, каким образом мне удалось добраться до нее невредимым.

Она поведала мне, что никоим образом не следовало приближаться к невысоким вулканам, находившимся по сию сторону Восходящего Ущелья, ибо в Малом Редуте всегда считали, что в той части края обитают жуткие твари, звавшиеся волколюдьми, хотя так ли оставалось к тому времени, она не знала, поскольку рассказывала мне только то, что читала в Летописях и Анналах; за последнее великое тысячелетие ни одному из обитателей Малого Редута не хватило отваги, чтобы предпринять путешествие по просторам Ночной Земли ради счастливого и жуткого приключения, навстречу которым нередко устремлялись наши молодые люди, хотя такие походы не всегда оканчивались удачно.

А раз не находилось в их душах отваги, не появлялись и новые знания об окрестностях Малой Пирамиды.

Потом Наани поведала мне, что зарево лежало над той частью земли, где Зло пребывало от века, посылая все свои исчадья против Малого Редута. А потом вдруг притихла, и я заметил, что она тихо плачет, растревоженная воспоминаниями, которые вызвали мои вопросы.

И, не поднимаясь с колен, я ласково обнял ее за плечи.

После этого я долго не спрашивал Деву ни о чем, кроме самого необходимого, однако Наани по собственному желанию часто делилась со мною необходимыми сведениями.

Мы шли на северо-запад, стараясь подальше обойти Великое Красное жерло и Гигантов, передвигаясь с великой осторожностью, чтобы не выдать себя в свете, озарявшем окрестности огромного жерла. Часто нам приходилось пробираться ползком или смиренно прятаться среди кустов, которые росли здесь повсюду.

Через шесть часов мы остановились, чтобы поесть и попить. Прошло уже девять часов после моего пробуждения, однако мы не стали отдыхать: следовало как можно дальше уйти от обиталища гигантов.

После мы направились на юго-запад, ведь малейшее уклонение на север могло привести слишком близко к Сиянию. На четырнадцатом часу дневного перехода мы пришли к краю откоса широкой долины. Заполнявший низменность мрак мешал оценить ее истинную глубину. Тем не менее, мы начали спускаться, чтобы не обходить ее.

Тьма здесь казалась совсем иной, чем та, что царила на дне древнего моря. Там нас окружала сероватая мгла, долину же заливала истинная чернота, хотя воздух в ней и казался более чистым.

Три часа мы спускались по склону, а потом остановились, чтобы поесть и попить; я не хотел этого, но вынужден был подчиниться настоянию Наани, следившей за порядком. Нельзя было забывать про еду, чтобы не ослабеть.

И хотя Дева проявила истинную мудрость, я все-таки досадовал на нее; возможно, потому, что самолюбие мое было задето, а скорее всего, потому что давало знать о себе избитое тело.

Хотя мы бодрствовали уже семнадцать часов, но останавливаться не стали, стремясь как можно скорее выйти наверх из черной Долины. Ни одно огненное жерло не освещало наш путь. Лишь под ногами нашими вспыхивали крошечные голубоватые огоньки, словно бы здесь из земли исходил неизвестный мне газ.

Через два часа после трапезы нам пришлось остановиться, потому что ночь донесла до наших ушей загадочный звук. Плотно припав к земле, мы внимали, однако ничего более не услышали.

Потом мы пошли дальше, однако души наши испытывали странное томление; нам казалось, что в ночи что-то таится, хотя уверенности в этом мы не испытывали. Мы шли вперед целый час, дважды миновали голубые огни; можно было подумать, что здесь землю покрывал тонкий слой газа, не то чтобы горевшего, но скорее медленно тлевшего без шипения и треска, превращаясь в свет. Кое-где мы ощущали едкий запах, весьма отвратительный для гортани.

Когда уже заканчивался следующий час и мы успели удалиться от голубых огоньков, вдали как будто бы пробежали люди, скорее напомнив нам погибшие души, ибо топот ног их был очень негромок, словно бы все они бежали босиком. Вглядываясь в тени, мелькавшие на фоне голубых огней, я подумал, что вижу людей Малой Пирамиды, и уже собрался было возвысить голос, чтобы узнать, кто они; однако предпочел соблюсти осторожность, ибо ни в чем нельзя было испытывать какую-либо уверенность посреди обступившего нас беспредельного мрака. И пока мы напрягали свое внимание, вдали вновь раздался звук, подобный тому, который мы недавно слышали. Два часа назад его уловили лишь наши души, а теперь восприняли и тела; в нем было нечто знакомое, похожее на то, как нечто вращается в ночи.

Тут весьма великий ужас овладел Девой; ей было известно, что подобный звук предвещает приближение одной из величайших в этом краю сил Зла; звук этот был давно известен в Малом Редуте. Тем не менее, душа моя и без того догадывалась о грозной беде; догадывалась и трепетала; ведь я не мог защитить Наани.

Звук вращения приближался, он уже опустился в долину и свистел во мраке. Сердце надломилось во мне; только что мы были счастливы и вдруг оказались перед лицом смерти.

Наани вернула мне нож, чтобы я лишил ее жизни; даже в последние мгновения она боялась ужасного Дискоса. И я взял нож, но не поцеловал Деву, а замер на месте в отчаянии, прижимая ее к себе. Ничего более не замечая, обратившись лицом к источнику звука, я обнажил свое запястье с капсулой.

А звук становился все ближе, он подползал к нам через долину. И сердце мое увяло, и дух почернел от отчаяния: надежды не было, я не мог спасти Деву.

И тогда Наани протянула ко мне руки и, заставив меня пригнуться, поцеловала в губы. Не помню, поцеловал ли я сам ее в этот момент… отчаяние палило меня, лишало покоя. Но было и утешение: приближалась и моя собственная смерть.

И Дева приблизилась ко мне… став так, чтобы руке моей было удобно. Потом я не раз вспоминал ее позу; молите Бога, чтобы вам никогда не пришлось пережить такого мгновения! Чудом была она для меня посреди всего ужаса, и память об этом чуде навсегда пребудет со мной.

Дева покорно стояла передо мною, и я вдруг заметил во мраке свет — бледный и жуткий… А в свечении этом как бы скрипел, вращаясь, некий огромный ствол — словно великое древо приближалось к нам из непроглядной тьмы.

Я повернул Деву спиной к Древу, и она затрепетала в моих руках, ожидая немедленной смерти. Но я старался телом своим отгородить Наани от зла.

Древо вдруг остановилось и отступило. Бледный свет померк. Вращающийся ствол исчез.

Охрипшим голосом я воскликнул, что Злая Сила оставила нас. Дева не ответила, но всем телом припала ко мне. Поддерживая ее, я огляделся, подозревая, что Древо может приблизиться к нам с другой стороны.

Я водил головой из стороны в сторону, но ничего не увидел. А потом вдруг посмотрел наверх — ведь неведомая сила могла напасть и сверху. И вот я увидел над нами ясное светящееся кольцо. Сердце мое возликовало; полный святого счастья и великой благодарности, я более не опасался Древа; ведь на защиту наших душ выступила одна из тех Великих Сил Добра, которые всегда становятся между Злом и душой человека.

При всей святости защитившей нас Силы, скажу: она не смогла бы спасти нас, если бы мы проявили слабость и страх; сопротивлением своим мы заслужили спасение.

Впрочем, это всего лишь мое мнение, доказательств которого у меня нет. Но главное в том, что святое кольцо хранило нас своим светом двенадцать полных часов; нетрудно было понять, что Сила Зла прячется неподалеку, рассчитывая погубить нас; но не следует думать, что подобные чудеса могут свершаться бесцельно; нет, Великая Любовь своим щитом закрывала нас от близкого Зла.

Духом и Разумом осознав, что злая участь более не грозит нам, я почувствовал, что Наани лишилась сознания. Вы ведь не забыли, с какой милой отвагой она готовилась к смерти; не стеная, не жалуясь, всей своей отвагой и благородством она пыталась помочь мне в этот ужасный момент, но, тем не менее, лишилась чувств, потому что успела пережить сотню смертей, ожидая медлившего удара. Я постарался поскорей вернуть ее в чувство и сообщил радостную весть, а потом поцеловал: ласково, нежно, с великим счастьем, и восхитился ее отвагой. Наани чуть всплакнула от внезапной радости и поцеловала меня в губы — наверное, сотню раз, тем самым давая понять, что знает, насколько тяжело было бы мне выполнить столь ужасный и неизбежный поступок. Всякий поймет, что было у нее на сердце.

Святой свет оставался над нами, и Наани с благоговейным трепетом смотрела на него, ощущая, как покой и отдых возвращаются в ее сердце.

Потом мы направились дальше, горя любовью друг к другу, и шли полных двенадцать весьма утомительных для тела часов, однако сердца наши не прекращали петь, и руки наши не разъединялись, ибо велика была наша потребность друг в друге.

На девятом часу из огромной дали, из мрака долины прилетели жуткие крики, и души наши ощутили звук вращения, столь слабого и далекого, что нельзя было понять, действительно ли мы слышали его. Однако сердца наши дрогнули, потому что там, позади, в черном мраке, случилось нечто ужасное с людьми из Малого Редута. Любая мысль о Древе вселяла страх в душу. Оставалось благословлять тихий и святой свет, сопутствовавший нам все это время, и думать лишь о том, чтобы он защищал нас. Великие Силы сражались в этой земле.

Через три часа мы вышли из долины и снова увидели свет, обычный для той земли. После полной тьмы он казался нам удивительным. Оба мы были утомлены, а Наани едва передвигала ноги, так что следовало передохнуть прежде, чем идти дальше. Миновали уже тридцать и три часа после нашего пробуждения, а за это время нам пришлось претерпеть великие труды и беды.

По пути мы уже съели несколько таблеток и выпили воды, но отдыхать не стали; следовало побыстрее выбраться из этой долины. Словом, теперь было необходимо и отдохнуть — хотя бы недолго.

Я решил отыскать источник теплой воды, чтобы омыть ноги Наани. Вскоре мы обнаружили небольшую низину, с двумя тусклыми жерлами и горячим ключом, редким в том краю. Я велел Наани сесть и опустить ноги в теплую воду; в том, что Дева не обожжется, я успел убедиться первым. Я обыскал низину, чтобы проверить, нет ли здесь вредоносных существ, как было у нас в обычае, однако не проявил подобающей бдительности, потому что усталость притупила мой разум; тем не менее, ничто не причинило нам вреда, невзирая на мою тупость и усталость.

И я сел возле Девы, заставил ее съесть таблетку, закутал плащом и велел прилечь головой на мое колено, подложив ладонь свою в качестве подушки, чтобы смягчить прикосновение панциря.

И мы ели и пили, тем самым вернув себе некоторые силы. А потом я прикоснулся к изящным ступням Девы, хорошенько натер их мазью, дающей отдых и снимающей усталость. Наани могла теперь продолжить путь, потому что я не хотел ночевать возле места, где нас обоих едва не встретила погибель.

Час ушел у нас на отдых, а потом я вновь надел ботинки на ноги Девы, старательно завязал их, взял свое снаряжение и приготовился к путешествию.

Оставляя низину, я поглядел вверх и заметил, что сияние света прекратилось. Теперь нам не грозит быть замеченными, однако я сразу ощутил себя нагим и беззащитным.

Теперь следовало уйти подальше еще и потому, что свет этот оставил нас. Мы шли быстро, и Великое Красное Жерло вместе с гигантами оставалось слева от нас в великой дали; впрочем, я предпочел бы вообще не видеть его. Наконец я ощутил, что мы поднимаемся, край склона скрывал от нас панораму, лишь слева в великой дали виднелись невысокие вулканы, а справа над землей лежало холодное и жуткое зарево.

Подъем сообщил мне, что я не ошибся: именно здесь должен был находиться гребень, скрывавший от нас вход в ущелье. Мы торопились вверх, мне хотелось побыстрей достичь его начала.

Забыв об осторожности, я обогнал Наани, начинавшую отставать от меня, — недолгий отдых не мог вернуть ей нужные силы. И вдруг она вскрикнула за моей спиной, охваченный внезапной паникой я повернулся. Передо мной была жуткая сцена: Наани билась в хватке четверорукого и желтокожего подобия человека. Одной парой рук чудовище держало Деву, а другими двумя душило, и голос Наани прервался. Я ринулся к нему — не теряя ни мгновения, покорившись порыву немыслимой ярости, давшей мне силу отбросить от горла Девы обе верхние лапы твари так, что они вылетели из суставов. Зверочеловек взревел и завопил голосом предельно свирепым и диким, он набросился на меня, выставив вперед две нижние руки; чудовищное создание воистину обладало силой быка, а волосатые нижние лапы его заканчивались жуткими и цепкими когтями.

Тварь обхватила меня за бедра, и я уже решил, что она разорвет меня, но у зверочеловека были иные намерения — он немедленно попытался стиснуть меня; тогда я впился руками в волосатую глотку, объемистую, как шея быка. Я сдавливал закованными в металл руками горло чудовища, причиняя ему великие мучения, однако так и не сумел пресечь его жизнь. Должно быть, целую минуту я противостоял этой твари лишь силой своего тела… с тем же успехом можно было бы пытаться голыми руками убить коня. Тошнотворное дыхание зверочеловека било мне в нос, и я старался отворачивать голову в сторону; если бы Четверорукий придвинулся ко мне ближе, я мог умереть от ужаса — ведь крохотная пасть его явно была предназначена не для того, чтобы съедать свою жертву, но чтобы выпивать из нее жизненные соки. Я намеревался изрубить эту мерзость в куски, если бы только удалось дотянуться до Дискоса. Дергаясь во все стороны, я успел определить, что зверочеловек пользовался своими нижними лапами лишь для того, чтобы держать добычу, а удушал ее верхними. За всю эту минуту мой противник даже не попробовал оторвать мои руки от своего горла, но только дергал руками, которые я переломил.

Наконец он отчаянно сдавил мое тело, даже панцирь мой заскрипел; если бы он лопнул, меня ждала бы верная смерть. Долго, корчась в объятиях, я отталкивал от себя чудовищную рожу, сдавливая волосатую глотку.

Тварь соображала медленно, но наконец решила резко отпрыгнуть и отпустила меня, не позволив извлечь Дискос. Однако я был готов к новому натиску, потому что проводил много времени в боевых упражнениях и успел добиться в них совершенства. Выскользнув из хватки зверочеловека, попытавшегося поймать меня за голову, я нанес удар бронированным кулаком, — с великой силой и мастерством. Немедленно отступив в сторону, я обманул чудовище и вновь ударил его, на этот раз в шею — с холодной жестокостью. Однако зверочеловек снова бросился на меня. Я выскользнул из огромных ладоней, вложив всю силу рук, ног и тела в последний удар; словно под молотом уродина рухнула наземь.

Получив мгновенную передышку, я сорвал Дискос с пояса. Желтый зверочеловек взревел, поднялся на ноги и пошатнулся, ворча. По всему было видно, что он ошарашен ударом. Неразборчивые звуки, мерзкие привизгивания складывались в неведомые слова. Четверорукий вновь бросился на меня, и я без промедления снес его голову с плеч. Жуткое чудовище повалилось на землю и стихло.

На какое-то мгновение напряжение боя, изнеможение и боль ушибов овладели мной, не позволяя сойти с места. Однако же тревога не покидала мое сердце, и я, превозмогая слабость, бросился к лежавшей Наани.

Брошенная на землю, она съежилась, прижав ладони к своему нежному горлу. На миг мне показалось, что жизнь оставила ее тело, ведь Наани лежала так тихо.

Отняв ее руки от горла, я увидел на нем царапины, однако опасных для жизни ран не заметил. Стараясь смирить ходуном ходившие руки, я снял панцирные перчатки, чтобы ощупать ее горло.

Определив меру полученных Моей Единственной повреждений, я все равно не смог унять эту дрожь: не только потому, что испытывал безмерные опасения за нее, но и потому, что только что завершил смертельный бой.

Чуть отдышавшись, я приложил ухо к сердцу Девы. Оно билось, тут жуткий страх во мгновение оставил меня.

Сорвав ранец со спины, я сотворил воды и плеснул еще шипевшую жидкость на ее лицо и горло, и тело Девы затрепетало.

Я хлопотал и хлопотал над нею, и, наконец, Наани вернулась к жизни. Впрочем, сознание не спешило возвращаться к ней, но потом она все вспомнила и задрожала.

Я объяснил ей, что Четверорукий убит и более не повредит ей; тогда Наани заплакала, потому что пережила ужасное потрясение, побывав в лапах столь мерзкой твари. Однако я обнял ее, и она сразу успокоилась.

Потом я опустил Наани на землю — так, чтобы она не видела трупа желтого зверочеловека. Спрятав Дискос от ее глаз, я надел ранец и взял Деву на руки, держа Дискос возле нее. Но она принялась возражать, настаивая на том, что должна идти, ведь я так устал после битвы, но я все же понес ее, а когда поставил на ноги, оказалось, что колени ее дрожат, так что Наани не имела сил не только чтобы идти, но даже чтобы стоять. Тогда я снова взял ее на руки — с поцелуем.

Слабость заставила Наани совсем притихнуть. По пути я сперва говорил ей ласковые слова, но потом обратил внимание на окрестности, потому что у меня на руках Дева успокоилась и почувствовала себя лучше. Я внимательно оглядывался, чтобы нас не застала врасплох никакая тварь, затаившаяся в кустах, которые образовывали здесь довольно густые заросли. Наконец я поднялся на самый гребень и ощутил прилив радости. Передо мной оказались огни, пылавшие возле входа в ущелье. Мы вышли в точности туда, куда хотели, и теперь нам предстояло пройти всего две или три мили, а я опасался промахнуться на целую дюжину миль.

Я сказал об этом Деве, и она разделила мою радость. А потом, напрягая все силы, мы заторопились вперед, так что уже через час вступили в ущелье. Я ощущал огромное утомление, потому что нам пришлось идти тридцать шесть часов — с великими трудами, испытав на пути ужасные события. Повернувшись спиной к ущелью, я сам сочувственным тоном предложил Наани навсегда проститься с родным краем. Она попросила опустить ее на землю, и я выполнил просьбу моей Девы, осторожно поддерживая Наани под руку, пока она безмолвно вглядывалась во мрак.

Наконец едва слышным голосом она спросила меня, где искать Малую Пирамиду. И вновь отдалась воспоминаниям. По прошествии некоторого времени я заметил, что Наани никак не может проститься со всем, что прежде составляло весь ее мир, с погибшими друзьями.

И я молчал, глубоко сочувствуя Деве… Истинно, до самого конца вечности не найдется более человека, который увидит сей жуткий край, где моя Дева провела свою молодость, где осталась могила ее Матери, где погиб Отец и все, кто был близок ей. Смерть до сих пор гуляла по этой земле, забирая уцелевших.

Потом Наани затрепетала в моих руках, и я понял, что она старается сдержать слезы; и все же они хлынули — ведь я был рядом и обнимал ее, и ей некого было стыдиться.

Наконец я шевельнулся, желая показать, что пора начинать спуск, но Наани остановила меня на мгновение, чтобы попрощаться в последний раз, а потом, горько всхлипывая, повернулась спиной к своей родине вместе со мной. Скорбные воспоминания переполняли душу моей Девы, и память о пережитых ужасах и страшном одиночестве не оставляла ее. Поэтому я немедленно взял ее на руки, она спрятала заплаканное лицо на моей груди, и, не скрывая нежности, я целый час или более нес ее вниз. Наконец Наани притихла, и я понял, что она уснула в моих руках.

Так мы простились с этим Темным Краем — на веки вечные.